Тимур Гагин. Как мне жить дальше, или Психология повседневности
http://syntone.on.ufanet.ru/olders/index.htm
Врать не по лжи
— Вранье принципиально отличается от лжи.
Так верилось, и вот случилось:
Всей верой, всей вселенской болью,
Всех праведных и правых кровью
Неправедное облачилось.
И наконец-то — Справедливость
Восторжествует над Любовью.
Поздравляю вас, гражданин, соврамши…
На занятиях по практической психологии — будь они в клубе молодежи или для студентов-психологов, я частенько совершенно честно заявляю: «Я не обещаю быть честным. Или, тем более, справедливым». Почему?
- А почему, собственно?
Еще более честно я обычно поясняю, что такое обещание нашу работу существенно (и непродуктивно) ограничило бы: психология (тем более практическая) рассматривает жизнь, а жизнь, на мой взгляд, существенно богаче простого «да-нет», «правда-ложь», «единица-ноль». В самом деле, человек — не компьютер (слава Богу!), и его повседневная реальность (что называется, быт) далеко не всегда вписывается строго в одни рамки.
- Точнее, если все-таки с виду вписывается, то либо человек нам врет, либо мы себе врем. К примеру, если человек представляется нам только и исключительно озабоченным проблемой голода в Африке, либо он не вполне искренен, либо это мы чего-то не заметили.
Реальность бывает объективная, а бывает человеческая. То есть соответственно выдуманная («объективная») и такая, какая она есть на самом деле («человеческая»).
- Парадокс!
В чем тут дело: реальность «объективная» — это реальность измеренная, обсчитанная и учтенная, то есть оформленная с точки зрения весьма произвольных, но общепринятых (людьми придуманных и принятых, то есть изначально субъективных) правил и линеек. Которых в объективной природе не существует.
- Правда, бывает еще реальность научная, где эта субъективность все-таки упорно проверяется эмпирически, то есть на практике. Проверяется, заметим, людьми — и на основе людьми же принятых представлений об этой практике. Наиболее радикальные философы в этой связи считают, что реальностью в мире называется тот вариант галлюцинаций, которого на данный момент придерживается большинство. Впрочем, мы говорим о повседневности, так что оставим большую Науку в покое.
А вот реальность человеческая начинается тогда, когда всем этим сантиметрам и килограммам кто-то из наших окружающих или мы сами начинаем придавать некий смысл. Вот, дескать, Таня толще Ани. На двадцать сантиметров в талии. Ну, и тяжелее на десять килограммов. Тут сразу все понятно?
По-моему, кстати, не сразу. Ну и что из того, что Таня толще? Само по себе это тоже ничего не значит. То есть тоже бессмысленно. Непонятно. А вот если я знаю, что Таня расстраивается и отказывается есть, а Аня радуется и Таню насмешливо подначивает, дескать, «Ваня не любит толстушек», тогда что-то начинает проясняться. Ну и так далее. Словом, на деле (в реальности?) получается, что объективность нас вообще не трогает. Интерес к ней мы начинаем проявлять, когда она нас как-то касается, когда мы находим в ней свой собственный смысл, то есть когда объективность обрастает нашим личным отношением, близкой для нас и понятной сердцу (и уму) субъективностью.
- Объективно?
В чем тут смысл: в том, что если мы с вами не математики и астрономы (которые, кстати, тоже люди), и живем здесь и сейчас — в повседневности, то действительность «как она есть сама по себе» не имеет к нам решительно никакого отношения. Значение (лично для нас) имеет отношение, возникающее у нас — к ней. И при чем тут, скажите, правдивость?
- То есть обязательство старательно отражать в речи свое представление (заметьте — все-таки «свое» представление, а другого ведь и нет) о «реальном положении дел». Реальность-то, как выяснилось, у каждого своя.
Напомним тут, что мы говорим не о геометрии или квантовой механике, а о психологии — то есть людях и их взаимоотношениях. Отсутствие в этих отношениях какой-нибудь общей для всех «правды-истины» уже давно стало общим местом и в бытовых разговорах, и в глубоких философских трудах. Поэтому, если Аня «честно» сообщит Ване, что Таня потолстела на столько-то сантиметров и килограммов, Ваня из этой «объективной» информации сделает свои, весьма субъективные, выводы. И, кстати, Аня, надо думать, об этом догадывается. Так что же, похвалить Аню за честность?
- И кому эта честность делает честь?
Пример, очевидно, слишком прост. Реальность куда более многопланова, а значит, и возможностей для ее толкования в рамках «правильно-неправильно», «истинно-ложно», «честно-нечестно» еще больше. В ней далеко не всегда, хотя бы и косвенно, все сводится к сантиметрам. И вообще к чему-либо измеримому.
- — Отвечай! Где ты был вчера вечером?!!!
- — Ну, был.
- — Я так и знала! Я всегда подозревала!!!
Ну, допустим. Кто-то знал и подозревал. Правда, и в этом примере честный ответ собеседника пока ни о чем не говорит. А скандал уже начался. И, видимо, выясняться будет не столько факт чьего-либо наличия или отсутствия в определенное время в определенном месте и даже не характер производимой деятельности (был или не был и что там делал). Выясняться будут — отношения. И тут суть уже не в «соврал – не соврал». Тут все куда тоньше.
Поэтому, когда дело касается людей и их личных отношений, «правда» представляется мне инструментом грубым не менее, чем «ложь». Может быть, обращать внимание стоит и вовсе не на это. Я обычно предлагаю подумать над таким рассуждением:
если вы что-то говорите, и от этого кому-то хорошо и никому не плохо — то это хорошо.
А если от сказанного вами кому-то стало хуже и никому (учитывая и перспективу) — лучше, то это, сказанное — плохо. А если никому не стало никак, то разницы — были ли вы правдивы или наоборот — и вовсе нет. А жизненная повседневность располагается всякий раз где-то между этими «хорошо» и «плохо».
- И если глубоко оценить ситуацию — с точки зрения последствий ваших слов — не представляется возможным, то здесь вероятность нанести кому-то вред не больше и не меньше, чем при несгибаемой правдивости или патологической лживости. Так, может быть, лучше все-таки задуматься о доброте своих поступков, чем об их «формальном соответствии»?
Словом, не так важно, будете ли вы говорить правду или врать в каждой конкретной жизненной ситуации. Важно, будете ли вы заботиться о тех, кто рядом с вами. И если ваша правда — для них добро, вы, наверное, скажете правду. И наоборот. А если вы не знаете, «чем слово… отзовется», то вы будете осторожны в словах, думая больше о том, как бы не навредить. Ни собеседнику, ни, кстати, самому себе.
Вот такие размышления и лежат в самой основе авторского подхода к этой книги. Поскольку речь у нас идет о психологии, да еще психологии повседневной, а не сурово академической, о психологи, с которой так или иначе мы сталкиваемся постоянно, нас, вероятно, больше будет беспокоить не вопрос «как правильно?», а вопрос «как есть?». И в разговоре этом, Читатель, я не обещаю придерживаться строгой и принципиальной правды. Наверное, свою правду каждый найдет сам. Мы же коснемся того, как это бывает — в жизни.
Когда жизнь теряет легкость
Расставание с детством
Юный друг, всегда будь юным,
Ты взрослеть не торопись…
Никогда не знай покоя,
Плачь и смейся невпопад —
Я сама была такою
Триста лет тому назад.
Все возрасты покорны пубертату.
Хорошо помню случай с симпатичной девушкой лет двадцати, которая буквально рыдала: «Раньше жизнь была легкой, радостной, свободной, раньше все было здорово. А теперь — постоянно надо о чем-то беспокоиться, всем от меня что-то нужно, я нервничаю, ничего не в радость. Я хочу вернуться в прежнюю жизнь! Хочу вернуться!!!»
Конечно, с подобными переживаниями люди приходили и раньше, приходят и сейчас, но эта девушка выразила характерные для многих чувства так ярко и с такой силой, что осталась в памяти символом всей этой большой темы. Другие люди в разное время, но в ту же пору своей жизни рассказывали: «С друзьями становится как-то неинтересно. Раньше с ними было весело, а теперь… То ли они отходят, то ли я отхожу. А ведь не хочется терять друзей», «То, что раньше было интересно, живо, радовало, теперь как-то уже и не так», «Жизнь потеряла легкость, свежесть, что ли, кажется, что так, как раньше, уже не будет».
- Знакомо?
Общим во всех этих ситуациях является одно: переживание, что «что-то не так», желание вернуть себе легкость и яркость жизни, ее радость и беззаботность. Кто-то упрямо хочет вернуть «то время», кто-то спешно погружается в празднества и веселые компании, кто-то прилагает титанические усилия, чтобы разгрести повседневные заботы, считая их временным невезением, за которым опять — свет и радость. А кто-то, осознав, что жизнь изменилась к худшему и считая, что «дело во мне», спешит к друзьям или к психологу за советом.
- «Во мне что-то разладилось, что делать?»
Интересно, что к моменту проявления этих переживаний во всей их полноте, человек обычно уже давно считает себя взрослым. Иногда это уже даже успевает ему надоесть. Тогда он заявляет прямо: «Хочу снова в детство». Чаще, впрочем, этот переход от детства к взрослой жизни настигает нас тогда, когда мы звание «взрослого» себе уже присвоили, назвав взрослостью именно ту свою жизнь, которая есть. Поэтому и проблемы, кажется, появились уже в этой, «взрослой» жизни, которая раньше была легка и свободна, а теперь, чем дальше, тем больше в ней появляется непрошеных забот, хлопот. И все это сваливается на нас так, что закрыть глаза, отвернуться и переждать просто не удается.
- Не то, что раньше: примерил ответственность, побыл с ней и — сдал обратно. Передышек становится все меньше.
Если в детстве все эти заботы, появляясь с годами, все-таки были временными, порученными «настоящими» взрослыми, и, справившись с ними, можно было снова бежать радоваться жизни (убрал игрушки, доложился папе, и можно опять играть или, например, почитать книжку с картинками), то теперь «настоящий взрослым», который нами руководит — это мы сами. А значит, отделаться не удается. Контролер-то внутри, и он постоянно находит все новые и новые заботы. И уже нет уверенности, что если эти заботы пропустим мимо себя мы, то другие взрослые ими займутся и разберутся.
- А когда старятся родители, то уже и их заботы становятся нашими.
Ну и когда, скажите, тут радоваться жизни? Это же не жизнь, а сплошная ответственность!
Действительно, принять и осознать себя взрослым — не по гордому названию, а по такому вот, «без дураков» содержанию, часто оказывается куда как сложнее, чем даже за такое право в подростковом и раннем юношеском возрасте с родителями бороться. Особенно, если все это воспринимается не как сама взрослость, а как какой-то дурацкий перекос: вот исправлю, и все пойдет как надо. «Как надо» здесь означает, что свобода и самостоятельность будет как у взрослого, а проблемы и трудности все будут решаться как-нибудь сами по себе — как в детстве.
- Где и кем работать, где взять денег, куда пропадает свободное время и так далее.
И все бы хорошо, и «вот еще чуть-чуть», последнее усилие, и жизнь ослабит хватку, и все будет как раньше, только лучше. А жизнь — не ослабляет. В таком колесе можно крутиться очень долго, пережидая, пока жизнь снова не станет «хорошей». Можно даже активно к этому стремиться: девушки, например, возврат такой «хорошей» жизни часто связывают с замужеством.
- Уж раз муж, то — как хошь: взялся за гуж, вынь, да положь!
Можно упорно и раз за разом отказываться от треволнений и запросов взрослости, пока либо совсем не припечет (если за тебя никто не сделает), либо не появится кто-то, кто пожалеет и возьмет неблагодарную часть взрослой жизни на себя.
У меня есть знакомый, который и в свои 30 с небольшим лет ведет жизнь подростка, совершенно сознательно изгоняя из своей жизни все, что в такой жизни — лишнее. Общаться он предпочитает, естественно, в своем, то есть подростковом кругу. Ну, а женщин, чью «тонкую возвышенную натуру не понимает муж», я полагаю, все мы с вами встречали. Кстати, мужья такие тоже встречаются.
Прорыв наступает тогда, когда человек осознает: все это, все эти заботы и трудности, бытовые мелочи и большие вопросы — на всю оставшуюся жизнь. Что это не досадное недоразумение, а такая часть взрослой жизни, которая будет всегда.
- До старости или до невменяемости, ни дай Бог.
Именно тогда становится ясно, что это все — не что-то внешнее, что мешает жить, и от чего надо срочно (или постепенно) избавляться, а часть моей собственной жизни, часть меня, что это — тоже я. Именно в тот миг, когда это становится щемяще ясно не умом, а до дрожи самых изначальных душевных струн, когда пропадает окончательно глубинное «а вдруг обойдется», именно тогда и приходит в нашу жизнь окончательно — взрослость. И уходит — Детство.
Кстати, обычно с этим уходит и большая часть нервотрепной неопределенности.
- Говорят, ожидание приговора хуже самого приговора.
Потому что теперь нет необходимости срочно исправлять что-то мешающее, что в жизни «не так». Не нужно торопиться поскорее добежать до горизонта. Можно заняться жизнью здесь и теперь, как она есть, а не подгонять ее под то, чем она уже не станет. И радоваться жизни настоящей вместо того, чтобы переживать ее несоответствие прошлому идеалу.
И все бы хорошо, и большинство людей, я надеюсь, такой путь и проходят. Но есть и те, кто, так и не дождавшись мига освобождения от «тяжести жизни», природы этой тяжести тоже не понял. И она, эта тяжкая ноша, так и осталась врагом. Хуже — врагом победившим, сломавшим меня, счастливого и радостного. А потому вместо осознания взрослой жизни получается жизнь в безысходности.
- «Все хорошее в этом мире — не для меня. Жизнь меня бьет, мир меня предал, у меня отняли мое счастье.» — встречались такие люди?
И тогда славный и жизнерадостный человек, которого мы хорошо знаем, и рядом с которым было тепло и хорошо, эту свою радость жизни теряет. Разочаровывается. И становится — обозленным на предавший его мир жестким циником. Или (и чаще) просто отгороженным от мира холодным, как бы механическим человеком. Так или иначе радость, любовь, отзывчивость и душевное тепло, которые теперь кажутся недостижимыми (и это болезненно) как бы отсекаются. Отсекается — живая душа. Побеспокоимся об этом? А как?
Как избежать безысходности? И как оттаять, отогреться человеку, которому мир обещал тепло и радость, яркость и любовь, но — отобрал навсегда? (Как это кажется). Признаюсь сразу, когда человек уже «замерз» — эта задача становится весьма и весьма трудной. Тут пробиться за ледяную корку к живой душе (да и то не всегда) помогает мощная эмоциональная встряска, сильное — и желательно доброе — переживание.
- Например, помочь другу, когда ему уже никто помочь не мог.
А жизнь такое предлагает нечасто. И к психологу за такими вещами тоже не всегда пойдешь.
Гораздо важнее здесь — предотвратить «замерзание». Когда-то это возможно, если просто вовремя объяснить человеку, что с ним происходит и, главное, что тут все нормально. Что все его переживания и метания — не «загоны» и «болезнь», а нормальное человеческое развитие.
- Вы удивитесь, насколько часто одного авторитетного «так и должно быть» людям хватает для восстановления утраченного душевного равновесия.
Когда-то можно опереться на друзей, уже перешедших порог взрослости. (Правда им, перешедшим, может быть с «отстающим» уже не интересно).
Но даже и тогда от самой большой беды — от убежденности в безысходной тяжести жизни — спасает главное: когда человеку есть куда жить, когда впереди его ждет что-то действительно важное для него.
- Когда человеку есть что в жизни делать. И он знает, зачем.
Кстати, это вполне логично: если ты знаешь, что дальше, то о безысходности речи уже не идет. Только вопрос этот: «Куда я живу, как мне жить дальше?» ничуть не легче вопроса «Куда уходит детство?». По сути, это первый большой вопрос взрослой жизни. И от ответа (или ответов) на него эта жизнь очень и очень зависит.
Все выше и выше?
— Александр Анатольевич, а зачем жить?
— Ну не для себя уж точно.
— Себя надо любить, дурак ты этакий!
С пионерских времен (кто их помнит) или просто со школьного возраста остались в нашей жизни магические слова «работа над собой», «саморазвитие», «самосовершенствование», «самовоспитание» и вот теперь, модное среди психологов и околопсихологов словосочетание «личностный рост». «Он много работает над собой», «он занят личностным ростом» — основания для уважительного отношения к человеку.
- По крайней мере, для уважительного о нем разговора. Хотя порой и для насмешек за глаза. Приходилось сталкиваться?
Идет разговор на занятии:
— Народ, за что мы людей обычно уважаем?
— За силу характера.
— За целеустремленность.
— За силу воли.
— За духовное развитие.
— За то, что любим…
— В самом деле? А если мы уважаем противников, врагов — такое бывает?
— Бывает…
— Похоже, дело тут не в любви. Хотя любовь бывает и вместе с уважением, верно? За что еще — уважаем?
Славная девушка Марина предлагает вариант:
— За то, что человек в чем-то лучше.
— В чем?
— Да в чем угодно!
— Действительно так? Если Олег лучше тебя умеет играть в крышечки от пивных бутылок — ты будешь его именно за это уважать?
— Ну, вряд ли за это, — Марина смеется.
— А за что?
— Ну, если он умнее, профессиональнее, мудрее, наконец.
— Выходит, мы уважаем человека, если он лучше в какой-то ценной, важной для нас области?
— Пожалуй, так.
— Что еще?..
Разговор продолжается, и постепенно высказывания сводятся к двум вариантам: мы уважаем ценимые нами КАЧЕСТВА в человеке — сами по себе, а также большую, лучшую их развитость по сравнению с собой. Собственно, развитие в себе, формирование таких вот ценных качеств и называется, наверное, самосовершенствованием, духовным (и не только духовным, о теле тоже можно отозваться уважительно) ростом.
Что тут не так? На первый взгляд все очень даже приемлемо и серьезно. Но… почему-то в повседневной реальности такой подход мое уважение вызывает не всегда. Дело в том, что приведенное рассуждение не учитывает — прямо и недвусмысленно — эту самую повседневную реальность.
- Хотя иллюзия понимания создается: нам кажется, что речь идет о важных и насущных вещах. Как же — целеустремленность! Мудрость! Интеллект! Но — задумаемся — о чем именно тут все-таки речь? Точнее: как все это проявляется на практике?
Давайте сразу договоримся: никто не против личностного роста и работы над собой. Нас только не радует ситуация, когда этот рост и эта работа предлагаются как самоцель, то есть — ради самих себя.
- Зачем растешь? — Чтобы расти… А кайф зачем ловишь? А ради кайфа!
Можем мы с вами представить человека, который с его ежедневными самопогружениями и глобально-ориентированными размышлениями — обычный трутень? Или сухой и никчемный зануда? Или человек откровенно вредный?
- Хотя чаще — никчемный: «Мой сын занялся медитацией. — И что ты? — Я только рада: лучше уж заниматься хоть чем-то, чем день-деньской сидеть без дела.» Да?
Словом, если мне с восторженным пиететом начинают рассказывать о каком-нибудь почти просветленном знакомом, чьи духовные искания приближаются если не к подвижничеству Будды, то уж точно к подвигам Геракла, меня обычно как-то неуместно (по ходу разговора) начинает интересовать вопрос: а вся эта его титаническая работа над собой — зачем? И я вовсе не намекаю, что мол «незачем». Меня искренне и всерьез интересует, все эти силы, время (а по нашим, богатым духовными гуру временам — и деньги) наш близкий к просветлению друг и товарищ тратит — ради чего? Что от его просветленности в мире — прибавляется? Ну, кроме этой его просветленности?
Если кто-то просветляет сам себя (и вообще, делает что-то сам — ради себя и с использованием самого себя), простите за не совсем приличное сравнение — это нам ничего не напоминает? А если — сам для себя, но с использованием других? Говорят, каждый стоит столько, сколько стоит то, о чем он хлопочет. И тогда, если все, о чем человек хлопочет, это он сам (или и того меньше), то что всем остальным — людям, жизни, миру — до него? Вот он уйдет, выпадет из мира, и что?
- Что ты есть, что тебя нет… Не это ли называется «пустым местом»?
А настоящее, Человеческое — это то, что остается в мире кроме нас, независимо от нас и не для нас самих. Этакий «сухой остаток».
В русле нашего разговора у меня есть предположение, что и личностным ростом можно заниматься «в себя», ради себя самого, и не зная другой цели. Всю жизнь. И чем тогда это отличается от, к примеру, коллекционирования марок? Хорошее дело — любить марки, никто не спорит, но ценить это приятное и познавательное занятие как суть и содержание чьей-то жизни? А вот если человека заботит что-то вне его (и даже вне явной связи с ним самим), то есть что-то большее, чем он сам — вот здесь и начинается ценность этого человека для окружающего мира, для нас с вами. Человек имеет право и не беспокоиться о таких вещах, и он даже будет любим (ведь любовь бывает безусловной), но за что нам его тогда уважать?
Поэтому вопрос «зачем?», возникающий порою столь, казалось бы, неуместно, неслучаен и многое помогает расставить по местам. И здесь нас интересуют не долгие теоретические рассуждения о грядущей, скажем, «нирване» или любой другой неощутимой абстракции, а связь с повседневной жизнью, чтобы жизнь эта работала не когда-то потом, а прямо здесь и сейчас, с теми, кто в этот момент находится рядом. И вообще, чтобы эта жизнь — работала. Поэтому мне близко размышление такое: если я духовно расту, то я знаю — зачем, и конкретная практика моей жизни это подтверждает.
И тогда наша работа над собой обретает — смысл. И результат. Тогда понятно, ради чего, с какой целью мы тратим себя. А повседневная жизнь каждый день и каждый час может дать нам вполне честный ответ: результативна ли наша работа, осмысленны ли наши усилия?
- И, кстати, появляется возможность подумать о разумной достаточности. Вместо того, чтобы «копать отсюда и до вечера», занимаясь личностным ростом вплоть до появления «высшего света» или пока не надоест, можно расти так и столько, сколько нужно, чтобы жизнь давала желаемый результат. И, кстати, в этой работе над собой появятся выходные и даже отпуск. Которые у нормального человека — должны быть.
«Ну конечно, — могут возразить мне начитанные люди, — найдешь сейчас таких, которые что-то делают не для себя.» И потом с опорой на толстые источники докажут, что даже самое доброе дело делается из соображений личной выгоды. Пусть и вторичной. Дескать, что бы хорошего человек не делал, это ему лично зачем-то надо.
- Ну, компенсирует он так что-то свое. Из детства. Самоутверждается.
Может быть. А может быть и нет. Не суть. Главное здесь в другом. Цель, все-таки, вряд ли оправдывает средства. Жуткие примеры последствий такого подхода нам с вами известны. (Начиная с Игнатия Лойолы и деятельности отцов-иезуитов и заканчивая ежедневными зубодробительными скандалами с целью, например, «исправить» мужа или жену). А вот средства, по моему глубокому убеждения, цель оправдать могут. Потому что цель — это чья-то фантазия. А средства — это реальность, прямо или косвенно касающаяся окружающих людей — нас с вами.
- И если у человека мечта всей жизни — уничтожить все велосипедные шины на планете Земля, и ради этого он ежедневно и добросовестно помогает, скажем, престарелым людям (ну вот связалось как-то одно с другим в его голове — встречается и более непонятная «логика»), то мы, наверное, не будем особо интересоваться взглядами такого человека на велосипеды. А вот помощь его встретим с благодарностью. Так?
А раз так, не все ли нам равно, что компенсирует или утверждает человек в своей собственной голове, если в нашей с вами действительности от этого кому-то становится хорошо?
Если вы что-то делаете, и от этого кому-то хорошо, и никому не плохо, то это — хорошо.
Да?
