Человек в процессе мутации
Отчаявшись после многолетних попыток установить причину шизофрении, психиатры передали эстафету биологам. Те получили плазму из крови шизофреников и выкормили на ней мух. Мух скормили паукам. Пауки, вместо того, чтобы ткать свою симметричную паутину, сплели нечто висячее и бесформенное. Пауки, получившие с кормом плазму больных другими видами умственных расстройств, сохранили способность создавать свои ажурные шедевры.
Подобные эксперименты убедили биологов в том, что шизофрения, в отличие от других душевных заболеваний, связана с нарушением химического обмена. Какое-то чужеродное вещество, попадая в кровь, разрушает разум, а с ним и личность. Человек больше не в состоянии упорядоченно сплетать свои мысли, как тот несчастный зараженный паук - плести свою паутину.
Что это за вещество? Выделить и определить его не удалось. Известно только его воздействие на пауков и на другие подопытные существа. Обозначим его буквой X.
Как оно попадает в кровь шизофреника? Видимо, его вырабатывает сам организм. Одни биологи считают, что вещество X появляется при нарушении работы надпочечников. Другие полагают, что нарушение может быть врожденным и обостряется при стрессе. Опыты, указывающие на физическое происхождение шизофрении, являются настоящим прорывом в науке, достаточно надежной платформой для дальнейших исследований в этом направлении. Но сама платформа вызывает массу вопросов. Что же вообще происходит с человечеством, если так быстро увеличивается число людей, в крови которых появляется неизвестное вещество и разрушает их разум? Соотношение шизофреников и нормальных людей с каждым годом вызывает все большую тревогу.
Давайте прислушаемся к самому смелому предположению одного из биологов: «Я почти уверен, что шизофрения свидетельствует о попытке природы создать новый вид человека путем мутации».
Процесс мутации - это длительный путь совершенствования, и на этом пути природа наделает немало ошибок. Занятая созданием новых видов, великая сила жизни бесстрастна там, где речь идет об отдельном живом организме. Прежде чем у птиц появились настоящие крылья, сколько странных существ отбросила природа как результат неудачных экспериментов. Теперь вот растет число человеческих существ, способных вырабатывать непонятные вещества в крови. Автор теории мутации может, по крайней мере, опереться на статистику.
Хотя я лично не слишком склонна принимать эту любопытную теорию всерьез, все же нельзя от нее отмахнуться просто так. Может, идет процесс адаптации человека к среде, которая стала слишком сложной и тесной для его физических и умственных возможностей? Или формируется новый вид человека, более приспособленного к новой среде, которая сама находится в начальной стадии развития? И все это предчувствует великая сила жизни?
Посмотрим на человеческий организм. Все ясно, полагает человек: вот тело, вот разум. Но человек - сложная вселенная, приводимая в движение солнечной системой желез внутренней секреции, это объединенная организация органов, необъятная электронная сеть нервных волокон, речная система кровообращения и уйма специализированных клеток, часть которых предназначена для мышления.
Взглянем на человеческий мозг. Из всего, чем располагает человек, пожалуй, самым незавидным является сознание, с которым он себя отождествляет. Оторванное от подсознания шизофренией, оно предстает иссохшим, почти бесплодным островком с хилой и скудной кактусообразной порослью. Проведя на нем полгода, сознаешь, какой это жалкий пятачок. Когда рассудок в норме, сознание похоже на песчаное побережье, куда набегают океанские волны подсознания.
Подсознание - более мудрая часть человека, но отнюдь не его ядро. У него свои определенные и ограниченные функции. Подсознание не отвечает, например, за рост костной ткани или за цвет волос. А ритм его волн зависит от своей индивидуальной луны, оно не может само определять уровень интеллекта. Внутри каждого человека находится Главный Распорядитель. Это он своими чуткими пальцами равномерно распределяет гены, настраивает эндокринную систему, налаживает взаимодействие органов, наполняя все жизненной силой. Но и Распорядитель повинуется распоряжениям. Он занят не только отдельной человеческой песчинкой, но и участвует в создании новых видов живой природы. Все ведающие отдельными индивидуумами Распорядители участвуют в процессе мутации. Можно сформулировать эту теорию попроще, если вас так больше устраивает, но это не снимет вашей тревоги. Не в силах справиться с новыми факторами в среде человеческого обитания, часть Распорядителей терпит крушение.
Возьмем такую форму жизни, как муха. Борясь за выживание, муха вдруг сталкивается с ДДТ. Распорядители мух выводят породу, устойчивую к ДДТ. Появляется новый мутант. Мухе повезло. Проблема разрешилась сравнительно быстро. А вот Распорядители доисторических пернатых задумали создать крылья, чтобы птицам было легче добывать корм и спасаться от врагов. Это был смелый и сложный инженерный проект, и времени на него понадобилось больше. Что же говорить о человеке, разум и тело которого гораздо сложнее, а среда обитания катастрофически меняет свой характер? Видимо, возникает необходимость мутаций. Что для природы несколько миллионов шизофреников, когда нащупывается путь к созданию нового устойчивого вида?
Упорное наступление шизофрении ужасает. Если быть пессимистом, то кажется, что человек гибнет как вид. Хотя долгая история человечества свидетельствует о том, что не так-то просто истребить живое. Человек утверждает: «Среда, которую я создал, разрушает меня». «Ты козявка, - отвечает жизнь, - и не видишь дальше своего носа. Я сделаю тебя таким, что тебе будет нипочем любая созданная тобою среда».
Вот и все о мутационной теории шизофрении. Мысль кажется диковатой, так ведь и в спутник поначалу никто не верил. Остановившись на этой теории с несколько мрачным удовлетворением, я неожиданно вспомнила один из диалогов моих Операторов. Объясняя причину своего появления, они четко заявили, что проводят эксперимент и в связи с этим мне предстоит стать своего рода неудачным результатом опыта.
Мои знания биологии со временем повыветривались, но они сохранились на складах подсознания и невнятно дали о себе знать. Природа проводит эксперимент, а я - ее ошибка. Все мы участвуем в этом мутационном эксперименте, мы - рабочий материал природы. Она бросила нам вызов, и мы должны найти ответ, прежде чем за нами закроются двери желтого дома.
Я так много бахвалилась своим подсознанием, которое так успешно справилось с шизофренией, что мое следующее соображение покажется неким диссонансом. Просто мне повезло, что у меня оказался более сообразительный Распорядитель, который сумел найти управу на неизвестное вещество в крови. Пока я полгода пребывала в заблуждении, что осколок сознания и воля сражаются с безумием, мой Распорядитель тем временем корпел над созданием вещества Y, чтобы нейтрализовать вещество X.
Подопытная свинка. Ошибка природы. Как неприятно звучали эти слова, когда я слышала их от Операторов. Но теперь я нахожу некое утешение в том, что оказалась вовлеченной в процесс мутации человека. Может, я уже превратилась в мощную фабрику по выработке вещества Y. Если у вас есть знакомый бедолага паук, объевшийся шизофреничными мухами, посылайте его ко мне, не пожалею для него своей плазмы. Он вызывает у меня глубокое сострадание.
Хинтон: человек с дальней полки
Среди всех Операторов особо выделяется, вызывая некое неудобство и тревогу, фигура Хинтона. С остальными Операторами я чувствовала себя легко и просто, видно, потому, что подходила к ним со своими человеческими мерками. Если бы я была здорова, а они существовали на самом деле, моя реакция была бы точно такой же. Они все мне нравились, а многие даже очень. Некоторые были мне не по душе. Например, меня раздражали Громила и Паук, а злобный Доррейн даже пугал. Но мне было не по себе с Хинтоном. Надо сказать, вряд ли кому-нибудь удалось бы расслабиться в присутствии Хинтона. С запавшими глазами и щеками и почти прозрачным, вытянутым телом, он очень мало походил на человека. Его чересчур длинные, прямые, темные волосы словно выражали протест общественным условностям, среди которых стрижка и бритье занимали одно из первых мест. На фоне постоянной суеты полудюжины белесых призраков и бесконечной говорильни невидимых голосов Хинтон всем своим неподвижным обликом и спокойно-печальным лицом, казалось, должен был привнести некое умиротворение. Но в нем этого не было.
Его молчаливое присутствие было постоянным. То он стоял в отдаленном углу комнаты, наблюдая за мной краешком глаза, то сидел в моем любимом кресле, раскинувшись в расслабленной позе. В то время как другие Операторы болтали со мной, Хинтон молча изучал меня с печальной задумчивостью. Поэтому я не слишком удивилась, что именно Хинтон остался со мной, когда все остальные Операторы исчезли. У него было упорство молчуна.
Когда Операторы впервые появились у моей кровати, разговор начал Берт: «Все мы заинтересованы, чтобы ты получше узнала Хинтона». Появление Берта, собственно, и понадобилось лишь для того, чтобы произнести эту фразу. Почти вслед за этим Хинтон объявил, что Берт отстраняется от дела. Ники явно огорчился, услышав эту новость, но тоже, очевидно, не мог этому воспрепятствовать. Значит, парадом командовал Хинтон.
Какую часть себя мы утрачиваем в процессе взросления, приспособления к обществу? Половину? Четверть? Или по частям?
Когда-то, как сказали Операторы, или, если хотите, мое подсознание, мною управляла та часть меня, которую символизировал диссидент Хинтон. Затем власть захватила та часть меня, что была представлена образом конформиста Берта. Берт набирал силу, а Хинтон уходил в тень; я же тем временем взрослела.
И вот происходит трагедия на мини-планете одного человеческого существа. Мыслительный аппарат сломался. Все его разрозненные узлы держат совет: что делать, как выжить? Но за видимой разрозненностью чувствуется некая целостность, управляющая сила, которая подбирает необходимые для устранения безумия узлы. На первое время ими оказываются Хинтон, Ники и Проныра.
Если предположить, что действительно кто-то отвечает за ремонт, почему выбрали именно их? Глядя на Хинтона, понимаешь, что это кот, который, гуляет сам по себе и делает все по-своему. Одного взгляда на Ники достаточно, чтобы увидеть, какой это приятный, обаятельный малыш и как он умеет ладить с людьми. Что касается Проныры, то сразу видно, что это шустрая, продувная бестия, которая вывернется из любой заварухи. И если вас с самого начала снабжают такими провожатыми, можно догадаться, какой нелегкий предстоит путь.
В состоянии безумия я много месяцев колесила по стране. За это время мне повстречалось множество людей, произошло много событий, о которых я не рассказала, потому что моя книга не путевой дневник. Но никто даже не заподозрил, что я безумна. В этом свете ясно, почему выбор пал на обаятельного Ники и хитроумного Проныру. Без них мне пришлось бы туго.
Но почему ниспровергатель устоев Хинтон, этот независимый кот? Что он представляет в мире подсознательных символов? Ту часть разума, что была ведущей в детстве и частично утрачена во взрослом состоянии? Как все дети, я, конечно, не была конформистом. И как большинство людей, повзрослев, я стала примерным приспособленцем, думающим и поступающим, как принято в обществе. Но я отличалась от остальных тем, что, взрослея, я научилась жить как бы в разных измерениях. Я очень рано стала многомерным ребенком. Не буду подробно описывать свое детство, но все же постараюсь дать самый общий набросок. Ребенком я была обыкновенным, но с определенными странностями. Отличаясь общительным характером, умением ладить с окружающими и вызывать их симпатию, я научилась выказывать свои странности только там, где это было безопасно. А проявились они еще в школе.
У меня были лучшие оценки по математике и сочинению, но преподававшие эти предметы учителя считали меня девочкой со странностями. В старших классах я всегда находила необычный способ решения геометрических и тригонометрических задач и получала правильный ответ. Сейчас мало что сохранилось от этих знаний в моей памяти. Помню только, как я день за днем выхожу к доске и пишу странные числа, с помощью которых я решила обычную задачу. Сначала учителя поглядывали на меня с подозрительным любопытством. Наверное, я начала с того, что решила задачу обычным способом, а потом, поломав голову, нашла способ неординарный. Да нет, только этот способ и пришел мне сразу в голову. В конце концов учителя примирились с этой странностью и даже иногда стали демонстрировать меня как некое чудо. Учащиеся меня зауважали. Не всякому удается отыскать решение, до которого сами учителя не додумались. Здесь никто не порицал меня за мои странности. Отличаться в этой области было безопасно.
С сочинением дело обстояло несколько иначе. В том окружении, где я росла, было не принято выделяться, любое отклонение от устоявшегося образа мыслей и норм поведения считалось подозрительным. Среди школьников проводился конкурс на лучшее сочинение. Моя победа на нем сразу привлекла ко мне внимание школьной администрации. Жюри конкурса состояло из людей со стороны, и их решение было единодушным. «Весьма необычная тема для подростка», - заключил председатель жюри. Школьные учителя тоже в этом не сомневались и стали донимать меня вопросами. Как мне пришла в голову такая странная тема?
Странная? А мне показалось, вполне обычная. В моем рассказе тринадцатилетняя девочка (мой возраст в то время) приходит к выводу, что Бога нет, а его образ - просто результат религиозного воспитания. Девочка решает выбросить из головы идею Бога и жить и думать так, словно Его вовсе нет. Но, начав изучать биологию, она испытывает настоящее потрясение, познакомившись с законами и правилами природы, в которой есть замысел и стройность. Замысел так велик, а стройность столь продумана, что они под силу только Богу. Идея Бога, хотя и в новой форме, возрождается.
Взрослые атаковали меня вопросами с явно нездоровым любопытством. Откуда такая тема? Просто написала, что пришло в голову, отвечала я. Сомневаюсь, что приз достался бы мне, если бы в жюри сидели учителя из моей школы. Детям из нашего окружения так думать не полагалось. Спас меня один из преподавателей, предложив участвовать в издании школьной газеты, где я и стала помещать свои необычные рассказы. Мои способности были в равной степени оценены преподавателем английского языка и литературы. Несмотря на некоторую заумность, идеи у меня были интересные и изложены внятным языком. Кроме того, я никогда не подводила класс на межшкольных конкурсах. Еще одно поле деятельности, где Хинтон мог развернуться без опасения.
Колледж, где я училась, отличался снобизмом и косностью. Поэтому мое положение мало чем изменилось по сравнению со школой. Выделяться можно, но только если это безопасно.
Моя взрослая жизнь протекала в такой же атмосфере, в какой я росла и воспитывалась. Несмотря на внешнюю яркость и разнообразие, мое окружение не поощряло свежесть и оригинальность мыслей. Все было неподвижно и затхло, как стоячая вода. В силу необходимости Берт все разрастался, помогая мне нивелироваться и приспосабливаться к окружению, а Хинтон становился все меньше, пока не уместился в кармане у Берта.
Начав работать, я рано поняла, что эффективные результаты можно получить, используя нетрадиционные методы. Но еще раньше я усвоила, что об этом надо помалкивать. К счастью, людей, для которых я работала, не волновали методы, были бы результаты. Я позаботилась о том, чтобы они видели только конечный продукт, а уж как он получен - мое дело. Мой инстинкт верно мне служил, безошибочно подсказывая, когда и в какой мере я могу проявить свою истинную индивидуальность.
В общественной жизни я была воплощением Берта с его надежностью, устойчивостью, глубокими корнями, определенным и понятным характером, внушающим доверие именно в силу названных качеств. Хинтону в этой области отводилась самая дальняя полка.
Жизнь моего круга подчинялась своим, неписаным законам. Предполагалось, что поступив на работу в фирму, вы останетесь с ней навсегда, если только не выйдете замуж, забеременеете или умрете. Вы упорно будете одолевать ступеньку за ступенькой, пока не достигнете своего потолка. Порхать с места на место считалось признаком дурного тона. Процесс притирки продолжался и на работе, пока я не столкнулась с ситуацией, в которой Берт оказался беспомощным. С ней, возможно, справился бы Хинтон, но его давно отстранили от дел, затолкав в карман Берту и застегнув карман на пуговицу. Когда появились крючколовы в человеческом облике, Берт повел себя как и подобает Берту. Окаменев от страха, он не смог ни бежать, ни сражаться. Он не сдвинулся с места, пока не случилась трагедия.
Беда, как я предполагаю, произошла потому, что мне не хватило гибкости, я слишком закостенела в своих представлениях о жизни, навязанных мне обществом, к которому я так старательно приспосабливалась. Я всю себя разложила по полочкам. Но именно это обстоятельство помогло мне найти выход из болезни. В критический момент Хинтон слез с полки и взял управление в свои руки. Собственно, в возрождении Хинтона не было ничего нового с моей стороны. В свете создавшейся ситуации я просто по-новому переставила полки, чем, в принципе, занималась всю свою жизнь.
Почему же я не сделала перестановки дома, а понеслась по всей стране, пересаживаясь с автобуса на автобус? Я могла бы успешно это сделать и избежать шизофрении, если бы смогла убедить себя, будь то на сознательном или подсознательном уровне, что Хинтона примут в моем кругу. Но трудность заключалась в том, что по моим, сформированным обществом представлениям, Хинтон был бы даже менее желательным, чем крючколовы.
Мой бред в основном касался тонкостей работы последних и способов борьбы с ними. Безумие стало для меня своего рода психологической тренировкой, которая должна была подготовить меня к встрече с такой же стрессовой ситуацией, но в реальной жизни. В Америке много мест, не скованных столь крепкими цепями строгих условностей, и, возможно, подсознательно я считала таковыми места, куда доставляли меня автобусы Гончих Псов. Там я обосновалась, заново приспособилась к новым условиям и стала другим человеком. Берт съежился и ушел на задний план, а Хинтон снова вырос. Ни одно медицинское учреждение не могло бы сделать со мной ничего подобного. Скорее всего, там меня попробовали бы снова приладить к домашним условиям и вряд ли бы преуспели.
Интересно отметить, что когда я тем утром покидала свою квартиру, именно Хинтон настоял на том, чтобы я взяла с собой пишущую машинку. Интересно, зачем? Пользовалась я ею крайне редко, а таскать ее с собой было тяжело. Но я послушалась. Видно, Хинтон уже тогда знал, что ему пригодится этот инструмент, и знал даже, как он его использует. За время своих скитаний я ни разу не открыла машинку, пока аналитик не подкинул мне идею начать что-нибудь сочинять в лечебных целях. Это сыграло определенную роль в моем выздоровлении и еще более значительную - в моей дальнейшей литературной работе.
Возможно, кому-то покажется, что я виню общество в своей личной трагедии. Это не так. Мое окружение не хуже и не лучше других, и многое в нем было достойно уважения и подражания. Трагедия заключается в том, что я оказалась совершенно неподготовленной к тем законам джунглей, которые так быстро подчинили себе окружавший меня мир. Причина не в обществе, а в моем индивидуальном аппарате приспособления. Я расчленила свою личность, непростительно далеко запрятав отдельные свои качества, а в результате целостность личности была нарушена, только ради того, чтобы отдельная ее часть представляла всю личность. Если бы мне хватило мужества остаться самой собой, никому не пришло бы в голову считать меня невротиком. Самое худшее, меня могли бы назвать «не такой». В последнем определении чувствуется доля критицизма, а я стала очень болезненно на него реагировать.
Думаю, трагедия шизофреника в том и заключается, что он утрачивает целостность личности и позволяет лишь какой-то ее части представлять всего себя. Он перестает быть самим собой и заискивает перед окружающим миром, чтобы быть принятым в ложном обличье. Свои потайные миры он прячет так далеко, что не только общество, но и он сам уже не может их найти.
Выбирая такой путь, человек совершает самоубийство и обречен существовать бок о бок с живым мертвецом. Если у него устойчивая психика, то ему удастся успешно скрывать своего мертвеца, изредка выпуская его на прогулку в подходящий момент. Такой человек - ярко выраженный приспособленец в силу собственной трусости. Но случается, мертвец восстает и незаметно уводит своего хозяина в мир грез, где для него (мертвеца) наступает раздолье. Если мертвец покладистый, то он позволяет хозяину расчленить себя, разложить по полочкам. В последнем случае временное равновесие резко нарушается, опрокидывается устоявшийся порядок вещей.
У психиатров принято считать: шизофрения - это раз и навсегда. Это надо понимать не в том смысле, что больному никогда не вырваться из больницы, а в том, что в структуре его личности навсегда останется «слабина». Шизофреника нельзя воспринимать как человека, который «не вписывается». Вписывается и даже слишком хорошо. Но это снаружи, а внутри он так никогда и не научился приспосабливаться к жизни как цельное «Я». Он научился только работать как агрегат, состоящий из множества отдельных узлов.
Прошло три года с тех пор, как Операторы покинули меня. Приспосабливаясь, я включила другие рычаги и другие узлы. Они лучше подходят для новых условий, но по-прежнему не составляют единого целого. Голову я себе починила, но это работа на скорую руку, временная заплата. Некоторое утешение я черпаю в том, что моя жизнь сейчас стала как никогда устойчивой, но заплата есть заплата, и не стоит выдавать ее за что-то другое. Призрак взыскующего общественного глаза все еще страшит меня, и я только тогда обрету целостность, когда наберусь мужества и смело встречу этот глаз.
Там, где никто не знает ответа, любой может сделать предположение. Мое предположение: шизофрения угрожает тому, у кого не хватает мужества и поэтому он расчленяет свою личность ради того, чтобы принять себя и быть принятым обществом. Думаю, что неизвестное вещество появляется в крови не как причина, а как следствие этого внутреннего раскола. Рано или поздно такой человек оказывается под воздействием невыносимого стресса и, чтобы его нейтрализовать, в кровь выбрасывается в больших количествах адреналин. Но у такого премудрого, вечно дрожащего от страха пескаря, скорее всего, и надпочечники будут не в порядке. Вместе с адреналином образуется некое вещество X, которое, в свою очередь, раскалывает разум. Подозреваю, что во время моих стычек с Операторами не вырабатывалось никакого вещества Y. Просто я переналадила свои железы, чтобы они нормально функционировали и вымывали из моего организма вещество X.
Памятка об учреждениях для душевнобольных
Как-то вечером, решив передохнуть от своих научных изысканий, я взяла почитать книгу, которая, судя по названию, показалась мне развлекательной. Но судьба, словно стараясь и здесь удержать меня в наезженной колее, подсунула мне книгу Джозефа Крамма «Птица-сорокопут». Вместо истории о доме с привидениями или чего-то в этом роде я прочитала удивительную историю человека, помещенного для обследования в психиатрическую палату городской больницы и с трудом вырвавшегося оттуда, невзирая на изрядное здравомыслие.
<«Легко войти, трудно выйти» - вот вывод г-на Крамма относительно психиатрических заведений. Описанные автором ужасы должны были произвести глубочайшее впечатление на читательскую аудиторию.
Думаю, я тоже не разочаровала бы г-на Крамма, если бы прочитала книгу до всех моих приключений. Но книга попала ко мне слишком поздно. Она изрядно повеселила меня, когда я припомнила, с каким трудом пыталась в последний месяц болезни попасть на лечение в больницу. И это когда в моей голове было не больше разума, чем у кукушки на часах. Или взять тот первый месяц болезни, когда я нанесла весьма кратковременный визит в подобное заведение и почти беспрепятственно удалилась. Пожалуй, соглашусь с г-ном Краммом, который замечает в своем произведении, что психиатры не столько прощупывают больного своими вопросами, сколько подкалывают. Есть байка про одного водителя, у которого машина сломалась напротив психиатрической лечебницы. Трое глазевших через забор пациентов дали ему несколько дельных советов, как поправить дело. Водитель очень удивился, когда узнал, кто его консультанты. Прочитав его мысли, один из троих заметил с усмешкой: «Мы здесь, потому что чокнулись, а не потому что дураки». У психиатра такое смутное представление о подсознательном интеллекте и проницательности шизофреника, что своими типовыми вопросами он только вынуждает больного прикрыться маской безразличия и мобилизовать всю свою изворотливость на то, чтобы перехитрить врача.
Мне, конечно, трудно судить о том, что было на уме у психиатра той больницы, куда направил меня священник. Уж он-то знал, что я больна и совсем одна в чужом городе. Но я до сих пор слышу его холодный бесстрастный голос, когда он сообщил, что не может положить меня в свою больницу, так как я живу меньше года в этом городе, и что мне лучше вернуться домой. Может, я несправедлива к нему, но мне кажется, он был больше всего озабочен тем, чтобы лечением у него в больнице я не истощила местную казну. Я как сейчас помню, с каким небрежным равнодушием он взял с меня десять долларов за прием, так же небрежно поднял полу халата и сунул деньги в левый карман брюк.
О психиатрических больницах написано много и, как я полагаю, еще больше можно написать. Я, к сожалению, могу сказать очень мало. Мне туда не удалось попасть.
