УПП

Цитата момента



Во время работы я на мышление не отвлекаюсь!
Добросовестный сотрудник.

Синтон - тренинг центрАссоциация профессионалов развития личности
Университет практической психологии

Книга момента



Есть слова - словно раны, слова - словно суд,-
С ними в плен не сдаются и в плен не берут.
Словом можно убить, словом можно спасти,
Словом можно полки за собой повести.
Словом можно продать, и предать, и купить,
Слово можно в разящий свинец перелить.

Вадим Шефнер «Слова»

Читать далее >>


Фото момента



http://old.nkozlov.ru/library/fotogalereya/s374/
Мещера-2010

Однако христианство, отрицая опыт иудаизма, «вместе с водой выплеснуло и ребёнка», ударившись в эту самую «чистую духовность». Результат сказывается налицо уже веку к 10, когда научные познания двинулись в сторону сначала магии, а затем - к «голой», фрондирующей рациональности. На Западе богословие, начав с бесплодной схоластики, перешло к не менее бесплодному жонглированию понятиями в современных философских системах, а от них - к обоснованию идеи гедонизма и посильного, удобного благотворения; на христианском Востоке - полностью выродилось в обоснование идеи «спасения». А ведь кажется, как просто и сейчас создать богословское учение о личности, имея вторую топику Фрейда. Просто поставить страх смерти вместо сексуальности, и всё.

В основе всех психических функций человека лежит в первую очередь страх смерти. Что же до всяких там либидинозных проявлений, то они являются производными от этого страха, они занимают только следующий «психический этаж». И это так хотя бы потому, что именно размножение преодолевает «чин смерти» данного вида. Кстати: многие парочки, присутствовавшие в прошлые века при смертной казни, испытывали потом непреодолимое желание заняться сексом. Даже нумера арендовали с видом на площадь с виселицей - комнаты с кроватью, разумеется. Угадайте, почему?

Так вот, от этого страха перед смертью легко перейти к душе, к духу, к сознанию; к их связям между собой. И при этом взгляде на предмет выяснится очень много нового и интересного.

Всё это позволило бы нам понять и заново переосмыслить также и особенности человеческой психики. А так у нас у всех - каша в голове. Правильно понятое христианство вообще все науки расставило бы по своим местам. А заодно, кстати, и западный психоанализ, где всё поставлено с ног на голову. Например - не существует «комплекса кастрации». Мужчина и женщина - «половинки» единого творческого целого. И каждая, в отрыве от другой, ощущает себя как неполную, незаконченную, несовершенную, на что-то важное не способную. Натурально, когда суть человеческой психики низводится до размножения, а все его духовные проявления - к вытесненной сексуальности, то и нормальная нехватка «половинки» интерпретируется как «кастрация». А потом, после такого провозглашения, и воспринимается именно так. Сводить творческий полёт человека до сублимации либидо, а человеческий дух - до символического фаллоса. Вот сижу и думаю: какие бы ещё написать «99 признаков», чтобы эти идеи туда засунуть?

К слову сказать, В. Лосский был неправ, законченного учения о Лицах Троицы тоже как такового нет. Ибо взаимодействие Ипостасей Троицы между собою и с тварным миром рассматриваются в статике, но не в динамике, не в развитии. А ежели нет генезиса, то что это будет за учение? Наши богословы не озаботились даже такой «мелочью», как вопрос о том, каковы были «функции» каждой Ипостаси Троицы в процессе творения мира. А ведь всё лежит прямо-таки на поверхности, всё видно невооружённым глазом: откуда и с Какой Ипостасью связан антропный принцип строения Вселенной, Кто его реализовывал, и от Кого этот «реализатор» исходил, «ношашеся верху воды», то есть, на самом деле - проницая собою стремительно развивавшуюся первоматерию. И исходил, и «ношашеся» - и это всё одновременно, ну неужели вы этого не видите?

А отсюда куда как легко понять, что и не о воде вовсе повествует древний автор, но о неструктурированной ещё материи. И названа она «водою», ибо, подобно тому как вода не имеет формы, так и наша первоматерия не имела ещё чёткого деления на базовые и прочие всякие элементы. И вообще речь идёт не о творении земли и воды собственно, но о самых первых моментах, о начальном этапе существования Вселенной. Нетрудно понять и то, что структурируется первоматерия во вполне понятном направлении - как грамотно пишет А.К. Толстой, «лучи любви кругом лия, к Нему вернуться жаждет снова». Здесь внутренние потребности энергии, материи, зов Духа и самостоятельный эволюционный процесс сливаются воедино. Ещё сливаются. Вот уже где начинается разрыв между наукой и богословием, хотя на самом-то деле его и нет.

И, далее, нетрудно видеть, что создаёт Бог вовсе «не небо и землю», в прямом смысле слова, но иное по отношению к Самому Себе. То Он был один - а теперь уже есть иное. То, что было Одно, было Единое, теперь как бы раздвоилось на Бога и иное, и тут же начало мучиться, и самое мучение это и стало «точкой роста» всего мироздания в целом. А в нём, опять же, возникла своя «выделенная точка» - человек, и «мучение» от этой «разорванности» всё передалось ему, сконцентрировалось в нём.

Итак, возникло иное, «земля», благодаря которой именуется Бог теперь «небом». Теперь именуется. Нет, не так. «Небом» именуется, становится та «виртуальная область», где Бог. Иное-земля как бы в благодарность, как бы в ответ порождает заново «Небо». Ибо Небо это теперь уже другое. Речь идёт не о названии стихий, но о возникшем противопоставлении, с его внутренней, онтологической мукой, с его ожиданием «откровения сынов Божиих». Просто тогда не было ещё Гегеля с его великолепным арсеналом, вот и пришлось говорить: «земля и небо». Но кому нужно, тогда понимали. Теперь - нет.

Кстати: иное - то есть бабское. Вторичное всегда есть баба, и оно это ощущает, и мучительно, нетерпеливо жаждет занять место первого. Второе всегда стремится вытеснить первого. «Мужик»-Бог создаёт себе «женщину», творение. «Премудрость созда себе дом.» И вот, начинает наше творение стремиться начать по-бабски доминировать и над Творцом - грехопадение, распятие, и всё такое. Ибо на взгляд второго, бабы, существует лишь физическое, но не метафизическое.

Бабство - есть ощущение себя физическим центром мира.

Для бабы не существуют иные ценности, более высокого порядка. Для бабы мир лишь грубо физичен. И развиваться он может одним только размножением, для которого следует приискать подходящего самца. А другого бабства на свете и нет.

Но на самом деле всё наоборот. Духовный план развития радикально отличается от развития для нас очевидного, физического. Первичен не эволюционный процесс с его вульгарным размножением. Первичен Бог с Его творческим Духом. Первичен и созданный по образу и подобию мужчина с его делом - которое может, а значит и должно продолжить процесс сотворения мира. Бердяев прав, говоря что творчество - продолжение творения. Процесс ещё не закончен, ибо зачем тогда Бог приводил к Адаму зверей? Мужчина никогда не должен забывать, ради чего он существует - во имя этого смелого творческого полёта, во имя своего дела. И для того, чтобы продлить это дело, чтобы продлить в нём смертного себя, мужчина заводит себе ребёнка. А для физического рождения его находит себе помощницу, женщину, которая реализует этот процесс. Почему женщины и не фигурируют в тех главах.

Женщина помогает мужчине не только в его деле, но и в возможности его продлить. Впрочем, и в деле самОм тоже помогает: «Тот, кто называл себя мастером, работал, а она, запустив в волосы тонкие с остро отточенными ногтями пальцы, перечитывала написанное. Она сулила славу, она подгоняла его, и вот тут-то стала называть мастером» (М.Булгаков, «Мастер и Маргарита»). Как видим, некогда Адам (Мастер) именует Еву (Маргариту) «женой», тем самым подчиняя её и себе, и своим ценностям, но Маргарита (Ева) потом, как бы в ответ, именует его (Адама) «Мастером», тем самым придавая его работе некую весомость, как бы возвращая его обратно в мир ценностей божественных, и вообще - увенчивая его творчество, признавая его имеющим и духовную, и - одновременно - житейскую, бытийную ценность. Вспомним и шапочку с буквой «М». Подобный головной убор (типа кокарда у военных), если не ошибаюсь, есть признак принадлежности чему-то высшему себя. И венчает им Мастера именно Маргарита, то есть Ева. Подлинная любовь женщины восстанавливает утраченный статус мужского творчества, а это последнее - что очень хорошо показано в булгаковском романе - утраченный статус мировой гармонии: «Кто-то отпускал на свободу мастера, как сам он только что отпустил им созданного героя.»

Согласитесь, если бы булгаковский Мастер строчил свой сколь угодно гениальный роман, сидя в подвале один-одинёшенек, то было бы в этом нечто неубедительное, чуть ли даже несерьёзное? Даже в голливудских фильмах супер-героя сопровождает красавица, хотя чаще всего без неё вполне можно было бы обойтись. Но только что будут стоить тогда все его подвиги? Как видим, это глубоко взаимосвязанные вещи - бытие мира, грехопадение, творчество, любовь.

Женщина венчает творчество мужчины. Она вдохновляет, переживая за него. Она не даёт мужским мозгам засохнуть в сухих, безжизненных абстракциях. Она возвращает нас к реальности. Через полчаса она уже придёт, и сразу получит свой поцелуй, и, пока ей помогают раздеваться, и даже ещё с порога, будет гундосить обиженным голосом: «Опять они ругали тебя на том христианском форуме. Ведь они же не дочитали! Завтра я пойду и зарегистрируюсь, и всем им скажу, что ничего они не понимают, и вообще все они дураки», - и, продолжая бурчать, пошлёпает на кухню подъедать свой любимый мёд.

Теперь вернёмся вновь к проблеме единства в Евангелии. Мы знаем уже, что самым первым своим чудом Иисус «намекнул» на новый тип взаимоотношений «муж-жена». Этот «диполь» был элементарной клеточкой любого единства вообще, и, одновременно, возврат к тому подлинно-продуктивному, творческому единству, которое было между Адамом и Евой в Эдеме, и с которого всё и началось. С разрушения этого единства между мужчиной и женщиной, между Богом и людьми, между людьми и миром всего материального, началось наше грехопадение.

Иисус возвещает единство как необходимую предпосылку творческой деятельности христиан. Ну конечно, вы всё это знаете. Но просто для полноты изложения процитирую, как выглядит «главная задача», поставленная перед христианской цивилизацией, по учению Максима Исповедника:

«Основное разделение, в котором коренится вся реальность тварного бытия, это противопоставление Бога совокупности тварного мира, разделение на тварное и нетварное.

Затем тварная природа разделяется на небесную и земную, на умозрительное и чувственное. В мире чувственном небо отделяется от земли. На ее поверхности выделен рай. Наконец, обитающий в раю человек разделяется на два пола: мужской и женский.

Адам должен был превзойти эти разделения сознательным деланием, соединить в себе всю совокупность тварного космоса и вместе с ним достигнуть обожения. . Он должен был . соединить рай с остальным земным космосом: нося рай всегда в себе, он превратил бы в рай всю землю. . Его дух и само его тело восторжествовали бы над пространством, соединив всю совокупность чувственного мира: землю с небесной ее твердью. На следующем этапе он должен был проникнуть в небесный космос, жить жизнью ангелов, усвоить их разумение и соединить в себе мир умозрительный с миром чувственным. И наконец, космический Адам, безвозвратно отдав всего себя Богу, передал бы Ему все Его творение и получил бы от Него во взаимности и любви - по благодати - все, чем Бог обладает по природе; так, в преодолении первичного разделения на тварное и нетварное совершилось бы обожение человека и через него - всего космоса» (подробнее об этом см. Migne, PG, v. 90-91).

Занятно, что дальнейшие рассуждения как самого Максима, так и всего христианского мира примерно следующие: «всё это было, конечно, классно, но теперь, раз пришёл Христос, мы, конечно, не будем заниматься «торжеством над пространством», и вообще всем этим утомительным фуфлом, а станем жить по-христиански, соблюдая все положенные обряды, чтобы спастись». Вообще, когда занимаешься этой проблемой, то создаётся ощущение, что до пришествия Христа были нормальные люди, ещё способные как-то думать и что-то решать; после Его пришествия - те «ёжики», кто в это дело реально «врубился», уже не могут отвести от Иисуса своих глаз. Прямо как от наркотика. Ну обо всём забыли, прямо как в своё время Адам. И я всё думаю: ну насмотрелись, насмотрелись уже. Может, наконец, глаза-то отведут? Может, надумают чем-то реальным заняться? Ведь столько дел накопилось.

Главная задача была поставлена перед Адамом; но ведь теперь она переходит к нам. Пришествие Спасителя - лишь звено в этой единой цепи существования Вселенной. И единство всех христиан в этаком «совокупном Адаме» было необходимо хотя бы для того, чтобы понять всё это и реализовать. Ну хоть открыть книжонку Максима Конфессора - и прочесть, и «почесать репу». Кстати, парень помер у нас, на Кавказе. Руку ещё отрубили ему. Интересно: были ли в 7 веке исламские террористы?

Похоже, человечество выполнит поставленную задачу - но без Христа, вне Его. Только вот почему-то Шарден не упомянул, что для реализации этой задачи придётся ещё всех мертвецов воскресить - типа, «и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих». Иначе хрен объединишь все небеса и, преодолев самое время, достигнешь актуальной вечности. Вот это-то и будет последней Вавилонской башней - достижение «точки омега» Тейяра де Шардена, где «небо скрылось, свившись как свиток». Пространство и время объединятся в маленькую-премаленькую точку, а для тех вечных существ внутри неё это всё будет выглядеть в точности как огромный и единый мир, а для нас - как воскресение и объединение окончательное. А так как совершено оно будет нашими собственными руками, без Бога и даже против Бога, то хоть она и точка, и ей внутри будет хорошо, но для внешнего наблюдателя - самый что ни на есть Большой Взрыв. И опять всё по-новой: рай, Ева, Каин с этой дебильной западной цивилизацией, хитро*опый Восток. И даже Кот Бегемот со своими «99 признаками». Скучно на этом свете, господа!

Возвращение той идеологии, где в центре стоит физическое развитие, физическое размножение и физическое деторождение толкает мир обратно к кабану. Она ставит всё с ног на голову. Мужчина оказывается потерян в этом мире бабских ценностей; он утрачивает своё изначальное мужское «я»; он смутно чувствует лишь, что всё обстоит как-то не так, что он призван к чему-то более высокому - но сиюминутные житейские проблемы, но классическая мужская лень, но потребность в женском теле, но общественная идеология не дают ему углубиться в себя настолько, чтобы это осознать. И все вокруг говорят ему: хочешь иметь женщину - заработай на неё. Ты прежде всего должен зарабатывать. И мужчина с присущей ему щедростью и смелостью продаёт свою первичность, своё первородство, свою свободу, своё творческое призвание и даже образ Божий за чечевичную похлёбку классического «гнездового брака». А пробовал он найти.

Почему-то профессиональные богословы не торопились создавать концепции, где обобщающий взгляд на мир, проблема мужского призвания и «бабский вопрос» были бы увязаны в единое и универсальное целое. Нормальному мужчине непонятно, почему и каким образом личные его проблемы с женщинами уходят на богословскую глубину. И точно также богословам непонятно, как связана их дисциплина с реальной наукой, с реальной жизнью, с реальным бабством. Почему-то все эти проблемы никогда не объединялись в одной человеческой голове.

А ведь именно две эти вещи - учение о личности и космология - и являются необходимым связующим звеном между богословием и рациональным знанием. Перекинь этот мостик - и «энергетика» богословия, внутренние силы христианской духовности потекут прямо в науку. А через неё - и во всё человечество вообще. И снова наше христианство вернёт себе статус «паровоза». И обратно, получит от рациональности ох как необходимую ему «заземлённость». Наука должна была оказаться «бабой» по отношению к духовности. Да нет, до этого не дойдёт. Вот и существует классическое богословие как в какой закупоренной бочке - а вместе с ним и самое христианство. И вообще - чем они там, в этой бочке, все занимаются? Членом груши околачивают?

Бабство извратило и смысл церковного причастия. Нетрудно видеть, что историческое церковное понимание причащения как «средства спасения» в корне противоречит самому духу учения Христова. Иисус не призывал постоянно помышлять о спасении и «работать» исключительно в этом направлении. Он призывал смело и добросовестно реализовывать свои способности - достаточно вспомнить притчу о закопанных талантах.

Более того. Он говорил (цитирую по более адекватному, церковно-славянскому, переводу): «Иже аще взыщет душу свою спасти, погубит ю; и иже аще погубит ю, живит ю» (Лк, 17, 33). В греческом оригинале идёт: «Ос эан дзетесе тен психен перипойесесфай. « - можете удостовериться сами. Ведь прямо как чуял Иисус, откуда угрожает основная опасность для сохранения единства христиан. Причастие и спасение оказалось новым запретным плодом, который, не моргнув и глазом, «слопало» христианство. Даже и не заметило. По крайней мере, нынешнее понимание причастия окончательно развратило человечество и полностью отрезало ему возможность вести хоть сколько-нибудь христианский образ жизни. Всё наше восточное христианство по сути дела свелось к одному причащению.

Чтобы понять реальный смысл причастия, достаточно вспомнить, что Тайная Вечеря, на которой и было впервые оно осуществлено, «служилась» для избранных учеников Христа, которые уже взяли свой крест и пошли вослед за Ним. Обратите внимание, что сталось с теми, кто в ту ночь причащался со Христом: все до единого приняли мученическую кончину (апостола Иоанна закопали живьём). И слова о необходимости причастия Иисус адресовал им и именно им, этим двенадцати. Для них, идущих на верную смерть, причастие имело вид клятвы воина, получения партбилета перед боем, и даже того, что ныне разумеют под словом «подписка». Правомерно ли применять эти слова к простому самодовольному обывателю?

«Также и чашу после вечери, говоря: Сия чаша есть Новый Завет в Моей крови» (Лк. 22, 20). Ну конечно, не взявши свой крест, не возлюбив Бога и своего ближнего - невозможно было спастись. А ещё не отказавшись от своего имущества: «Удобнее верблюду пройти через игольное ушко, нежели богатому войти в Царствие Божие (Лк. 18, 25), не отвергнувшись от себя (Лк. 9, 23). Более того: Христос не позволил пошедшему за Ним даже похоронить своего отца, даже попрощаться с домашними! (Лк. 10, 59-60). Именно таковым и было уготовано Царствие Божие. Итак: причащались со Христом те, кто уже взял свой крест, кто отказался от имущества, от постоянного пристанища. Они причащаются потому, что отказались от всего - кроме, разумеется, Самого Христа. И причастие как бы «закрепляло» этот отказ. Причащаясь тогда, на Вечере, со Христом, последователь давал своего рода «подписку об отказе» от себя и мира. А уже потом, в результате соответствующего образа жизни, он попадал в Царствие Божие. Но уж никак не в результате самого причастия как такового! В сокращённом виде эта схема выглядела так: «причастие → крест (то есть некая деятельность) → спасение».

Скажу более: из притчи о добром самарянине (Лк. 10, 30 - 35) вытекает, что само по себе исполнение долга любви к ближнему важнее, чем любые ритуалы, так как «человек выше субботы». А это значит, любовь выше причастия. На это возразят фразой Христа: «Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную (Ин. 53 - 54). Ну разумеется! Поскольку человек уже взял крест и пошёл за Христом. Но ведь это касается тех, кто уже крест взял, кто уже пошёл! А если взял и не пошёл - то имеет ли он право быть приглашенным на вечерю Агнца?

Здесь было бы уместно привести одну евангельскую притчу: «У одного человека было два сына; и он, подойдя к первому, сказал: «сын! Пойди сегодня работай в винограднике моём». Но он сказал в ответ: «не хочу»; а после, раскаявшись, пошёл. И подойдя к другому, он сказал то же. Этот сказал в ответ: «иду, государь»; и не пошёл. Который из двух выполнил волю отца?» (Мф., 21, 25 - 31).

Если человек объявляет себя христианином, но ничего христианского при этом не делает - то выполняет ли он волю Бога? Далее Иисус продолжает: «Ядущий мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нём (Ин. 56). Вот человек исполняет заповеди - и, натурально, пребывает во Христе. А если он при этом не причащается? Да ведь всё равно пребывает! Ибо, когда ученики рассказали Христу о некоем человеке, который совершает чудеса именем Христа, «а с ними не ходит», то Иисус, напротив, не позволил ученикам запрещать это (Лк. 10, 50). При этом Христос вовсе не стал говорить: так, срочно тащите парня ко мне, надо его причастить, выяснить, как у него там с «filioque», а то духовность его от дьявола, да и вообще без трапезы на Вечере чувак не спасётся. И о том, что причастие само по себе преодолевает «чин» нашего «падшего естества» Христос нигде ни разу не упоминал. А вот про необходимость относиться к другим соответствующим образом - говорил неоднократно.

Кроме того, возникает ещё один резонный вопрос: а как же причащались отшельники в пустыне? Как решали эту проблему невидимые людям духовные светильники, подвиг которых протекал в уединенных пещерах, лесах? Почему-то нас заверяют: их, мол, причащали ангелы. А всех остальных, очевидно, нет. Ну что за произвол? И кто знает это наверняка? Толпы глупых бабок? Реакционные попы?

Итак, в сокращённом виде эта схема выглядела так: «причастие - крест - Царствие Божие». Ну или «крест - причастие - Царствие Божие», что ровным счётом то же самое. Однако со временем эта схема упростилась, как говаривал шолоховский дед Щукарь, «до невозможностев». Нам говорят, что причащаться нужно обязательно. А вот брать на себя какие-либо подвиги - всего лишь желательно. То есть из единой, целостной «схемы» благополучно выкинули среднее звено. В результате мы имеем: «причастие -> Царствие». Просто и удобно.

Это бабскому человечеству было удобно забыть о всяких крестных подвигах, и оставить причастие как успокаивающий душу регулярный обряд. Возможно, кстати, причащаться нужно было вообще один раз в жизни - ведь Христос устроил только одну Тайную Вечерю, а не «служил» её каждую субботу, хотя вроде бы, все возможности для этого имелись. А может, разумел Он и какой-то другой ещё смысл, неведомый автору, пишущему, вообще-то, о бабстве.

Но во всяком случае, вряд ли «рисовал» Он ту картину, когда в храм приходят как в лавку, выменивая причастие на формальное перечисление грехов под епитрахилью, а потом, умиротворённые, самодовольные и самоуспокоенные, топают домой, чтобы жить себе-поживать, да добра наживать. Да ещё и физиономию делают при этом смиренную и одухотворённую. Ещё и посмеются над теми, кто не причащается, и не делает такой физиономии! А теперь вопрос на засыпку: кто у нас более всего любит самоуспокоение? Кто готов на всё, чтобы ощущать себя хорошим? Вы догадались правильно. И без меня. Ну вы даёте!

Вообще-то текст наш о бабах и бабстве, и я хотел лишь бегло показать ту глубину, на которую простирается проблема. Так вот, давайте вернёмся обратно к Еве - с ней ещё не кончено. Натурально, всякий клон (для простоты назовём его «младшим») смутно чувствует собственную вторичность, то есть как бы ущербность, а следовательно постоянно должен пытаться доказать всем (и в первую очередь самому себе), что он вполне полноценный субъект. Однако любому «младшему», чтобы ощутить себя наравне со «старшим», нужно доказать, что первый не просто равен второму, но даже его и превосходит. По мнению Гоголя, провинциальные русские дворянки всем своим обликом хотели показать, что это даже не Париж, но выше Парижа. Иными словами, чтобы чувствовать себя нормальным, нашему «экземпляру» непременно нужно превзойти «оригинал», не иначе. Достигаются подобные цели, как правило, самыми простыми, внешними средствами - других чаще всего и нет.



Страница сформирована за 0.73 сек
SQL запросов: 169