В Китае (чуть было не написал: «в К и Та е») вообще иначе едят. Во-первых, едят не вилками (это тот странный инструмент, который Гао-дай называет В э й - к а), а палочками; во-вторых, никогда не едят пищу в таком раскаленном виде, как ее привыкли поглощать мы. То ли в этом виноваты электрические плиты, не позволяющие толком регулировать нагрев, то ли климат (в Европе, говорят, даже тарелки подогревают, чтобы пища дольше не остывала!), но мы ведь действительно теряем из-за этого и массу вкусовых ощущений, и здоровье в конечном итоге.
Теперь, правда, в Европе есть китайские рестораны, да и вообще европейцы едят помаленьку рис и лапшу, привезенную из Китая Маго Бо-ло (знаменитый путешественник Марко Поло из города Венеции жил в Китае с 1271 по 1283 год, а потом вернулся),— «но они их, конечно, портят», как выразился Гао-дай, с трудом узнав в таком ресторане, рисе и лапше произведения своей родины.
Иными были и понятия о красоте в Срединном Царстве. Женщина должна была иметь исчезающе-маленький (по нашим понятиям) бюст и столь же маленькие ноги, для чего их ей с детства перевязывали специальными бинтами.
Из книги Розендорфера действительно можно многое узнать о Китае, пожалуй, больше даже, чем о ФРГ. Китайское платье с просторными полами и широкими рукавами оставляло открытым только лицо и руки, как у мужчин, так и у женщин; его находили удобным и красивым. Тогда так ходили все, и никто на людя* не обнажался. То, что пляжи для желающих загорать нагишом (их там называют РКК — пляжи «свободной культуры тела») сильно удивили средневекового мандарина, нам понятно. Однако нам с вами трудно даже представить себе, насколько потрясло Гао-дая «обрезанное во всех местах платье с волнистым узором, обтягивавшее великолепные формы госпожи Кай-кун! Хотя она, без сомнения, тоже находила его удобным и красивым.
Кстати о госпоже Кай-кун, и заодно уж о господине Ш и - м и. Если Ши-ми (Ши-ми, как наш высокопочтенный мандарин сообщает вначале) означает, скорее всего, немецкую фамилию «Шушмидт», то об истинном написании фамилии дамы остается только гадать. Это, несомненно, фамилия, потому что в одном месте Гао-дай указывает, что ее «домашнее имя» — Агата (это он еще может выговорить). Это может означать «Кайдерн», «Гайгер», даже «Крайзинг». Возможно, впрочем, что Розендорфер нарочно запутал дело, не желая, чтобы у читателя возникли какие-то определенные ассоциации, как иногда поступают немецкие писатели, выдумывая для своих героев самые невероятные фамилии.
Поэтому мне и приходилось передавать искаженные китайским произношением немецкие слова в русской транскрипции или просто описывать их — как, например, в случае с Вон-ни Чи-ха, то есть дворничихой, которая по-немецки называется ничуть не лучше. Философ, известный нам как Конфуций, фигурирует у него под своим истинным именем Кун-цзы или Мудреца с Абрикосового холма и т. д. «Голубую денежную бумажку», переданную Гао-даем достопочтенной даме Вон-ни Чи-ха, я уж не стал объяснять: сейчас у нас слишком многие знают, что банкнота в сто марок — голубого цвета. Ну, а то, что автомобиль он называет «повозкой Ма-шин», отель — «постоялым двором», а унитаз — «фарфоровым родником», тем более вполне объяснимо.
Поэтому я и не ставил себе задачи объяснить и растолковать читателю все загадки, имеющиеся в книге. Ведь она, в конце концов, написана для того, чтобы мы с вами, европейцы уж или не совсем европейцы, задумались над нашей собственной жизнью, услышали голос времени, не знавшего ни Чернобыля, ни шума, ни газа на грязных асфальтовых улицах. И хотя Розендорфер (а вместе с ним — Гао-дай) пессимистичен в своих оценках, у людей все же есть будущее, и оно прорастает сегодня во многих странах мира.
Роман печатается с сокращениями, поэтому кое-что останется для читателя загадкой. Узнать же, кто такой мастер Юй Гэнь, что такое «маленькие белые шарики» и зачем главный герой ездил в горы, вы сможете, когда роман выйдет целиком.
