Друзья и деньги
Будь другом, опредметь мою потребность.
Ты мне прямо скажи, чё те надо …
Когда подростковый возраст остается более-менее позади, и когда потребность в близком и доверительном общении становится не смертельной, а нормальной, мы вдруг обнаруживаем себя в затруднении: о чем можно (и можно ли?) просить близких людей. Чего от них можно хотеть, чтобы остаться им другом, и не опошлять отношений потребительством.
- Потому что потребности — нормальные, человеческие, психологические — развиваются, и от друзей, как обычно, хочется помощи и поддержки. В том числе и в этих, новых потребностях.
Тут бывает по-разному: можно, в соответствии с новым представлением о жизни сменить представление о друзьях и искать теперь таких друзей, которые мне могут побольше дать.
- В самом прямом смысле: престижную работу, качественную развлекаловку, информацию, деньги, наконец.
А я, соответственно, чем-то расплачусь. Ну, деловой подход.
Можно жестко разделить друзей, близких и деловые контакты, избегая внутреннего морального конфликта: «от друзей ничего не должно быть нужно, они просто друзья». Нетрудно заметить, что и такой подход не самый лучший, как с точки зрения перспектив самой дружбы, так и с точки зрения друзей, которым, по сути, тоже ни о чем попросить вас будет нельзя.
- Ну, неудобно.
Можно на эти изменения просто закрыть глаза, тогда все произойдет как бы само собой: с людьми, которые нужны меньше, и времени на общение будет находиться все меньше, а сохраняться и поддерживаться (как бы и без всякой задней мысли) будут именно контакты «нужные». Нужные в разных, в том числе и в самых лучших смыслах этого слова. Тут деловая выгода не только прямо не проговаривается, но обычно и стыдливо камуфлируется:
— Как же так получается, — сокрушаемся мы, — старые друзья, а видимся, считай, только по делу!
Кстати, так же «почти неосознанно» случаются и браки по разным расчетам (а на вид только и исключительно по любви). И хорошо, если эти расчеты основаны на предположениях, что «он будет хорошим мужем и поэтому он мне нужен». А если где-то в глубине души прячутся размышления о карьерных успехах, денежной выгоде, возможности жить в отдельной квартире, о переезде в большой город и так далее, то у этой семьи могут однажды возникнуть трудности.
- Ты меня никогда не любил!
Проблема тут именно в невысказанности, спрятанности наших желаний. Раз прячем, значит — прячем что-то нехорошее (со своей собственной точки зрения). С таким чувством и прячем. А если вдруг всплывет, то придется осознать себя обманщиком и лицемером. Однако, если мы твердо уверены, что от близких людей нам ничего не должно быть нужно, то на практике у нас и в самом деле только два варианта: искать других людей или обманывать близких и себя в отношениях уже существующих.
- «Принципы — это всегда неприятно», — говорит мой добрый друг и кристальной порядочности человек.
Все вместе это так или иначе выливается в проблему искренности во взаимоотношениях: мне нужны именно эти люди и именно эти отношения, или же то и только то, что я в их результате могу — иметь. Мы понимаем, что чувствовать себя используемым не ради себя самого, а ради чего-то другого, внешнего, не слишком приятно. И мы — в недоумении. Потому что мы развиваемся, взрослеем (позже, чем сами о себе думаем), сталкиваемся в жизни уже со все более «взрослыми» проблемами, и от людей вокруг нам становится что-то нужно не по личной мелочи, а по делу: чтобы женился, чтобы вышла за меня замуж, чтобы дали денег на раскрутку, чтобы устроили на работу и т.д. Люди, в том числе и близкие, рассматриваются еще и как те, кто что-то может дать (не только душевно).
Вот девушка нежно и ласково проводит время с молодым человеком. И — хочет за него замуж. А он о свадьбе как-то не заговаривает и похоже, что и не задумывается: «У нас же и так все хорошо». Как быть совестливой девушке? Если она и замуж хочет, и понимает, что этот «замуж» — это то, что ей от своего молодого человека — нужно. Получить.
Другой пример: молодому человеку очень нужно денег — взаймы: подвернулась удачная возможность для профессионального, к примеру, роста. И он знает, что возможность дать ему эти деньги у его друзей есть. И все-таки он упускает хорошую возможность, потому что не представляет себе, как можно подойти к друзьям с такой просьбой. Как можно друзей — использовать?!
Получается как-бы дилемма: кто я, дурак или подлец? Дурак, если могу воспользоваться помощью и не пользуюсь, а подлец — если пользуюсь. Так? Не так. Пользуюсь-то пользуюсь. Но как? Пользоваться тоже можно по-разному.
На самом деле это вопрос как раз об искренности отношений. Как сохранить эту искренность? Искренне ничего от близких не хотеть? Искренне не отдавать себе в этом отчет? Искренне признать и принять неискренность и рисковать потерей близких людей именно в смысле близости отношений?
Пожалуй, всего этого можно избежать. Если позволить себе признать, что окружающий мир — это мир, где люди не просто живут рядом друг с другом, но и друг другу помогают. В том числе — и по просьбе. В том числе, и когда это им не так легко сделать.
Казалось бы, в чем проблема? Что мешает? Проблема есть. Потому что это мир, где существуют — обязательства.
А значит становится меньше — свободы. Детство уходит.
И если я принимаю помощь близких — не как сделку «ты мне, я тебе», а как безусловную помощь: «раз надо — значит, надо»…
«— Д’Артаньян, это нужно только королеве, или это нужно Вам? — Вы правы, это нужно мне, Атос. — Так в чем же дело?»
Если о такой помощи прошу, и ее принимаю, то я принимаю и мир — с обязательствами. Я принимаю возможность и вероятность того, что однажды чьи-то (не обязательно того, кто мне помог сейчас) интересы окажутся для меня так же безусловно важны: «раз надо, значит надо». А это — ответственность. А ее обычно — не очень-то хочется. Поэтому в возрасте более раннем соблазнительной оказывается базовая формулировка о свободе: «Я никому ничего не должен». Позже добавляется великодушное: «Но могу помочь». («Я» здесь все еще свободен и независим — полностью). И уже потом приходит понимание реальности: «И мне может понадобиться помощь». Для меня самого или для моих близких.
И если ты «никому ничего не должен» — вообще — то ты никому ничего — не можешь. Сделать. Подарить. Помочь. Не по мелочи, а всерьез, когда требуются усилия людей многих, и их об этом надо — попросить.
Если ты никому ничего не должен, то ты никому ничего — не можешь
Я знаю одну замечательную женщину, к которой люди часто и много обращаются за помощью. И она — помогает. Не потому, что она на все руки мастерица или большой начальник, а потому оказать ей услугу — лично ей — рады очень и очень многие люди. И она обращается с просьбой помочь — кому-то, и просьба эта выполняется. Потому что просит — она.
А «никому ничего не должен» означает, что ты выключен (исключен) из общения-взаимодействия с другими людьми. Полностью. Иначе ты им будешь должен: как минимум вести себя так, как удобно им. И если ты кому-то (другу, например) в жизни хочешь сделать что-то хорошее, то во многих случаях тебе понадобится помощь других людей, иногда и не очень знакомых (когда-то по мелочи, а когда-то и весьма всерьез). И к ним надо будет обратиться. Связать себя — с ними. И ты будешь им должен — это.
И тогда получается, что либо ты будешь кому-то должен, и свое доброе дело сделать сможешь, либо для тебя окажется важнее «не быть должным». И ты останешься сам по себе. А помочь — не сможешь.
Тихо сам с собою…
Когда все это становится пережито-понятно, заморочки про то «можно ли просить друзей о помощи, или это разрушает дружбу» проходят сами. Можно. Просто не надо обманывать, делая вид, что это тебе «не очень-то и нужно», и вообще ты «ни о чем не просил». Просить надо честно. Искренне. С пониманием того, что ты сейчас — просишь о помощи. И друзья, близкие, родные, супруг — тебе помогают. Или так же честно отказывают. И отдают себе в этом отчет. Тогда врать не придется. Ни себе, ни другим. А отношения искренние, когда «все без утайки» — сохранятся.
Мои близкие
У меня повесилась жена
После долгих внутренних болезней,
И теперь в квартире тишина.
Стал досуг приятней и полезней.
Как странно: вагонный попутчик,
случайный и краткий знакомый —
они понимают нас лучше,
чем самые близкие дома.
Разбираясь во внутреннем благополучии или неблагополучии приходящих к психологу людей, я часто задаю им два вопроса: «Кто тебя любит? И кого любишь ты? — У кого освещается лицо, когда он вспоминает о тебе? Кому счастливее жить, зная, что ты есть — просто есть? И кто приносит счастье в твою жизнь?» Я помогаю понять-пережить эти вопросы не на формальном уровне («ну, наверное, родители, друзья, может быть»), а в их глубинной, жизненной реальности. И пока человек, погружаясь в себя, отвечает на эти вопросы, он сам, раньше меня, оказывается в состоянии понять себя и свою жизнь.
Читатель, кто любит Вас — ради Вас самого, просто потому, что Вы есть? И кого любите так — Вы?
Формальное, анкетное представление о близких — родные, друзья, мужья-жены, дети-внуки — может иметь отношение к настоящей близости, а может — и не иметь практически никакого. Внешняя «укомплектованность штатов» близких людей, чтоб «не хуже, чем у других», никак не приближает нас к ответу на вопрос, есть ли в жизни конкретного человека действительно близкие, глубокие, живые отношения. Есть ли в его жизни такие люди? Практически ни о чем нам не скажет ни количество (много или мало) людей вокруг, ни обилие внешних проявлений (поцелуйчики-обнималки и приятные слова), ни степень официального родства, ни стаж знакомства. Все это может совпадать с глубиной отношений, а может и вовсе не совпадать. Прямой зависимости здесь нет.
Вот приходит на занятия в клуб девушка — хохотушка, жизнерадостная, улыбчивая и склонная пообниматься. И говорит все слова славные и приятные, и танцует хорошо. А за этим чувствуется — пустота. И если за нее, пустоту эту, ненароком задеть, девушка отводит глаза, встряхивает челкой и — смеется снова.
Жизнь продолжается.
А вот паренек, неказистый на вид, не слишком красноречивый и угловатый в движениях. Ну, все данные для неуверенности в себе. И тем не менее, ведет он себя настолько спокойно, с таким ненапряженным, естественным внутренним теплом, что люди к нему — тянутся. Не потанцевать и повеселиться. Даже не то, чтобы поговорить. А просто — побыть рядом. И когда мы как-то заговорили о близких людях, я нисколько не удивился, увидев каким теплым и светлым стало его лицо. Да, в его жизни такие отношения — есть.
С вашего позволения, Читатель, мы назовем такие отношения — любовью.
При всей неоднозначности термина.
То есть тем чувством, которое, с добавлением нежности и заботы становится любовью родителей к детям, а окрасившись эротикой — любовью мужчины к женщине и наоборот. А еще — чувством, которое лежит в основе дружбы и желания помочь, словом, чувством, которое отзывается в самой глубине души, как что-то настоящее и хорошее.
И о чем не всегда хочется говорить вслух.
И, быть может, самое основное тут, что это именно чувство, переживание. А не мысль, идея, рассуждение или образ. Поэтому — очевидно! — его можно почувствовать и пережить, но не осмыслить, доказать или представить. Такие попытки не просто бессмысленны: они могут оказаться и вредны, если за отсутствием настоящего человек привыкнет довольствоваться образами и логическими конструкциями.
Наверняка вы встречались в жизни с людьми, которые любовь и близкие отношения себе — «чтоб было», а то как-то неудобно — придумывали. И даже некоторое время в это увлеченно играли. Или просто при надобности доставали с нужной полки и демонстрировали окружающим.
Вот девочки-подростки используют для этого фотографии певцов и актеров. А люди постарше — внешнюю имитацию близких отношений. Так и ненапряжно, и, вроде всё, что должно быть, в жизни есть.
Люди, в чьей жизни опыт таких отношений хотя бы раз был, обычно на подделку соглашаются уже неохотно: если ты видел мир с вершины горы, вряд ли захочешь вновь в подземелье. По крайней мере, без уж очень веских причин. А у большинства людей, к счастью, такой опыт все-таки был: в детстве. Когда именно так, с любовью не за что-то, а просто потому, что ты — это ты, к тебе относились твои родители. По крайней мере, мама.
Однако встречается очень много людей, в жизни которых все это было — давно. «И неправда». Потому что с тех пор из-за открытой и доверчивой к жизни и людям любви доводилось не раз и весьма болезненно — переживать. И в отношениях с теми же родителями, и в жестоком к окружающим подростковом возрасте, и потом, во времена первых влюбленностей… Ну, и так далее. И убеждение — сложилось. Любовь, дескать, это конечно, тепло и счастье, но она же — боль и беда. А потому обойдемся-ка мы лучше без нее. Целее будем. И отношения тогда становятся — внешними. Формальными. То есть отношения есть, но они меня — не задевают. Не трогают.
Не касаются.
Так, вроде бы, и жить легче. И захватывающий дух вид с вершины горы становится фотообоями на стенке нашей землянки, так что вроде бы так уж совсем ничего и не меняется: мы же не отказались вида с горы. Мы эту гору — обезопасили. Правда, в этой безопасности — от сиюминутных потрясений — таится куда большая опасность: в нашей жизни постепенно, шаг за шагом становится все больше формальности и все меньше — настоящего. Мы начинаем избегать — жизни. Пережидаем. Но уже не до «лучших времен», а постоянно.
- До смерти.
Наша защита-оборона от тяжелых, а потом и вовсе от любых неприятных переживаний становится все глуше, крепостные стены — все толще, а пространство жизни за ними — все меньше.
Чем толще стены — тем меньше за ними места
На случай штурма или осады (а тем более ветра или метели) мы укрыты гарантированно. Правда, это все на случай экстремальных условий. Основная часть жизни протекает обычно все-таки в условиях средне-нормальных. И вот это-то, нормальное, непосредственное время своей жизни мы и пережидаем за стенами. И, чтобы не сидеть уж совсем «как дураки», вынуждены сами себе — и окружающим — рассказывать страшилки о неизбежности появления «лютого ворога».
- Ну, «вся жизнь борьба» и «никому нельзя доверять». Потому что если — не так, то и в нашем упорном фортификационном труде есть что-то не вполне адекватное.
Вы наверняка можете таких людей если и не увидеть прямо сейчас, то, по крайней мере, вспомнить. Это и холодный сослуживец, которого раздражает все, кроме логики. Это и родственник, который морщится и уходит при виде ярких проявлений чувств. Это молодой человек, который все обращает в «прикол» и создает вокруг себя дымовую завесу абсурдной ирреальности. Это и агрессивный циник, и расслабленный «пофигист». И так далее.
- Если человек «и такой тоже» — это одно. А если только такой и «какой еще может быть?» — тогда есть о чем загрустить. На моих глазах всего за два-три года жизнерадостный и добродушный парень превратился в бумажного чиновника, искреннего в своем непонимании «неодобренной и неорганизованной» жизни. Причем, что характерно, для него самого эти изменения вовсе не очевидны.
Получается весьма неприятный заколдованный круг: чем больше сил потрачено на укрепление обороны, тем более нам важно, чтобы «трагические испытания» в жизни встречались как можно чаще. И нужно экстремальную жизнь себе — устраивать. Или выдумывать. Иначе придется признать перед самим собой не только бессмысленность «нерушимых стен», но и бездарность потраченных на эти «стены» сил, времени, души, жизни…
Впрочем, когда пустота и одиночество за стенами становятся уже совсем невыносимыми (такое бывает), наступает — весьма болезненное — осознание. Осознание упущенных мгновений, упущенных радостей, промелькнувших людей, которые могли быть близки и дороги, так и не вышедшего в жизнь — себя.
- Чем больше жизни потрачено на «оборону», тем болезненней это осознавание. И тем больше вероятность, что человек, сделав наконец попытку выйти наружу, скажет себе: «ну вот, тут и впрямь все очень плохо». И — останется, где был.
Возврат к непосредственной, полноценной (имеющей полную цену) жизни может быть трудным и тяжелым (или просто неприятным: кто сколько потратил впустую). Но, что радует, такой возврат — возможен. Он возможен тем более, чем раньше и сильнее человеку захочется вернуть в свою жизнь настоящее.
- Собственно, саму жизнь. А не ее пережидание-существование.
И это действительно может оказаться неспокойно. Домик в долине среди домов друзей действительно меньше защищен, чем угрюмый замок в скалистом ущелье.
Есть такое сравнение: душа человека похожа на морскую раковину. В ней есть и нежная живая чувствительная (чувствующая) мягкость и жесткая, твердая раковина с острыми краями. Люди могут захлопнуть створки и стучать панцирем о панцирь. Тогда они живут каждый сам по себе. Зато и прикосновение острого края — нипочем.
Открываясь людям навстречу, обращая к ним живую душу, человек не гарантирован от того, чтобы не пораниться о чей-то острый край. И тогда велик соблазн захлопнуть створки — навсегда. И уже своими краями ранить раскрывшихся — других. Пусть не зевают!
Однако створки могут не только закрываться, но и открываться. И жизнь, настоящая, для раковины происходит только тогда, когда створки эти — открыты. Или хотя бы — приоткрыты.
Может быть, если острый край уже приблизился вплотную и оцарапал, пора на какое-то время и в самом деле прикрыться жестким панцирем. Но — чтобы потом, когда заперший себя в панцирь человек пройдет мимо, открыться снова: навстречу людям и жизни.
- Которая, мягко говоря, не всегда относится к нам заботливо и тепло. Но она — жизнь. Альтернатива ей — не жизнь. Что выбираем?
И если мы все-таки выберем жить, то нам понадобятся в этой жизни близкие люди. Люди, к которым наша душа будет тянуться, рядом с которыми мы будем раскрываться такими, какие мы есть, зная, что нас — именно таких — здесь любят и ждут.
- Пожалуй, ради этого напрячься и вынести кое-когда и шквальный порыв ветра, и даже град — стоит.
Впрочем, это не призыв жить вообще без защиты. Просто защита должна быть для жизни, а не этой жизни целью и основным содержанием. Защита должна быть — достаточной. И тратить на нее больше, чем нужно — значит, тратить впустую свою жизнь. Так?
