— Куда? — это прозвучало немного насмешливо. “Похоже, волшебник панибратствует со слугами”, — подумал принц.
— “Куда?” — это не вопрос. — ответил обладатель скрипучего голоса, — “Куда” — это вовсе не интересно. Интересней, откуда. Скажи мне, откуда летит время?
— Похоже, — прошептал фехтовальщик, склоняясь к уху принца, — от безлюдья ваш волшебник немного, ну, сбрендил.
— Вряд ли, — так же шепотом ответил принц, — с волшебниками такого не бывает. Вот только голос у него…
— Это да, — согласился фехтовальщик, — голосок у него еще тот. А насчет “не бывает” — кто это проверял? Вы тут, как я смотрю, привыкли все принимать на веру.
Тем временем их попутчик и проводник закончил добродушно переругиваться со скрипучим голосом и, усевшись в кресло, обратил внимание на гостей:
— Так что вам нужно?
— Нам нужен волшебник, — напомнил принц.
Повисла пауза. Человек в кресле смотрел на гостей дома заинтересованно и, пожалуй, где-то в глубине глаз озорно. Гости выжидающе глядели на него. Молчание затягивалось.
— А-а! — вдруг понял фехтовальщик, внимательно разглядывая того, кто сидел в кресле. — Похоже, Вы и есть волшебник. Или, как Вам, наверное, больше нравится, Чародей.
Чародей улыбнулся, точнее чуть дрогнул губами так, что получилась улыбка — не просто улыбка, а улыбка Волшебника, и склонил голову.
— Да. Располагайтесь. Теперь вам нужно решить, ко мне ли вы пришли.
— А другого волшебника тут нет? — с некоторой надеждой в голосе спросил принц.
— Нет, я живу один. — Чародей пожал плечами, как бы извиняясь за то, что другого волшебника он предоставить не может.
— Но вы же с кем-то разговаривали?
— А! — Чародей улыбнулся на сей раз широко, совсем не по-волшебному, — это попугай. Птица такая. Мажек, — это было обращено в сторону приоткрытой двери, —присоединяйся к нам.
Из двери вылетел довольно большой, темно-лиловый с прозеленью попугай и, хлопнув крыльями, сел на высокий напольный подсвечник тусклого металла.
— Добрый день, — прозвучал знакомый неласковый голос. — Чего это вы к нам?
— А почему его зовут Мажек? — спросил принц.
— А потому, — немедленно отозвался Мажек, — что птица мага — тоже почти маг. Только маленький. То есть мажек. Заметь, я хоть и птица, а на твой вопрос отвечаю. Будь и ты вежлив: ответь на мой.
— А какой твой?
— Я спросил, — в голосе Мажека явно звучал сарказм, — что вам тут нужно?
— Мы хотели видеть волшебника… ну, чародея.
— Ну, вот вы его увидели, — Мажек смотрел сурово, — что дальше?
— Ну… — принц посмотрел на того, кого они повстречали на рынке и кто сидел теперь перед ними в кресле, — ну…
— Словом, — обернулся тот к птице, — не похожи мы с тобой на волшебников. Ни ты, ни я. Ну, ладно.
Кроме них с фехтовальщиком в комнате вдруг никого не осталось. Это было бы ясно, даже если бы принцу завязали глаза и заткнули уши. Рядом оглядывался фехтовальщик. На комнату как-то уж очень быстро опустились сумерки, и стены комнаты не вдруг, а незаметно, но ощутимо, сделались зыбкими, не прозрачными, но почти призрачными. В глубине зыбких сумерек, там, куда, должно быть, вела некогда замеченная гостями дверь, которой сейчас и не было вовсе, там, где сумрак казался уж очень вязким и не трепетал, а скорее переваливался и клубился, принц и фехтовальщик в облаке расплывающегося света сначала не увидели, а просто угадали появление Чародея.
Да, это был он, их рыночный знакомец. Черты лица были те же, и глаза смотрели так же: чуть насмешливо и немного грустно. Только это лицо было гораздо старше, бледнее, и волосы были не слегка, а совсем седые. Тот, кого видели сейчас перед собой гости волшебника, уже не казался пышущим жизненной силой здоровяком, он был стар и не слишком крепок. Это ощущалось явственно, хотя тело чародея и было скрыто под мягкими складками просторного одеяния — то ли плаща, то ли балахона. Видны были лишь лицо и руки — бледные, тоже точеные временем, с отчетливыми прожилками и костяшками. И лицо, и руки казались как бы подсвеченными изнутри и, должно быть, от этого выглядели еще старше.
— Ну, что, так и будем молчать? — из состояния созерцания вывел визитеров слышанный прежде скрипучий голос. Раздавался он на сей раз из клюва золотисто-лилового грифона внушительных размеров, что лежал у ног чародея, охлестывая неторопливо вздымающиеся бока хвостом с пушистой кистью на конце. от неожиданности принц моргнул.
Все вернулось на свое место: и комната, и попугай, и кресло, и массивный в нем человек средних лет и изрядного здоровья.
— Довольны? — спросил он. — Да вы садитесь, наконец.
Гости опустились в кресла, что оказались сзади.
— Пожалуй, в настоящем виде Вы все-таки… словом, так с Вами легче разговаривать, — проговорил наконец фехтовальщик.
— В настоящем? — поднял бровь чародей. — А какой из них, по-твоему, настоящий?
— Вот этот, нынешний.
— Нет, — чародей вздохнул, — этот как раз не настоящий. Но ты прав. В нем удобней разговаривать, да и вообще жить среди других. А так… Вообще-то это больше видимость.
— А зачем?
— Ты же сам сказал: легче разговаривать. Вам со мной. Ну и как следствие — мне с вами: вы меньше отвлекаетесь от сути, когда собеседник выглядит привычно.
— Сколько же Вам лет? — спросил принц. Чародей усмехнулся:
— Много.
— Но ведь Вы волшебник. В смысле — чародей. Сделайте себя молодым.
— Пожалуй, — чародей вздохнул, — это единственное, чего я не могу.
— Почему? — удивился принц. — Мне рассказывали, что волшебники из страны магов могут все.
— Все, — задумчиво сказал чародей, — все не может, наверное, никто. Можно мочь многое. Можно — очень многое. Можно — почти все. Это как я. Но все — вряд ли. Ты не думал, принц, откуда берется волшебство магов?
— Наверное, у вас особые знания. Или талант. От природы.
— Да, — улыбнулся чародей, — это тоже. Но почему наши чудеса сбываются? Чем мы платим за это?
— Нет, — честно ответил принц, — этого я не знаю. Да и вряд ли могу знать. Говорят, вы это скрываете, чтобы другие не смогли быть магами.
— Есть те, кто сам догадался… Как ты сказал? Чтобы другие не смогли быть магами? А ты — лично ты — хочешь быть магом?
Принц подумал и ответил:
— Я хочу быть королем. И — магом.
— Ишь ты, — скрипнул попугай неодобрительно. Но продолжать не стал.
— А зачем? — чародей смотрел на принца внимательно, и тот вдруг побледнел.
— Ну вот, — вздохнул принц. — Пророчество — оно исполнилось.
— Пророчество? — чародей поднял брови. — Какое?
Тут уже принц посмотрел на него удивленно:
— Ну… я все-таки не удержался и — попросил.
— И не в первый раз за сегодня, — не преминул заметить попугай-грифон.
— А что за пророчество? — чародей казался искренне заинтересованным.
— Говорят, — стал объяснять принц, — что если кто-то, неважно кто, обратится к волшебнику с просьбой, тот исполнит ее, а потом уйдет из города, который станет тогда одним из городов страны магов. Потому что это будет Город, Который Видел Чудо. Из таких городов и состоит ваша страна. Так?
— В целом, — кивнул чародей, — так.
— Ну вот, — продолжил принц, — было пророчество, что в нашем городе к волшебнику, то есть к Вам, с просьбой приду я. И мама не хотела, чтобы я бывал в городе.
— Мама не хотела, — задумчиво повторил чародей, — все верно, мама не хотела. Но, — тут чародей поднял глаза на принца, — ты пришел.
— Понимаете, — принц повел плечами и даже слегка покраснел, — в пророчестве сказано, что я приду, когда вырасту. И королем я стану тоже, когда вырасту. Так что, пока я не пришел к Вам, я не мог стать королем.
— А парень с амбицией, — каркнул Мажек и покачал головой то ли одобрительно, то ли насмешливо. Имея некоторый опыт общения с попугаем, фехтовальщик решил, что скорее насмешливо.
— И теперь ты будешь королем, — заключил чародей. Так в чем же просьба? И причем тут пророчество?
— Ну, пророчество! — принц посмотрел на чародея исподлобья, как недавно смотрел на фехтовальщика. — Пророчество есть пророчество. Хотя мне и не хочется, чтобы оно сбылось. Жители города меня невзлюбят.
— Почему?
— Потому что Вы уйдете из-за меня.
— И что с того?
— Как что? Они ведь любят Вас.
— Вот как? — тон чародея был изумленным, и с таким же видом он смотрел на попугая. — Ты слышал, Мажек, жители меня любят. Никогда не замечал.
Неизвестно как Мажеку удалось хмыкнуть, хотя клюв его не был к этому приспособлен никоим образом.
— Что же, — чародей вновь обернулся к принцу. — Я уйду, а тебя будут за это не любить. Я правильно понял?
— Ну… да.
Королева смотрела в окно на город, над которым уже встало солнце. Отсюда не было видно уличной суеты и толкотни на рыночной площади, зато отчетливо виднелись верткие флюгеры на остроконечных башнях и черепичных крышах. И скопление телег у ворот, медленно втягиваемое городом, тоже было видно.
— Он уже там, Ваше величество, — министр стоял за плечом королевы и тоже смотрел в окно.
— Может быть, — королева вздохнула, — это и к лучшему.
– Ты хочешь быть королем, и чтобы люди тебя любили?
— Да.
— А еще, — напомнил ехидно попугай, — он хочет быть магом.
— Да, — чародей улыбнулся грустно, — я помню. Но это вряд ли стоит принимать всерьез. Это он по молодости. И — глупости.
— Ну да, я понимаю, что в маги вы чужих не пускаете, это я уж так просто сказал, — серьезно кивнул чародею принц.
— Не пускаем? — улыбка чародея стала веселее. — это поклеп. От нас это просто не зависит.
— Не зависит? — это удивился уже фехтовальщик.
— Да, — чародей закивал головой и посмотрел на гостей уже совсем весело. — Вам это не приходило в голову? Но ведь это так просто: учеником мага — и, естественно, магом — может стать только тот, кто уже сотворил одно чудо. Любое. Но — чудо. Нечто волшебное. Сам.
— Сам? — во взгляде принца сквозило недоверие. — Один? А! То есть он должен быть сыном другого мага? Это передается по наследству?
— Нет. — Чародей уже не смеялся, и взгляд его был обращен куда-то сквозь собеседников. — Нет, по наследству это как раз не передается. По карйней мере — не всегда.
— Тогда откуда берутся маги?
— Да, — поддержал фехтовальщик, — Вы начали было говорить о том, за счет чего происходят чудеса, но отвлеклись.
— Обрати внимание, это ты отвлекся, — вставил свое слово Мажек.
— За счет чего происходят чудеса? — чародей приподнял бровь, — разумеется, за счет мага.
— Как это? — фехтовальщик подался вперед, а принц не отрывал от чародея взгляда.
— Маг может собирать свою жизнь, скажем, в пучок. И расходовать его сразу, одновременно. Большое чудо — большая часть жизни. Фокус — маленькая. Маг творит чудеса, и его время уходит. Все просто.
— Но ведь маги живут долго! — принц не мог поверить.
— Да. Маги живут долго. — Чародей вздохнул. — Чудеса имеют и обратное действие: люди, которым помог маг, что-то думают о нас, восторгаются, иногда любят, иногда благодарят (в душе — не платить же магу деньги в самом деле!). Они не умеют собирать жизнь в один миг, но их много, и часть их тепла затрагивает нас. Это поддерживает и дает силы. То есть волшебство. А отсюда и чудеса. Кстати, потому маги и не любят творить волшебство злое: страх людей приближает нашу смерть.
— Но, — задумчиво спросил фехтовальщик, — разве не может один маг сделать чудо для другого? Скажем, омолодить его?
— К тому времени, как маг становится способен на это, у него остаются силы лишь на Последнее Чудо. Мелкие фокусы — не в счет. Одна жизнь за другую — что это меняет? — чародей, казалось, говорил сам с собой, будто решая что-то. — Чудо омоложения не имеет смысла. А так… Маги живут долго. Но стареют очень скоро. Ты молод, принц. Ты не захочешь стать магом.
На первый взгляд, радости горожан не было предела. Впрочем, на второй взгляд впечатление сохранялось. Казалось, в той толчее и тесноте, которая царила на всех близлежащих улицах, в окнах, на балконах и крышах, невозможно чему-то радоваться, но горожане не только радовались, но и делали это бурно, шумно и даже кое-где пытались танцевать. Трудно было поверить, что здесь может уместиться столько народу, но поверить приходилось: было похоже, что не только все жители города, но и все население окрестностей, а может, и соседних городов, собрались в один час в одном месте. Едва принц вышел из дома чародея, чьи-то руки подхватили его, подняли на плечи, понесли. Мимо: справа, слева, снизу, в окнах и на крышах мелькали счастливые лица, машущие руки, флаги и гирлянды, в воздух взлетали шляпы и воздушные шары, глаза сотен людей были устремлены к нему, и принц видел, как на эти глаза — детские, юные, по-взрослому серьезные или по-стариковски мудрые, добрые, озорные или лукавые, яркие, широко открытые и глубоко посаженые, большие, раскосые, зеленые, голубые, карие, синие, словом — разные — как на глаза эти, когда принц отражался в них, наворачивались слезы.
Передавая с рук на руки, люди несли его над собой, а навстречу ему несся, стремительно нарастая, заполняя собой тесное пространство улиц и выплескиваясь на крыши и дальше — в небо — приближался и подхватывал могучими волнами восторженный крик города: “Да здравствует король!”
– Ваше величество…
Это обращение было еще совсем непривычным, и он не сразу откликнулся, так что бургомистру пришлось повторить еще раз:
— Ваше величество.
— Да. — Это “да” прозвучало не только как ответ бургомистру, но и как согласие. Дескать, “да, величество. А ты думал?”
— Ваше величество, — в третий раз повторил бургомистр, — желает ознакомиться с отчетом о расходах на вчерашнее празднество и положении дел в городе?
— А разве, — удивился новый король, — мы не входим в страну магов?
— Конечно, входим, — пояснил бургомистр. — Но править-то все равно будете Вы, Ваше величество.
Ну да, величество это про него. Значит, править будет он. Понятно. Наверное.
— А мама? — вопрос прозвучал не совсем по-королевски, но что теперь делать?
— Ее величество сможет теперь отойти от дел, — серьезно сказал бургомистр, — и жить частной жизнью. Вчера она прибыла в город и поселилась в своем доме.
— У мамы есть дом в городе?
— Да. Уже много лет. Нам пришлось спешно его ремонтировать.
— Но почему мама жила там, в замке? Ведь это было… скучно. Ей.
— Ее величество считала, что царствующим королям это больше подобает. Конечно, вы можете решить иначе.
— Я хочу жить здесь, в городе, — быстро ответил бывший принц, уже начавший привыкать к титулу “величество”.
— Как Вам будет угодно, — бургомистр склонился перед королем, но даже по его обычно невозмутимому лицу королевского чиновника было видно, что эта новость ему по душе. — Так Ваше величество желает ознакомиться с отчетом?
— Потом, наверное.
— Как Вам будет угодно, — бургомистр передал помощнику одну пухлую папку и взял взамен другую, куда тоньше. — Тогда, быть может, вы захотите отдать распоряжения о похоронах?
Королева стояла у окна. Правда окно это было другое, из него была видна рыночная площадь, соседние дома, пестро наряженные в честь вчерашнего праздника, доносился разноголосый шум, в котором изредка угадывались слова “Да здравствует король!” Город все еще праздновал и веселился. Уже не так бурно и тесно, как вчера вечером, когда королева въехала в свой городской дом, уже более камерно и семейно, отдельными компаниями, но гул праздника еще стоял над городом и не хотел угасать. Впрочем, королева не испытывала неудобства. Город принял ее сына, и праздник этих людей шумел в его честь. Королева была благодарна им.
Было и еще одно отличие. Королева стояла не одна. Нет, за ее спиной не было министра. Рядом с нею, обняв за плечи стоял тот, кого могли узнать разве что молодой король, старый министр, да, пожалуй, еще городской волшебник, вздумай они вдруг здесь появиться. Но и они знали его как заезжего учителя фехтования. Только сам он да еще королева во всем городе знали, кто он на самом деле.
Когда-то — и еще не очень давно — он был молод, горд и твердо правил своим городом. Пока не пришел волшебник. Он поселился в городе, и правителю это пришлось не по вкусу. Во главе городской стражи явился он к дому волшебника и потребовал покинуть город. А потом… Потом волшебник остался в городе, а правитель отправился в дорогу. Он перестал быть правителем, но не был этим огорчен. Теперь он представлялся учителем фехтования. Конечно, это был не очень звучный титул, и королева это понимала. Поэтому виделись они нечасто. Но теперь — теперь времена изменились, и королева надеялась, что на рыночной площади никто не посмотрит непочтительно на отошедшую от дел женщину, даже если титул ее спутника всего лишь “фехтовальщик”: ученикам магов не полагается афишировать настоящий род своих занятий. Это нескромно.
Молодой король почувствовал себя неуютно и как-то зябко.
— О похоронах? О чьих?
— Городской волшебник умирает, — объяснил бургомистр. Мы хотели проститься. Мы надеялись, что Ваше величество не будет возражать.
— Конечно… — недавний принц и нынешний король почувствовал себя как-то нереально и даже голос свой услышал будто со стороны, — но… как? Почему умирает? Совершив чудо, волшебник — он уходит. Он уходит, разве не так?
Он искал ответ в глазах бургомистра, он пытался понять, что же изменилось в этом мире, который еще пару минут назад был таким теплым и дружелюбным.
— Все верно, — бургомистр кивнул королю, как бы поняв его состояние и желая ободрить, — Ваше величество правы. Так он и уходит. Это было его Последнее чудо. Разве вы не знали? Волшебники всегда так уходят. Вы ведь не думаете, что волшебники бросают свои города. Они творят чудо и умирают. Поэтому жители как можно дольше не просят их о чуде. Неужели Вам этого не говорили? — бургомистр казался удивленным. И вдруг в его глазах мелькнуло понимание, — Пророчество! Да? Вам просто не сказали?
— Да, — голова короля опустилась вниз, и осанка его в этот миг была совсем не королевской, — мне не говорили. Этого мне не говорили.
Король молчал, и бургомистр не прерывал молчания. Ему казалось, он понимает, что творится сейчас в королевской душе. Старый бургомистр очень хотел помочь, но он не знал, как. И молчал. И смотрел в пол. Королевские слезы — не для подданных. Во всяком случае, так считалось раньше.
Грифон-попугай лежал рядом на полу и лишь изредка поднимал голову. Бока птицы-льва опадали тяжелыми вздохами, а хвост был неподвижен. Мажек молчал и, казалось, ни на кого не обращал внимания.
Над ним, на высокой резной кровати под приопущенным балдахином лежал чародей. Он выглядел по-настоящему: седая голова лежала на подушке неподвижно, бледное лицо еще немного светилось изнутри, но руки уже почти полностью были скрыты в тонком зыбком сумраке, густевшем у ног, но пока еще отступавшем у изголовья. Глаза чародея были открыты, и молодого короля он узнал. Губами чародей не шевелил, но слова его прошелестели в голове короля:
— Здравствуй, принц. Прости, ты ведь уже король. Здравствуй, король.
— Здравствуй, чародей.
— Я выполнил твою просьбу.
— Да. Но ты обманул меня, чародей.
— Я?
— Ты не сказал мне, что умрешь.
— Разве ты не знал этого, король?
Король не ответил сразу. Он вспомнил вчерашний день, весь, с раннего утра и до вечера. Он вспомнил встречу с чародеем и их разговор. Он вспомнил свои вопросы и его ответы. Он вспомнил то, что знал раньше. И ответил:
— Я знал это.
— Тогда не сердись на меня, мой мальчик.
— Я не сержусь, — король усмехнулся, и усмешка вышла хриплой. Быть может, потому, что вместе с королем вздохнул и грифон-попугай.
— Скажи мне, чародей… Ты ведь не умрешь прямо сейчас, мы успеем поговорить?
— Хорошо.
— Скажи мне, чародей, ты можешь не уходить?
— Нет, не могу, король.
— Не называй меня королем.
— Хорошо.
— Постой, я спрошу не так. Ты можешь не уйти, остаться с нами, с городом,.. со мной?
— Я не знаю.
— А! — искра надежды, опасливой и потому торопливо спрятанной, мелькнула в глазах молодого короля. — значит, можешь. Скажи, как? Скажи, что делать? Скажи, я сделаю.
— Я не сказал, что могу. Я сказал, что не знаю. Такого еще не случалось.
— Ты подумай, ну пожалуйста, — король не отрывал глаз от гаснущего лица чародея, — подскажи, ты только подскажи, дальше я сам.
— Чего ты хочешь? — эти слова прошелестели совсем тихо, и серая зыбь придвинулась к лицу чародея.
— Я хочу, — король подхватил легкое тело чародея за плечи и, придерживая голову, приблизил его лицо к своему, как бы стараясь вытащить его из обступающего колышущегося сумрака, — я хочу, чтобы ты остался, чтобы ты жил!
Люди собрались у дома волшебника. Их было не меньше, чем вчера, только теперь они стояли молча, напряженно вглядываясь в окна дома. Головы их, несмотря на вечерний час, были непокрыты. Люди ждали. Они пришли проводить волшебника, но вовсе не хотели его торопить. То тут, то там в руках мелькали корзинки с провизией: жители города были готовы прождать всю ночь, и следующий день, и следующий. Они не торопили смерть волшебника, который прожил в их городе всю их жизнь, но хотели проводить его, когда он уйдет. Город ждал. Ждал тихо и спокойно.
Мгла отступила разом. Не исчезли ни седина, ни бледность, но кожа засветилась изнутри ровным мягким светом, и серая зыбучая темнота пропала вовсе. Чародей лежал на кровати, прикрытый домашним балахоном. А над ним, ничего не стесняясь, плакал взахлеб молодой король. И усевшийся на резную спинку кровати лилово-зеленый попугай не спешил смеяться над ним.
Шепот волной прошел по стоящим плотной стеной горожанам и оборвался разом. Все взгляды устремились на ворота дома волшебника, на которые поднялся их новый король. Вновь он видел сотни устремленных к нему глаз. В них не было вопроса. Просто ожидание. Люди ждали слов короля. Король постоял на воротах, будто не решаясь начать, а потом сказал:
— Волшебник остается…
На последних звуках голос его сорвался, но сказанное им уже покатилось дальше по улицам, по лицам и головам, по губам и глазам. И оттуда, издали, где в сумерках уже было не разглядеть конца улиц, покатилось навстречу размеренно, приближаясь и набирая силу уверенно и торжественно совсем иначе звучавшее вчера:
— Да здравствует король!
Стоявший на воротах ожидал, похоже, чего угодно, только не этого. Но звук ширился, разрастался в глубину, усиливался, отражался от стен домов и, вбирая в себя голоса все новых и новых людей, двигался вперед, к воротам чародея со всех сторон:
— Да здравствует король!
Губы молодого короля дрогнули, но вдруг лицо его преобразил страх. Резко обернувшись, юноша спрыгнул с ворот и побежал к дому. А вдогонку ему все гремело, подхватывая на бегу: “Да здравствует король!” Только сейчас это молодого короля не радовало. Не переводя духа он вбежал в комнату чародея, обхватил за плечи и стал напряженно всматриваться в его лицо.
— Я не просил! — королевский голос звенел испуганно, и дыхание срывалось. — Я же больше не просил! Зачем?
Первым в королевских чувствах разобрался попугай. Прокашлявшись долго и обстоятельно, чтобы привлечь внимание людей, он поглядел на короля и объяснил ему, кивая на чародея:
— Это не он.
— Не он? — король перевел взгляд на чародея и переспросил уже спокойнее, — не ты?
Тут понимание пришло и к чародею.
— Не я, — он улыбнулся. — На этот раз они сами.
— Ох. — Напряжение покинуло короля, и он сел прямо на пол, у изголовья кровати. — Ты все-таки остался. — Улыбка получилась усталой, но глаза восторженно светились. — А говорил: “не могу”.
Чародей поднял брови и переглянулся с попугаем.
— Я и не мог. Ты мне не поможешь сесть? Спасибо. Нет, я не мог.
— Но тогда… Ты ведь останешься?
— Ну, когда-то все уходят, и я тоже. Но не теперь. Только это не моя, а твоя работа. — Чародей внимательно посмотрел на молодого короля, и голос его прозвучал неожиданно глубоко. — Спасибо.
Король не ответил.
— Усваивает, — прокомментировал Мажек.
— Что же, — юноша говорил медленно, как бы вслушиваясь в собственные слова, — я тоже волшебник?
— Нет, — чародей улыбнулся, — еще нет. Но ты сделал свое Первое Чудо. И теперь решай сам — ты стал королем. Хочешь ты стать учеником мага?
Молодой король поднял глаза на чародея, потом отвел их, посмотрел вниз и вдруг поднял руки к глазам. Кожа его рук почти незаметно, но все-таки в вечерних сумерках вполне отчетливо светилась изнутри мягким, теплым светом. И уже где-то на краю сознания промелькнул восхищенный скрип грифонистого попугая:
— Нет, ну ты подумай, он только что заметил!
О чем эта сказка, Читатель?
