5
Из существа университета, как очага научного знания, свободно исследующего и преподающего истину, естественного вытекают его самоуправление и самопополнение. И действительно, ничто не противоречит больше идее университета, как система бюрократического управления и опеки со стороны государства. Университет еще менее, чем только передающая, а не творящая науку школа, может управляться извне. Принужденное строиться согласно предписаниям постороннего науке авторитета, научное творчество перестает быть творчеством, ибо творчество по существу своему есть автономия, т. е. подчинение собственному закону. Вытекает ли бюрократическая система управления университетом из презрения к «идеологам», как у Наполеона, или узко-марксистского воззрения на науку, как на простой рефлекс экономических отношений, — все равно, в основе ее лежит взгляд на науку, как на простое орудие в руках преследующего благо населения государства. Наука отрицается здесь в своей самоценности и в своей внутренней самозакон ности.<…> Если союзу, преследующему интересы своих отдельных членов, свойственна система всеобщих выборов, а учреждению, являющемуся орудием вне его самого находящихся целей, — система назначения, то цеховое устройство с присущим ему аристократическим началом органического роста и самопополнения, по-видимому, больше всего соответствует идее университета, как союза, существующего ради того общего объективного дела, которому все его члены служат. Так думал, например, Фихте, считавший цеховое устройство наиболее отвечающим существу университета. Так было бы и на самом деле, если бы только незримая идея науки могла сполна получить свое воплощение в ограниченном человеческом союзе. Уже на примере философских школ древности мы видели, что отличавшая их неограниченная автономия имела своей обратной стороною их научно-сектантский характер. Еще более яркий пример вырождения университетов, замкнутых в аристократически-привилегированную цеховую организацию, представляют собою французские университеты со времени Реформации вплоть до Французской революции. Автономия науки здесь в полной мере выродилась в произвол ревниво блюдущего свои привилегии цеха.
И действительно, автономия науки менее всего должна вырождаться в «автономию профессоров». Самоуправление и самопополнение университета имеют цену не сами по себе, а как средства ограждения в нем свободы исследования и преподавания. Не та или иная наука в ее ограниченной и в своей изолированности стремящейся к омертвению форме, но наука вообще составляет подлинный предмет университетской автономии. Поэтому осуществляемое в форме самопополнения начало преемственности должно иметь своим основанием широкую базу живого потока научного творчества, для чего необходимо взаимодействие и обмен учащими и учащимися между различными университетами. Не терпя над собою никакого начальства, будучи последней ступенью в иерархии научного образования, университет живет, однако, в меру своего общения с другими университетами. Как свобода отдельного лица предполагает множественность свободных лиц, так и внутренняя свобода научной корпорации возможна лишь в общении отдельных очагов научного знания. Проникая собою все университеты, поток научной мысли должен объединять их в некую единую систему с единым кровообращением. Не предполагает ли единство системы наличия единого центра власти? И если этот центр власти должен быть чисто научным, то не правильнее ли всего возложить функции управления университетами на Академию Наук? <… >
Но именно потому, что авторитет в науке направляется на условную форму выражения истины, а не самое ее содержание, академия не может и не должна брать на себя функции управления университетами. Подчинение университетов академии наук обозначало бы не только обременение наиболее выдающихся представителей науки, собранных в академии, тягостным и научно непроизводительным трудом управления, но ввело бы в университетскую жизнь губительный для науки дух централизации. Как бы ни была компетентна и либеральна академия наук, она не сможет быть вполне беспристрастной и, осуществляя надзор за университетами, всегда будет отдавать предпочтение определенному научному направлению. Между тем, наука живет разнообразием своих течений. Система децентрализации и автономии университетов охраняет научную жизнь от подстерегающего ее догматизма: не получившее признания в одном месте научное течение всегда сможет при ней найти себе приют в другом университете. Добросовестно желая назначать всюду лучших ученых, академия невольно будет содействовать нивелированию научной деятельности. Право университета пополнять себя самого вытекает из самого существа его как очага научного исследования, ибо наука не знает абсолютной готовой истины, а только ее неослабное, разными путями идущее искание. Поэтому университет и не терпит над собою никакой, даже самой благожелательной, власти, он есть последняя ступень в иерархии научного образования. Конечно, есть худшие и лучшие университеты, как есть худшие и лучшие ученые. Но наделить лучших нравами власти и управления над худшими, — это значило бы утвердить господство не «научной компетентности», а враждебного науке догматизма.
«Федерализм» Кондорсе, заключавшийся в противопоставлении «нейтральной власти самой науки» политической власти государства, должен быть углублен еще далее в направлении истинного федерализма, включающего в себя момент децентрализации. Аристократическое начало самопополнения, присущее самому университету как очагу научного знания должно быть уравновешено началом назначения, также как и демократическим началом выборов органа власти. Будет ли это происходить в виде утверждения университетских выборов центральною властью или путем назначения ею профессоров из числа представляемых ей университетами кандидатов, будет ли орган центрального управления университетами избираться съездом высших учебных заведений или последние будут только посылать в пего своих делегатов, — это все подробности, зависящие от исторической обстановки и политических условий. Существенно то, что в основе организации университетского управления должен лежать принцип самоуправления и самопополнения, ограниченный другими началами постольку, поскольку это необходимо для предупреждения вырождения университетской автономии в произвол блюдущего интересы определенного научного направления или свои личные интересы цеха ученых. Принцип автономии отдельного университета как самостоятельной коллективной личности, представляющей собою особую духовную индивидуальность, должен сочетаться при этом с началом единства всех университетов.
Из сказанного уже явствует, что свобода исследования и преподавания, составляющая подлинное содержание автономии университета, не укладывается в рамки обычного либерального понимания свободы, как независимости от государственной власти. Университет не есть «частное учреждение», правовая сущность которого может быть конструирована в терминах частноправовой ассоциации. В средние века публично-правовой характер университета не подвергался сомнению. Университет был корпорацией, наделенной всеми правами публично-правовых союзов, в частности, даже правом суда над своими членами. Монополия учреждения его принадлежала Церкви в лице Папы. Только учредительная булла Папы возводила учебное заведение в ранг «studium generale», отличительной чертой которого было право наделения учеными степенями, взаимно признававшимися всеми университетами. После Реформации право учреждения университетов перешло к государственной власти, которая, за исключением Англии, поставила университеты под свой исключительный контроль и превратила их в содержимые на государственный счет учреждения. Впрочем, и в Англии специфическое отличие университета, а именно право наделения учеными степенями, продолжало быть привилегией, предоставляемой, однако, уже не папской буллой, а государством. Только в XIX веке доктрина либерализма, включавшая в свою программу и свободу обучения, выдвинула вопрос о «свободе высшего образования», как нраве частных лиц и организаций учреждать университеты независимо от признания их таковым государственной властью. Если исходить исключительно из принципа свободы слова и союзов, то свобода учреждения высшего учебного заведения не подлежит, по-видимому, никакому сомнению. Государственная монополия учреждения университетов представляется с этой точки зрения пережитком абсолютизма. Действительно, свободное учреждение школ и учебных заведений, на которые не распространяется принцип обязательности обучения, должно быть признано неотъемлемым правом лица, вытекающим из самого понятия свободы. Так ли, однако, обстоит дело с университетами в установленном нами смысле слова? Вопрос этот получил свое яркое освещение в конце 60-х годов прошлого столетия во Франции по поводу домогательств католической церкви, стремившейся к учреждению собственных университетов и ссылавшейся при этом на либеральный принцип свободы образования. Приглашенный тогда сенатской комиссией дать свое заключение по этому вопросу, Р е н а н решительно высказался против частных университетов, этих, по его словам, «болотистых местечек для человеческого духа». Он им противопоставил «широкий простор германских университетов, открытых всем идеям, представляющих собою обширные арены умственной деятельности, где свобода нейтрализует заблуждение и охраняет истину». «Свобода высшего преподавания заключается, по мнению Ренана, не в праве каждого гражданина открывать школу высших занятий, но в нраве каждой хорошо подготовленной головы принять участие в публичном преподавании». Действительно, высшее научное образование требует организации публично-правого характера. Свобода высшего преподавания заключается не в праве каждого открывать школы, в которых нарушалась бы свобода исследования и учения, а в такой организации университета, которая обеспечивала бы внутри него указанные свободы, возможность постоянного и непрерывного его обмена с другими университетами, способность противодействия всем покушениям на свободу науки, откуда бы они ни исходили, при одновременной возможности, однако, максимального использования университета всеми теми, кто в нем как в очаге и хранителе научного знания нуждается. Свобода высшего образования состоит поэтому не в том, что наряду с государственными университетами будут еще университеты католические, православные, монистические, антропософские, социалистические, а в том, чтобы университет, кем бы он ни был основан и содержим, оставался прежде всего научным. Только наука должна определять его в его внутреннем бытии, а не посторонние науке интересы государства, вероисповедания, секты и партии.
Именно потому отношение университета к государству носит по необходимости двойственный характер. Поскольку государство есть союз, имеющий свои особые (хозяйственные, политические и другие) задачи и цели, и отличающийся от других союзов только превосходящею всех их мощью, университет, даже если он учреждается и содержится государством, должен быть от него независим. Поскольку государство, напротив, есть в настоящее время высший орган правового авторитета, поскольку его признание необходимо ныне для того, чтобы союз получил публично-правовое бытие, постольку университет есть «государственное учреждение». Это и значит, что университет есть автономная личность, пользующаяся правами публично-правового союза. Публично-правовой характер его выражается не только в принадлежащем ему нраве наделения учеными степенями, но и в праве каждого лица по отношению к университету: а именно, в праве учиться в нем и учить в меру своей научной подготовки, независимо от своей социальной, политической, религиозной и сектантской принадлежности.
Эволюция американских университетов, бывших еще в середине прошлого столетия частными учебными заведениями, подтверждает публичный (и в этом смысле «государственный») характер университета. Чрезвычайное размножение в Соединенных Штатах учебных заведений, присвоивших себе наименование университетов и выдававших ученых степени, заставило в 1900 году группу главных университетов, но своей организации действительно соответствовавших идее университета, объединиться в «Ассоциацию американских университетов». Одним из главных пунктов этой ассоциации является взаимное признание всеми входящими в нее университетами выдаваемых ими ученых степеней и распространение на них свободы передвижения (Freizugigkeit). Пусть эта ассоциация носит «частный», а не «государственный» характер. Существенно то, что учреждение университета ассоциация эта делает зависимым от удовлетворения определенных требований научного характера, что однажды учрежденный университет наделяется особыми правами и вступает в союз пользующихся теми же правами корпораций, и что этому самопроизвольно, самою жизнью порождаемому нраву подчиняются и «государственные» университеты, домогающиеся своего вступления в «Ассоциацию». Так сближаются между собою обе системы межуниверситетской организации: система «частной ассоциации», все более приобретающей значение публично-правового авторитета, и система государственной монополии и контроля, все более и более опирающаяся на общественное мнение самих университетов. В этом их естественном сближении обнаруживается логика самого принципа университета и вытекающей из него идеи университетской автономии, которая, равно отличаясь как от свободы действия отдельных лиц так и от свободы действия государства в деле высшего научного образования, стремится стать автономией самой организованной в университете науки.
Противоположность «частного» и «государственного» неспособна, таким образом, охватить существа университета как организованной в человеческом обществе науки. Даже содержимый всецело на государственные средства университет должен осуществлять в себе начала, вытекающие из существа университета как очага научного знания. Этим началам государство обязано так же подчиняться, как всякое другое лицо, основывающее и содержащее университет. Более того: как орган права, государство должно блюсти свободу науки в университете, этот «реальный интерес» науки, все более и более приобретающий самостоятельное значение14. В лице университетов наука вступает в правовое общение, как особый реальный интерес внутри культурного общества, требующий для себя такого же признания и такой же охраны со стороны права, как и интересы и свобода отдельных «частных лиц». Как ни относиться к идеалу «корпоративного социализма», несомненно, что нормальное отношение университета к государственной власти точнее всего схватывается именно в терминах его намечающейся правовой теории. Наука, воплощенная в автономных, но и образующих единое целое университетах, вырисовывается здесь как самостоятельная корпорация, которая вступает как бы в договорные отношения с другими корпорациями, представляющими иные реальные интересы культуры, так что государству остается только блюсти заключенные между последними договоры, охраняя права этих воплощенных в корпорациях реальных интересов. Пусть все это музыка далекого будущего. Но ее можно расслышать уже сейчас в тяготении университета к децентрализации, в стремлении его сочетать в своем управлении аристократический принцип самопополнения с началами назначения и выборности и в превращении как государственных так и частных университетов в своеобразные союзы, имеющие публично-правовой характер. В этих тенденциях современного развития университета все более и более осуществляется его последнее назначение как высшего хранителя научного предания, «передающего последующему поколению для преумножения научное достояние современности», в силу чего Фихте и мог назвать университет «видимым изображением бессмертия человеческого рода».
Литература вопроса. 1. О б щ и е п р и н ц и п ы и с у щ е с т в о у н и в е р с и т е т a: S c h e l l i n g, Vorles uber die Methode des akademischen Siudiums. 1803. — J. G. F i с h t e, Deduzierier Plan einer zu Berlin zu errichtenden hoheren Lehranstali. 1807. — Fr. S c h l e i e r m a c h e r. Gelegentliche Gedanken uber Universitalen im deutschen Sinne.1807 — H. S t e f f e n s. Ueber die Idee der Universitalen. 1809. — (Последние три сочинения изданы вместе в 120 томе «Philoslphische Bibliothek» под ред. E. S р г а n g е г' а под общим заглавием «Ueber das Wesen der Univcrsilal». 2 Aufl. 1919). — W. Humboldt, Ueber die innere und aussere Organisation der hoheren wissenschaftlichen Anstalten in Berlin. 1810 ). — Р у с с к а я л и т е р а т у р а: H. П и р о г о в. Университетский вопрос (собр. соч.); J1. И. П е т р а ж и ц к и й. Университет и наука, т. 2 1906.
<…>
Примечания
ГЛАВА XII
- Phadr., начиная с 260 Е до конца. В «Федре» Платон вообще излагает свой идеал высшего научного преподавания, почему некоторые исследователи Платона (еще Шлейермахер, в наст, время — N a t о r p. Plalos Ideenl. 2 изд., §§ 59 — 62 и стр. 484 сл.) и приурочивают написание «Федра» к открытию Платоном Академии, видя в нем как бы программное сочинение на тему о существе высшей научной школы.
- Возражая против одно время имевшего своих защитников требования учреждения специальной) педагогического учебного заведения для подготовки профессоров (аналогично педагогическим учебным заведениям для подготовки преподавателей средней школы), П а у л ь с е н (ц. соч., нем, изд. 1902 г., стр. 279 — 286) остроумно замечает, что это требование, если его последовательно развить до конца, уничтожает себя самого. В самом деле, учителя средних школ получают свою подготовку в высшей школе. Профессора высшей школы в высшей школе для профессоров высшей школы. Ну, а профессора этой последней? Очевидно, в этом направлении можно идти без конца, или, напротив, где-нибудь придется остановиться. К счастью, остановка эта дается самым существом университета, основным свойством которого является единство преподавания и исследования, почему обучение исследованию и есть, тем самым, обучение преподаванию.
- Срв. выше, глава 7. § 1.
- Н и m b о l d t, ц. соч., стр. 205 (изд. Phil. Bibl.).
- Срв. S c h l e l e r m a c h e r, ц. соч., стр. 110 (Phil. Bibl., Bd. 120), где мы читаем: «первый закон всякого направленного на познание стремления, это — сообщение (Mitlheilung); и в невозможности хотя бы только Для самого себя породить что-нибудь научно без языка, сама природа дала этому закону совершенно явное выражение».
- Срв. поучительную речь Гельмгольца «Ueber das Verhaltnis der Naiurwissenschaften zur Gesamtheit der Wissenschafi». Popul. wissensch. Vortrage, Heft I, 1865. стр. 25 сл., 29.
- Ц. соч., стр. 118.
- Срв. М и н о р, ц. ст. — Как известно, Наполеон на месте разрушенных Революцией университетов создал во Франции систему изолированных высших специальных учебных заведений. К концу Второй Империи и началу Третьей Республики французские высшие школы сами с поразительным единодушием начинают требовать своего соединения в факультеты единых университетов. Именно с этого соединения, окончательно произведенного в 1896 году, и началось еще и поныне не законченное преобразование высших научных школ во Франции в направлении объединения в них преподавания и исследования. Срв. L о t, ц. соч., и L i а r d, Universiles et facultes.
- Об академической свободе срв. специально замечательную речь Гельмгольца — «Ueber akademische Freiheit» В. Rectoratsrede, 1877.
- В этом оправдание института не связанной постоянными штатами приватдоцентуры, отсутствие которого составляет, по мнению L о t'a, существенный недостаток французских университетов. Ц. соч., стр. 44 сл.
- Срв. L o t: определенные программы преподавания «сводят роль факультетов к роли школ, готовящих к экзаменам», стр. 26; система конкурсов противоречит духу науки (там же мнения Олара и др.) стр. 31; преимущества германской системы свободы обучения, стр. 48 и 60; свободы передвижения в университете, стр. 123.
- О них срв. прекрасный очерк U s е n е r'a «Die Organisation der wissensch. Arbeit im Allertum» в цит. выше (гл. 9) «Reden und Aufsatze».
- Поэтому весь спор о преимуществах той или иной системы преподавания, представляется нам бессодержательным и свидетельствующим только о падении научного духа в университете. Последняя вспышка этого спора в России относится к 1905 — 1906 г. г. Срв. Петражицкий, ц. с., где дана блестящая защита лекций. К сожалению, увлеченный своей психологической теорией науки, П. обрушивается на практические занятия. Справедливо высмеивая различные проекты практических занятий не научного характера, он недооценивает значения семинарских занятий. Если бы, как полагает П., «зараза научным мышлением» состояла в пассивном повторении учащимся мыслительных процессов учителя, то действительно можно было бы согласиться с ним, что лекции, показывая учащемуся совершенную ♦мыслительную работу» владеющего методом науки ученого, превосходят по своей образовательной ценности семинарские занятия, в которых учащийся, следя за сплошь и рядом ошибочной работой своего товарища, повторяет его несовершенные ♦мыслительные процессы». Но усвоение метода не есть повторение мыслительных процессов владеющего методом человека. Каждый владеет одним и тем же методом по своему. И не в п о в т о р е н и и мыслительных п р о ц е с с о в профессора состоит польза прослушанной лекции, а в выработке в себе к р и т и ч е с к о г о о т н о ш е н и я к его мыслительным приемам.
- Монополизация в настоящее время права государством и вытекающее отсюда понимание особенно публичного права, как права, установленного государством, затрудняет конструкцию университета как публичного и все же не непременно государственного учреждения. С другой стороны, само государство все больше проникается началами права и начинает понимать монополизированное им правотворчество не как навязывание своей, принципом блага руководимой, воли, но как открытие и формулирование права, порождаемого в процессе борьбы различных общественных сил между собою. С этой последней точки зрения, независимость университета от государства не противоречит его «государственному» характеру, как публичного учреждения.
