УПП

Цитата момента



Тот, кто возделывает свой сад, как завещал Вольтер.
Кто благодарит эту землю за музыку…
Тот, кто гладит спящую кошку.
Кто искупает или пытается искупить причиненное зло.
Кто благодарит эту землю за Стивенсона.
Кто предпочтет правоту другого, —
Вот кто, каждый поодиночке, спасает мир.
Хорхе Льюис Борхес. «Праведники»

Синтон - тренинг центрАссоциация профессионалов развития личности
Университет практической психологии

Книга момента



Лишить молодых женщин любой возможности остаться наедине с мужчиной. Девушки не должны будут совершать поездки или участвовать в развлечениях без присмотра матери или тетки; обычай посещать танцевальные залы должен быть полностью искоренен. Каждая незамужняя женщина должна быть лишена возможности приобрести автомобиль; кроме того будет разумно подвергать всех незамужних женщин раз в месяц медицинскому освидетельствованию в полиции и заключать в тюрьму каждую, оказавшуюся не девственницей. Чтобы исключить риск каких-либо искажений, необходимо будет кастрировать всех полицейских и врачей.

Бертран Рассел. «Брак и мораль»

Читать далее >>


Фото момента



http://old.nkozlov.ru/library/fotogalereya/s374/d4330/
Мещера-2009

XIV. Лодзь

Хотя я приехал в Лодзь по вызову «Wolncj Wszechnicy Polskiej» еще во время войны (в конце марта 1945 г.), война была для меня уже окончена. Жизнь в Лодзи напоминала довоенное время: большой город, почти никаких следов войны, трамваи, толпы народу на улицах, магазины с разнообразными товарами. Даже довольно- таки низкопробная гостиница, в которой нам отвели комнату с полным пансионом, представлялась мне после всего пережитого верхом комфорта. Я приехал в Лодзь в состоянии крайнего истощения, с множеством мучавших меня фурункулов на шее — результат хронического голодания в Челяди. Благодаря заботам жены и помощи знакомых врачей я быстро оправился, в особенности по переезде на найденную женою квартиру — очень удобную и приятную, в одном из лучших районов города. Уже в апреле 1945 г. я возобновил лекции на организуемом еще только госудраств. университете, ядром которого стала бывшая Wszychnica, и одновременно засел за окончание начатой работы «Существо права и его назначение». Работу эту я вчерне закончил осенью 45 г. — уже как отдельную книгу, т. к. в Лодзи от своих издателей узнал о гибели всех копий своего большого труда, заключительной главой которого она должна была по первоначальному замыслу быть. Привожу здесь заглавия глав этой своей последней большой работы: 1. Право и нравственность, 2. Общественное бытие и духовная культура, 3. Право и духовная жизнь,, 4. Право и общественное бытие, 5. Основные свойства права и степени кристаллизации права, 6. Антиномичность права, 7. Развитие права. Оправовление общественного бытия есть процесс его спиритуализации и персонализации. В этом году (1947 — 48) я читаю на юрид. факультете Лодзинского университета курс философии права и в связи с этим хотел бы отделать эту свою работу, так чтобы следующей осенью сдать ее в печать. Пока что я сдал в печать первую главу этой книги, имеющей появиться вскоре в виде статьи в ежемесячнике «Современная Мысль» («Мус! Wspolczysna»).

В двух томах своего погибшего большого труда я противопоставлял концепции социализма как огосударствления хозяйства свое оригинальное понимание социализма как «оправовления» хозяйства и государства. Идею оправовления я впервые развил в своих статьях «О правовом социализме», написанных мною еще в 1926 — 27 гг. В погибших томах своего большого труда я старался развить эту мысль на богатом фактическом материале хозяйственной и государственной жизни. Может быть, мне еще удастся заново написать эти книги. Пока что в своей «философии права» я пытаюсь объяснить, что такое процесс оправовления, исходя из своей теории права как посредника между планом духовной жизни и плоскостью общественного бытия. Проникая общественное бытие, право сообщает отношениям властвования черты духовной жизни, социальной группе сообщает черты духовного общения, спиритуализирует власть и персонализирует членов социальной группы. Таким образом, вместо того чтобы представить свою теорию права как философское завершение своей концепции социализма как оправовления хозяйства и государства, я вынужден буду опубликовать ее как вступление к своей концепции социализма, если вообще мне суждено еще будет написать заново то, что погибло. Сейчас я примирился с мыслью о погибшем труде и даже оправдываю его гибель его несовершенством (в частности, односторонним представлением эволюции хозяйства и государства в СССР). Если мне дано будет написать заново этот мой труд, я напишу его с большей объективностью, наученный опытом военного и повоенного времени. Но осенью, когда я потерял последнюю надежду на отыскание оригинальной рукописи первого тома моего труда, я пережил это удар очень тяжело. Рукопись эта была дана мною на хранение сестре жены, и я надеялся, что она уцелела под развалинами ее дома, не сожженного, а разрушенного от попавшего в него снаряда. Осенью 1945 г. я предпринял раскопки развалин и довольно быстро наткнулся на испепеленные остатки сундука, в котором она хранилась, и пепел самой рукописи, на котором можно было узнать мой почерк и даже прочитать отдельные слова.

Другим тяжелым ударом была потеря мною всякой надежды на то, что старший сын мой, Евгений, жив. Последнее письмо от него (краткая открытка) я получил из Праги в феврале 1942 г., но потом имел из Праги от его друзей сравнительно благоприятные сведения. Вначале он был на работах в одном имении около Праги, потом в рабочем лагере, куда можно было посылать ему пакеты с едой. Мне удалось посылать в Прагу его друзьям деньги и съестные пакеты, и я получал сведения о нем. Весною 1944 г. связь прекратилась, и его друзья в Праге тоже перестали иметь о нем сведения. Осенью 45 г. я узнал от его пражских друзей, что по полученным ими достоверным сведениям он летом 44 г. заболел сыпным тифом и был эвакуирован в лазарет лагеря в Ораниенбурге. Потом все сведения о нем теряются. Как раз сейчас, когда я пишу эти строки, я нахожусь под сильным впечатлением прочитанной мною копии пачки его стихов, найденной его пражским другом и почитателем его таланта в архиве А. Л. Бема, известного пражского критика, весьма ценившего Женю как поэта. Эта пачка с вариантами не оконченных еще стихов, по-видимому, переданная Бему в последний момент перед арестом, свидетельствует мне еще более, чем его прекрасные законченные и напечатанные уже стихотворения, какой большой мог бы выработаться из него поэт, если бы он имел более благоприятные условия жизни и даже если бы, после всего пережитого во время войны, он остался жив. Не могу простить себе, что не создал ему в свое время условий, благоприятствующих развитию его таланта, что не сумел стать его другом и даже не умел по-настоящему разговаривать с пим. В последний раз я видел Женю в сентябре 1936 г. перед своим окончательным переездом в Варшаву, а до этого весь август провел с ним и Митей вместе в Чехии. Во время наших ежедневных прогулок мы говорили о событиях дня и других безразличных вещах, чаще молчали. Я пробовал говорить с ним о его занятиях, даже заговаривал о его стихотворениях, но всегда это выходило как-то неудачно. Переписка наша впоследствии была тоже какая-то казенная. А между тем, как я теперь припоминаю отдельные моменты нашей совместной жизни, Женя хотел моей отцовской любви к нему и легко открылся бы мне, если бы я умел проявить свою любовь к нему (как я сейчас вижу, я любил его и был готов многое сделать для него, но не умел любить). Женя хотел уюта и согласия в семье, которых у нас не было. Как он любил, даже будучи уже в последнем классе гимназии, когда я вечерами иногда читал вслух Гоголя или Чехова, и сердился на брата своего Митю, прерывавшего чтение. Благодаря помощи его друга, инженера Морковина, мне удалось собрать около ста стихотворений Жени, из которых только 15 были напечатаны в разных русских изданиях в эмиграции. Моя мечта — издать полное собрание его стихов отдельной книгой. Надеюсь, что мне удастся сделать это в Праге.

Его мать, моя первая жена, Нина Лазаревна, урожденная Минор, погибла в немецком лагере уничтожения, по-видимому, в начале 1942 г. В декабре 1941 г. я получил от нее открытку, в которой она сообщала мне, что выезжает неизвестно куда и прощалась со мною и Митею. До этого мы регулярно переписывались, и мне удалось, даже во время войны, пересылать ей при оказии деньги. Осенью 1945 г. я узнал также от своих братьев подробности о смерти своего отца, умершего в Нью-Йорке в 1943 г., и старшего брата, Романа, арестованного немцами в Париже в июне 1941 г. и тоже замученного в немецком концлагере. Думаю, что все эти известия, а также и все пережитое во время войны сыграли свою роль в тяжелой сердечной болезни (infarctus myocardii), положившей меня на четыре месяца в постель после двух страшных припадков, длившихся 15 и 10 часов. Немало способствовало этой болезни и мое легкомысленное отношение к своему здоровью: я продолжал курить (хотя и очень сократив дневную порцию табаку), а на Рождество, по-видимому, злоупотребил кофеем, полученным в американских посылках. Уже чувствуя недомогание у груди (острую отдышку), я откладывал пойти к врачу и даже, больной, начал чтение лекций. Только благодаря уходу жены и усилиям своих коллег-врачей я благополучно выскочил из тяжелой болезни. Впрочем, выскочил инвалидом: я должен очень беречься, не переутомляться, и мне кажется, что я сохранил не более 50 процентов своей былой работоспособности. Врачи определяют мое состояние как «стенокардия» или хроническая «angina pectoris». Поэтому в течение полутора лет, прошедших от выздоровления, я сделал значительно меньше, чем собирался: проредактировал заново и дополнил книгу «Структура и содержание современной школы», пересмотрел заново и дополнил тоже написанную еще до болезни статью «Право и нравственность» (по-польски), а действительно новых вещей написал только три: статью «Восстановление школы в славянских странах», очерк «Права человека в либерализме, социализме и коммунизме» (оба по-английски) и это свое жизнеописание (по-русски).

Правда, в прошлом учебном году очень много времени заняла у меня подготовка к лекциям (я читал в первом триместре «Философию Платона», во втором — «Философию Аристотеля», в третьем — Философию Руссо»). Лекции эти мне давали большое удовлетворение, и я, как всегда, многому научился, готовясь к ним. Я знаю, что мне осталось еще не долго жить, и благоразумие требовало бы бросить все и сосредоточиться исключительно на написании задуманных мною трудов. Я надеюсь, что мне через два-три года удастся получить долговременный отпуск, а тем временем я выпущу из своего учительского гнезда своих учеников, которые смогут заменить меня на моем посту. Я выполню этим свой долг перед Польшей, в которой нашел столько для себя благожелательности, искренней приязни, сердечной дружбы, подлинной любви. А может быть, среди моих учеников найдугся и такие, которые продолжат мое дело и выполнят то, что я сам уже не успею закончить. Условия работы в Лодзинском университете для меня очень благоприятны. Около меня собралась группа молодых ученых, из которых четверо состоят моим ассистентами. Двое из этих сдали уже докторский экзамен (я был их «промотором») и готовятся к «абилитации», трое заканчивают работы над докторской диссертацией под моим руководством. В прошлом году в моем семинарии для докторантов участвовало около 15 человек, среди них и несколько докторов. В собраниях этих, на которых дискуссия по поводу прочитанного реферата переходила в дружескую беседу, услаждаемую чаем или кофе, часто участвовал также мой друг, проф. философии Варшавского университета Т. Котарбиньский, ныне ректор Лодзинского университета. С этим выдающимся и очаровательным человеком, наиблагороднейшим типом польского и вообще европейского интеллигента, я познакомился еще в 1926 г. во время первого моего пребывания в Варшаве. Дружба с ним дала мне очень много и со временем все более укреплялась, несмотря на существенное расхождение во взглядах. Ученик Твардовского и опосредованно Бретано, Котарбиньский разработал оригинальную теорию «реизма», своеобразную разновидность материализма, сочетающуюся у него с атеизмом. Я же, будучи учеником Риккерта и опосредованно Канта, все более развивался в направлении платонизма, стараясь разработать многоэтажную теорию реальности, увенчивающуюся теорией духовного бытия, а в дальнейшей перспективе даже визией «Царства Божия».



Страница сформирована за 0.66 сек
SQL запросов: 169