УПП

Цитата момента



Одна атомная бомба может испортить вам целый день.
А все остальное – мелочи жизни

Синтон - тренинг центрАссоциация профессионалов развития личности
Университет практической психологии

Книга момента



Где ты родился? Где твой дом? Куда ты идешь? Что ты делаешь? Думай об этом время от времени и следи за ответами - они изменяются.

Ричард Бах. «Карманный справочник Мессии»

Читать далее >>


Фото момента



http://old.nkozlov.ru/library/fotogalereya/s374/
Мещера-2009

Нормальные взрослые, как и нормальные дети, обычно интуитивно чувствуют, где именно и в каких формах они могут сбросить внутреннее напряжения и злость, не производя опасных для общежития разрушений в структурированных ситуациях, т. е. там, где есть организованное по определенным правилам предметно-социальное пространство. Знаменательно, что как отхожее место для отправления этих нужд дети часто выбирают помойку - пространство, отмеченное признаками бесструктурности (кучи отходов и ломаных вещей), асоциальности (ничье), низкого статуса (грязное, вонючее), периферийности (специально отведенное или находящееся за пределами «нормального мира»). Все эти признаки помойки как особого места дают возможность для увеличения количества степеней свободы в поведении ребенка, что служит предпосылкой для удовлетворения множества потаенных потребностей. Тем самым помойка действительно оказывается для детей «злачным местом».

Другая сторона общения детей с помойкой более конструктивная и творческая. Лишившиеся своей потребительской ценности в мире взрослых, в детском мире помоечные вещи не только не утрачивают своей привлекательности, но, напротив, обнаруживают новые полезные качества, которыми дети умело и охотно пользуются.

Возможности употребления какой-либо вещи обычно закладываются в ее структуру еще в процессе создания. Если вещь цела, то ее устройство и внешний вид тесно связаны с ее функциональным назначением. Например, из чашки можно пить и дополнительно любоваться ее красотой. Но когда чашка разбита, использовать ее больше невозможно. Потеряв целостную структуру, она теряет свою самость как чашка (с точки зрения взрослого), но ее части приобретают новые степени свободы. Они становятся самостоятельными предметами и могут начать самостоятельную жизнь, если человек (в нашем случае ребенок, нашедший их на помойке) встроит их в новую систему отношений, даст им определенную жизненную роль и тем самым смысл.

Витая фарфоровая ручка от старинной чашки может превратиться в кулон на веревочке для куклы или для себя, а осколок той же чашки с цветочками может стать главным украшением детского «секрета» в земле под стеклышком, пополнить чью-нибудь «сокровищницу», а также сделаться предметом детского торга или меновых отношений (см. главу 8).

Нужно еще отметить, что все эти осколки и обломки имеют собственное лицо, единственны в своем роде, уникальным образом встроены в детские замыслы и фантазии. Их роль в игровой жизни детей никогда не может быть исполнена покупными «целыми» игрушками.

Сломанные вещи, негодные для обычного употребления, раскрываются в многообразии своих свойств в полете творческой фантазии играющих детей, способных использовать эти предметы для самых разных нужд. Тут помойка становится полем творческих экспериментов, где в полной мере используется детское креативное, изобретательское мышление.

Многие дети ходят на помойку в тайной надежде найти там клад. Возвращаясь из школы, детская компания вполне может завернуть на ближайшую помойку по сображениям исследовательского любопытства - что там новенького? Известия о чьей-нибудь интересной находке мгновенно облетают детский народ, и тогда экскурсии на помойку в надежде найти сокровище совершаются поодиночке и группами более регулярно. В этом случае помойка воспринимается как пещера Аладдина, как потенциальная сокровищница.

Такое отношение связано с тем, что помойка является одним из самых динамичных мест в окружающей ребенка среде. Материальная ситуация меняется там ежедневно и ежечасно. Предугадать происходящие там события невозможно, потому что помойка живет не по правилам. Она всегда непредсказуема, полна неожиданностей и сюрпризов. Поэтому, как ни странно это звучит для взрослого, оказывается идеальным местом, где ребенок может ожидать дара судьбы. Так как большинство детей уверены, что в жизни всегда есть место чуду, они и находят его на помойке. Для этого нужно только терпение и внимательность.

щелкните, и изображение увеличится

Помню, как в детстве мы с девчонками прыгали через скакалку у помойки, а трое мальчишек лет шести-семи занимались исследованием содержимого мусорного бака, из которого извлекли коробку от печенья, туго перетянутую резиночками. Открыв ее, они замерли: внутри лежали моток галуна, несколько офицерских погон и золотые звездочки от них, отдельно завернутые в бумажку. Восторгу не было предела. Сокровища были распределены между тремя счастливцами, и на следующий день они уже щеголяли в модных тогда матросских бушлатиках с нашитыми погонами и звездочками. Как это бывает у детей, тут же возникла легенда о том, что во флигеле, рядом с которым стояли бачки, живет офицер с сумасшедшей женой. Когда она убирает комнату, то в безумии иногда выбрасывает ценные вещи, и если внимательно проверять каждый день содержимое мусорных бачков, то рано или поздно наверняка можно будет найти еще что-нибудь замечательное. Слух о находке распространился даже среди детей соседних дворов, которые недели две тоже приходили рыться в наших бачках, но, к сожалению, ничего интересного больше не обнаружилось.

А каковы последние новости с помойки рядом с соседней школой? Одна девочка недавно нашла целый «Спикере», прилипший ко дну пустой коробки, выброшенной из ларька.

Две подружки вчера нашли чью-то «сокровищницу», которую, как решили девочки, выбросила мать какой-то несчастной в азарте уборки в комнате своей дочери: в коробке от конфет лежала коллекция картинок и наклеек, множество вырезанных из бумаги платьев для кукол и две тысячи рублей мелкими купюрами.

На помойке дети находят деньги, часы, игрушки, книги, полезные, с их точки зрения, предметы домашнего обихода, которые они относят домой, в хозяйство, оттуда даже берут котят. Причем все эти находки уникальны, добытчик гордится своим везением, ценит в жизни помойки постоянную новизну событий и ожидает подарков судьбы.

Что еще можно извлечь из помойки? Ценные педагогические идеи! Однажды группа воспитателей и методистов детских садов после лекционного курса по детской субкультуре, прочитанного мной для них на факультете психологии Петербургского университета, задалась вопросом о практическом приложении полученных знаний. Нескольким слушателям пришло в голову сделать в детском саду аналог помойки для активизации творческой игры у детей. Что они и осуществили,

В тупиковом конце коридора детского сада, куда выходили двери нескольких групп, т. е, на нейтральной территории, поставили большой ящик, куда сложили обломки отживших свое игрушек, приготовленных поначалу для выноса на настоящую помойку. Там были куклы без рук и ног, скальпы, которые так часто отклеиваются с кукольных голов, разрозненные кубики и детали конструкторов, остатки игрушечной мебели и многое другое. Все это было слегка прикрыто, но доступ к ящику был свободен. И когда один из первопроходцев, обнаруживших ящик, робко спросил, можно ли оттуда что-нибудь взять поиграть, ему разрешили с условием, что потом все эти предметы из помещения группы будут возвращены обратно в ящик. Вскоре этот ящик стал местом паломничества детей из разных групп, которые вытаскивали оттуда всевозможные обломки и радостно уносили их в игровые комнаты. Воспитатели были поражены взлетом творческой фантазии детей и совершенно новыми сюжетами их игр, на которые вдохновили их ломаные игрушки. Привычные и уже надоевшие куклы, чинно сидевшие на полках в группах, могли быть героями далеко не всех ситуаций, волновавших детей.

Шли дни, но дети не теряли интереса к ящику, потому что воспитатели соблюдали законы жизни помойки: она всегда привлекала новизной и маленькими сюрпризами. Ее содержимое постоянно менялось, почти каждый день там можно было обнаружить новые странные предметы, которые хотелось рассмотреть и как-нибудь приспособить к делу.

Если свести вместе все, что мы уже знаем о значении помойки для ребенка, то получится довольно странная картина, одновременно отталкивающая и притягательная, соединяющая в себе, казалось бы, абсолютные противоположности.

Помойка (свалка) - это, место грязное, сюда сваливаются отбросы жизни, поэтому оно связано с темой смерти, распада, тлена, бренности и разрушения.

я Помойка - это место, интересное своим разнообразием и новизной, обилием возможностей и сюрпризов, наличием большого количества степеней Свободы, потенциальное поле созидания.

Помойка, как место переходное, обладает для ребенка ореолом полузапретного, опасного, имеющего особый статус (выделена из обычной жизни, связана с ее потаенной стороной) и ненормативного. Оно вызывает у детей противоречивые, разнонаправленные чувства (и к нему, и от него): брезгливость, страх, интерес, ожидание. В силу особости этого места дети делают там то, что обычно «не положено», совершают недозволенные, равно и разрушительные и творческие действия.

Это место, где «сгущается», зримо материализуется для человека тема перехода из одного состояния в другое (из жизни - в смерть, из формы - в бесформенную кучу, из целого - в элементы). Это место, где нечто превращается в ничто или в неизвестно что. Это место перехода, трансформации, пограничное между вещественной определенностью и, устойчивостью и хаосом распада и превращений. Поэтому оно равно может стать местом, которое побуждает человека к дальнейшей разрушительной деятельности, или, наоборот, вдохновляет на то, чтобы из обломков старого сотворить что-то совсем новое.

Проблема жизненных превращений и ее связь с возможностями творящей воли человека относится к одной из важнейших, глубинных проблем человеческого бытия. На интуитивном уровне ребенок начинает исследовать ее очень рано, на втором-третьем году жизни. Актуальной она остается для человека всегда.

Если мы поищем в детском быту аналоги помойки как места, связанного с изнанкой жизни, ее отбросами, ее потаенной стороной, ее превращениями, то сразу наткнемся на тему уборной, о которой шла речь в предыдущей главе.

Если же мы рассмотрим проблему бренности бытия и смерти, философски осмысливая жизнь человеческого сообщества, то перед нами возникнет тема кладбища, которой мы касались в связи с детскими походами в «страшные места».

Глава 7. Как дети налаживают отношения с ландшафтом

Освоение ребенком территории можно рассматривать как процесс налаживания контакта с нею. По сути, это своеобразный диалог, в котором участвуют две стороны — ребенок и ландшафт. Каждая из сторон открывает себя в этом общении; ландшафт раскрывается перед ребенком через многообразие своих элементов и свойств (рельеф местности, находящиеся там природные и рукотворные объекты, растительность, живность и т. д.), а ребенок проявляется в разнообразии своей психической активности (наблюдательности, изобретательском мышлении, фантазировании, эмоциональном переживании). Именно психическая развитость и активность ребенка определяет характер его душевного отклика на ландшафт и формы взаимодействия с ним, которые изобретает ребенок.

Слово “ландшафт” употребляется в этой книге впервые. Оно немецкого происхождения: “land” — земля, а “schaf” происходит от глагола “schaffen” — творить, создавать. Мы будем использовать термин “ландшафт” для обозначения почвы в единстве со всем, что сотворено на ней силами природы и человека. В соответствии с нашим определением, “ландшафт” — понятие более емкое, более нагруженное содержанием, чем пресная плоская “территория”, главная характеристика которой — размеры ее площади. “Ландшафт” же насыщен материализованными в нем событиями природного и социального мира, он тварен и предметен. В нем есть разнообразие, стимулирующее познавательную деятельность, с ним можно налаживать деловые и интимно-личные отношения. Тому, как это делает ребенок, и будет посвящена настоящая глава.

Когда дети пяти-шести лет гуляют в одиночестве, они обычно склонны пребывать в пределах небольшого знакомого пространства и больше взаимодействуют с отдельными объектами, которые им интересны: с горкой, качелями, забором, лужей и т. д. Другое дело, когда детей становится двое или больше. Как мы уже говорили в главе 5, объединение с себе подобными делает ребенка гораздо смелее, дает ему ощущение дополнительной силы коллективного “Я” и большей социальной оправданности своих действий.

Поэтому, собравшись группой, дети в общении с ландшафтом переходят к уровню взаимодействия более высокого порядка, чем в одиночку, — они приступают к целенаправленному и вполне осознанному освоению ландшафта. Их сразу начинает тянуть в места и пространства совсем чуждые — “страшные” и запретные, куда без приятелей они обычно не ходят.

“В детстве я жила в южном городе. Наша улица была широкая, с двусторонним движением и газоном, отделявшим тротуар от проезжей части. Нам было по пять-шесть лет, и родители разрешали кататься на детских велосипедах и ходить по тротуару вдоль нашего дома и соседнего, от угла до магазина и обратно. Заворачивать за угол дома и за угол магазина строго запрещалось.

Параллельно нашей улице за нашими домами шла другая — узкая, тихая, очень тенистая. Родители почему-то никогда туда детей не водили. Там молельный дом баптистов, но мы тогда не понимали, что это такое. Из-за густых высоких деревьев там никогда не было солнца — как в дремучем лесу. От трамвайной остановки двигались к таинственному дому одетые в черное молчаливые фигуры старушек. У них всегда были какие-то кошелки в руках. Позже мы ходили туда слушать их пение, А в пять-шесть лет нам просто казалось, что эта тенистая улица — странное, волнующе-опасное, запретное место. Поэтому — притягательное.

Мы иногда ставили кого-нибудь из детей в дозоре на углу, чтобы они создавали иллюзию нашего присутствия для родителей. А сами быстро обегали наш квартал по той опасной улице и возвращались со стороны магазина. Зачем это делали? Было интересно, преодолевали страх, чувствовали себя первооткрывателями нового мира, Делали это всегда только вместе, одна я туда никогда не ходила”'.

Итак, освоение детьми ландшафта начинается с групповых походов, в которых можно заметить две тенденции. Во-первых, активное стремление детей к контакту с неизвестным и страшным, когда они ощущают поддержку группы сверстников. Во-вторых, проявление пространственной экспансии - желания расширять свой мир путем присоединения новых “освоенных земель”,                      *

Поначалу такие походы дают прежде всего остроту переживаний, соприкосновения с неизвестным, потом дети переходят к обследованию опасных мест, а затем, и довольно быстро, к их использованию. Если переводить психологическое содержание этих действий на научный язык, то их можно определить как три последовательные фазы общения ребенка с ландшафтом: сначала — контактная (чувствование, настройка), потом — ориентировочная (сбор информации), затем — фаза активного взаимодействия.

То, что сперва вызывало благоговейный трепет, постепенно становится привычным и тем самым снижается, иногда переходя из разряда сакрального (таинственно-священного) в разряд профанного (приземленно-бытового). Во многих случаях это правильно и хорошо — если дело касается тех мест и пространственных зон, где ребенку придется сейчас или потом часто бывать и активно действовать: посещать уборную, выносить на помойку мусор, ходить в магазин, спускаться в погреб, доставать воду из колодца, самостоятельно ходить на купание и т. п. Да, человек должен не бояться этих мест, уметь правильно и по-хозяйски вести себя там, делая то, ради чего пришел. Но в этом есть и оборотная сторона. Ощущение привычности, знакоместа места притупляет бдительность, снижает внимание и осторожность. В основе такой беспечности находится недостаточное уважение к месту, снижение его символической ценности, которое, в свою очередь, приводит к понижению уровня психической регуляции ребенка и недостатку самоконтроля. На физическом плане это проявляется в том, что в хорошо освоенном месте ребенок умудряется пораниться, куда-то провалиться, расшибиться. А на социальном — приводит к попаданию в конфликтные ситуации, к потере денег или ценных предметов. Один из часто встречающихся примеров: падает из рук и разбивается банка для сметаны, с которой ребенок был отправлен в магазин, и уже выстоял очередь, но заболтался с приятелем, они начали возиться и… как сказали бы взрослые, забыли, где находятся.

Проблема уважения к месту имеет еще и духовно-ценностный план. Неуважение приводит к снижению ценности места, сведению высокого к низкому, уплощению смысла — т. е. к развенчанию, десакрализации места.

Обычно люди склонны считать некое место тем более освоенным, чем больше они могут позволить себе там действовать от себя — по-хозяйски распоряжаться ресурсами места и оставлять следы своих действий, запечатляя там самого себя. Таким образом, в общении с местом человек усиливает собственное влияние, тем самым символически вступая в борьбу с “силами места”, которые в античные времена персонифицировались в божестве, называвшемся “genius loci” — гений места.

Для того чтобы быть в гармонии с “силами места”, человек должен уметь их понимать и учитывать — тогда они станут ему помогать. К такой гармонии человек приходит постепенно, в процессе духовного и личностного роста, а также в результате целенаправленного воспитания культуры общения с ландшафтом.

Драматичность взаимоотношений человека с genius loci часто коренится в примитивном желании самоутверждения наперекор обстоятельствам места и в силу внутреннего комплекса неполноценности человека. В деструктивной форме эти проблемы нередко проявляются в поведении подростков, которым чрезвычайно важно утвердить свое “Я”. Поэтому они пытаются покрасоваться перед сверстниками, демонстрируя свою силу и независимость через пренебрежение к месту, где находятся. Например, специально придя в известное своей дурной славой “страшное место” — заброшенный дом, развалины церкви, на кладбище и т. п., — начинают громко кричать, бросаться камнями, что-то отдирать, портить, разводить костер, т. е. по-всякому бесчинствовать, показывая свою власть над тем, что, как им кажется, не может сопротивляться. Однако это не так. Поскольку обуянные гордыней самоутверждения подростки теряют элементарный контроль над ситуацией, она иногда мстит сразу же на физическом плане. Реальный пример: после получения свидетельств об окончании школы ватага возбужденных мальчишек проходила мимо кладбища. Решили зайти туда и стали, похваляясь друг перед другом, залезать на могильные памятники — кто выше. Большой старинный крест из мрамора упал на мальчика и насмерть его задавил.

Недаром ситуация неуважения к “страшному месту” служит зачином сюжета многих фильмов ужасов, когда, например, веселая компания юношей и девушек специально приезжает на пикник в заброшенный дом в лесу, известный как “место с привидениями”. Молодые люди пренебрежительно смеются над “россказнями”, устраиваются в этом доме для своих утех, но вскоре обнаруживают, что смеялись напрасно, и большинство из них уже не возвращается живыми домой.

Интересно, что младшие дети учитывают значение “сил места” в большей степени, чем самонадеянные подростки. С одной стороны, от многих потенциальных конфликтов с этими силами их удерживают страхи, внушающие уважение к месту. Но с другой стороны, как показывают наши интервью с детьми и их рассказы, похоже, что у младших детей объективно больше психологических связей с местом, поскольку они его обживают не только в действиях, но и в многообразных фантазиях. В этих фантазиях дети склонны не унижать, а, наоборот, возвышать место, наделяя его замечательными качествами, видя в нем то, что совершенно невозможно углядеть критичному взгляду реалиста-взрослого. Это является одной из причин, объясняющих, почему дети могут упоенно играть и любить бросовые, с точки зрения взрослого, места, где вообще нет ничего интересного.

щелкните, и изображение увеличится

Кроме того, конечно, угол зрения, под которым смотрит на все ребенок, объективно отличается от взрослого. Ребенок мал ростом, поэтому видит все в другом ракурсе. У него иная, чем у взрослого, логика мышления, называемая в научной психологии трансдукцией: это движение мысли от частного к частному, а не по родовидовой иерархии понятий. Ребенок имеет собственную шкалу ценностей. Совершенно иные, чем для взрослого, свойства вещей вызывают у него практический интерес.

Рассмотрим особенности детской позиции в отношении отдельных элементов ландшафта на живых примерах.

Рассказывает девочка:

“В пионерском лагере мы ходили в одно заброшенное здание. Это было скорее не страшное, а очень интересное место. Дом тот был деревянный, с чердаком. Пол и ступени лестницы сильно скрипели, и мы чувствовали себя пиратами на корабле. Мы там играли — обследовали этот дом”.

Девочка описывает характерное для детей после шести-семи лет занятие: “обследование” места, соединенное с одновременно разворачивающейся игрой из разряда тех, что называются “играми с приключениями”. В таких играх взаимодействуют два главных партнера — группа детей и ландшафт, раскрывающий перед ними свои тайные возможности. Место, которое чём-то привлекло детей, подсказывает им сюжетные игры, благодаря тому, что оно богато пробуждающими фантазию деталями. Поэтому “игры с приключениями” очень привязаны к конкретному месту действия. Настоящая игра в пиратов невозможна без этого пустого дома, который они взяли на абордаж, где столько переживаний вызывает скрип ступеней, ощущение необитаемого, но насыщенного безмолвной жизнью предметов разноэтажного пространства со множеством странных помещений и т.д.

В отличие от игр младших дошкольников, которые больше разыгрывают свои фантазии в ситуациях “понарошку” с предметами-заместителями, символически обозначающими воображаемое содержание, в “играх с приключениями” ребенок полностью погружен в атмосферу реального пространства. Он проживает ее буквально и телом и душой, творчески откликается на нее, населяя это место образами своих фантазий и придавая ему свой смысл,

щелкните, и изображение увеличится

Так бывает иногда и со взрослыми. Например, отправился человек с фонариком в подвал для ремонтных работ, обследует его, но вдруг ловит себя на мысли, что, пока он бредет среди труб по длинному подвалу, он все больше непроизвольно погружается в воображаемую мальчишескую игру, как будто он не он, а разведчик, посланный с заданием…, или террорист, собирающийся…, или гонимый беглец, ищущий тайного укрытия, или…

Количество порождаемых образов будет зависеть от подвижности творческой фантазии человека, а его выбор конкретных ролей многое расскажет психологу о личностных особенностях и проблемах этого субъекта. Одно можно сказать — ничто детское взрослому не чуждо.

Обычно вокруг каждого мало-мальски привлекательного для детей места ими создано много коллективных и индивидуальных фантазий. Если детям недостает разнообразия окружающей среды, то при помощи такого творческого фантазирования они “дорабатывают” место, доводя свое отношение к нему до нужного уровня интереса, почтения, страха.

“Летом мы жили в поселке Вырица под Петербургом. Недалеко от нашей дачи был дом одной женщины. Среди детей нашего проулка ходила история о том, как эта женщина приглашала детей к себе на чай и дети исчезали. А еще говорили об одной маленькой девочке, которая видела у нее в доме их кости. Как-то я проходила мимо дома этой женщины, а она позвала меня к себе и хотела угостить. Я страшно испугалась, убежала к нашему дому и спряталась за калитку, позвав маму. Мне тогда было пять лет. Но вообще дом этой женщины был буквально местом паломничества местных детей. Я тоже к ним присоединялась. Всем было ужасно интересно, что там находится и правда ли то, что дети говорят. Некоторые открыто заявляли, что все это враки, но в одиночку к дому никто не приближался. Это было своего рода игрой: к дому всех притягивало как магнитом, но подойти к нему боялись. В основном подбегали к калитке, кидали что-нибудь в огород и сразу же убегали”.

Есть места, которые дети знают, как свои пять пальцев, обживают и используют их как хозяева. Но некоторые места, по представлениям детей, должны быть неприкосновенны и сохранять свое собственное очарование и тайну. Дети оберегают их от профанации и посещают сравнительно редко. Приход в такое место должен быть событием. Туда идут, чтобы прочувствовать особые состояния, отличающиеся от будничных переживаний, соприкоснуться с тайной и ощутить присутствие духа места. Там дети стараются ничего без надобности не трогать, не менять, не делать.

“Там, где мы жили на даче, в конце старинного парка была пещера. Она находилась под обрывом из плотного красноватого песка. Надо было знать, как туда пройти, и пробираться было трудно. Внутри пещеры из небольшого темного отверстия в глубине песчаной породы вытекал мелкий ручеек с чистейшей водой. Журчание воды было чуть слышно, светлые блики падали на красноватый свод, было прохладно.

Дети рассказывали, что в пещере прятались декабристы (она находилась недалеко от имения Рылеева), а позже по узкому ходу пробирались партизаны в Отечественную войну, чтобы выйти за много километров в другом селе. Мы там обычно не разговаривали. Либо молчали, либо перебрасывались отдельными репликами. Каждый воображал свое, стояли в тишине. Максимум, что мы себе позволяли, — это перепрыгнуть один раз туда и обратно через широкий плоский ручеек на маленький островок у стены пещеры. Это было доказательством нашей взрослости (7-8 лет). Маленькие так не могли. Никому бы в голову не пришло в этом ручейке сильно дрызгаться, или копать песок на дне, или еще что-то делать, как мы делали на реке, например. Мы только трогали руками воду, пили ее, смачивали лицо и уходили.

Нам казалось ужасным кощунством, что подростки из летнего лагеря, который находился по соседству, выскребали на стенах пещеры свои имена”.

По складу своего ума дети имеют естественное предрасположение к наивному язычеству во взаимоотношениях с природой и окружающим предметным миром. Они воспринимают мир вокруг как самостоятельного партнера, который может радоваться, обижаться, помогать или мстить человеку. Соответственно, дети склонны к магическим действиям, чтобы расположить место или предмет, с которым они взаимодействуют, в свою пользу. Скажем, пробежать особым скоком по определенной дорожке, чтобы все сложилось удачно, поговорить с деревом, постоять на любимом камне, чтобы выразить ему свою приязнь и получить его помощь, и т. п.

Кстати, почти все современные городские дети знают фольклорные эаклички, обращенные к божьей коровке, чтобы она улетела на небо, где ее ждут детки, к улитке, чтобы она высунула свои рога, к дождику, чтобы он перестал. Часто дети изобретают свои собственные заклинания и ритуалы, помогающие в трудных ситуациях. С некоторыми из них мы познакомимся позже. Интересно, что это детское язычество живет в душе многих взрослых людей, вопреки обычному рационализму неожиданно просыпаясь в трудные моменты (если, конечно, они Богу не молятся). Осознанное наблюдение за тем, как это происходит, встречается у взрослых гораздо реже, чем у детей, что делает особенно ценным следующее свидетельство сорокалетней женщины:

“В то лето на даче мне удавалось пойти на озеро купаться только вечером, когда уже наступали сумерки. А надо было идти полчаса через лес в низине, где темнота сгущалась быстрее. И вот когда я начала ходить так по вечерам через лес, я впервые стала очень реально ощущать самостоятельную жизнь этих деревьев, их характеры, их силу — целое сообщество, как у людей, и все разные. И я поняла, что со своими купальными принадлежностями по своим частным делам я вторгаюсь в их мир не вовремя, потому что в этот час там люди уже не ходят, нарушаю их жизнь, и это им может не понравиться. Перед наступлением темноты часто дул ветер, и все деревья шевелились и вздыхали, каждое по-своему. И я почувствовала, что мне хочется то ли разрешения у них спросить, то ли свое почтение им выразить — такое было смутное чувство.

И вспомнилась девочка из русских сказок, как она просит яблоньку ее укрыть, или лес - расступиться, чтобы она пробежала. Ну, в общем, я мысленно их просила помочь мне пройти, чтобы злые люди не напали, а когда из лесу выходила — то благодарила. Потом, входя в озеро, тоже стала к нему обращаться: «Здравствуй, Озеро, прими меня, а потом отдай в целости и сохранности!» И эта магическая формула мне очень помогала. Я была спокойной, внимательной и не боялась заплывать довольно далеко, потому что чувствовала контакт с озером.

Раньше я слышала, конечно, про всякие народные языческие обращения к природе, но до конца не понимала, это мне было чуждо. А теперь-то до меня дошло, что если кто-то по важным и опасным делам с природой общается, то должен ее обязательно уважать и договариваться, как крестьяне делают”.

Самостоятельное налаживание личных контактов с окружающим миром, которым активно занимается каждый ребенок семи—десяти лет, требует огромной душевной работы. Эта работа продолжается много лет, но первые плоды в виде возрастающей самостоятельности и “вписанности” ребенка в окружающую среду она дает уже к десяти—одиннадцати годам.

Ребенок тратит массу сил на переживание впечатлений и внутреннюю проработку своего опыта контактов с миром. Такая душевная работа очень энергозатратна, потому что у детей она сопровождается порождением огромного количества собственной психической продукции. Это длительное и разнообразное переживание и переработка воспринятого извне в своих фантазиях.

щелкните, и изображение увеличится

Каждый внешний объект, интересный ребенку, становится толчком для мгновенной активизации внутреннего психического механизма, потоком рождающего новые образы, которые ассоциативно связываются с этим объектом. Такие образы детских фантазий легко “сливаются” с внешней реальностью, и сам ребенок уже не может отделить одно от другого. В силу этого факта объекты, которые воспринимает ребенок, становятся для него весомее, внушительнее, значительнее — они обогащены психической энергией и душевным материалом, которые он привнес туда сам.

Можно сказать, что ребенок одновременно и воспринимает мир вокруг себя, и сам его сотворяет. Поэтому мир, каким видел его конкретный человек в детстве, — принципиально неповторим и невоспроизводим. В этом кроется грустная причина того, почему, став взрослым и вернувшись в места своего детства, человек чувствует, что все — не то, даже если внешне все осталось, как было.

Дело не в том, что тогда “деревья были большими”, а сам он — маленьким. Исчезла, развеялась ветрами времени особая душевная аура, придававшая окружающему очарование и смысл, Без нее все выглядит гораздо прозаичнее и мельче.

Чем дольше сохраняет взрослый человек в памяти детские впечатления и способность хотя бы отчасти войти в детские состояния души, уцепившись за кончик всплывшей ассоциации, — тем больше будет у него возможностей вновь соприкоснуться с кусочками собственного детства.

Начав копаться в собственных воспоминаниях или разбираясь в рассказах других людей, поражаешься — куда только не вкладывают себя дети! Сколько фантазий бывает вложено в трещину на потолке, пятно на стене, камень у дороги, раскидистое дерево у ворот дома, в пещеру, в канаву с головастиками, деревенскую уборную, собачью будку, соседский сарай, скрипучую лестницу, окно чердака, дверь подвала, бочку с дождевой водой и т.д. Как глубоко душевно прожиты все кочки и ямки, дороги и тропинки, деревья, кусты, строения, земля под ногами, в которой столько копались, небо над головой, куда так много смотрели. Все это составляет детский “феноменальный ландшафт” (этот термин используется для обозначения ландшафта, субъективно прочувствованного и прожитого человеком).

Индивидуальные особенности переживания детьми разных мест и местности в целом очень заметны в их рассказах.

Для кого-то из детей важнее всего иметь тихое место, где можно уединиться и предаться фантазированию:

“У бабушки в Беломорске я любила сидеть в палисаднике за домом на качелях. Дом был свой, огорожен забором. Меня никто не беспокоил, и я могла фантазировать часами. Мне больше ничего не надо было.

…Лет в десять мы ходили в лес рядом с железнодорожной линией. Придя туда, мы расходились на некоторое расстояние друг от друга. Это была прекрасная возможность унестись в какую-нибудь фантазию. Для меня самым важным в этих прогулках была именно возможность что-нибудь придумывать”.

Для другого ребенка важно найти место, где можно открыто и свободно самовыражаться:

“Возле дома, где я жила, был небольшой лес. Там был пригорок, где росли березы. Почему-то среди них мне полюбилась одна. Я отчетливо помню, что я часто приходила к этой березе, разговаривала с ней и пела там. Тогда мне было шесть-семь лет. И сейчас туда можно прийти”.

щелкните, и изображение увеличится

Вообще для ребенка оказывается большим подарком обнаружение такого места, где можно выразить вполне нормальные детские импульсы, зажатые внутри жесткими ограничениями воспитателей. Как помнит читатель, этим местом нередко становится помойка:

“Тема помойки для меня особая. До нашего разговора я ее очень стыдилась. Но теперь понимаю, что она для меня была просто необходима. Дело в том, что мама у меня — большой аккуратист, дома не разрешали даже без тапок ходить, не то что прыгать по кровати.

Поэтому я с большим удовольствием отпрыгивала на старых матрасах на помойке. Для нас выброшенный «новый» матрас приравнивался к посещению аттракционов. Ходили мы на помойку и за очень нужными вещами, которые добывали, забираясь в бачок и перерывая все его содержимое.

У нас во дворе жила дворничиха-пьяница. Она промышляла тем, что собирала на помойках вещи. За это мы ее очень не любили, потому что она составляла нам конкуренцию. Среди детей ходить на помойку не считалось зазорным. А вот от родителей доставалось”.

Природный склад некоторых детей — большая или меньшая аутичность, закрытость их натуры — препятствует налаживанию отношений с людьми. Тяга к людям у них гораздо меньше, чем к природным объектам и животным.

Умный, наблюдательный, но замкнутый, находящийся внутри себя ребенок не ищет людных мест, его не интересуют даже жилища людей, однако он очень внимателен к природе:

“Я гуляла в основном на заливе. Это было еще тогда, когда там была роща и деревья на берегу. В роще было много интересных мест. Каждому я придумала свое название. И было много тропок, запутанных, как лабиринт. Все мои походы ограничивались природой. Я никогда не интересовалась домами. Пожалуй, единственным исключением была парадная моего дома (в городе) с двумя дверьми. Так как входа в дом было два, то эта была закрыта. Парадная была светлая, выложенная голубыми плитками и производила впечатление застекленной залы, дававшей свободу фантазиям”.

А вот для сравнения другой, контрастный, пример: боевая малолетка, которая сразу берет быка за рога и совмещает самостоятельное исследование территории с познанием интересных для нее мест социального мира, что дети делают редко:

“В Ленинграде мы жили в районе Троицкого поля, и лет с семи я начала исследовать тот район. В детстве я очень любила обследовать новые территории. Мне нравилось ходить одной в магазин, на утренники, в поликлинику.

С девяти лет я самостоятельно ездила на общественном транспорте по всему городу — на елку, к родственникам и т. д.

Коллективные испытания храбрости, запомнившиеся мне, — набеги на огороды соседей. Это было примерно лет с десяти до шестнадцати”.

Да, магазины, поликлиника, утренники, елка — это вам не пещера с ручейком, не холм с березами, не роща на берегу. Это самая буча жизни, это места максимального сгущения социальных отношений людей. И ребенок не только не боится отправиться туда один (как боялись бы многие), а, наоборот, стремится их исследовать, оказавшись в центре человеческих событий.

Читатель может задать вопрос: а что для ребенка лучше? Ведь мы познакомились в предыдущих примерах с тремя полярными типами детского поведения в отношении окружающего мира.

Одна девочка сидит на качелях, и ей ничего не надо, кроме как улетать в свои мечтания. Взрослый сказал бы, что она скорее находится в контакте не с реальностью, а с собственными фантазиями. Он бы подумал о том, как можно приобщить ее к миру, чтобы в девочке пробудился больший интерес к возможности душевного соединения с живой действительностью. Грозящую ей духовную проблему он бы сформулировал как недостаточную любовь и доверие к миру и, соответственно, к его Создателю.

Психологическая проблема второй девочки, которая гуляет в роще на берегу залива, в том, что она не испытывает большой потребности в контакте с миром людей. Тут взрослый может задаться вопросом: как открыть ей ценность истинно человеческого общения, показать пути к людям и помочь осознать ее коммуникативные проблемы? В духовном плане у этой девочки может появиться проблема любви к людям и связанная с ней тема гордыни.

Третья девочка кажется молодцом: она не боится жизни, лезет в самую гущу человеческих событий. Но ее воспитателю стоит задать вопрос: а не формируется ли у нее душевная проблема, которая в православной психологии называется грехом человекоугодия? Это проблема повышенной потребности в людях, излишней включенности в цепкую сеть человеческих отношений, которая приводит к зависимости от них вплоть до невозможности оставаться в одиночестве, наедине со своей душой. А способность к внутреннему уединению, отрешению от всего мирского, людского — необходимое условие начала всякого духовного делания. Кажется, что это легче будет понять первой и второй девочке, которые, каждая по-своему, в простейшей, еще не проработанной сознанием форме живут внутренней жизнью своей души больше, чем внешне социализированная третья девочка.

Как мы видим, фактически у каждого ребенка есть свои сильные и слабые стороны в виде предрасположенности ко вполне определенным психологическим и духовно-нравственным трудностям. Они коренятся как в индивидуальной природе человека, так и в системе воспитания, которая его формирует, в среде, где он растет.

Взрослый воспитатель должен уметь наблюдать детей: замечая их предпочтения определенных занятий, выборы значимых мест, способы их поведения, он может хотя бы отчасти разгадать те глубинные задачи данного этапа развития, которые стоят перед ребенком. Ребенок пытается их решать с большим или меньшим успехом. Взрослый же может серьезно помочь ему в этой работе, повышая степень ее осознанности, поднимая ее на большую духовную высоту, иногда давая технические советы. К этой теме мы еще вернемся в последующих главах книги.

У самых разных детей примерно одного возраста нередко появляются схожие пристрастия к определенным видам времяпрепровождения, которым обычно родители не придают особого значения или же, наоборот, считают их странной блажью. Однако для внимательного наблюдателя они могут быть очень интересны. Часто оказывается, что в этих детских забавах выражаются попытки интуитивно осмыслить и пережить в игровых действиях новые жизненные открытия, которые бессознательно делает ребенок в определенный период своего детства.

Одним из часто упоминаемых увлечений в возрасте семи—девяти лет является страсть к времяпрепровождению у водоемов и канав с водой, где дети наблюдают и ловят головастиков, рыбок, тритонов, жуков-плавунцов.

“Я часами бродила летом по морскому берегу и ловила в банку мелких живых существ — жучков, крабов, рыбок. Концентрация внимания - очень высокая, погружение — практически полное, о времени я совершенно забывала”.

“Мой любимый ручей впадал в речку Мгу, и из нее в ручей заплывали рыбки. Я ловил их руками, когда они забивались под камни”.

“На даче я любила возиться с головастиками в канаве. Я это делала и одна, и в компании. Я искала какую-нибудь старую железную банку и сажала головастиков в нее. Но банка нужна была, только чтобы их там держать, а ловила-то я их руками. Этим я могла заниматься дни и ночи напролет”.

“Наша река у берега была илистая, с коричневатой водой. Я часто лежала на мостках и смотрела вниз, в воду. Там было настоящее странное царство: высокие мохнатые водоросли, а между ними плавают разные поразительные существа, не только рыбки, но какие-то многоногие жучки, каракатицы, красные блошки. Меня поражало их изобилие и что все так целеустремленно куда-то плывут по своим делам. Самыми страшными казались жуки-плавунцы, безжалостные охотники. Они были в этом водяном мире прямо как тигры. Я навострилась их ловить банкой, и трое потом в банке у меня дома жили. У них даже имена были. Мы их кормили червяками. Было интересно наблюдать, какие они хищные, быстрые и даже в этой банке царствуют над всеми, кого туда подсаживали. Потом мы их выпустили”,

“Мы ходили гулять в сентябре в Таврический сад, я уже пошла тогда в первый класс. Там, на большом пруду, около берега был бетонный корабль для детей, а около него было мелко. Несколько детей там ловили маленьких рыбок. Мне показалось удивительным, что детям пришло в голову их ловить, что так можно. Я нашла в траве банку и тоже попробовала. В первый раз в жизни я по-настоящему охотилась за кем-то. Больше всего меня потрясло то, что я двух рыбок поймала. Они у себя в воде, они такие верткие, а я совсем неопытная, и их поймала. Мне было непонятно, как это произошло. А потом подумала, что это потому, что я уже хожу в первый класс”.

В этих свидетельствах обращают на себя внимание две главные темы: тема маленьких активных существ, живущих в своем мире, за которым наблюдает ребенок, и тема охоты на них.

Попробуем прочувствовать, что значит для ребенка это водное царство с населяющими его маленькими жителями.

Во-первых, наглядно видно, что это другой мир, отделенный от того мира, где находится ребенок, гладью поверхности воды, которая является зримой границей двух сред. Это мир с другой консистенцией вещества, в которое погружены его обитатели: там - вода, а у нас - воздух. Это мир с другим масштабом величин — по сравнению с нашим в воде все гораздо меньше; у нас деревья, у них - водоросли, также и жители там маленькие. Их мир легкообозрим, и ребенок смотрит на него сверху вниз. В то время как в человеческом мире все гораздо крупнее, и ребенок на большинство других людей смотрит снизу вверх. А для жителей водного мира он является огромным великаном, достаточно могущественным, чтобы поймать даже самых быстрых из них.

В какой-то момент ребенок около канавы с головастиками обнаруживает, что это самостоятельный микромир, вторгнувшись в который он окажется в совершенно новой для себя — властной — роли.

Вспомним девочку, которая ловила жуков-плавунцов: ведь она нацелилась на самых быстрых и хищных властителей водного царства и, поймав их в банку, стала их хозяйкой. Эта тема собственного могущества и власти, очень важная для ребенка, обычно прорабатывается им во взаимоотношениях с мелкими существами. Отсюда огромный интерес маленьких детей к насекомым, улиткам, мелким лягушкам, которых они тоже любят наблюдать и ловить.

Во-вторых, водный мир оказывается для ребенка чем-то вроде угодий, где он может удовлетворять свои охотничьи инстинкты — страсть выслеживания, погони, добычи, соревнования с достаточно быстрым соперником, находящимся в своей стихии. Оказывается, что до этого равно охочи и мальчики, и девочки. Причем интересен настойчиво повторяющийся у многих информантов мотив ловли рыбок руками. Тут и желание вступить в непосредственный телесный контакт с объектом охоты (как бы один на один), и интуитивное ощущение возросших, психомоторных возможностей: сосредоточенности внимания, скорости реакции, ловкости. Последнее говорит о достижении младшими школьниками нового, более высокого уровня регуляции движений, недоступного для маленьких детей.

А в целом эта водная охота дает ребенку наглядное доказательство (в виде добычи) его растущих сил и способности к успешным действиям.

“Водяное царство” — это только один из множества микромиров, которые открывает или создает для себя ребенок.

Мы уже говорили в главе 3 о том, что таким “миром” может стать для ребенка даже тарелка с кашей, где ложка как бульдозер прокладывает дороги и каналы.



Страница сформирована за 0.67 сек
SQL запросов: 169