СПОСОБ РАБОТЫ
Принять ситуацию. Это значит, не пытаться ее переделать. Напротив, отдаться той логике и тому действию, которые задаются ходом событий.
Другой предлагает переставить тумбочку на новое место. У меня возникает возражение. Но способ работы над собой требует: принять ситуацию. Я соглашаюсь и переставляю тумбочку на предлагаемое другим место.
Предложение такого способа может возмутить. Действительно, с позиции человеческого достоинства и здравого смысла подобное поведение кажется унизительным. Однако, если на ситуацию взглянуть по-настоящему честно, разве не странным будет выглядеть возмущение супругов, соединенных друг с другом отношениями любви по такому пустячному поводу?
Действительно, в период медового месяца каждое предложение или просьба другого встречали радостную поддержку и немедленное исполнение. И в таком поведении виделось счастье.
Любовь — явление во много крат более глубокое и многогранное. Она не обладает розовой ослепленностью, свойственной влюбленности. Она действительно и по-настоящему видит ситуацию, то есть знает внутренние причины поведения другого и всегда устремлена в движении помощи ему. Любовь может возразить. Только возражение ее будет принципиально иным по духу, по содержанию и по форме, чем возражение возмущенного или задетого за живое человека.
Если человек занят защитой своего достоинства, может ли он в то же самое время любить другого? Не являются ли действия защиты себя и утверждение другого противоположными? И тогда здравый смысл, с позиций которого родилось возмущение, не является ли проявлением все того же самоутверждения, ратующего за неприкосновенность человеческого, то есть собственного, достоинства в семье?
Человеческое достоинство действительно неприкосновенно. Но если в семье начать требовать эту неприкосновенность, родится действие, которое в защите своего достоинства начнет попирать достоинство другого. За доказательствами этого далеко ходить не нужно. Доказательств немало соберется в любой семье.
Уважение человеческого достоинства в супружеских отношениях — это и есть любовь. Именно уважение к достоинству, любовь к другому заставляет не перечить ему, а сделать так, как он просит. Если это действие заведомо неверное, значит, не пройдет и недели, как это обнаружится в нем самом.
Но прежде, чем придет к человеку умение помогать, видеть ситуацию, он должен научиться сам принимать любую ситуацию, которую задает другой в семье. Это трудная работа. Пожалуй, самая трудная среди всех прочих способов. Но то видение ситуации, которое приходит по истечению хотя бы полугода жесткого следования предложенному способу, несравнимо ни с какими иными достижениями.
Увидеть реальность, увидеть ситуацию такой, какой она является на самом деле, мешает человеку его собственные представления о другом. Он больше находится в своих предположениях, в своих расчетах и объяснениях происходящего, чем устремляется к другому. Он не видит и не слышит его побуждения, его доводов, его желаний и настроения. Особенно в противопоставлении, когда мнение супругов расходится, объективность восприятия другого сводится к минимуму и резко возрастает акцент на своем представлении, а, следовательно, на своем объяснении поведения другого, тогда закономерно за безобидными словами другого услышать как бы сознательное разрушение, за действиями, утверждающими доброту отношений, увидеть скрытый умысел, хитрость и какой-то подвох.
Освободиться от этих негативных проявлений самоутверждения невозможно вне конкретного действия, требующего обратного поведения.
В этом заключается первая глубина смысла способа работы — принять ситуацию. Вторая и третья будут открываться по мере прохождения опыта работы.
Удивительные открытия происходят во взаимоотношениях с детьми. В этом случае принять ситуацию означает оставить ее так, как есть, не пытаясь ее переделать на свой лад. Вслед за этим приходит способность видеть, что происходит с ребенком, кто он по характеру, по внутренним стремлениям, как он воспринимает действия взрослых и как видит он свои действия. Ребенок никогда не несет в себе сознательного зла. Если в его поведении родители видят злое, значит нужно понять, где в нашей душе находиться та призма, которая бессознательно переворачивает восприятие действий ребенка как зло. Вслед за таким пониманием приходит опытное знание правильного отношения к детским поступкам.
Принять ситуацию, значит, прекратить суету. С течением времени приходит умение всегда принимать правильное решение. Оно приходит как откровение, ложится в сокровенные глубины человеческого "я", туда, где концентрируются важнейшие открытия жизненного опыта. Видение ситуации, которое приходит, если ее принять, всегда связано с внутренней тишиной. Молчит требование, молчит самоутверждение, молчит со-отношение. В этом молчании и рождается то, что люди называют мудростью.
Из книги "Шесть сотниц" о. Петра Серегина
О наших взаимоотношениях
Отношения ближних к нам устраиваются Промыслом Божиим до мельчайших подробностей. Зачем же нам роптать и обижаться?
Мы веруем, что Господь Всеблагий и Премудрый. По Своей благодати и премудрости Он дает каждому из нас жизненный крест, т.е. жизненную обстановку в соответствии с характером и особенностями каждого как путь кратчайший и наиболее легкий ко спасению.
Любящими нас и ненавидящими нас управляет Промысл Божий к общему нашему благу — духовному преуспеянию.
Высочайшая любовь Божия через любовь любящих нас влечет нас к подражанию и основному познанию любви. А через дела ненавидящих нас Господь приводит любовь нашу к высшему совершенству через самоотвержение, через любовь к врагам.
Счастливы те (по-человечески), которые любимы и любят любящих их. Но которые любят врагов своих, те блаженны, ибо в них совершилась любовь Божия (через исполнение заповеди).
В них — Царствие Божие. Поэтому Подвигоположник Господь Сам плещи Свои дал на раны и ланиты на заушения, научая и нас тому же: кто ударит тебя в одну ланиту — обрати под удар и другую.
Так Он руководит и жизнью нашей через крест наших обстоятельств. Этот крест мы должны нести с радостью, если хотим быть истинными детьми Его и сонаследниками.
Еще о жизни сердца. По тому, как наш ум и сердце занимает какое-нибудь событие или обстоятельство, мы должны судить о состоянии нашего сердца. Хорошо, если эти стойкие переживания укрепляют нас в вере и благочестии, и худо, если разрушают мирное устроение нашего сердца и повергают его в смущение.
Если и после похвалы нам слышится лестный голос и вспоминается человек, принесший лестные слова похвалы, — значит сердце болеет тщеславием. Тот же самый недуг обнаруживается, когда мы долго печалимся, если нас порицают и клевещут на нас.
Если мы расстраиваемся оттого, что не исполнили наши желания – болеем своенравием, может быть, и сластолюбием (ласкосердием).
Таким образом, по тому, как внешние обстоятельства приковывают наш ум и сердце сильным длительным чувством, узнаем наши страсти, привязанности и др.
Только то можно считать благовидным, что не создает нам препятствия к молитве, не является преградой между нами и Богом, к Которому мы обращаемся с молитвой. Обнаружившиеся страсти надо отмечать и вести с ними немедленную борьбу, искоренять их. Таким образом, все наши неприятности и мнимые «враги» наши весьма помогут нам в деле самопознания.
УПРАЖНЕНИЯ ДЛЯ САМОНАБЛЮДЕНИЯ
Упражнение 16
Читаю свои записи (страницы дневника, наброски, рассказ, стихи).
Вопрос 1. Откуда струится тихая радость? Самолюбование?
Вопрос 2. Если мне хочется быть в этом состоянии долго, хочется, чтобы не кончались мои записи, то почему?
Упражнение 17
Читаю о любви, об отношении к семье — какими они должны и могут быть.
Вопрос 1. Читая, вспоминаю ли я одновременно и свои отношения?
Вопрос 2. Вспоминая, что я сравниваю с идеальным состоянием любви — свое отношение к другому или его отношение ко мне? На чем акцентировано мое внимание — на поступках другого, на ощущении: вот как он, другой, должен поступать — или на поступках своих, на озарении, что я не так отношусь к другому?
Вопрос 3. Если во мне работает первое, понимаю ли я, что это такое? Возникает ли чувство жалости к себе? Понимаю ли я, к каким последствиям в наших отношениях оно приведет? Возникает ли острое желание, чтобы другой в своих поступках соответствовал моему идеальному образу? Возникает ли желание донести до него, внедрить в него правильное состояние любви ко мне? Понимаю ли я все последствия такого своего желания?
Вопрос 4. Если понимаю, почему же не к себе поворачиваю всю работу сознания неправильных состояний, неправильных поступков? Разве чтение дано людям не для того, чтобы себя изменить, а не других перестроить по своему образу и подобию?
Вопрос 5. Разве возможно другому помочь измениться, не изменившись прежде всего самому? И разве действительная помощь состоит в стремлении изменить другого?
Вопрос 6. Неужели возможно измениться самому, если во мне есть требование, чтобы другой соответствовал моим ожиданиям?
Вопрос 7. Почему же я не устремляюсь в любви к нему, а требую любви от него?
Вопрос 8. Читая эти вопросы, прочитываю их механически или останавливаюсь, вглядываюсь в себя и действительно отвечаю на них? Если ничего этого не делаю, зачем тогда я все это читаю?
Упражнение 18
Другой делает что-то, что мне не нравится. Вижу в нем невежду, или глупого человека, или бестолочь, или лентяя, или слабовольного, или неряху, или… Не просто вижу, а всем собою переживаю ощущение, которое разворачивается во мне: раздражением, досадой, смешанной с иронией, или презирающим отношением, или неприязнью, или отвращением, или омерзением — в одних случаях тонким, едва заметным, в других — явственным и сильным, рождающем глубокое отторжение другого от себя. Одновременно с этим — чувство досады и озлобление на себя или на свою судьбу: "С этим человеком мне еще жить?! И каждый день видеть это?! Чувствовать к нему то, что чувствую, и оставаться рядом с ним?!" И немедленная жалость к себе, пронизывающая, до боли сжимающая душу.
Вопрос 1. Есть очень сильная, внутренняя акцентированность на негативном, отрицательном в другом, настороженная готовность немедленно зацепить, уловить всякое отрицательное проявление. Сознаю ли я эту свою настроенность на худое другого?
Вопрос 2. Почему такое движение становится центральным движением моего отношения к другому?
Вопрос 3. Почему в глубине души — под раздражением, под досадой, под неприязнью — возникает чувство особой сладостности каждый раз, когда я улавливаю другого в его несовершенстве? Это торжествование, смешанное с неприязнью, а иногда и с болью за него и жалостью к нему — что это?
Вопрос 4. Почему же нет устремленности ко всему светлому в другом?
Вопрос 5. Любя другого, прощаю ли я ему его худое? Разве не в этом прощении заключается одно из свойств любви?
Вопрос 6. Почему же не ищу я этого свойства в себе? Почему отдаюсь противоположному?
Вопрос 7. Указать другому его плохое — разве в этом заключается помощь? Разве помощь не в том, чтобы принять другого таким, каков он есть и помочь ему своей любовью? Возможно ли эту работу сделать без любви?
Вопрос 8. Разве возможно помочь, не простив?
Вопрос 9. Если не прощаю, почему у меня нет об этом скорби к Богу? Почему не печалюсь Богу за себя такого(ую)? Почему нет покаяния?
Глава восьмая. ДОВЕРИЕ
Не каждому можно довериться — учит нас опыт общения с людьми. Поэтому каждый раз при встрече с незнакомым человеком мы внимательно присматриваемся к нему и начинаем разговор с чего-то такого, что не касается нас самих. Мы боимся себя раскрыть. Эмоциональные переживания сдерживаются. Радость становится неполной, удивление — скрытым, восхищение и восторг едва проявляемыми. А если мы смутились, если попали в неловкое положение, если оказалось, что мы неправы… Поднимаются все резервы владения собой для того, чтобы скрыть свое смущение, чувство неловкости. Выйти из положения, и, глазом не моргнув, сделать вид, что ничего не произошло.
А если довериться? Не играть роль, а быть тем, кто я есть в данный момент — смущенным или удивленным, радостным или озадаченным. Не пытаться скрыть себя, не делать столько усилий, чтобы непременно и всегда представать перед другими на высоте положения.
Стоит представить себе, что это предложение будет принято всерьез, как становится страшно. Раскрыться, предстать перед другими в своем настоящем виде?
Но почему же так боязно себя настоящего обнаружить? Потому что это настоящее не совпадает с тем, каким хочется быть в глазах людей.
В таком случае мы обманываем и себя. Это перед собою, перед своим образом себя идеального, перед самолюбием и чувством собственного превосходства мы каждый раз видим свое несовершенство. Но, едва увидев, мы делаем все возможное, чтобы смять, закрыть это видение, выбросить из памяти обнаруженную разницу. Ведь только в этом случае нам удастся сохранить развеселое выражение лица и делать вид, что ничего не произошло.
Мы стараемся уверить прежде всего себя, что ничего не произошло. Удалось ли нам уверить в этом окружающих, мы часто и не знаем. Нам кажется, что удалось, одним своим видом удалось стереть в их памяти только что наблюдаемое ими действие. Лишь спустя некоторое время из случайных замечаний людей мы неожиданно для себя узнаем, что мнение собеседников о нас складывалось независимо от наших ухищрений. Они-то видели то, что происходило на самом деле, включая и наше желание показать, что ничего не произошло. Вот когда наступает время всерьез задуматься, чем же мы заняты в нашем повседневном общении с людьми.
Увы, вместо наблюдения за собой, мы вынуждены броситься на борьбу с чувством досады. И опять незаметно для себя входим в выполнение все той же задачи – сделать вид, что ничего не произошло. Изгнать из памяти знание факта, что люди разобрались в наших уловках.
Сохранить уважение и признание со стороны людей. Это стремление настолько велико, что с какого-то момента мы начинаем жить в постоянной иллюзии, настолько доверяясь своим ощущениям, что перестаем видеть происходящее в действительности. Каким на самом деле видят меня люди это игнорируется. Более того, возникает болезненное ощущение каждый раз, как только приходит на ум мысль о существовании реального отношения людей ко мне. Все самолюбивое существо мое не желает принимать этого факта. Сопротивляясь этому, я ищу способы сохранения своего внутреннего устроения. «Ну и пусть. Я знаю, что ничего не произошло». Стоит только поверить в это самому, и на душе становится спокойно.
Так самоутверждение создает механизм внутреннего равновесия. Человек как бы замыкается в своих оправданиях, и ему уже нет дела до всего остального мира.
В близких отношениях и, особенно в семье, это проявляется еще отчетливее. Замкнуться в своих оправданиях — значит сохранить, законсервировать в себе навыки всех поступков, которые окружающие не принимают. А не принимают они по одной причине — потому, что поступки эти приносят боль и разрушение отношений с ними. Не принимая эту боль и это разрушение, окружающие не принимают и их источник — человека с его худыми действиями и словами. Удивительно, именно с этим неприятием со стороны окружающих мы пытаемся бороться сами в себе, чтобы избавиться от болезненного признания, что несем в себе видимые окружающими несовершенства. Боязнь признаться в этом перед домочадцами, в конечном счете, превращается в боязнь признаться в этом и самому себе.
Отсюда в сложных ситуациях такая интенсивность работы по восстановлению душевного равновесия, которое однажды приводит к состоянию полной безмятежности, легкости ощущения себя и всех возникающих обстоятельств. В этом состоянии человек свободен от раскаяния, чувства вины, приводящего к покаянию и изменению, на душе и на глазах такого человека как бы глухая маска с розовыми очками, которая любое происходящее действие трансформирует в безмятежную радость по поводу себя.
Однако нет поступков, которые исходили бы не из сознания человека. Если сознание эгоистично, то в поступках оно не сможет проявлять себя бескорыстно, в каждой минуте общения с людьми основу действий будут составлять корыстные, самолюбивые мотивы. Эти мотивы со стороны часто видны и не всегда приятны. Человек с ярко выраженным эгоистическим сознанием в себе такие проявления, возможно и не заметит, но с легкостью и наблюдательностью обнаружит в других, и всегда отнесется к этому с неприязнью. Именно по этому же свойству любой другой — знакомый, друг, супруга или супруг — являются для нас обнаружителями наших худых действий. Это обнаружение может происходить подчас в очень неприятных для нас выражениях и поступках, но ничего не поделаешь — нужно принимать, потому что каждый такой обнаружитель реализует это умение помогать другим разными путями.
Недоверчивость — это один из способов убегания от собственных недостатков. Благодаря этому свойству, все, что компрометирует человека, он пытается как бы сохранить в тайне. Так с годами в душе складывается тяжелый груз. О нашем характере, нраве знает немного людей, лишь те, по отношению к кому он, характер, проявился. И есть глубокая надежда, что люди эти будут молчать. А уж сами мы и подавно будем тщательно скрывать правду о себе.
Всякая, даже на мгновение допускаемая мысль, что свойства характера, особенно скрытые, могут стать явными, острой болью сжимает душу. Так вот откуда эта боязнь любой доверительности! Она не принимается всем существом человека, поскольку существо занято самоутверждением и все худое, или, на наш взгляд, недостойное в себе тщательно скрывает от людей. Трагедия заключается в том, что, мучаясь проблемой, как это скрыть — оно одновременно не может не проявлять своего характера в поступках. А когда он проявляется, остается делать большую работу, чтобы любыми способами оправдаться перед людьми и перед собой.
А если не оправдываться? Если оставить все так, как есть? Тогда нужно остановить стремление в каждом общении с другим человеком, и особенно с женой или мужем быть на высоте положения. А это значит смириться с тем, что могу сказать нелепость и потому предстать перед другим нелепым, сказать глупость и предстать глупцом, не понять простую мысль и предстать тугодумом, услышать новое для себя и предстать отсталым, не догадаться и предстать неразвитым, не расслышать и предстать глухим, провиниться и предстать виновным, проиграть в споре и предстать проигравшим…
Удивительно, но самоутверждение именно всего этого и боится. Поэтому оно бежит от доверительного общения. Вместо этого оно находится в постоянном поиске и отработке способов сохранения положения себя в семье.
Так, на любое слово, уличающее меня, находится объяснение. Ум настолько уверен в своей непогрешимости, что в этой игре оправдания на ходу находит объяснения и искренне верит им. Он полагает, что все эти объяснения существовали до совершенного мною проступка, а вовсе не придуманы им сейчас. Но главная уверенность заключается в другом — в том, что сам поступок правилен, поэтому остается только найти ему объяснения.
В этой работе по сохранению собственного положения человек обычно не остается в настроении защиты. Следуя принципу "лучшая защита — нападение", он незаметно для себя приходит в состояние постоянной готовности уличения другого в его худом. Все, в чем боится предстать перед другими сам, он активно стремится увидеть в других, увидеть их нелепыми, глупыми, отсталыми, неразвитыми, глухими, виновными, проигравшими… И каждый раз испытывает при этом особенную, внутреннюю радость и удовлетворение. Давно замечено — там, где есть такое стремление, результат будет. Сознание сумеет так повернуть призму восприятия, чтобы желаемое увиделось. В результате, в каждом общении в угоду собственной удовлетворенности человек культивирует в себе низводящее, снисходительное и порой насмешливое или ироничное отношение к другому. Именно это отношение и становится главной основой недоверия.
Замечалось ли когда-нибудь, что недоверие появляется всегда в одной и той же ситуации, когда другой начинает занимать превосходящее положение? Супруг или супруга высказывают глубинную догадку, которая не согласуется с моими представлениями о ситуации. Чтобы сказанному поверить, принять и руководствоваться этим в собственных поступках, нужно поверить, принять, что с другой точки зрения ситуация может выглядеть по-другому и что видение супруга или супруги не менее ценно и значимо, чем мое. Особенно нужно принять последнее. Вот здесь и начинается сопротивление, неприятие другого, способным видеть ситуацию отличным от моего образом. И тогда всем существом своим я начинаю не доверять другому.
В этом чувстве одновременно смешиваются неприятие и недоверие. При этом невозможно разобрать, чего больше. А причина простая — второе без первого возникнуть не может. Основой недоверия является неприятие другого лучшим меня, более богатым, мудрым, более чистым душевно, более любящим, чувствительным и тонким, более интуитивным, трезвым на ум, разумным, верующим, терпеливым, смиренным, более церковным, более духовным.
Недоверие между супругами или близкими людьми всегда более выражено, чем в отношениях друзей, товарищей или сотрудников по работе.
— Я ведь знаю его (её), как свои пять пальцев. И как ест, знаю, и как спит, знаю. И как поведет себя в той или иной ситуации.
Увы, нередко с этим знанием не бывает главного — любви к другому, то есть способности открывать каждый день в другом новое и жить радостью этого открытия. Вместо этого присутствует упрямая уверенность, что каждое движение другого предсказуемо с точностью до ничтожного процента, что свойства другого, его потолок заранее известны и много раз проверены. Такое восприятие супругами друг друга с годами становится устойчивым, так что ни один из них уже не желает менять его. Я узнаю другого всегда в том, что я уже знаю о нем.
Развитие другого в моих глазах останавливается. Я не только не вижу, но и перестаю предполагать в нем главное движение жизни — преображение. Всякая новизна вызывает во мне усмешку, иронию, обижающую его снисходительность и критичность. Порой я объясняю ему, "как на самом деле бывает" или "как должно быть", и тогда всё сказанное им или ею начинает выглядеть в сравнении с моим объяснением детским лепетом.
В этой неготовности принять другого таким, каков он есть, пусть ошибающимся, но идущим своим путем открытий, озарений и осмыслений жизненных событий, я становлюсь решающим препятствием в его движении и росте. В атмосфере моего низводящего отношения ему, другому, оказывается невероятно трудно, а иногда и невозможно, обретать в себе новое.
— Сиди уж, куда тебе с твоими способностями…
И он (или она) сидит, первое время от обиды кусая губы, а с годами всё более смиряясь с собственной никудышностью или начиная искать применения себе где-нибудь за пределами семьи — на работе, в кругу друзей и товарищей, там, где слушают, принимают и верят. Современные мужья просто уходят в запой, пытаясь убежать от осознания краха своего достоинства в собственной семье, пытаясь заглушить свою потребность в любви и признательности со стороны жены. Современные жены уходят в ожесточение, неприязнь и, в конечном итоге, ненависть до немедленного развода, до глубокого бессилия, как с таким мужем жить. Иногда такой характер отношений начинает быть взаимным, и тогда супруги вступают всякий раз в привычную перебранку и, в конечном итоге, в постоянные жесткие разборки друг с другом.
Недоверие другому не проходит бесследно и для самого недоверяющего. Атмосфера низведения, создаваемая им, начинает ставить серьезные препятствия и его собственному нравственному и духовному развитию.
Всякое низведение есть разрушение не только отношения другого ко мне, но и моего отношения к другому, поскольку день за днем, слово за словом вытесняется из сердца чувство любви. Вместо него приходит привычная снисходительность, равнодушная привязанность или скучная смиренность со своей судьбой, или ожесточение. И это состояние некоторые люди по странному недоразумению называют зрелой супружеской жизнью.
Погасив своим недоверием движение другого, я закрываю в нем путь обретения любви, прежде всего ко мне. Со временем недостаток этой любви будет осознан, мне будет остро не хватать поддержки, глубокой веры в меня и мои возможности. И я не смогу получить от другого всего этого, потому что покрытые пеплом угли не могут дать жара, а солнце, затянутое облаками, перестает греть. Тогда, может быть, придет сознание глубокой вины перед тем, кто со всей щедростью желал в день свадьбы навсегда быть для меня самой верной, самой большой опорой в жизни.
Потребность опоры обычно испытывается нами в трудные минуты. Для другого это минуты серьезнейшего испытания, потому что вера от него требуется двойная, преданность утроенная, а любовь безграничная. Откуда же возникнет всё это в другом, если из года в год оно мною гасилось, или жило и теплилось, но без моей поддержки, без моей любви.
Но еще задолго до наступления решающих событий, незаметно для себя и для другого, я начну терять скорость собственного восхождения к заветной цели — любви к другому. Восхождения — значит, становления себя другим.
И здесь, оказывается, далеко не просто принять это новое знание. Немедленно возникает сомнение — прав ли я, на верном ли я пути? Даже самые глубокие разумения приходят на грани сомнения.
В эти минуты поддержка любимого и близкого человека становится незаменимой. Вера другого в мое движение, в мой успех, в мое становление — это источник великой силы, без которого жизнь человека поглощается пучиной быта, суеты и однообразия так же быстро, как быстро снимается налет влюбленности вскоре после свадьбы.
Отсутствие доверия в ежедневном общении постепенно превращается в отсутствие веры в другого. Одно из самых таинственных явлений любви — вера — обладает неиссякаемой силой поддержки другого в любом его состоянии — в радости и в печали, в счастье и горе. Спокойной уверенностью за другого она наполняет того, кто верит. В этом тонком и непередаваемом словами чувстве есть свой ритм, размеренный и спокойный ритм. Через неё приходит чувство постигаемости сокровенного смысла человеческой жизни — своей жизни. Как вера в Бога знает, что Бог есть, так и вера в другого знает, что в нем есть образ Божий. Супруги тою же верою обращаются друг в друге к образу Божию. Одною и той же верою человек знает и Бога, и образ Божий в другом. И заповедей две, но об одном и из одного – о любви к Богу и любви к ближнему. И потому вторая заповедь не может быть без первой, а первая, если исполняется людьми, непременно проявляется во второй, поскольку обе заповеди имеют один источник — любовь. Так и чувство Бога и чувство образа Божия в человеке имеют один источник — веру. Увы, осознание этого, обладая непредсказуемой силой, в первые дни своего становления необычайно хрупко. Каждое небрежное движение, каждое разрушительное действие гибельно для него.
Что же делать? Как пойти к освобождению в супружеских отношениях от уничтожительного действия самоутверждения? Есть ли пути к этому?
Есть!
Однажды встретились три человека и стали поверять друг другу самих себя. Один рассказал о себе самое безобидное, коснувшись лишь поверхностного слоя. Другой сделал больше и открылся на более глубоком уровне. Третий рассказал о себе самую глубину, самую суть.
Общение поначалу всегда пронизано противоборством. Поначалу мы как бы прощупываем друг друга: а что я могу другому раскрыть? Какой уровень доверительности могу проявить сейчас? И только там, где я встречу со стороны другого ответную доверительность, то есть услышу нечто такое, что не рассказывается каждому встречному, я почувствую, как повернется что-то во мне и я смогу уже рассказать подобное же о себе. А пока он не рассказал, я не могу, мне что-то мешает. И больно, и тяжело, и вообще, стыдно об этом рассказывать.
Кто же он — этот третий человек, тот, кто сумел первым выйти на столь глубокий, казалось бы всегда сокрытый уровень рассказа о себе самом? А это и есть доверительный человек. Оказывается, там, где проявляются такая простота и доверительность, они рождают вокруг себя доверительность ответную. Но выйти на такой уровень необычайно трудно. Начать первым поверять другим себя таким, каков ты есть, говорить о том, о чем никогда и никому не рассказывалось, что хранилось под семью замками и семью печатями, сложно. В то же время, каждый несет в себе эту тайную жизнь своих корыстных оснований, проступков, мыслей и желаний, признаваться в которых для самолюбия страшно, стыдно, но которые были и, может быть, до сих пор остаются в его жизни, будучи известны только ему и возможно еще кому-то, кто наблюдателен и догадлив. Но никто больше об этом ничего не знает.
А что случится, если попробовать рассказать об этом в группе в два, три, пять человек. Оказывается, это трудно, почти невозможно.
Но собрались трое и стали поверять друг другу свои тайны. И кто-то из них сумел просто сказать о себе: "А знаете, я однажды пережил вот что… и был в этой ситуации таким…" Тогда второй неожиданно откроется на это и пойдет говорить на таком уровне глубины, от которой дух захватит у третьего…
Это очень сильное ощущение — встреча с сокровенными чувствами и истинным отношением другого. Если кто-то встречался с этим, знает, как вдруг начинает кружиться голова от того, что другой сумел такую откровенность сказать в присутствии третьих лиц. Кружится от того, что разом всплывает аналогичное свое, мощной волной поднимается из самых глубин, но не знаешь, сможешь ли об этом сказать. Прорыв происходит неожиданно. Только ловишь себя на том, что уже говоришь. Важно не поддаться соблазну приврать, не начать приукрашивать или смягчать рассказ. Тогда происходит удивительное. Три человека, войдя в общение, начинают сближаться. В этой взаимной откровенности, во взаимном проговаривании вслух прежде скрытых поступков и свойств, они выходят на взаимоприятие, на взаиморасположение — выходят в благожелание друг ко другу. С этой минуты истинное человеческое единодушие становится их свойством.
Это необычное чувство, которое нельзя ни передать, ни пересказать, которое можно только пережить, пройдя перед этим состояние полной и глубокой правды о себе самом. Всё дальнейшее движение будет уже движением доверия.
Попробуйте в жизни, в обычных встречах с людьми начать рассказывать о себе. Рассказывать непосредственно о том, как я попал в такую ситуацию, каким был в ней, что совершил. Бывают трудные моменты, когда так просто рассказать не получается — язык не поворачивается, слова исчезают, дыхание пропадает. Тогда расскажите о себе от третьего лица.
— Знаете, однажды я встретил человека, который попал в ситуацию (рассказ о ситуации) и в этой ситуации был (каким он был) и сделал (что конкретно сделал).
Вы почувствуете, как в следующий раз легче будет рассказать об этом же уже от первого лица.
Самое, пожалуй, удивительное в этой вполне обычной работе над самим собой заключается в том, что в проговаривании, где скрытое становится открытым, проходит необходимость что-то скрывать, потому что тайное становится явным. А в этом тайном, к сожалению, нередко скрыты самые худые стороны нашего "я". Если скрытое сохраняет себя, худые стороны нашего нрава, характера остаются в нас, проявляясь в самых неожиданных ситуациях. Они не уходят. А в проговаривании вслух появляется возможность отпустить их, дать им уйти. Возможно также освободиться от них в Таинстве Покаяния. Но есть немало людей, которые приносят свое худое на Исповедь, а сами лучше не делаются. Потому что несовершенное покаяние и боязнь за себя перед людьми пускает глубокие корни в душе человека, а в своих продолжающихся отношениях с людьми он сохраняет эти корни и продолжает быть скрытым и сдержанным в общении, тем самым закрепляя в себе давно сложившийся навык.
Если же человек начинает трудиться над покаянием в своих отношениях с Богом и проговариванием худого в отношениях с людьми, то к нему приходит удивительное человеческое свойство — простота. Где скрытность, там всегда либо хитрость, либо актерство, шутовство или какая-нибудь другая игра. Но где простота, там нет тайны, нет внутреннего желания что-либо скрыть. Со временем обнаруживается, что скрывать в себе человеку нечего. Красивое, чистое становится еще лучше на виду у всех. А негативное, обнаруженное перед людьми, начинает исчезать. Давно известно, что мы совершаем плохие поступки до тех пор, пока их удается скрывать. Но если перед собой мы поставили задачу: всё скрытое проявить, худому некуда будет спрятаться. Тогда оно начинает покидать нас.
Если я перестаю бояться за себя, если не пытаюсь скрывать своей неловкости, глупости, незнания, несообразительности, непонимания, если я начинаю доверять людям, и доверием обращаюсь к их настоящему, доброму, то появляется свобода высказывания, свобода мыслей, свобода творчества. Пока такой свободы нет, творчества как такового, Духом исполненного творчества, быть не может.
Более того, даже там, где мы остаемся наедине с собой, садимся за стол, берем лист бумаги и начинаем писать, оказывается, и здесь без доверия себе, без снятия страха проявить себя глупым, недалеким, неспособным, творчества не будет. Если этого нет, едва человек начнет работать, как яркая и неожиданная мысль родит чувство сомнения. "Полно, мне ли дерзать на такие обобщения, мне ли постигать такие глубины, тысячи людей думают и решают по-другому, а я…" Начинается соотнесение и возникнут барьеры, которые запрещают творчество.
Особенной бережности к себе требует интуиция. Тонких касаний её крыльев не сможет услышать самоутверждающийся человек, не сможет, потому что не дано ему слышать другого, он слышит только себя.
А путь открытия в себе интуиции, тем более, духовной интуиции, один — доверие интуиции другого. Лишь научившись доверять, чутко улавливать и видеть интуитивную нравственную и духовную правду другого, можно научиться слышать и различать в себе это тончайшее движение сокровенных глубин нашей души и духа.
Как же прийти к этому высокому состоянию?
Покаянием и открытым общением с ближними. Это и простой, и трудный одновременно путь к себе и ближнему. Но другого нет.
Попробовать в общении с женой или мужем начать говорить о том, что обычно мы пытаемся скрыть, о чем обычно умалчиваем. Например, в какую-то минуту я почувствовал себя профаном, в другую — что-то не знающим, в третью — уловил свое тугодумие. Об этом и сказать. Сказать, что я не знаю, или что чувствую себя профаном, или что в своей настойчивости вел себя глупо. Что много раз уже слышал от неё (от него), что не так нужно делать, но поступал по-своему. А теперь понял, разобрался и вижу, что он (она) права — и об этом сказать другому, просто, ничего не смягчая.
Более того, часто возникает момент, когда другой высказал неожиданную мысль, которая поразила меня: "Надо же, так сумел(а) сказать?" Могу ли я об этой радости сказать вслух? Признать, что я так не подумал(а), так не сумел(а) догадаться. Признать спокойно и открыто: да, я был(а) ниже, потому что не смог так точно и ясно увидеть, так сказать.
Или же я по-прежнему, там, где я не слушаю её советов, все делаю по-своему. И, уже совершив, понимаю, что она была права. Я пришел к тому, о чем она предупреждала. Стул сломан, затуплено сверло, стекло разбито… А она говорила мне, что если буду так держать дрель, сверло сломается. "Не сломается," — говорил я и продолжал крутить. Однако сломалось. Главное в эту минуту не раздосадоваться на сверло, потому что досада будет адресована на самом деле не к сверлу, а к жене, оказавшейся правой. Что мешает повернуться к жене и сказать: "Ты была права. Прости меня", — так просто и свободно признаться в своем глухом упрямстве.
А ведь это и есть самое честное и чистое отношение к себе и к другому. Одновременно это и самое правильное восприятие ситуации, свободное от угодных мне искажений. Научиться так просто и открыто видеть всё происходящее вокруг — вот задача.
