Слушать, внимать – это одно действие.
Совсем другое – свое сравнивать с тем, что мне говорят. В результате возникает с чем-то – согласие, с чем-то, наоборот, — несогласие, а что-то третье расширяет мои представления.
Нередко супруг или супруга говорит мне нечто такое, с чем я еще не встречался и в личном опыте не пережил.
Так будет во всякой семье. Уже потому, что двое, соединенные в браке, пришли из разных семей, они имеют разные обычаи и традиции, принесенные каждым из своей семьи. В этих обычаях может быть немало полезного и правильного. Разве что всегда непривычного, но и только. Больше того, каждый имеет непохожий на другого жизненный опыт, неведомый другому.
Третье – супруги разнополы и восприятие мира у них разное. В супружестве оно должно стать взаимодополняющим. Этому-то и нужно еще научиться.
Наконец, каждый супруг уникален как человек, как чадо Божие, и Господь наделил его по Своей любви дарованиями особенными, неповторимыми. В супружестве эти особенности должны проявиться и принести в семью богатство человеческого нрава, которым семья совершится в лад и полноту.
Все это может оказаться для меня недоступным. Оно протечет через меня как вода через сито — зацепиться будет не за что. Потому что уникального в ней я не могу слышать, замечать, а часто и не желаю слышать или замечать. Ибо мое сознание занято вовсе не встречей с нею, а утверждением или подтверждением себя для себя. Я себя с нею сопоставляю и сравниваю, чтобы иметь четкое представление, с чем Я согласен, а с чем нет. Для меня важно определить свою позицию по отношению к сказанному. Для этого привычно и безотчетно включается механизм сопоставления, и складывается собственное мнение. Оно самоценно, ибо за ним всегда стоит утверждающее себя себялюбие.
В результате из сказанного целого я могу воспринять только часть.
Есть и еще одна причина неполного восприятия собеседника. Это моменты моих собственных напряжений или размышлений. Занятый самим собою, я всех ее слов не мог расслышать.
Если внимательно присмотреться к собственному состоянию в ходе всего общения с собеседником, окажется, что таких моментов переключения внимания с собеседника на себя очень много. Я слушал собеседника, но многое не услышал. Я прослушал. К сожалению, в таких случаях мне невозможно доказать, что я чего-то не услышал.
— Остановись, послушай, я ведь совсем о другом.
Но что-то упорно мешает эту остановку сделать. И лишь однажды случайно обнаружится, что мешает внутренняя установка — прежде всего себя донести другому. Даже там, где я слушатель, эта установка сохраняется как скрытый смысл моего отношения к говорящему.
Не отсюда ли энергия интонаций, давление голоса, напряжения памяти и ума, проявляющих себя в эти минуты особым, порой выдающимся образом. Действительно, в этом стремлении донести себя другому рождаются мысли, которым иной раз удивляешься сам, сравнения, поражающие своей точностью, факты, неожиданно и как бы блестяще воспроизводящиеся в памяти. Сопротивление собеседника рождает очень сложную гамму эмоций: от азарта игрока, не желающего сдавать позиций, до раздражения, досады и гнева на собеседника.
Неизвестно откуда появляется способность иронизировать, появляется и царственная снисходительность, и едкое обличение, и яд сомнения, и многое другое.
Только одного не будет во всем этом «блеске». Желания открыть обсуждаемое событие для себя ее глазами. И поэтому, сам того не сознавая, я не замечу в ней веры в то, о чем она говорит. Не замечу, что в каждой фразе она, по крайней мере, не сомневается, потому что она так видит, так чувствует, так думает. Не пойму, что если бы не было в ней этой уверенности в собственном видении мира, она не смогла бы говорить со мной открыто и легко.
Такая установка на себя как основа моего общения порождает и соответствующий механизм восприятия собеседника, сопоставление с самим собой. С этого момента и начинается подмена настоящего общения общением усекающим.
Что это такое? Собеседник в своем содержании всегда несет три составляющих. Одно — то, что я слышу. Второе — то, что прозвучало, но я не услышал. Наконец, третье, самое важное — его попечение. То есть, любой говорящий, за словами, которые он произносит, имеет еще попечение – либо о том предмете, о котором он говорит, либо о людях или делах, ради которых он говорит, либо ради собственного самоутверждения, либо ради Бога, чью волю он сейчас хочет узнать и ищет. Попечение это не всегда прямо выражается в словах или обычно не всегда ясно звучит, а чаще безотчетно для говорящего присутствует прикровенно. Но именно оно и составляет центр его жизни. Там, где на уровне попечений собеседники не слышат друг друга, там и возникают наиболее сильные напряжения, противостояния, вплоть до полного обессиливания и изнеможения друг от друга или, наоборот, впадения в непроизвольную досаду, ярость и ненависть друг ко другу. В то же время, если собеседники вслушиваются в попечения друг друга и слышат их, и откликаются на них, там начинается движение к единодушию. Даже если один из собеседников это делает, единодушие уже будет обретаемо. Сколь драгоценно это качество, мы узнаем из поучений преподобного Аввы Дорофея. Он называет единодушие матерью всех добродетелей. Потому что в нем зарождается в человеке всякая забота о другом. И этою заботою он развивается, чтобы совершать Заповедь Божию о любви к ближним.
Авва Дорофей, рассказывая о себе, дает нам почти недосягаемый образец деятельного отклика на нужды и попечения ближних, чем он и трудился над выполнением заповеди о любви к ним. Вот этот рассказ. "Когда я был в общежитии, игумен сделал меня странноприимцем; а у меня незадолго перед тем была сильная болезнь. И так (бывало) вечером приходили странники и я проводил вечер с ними; потом приходили еще погонщики верблюдов, и я служил им; часто и после того, как я уходил спать, опять встречалась другая надобность, и меня будили, а между тем наставал и час бдения. Едва только я засыпал, как канонарх будил уже меня; но от труда или от болезни я был в изнеможении, я не помнил сам себя и отвечал ему сквозь сон: хорошо, господин, Бог да помянет любовь твою и да наградит тебя; ты приказал, — я приду, господин. Потом, когда он уходил, я опять засыпал и очень скорбел, что опаздывал идти в церковь. (Тогда) я упросил двух братьев, одного, чтобы он будил меня, другого, чтобы он не давал мне засыпать на бдении, и, поверьте мне, братия, я так почитал их, как бы через них совершалось мое спасение, и питал к ним великое благоговение". Таков деятельный отклик святых. Мы же, слушая или читая о них, обычно оставляем прочитанное за границами своей собственной жизни и тогда, в повседневном общении, неправильный механизм обращения с ближними, а в данном случае слышания их, становится нередко причиной тяжелых переживаний, больших и малых ссор. Фраза супруги, схваченная не так, как она в действительности прозвучала, а так, как я ее понял, порой рождает во мне бурю досады и раздражения. И лишь после серьезного разбирательства выясняется, что я ее понял неправильно. С другой стороны нередки ситуации, когда такое разбирательство ни к чему не приводит, а лишь усложняет общение. Тогда со временем проявляется молчаливый супруг или супруга, несущий в душе боль непонятости и незаслуженно полученного обвинения, и, одновременно боль за другого, не менее страдающего от неверного истолкования услышанных слов. Эта, с обеих сторон переживаемая боль, приносит в семью напряжение отношений и унылую атмосферу. При этом приносит с собой, с одной стороны — сострадающее ожидание и молчаливость, и бесконечную раздражительность — с другой.
Но есть иное. Каждый, кто был в общении с детьми, знает об этом. Это иное присуще детям. Вот ребенок слушает интересный рассказ взрослого. Распахнутые глаза, полуоткрытый рот. Ребенок в эти минуты принимает взрослого таким, каков он есть — целиком, без какого бы то ни было сопоставления с собой.
Интересно, что взрослые тоже умеют так слушать другого. Однажды психологи поставили скрытую камеру в зрительный зал кинотеатра. Шел фильм, пользующийся особым успехом у зрителей. Зал был переполнен. Когда затем пленка была проявлена и снятые кадры появились на экране в лаборатории, исследователи увидели поразительную картину. Десятки распахнутых глаз, полуоткрытых ртов и устремленных к экрану лиц. В эти минуты ни о каком сопоставлении не могло быть и речи. Все, что происходило на экране, принималось как целое. Подобное же иногда происходит в театрах, концертных залах, картинных галереях, перед телевизором, видео, при чтении книг. Происходит иногда, потому что не каждому режиссеру, не каждому автору передачи или книги удается с первых же минут общения увлечь зрителей, слушателей и читателей настолько, что последние забывают о себе и безраздельно отдаются тому, что предлагают им с экранов, с полотен картин или со страниц книг. В эти минуты человек не замечает, где и как выключается механизм сопоставления, не замечает, потому что бывает увлечен.
Незабываемо состояние после каждого такого фильма, спектакля, передачи или книги. Что-то большое, бесконечно богатое, невыразимое словами несем мы в себе, всей душой испытывая состояние перерождения, становления себя другим. В эти минуты ни с кем разговаривать не хочется, одно только желание поглощает нас — побродить в уединении по пустым улицам, по тихим аллеям парков, посидеть в тишине комнаты. Удивительно, что в эти минуты с особенной силой начинаешь ощущать свою приобщенность к миру, сокровенную, благословленную Богом, глубокую связь с ним.
Мир дышит, благодатно живет. И это дыхание жизни чувствуется всею душою, каждой ячейкой сознания. В эти минуты понимаешь, что в твоей жизни произошло нечто значительное. Произошла встреча.
А в семье? Здесь состояние встречи знакомо каждой паре супругов. Когда-нибудь оно было пережито ими. Пережито не в опосредованном общении через книгу, экран или сцену, а в непосредственной беседе друг с другом. Действительное слушание рождает сокровенную тональность общения. Разговор и беседа текут не из стремления себя донести, но из душевной щедрости собеседников, глубокой расположенности их друг ко другу. Вряд ли сами они в эти минуты сознают, что с ними происходит. Напоенные чувством расположения, наполненности и востребованности друг в друге, они живут тончайшими переливами душевых движений. В эти моменты ни один из них не скажет, когда общение богаче — в молчании или в беседе. Они могут говорить на очень простые житейские темы и не в этом будет суть. Потому что суть в таких случаях заключается в истиной человечности ситуации слушания. Какая еще встреча может наполнять супругов столь же жизнеутверждающим чувством обретения целого.
Я не один. Нас двое. И мы одно. Доверительность другому и другого мне, тончайшая соединенность во взаимоподдержке и чувство полной защищенности в мире — все это становится бесценным достоянием супругов в каждой такой беседе, в каждой такой встрече.
При этом в таком общении само слушание также проходит два этапа — воспитания и осмысления. Только воспринимаются здесь не части, а целое, и потому осмысливаются не части, но целое. В этом принципиальная разница общения самоутверждающегося, рождающего атмосферу соперничества, и общения расположенного, в котором каждый утверждает другого и в котором действительно и впервые рождается сотрудничество.
Братолюбием друг ко другу любезными быть, заповедует нам Апостол Павел (Рим. 12, 10). Святитель Феофан Затворник раскрывает апостольские слова в трех расположениях сердца, которые необходимо обрести всякому христианину, тем более семьянину. Первое из них – "благорасположение, или ощущение удовольствия от присутствия и общения с другим. Сим чувством указывается сердечный союз. Он же есть верный и самый тонкий свидетель и признак любви истинной, полной, зрелой. Кому неприятно быть с кем, в тех и любви нет: они разъединены.
Второе – благожелание. Оно – естественный плод расположенности. Оно изъявляется участием во всем, что касается другого, сочувствием тому, принятием к сердцу, с соответственною тому радостью или болезнованием, и порывами на помощь и содействие. Благожелание обнимает все движения доброго сердца для других.
Третье – благопопечение. Истинное благожелание услаждается благом другого и порывается на помощь и содействие нуждающемуся, почему рождает из себя деятельное и заботливое попечение о благе другого".
Супружество дает неиссякаемую возможность осуществления всех трех проявлений любви друг к другу.
Когда мы столь подробно всматриваемся в механизм человеческого общения, может возникнуть одно сомнение – не убьет ли такое исследование самую жизнь? Когда мы вступаем в общение с другим человеком, что-то очень серьезное и часто не сознаваемое происходит с нами. Оно происходит само собой, неизвестно как. Да и почти не бывает таких моментов, когда бы мы задумывались над происходящим, когда бы мы начинали искать причины наших радостных или горьких переживаний. А если кто-то предлагает задуматься, сразу возникает охлаждающее — зачем? Разве это плохо – полнота переживаний, и не это ли полнота и есть по-настоящему жизнь? А если мы начнем разбираться в причинах наших переживаний, не возникнет ли ощущение сухости, объясненности каждого мгновения? Анализ убьет и иссушит полноту и богатство жизни. Придет скука и привязанная к ней тоска по непредсказуемому, зовущему необъяснимостью переживаний.
На первый взгляд эти доводы кажутся убедительными, но опыт жизненных впечатлений с годами рождает другое мнение. Однажды приходит понимание, что анализ бывает разный. Например, такой, который не только не выхолащивает жизнь, а, напротив, разворачивает скрытые, неизвестные до этого ее богатства. Возможно, это нельзя уже назвать словом "анализ". Это нечто другое — большее. Потому что в минуты, когда оно проживается, внутреннему взору открывается беспредельное. С этого момента я не просто верю, что жизнь в своих проявлениях бесконечно глубока. С этого момента я это знаю.
Глубина общения человека с человеком, глубина взаимопроникновения зависит от многих факторов. И, тем не менее, во всяком общении ведущим фактором остается сам человек, его готовность, его желание и умение выходить сразу на глубокое общение. Это не значит, что поднимаются трудные проблемы и высокие темы, требующие глубокого логического анализа или больших и серьезных обобщений. Разговор будет легким, пересыпанным шутками, неожиданными ассоциациями, будет искриться доброй иронией друг над другом, неожиданным смехом, мягко и незаметно переходящим в молчаливую сосредоточенность, а последнее снова прервано шуткой, казалось бы, разбивающей наступившую серьезность, а на деле, уводящую собеседников от разговора о чем-то третьем, логически-рассудочном, возвращающую их в непосредственность общения друг с другом.
Не уровень темы, не глубина раскрытия проблемы определяют человеческое общение. Более того, и то, и другое часто не имеют никакого значения. Есть множество семей, в которых тема разговора не поднималась выше бытовой повседневности, не выходила за рамки домашнего хозяйства, работы и бедного ассортимента развлечений, которые есть, например, в отдаленных от культурных центров селах. И, тем не менее, они знают полное и глубокое общение друг с другом.
Бытует мнение, что богатство человеческого общения зависит от эрудированности, образованности собеседников, от того, знают ли они или не знают современных художников, знакомы или нет с произведениями классики, следят или нет за ходом развития современной мысли, разбираются или нет в современной прозе или поэзии, в ведущих научных идеях и т. д.
Отсюда невольно формируется образ будущего жениха или невесты, умеющего вести беседу на высоком одухотворенном уровне, начинается поиск такого общения, рождается желание самому стать способным к таким разговорам. Отсюда появляется стремление наполнить квартиру книгами, репродукциями, журналами, музыкой, техникой и т.д.
Но… квартира может быть наполнена удивительными творениями человеческого разума, сами супруги могут быть интереснейшими собеседниками в кругу друзей, на работе, просто на улице… Только не дома. Вся эта огромная информация, которую каждый из них содержит в себе и несет окружающим людям, оказывается совершенно не нужной в общении их друг с другом.
Чего-то другого, по человечески простого, ласкового и любящего хочется дома. Не нужно блистать эрудицией, не нужно глубоко разбираться в проблемах, нужно просто побыть в щедрых лучах человеческой заботы и внимания друг к другу.
Нужно хоть один час побыть в атмосфере душевного единства, взаимоподдержки, чтобы, вдохнув эту живительную силу человечности, нести ее другим людям. Тогда рождается чувство тыла, наполняющее спокойной уверенностью каждого из супругов. Лишь испытав, человек начинает понимать, какой укрепляющей силой обладает это чувство.
Есть такое выражение: жизненное пространство. Оно может быть пустым или наполненным. Его нельзя наполнить информацией, оно наполняется только теплом человеческого участия. Обрести в семье душевное единство, значит прийти к заполненности жизненного пространства таким теплом.
Движение к душевному общению начинается с умения слушать другого. Можно выделить три уровня общения; информативный, человеческий и причинный — три уровня слышания.
Там, где присутствует стремление донести себя другому, люди неизбежно впадают в информативное общение. В этом случае собеседник, обладавший своей индивидуальностью, как человек исчезает. Он становится для меня, грубо говоря, либо источником, либо приемником информации. В обоих случаях во мне работает потребительский смысл. В первом мною стяжается информация, во втором — его расположенность ко мне и уважение.
Совсем иное на человеческом уровне общения. Здесь центральным, на чем сосредотачивается мое внимание, является состояние души собеседника.
…Она пришла с работы молчаливая, подавленная каким-то трудным, мучительным переживанием.
— Что-то случилось?
— Да так…
Около часа она молчала. Переоделась, наскоро приготовила ужин, позвала всех к столу. Тягостно тянулось время. Дети притихли, проглотив свои порции, убежали в комнату.
— Что-то на работе?
Она стала говорить. Со слезами в голосе, прыгая от фразы к фразе, путая мысли и не умея подобрать нужные слова. Странно, но в эти минуты не возникало требования к ней — говорить связно. Логичность и законченность речи были не важны. Волновало другое — ее переживания произошедшего. Не рассудком это улавливалось, но собственным расположением души. Тогда начинало слышаться каждое движение ее внутреннего состояния, сопровождающее ту или иную фразу, те или иные слова. И в ответ рождалось сострадающее участие, щедро наполнявшее каждое слово теплом и лаской сопереживания. Успокаивала ее именно эта одушевленность слов, а не сами слова. Только нам двоим в эти мгновения было понятно, насколько схваченное, уловленное нами движение человечности было больше, богаче и насыщеннее, чем все сказанное с обеих сторон.
Подобное же происходит с матерью, когда она склоняется к колыбели, где плачет и мечется ребенок, еще не умеющий говорить, но к чему-то зовущий свою мать. В сердечном напряжении, с мучительной тоской по чему-то, спящему в себе, мать приникает к ребенку и вдруг начинает понимать, всей собою знать, чувствовать, о чем он ее просит. Если вы ее спросите, как она поняла, она смущенно пожмет плечами или ответит прямо:
— Сердце подсказало…
Это не уклонение от ответа и не аллегория. Это правда. Без сомнения, это трудно понять там, где нет личного опыта такого переживания. Но многие матери это знают.
Быть в таком состоянии открытости на человеческое переживание — это и значит быть действительно слышащим другого. Тогда чуткость и внимание становятся естественными качествами супругов. Никакими другими способами, кроме как научится слышать другого, воспитать их в себе нельзя.
Не себя нести другому, но другого услышать. Тогда не будет пропущена радость другого, а каждое движение горя и отчаяния будет замечено.
Годы совместной жизни приводят супругов к третьему уровню общения — причинному. Когда в каждом сегодняшнем состоянии, переживаемом одним из них, схватывается другим вся цепь причин и следствий, приводящих к тому, что происходит в душе первого. Многогранное знание друг друга позволяет супругам по каким то незаметным постороннему взгляду штрихам определять начало негативного переживания в одном из них и, упреждая, снимать его им одним известными способами, порой странными и наивными для окружающих, но всегда безошибочными для самих супругов. Неторопливость, рожденная мудростью, всеохватным видением каждой ситуации становятся их свойством. Готовность к подстраховке без всякого специального напряжения и мягкие (полумысль, полуфраза, полунамек) способы этой страховки создают удивительную атмосферу общения их друг с другом и окружающими людьми. Тогда каждый из них внутренним чувством улавливает в ежеминутном движении человеческих переживаний другого, ровный и спокойный поток жизненной мудрости, формировавшийся долгие годы и теперь несущий в себе опыт многих ситуаций. Чувство этого потока, движущегося в другом, рождает спокойную уверенность за него. В каждом из них соединенное с бескорыстной преданностью другому оно дает непокидающее ощущение умиротворенного соприсутствия друг в друге.
В развитии от информативного общения к причинному уровню супружеских отношений и протекает жизнь семьи, правильно понимающей назначение своего союза.
Святитель Феофан Затворник ради таких отношений вменяет в упражнение и обретение каждым христианином целого ряда качеств, без которых и угодить Богу невозможно. Первое из них – «искреннее радушие, т.е. от сердца принимать всякого, чувствовать себя истинно осчастливленным встречею с другим, радоваться ему от души.
Второе – любезность, т.е. надо сделать так, чтобы другому с нами было хорошо, чтобы он оживал в общении с нами. Для этого нужны сговорчивость, приветливость, ласка и простота. Противный сему человек есть тяжелый. И сам тяготится, и других тяготит.
Третье – скромность. Свои преимущества скрывать, напротив, другого возвышать над собою. Противная этому – педантство, спесь, чванство.
Четвертое – кроткое миролюбие. Ни сам оскорбляйся, ни другого не оскорбляй, а умей содержать сердце свое в союзе с другими. Противны этому оскорбительность, вспыльчивость, гневливость, взыскательность, непримиримость.
Пятое – уступчивая тихость. Тихонравный не то, чтоб не любил истины, но, открывши ее, скромно уклоняется от упорной настойчивости там, где не совсем любят истину, ради ненарушения мира, в ожидании благоприятнейшего ко вразумлению случая. Противны этому вздорность, неуступчивость, спорливость, бранчивость.
Шестое – истинолюбие. Откровенно и истинно выставляй вещи так, как они есть и как убежден. Лукавая ложь, обман, хитросплетение суть дела чисто бесовские.
Седьмое – благоразумное слово. Цель взаимообращения не одно удовольствие, а, главным образом, взаимное созидание во благо. Противно этому праздное пустословие, одни только шутки да остроты.
Восьмое – хранение тайн. При взаимном общении беспрерывная происходит мена мыслей и сведений. Для сохранения мира, что узнал, не переводи другому без нужды, особенно, когда это может быть вредным. Тот, кто передает кому-либо тайну, не только не благоразумен, но и есть и бессовестный предатель».
Труд над обретением истинных и глубоких отношений между супругами может спотыкаться на множество помех, центральная из которых — готовность слышать прежде всего себя, но не другого, превознесение значимости прежде всего своих общественных и профессиональных дел, но не дел другого.
Тогда порою после очередной ссоры вырываешься из дома, бросив жестко и веско:
— Хватит на сегодня. Мне некогда, — а сам переживаешь близкое к мукам совести и идущее из самих глубин души чувство собственной вины. Это чувство долго будет разрушать наступающее было состояние умиротворения в своих делах и забывчивость о нанесенной боли другому. И лишь однажды, в тщетных борениях с этим чувством, вдруг осознаешь, что именно оно и есть настоящее, истинное мое «Я», которого я не хотел слышать, но которое всегда было и есть во мне, полурастерянное и задавленное темпом моей жизни.
В погоне за результатами своих деяний я перестал слышать людей, я потерял чувство человечности и теперь не понимаю уже, зачем и для кого предназначаю сами результаты своих дел. В эти минуты становится предельно зримым самообман — самооправдание, заключенное в формуле «я живу для людей». Внутреннему взору вдруг открывается убогая абстрактность такой жизни, порожденный не чем иным, как самоутверждающимся моим «Я», т. е. «Я», которое занято утверждением себя в обществе (неважно в каком — в виде целого города или в виде малой своей группы, в Церкви или вне Церкви). А потому этому «Я» дела нет до отдельных людей, которые это самое общество составляют. Члены же семьи в сознании такого «Я» могут и вообще выпасть за пределы всякого общества. Возникает бесчеловечная позиция, которая мною не сознается и превращается во внутреннее, воспринимаемое как естественное (а значит нормальное) движение меня самого: именно через утверждение себя над каждым отдельным человеком я могу утвердиться в обществе. Что я на сегодня и делаю.
Так проходит мимо меня множество людей. В том числе супруг или супруга, мои родители, дети. Не потому мимо, что так пожелали они сами, а потому, что я их не услышал. Более того, как-то и не думал, что услышать их можно…
Но каждый раз, когда близкий человек начинает что-то мне говорить, он делает это не потому, что сработал в нем какой-то механический переключатель. Каким бы информативным ни было его сообщение, рассказывая, он что-то переживает, как-то к этому относится. Как? Слышу ли я? Более того, он заговорил об этом не вчера и не завтра, а именно сегодня. Значит, есть этому скрытые причины. Слышу ли я их?
Движение к мысли, которую он высказывает сейчас, началось не теперь, много раньше. И было и есть оно не только движение мысли, а движение самого человека, его собственное становление, отраженное в словах. Слышу ли я это живое движение каждый раз, когда вступаю в разговор?
А если слышу, вхожу ли в со-участие, в со-движение с ним? И не происходит ли в моем беге по жизни бег вдоль и мимо живого, когда в общении с близким человеком обнаруживаю и готов видеть лишь вершинку айсберга. Все остальное, что сокрыто под водою и что составляет основное содержание ледовой глыбы, скрыто и для меня, а часто мною и не подозревается.
Устремиться в слушание собеседника в каждом моменте общения с ним от информативного уровня к причинному однажды становится задачей первостепенной. С этого начинается работа по становлению человеческих отношений между супругами. Тогда приходит время, когда открываются пониманию три принципиальных различия между сопоставлением и действительным слушанием.
Первое. При сопоставлении восприятие и осмысление происходят одновременно. Услышав первую мысль, высказанную собеседником, я немедленно начинаю сопоставлять с тем, что сам по этому поводу знаю. Одновременно я продолжаю внимать дальнейшему ходу мыслей собеседника, что-то уже упуская, что-то понимая по-своему.
Второе. При сопоставлении процесс осмысления частей по внутренней работе, производимой мною, есть то же сопоставление, в котором рассудок производит членение (анализ), сравнение с уже известным мне, проверку на логичность, обоснованность и прочие формально-рассудочные операции.
При слушании процесс осмысления целого — это уже не логические операции, это уже проживание. Я выхожу из кинотеатра и долгое время живу фильмом. Нет анализа, нет соотнесения, нет рассудочного размышления. Происходит во мне что-то большее, которое включает в себя и то, и другое, и третье, но не ограничивается ими. Больше того, оно даже в основе своей не просто сумма этих проявлений работы сознания, это нечто совершенно иное. Здесь и переживание, и размышление, и сокровенное предчувствие разворачивается во мне не как объект моего исследования, а как я сам. Именно поэтому проживание есть изменение меня самого, есть становление меня другим. Я не просто начинаю понимать, не просто себя сознавать, а реально и очень конкретно становлюсь другим, таким, который в жизни будет поступать так, а не иначе, потому что иначе поступать не может.
В одной колонии для несовершеннолетних преступников было проведено собеседование с подростками. Картина, которая при этом открылась, была парадоксальной. Оказалось, все колонисты знают, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Нашлись среди них и такие, которые могли не только дать определение «плохому и хорошему», но и развернуто доказать преимущество хорошего над плохим. Во время доказательства подростки увлекались, начинали говорить пристрастно и горячо. Вопрос «Почему же в реальных поступках, из-за которых вы попали в колонию, вы оказались не «хорошими», а «плохими»?« — заставал их врасплох. Они терялись, и в большинстве своем не находили что ответить.
Подобная картина открылась и в целом ряде воскресных школ и православных гимназий.
Причина чаще всего была в одном: «хорошее» не было ими прожито. Рассудочное осмысление — это они прошли. Проживания не было. А вернее, то, что было проживанием, по содержанию было как раз «плохим». Я знаю детей, которые после просмотра фильма «Трактир на Пятницкой» долго жили впечатлениями от ловкости воровства, которую показал главный герой фильма Яшка. Захваченные сильным впечатлением, дети настолько активно жили фильмом, что неоднократно попадались на «живой краже», т.е. краже прямо из кармана или сумки. Все остальные содержательные моменты фильма были ими просто не поняты. Вопрос «В чем смысл фильма?» ставил их в тупик. Вероятно, поэтому некоторые из них даже не помнили, чем фильм закончился. Один мальчик ради этого сильного для него момента фильма смотрел его девять раз, каждый раз приходя в восторг от ловкости кражи.
Из сказанного легко заключить, что слушание другого человека всегда выливается в глубокое проживание, которое отражается на всех поступках человека. В отличие от этого, сопоставление, при всей видимости слушания собеседника, только утверждает меня в том, что уже есть во мне. Здесь развитие вымещается самоутверждением.
Наконец, третье различие. Оно заключается в длительности осмысления. При сопоставлении осмысление частей может продолжаться час, день, неделю, максимум месяц. Воспринятое анализируется, делаются выводы и на этом ставится точка. Часто же сопоставление прекращается сразу, как только мы заканчиваем разговор с собеседником. Нам будто бы нет необходимости осмысливать то, что мы уже «осмыслили» в ходе самой беседы. Поэтому нередко мы вообще забываем содержание нашего разговора, либо сразу после завершения его, либо спустя некоторое время. А может быть иногда нам нет дела не столько до разговора, сколько до самого собеседника?
Совершенно иначе обстоит дело там, где есть слушание. Здесь осмысление целого пределов во времени не знает. Услышанное целое — это всегда переживание встречи с человеком, открывающее в нем, ему и мне незнакомое. Открывающее лишь потому, что это незнакомое созидается в процессе самой встречи. Переживание новизны — это по сути переживание сокровенной способности человека — движения творчества в общении. Именно последнее и остается в человеке на всю жизнь как вечный источник открытого и развернутого, обращенного к другому общения. Остается не как воспоминание, но как действительное движение души, творящей каждую новую встречу. Потому что целое само по себе пределов не имеет.
Иногда бывает, что двое после длительного тесного общения вдруг разъезжаются в разные города или просто перестают встречаться. Поссорились ли, обстоятельства ли жизни так сложились. Разное случается. Проходят месяцы, годы и… странное дело — впечатление о человеке, которого долго не видишь, меняется. Словно в озарении высвечиваются в памяти все новые и новые грани его образа. Раньше я их не только не видел, но и не подозревал их присутствие. Теперь на расстоянии вижу. Иногда перемена моего видения человека бывает столь сильной, что с какого-то времени я начинаю искать с ним встречи. Искать встречи с новым, другим для меня человеком, не с тем, с кем я поссорился год или два назад.
Подобное же, но в виде мгновенного перерождения, происходит с нами в ту минуту, когда мы слышим известие о смерти близкого нам человека. В такие моменты каждый раз заново понимаешь, что целое бесконечно, что проживание целого пределов не знает.
"Этим оканчивается обзор того, — пишет св. Феофан Затворник, — как должно держать себя христианину, как члену тела Христова, в союзе со всеми составляющими сие тело, на небе ли они, или на земле. Помнить только постоянно должно, что забота о сем союзе должна быть не ради его, а ради главной цели христианской деятельности – Богообщения в Господе Иисусе Христе; потому что и сама Святая Церковь, и как дом спасения, и как общество спасаемых, существует ради сего единого и потолику истиною является, поколику осуществляет сие единое. Как в живом теле все члены, состоя в живом союзе между собою, пребывают соединенными и с головою — и даже потому живут союзно, что соединены с головою; так в теле Христовом все христиане прочно соединены между собою бывают только тогда, когда преискренне соединены с Господом. О сем молился и Господь: да вси едино будут: якоже Ты, Отче, во Мне, и Аз в Тебе, да и тии в Нас едино будут (Иоанн,17,21). Христианская любовь есть прямая дщерь христианского благочестия и другого происхождения не имеет. Не дела одни спасают, а дух, приводящий в движение все дела. Дух же христианский происходит от Бога через Господа Иисуса Христа во Святой Церкви. Все, что теперь видится в христианстве, так сцеплено между собою, как звенья одной цепи".
