Только сокровенный человек в нас ищет конкретного человека, потому что сострадание реальному человеку, а не людям вообще, и есть настоящее сострадание. Именно оно есть то великое, от Бога даруемое человеку свойство, через которое и в котором открывается человеческое сострадающее сердце. Это сердце сострадает ближнему о Горнем, ищет Христа, узнает Его как свое спасение. Из многих предложений в виде махатм, учителей, пророков, духов, богов, космических энергий, оно находит именно Его и прилепляется к Нему, уверенное в своем выборе не по убеждению, а по ощущению своей души.
В Нем, во Христе, такое сердце находит утешение. Будучи искуплено Кровью и страданиями Господа, поднимается из власти греха в эту возможность страдать вместе с ближним о Горнем, печалиться о Боге своем и входить в земные заботы и скорби, печали и радости тех людей, кои есть уже в его постоянном окружении. Он их не искал, но они Промыслом Божьим собраны вокруг него и даны ему в его радение о таких людях.
Сердце открывается не обращенностью вообще и не служением идее, а в сочувствии конкретному человеку, прежде всего самому близкому: жене, мужу, детям, родителям. Самое трудное — сострадание близким. Не одному (любимому), а всем, и в равной мере. Идти к Богу, а в себе — к сокровенному человеку и на пути выбирать легкие тропы, значит никогда не прийти к Нему.
Сегодня семья представляет собой одну из возможностей настоящей работы в себе. Познавший гибельное положение своей души, познает и сострадание ближнему. Познавший сострадание ближнему, познает сострадание к каждому человеку. Тогда сердце охватывает внутренним зрением не только боль, тоску и печаль близкого человека, но в нем и через него боль, тоску и печаль любого человека. При этом сострадание, которое даруется человеку Иисусом Христом в Таинстве Покаяния и Причащения, не значит слияния с бедою ближнего. Действие его иное. Оно растворяет страдание, утешает боль, превращает скорбь в благодарность, горе переводит в терпение, уныние возводит в смирение, гнев обращает в покаяние.
Никакое отождествление с идеей не дает такой глубины действия. Рассудок — орудие самости — в стремлении к признанию обречен на бесконечное повторение ошибок, центральная из которых — способ достижения цели. Этот способ — борьба с самостью другого, потому что самость ни с чем другим взаимодействовать не может. Она не знает сокровенного другого человека и уже одним наличием себя снимает возможность проявления и раскрытия сокровенного в другом. И поэтому там, где встречаются два самоутверждающихся человека, беседа переходит в спор, рассказ переходит в переубеждение другого, место сотрудничества занимает соперничество, эмоции радости вымещаются эмоциями зависти или чувством униженности, чувством уязвленного самолюбия. Поиск истины при этом оказывается невозможен, помощь друг другу в обнаружении и избавлении от негативных проявлений человека выливается во взаимообвинение. Способ проявления самости в сути своей един. Это самоутверждение, которое образует богатый спектр активных действий, начиная с мирных и заканчивая немирным соперничеством.
«Душа человека, — говорил Макарий Египетский, — дело великое и чудное. При создании ее такою сотворил Бог, что в естество ее не было вложено порока, напротив, сотворил ее по образу добродетели Духа, вложил в нее законы добродетелей, рассудительность, ведение, благоразумие, веру, любовь, волю, владычественный ум, воцарил в ней и иную великую утонченность, соделал ее удобоподвижною, легкокрылою, неутомимою, даровал ей приходить и уходить в одно мгновение и мыслию служить Ему, когда хочет Дух. Одним словом, создал ее такою, чтоб соделаться ей невестою и сообщницею Его, чтоб и Ему быть в единении с нею, и ей быть с Ним в единый дух, как сказано: «Прилепляйся Господеви, един дух есть с Господем» (1 Кор. 6, 17).
В этот-то истинный образ души своей жаждет восстановиться человек, обретший Христа своим Богом.
Поэтому-то сокровенная душа человека, восстанавливаемая спасительным действием на нее Христа в таинствах Церкви, отрицательных эмоций не знает. Не знает она и эмоции страсти и азарта. Возмущение духа — единственное, что по внешним проявлениям можно принять за негативные эмоции, но которое таковым не является.
Сокровенная душа к земным целям не стремится, поэтому ее страдания освящены состраданием к ближним во обращение устремлений их души к Горнему, небесному. Здесь, на земле человек ищет правды Христовой, во Христе устроения своего сердца, чувств, воли и ума. Он верой и опытом знает, что источник этой правды не в нем, но в Горнем. Поэтому, обретаясь в Горнем, ищет, как сохранить себя в нем. Тогда открывают ему святые отцы Церкви состояние души, которое он и хранит. Состояние это — смирение и сокрушение сердца, покаяние. Поэтому всегда в молитве покаянной, смиренной, в сокрушении сердца человек просит о милости к себе.
То, что открывается в этом состоянии душе, не есть озарение, но освящение ее. Если озарение соединяется с восторгом, радостью яркой и громкой, то освящение соединяется с благодарностью и радостью благоговейной, тихой. Первая — эмоциональная, вторая — духовная. Это полное присутствие здесь и теперь, или ныне и присно. Полное присутствие есть неизъяснимая наполненность жизнью. Никакое чувство жизни, которое испытывает самость, в какой бы полноте она его ни ощущала, не может идти в малое сравнение с чувством жизни сокровенного человека. «И то не приходило на сердце человеку, что Бог уготовил любящим Его».
Самость никогда не выходит за пределы своего разумения, своих представлений, своих ценностей, своего опыта, своего ощущения времени. Неспособность, неготовность включаться в движение там, где происходит с каждым мгновением выход за границы, и есть ограниченность самости.
Сокровенный человек открыт движению. Поэтому полнота присутствия — это соединение со Христом и через то обретение мира вновь, заново. Тогда время как только линейная величина перестает быть.
Всякое движение самости есть суета, заключающаяся в бесконечном подтягивании себя за уши к воображаемой цели — будущему.
Всякое движение сокровенного человека есть жизнь, в которой будущее творится здесь и теперь, не через воображение и построение проектов, а через само действие. Через сегодняшнюю работу, встречи, помощь, которые сами по себе уже сегодня содержат движение, содержат завтрашнее как возможность и одновременно содержат определенность, внутреннюю определенность завтрашнего. Завтра уже началось сегодня. Уже вершится. А поэтому настоящее становится неумозрительной устремленностью в будущее и открывает возможность бесконечно полного присутствия в нем. При этом нет необходимости воображать наперед. Созданное всегда окажется богаче всякого воображаемого. Такое созидание возможно, потому что сокровенный человек в каждое мгновение своего действия есть живая гармония с Богом. А живое есть сейчас, не завтра. И быть сейчас, значит быть во вневременьи, когда будущее, прошлое и настоящее присутствуют в одном как в миге. Наверное, поэтому живущие в миге умудренно неспешны, просты и несуетливы. В вечности торопиться некуда.
Прийти к сокровенному человеку через все преграды самости — вот задача. И нужно отличать два момента: движение к сокровенному и действие в согласии с сокровенным. Движение — это труд души по обретению себя. Действие — это явление уже обретенного, души, очищенной в своей божественной начальности, когда образ Божий являет себя, душа уподобляется Богу.
В движении присутствует элемент преодоления себя сегодняшнего.
В действии происходит благодатное соприсутствие и активное проявление сокровенного человека — я поступаю так, потому что иначе не могу.
В движении будут растерянность, смущение духа, смятение, потеря прежней уверенности, ощущение себя «валенком», неожиданная потеря всех способностей к общению, к мало-мальскому разговору.
В действии фундаментом уверенности, силы и устремленности становится продолжающееся и живущее благодатью оживляемое и освящаемое чувство Совести.
В движении будут вспышки жалости к себе, страдания за себя, выливающиеся в неожиданный упадок сил: «не могу», «зачем это надо?», «надоело». В дальнейшем появляется новое — когда каждое общение, каждая работа, каждое присутствие наедине с собой становится обретением сил к новому общению, новой работе, к новому присутствию наедине с собой и с Богом.
В действии же присутствует полное, глубокое чувство неисчерпаемости в себе Божьего. Это чувство спокойной силы, надежной устойчивости и неиссякаемой доброты и расположенности к миру. Тогда чувство беспредельной благодарности становится моим чувством.
В движении необходима поддержка со стороны ближайшего круга людей, и отсюда — поиск таких людей. В это время возможно чувство слабости в поиске себя и разливающееся отсюда чувство одинокости — признак естественной неустойчивости и неукрепленности. Люди со сходным устремлением помогут укреплению в вере и обретению того источника, из которого они питаются душевно и духовно. Тогда, орошаемые благодатью Святого Духа, оживают они в возможности протянуть друг другу руки, чтобы утешить, поддержать, в необходимом случае обличить и строго указать, а где-то от неправды удержать, трудиться ради ближнего, любить его, благословлять.
В действии нет чувства одинокости. Есть бесконечная щедрость к людям. Не формирование для себя кругов общения и не привязка к уже укрепившимся и пришедшим к действию, а выход к страждущим встречным. При этом благодать в сердце — центральное чувство.
Движение — это работа, тяжелая и трудная работа над собой.
Действие — это дыхание жизни, наполненное внутренним спокойствием и тихой, потому глубокой радостью.
Движение — это усилие.
Действие — это простота.
Движение и действие не две ступени. Напротив, они совершаются одновременно. Сначала все больше движения и мало действия. Затем все больше действия, но все тоньше и потому все больше движения.
Движение не имеет последней точки, ибо оно — устремление к беспредельному Богу.
Действие уже есть дыхание беспредельного.
Движение начинается и остается в стремлении услышать другого. Нельзя помочь, не зная, в чем, не слыша — где?
Как же человеку себя найти, если он Бога еще не искал? Откуда взять образ помощи другим, если не знаю образа Божией помощи в себе? Как же оказывать помощь в устроении жизни человека, если не знаю об устроении души его? Как же пойду к душе его, если ничего не знаю о душе своей? Как же идти к душе своей, если сам занимаюсь пороками и осуждаю несовершенство других?
Если эта работа совершается, начинаешь ловить себя на том, что мнение о сказанном составляешь задолго до того, как человек закончит говорить, твердо держишься составленного мнения и нетерпеливо подгоняешь, чтобы закончил говорить, потому что юлой зудит, желание подарить ему свою мысль, свое толкование, свое видение.
Ловишь себя на том, что в стремлении помочь занят собственной помощью ему, но не его состоянием в эти минуты. И лишь когда ему станет плохо от моей помощи, тогда я, возможно, замечу его самого. И понимаешь, что в возникшем споре или взаимопререкании не можешь остановиться, потому что остановить пререкание можно лишь согласием с собеседником, независимо от того, прав он или не прав. Однако в стремлении себя утвердить не соглашаешься даже на временное поражение ради того, чтобы, изменив атмосферу, прийти к сотрудничеству, к осознанию того, что в проявленной слабости — великая сила. К осознанию того, что уступчивость — не унижение, а душевная щедрость, к тому, что в дарении своей терпеливости другим заключается начало любви.
В движении мы учимся другого принимать таким, каков он есть, ибо тогда только и становится возможной помощь ему. Тогда не раздражение от его поступков, речей, внешности будет двигать мною, а ясное понимание инаковости другого. Есть иное в человеке! Я иду к нему!
В движении человек открывается на людей. Потому что однажды вдруг становится понятным значение закрытости. Если встречного человека я загоняю в рамки определения (вешаю ярлык), с этого момента он закрыт для меня. Он для меня перестал быть движущимся, перестал быть тем, кто через ошибки становится другим, через себя сегодняшнего идет к себе завтрашнему. Он теперь для меня статичен, и его ошибки — и есть он сам! Теперь он навсегда таков, каков сейчас! Во мне формируется явственное и отчетливое отношение к нему, изменять которое я не собираюсь. Я судья, но не сотрудник. Я со своим приговором, со своей предвзятостью, со своим определением… При этом встреча с другим оказывается невозможной, ибо я не знаю Бога, Его любви, Его оправдания, Его милости, Его прощения…
Самость в каждом человеке видит лишь его качество, и потому сегодняшнее в другом становится для нее окончательным на долгое время.
Сокровенный человек слышит, сердцем схватывает движение другого от сегодня к завтра, и в этом движении становится ему сотрудником (со-трудником, со-молитвенником). Он идет рядом, чтобы быть в помощь другому в единой обращенности к Богу. Не менять других, а с другими быть, сопребывать с ними во Христе Иисусе, в единстве устремлений к Богу, в святости Духа Утешителя, в соборном разуме и в апостольской ревности о правде устроения Церкви Христовой на земле.
[1] Для удобства понятийного различия, мы сочли необходимым выделить в авторском тексте заглавными буквами наименование пяти уровней в структуре человеческого «Я»: Способности, Эмоциональность, Эго-ядро (или Эго-влечения), Душевные Силы, Совесть, а также понятия: Воля, Благодатные Силы, Духовное для того, чтобы не смешивать традиционное употребление этих слов с понятиями, усваиваемыми этим словам в нравственной психологии (прим. Ред.).
[2] Эго-влечение уныния в нравственной психологии несколько отлично от уныния как греховной страсти в традиционной святоотеческой аскетике (прим. Ред.)