Глава 9. От сознавания к Просветлению.
С самого начала в гештальт-терапии было нечто, что отличало ее от различных форм динамической психиатрии. Моменты, которые я лучше всего помню из разных времен Лос-Анжелеса и Исалены, обладали качествами мирного благорасположенного опыта, сколь бы не было подчас болезненным содержание, и это отличалось от других моих опытов в терапии, сколь бы эффективными они не были. Сам Фриц Перлс, ощущая это отличие, начал в середине 60-х употреблять термин "минисатори", стараясь схватить это ощущение. Однако, его язык и разговоры все же продолжали вращаться вокруг патологии и моста.
В развивавшейся гештальт-терапии возникали собственные препятствия к осознаванию ее сущностной природы. Для многих гештальт-терапия первого и второго поколения (включая меня самого в большей степени, чем мне хотелось бы думать) это часто оставалось занятием (но не для самого Фрица!). Нужно было что-то делать, сознавание часто ощущалось "заданием", которое может не удастся, если вы не будете выполнять его правильно. Оглядываясь назад, я ощущаю это как одну из фундаментальных тенденций американской культуры, проявляющуюся и в этой новой области. Вместе с тем это было одним из факторов, заставивших меня отойти от гештальтистов и искать других вещей вокруг.
В 1977 году в процессе этих поисков я набрел на описанное ранее упражнение "переименование симптома". Разрабатывая его со мной в течение нескольких месяцев, мой партнер Джордж Пранский предложил новый способ его использования. Он брал любое заявление клиента и применял эту тактику. Закончив, он ждал, если клиент говорил что-то еще, он вновь применял эту тактику к новому высказыванию клиента. Не оставалось делать ничего другого - вопросов, на которые можно было бы отвечать, упражнений, которые нужно было выполнять, и которые могли бы не получиться - только мирно ждать и смотреть, что дальше возникало. Далее следует описание этой процедуры, которое мы с Джорджем давали в статье "Гештальт-терапия посредством изменения целостной перспективы. Бархатный Каток".
Сознавание целительно. В той мере, в какой я сознаю процессы, которые происходят во мне и со мною, они происходят столь хорошо, сколь только могут, это не гарантирует счастья, но создает путь к возможно большему количеству хороших чувств в данной ситуации. Из этого положения, с которым большинство гештальтистов не согласится, всего один шаг до того, что если некоторая доля сознавания хороша, то больше сознавания (более глубокое, более полное, более широкое сознавание) - еще лучше. И большая часть технологии гештальта фокусируется на этом расширении, увеличении сознавания. Направление этого расширения, метафорически говоря - наружу, как правило, к некоторой "следующей" сознаваемой вещи, к следующему шагу.
В этом стремлении к "большему" сознаванию есть опасный побочный эффект, особенно в нашей культуре, ориентированной на "достижение". "Обретение" "следующего" сознавания, вместо того, чтобы просто давать сознаванию происходить, становится сначала целью, потом - ожиданием, потом - нормой, а для некоторых - навязчивой идеей. Начинаются сопоставления: это сознавание не так хорошо как (1) то, которое было у меня недавно, (2) то, которое было у Джо, (3) то, которое должно было бы быть. Следуют оценки. Может быть, этот (партнер) (эта группа) (этот лидер) (эта форма терапии) не то, что мне в самом деле нужно. Может быть, прости Господи, - со мною не все в порядке, поскольку сознавание, которого я достигаю, хуже нормы. Тонус группы, в которой разворачивается этот процесс, становится все более тяжелый, и энергия все больше теряется.
Каждый, кто пробыл некоторое время в среде гештальт-терапевтов и групп, вспомнит времена, когда возникали такого рода процессы с ним или с другими. Это на самом деле побочный эффект, который не является ни необходимым, ни обязательным, но в нашей соревновательной культуре это происходит слишком часто. В эти моменты мы по существу впадаем в грех обжорства, стремясь к следующему "куску", вместо того, чтобы прожевать и почувствовать вкус того, который у нас во рту. Центральная проблема в "обжорстве сознавания" состоит в том, что внимание перебегает на что-то следующее, и при этом оно отнимается от полного использования и оценки сознавания того, которое уже наличествует. Полная целительная сила сознавания наличествующего не обретается в этом поспешании за следующим. Однако же в любой данный момент сознавание, которое в нем уже есть, - достаточный "кусок", и следующий шаг не состоит в том, чтобы добавить существенное "количество". Исходя из этого понимания, мы начали работу в другом направлении -в расширении сознавания, стремясь к возможности более полно оценить то, что есть, а не достичь большего, метафорически говоря, это можно представить себе как распространение сознавания "вверх", а не "вперед и дальше". Мы добавляем клиенту не содержание сознаваемого, а лишь смещаем перспективу в наличии того, что он говорит. Пример начинающегося разговора может наилучшим образом пояснить это.
К.(клиент): Я пью слишком много и, кажется, не могу остановиться.
Т. (терапевт): Это хорошо - вы не остаетесь, как большинство пьющих, без сознавания, вы уже понимаете проблему. Более того, вы уже предпринимали шаги, чтобы прекратить это, а не просто пассивно сознаете свой недостаток.
К.: Но ничего из того, что я пробовал, до сих пор не помогло.
Т.: Да, и тем не менее вы не дали нескольким временным неудачам лишить вас острого сознавания проблемы.
К.: Я уже близок к тому, чтобы сдаться.
Т.: Да, вы действительно готовы пережить свое отчаяние, рассказывая о нем здесь.
К.: Но это разрушает мою семью!
Т.: Так вами движет не только забота о себе, но и забота о вашей семье!
К.: То, как я веду себя, иногда не создает впечатления большой любви.
Т.: В своей заботе вы готовы рассмотреть даже возможность, что вы их не любите.
Суть реплик терапевта в изменении перспективы. Не добавляется нового знания, только другая точка зрения, с которой состояние, о котором говорит клиент, неожиданно начинает выглядеть позитивным, а не негативным. Первым утверждением клиент зачисляет себя в разряд людей, которые слишком много пьют. Имплицитно он сравнивает себя с классом людей, которые не пьют слишком много. В таком сравнении он, естественно, выглядит не слишком хорошо, и его чувства выражаются тоном голоса, подавленным поведением и пр. Терапевт принимает утверждение факта (пьет слишком много) как таковое, но затем отмечает, что в широком классе людей, которые пьют слишком много, есть два подкласса. Более широкий и более патологический включает тех, кто пьет слишком много и не сознает это, меньший, более близкий к здоровью, включает тех, кто пьет слишком много и сознает это. В таком сравнении клиент, разумеется, выглядит гораздо лучше, даже для самого себя. Дело не в том, что он нуждается в оценке терапевта. Коль скоро новая перспектива представлена, он может увидеть, что она уже латентно существует в его вселенной, и он может осуществить свою собственную оценку. Он нуждается только в напоминании о возможности такой точки зрения. Т. е. подчеркивается изменение перспективы, а не оценка, которая служит лишь драматическим способом представить новую точку зрения.
Наше основание состоит в том, что клиент уже осознает все, что ему нужно. Единственная проблема состоит в том, что он упорствует в сохранении узкой негативной точки зрения того, о чем идет речь, а мы обращаемся с его проблемой, создавая перспективу, которая, как мы знаем, уже существует в его наборе возможных перспектив и в которой то, что он делает, внезапно выглядит "о'кей". Ему не нужно гнаться за чем-то новым, нужно лишь переживать и переваривать то, что у него уже есть. Этому соответствует тот факт, что в таком диалоге клиент никогда не останется с чем-то, что он должен будет делать: он не должен отвечать на какие-то вопросы, вовлекаться в диалоги, выполнять упражнения. Он полон и совершенен такой, какой он есть: мы лишь хотим дать ему место, чтобы почувствовать и оценить эту полноту в должной степени. Разумеется, в молчании, которое последует за репликой терапевта, нечто придет, может быть, это будет возражение на позитивную перспективу (которое само будет поставлено в надлежащую перспективу, чтобы показать и его совершенство), или новый шаг сознавания, который, поскольку он исходит от пациента, будет оптимальным, наиболее подходящим, не обусловленным соображениями терапевта. Когда цикл такого рода вмешательства завершается, последнее молчание - обычно порыв добрых чувств клиента, который ощущается во всей комнате, и клиент обнаруживает с удивлением внезапное ощущение "спокойности", хотя ничего не "произошло" в отношении "жалобы" (как правило, при ближайшем рассмотрении оказывается, что "произошло" весьма многое, но не то, что клиент ожидал).
Часто во время этого процесса переоценки люди обнаруживают, насколько они привязаны к негативным оценкам, и это новое понимание может заместить первоначальное содержание как центр внимания. Замечательно наблюдать, на какие уловки некоторые люди готовы пойти, лишь бы удержать негативный образ, невозможный перед лицом такого стиля терапии. Одна из таких клиенток, когда ее упорная негативность наконец сдалась, назвала этот процесс "Бархатным катком". Бархатный каток - сравнительно новый метод, и мы еще не все знаем о его тонких моментах и о пределах его полезности. Он, очевидно, полезен с "опытными" клиентами, особенно с теми, кто попал в тиски "жадности сознавания" или упорных негативных образах себя. В частности, мы нашли это очень полезной дисциплиной для самих себя. Пока мы концентрируемся на репликах, которые возвещают позитивность и не оставляют клиенту ничего иного, мы можем весьма внятно услышать собственное внутреннее оценочное бормотание, негативность и желание делать "умные" замечания, и такой стиль работы создает прекрасную возможность заставить эти тенденции убраться.
Нетрудно увидеть, как можно соединить этот процесс переоценки с более традиционными активными вмешательствами гештальт-терапии. Сдвиг настроения от мирного, нетребовательного переоценивания к более энергетичному качеству "делания" классической гештальт-терапии кажется иногда дисгармоничным, поэтому лучше эти способы работы больным проводить большими сегментами, посвящая каждый значительный раздел работы последовательно одному из способов, другой, следующий, - другому. Для целей обучения использование лишь одного из способов в каждом разделе работы крайне предпочтительно.
Кроме действия содержания реплик тон работы оказывает значительное воздействие на людей. Мы обнаружили, что этот тон влияет на всю нашу работу в терапии и в обучении, даже когда мы используем различные методы или обучаем различным методам.
Поначалу мне не приходило в голову, что "бархатный каток" имеет какое-то отношение к гештальт-терапии, казалось, что он исходит из других оснований. Однако, когда мы уже готовы были опубликовать статью о методе, я вдруг понял, что это и есть гештальт-терапия. Нечто в умиротворенном и хорошем самочувствии, которое появилось в результате успешного применения этого подхода, напомнило мне мои чувства в ранние дни работы с Фрицем. И когда я услышал в фильме, как Фриц говорит о "пробуждении от кошмара", я понял, что это ощущение является основным в гештальте и что, несмотря на все отходы в сторону и иные использования, Гештальт по существу был "западным подходом" к Просветлению.
Есть и другая линия этого понимания. Не раз проводя гештальтистские семинары по работе со снами, я отдавался сильному ощущению, что сновидения и жизнь в них имеют свою собственную реальность, далеко не сводящуюся к тому, чтобы служить повседневному эго источником информации, как это часто понимается, собственную жизнь в некоторых отношениях более глубокую и значительную, чем то, с о чем говорит суетливое поверхностное эго, когда оно описывет сны и "прорабатывает" их. Я часто чувствовал, что жизнь снов спокойно продолжается, не обращая внимание на безумное круговращение поверхностного эго. Я представил себе это как образ большого устойчивого слона, который мощно и спокойно бродит по своим делам, в то время как на его спине вверх и вниз прыгает обезьяна. У обезьяны создалась иллюзия, что она управляет слоном, что слон для того и существует, чтобы возить ее туда-сюда (хотя иногда он не слушается). В действительности обезьяна весьма мало может управлять, это немногое также основывается лишь на ее хитрости: заметив, что слон имеет весьма регулярные привычки, она научилась "приказывать" ему идти туда, куда он собирается идти, и так наловчилась в своей наблюдательности, что наполовину одурачила саму себя, думая, что она действительно правит (временами, разумеется, поскольку она нещадно прыгает на спине слона, он замечает ее существование, так, что она действительно "оказывает влияние" на этого огромного зверя, что еще больше вводит ее в заблуждение). Чувство, которое я пытаюсь вызвать этой басней, - догадка, что жизнь обладает неимоверно большей глубиной, чем повседневное сознание может постичь. Существовала опасность, что гештальт-терапия ограничится этим повседневным эго и будет использоваться для целей управления, приспособления и достижения. Фразы Фрица, вроде "дайте управлять ситуации" и "начинайте танец отрешенности", как и его постоянное презрительное отношение к болтовне (он называл ее "птичьим пометом"), которую люди пытаются выдать за "чувства", его уважение к "плодотворной пустоте" - все это отражение его прорывов на этот уровень и сопротивления тому, чтобы ограничивать способности Гештальта.
Размышляя над этим источником силы и жизни за пределами эго - "запредельным внутри", как кто-то назвал его, - я задумался о том, как примирить его с представлением об ответственности, о котором я говорил во 2-й главе как "соглашении признать своим": если источник жизни глубже, чем эго, как может эго "признать своим" что-либо. Я вижу в этом одну из центральных проблем нашей ориентированной на деятельность культуре: путаницу между "признанием своим": т.е. принятием ответственности, и управлением, т. е, принуждением случиться. Это очень глубокая путаница, может быть более глубокая и коварная, чем путаница между ответственностью и стыдом (виной, о которой шла речь в 4 главе). О них пойдет речь во 2-м томе этой работы, пока же достаточно сказать, что я могу "признать своим" посредством ответственности, охватывающей неизбежное: это радостное отдавание себя "тому, что есть" полностью ответственно. Это отличается от обиженного ощущения себя жертвой не отдаванием себя неизбежному, а качеством чувствования, жертва сопротивляется и подчиняется, тот же, кто отдается своей судьбе и своему предназначению, полон мира и даже радости. В нашей культуре широко распространено представление, что "признание своим" и ответственность тождественно управлению, в гештальт-терапии это также является источником непонимания и ложных трактовок. Можно быть ответственным, управляя и не управляя, это разные вещи, так же, как ничего не имеют общего с ответственностью стыд, вина и доверие.
Эта линия заставляет меня добавить четвертый уровень к трем, упомянутым во 2 главе: после энергии, фокусировки и признания своим следует уровень мирного предания себя тому, что есть (фрицевское "дайте управлять ситуации"). Т.е. завершенный Гештальт представляется мне объемлющим 4 уровня:
(1) наличие энергии возбуждения;
(2) фокусированного знания качества вовлеченной энергии;
(3) признание своим, во мне и от меня, этих качеств, каковы бы они ни были;
(4) принятие и способность ценить эти качества такими, каковы они есть.
Гештальт-терапия довольствуется первыми тремя, и это вносит тонкие искажения. Если четвертый шаг пропущен, то гештальт может служить целям самоуправления и самоманипуляции, это позволило мне понять злоупотребления в гештальт-терапии. Я, например, замечал, что когда человек действительно отказывается от "долженствования", вроде "я должна прибраться дома", результатом является то, что, как правило, он начинает спонтанно лучше прибираться в доме. Однако, если он "разумно" отказывается от долженствования, чтобы лучше прибираться дома, этого не происходит. А происходит то, что он не принимает свое долженствование таким совершенным, какое оно на самом деле, а пытается манипулировать им, изменить его. Теперь я могу объяснить, что Гештальт в этом случае неполон, и возникает застой и конфликт.
Как все остальное в Америке, Гештальт часто пытались использовать на службе амбиций и целей повседневного эго. Нет ничего внутренне дурного в самих этих целях. единственная проблем состоит в том, что, будучи узкими и частичными, они могут так или иначе исказить более глубокие тенденции и импульсы жизни человека. Говоря языком образа, приведенного выше, если обезьяна получит гештальт-терапию, она перестанет прыгать с таким шумом и отдастся движению слона, помогая, чем может, в его движении, но в основном - радуясь прогулке.
Даосы учат, что в каждом центре относительно сильного проявления некоторой тенденции рождается ее противоположность. Гештальт-терапия возникла в культуре, связанной со стремлением, и была профессией, привязанной к патологии и к уверенности, что всякое стремление неизбежно болезненно и требует усилий. Я подозреваю, что даже Фриц поначалу думал, что он владеет способом несколько лучше решать проблемы, не зная еще, что он развивает способ видения, в котором сами проблемы - это иллюзии, которые должны развеяться, а не разрешиться.
Теперь мне кажется, что важная, если не центральная тема в гештальт-терапии - это понимание, что проблема - симптом привычка, тревожность, конфликт и т.п. - не существуют в "реальном" мире. Это иллюзии, конструкции, выдумки, фикции набрасываемые на реальный мир, как проектор отбрасывает черты изображения на экран. Чтобы спать лучше, мы не должны изменять реальность, нам нужно лишь расстаться с иллюзиями. Нам не нужно отрицать реальность или бороться с ней (как с точки зрения изменения, нужно принять реальность и играть с ней - такова точка зрения Гештальта. Играя с реальностью, мы обнаружим, что так или иначе можем с ней примириться.
