Чувство
При экстравертированной установке чувство также ориентируется по объективным данным, и потому объект является необходимой детерминантой рода чувствования. Чувство экстраверта всегда находится в согласии с объективными ценностями. Всем, кому чувство знакомо только как нечто субъективное, будет трудно понять существо экстравертированного чувства, потому что оно обособляется, по возможности, от субъективного фактора и всецело подчиняется влиянию объекта. Даже в тех случаях, когда кажется, будто чувство не определено каким-то конкретным объектом, оно, тем не менее, продолжает находиться во власти чар традиционных или общечеловеческих ценностей. Например, я могу испытывать побуждение сказать, будто нечто "прекрасно" или "хорошо" не потому, что нахожу это "прекрасным" или "хорошим" исходя из моего личного, субъективного чувства, а потому, что подходит и, согласно правилам этикета, подобает в этой ситуации называть это так, ибо противоположное суждение нарушило бы привычную эмоциональную атмосферу. Эмоциональное суждение такого рода отнюдь не является отговоркой или ложью; оно есть просто акт приспособления. Так, картину называют "прекрасной", потому что, по общему предположению, картина, которую повесили в гостиной и которая подписана именем известного художника, должна быть прекрасной; или потому что назвать ее "отвратительной" - значит оскорбить все семейство ее удачливого обладателя; или, наконец, потому что у гостя есть намерение создать приятную эмоциональную атмосферу в доме хозяев, и ради этой цели необходимо все считать милым и приятным. Такие чувства определяются объективным критерием. Как таковые, они подлинны и представляют собой функцию чувства в целом.
Так же как экстравертированное мышление стремится освободиться от субъективных влияний, так и экстравертированное чувство должно претерпеть процесс дифференциации, прежде чем оно окончательно лишится всей субъективной "приправы". Оценки, проистекающие из акта чувствования, либо согласуются непосредственно с объективными ценностями, либо соотносятся с традиционными и общепринятыми нормами. Этот вид чувствования в весьма значительной степени ответствен за то, что люди толпами стекаются в театр, идут на концерт или в церковь, и, более того, делают это с правильным настроем своих чувств. Равно как и мода обязана ему всем своим существованием и, что гораздо ценнее, благодаря ему же имеет место та положительная поддержка, которую получают общественные, филантропические и прочие культурные институты. В этих делах экстравертированное чувство проявляет себя как творческий фактор. Без него гармоничная социальная жизнь была бы попросту невозможна. До известной степени экстравертированное чувство столь же благотворно и па удивление разумно в своих результатах, как и экстравертированное мышление. Однако эти полезные эффекты полностью утрачиваются, как только объект приобретает доминирующее влияние. И тогда силой экстравертированного чувства личность втягивается в объект, или, по-другому, объект ассимилирует ее, вследствие чего личный характер чувства, составляющий все его очарование, совершенно исчезает. Чувство становится холодным, "бесчувственным" и неубедительным. Оно приобретает скрытые мотивы или, по крайней мере, заставляет беспристрастного наблюдателя подозревать их наличие. Оно уже не производит того приятного и освежающего впечатления, которым неизменно сопровождается подлинное чувство; вместо этого, мы подозреваем позу или то, что человек играет определенную роль, даже если он сам, возможно, не сознает никаких эгоцентрических мотивов. Сверхэкстравертированное чувство, возможно, отвечает эстетическим ожиданиям, но оно не обращается к сердцу, апеллируя лишь к разуму или, что еще хуже, к рассудку. Оно еще может обеспечить эстетическое "наполнение" для той или иной ситуации, но этим и ограничивается. Попытки выйти за пределы эстетики дают нулевой результат. Чувство стало стерильным. Если этот процесс идет еще дальше, то наступает необычайно противоречивая диссоциация чувствования: все становится объектом эмоционального оценивания и, в результате, возникает запутанный клубок бесчисленных отношений, внутренне противоречащих друг другу. Поскольку такая ситуация никогда бы не стала возможной, воспринимай субъект все с одинаково должным акцентом, то подавляются даже последние остатки действительно личной точки зрения.. Субъект оказывается настолько опутанным сетью отдельных, разобщенных эмоциональных процессов, что у наблюдателя создается такое впечатление, как если бы перед ним был один только процесс чувствования и не было бы более субъекта этих чувств. В этом состоянии чувство окончательно утратило всю человеческую теплоту и производит впечатление напускного, непостоянного, ненадежного и, в худших случаях, истерического.
Экстравертированный чувствующий тип
Поскольку чувство, бесспорно, есть более очевидное свойство женской психологии, чем мышление, то наиболее выраженные чувствующие типы можно обнаружить у женщин. Когда экстравертированное чувство обретает господствующее положение, мы говорим об экстравертированном чувствующем типе. Примерами этого типа, какие, я могу припомнить, служат почти исключительно женщины. Женщина этого типа следует своему чувству как руководящему принципу на протяжении всей жизни. Благодаря воспитанию, ее чувство развилось в приспособленную и подверженную созидательному контролю функцию. Исключая крайние случаи, чувствование сохраняет у нее личную окраску, даже если ей удалось в значительной степени подавить субъективный фактор. Личность такой женщины выглядит приспособленной к внешним условиям. Ее чувства созвучны объективным ситуациям и общим ценностям. Нигде это не видно так хорошо, Как в ее выборе объекта любви: любят "подходящего" мужчину, а не какого-то там еще; подходящим же он оказывается не потому, что привлекает ее скрытую субъективную натуру, - об этом она и сама по большей части ничего не знает, - но потому, что он отвечает всем разумным ожиданиям, касающимся возраста, положения, дохода, величины и респектабельности своей семьи, и т. д. Конечно, можно было бы легко отвергнуть такой портрет как иронический или циничный, если бы я не был совершенно убежден в том, что чувство любви женщины этого типа находится в полном соответствии с ее выбором. Чувство это - подлинное и не имеет никакого отношения к трезвому расчету. Таких "разумных" браков - бесчисленное множество, и они отнюдь не самые худшие. Эти женщины бывают хорошими спутницами жизни и отличными матерями, правда, до тех пор, пока их мужьям и детям свободно дышится в рамках такой конвенциональной душевной конституции.
"Правильно" чувствовать можно лишь тогда, когда чувство те нарушается ничем другим. Но ничто так сильно не мешает чувствованию, как мышление. Отсюда понятно, что мышление у этого типа будет, по возможности, удерживаться в состоянии бездействия. Это не означает, что женщина данного типа не мыслит вовсе; напротив, она, может быть, размышляет очень много и, притом, очень умно, но ее мышление никогда не бывает мышлением в чистом виде, оставаясь только Эпиметеевым придатком к ее чувству. "Как я могу думать о том, чего я не чувствую", - возмущенно заявила мне однажды женщина этого типа. Насколько ей позволяет ее чувство, она может мыслить очень хорошо, но каждый вывод, который может разрушить чувство, каким бы логичным ни был, отвергается "с порога". О нем просто не помышляют. Поэтому все, что соответствует объективным ценностям, - хорошо и любится, а что до остального, то оно кажется ей существующим где-то в другом мире.
Но эта картина меняется, когда важность объекта достигает еще более высокого уровня. Как уже говорилось, в таких случаях субъект настолько ассимилируется объектом, что субъект чувствования полностью поглощается. Чувствование утрачивает личный характер и становится чувством ради чувства; создается впечатление, будто личность целиком растворяется в каждом мимолетном чувстве. А поскольку реальная жизнь - это непрерывный ряд ситуаций, вызывающих различные и даже противоречивые чувства, личность дробится на столько же состояний чувствования. В один момент она представляет собой одно, в другой - нечто совершенно иное, по крайней мере с виду, ибо в действительности такая множественная личность невозможна. Основа эго всегда остается той же самой и, вследствие этого, оказывается в разладе со сменяющими друг друга состояниями чувствования. Поэтому наблюдатель больше не воспринимает проявление чувства как личную экспрессию субъекта, но видит с нем изменение эго, - другими словами, настроение. В зависимости от степени разобщения между эго и преходящим состоянием чувствования будут появляться более или менее заметные признаки разлада с самим собой, потому что первоначально компенсирующая установка бессознательного превратилась теперь в открытое противодействие. Это обнаруживается прежде всего в экстравагантных проявлениях и т. д., которые звучат неискренне: "Дама слишком уж протестует". Сразу видно, что происходит сверхкомпенсация какого-то сопротивления, и появляется вопрос: а не могли бы эти демонстрации оказаться совсем иными? Чуть позже все так и происходит. Нужно лишь слегка изменить ситуацию, чтобы сразу вызвать совершенно противоположное высказывание о том же самом объекте. В результате наблюдатель оказывается не в состоянии принять ни одно из этих высказываний всерьез. Он начинает скрывать свое суждение. Но поскольку для этого типа нет ничего важнее, чем сильное чувство контакта со своим окружением, то теперь субъекту понадобятся удвоенные усилия для того, чтобы преодолеть нежелание других людей высказывать свои суждения. Таким образом, ситуация развивается - по типу порочного круга - от плохой к еще худшей. Чем сильнее чувство связывается с объектом, тем больше выходит на поверхность противодействие бессознательного.
Мы уже видели, что экстравертированный чувствующий тип подавляет в особенности мышление, поскольку мышление - это та функция, которая более всех других способна разрушить чувство. По той же причине мышление, когда оно стремится достичь сколько-нибудь чистых результатов, полностью исключает чувство, ибо ничто так не предубеждает и не искажает мышление, как эмоциональные оценки. Но, как я уже сказал, хотя мышление экстравертированного чувствующего типа вытесняется в качестве независимой функции, это вытеснение не является полным; мышление вытесняется лишь постольку, поскольку его неумолимая логика приводит к заключениям, которые несовместимы с чувством. Однако мышлению позволено существовать на Правах слуги или, скорее даже, раба чувства. Его воля сломлена и оно не может действовать самостоятельно, по своим собственным законам. Но поскольку логика все же существует и навязывает свои непреклонные заключения, то это должно где-то происходить, - и происходит, но только за пределами сознания, а именно, в бессознательном. Соответственно, бессознательное у этого типа содержит в себе прежде всего мышление особого сорта, которое инфантильно, архаично и негативно. До тех пор, пока сознательное чувство сохраняет свою личную окраску или, другими словами, пока личность не поглощается вереницей состояний чувствования, это бессознательное мышление остается компенсирующим. Но как только личность диссоциируется и распадается на последовательность несовместимых состояний чувствования, эго утрачивает идентичность и субъект проваливается в бессознательное. Когда это случается, субъект ассоциируется с процессами бессознательного мышления и, при случае, содействует их выходу на поверхность. Чем сильнее оказывается сознательное чувство и чем больше оно отрывается от эго, от субъекта, тем мощнее становится противодействие бессознательного. Бессознательные мысли со всех сторон устремляются к наиболее ценимым объектам и беспощадно лишают их ценности. Здесь есть где развернуться мышлению в стиле "всего лишь", так как именно оно служит эффективным средством лишения силы всех прикованных к объекту чувств. Бессознательное мышление достигает поверхности в форме навязчивых идей, имеющих неизменно негативный или обесценивающий характер. У женщин этого типа бывают минуты, когда самые дурные мысли устремляются как раз к тем объектам, которые их чувство ценит выше всего. Это негативное мышление использует любое инфантильное предубеждение или сравнение для умышленной клеветы на признаваемые чувством ценности и привлекает на свою сторону всякий примитивный инстинкт, пытаясь выступить с разоблачениями типа "всего лишь". Едва ли нужно отмечать особо, что подобный образ действия мобилизует также коллективное бессознательное и активизирует его запас изначальных образов, создавая тем самым возможность восстановления установки на другой основе. Истерия, с характерной инфантильной сексуальностью ее бессознательного мира идей, является основной формой невроза у представителей этого типа.
Общий обзор экстравертированных рациональных типов
Я называю оба предыдущих типа рациональными или рассудительными, потому что они характеризуются главенством функций рассуждения и (оценочного) суждения. Общим отличительным признаком обоих типов служит как раз то, что их жизнь в значительной степени подчинена рациональному суждению. Однако нам приходится учитывать и то, говорим ли мы о "рациональном" с точки зрения субъективной психологии индивидуума или с позиции стороннего наблюдателя. Этот наблюдатель мог бы легко прийти к противоположному суждению в том случае, если бы он интуитивно схватывал лишь внешнее поведение такого лица, фиксировал происходящее и судил по нему. В целом, жизнь этого типа никогда не зависит от одного только рационального суждения; фактически, на нее почти в равной степени оказывает влияние и иррациональность бессознательного. Если наблюдение ограничивается внешним поведением, не проявляя интереса к внутреннему строю сознания индивидуума, то может создаться даже более сильное впечатление от иррационального и случайного характера некоторых проявлений бессознательного, чем от разумности сознательных намерений и мотиваций человека этого типа. Что касается меня, то я основываю свое суждение на том, что индивидуум ощущает как свою сознательную психологию. Но я охотно допускаю, что можно было бы с тем же успехом понять и изложить такую психологию с совершенно иной точки зрения. Я убежден и в том, что если бы сам по случаю обладал другой психологией, то описал бы рациональные типы противоположным образом, с позиции бессознательного, - а значит, как иррациональные. Все это усугубляет трудность и без того сложной задачи ясного изложения психологических вопросов и безмерно увеличивает возможность недоразумений. Споры, вызываемые этими недоразумениями, обыкновенно безнадежны, поскольку каждая сторона говорит о разных, зачастую противоположных вещах. Мой опыт участия в подобных спорах служит еще одним доводом в пользу того, чтобы опираться в своем изложении на сознательную психологию индивидуума, ибо здесь мы, по крайней мере, имеем определенную объективную опору, которая полностью исчезает, стоит нам лишь попробовать опереться в своих психологических объяснениях на бессознательное. В последнем случае наблюдаемый объект вообще не имел бы права голоса по данному вопросу, поскольку нет ничего другого, о чем бы он был так мало осведомлен, как о своем бессознательном. Тогда, право судить всецело предоставляется объективному наблюдателю - полная гарантия того, что такое суждение будет основываться на его собственной индивидуальной психологии, в конечном счете насильственно навязываемой наблюдаемому. По моему мнению, именно это и имеет место как в психологии Фрейда, так и в психологии Адлера. Индивидуум целиком находится во власти выносящею суждение наблюдателя, что никогда не может случиться, если за основу принимается сознательная психология наблюдаемого. В конце концов, наблюдаемый - единственный компетентный судья, так как только ему и известны его сознательные мотивы.
Рациональность, характеризующая сознательный образ жизни у этих двух типов, требует умышленного исключения всего иррационального и случайного. Рациональное суждение, при такой психологии, является силой, которая навязывает, беспорядку и случайностям жизни определенную структуру или, по крайней мере, стремится к этому. Тем самым создается поле возможностей, из которых и делается определенный выбор, но при этом признаются только рациональные возможности, предлагаемые созданной структурой. С другой стороны, этот насильственно вводимый порядок ограничивает самостоятельность и влияние психических функций, ответственных за восприятие событий текущей жизни. Конечно, возникающее под влиянием рациональных суждений ограничение ощущений и интуиции не абсолютно. Эти функции существуют как и прежде, однако их продукты становятся объектами выбора, совершаемого посредством рационального суждения, и уже не интенсивность ощущения как таковая, к примеру, определяет действие, а суждение. Таким образом, функции перцепции в известном смысле разделяют судьбу чувствования - в случае первого типа, и мышления - в случае второго типа. Они относительно подавлены и потому хуже развиты. Это придает бессознательному обоих наших типов своеобразный отпечаток: то, что эти люди делают сознательно и намеренно, соответствует разуму (их разуму, конечно), а то, что с ними случается, соответствует характеру инфантильных, примитивных ощущений и интуиции. Абсолютно все, что случается с представителями этих типов, - иррационально (с их точки зрения, разумеется). Но так как существует огромное множество людей, в жизни которых несравнимо больше того, что с ними случается, чем поступков, направляемых рациональными намерениями, то любой из таких людей, после внимательного наблюдения за нашими типами, мог бы без особых колебаний охарактеризовать оба как иррациональные. И приходится признать, что очень часто бессознательное человека производит на наблюдателя гораздо более сильное впечатление, нежели его сознание, и что поступки человека часто значительно важнее его рациональных намерений.
Рациональность обоих типов является объектно-ориентированной и зависимой от объективных данных. Она соответствует тому, что, по общему мнению, относится к сфере рационального. Для них разумно лишь то, что обычно считается таковым. Однако и разум, в значительной части, субъективен и индивидуален. У наших типов вытесняется как раз эта его часть, причем в той степени, в какой объект прибавляет в своем значении. Поэтому и сам субъект, и его субъективный разум находятся под постоянной угрозой вытеснения, и когда они уступают, то подвергаются тирании бессознательного, которое в этом случае обладает весьма неприятными особенностями. О его своеобразном мышлении мы уже говорили. Но, помимо него, существуют еще примитивные ощущения, обнаруживающие себя компульсивно, например, в виде компульсивного стремления к наслаждению, которое может принимать любые мыслимые формы. Существуют и примитивные интуиции, которые могут стать в полном смысле слова пыткой как для того, с кем это случается, так и для его окружения. Все неприятное и причиняющее боль, все внушающее отвращение или вызывающее ненависть и злобу, - все это унюхивается обостренным чутьем или подозревается, и в большинстве случае, принимаемое почти что за правду, провоцирует недоразумения самого ядовитого свойства. Антагонистические бессознательные элементы бывают настолько сильными, что часто подрывают сознательное правление разума; индивидуум становится жертвой случайных событий, которые оказывают на него принуждающее влияние либо потому, что потворствуют его ощущениям, либо потому, что он интуитивно схватывает их бессознательное значение.
Отправить на печать