Ощущение
При экстравертированной установке ощущение более других, функций обусловлено объектом. Как чувственная перцепция, ощущение естественным образом зависит от объекта. Но оно столь же естественным образом зависит и от субъекта, и потому существует разновидность субъективного ощущения, в корне отличающегося от объективного. При экстравертированной установке субъективный компонент ощущения, поскольку речь идет о сознательном употреблении последнего, либо тормозится, либо вытесняется. Подобным же образом ощущение, как иррациональная функция, преимущественно вытесняется в тех случаях, когда мышление и чувство занимают более важное место; иначе говоря, ощущение оказывается сознательной функцией лишь в той степени, в какой рациональная установка сознания позволяет случайным перцепциям становиться сознательными содержаниями, - одним словом, регистрирует их. Конечно же, функция органов чувств, или сенсорная функция в более строгом смысле, абсолютна; так, например, мы все видим или слышим, насколько нам позволяет физиологический порог, но не всё из этого достигает порога ценности, которую перцепция должна иметь для того, чтобы быть апперципированной. Другое дело, когда ощущение вместо того, чтобы обслуживать другие функции, само становится высшей функцией. В этом случае ни один элемент объективного ощущения не исключается и не вытесняется (кроме упомянутого выше субъективного компонента).
Так как ощущение главным образом обусловливается объектом, те объекты, которые вызывают самые сильные ощущения, и будут иметь решающее значение для психологии индивидуума. Следствием этого становится сильная чувственная связь с объектом. Поэтому ощущение является витальной функцией, снаряженной сильнейшим витальным инстинктом. Объекты ценятся постольку, поскольку они вызывают ощущения, и насколько это вообще во власти ощущения, полностью допускаются в сознание, независимо от того, совместимы ли они с рациональными суждениями или нет. Критерием ценности объектов служит только сила ощущения, обусловленная их объективными свойствами. Соответственно этому, все объективные процессы, если они вообще вызывают ощущения, появляются в сознании. Однако, ощущения вызываются только конкретными, воспринимаемыми органами чувств объектами или процессами, то есть исключительно такими, которые любой человек всегда и везде счел бы конкретными. Отсюда следует, что ориентация такого индивидуума созвучна чисто чувственной реальности. Порождающие суждение, рациональные функции подчиняются конкретным фактам ощущения и потому обладают всеми качествами менее развитых функций, проявляя известную негативность наряду с инфантильными и архаическими чертами. Разумеется, более всего вытеснение затрагивает противоположную ощущению функцию, именно, интуицию - функцию бессознательной перцепции.
Экстравертированный ощущающий тип
Никакой другой человеческий тип не может сравниться в реализме с экстравертированным ощущающим типом. Его чувство на объективные факты чрезвычайно развито. А его жизнь есть накопление актуального опыта в отношении конкретных фактов, и чем ярче выражен этот тип, тем меньше он пользуется своим опытом. В некоторых случаях события его жизни едва ли вообще заслуживают названия "опыт". То, что он испытывает, служит не более чем проводником, ведущим к свежим ощущениям; все новое, что попадает в сферу его интересов, приобретается посредством ощущения и должно служить целям последнего. Поскольку мы склонны считать высоко развитое чувство реальности признаком рациональности (= разумности), таких людей обычно считают очень разумными. Но, в действительности, они не столь уж разумны, ибо находятся во власти своих ощущений независимо от того, вызываются ли эти ощущения иррациональными, случайными событиями или их источником становятся разумные дела и поступки. Этот тип - в большинстве своем, видимо, мужчины - конечно не считает, что находится во власти" ощущения. Он высмеял бы такое мнение как абсолютно неверное, потому что для него ощущение есть конкретное выражение жизни - просто реальная жизнь, которой он живет в полной мере. Вся его цель - получить конкретное удовольствие, и сообразно этому ориентирована его мораль. Так и должно быть, потому что истинному наслаждению присуща своя особая мораль, своя особая мера и законность, своя особая бескорыстность и готовность приносить жертвы. Из чего не следует, что этот тип обязательно чувственный или вульгарный человек, ибо он может развить свое ощущение до "абсолютного эстетического слуха", ничуть не отступая от своего принципа конкретного ощущения даже в тех случаях, когда его ощущения могут носить самый абстрактный характер. Книга Вульфена "Сибарит, или Руководство к бесцеремонному наслаждению жизнью" - неприкрашенная исповедь человека такого сорта, и уже потому только кажется мне заслуживающей прочтения.
На более низких уровнях этот тип является поклонником осязаемой реальности, явно не склонным к рефлексии и не жаждущим власти. Чувствовать объект, испытывать ощущения и, по возможности, наслаждаться ими - вот все, что составляет его неизменную цель. Он отнюдь не неприятен; напротив, его ярко выраженная способность наслаждаться жизнью делает такого человека душой компании: обычно он весельчак, забавник, а иногда - и рафинированный эстет. В первом случае великие проблемы жизни связываются с хорошим или посредственным обедом, в последнем - все определяется хорошим вкусом. После того как объект подарил ему ощущение, дли человека этого типа в нем не остается ничего, что могло бы стать предметом разговора или каких-то действий. Ощущение по природе своей может быть только конкретным и реальным, а все предположения, которые могут выходить за пределы конкретного, допускаются только при условии, что они усиливают ощущение. Это усиление вовсе не обязательно должно увеличивать удовольствие, ибо этот тип опять же не обязательно должен быть обыкновенным сластолюбцем; он просто стремится к острым ощущениям, которые согласно своей природе - он может получать только извне. То, что приходит изнутри, кажется ему нездоровым и подозрительным. Он всегда сводит свои мысли и чувства к внешним причинам, к влияниям, исходящим от объектов, оставаясь совершенно невозмутимым перед грубейшими нарушениями логики. Стоит ему вернуться к осязаемой реальности в любом ее виде, - и он может вздохнугь свободно. В этом отношении такой человек удивительно доверчив. Он без колебания может связать психогенный симптом с паданием барометра, тогда как существование душевного конфликта кажется ему плодом болезненного воображения. Его любовь, бесспорно, коренится в физической привлекательности объекта. В норме человек данного типа замечательно приспосабливается к действительности, то есть настолько хорошо устраивается в жизни, что этого нельзя не заметить. По сути дела, в этом состоит его идеал, который даже заставляет такого человека быть внимательным к другим. Поскольку у него нет идеалов, связанных с идеями, то нет и причины поступать в каком-либо отношении вопреки реальному положению дел, каким бы оно ни было. Это проявляется во всех внешних сторонах его жизни. Он хорошо одевается, как приличествует его положению, держит хороший стол с обилием напитков для своих друзей, давая им насладиться подлинной роскошью или, по крайней мере, понять, что его утонченный вкус дает ему право удовлетворить хотя бфнекоторые их запросы. Он может даже убедить их, что ради стиля безусловно стоит приносить некоторые жертвы.
Но чем большую власть приобретает ощущение, - такую, что субъект исчезает за ним, - тем неприятнее становится этот тип. Он постепенно превращается в грубого искателя наслаждений или же вырождается в лишенного всякой щепетильности, изнеженного эстета. Хотя объект стал ему совершенно необходим, пусть даже как нечто существующее по праву, он, тем не менее, обесценивается. Объект безжалостно эксплуатируется и выжимается до капли, поскольку теперь его единственное назначение - возбуждать ощущение. Отношения "крепостной" зависимости с объектом доводятся до крайнего предела. В результате, бессознательное вынуждается к тому, чтобы от выполнения компенсаторной роли перейти к открытому противодействию. Прежде всего, начинают заявлять о себе с форме проекций вытесненные интуиции. Возникают дичайшие подозрения; если дело касается сексуального объекта, то здесь преобладают фантазии ревности и тревожные состояния. В более острых случаях развиваются разного рода фобии, в особенности, компульсивные симптомы. Патологические содержания носят явно оторванный от реальности характер, с частыми моральными или религиозными вкраплениями. На этом фоне развивается мелочная придирчивость или гротескно педантичная мораль в сочетании с примитивными, "магическими" суевериями, заставляющими прибегать к малопонятным ритуалам. Все это имеет свой источник в вытесненных низших функциях, которые были доведены до жесткого противостояния сознательной установке и теперь появляются под маской, еще более поражающей, чем раньше, поскольку опираются на самые абсурдные предположения, резко контрастирующие с сознательным чувством реальности. По-видимому, весь строй мысли и чувствования у этой второй личности искажается до патологической пародии: благоразумие превращается в мелочный педантизм, мораль - в отчаянно скучное морализирование и крикливое фарисейство, религия - в нелепое суеверие, а интуиция, благороднейший дар человека, - в надоедливую назойливость, в обнюхивание каждого угла: вместо того, чтобы вглядываться вдаль, она направляет свой взор к человеческой низости.
Специфически компульсивный характер невротических симптомов представляет собой исходящее от бессознательного дополнение к беспечной установке чисто ощущающего, типа, которая, с позиции рационального суждения, примиряется со всем, что происходит, без разбора. И хотя эта установка никоим образом не означает абсолютной необузданности и безудержности экстравертированного ощущающего типа, она все же лишает его весьма важной сдерживающей силой суждения. Но рациональное суждение - это сознательное принуждение, которое рациональный тип налагает на себя вроде бы по своей воле. Человека ощущающего тина это принуждение настигает из бессознательного, в форме компульсии. Кроме того, сам факт наличия суждения предполагает, что .отношение рационального типа к объекту никогда не станет абсолютной связью, как это имеет место у ощущающего типа. Поэтому, когда его установка достигает ненормальной односторонности, ему грозит опасность оказаться во власти бессознательного, причем настолько, насколько он сам сознательно отдался во власть объекта. Если бы он стал невротиком, то лечить его рациональными средствами было бы гораздо труднее, потому что те функции, которые аналитик должен вернуть к работе, находятся у него в относительно неразвитом состоянии и на них почти или совсем невозможно надеяться. Часто требуются специальные приемы для оказания эмоционального давления на грубых людей, чтобы вообще пробудить его сознание.
Интуиция
Интуиция, как функция бессознательной перцепции, при экстравертированной установке целиком направлена на внешние объекты. Поскольку интуиция является, в основном, бессознательным процессом, ее природа с большим трудом поддается пониманию. В сознании интуитивная функция представлена установкой ожидания, дальновидностью и проницательностью, но только из последующего результата можно установить, сколько из того, что удалось "увидеть", действительно было в объекте, а сколько было в него "вложено". Так же как ощущение, когда оно оказывается доминирующей функцией, есть не просто реактивный, ничего более не значащий для объекта процесс, а активная деятельность, захватывающая и формирующая свой объект, так и интуиция есть не просто перцепция или прозрение, а активный творческий процесс, который вкладывает в объект столько же, сколько берет из него. Поскольку интуиция делает это бессознательно, она также доказывает несознаваемое воздействие на объект.
Однако, главная функция интуиции - просто передавать образы или перцепции отношений между вещами, каковые едва ли могут быть переданы посредством других функций, а если и могут, то только чрезвычайно окольными путями. Эти образы имеют значение особых инсайтов, оказывающих решающее влияние на действие всякий раз, когда интуиции отдается первенство. В этом случае психическая адаптация будет основываться почти полностью на интуициях. А значит, мышление, чувство и ощущение в значительной степени вытесняются, причем ощущение - больше других, потому что в качестве сознательной функции органон чувств ощущение чинит самые серьезные препятствия интуиции. Ощущение нарушает ясную, беспристрастную и безыскусственную перцепцию навязчивой сенсорной стимуляцией, направляющей внимание на нечто внешнее, на те самые вещи, в обход которых и за которые интуиция стремится проникнуть. Но поскольку экстравертированная интуиция направляется преимущественно на объекты, то она, фактически, оказывается почти в равном положении с ощущением. В самом деле, выжидательная установка в отношении внешних объектов может с той же степенью вероятности пользоваться ощущением. Следовательно, чтобы интуиция могла исполнять свое истинное назначение, ощущение должно быть в значительной степени подавлено. Под ощущением я в данном случае подразумеваю элементарное и непосредственное чувственное впечатление, понимаемое как ясно определимый физиологический и психический факт. Это надо твердо установить с самого начала, ибо если я спрошу у человека интуитивного типа, как он ориентируется, он будет говорить, о вещах, которые почти не отличимы от чувственных впечатлений. Он будет даже часто употреблять слово "ощущение". Разумеется, у него есть ощущения, но он не руководствуется ими как таковыми, а использует их просто в качестве отправных точек для своих перцепций. Он отбирает их благодаря своим бессознательные пристрастиям. И главное значение придается вовсе не самому сильному, в физиологическом смысле, ощущению, а тому, чья величина усиливается бессознательной установкой человека интуитивного типа. Таким образом, в конечном счете, может оказаться, что главное значение приобретает именно это усиленное бессознательным ощущение, а сознательному уму человека этого типа 6н о" и род стает в качестве чистого ощущения. Но, фактически, это не так.
Подобно тому, как экстравертированное ощущение стремится достичь наивысшей степени реализма, потому что только он производит видимость полной жизни, так и интуиция пытается охватить широчайший диапазон возможностей, потому что только в предвидении возможностей интуиция находит полное удовлетворение. Интуиция стремится раскрыть те возможности, которые объективная ситуация хранит про запас; из чего следует, что, в качестве подчиненной функции (то есть когда ей не принадлежит первенство), именно интуиция является тем вспомогательным механизмом, который автоматически начинает действовать, когда ни одна другая функция не может найти выход из казалось бы безвыходного положения. Когда же интуиция оказывается доминирующей функцией, то любая рядовая житейская ситуация начинает выглядеть наподобие запертой комнаты, которую интуиция должна открыть. Она постоянно ищет свежих отдушин и новых возможностей во внешней жизни. Любая существующая ситуация в самый короткий срок становится для интуиции тюрьмой, тяжелыми оковами, которые нужно разорвать. В течение какого-то времени объекты, по-видимому, имеют преувеличенную ценность, если они способны помочь прийти к решению, добиться избавления или привести к открытию новой возможности. Но стоит им выполнить свою роль средств к достижению цели или мостов к отступлению, как они полностью теряют свою ценность и отбрасываются за ненадобностью. Факты признаются лишь в том. случае, если они открывают новые возможности продвижения за их пределы и, следовательно, избавления индивидуума от их власти. Нарождающиеся возможности становятся принуждающими мотивами, от которых интуиция не может отделаться и вынуждена приносить им в жертву все ссыльное.
Экстравертированный интуитивный тип
Там, где господствует интуиция, возникает своеобразная и легко узнаваемая психология. Поскольку экстравертированная интуиция ориентируется по объекту, у человека этого типа наблюдается сильная зависимость от внешних ситуаций, однако совсем иного рода, чем зависимость, имеющая место у ощущающего типа. Интуитивный экстраверт никогда не задерживается в сфере ныне действующих общепризнанных ценностей, но, напротив, спешит оказаться там, где только что появилось или вот-вот появится нечто новое. Так как он всегда занят поиском новых возможностей, стабильные условия его душат. Такой человек весьма энергично, подчас с необычайным энтузиазмом овладевает новыми объектами и ситуациями, и лишь для тоги чтобы без всякого сожаления и, по-видимому, без следа в памяти равнодушно оставить их, как только выясняется диапазон связанных с ними возможностей, а дальнейшее их развитие не предвидится. Пока в недалеком будущем имеется новая возможность, интуитивный тип связан с ней узами судьбы. Как если бы на этой ситуации вся его жизнь заканчивалась. Создается впечатление, - которое он и сам разделяет, - что уж теперь-то он наверняка достиг решающего поворота в своей жизни и отныне не способен ни в мыслях, ни в чувствах изменить своему выбору. И неважно, насколько разумным и подходящим может оказаться его выбор на этот раз: путь все, какие только возможно, аргументы указывают на устойчивость решения такого человека, - наступит день, когда уже ничто не удержит его от того, чтобы счесть тюрьмой ту самую ситуацию, которая, казалось, несет ему свободу и избавление, и поступить соответственно. Ни разум, ни чувство не могут его удержать или отпугнуть от новой возможности, даже если она идет в разрез со всеми его прежними убеждениями. Мышление и чувство - обязательные компоненты убеждения - являются у него низшими функциями, не имеющими должного веса, и потому не способными эффективно противостоять силе интуиции. И все же, они - единственные функции, которые могли бы компенсировать верховенство интуиции, восполняя столь явный недостаток рассудительности у интуитивного шла. Его мораль не руководствуется ни мышлением, ни чувством; у него своя собственная мораль, заключающаяся в верности своему предвидению и в добровольном подчинении его власти. Соображения о благоденствии других - последнее дело. Их душевное благополучие значит для него так же мало, как и свое собственное. Столь же мало уважения обнаруживает он к их убеждениям и образу жизни, и потому его нередко считают безнравственным и неразборчивым в средствах авантюристом. Так как его интуиция имеет дело с внешними обстоятельствами и занимается вынюхиванием их возможностей, то он охотно обращается к профессиям, в которых может проявить свои способности в полной мере. К этому типу принадлежат многие промышленные магнаты, антрепренеры, биржевые маклеры, политики и т. д. Однако, этот тип, по-видимому, все же чаще встречается среди женщин, чем среди мужчин. У женщин интуитивная способность проявляется не столько в профессиональной, сколько в социальной сфере. Такие женщины владеют искусством использовать каждую благоприятную социальную возможность, налаживают нужные социальные связи, отыскивают перспективных мужчин, - и только чтобы опять отказаться от всего ради какой-нибудь новой возможности.
Само собой разумеется, что такой тип необычайно важен как в экономическом, так и в культурном аспектах. Если у него добрые намерения, то есть, если его установка не слишком эгоцентрична, то он может оказать исключительную услугу в качестве инициатора или "промоутера" новых предприятий. Он прирожденный защитник всякого имеющего будущее меньшинства. Поскольку он может, - когда ориентирован больше на людей, чем на дела, - поставить диагноз их дарованиям и потенциям, то способен, кроме того, "создавать" людей. Его способность вселять мужество или вызывать энтузиазм в начале нуги не имеет себе равных, даже если бы сам он, возможно, уже назавтра охладевал коновому делу. Чем сильнее его интуиция, тем больше она сливается со всеми усмотренными им возможностями. Он вдыхает в свое предвидение жизнь, убедительно и с драматическим вдохновением представляет, можно даже сказать, воплощает его. Но это не театральное действо, это своего рода удел.
Разумеется, такая установка имеет и свои большие опасности, ибо интуитивный тип может слишком даже легко растратить по мелочам свою жизнь на дела и людей, распространяя вокруг себя изобилие жизни, которым пользуются другие, а не он сам. Лишь оставаясь на месте, он смог бы пожинать плоды своего труда. Однако ему всегда нужно преследовать новую возможность, покидая ради нее свои недавно засеянные поля, в то время как другие собирают на них урожай. В конечном счете, он остается ни с чем. Но когда интуитивный тип позволяет делу принять такой оборот, то тем самым обращает против себя собственное бессознательное. Его бессознательное имеет некоторое сходство с бессознательным у ощущающего типа. Мышление и чувствование интуитивного экстраверта, будучи в значительной степени вытесненными, становятся инфантильными, архаическими мыслями и чувствами, сходными с таковыми у его контртипа. Они принимают форму сильных проекций, которые столь же абсурдны, как и проекции у ощущающего типа, хотя, по-видимому, не имеют "магического" характера последних и касаются, главным образом, квазиреалий, как-то: сексуальных подозрений, финансовых рисков, предчувствий болезни и т. д. Это различие обусловлено, вероятно, вытеснением реальных ощущений. Они заставляют себя почувствовать в тех случаях, когда мужчина интуитивного типа оказывается, например, пойманным в ловушку совершенно неподходящей ему женщиной или, наоборот, женщина такого типа оказывается во власти совершенно неподходящего ей мужчины, потому что эти лица возбудили его/ее архаические ощущения. А это приводит к бессознательной, компульсивной связи, которая не предвещает ничего хорошего. Случаи такого рода сами по себе представляют симптоматическую компульсию, к которой интуитивный тип столь же склонен, как и ощущающий. Он требует сходной свободы и освобождения от ограничений, подчиняя свои решения не рациональному суждению, а целиком полагаясь в них на свое чутье к возможностям, которые случай подбрасывает на его пути. Он освобождает себя от ограничений разумом лишь для того, чтобы стать жертвой невротической компульсии в форме логических хитросплетений, мелочно-педантичной диалектики и принудительной связи с ощущением, вызываемым объектом. Его сознательное отношение и к ощущению, и к объекту есть отношение безжалостного превосходства. Не то, чтобы он хотел быть жестоким или иметь превосходство; просто он не вид того объекта, который виден любому другому, - совсем как ощущающий тип не видит души объекта, - и потому обходится с ним весьма грубо. Но рано или поздно объект берет реванш в форме компульсивных ипохондрических идей, фобий и всевозможных нелепых соматических ощущений.
Общий обзор экстравертированных иррациональных типов
Я называю эти два последних типа иррациональными по уже обсуждавшимся соображениям, а именно, потому что все, что бы они ни делали или, наоборот, не делали, основывается не на рациональном суждении, а на одной только силе перцепции. Их перцепция направляется исключительно на события, - в том виде и по мере того, как они происходят, - без какого-либо их отбора посредством суждения. В этом отношении оба иррациональных типа имеют бесспорное преимущество перед двумя рассудительными типами. Объективно происходящее и закономерно, и случайно. Поскольку оно закономерно, оно доступно разуму; поскольку оно случайно - оно разуму недоступно. Можно было бы сказать и наоборот: в происходящем мы называем закономерным то, что выглядит доступным нашему разуму, и называем случайным то, в чем мы не можем открыть никакой закономерности. Постулат всеобщей законосообразности является постулатом только нашего разума, но отнюдь не наших перцептивных функций. Так как они никоим образом не основываются на принципе разума и его постулатах, то они по существу своему иррациональны. Вот почему я называю перцептивные типы "иррациональными" по природе. Но было бы совершенно неправильно считать их "безрассудными" лишь на основании того, что они подчиняют сужение перцепции. Правильнее было бы сказать, что они в высокой степени эмпиричны. Они основываются исключительно на опыте, причем степень этой исключительности такова, что, как правило, их суждение просто не может поспевать за опытом. Однако, функции суждения дарованы и им, хотя они кое-как влачат свое преимущественно бессознательное Существование. Поскольку бессознательное, несмотря на свое отделение от сознательного субъекта, всегда появляется на сцене, то и, в жизни иррациональных типов мы замечаем проницательные сидения и акты выбора, но они принимают форму явной софистики, черствого критицизма и расчетливого - по крайней мере, на вид - выбора лиц и ситуаций. Эти особенности имеют отчасти инфантильный и даже примитивный характер; оба этих типа бывают иногда удивительно наивными, а иногда - жестокими, грубыми и неистовыми. Рациональным типам действительный характер этих людей вполне мог бы показаться рационалистическим и расчетливым в самом худшем смысле. Но это суждение было бы справедливым только в отношении их бессознательного и потому совершенно некорректным в отношении их сознательной психологии, которая полностью ориентируется по перцепции и, вследствие своей иррациональной сущности, совершенно недоступна рациональному суждению. Рациональному уму может даже казаться, что такая смесь случайностей едва ли вообще заслуживает названия "психологии". Иррациональный тип отвечает на это столь же высокомерным мнением о своем контртипе: он смотрит на него как на нечто полуживое, единственная цель которого - заковать все подлинно живое в кандалы разума и задушить суждениями. Это, конечно, грубые крайности, но они все же встречаются.
С точки зрения рационального типа противоположный тин легко мог бы быть представлен как рационалист низшего сорта, - если судить о нем по тому, что с ним случается. Ибо то, что с ним случается, вовсе не случайно, - здесь он хозяин положения, - но эти случайности, которые выпадают на его долю, принимают форму рациональных суждений и намерений. На них-то он и спотыкается. Для рационального ума это почти что немыслимое дело, непостижимость которого может сравниться, пожалуй, только с изумлением иррационального тина при столкновении с кем-то, кто ставит идеи разума выше реальных и животрепещущих событий. Подобное кажется ему почти невероятным. Как правило, совершенно безнадежно обсуждать с ним эти вещи в качестве принципиальных вопросов, ибо всякое рациональное общение настолько же чуждо и даже противно ему, насколько немыслимо показалось бы рационалисту заключить договор без учета взаимных интересов и обязательств.
Это приводит меня к проблеме духовных взаимоотношений между двумя этими типами. Следуя терминологии французской школы гипноза, душевную связь или душевное родство в современной психиатрии называют "раппортом". По существу, раппорт заключается в чувстве согласия, несмотря на признаваемые различия. Действительно, признание существующих различий, если оно обоюдно, уже само по себе есть раппорт, чувство согласия. Если, при случае, мы попытаемся осознать такое чувство в большей степени, чем обычно, то обнаружим, что это не просто чувство, чья природа не поддается дальнейшему анализу, но вместе с тем инсайт или содержание познания, которое представляет точку согласия в концептуальной форме. Это рациональное представление имеет силу только для рациональных типов, но не действительно для иррациональных, чей раппорт основан не на суждении, а на параллелизме происходящих в реальной жизни событий. В последнем случае чувство согласия происходит от общей перцепции ощущения или интуиции. Рациональный тип сказал бы, что раппорт с иррациональным зависит целиком от случая. Если объективные ситуации случайно оказываются совершенно синтонными, то между этими типами возникает нечто вроде человеческих отношений, однако никто не может сказать, насколько крепкими они будут и как долго продлятся. Для рационального тина часто тягостна сама мысль о том, что эти взаимоотношения будут продолжаться ровно до тех пор, пока внешние обстоятельства и случай обеспечивают общий интерес. Лично ему это не кажется достойным человека, тогда как иррациональный тип видит при этом как раз особую прелесть человеческого положения. В результате каждый считает другого лишенными нормальных отношений человеком, на которого нельзя положиться и с которым никогда нельзя поладить. К этому печальному выводу приходят, однако, лишь в тех случаях, когда человек предпринимает сознательную попытку критически оценить характер своих взаимоотношений с другими людьми. Но поскольку такого рода психологическая сознательность распространена не слишком широко, чаще оказывается, что несмотря на абсолютное различие позиций, какой-то раппорт все же устанавливается. А происходит это следующим образом: один, благодаря невыраженной проекции, предполагает у другого наличие сходного мнения по всем существенным вопросам, в то время как другой предугадывает или ощущает объективную общность их интересов, о которой первый сознательно даже не подозревает и сразу оспорил бы, узнав он об этом, как, впрочем, и второй никогда бы не додумался до того, что их взаимоотношения должны основываться на общности мнений. Такого рода раппорт чаще всего и встречается; он держится на обоюдной проекции, которая впоследствии становится источником многочисленных недоразумений.
Духовные отношения при экстравертированной установке всегда регулируются объективными факторами внешними детерминантами. То, каков человек внутри, никогда не имеет решающего значения. Для нашей современной культуры экстравертированная установка к проблеме человеческих взаимоотношений - это тот принцип, с которым приходится считаться; интровертированный принцип, конечно, тоже имеет место, но является скорее исключением и вынужден аппелировать к терпимости современников.