Интровертированный мыслительный тип

Так же как Дарвина можно было бы взять в качестве примера нормального экстравертированного мыслительного типа, так Канта можно было бы выбрать в качестве представителя нормального интровертированного мыслительного типа. Один говорит фактами, другой полагается на субъективный фактор. Дарвин странствует по широкому полю объективной действительности, Кант ограничивается критикой знания. В этом отношении Кювье и Ницше составили бы еще более резкий контраст.

Интровертированный мыслительный тип характеризуется преобладанием только что описанного мною вида мышления. Подобно своему экстравертированному "двойнику", он находится под сильным влиянием идей, хотя его идеи имеют своим источником не объективные данные, а его субъективную основу. Он, как и экстраверт, всегда следует за своими идеями, но только в противоположном направлении: внутрь, а не наружу. Его цель - углубление, а не расширение. В этих основных отношениях он совершенно безошибочно отличается от своего экстравертированного "двойника". То, что отличает последнего, именно, его пылкое и ревностное отношение к объектам, почти полностью отсутствует у первого, как и у любого интровертированного типа. Если объектом является человек, то у него возникает отчетливое чувство, что он значим для нашего интроверта только в каком-то негативном смысле: в умеренных случаях он сознает себя просто лишним, тогда как в случаях проявления крайней интроверсии он чувствует, что его отстраняют как что-то мешающее пройти. Это негативное отношение к объекту, колеблющееся от безразличия до отвращения, характеризует любого интроверта и делает описание этого чипа чрезвычайно затруднительным. Все, что относится к нему, имеет тенденцию исчезать и становиться невидимым. Его суждение кажется холодным, непреклонным, произвольным и безжалостным, потому что оно имеет гораздо меньшее отношение к объекту, чем к субъекту. В нем невозможно почувствовать ничего такого, что могло бы придать объекту несколько большую ценность; оно всегда пренебрегает объектом и, если этот объект - человек, дает ему почувствовать превосходство над ним субъекта суждения. Последний может быть вежливым, дружелюбным и любезным, но при этом постоянно чувствуется некоторая неловкость, выдающая скрытый мотив - обезоружить противника, которого нужно во что бы то ни стало укротить и умиротворить, чтобы он не оказался помехой. По правде говоря, объект не является противником ни в каком смысле, но если он достаточно чуткий человек, то будет чувствовать себя отвергнутым или даже приниженным в своем значении.

Объекту постоянно приходится сносить известную дозу пренебрежения в свой адрес, а в патологических случаях он даже окружается совершенно ненужными мерами предосторожности. Таким образом, этот тип склонен исчезать за облаком неправильного понимания, которое становится тем гуще, чем больше он старается надеть на себя, посредством компенсации и с помощью своих неполноценных функций, маску учтивости, резко контрастирующую с его действительной сущностью. Несмотря на то, что при построении своего мира идей никакая угроза не заставит его отступиться от цели и отказаться от какой-либо мысли на том основании, что она могла бы оказаться опасной, подрывающей устои, еретичной или оскорбляющей чувства других людей, он будет, тем не менее, испытывать сильнейшее беспокойство всякий раз, когда ему нужно превратить плод своих раздумий в объективную реальность. И в тех случаях, когда он все-таки выпускает свои идеи в мир, он никогда не обращается с ними подобно заботливой матери, выводящей своих детей в свет, но просто бросает их там и крайне досадует, если они не способны пробить себе дорогу самостоятельно. Этому содействуют его удивительная непрактичность и отвращение к рекламе в любой ее форме. Если его продукт кажется ему самому правильным и истинным, тогда он должен быть таковым и на деле, а другим остается только преклониться перед этой истиной. Едва ли человек этого типа будет стараться изо всех сил, чтобы завоевать чье-то признание, особенно, признание тех, кто пользуется влиянием. А если ему все-таки удается заставить себя это делать, то он приступает к этому так неловко, что достигает противоположных своему намерению результатов. С конкурентами в сфере профессиональных занятий у него обычно плохие отношения, так как он никогда не знает, как добиться их расположения; как правило, он преуспевает лишь с одном: показывает им, что они вообще не нужны ему. В преследовании своих идей он обычно упрям, своеволен и совершенно не поддается влиянию. С этим непривычно контрастирует его внушаемость к влияниям, затрагивающим личность. Стоит ему только уверовать в кажущуюся безобидность объекта, и он сразу становится доступным влиянию самых нежелательных элементов. Они овладевают им со стороны бессознательного. А он позволяет жестоко обходиться с собой и эксплуатировать себя самым постыдным образом, если только ему не мешают заниматься своими идеями. Он просто не видит, когда его обворовывают у него за спиной и на деле вредят ему, ибо отношение к людям и пещам имеет для него второстепенное значение, а объективная оценка собственной продукции остается для него чем-то таким, чего он не замечает. Так как он предельно обдумывает свои проблемы, то часто усложняет их, и потому постоянно охвачен всевозможными сомнениями и опасениями. Насколько ему может быть ясна внутренняя структура своих мыслей, настолько неясно ему, где или как они стыкуются с миром реальности. Лишь с величайшим трудом он способен заставить себя допустить, что кажущееся ясным ему может и не быть столь же ясным для других. Его стиль загроможден всякого рода дополнениями, пояснениями, ограничениями, предостережениями, оговорками, сомнениями и т. д., - и все это результат его скрупулезности. Работа у него продвигается медленно и с трудом.

В том, что касается личных отношений, он неразговорчив или же, наоборот, кидается к людям, которые не способны его понять, - и для него это служит еще одним доказательством непроходимой людской глупости. Если же его однажды случайно поймут, он явно склонен переоценивать свою удачу. Честолюбивые женщины хорошо знают, как воспользоваться его беспомощностью в практических вопросах, чтобы сделать его своей легкой добычей; или же он может превратиться в мизантропствующего холостяка с невинной, по-детски, душой. Часто он неловок в своем поведении, мучительно желает избежать внимания к себе или, наоборот, на удивление беспечен и по-детски наивен. В узкой области своей любимой работы он провоцирует самую яростную оппозицию и не имеет ни малейшего представления, как с ней быть, если только не позволяет своим примитивным аффектам вовлечь себя в язвительную и бесплодную полемику. В более широком кругу общения случайные знакомые считают его невнимательным к другим и не терпящим возражений. Но чем лучше они его узнают, тем благоприятнее становится их суждение о нем, а самые близкие его друзья очень высоко ценят близость с ним. Посторонним он кажется колючим, неприступным и надменным, а иногда и озлобленным - вследствие его предубеждений против общества. В роли учителя сам он обладает ничтожным влиянием, поскольку не знает склада ума и умонастроений своих учеников, да и обучение, в сущности говоря, не представляет для него никакого интереса, если только оно случайно не подбрасывает ему какую-то теоретическую проблему. Он плохой учитель, потому что во время обучения его мысли заняты излагаемым материалом, а не вопросами его подачи.

Вместе с усилением его типа убеждения такого человека становятся все более косными и непреклонными. Влияния извне исключаются полностью; в личном общении он также утрачивает симпатии среди широкого круга знакомых и потому становится более зависимым от своих близких. Его тон делается все более задевающим других людей и угрюмым, и хотя его идеи теперь, возможно, выигрывают в глубине, но больше уже не могут адекватно выражаться имеющимися в распоряжении средствами. Чтобы как-то компенсировать это, он прибегает к эмоциональности и обидчивости. Внешние влияния, которые он бесцеремонно отринул, захватывают его изнутри, со стороны бессознательного, и, пытаясь защититься, он нападает на вещи, которые посторонним кажутся совершенно неважными. Вследствие субъективирования сознания, проистекающего из утраты отношений с объектом, все то, что тайно затрагивает его самого, кажется ему теперь крайне важным. Он начинает смешивать свою субъективную истину с собственной личностью. Если даже он и не будет пытаться навязать свои убеждения лично кому-либо, то будет разражаться ядовитыми, задевающими личность возражениями в ответ на любую критику, хотя бы и справедливую. Поэтому его изоляция неуклонно усиливается. Его первоначально оплодотворяющие мысль идеи становятся разрушительными, отравленными осадком горечи. Борьба против исходящих из бессознательного влияний усиливается вместе с внешней изоляцией, пока, наконец, они не начинают лишать его трудоспособности. Он думает, будто уход в состояние постоянно усиливающегося одиночества защитит его от влияний бессознательного, но это, как правило, только еще глубже ввергает его в конфликт, разрушающий такого человека изнутри.

Мышление интровертированного типа позитивно и синтетично при развитии идей, которые все больше и больше приближаются к вечной законности изначальных образов. Но по мере того, как их связь с объективным опытом становится все более и более слабой, они принимают мифологическую окраску и больше не соответствуют современной ситуации. Исходя из этого, мышление интроверта обладает ценностью для его современников лишь до тех пор, пока оно ясным и понятным образом связано с известными в данное время фактами. Стоит мышлению стать мифологическим, как оно перестает быть релевантным и продолжается в самом себе. Уравновешивающие функции чувства, интуиции и ощущения сравнительно бессознательны и неполноценны, и потому имеют примитивный экстравертированный характер, чем объясняются все те тягостные влияния извне, которым подвержен интровертированный мыслительный тип. Разнообразные предохранительные устройства и психологические заграждения, которыми окружают себя такие люди, достаточно известны каждому, так что я могу избавить себя от их описания. Все они служат для защиты от "магических" влияний - и среди них - неясный страх перед женским полом.

Чувство

Интровертированное чувствование определяется преимущественно субъективным фактором. Оно столь же существенно отличается от экстравертированного чувствования, как интровертированное мышление отличается от экстравертированного. Дать сколько-нибудь точный интеллектуальный отчет о процессе интровертированного чувства, или даже составить приблизительное его описание, - невероятно трудно, хотя своеобразный характер такого рода чувства заметен сразу, как только оно становится предметом сознания. Так как интровертированное чувство обусловлено субъективно и лишь во вторую очередь имеет дело с объектом, оно редко выходит наружу и обычно неправильно истолковывается. Это такое чувство, которое кажется обесценивающим объект, и потому оно проявляется большей частью негативно. О существовании положительного чувства можно заключить лишь косвенно, логически. Его цель - не в приспособлении к объекту, а в подчинении объекта бессознательному стремлению осуществить глубинные образы. Это чувство непрерывно ищет образ, открывающийся ему в чем-то вроде видения, но не существующий в действительности. Поэтому оно небрежно скользит, нигде не останавливаясь, по всем объектам, которые не подходят для его цели. Его несравнимо больше заботит внутренняя напряженность, для которой объект служит не более чем стимулом. О глубине этого чувства можно лишь догадываться, - его вообще невозможно сколько-нибудь ясно понять. Оно делает людей молчаливыми и недоступными, ибо оно прячется, подобно фиалке, от грубой природы объекта, чтобы наполнять глубины субъекта. Оно выступает с негативными суждениями или принимает вид глубокого безразличия в целях защиты.

Изначальные образы, конечно, являются настолько же идеями, насколько чувствами. Основные идеи, наподобие идей Бога, свободы и бессмертия, в той же мере выступают ценностями чувства, в какой они представляются важными идеями. Поэтому все, что уже было сказано об интровертированном мышлении, равным образом справедливо и для интровертированного чувствования, с той лишь разницей, что здесь все чувствуется, тогда как там оно мыслилось. Однако тот очевидный факт, что мысли обычно поддаются более вразумительному выражению, чем чувства, требует более чем ординарных словесных или художественных способностей уже для того, чтобы действительное богатство этого чувства хотя бы приблизительно можно было изобразить или сообщить остальному миру. Если субъективное мышление с трудом доступно пониманию из-за его безусловности, то это еще в большей мере справедливо по отношению к субъективному чувству. Для того, чтобы передаваться другим, оно должно найти внешнюю форму, не только приемлемую для себя, но, к тому же, способную вызывать аналогичное чувство у других. Благодаря относительно большому внутреннему (равно как и внешнему) единообразию людей существует реальная возможность достичь этого, хотя необычайно трудно найти приемлемую для чувства форму до тех пор, пока оно псе еще ориентируется, гласным образом, на непостижимое изобилие изначальных образов. Если же чувство искажается эгоцентрической установкой, то сразу становится непривлекательным, ибо тогда его занимает преимущественно собственное эго. Оно неминуемо создает впечатление сентиментального себялюбия, интересничания и даже нездорового самолюбования. Так же как субъективированное сознание интровертированного мыслителя, в погоне за абстракцией n-й степени, преуспевает лишь в интенсификации по существу бессодержательного процесса мышления, так и интенсификация эгоцентрического чувствования ведет лишь к пустым порывам чувства ради него самого. Это - мистическая, экстатическая стадия, открывающая дорогу экстравертированным функциям, которые были вытеснены чувством. Так же как интровертированное мышление уравновешивается примитивным чувствованием, к которому объекты присоединяются с магической силой, так интровертированное чувство уравновешивается примитивным мышлением, чей конкретицизм и рабская покорность фактам переходит все границы. Чувство постепенно эмансипируется от объекта и создает себе свободу действия и совести, абсолютно субъективную, и может даже отречься от всех традиционных ценностей. Но тем в большей степени бессознательное мышление становится жертвой могущества объективной действительности.

Интровертированный чувствующий тип

Преимущественно у женщин я встречал господство интровертированного чувствования. "В тихом омуте черти водятся", - вот истинная сущность таких женщин. Они большей частью молчаливы, неприступны, непонятны, часто скрываются за детской или банальной маской, а но своему темпераменту склонны к меланхолии. Они не ярки и не выставляют себя напоказ. Поскольку ими руководят, главным образом, субъективные чувства, их истинные мотивы обычно остаются скрытыми. Внешне, поведение таких женщин гармонично, не привлекает особого внимания, создает впечатление приятного спокойствия или вызванного сочувствием отклика, без всякого желания задеть, произвести впечатление, повлиять или как-то иначе изменить окружающих ее людей. Если эта внешняя сторона несколько более выражена, то в ней проскальзывает легкое безразличие и холодок, которые могут, фактически, превратиться в пренебрежение покоем и благополучием других. Тогда отчетливо сознается удаление чувства от объекта. Однако, с нормальным типом это случается только тогда, когда влияние объекта оказывается слишком сильным. Таким образом, чувство гармонии сохраняется лишь до тех пор, пока объект добивается своего умеренно и не делает попыток стать другому поперек дороги. Подлинные эмоции другого лица практически не встречают соответствующего отклика; гораздо чаще они или гасятся, или "охлаждаются" негативным оценочным суждением. Несмотря на постоянно существующую у этого типа готовность к мирному и гармоничному сосуществованию, посторонним людям не выказывается ни капельки дружелюбия или отзывчивости; наоборот, их встречают с видимым безразличием или отталкивающей холодностью. Часто их заставляют почувствовать свою полную ненужность. Сталкиваясь лицом к лицу с чем-то таким, что могло бы увлечь или вызвать энтузиазм, этот тип сохраняет благожелательный, хотя и критический, нейтралитет, сочетаемый с легким оттенком собственного превосходства, что очень скоро расхолаживает чувствительного человека. Любая бурная эмоция будет, однако, сражена убийственной холодностью наповал, если только ей не случится захватить такую женщину с ее бессознательной стороны, то есть, если эта эмоция не заденет ее чувств посредством пробуждения какого-то изначального образа. В последнем случае женщина такого типа просто почувствует себя на мгновение парализованной, и в дальнейшем это неизменно вызывает еще более упорное сопротивление, которое наверняка поразит другого человека в его самое уязвимое место. Чувства к другим по возможности удерживаются в зоне умеренности, а все неуемные страсти находятся под строжайшим запретом. Поэтому выражение чувств остается скупым, и другой человек, стоит ему хотя бы раз осознать это, постоянно испытывает такое ощущение, будто его недооценивают. Но так бывает далеко не всегда, потому что Другой очень часто не сознает недостатка проявляемого к нему чувства, и тогда бессознательные запросы чувства разовьют симптомы, назначение которых - привлекать усиленное внимание.

Поскольку этот тип выглядит довольно холодным и сдержанным, со стороны , может показаться, что такие женщины вовсе не испытывают чувств. Но это мнение было бы в корне неверным.

Дело в том, что их чувства скорее интенсивны, чем экстенсивны. Они развиваются вглубь. Тогда как экстенсивное чувство сострадания может выражаться в соответствующих словах и поступках и, таким образом, быстро возвращаться опять к "нормальной температуре", интенсивное сострадание, будучи изолированным от всех средств выражения, приобретает силу и глубину страсти, которая вбирает в себя все земные страдания и просто притупляется. Оно может проявиться в какой-то экстравагантной форме и привести к поразительному поступку едва ли не героического характера, правда, совершенно не имеющему отношения ни к субъекту чувства, ни к объекту, спровоцировавшему эту вспышку. Стороннему человеку или слепым глазам экстраверта подобное интенсивное сострадание кажется холодностью, ибо обычно оно не совершает ничего видимого, а экстравертированное сознание не способно верить в невидимые силы. Такое неправильное понимание интенсивного чувства - обычное явление в жизни этого типа, и оно используется как веский аргумент против возможности сколько-нибудь более глубокой эмоциональной связи с объектом. Но действительный объект этого чувства лишь смутно предугадывается даже самой женщиной (относящейся к нормальному типу). Чувство это может найти свое выражение в тайной религиозности, с тревогой оберегаемой от глаз непосвященных, или же в сокровенных поэтических формах, столь же тщательно сохраняемых в тайне, не без скрытого честолюбивого стремления продемонстрировать таким способом свое превосходство над другим человеком. Женщины часто выражают львиную долю своих чувств через посредство собственных детей, предоставляя возможность своей страсти тайно перетекать в них.

Хотя эта склонность одолевать или принуждать другого человека своими скрытыми чувствами редко играет у нормального типа роль вредящего фактора и никогда не приводит к серьезным попыткам такого рода, кое-какие ее следы все же выходят на поверхность в том личном воздействии, которое чувства на него оказывают в форме властного, не допускающего возражений влияния, часто трудноопределимого. Оно ощущается как давящее и лишающее сил чувство, удерживающее во власти чар всякого, кто оказывается в сфере его влияния. Благодаря ему женщина этого типа обретает таинственную силу, которая может в высшей степени очаровать экстравертированного мужчину, ибо она затрагивает его бессознательное. Эта сила проистекает от глубоко чувствуемых, бессознательных образов, однако, сознательно, женщина склонна связывать ее с эго, благодаря чему ее влияние понижается до уровня личной тирании. Всякий раз, когда бессознательный субъект отождествляется с эго, таинственная сила интенсивного чувства превращается в банальное и чрезмерное властолюбие, тщеславие и деспотическое хозяйничанье. Это создает тин женщины, печально известный беспринципным честолюбием и злобной жестокостью. Однако, изменение в этом направлении ведет также к неврозу.

До тех пор, пока эго чувствует себя подчиненным бессознательному субъекту, а чувству ведомо что-то более высокое и могущественное, чем эго, данный тип остается нормальным. Хотя бессознательное мышление архаично, его редуктивные тенденции помогают компенсировать случающиеся время от времени судорожные попытки возвеличить эго до субъекта. Если все же это происходит, вследствие полного подавления уравновешивающих подсознательных процессов, то бессознательное мышление переходит к открытому сопротивлению и проецируется в объекты. Такой эгоцентрированный субъект начинает теперь чувствовать власть и значение некогда обесцененного объекта. Женщина начинает сознательно выяснять для себя "что другие люди думают". Разумеется, другие думают о всевозможных низостях: замышляют зло, затевают заговоры, плетут тайные интриги и т. д. Чтобы опередить их, она сама обязана затевать контринтриги, подозревать и прощупывать других, плести контрзаговоры. Осаждаемая слухами, она должна предпринимать неистовые усилия, чтобы отомстить за себя и остаться хозяйкой положения. Возникают бесконечные ситуации скрытого соперничества, и в этих озлобленных стычках она не только не будет гнушаться подлыми и низкими средствами, но даже добродетели свои пустит на продажу, чтобы разыграть козырную карту. Такое положение дел должно окончиться истощением. Невроз здесь имеет скорее форму неврастении, чем истерии, часто с такими тяжелыми соматическими осложнениями, как анемия и ее последствия.

Отправить на печатьОтправить на печать