Глава 5. Роль аналитика в психоаналитическом процессе.
Основная задача аналитика — помочь пациенту понять себя и переориентировать свою жизнь в той мере, в какой он сам считает это необходимым. Чтобы получить более четкое представление о том, что аналитик делает для достижения этой цели, целесообразно разделить его работу на категории и рассмотреть каждую из них в отдельности. В его работе условно можно выделить пять основных разделов: наблюдение, понимание, интерпретацию, помощь в преодолении сопротивления, обычную человеческую помощь. Наблюдения аналитика в чем-то не отличаются от наблюдений любого внимательного человека, но в чем-то имеют специфический характер. Как и любой другой человек, аналитик будет наблюдать некоторые общие черты поведения пациента, как-то: отчужденность, теплота, ригидность, спонтанность, неповиновение, угодливость, подозрительность, уверенность, самоуверенность, робость, жестокость, чувствительность. Уже и процессе выслушивания пациента аналитик без специальных усилий получит общее о нем представление: способен ли он дать волю своим чувствам или держится напряженно и скованно; излагает ли он свои мысли упорядоченно, контролируя себя, или же перескакивает с одной мысли на другую и рассеян; делает ли он абстрактные обобщения или приводит конкретные детали; высказывается ли он пространно или по существу; говорит ли он спонтанно или же предоставляет инициативу аналитику; повторяет ли он общепринятые мнения или выражает то, что действительно думает и чувствует. При более прицельном наблюдении аналитик, во-первых, извлекает информацию из того, что рассказывает ему пациент о своих переживаниях, прошлых и настоящих, об отношении к себе и взаимоотношениях с другими, о своих планах, желаниях, страхах, мыслях. Во-вторых, он получает информацию, наблюдая за поведением пациента в своем кабинете, ибо каждый пациент по- своему реагирует на договоренности об оплате, времени приема, на обязанность лежать на кушетке и прочие объективные условия анализа. И каждый пациент реагирует по-разному на то, что его подвергают анализу. Один пациент считает анализ интересным интеллектуальным занятием, но отвергает мысль, что действительно в нем нуждается; другой относится к нему как к унизительной процедуре; третий же гордится им как некой особой привилегией. Кроме того, пациенты проявляют самое разное отношение к самому аналитику, с таким же разнообразием индивидуальных оттенков, как в прочих человеческих отношениях. Наконец, пациенты проявляют нерешительность в своих реакциях — от едва заметной до значительной; уже сама по себе эта нерешительность может говорить о многом. Оба источника информации — сообщения пациента о себе и непосредственное наблюдение за его поведением — дополняют друг друга точно так же, как это происходит в любых взаимоотношениях. Даже если мы хорошо знаем историю жизни человека и все особенности его нынешних отношений с друзьями, женщинами, его деловые качества и политические взгляды, наше представление о нем станет намного полнее и яснее, если мы встретим его лично и увидим его в действии. Необходимы оба источника — и каждый из них одинаково важен. Как и любое другое, наблюдение аналитика несет на себе печать специфики его интереса.
Продавщица заметит иные качества покупателя, чем работник социального обеспечения у обратившегося за помощью клиента. Наниматель, беседующий с претендентом на место, сосредоточится на инициативности, умении адаптироваться, надежности, в то время как священника, беседующего с прихожанином, будут больше интересовать вопросы нравственного поведения и религиозной веры последнего. Интерес аналитика не сосредоточен на какой-то одной стороне личности пациента, даже той, что нарушена, а обязательно охватывает личность в целом.
Поскольку он хочет понять структуру целиком и поскольку он не знает заранее, что более важно, а что — менее, его внимание должно поглотить как можно больше факторов. Специфические наблюдения аналитика проистекают из его цели — распознать и понять бессознательные мотивы пациента. В этом заключается их основное отличие от обычных наблюдений. В последних мы тоже можем ощущать определенные скрытые тенденции, но такие впечатления остаются более или менее предположительными и даже не формулируются; мы также, как правило, не заботимся о том, чтобы выяснить, обусловлены ли эти впечатления нашими собственными психическими особенностями или же особенностями наблюдаемого человека.
Специфические наблюдения психоаналитика, однако, составляют обязательную часть аналитического процесса. Они представляют собой систематическое изучение бессознательных сил, которые обнаруживают себя в свободных ассоциациях пациента. Эти ассоциации аналитик внимательно выслушивает, стараясь не отбирать преждевременно какой-либо один элемент, но проявлять одинаковый интерес к каждой детали. Некоторые из наблюдений аналитика тут же выстраиваются в один ряд. Точно так же, как мы различаем в тумане неясный контур дома или дерева, аналитик без особого труда узнает ту или иную общую черту характера. Но большей частью его наблюдения представляют собой мозаику из разрозненных на первый взгляд элементов. Как же тогда аналитик достигает понимания? В некотором смысле его работу можно сравнить с работой детектива в расследовании загадочных происшествий. Стоит, однако, подчеркнуть, что если детектив хочет обнаружить преступника, то аналитик отнюдь не стремится выявить, что в пациенте плохо, а пытается понять его в целом, включая и хорошее, и плохое. Кроме того, он имеет дело не с несколькими подозреваемыми, а с множеством движущих сил в одном человеке, которые находятся под подозрением, но не из-за того, что они предосудительны, а как возможные источники его проблем.
Благодаря сосредоточенному наблюдению и обдумыванию каждой детали он подбирает ключи к ним, видит тут и там возможные связи и составляет гипотетическую картину; он не слишком легко принимает на веру свои выводы, а еще и еще раз подвергает их проверке, чтобы убедиться, действительно ли они учитывают все моменты. При раскрытии загадочных происшествий с детективом работают несколько человек, причем некоторые создают только видимость такой работы, а на самом деле втайне ей вредят; другие же вполне определенно хотят скрыться и становятся агрессивными, если чувствуют для себя угрозу. Подобное имеет место и при анализе: «часть» пациента сотрудничает с аналитиком — это является необходимым условием лечения; другая «часть» ожидает, что аналитик проделает всю работу сам; а третья «часть» использует всю свою энергию на то, чтобы затаиться или ввести аналитика в заблуждение, она начинает паниковать и становится враждебной, когда ей грозит разоблачение. Как уже отмечалось в предыдущей главе, аналитик черпает свое понимание бессознательных побуждений и реакций пациента главным образом из его свободных ассоциаций. Пациент обычно не сознает смысла того, что он сообщает аналитику. Поэтому аналитик, чтобы составить связную картину из множества противоположных элементов, должен не только воспринять их явное содержание, но и постараться понять, что же на самом деле пациент хочет этим выразить. Он старается уловить и понять ту красную нить, которая проходит через аморфную на первый взгляд массу материала. Если объем неизвестного материала слишком велик, аналитик может потерпеть неудачу. Иногда контекст говорит чуть ли не сам за себя. Последующие примеры выбраны из-за их простоты. Пациент говорит мне, что прошлой ночью плохо спал и чувствует себя более подавленным, чем обычно. Его секретарша заболела гриппом, и это не только расстроило его деловые встречи, но и вывело из душевного равновесия из-за страха инфекции. Потом он говорит об ужасной несправедливости по отношению к небольшим европейским государствам. Затем он думает о враче, который вызвал у него досаду тем, что не дал четкую информацию о составе лекарства.
После этого ему вспомнился портной, который не доставил ему домой пальто, как обещал. Главной темой была досада на неблагоприятные события. На эгоцентрический характер его огорчений указывает то, что он упомянул о болезни секретарши в одном ряду с ненадежностью портного, словно то и другое нанесло ему личное оскорбление. То, что грипп секретарши вызвал у него страх инфекции, не привел его к мысли о необходимости преодолеть этот страх. Вместо этого он полагает, что мир должен быть устроен так, чтобы не вызывать в нем страхов. Мир должен заботиться о его нуждах. И здесь возникает тема несправедливости: как несправедливо, что другие не обращают внимания на его ожидания. Раз он боится инфекции, то никто из его окружения не должен болеть. Так другие становятся ответственными за его трудности. Он столь же бессилен против них, как небольшие европейские страны против вторжения агрессора (на самом деле он беспомощен из-за того, что находится в тисках своих собственных ожиданий).
Ассоциация, касающаяся врача, в этом контексте приобретает особый смысл. Она также подразумевает ожидания, которые не были исполнены, и, кроме того, выражает его обиду на то, что я не предлагаю ему ясного решения его проблем, а вместо этого хожу вокруг да около и ожидаю от него сотрудничества. Другой простой пример. Молоденькая девушка рассказывает мне, что у нее случился приступ сердцебиения в магазине. Сердце иногда беспокоило ее, но она не понимала, почему посещение магазина так на нее подействовало, если часами могла танцевать без всякого для себя вреда. Она также не видела никаких психологических причин для такого приступа. Пациентка купила в подарок к дню рождения старшей сестры красивую блузку и была довольна своим выбором. Она заранее предвкушала, как будет радоваться и восхищаться ее подарком сестра. У нее было мало денег, потому что она отдала все свои долги или, во всяком случае, договорилась, что расплатится в течение нескольких месяцев. Девушка рассказывала об этом, явно восхищаясь собой. А блузка была такая чудесная, что она и сама была бы не прочь иметь такую. Затем, оставив эту тему, она вдруг переключилась на сестру и высказала множество обид в ее адрес. Она горько жаловалась, что сестра вмешиалась в ее дела, предъявляла нелепые упреки. Эти обиды пациентка перемежала нелестными замечаниями, ставя сестру значительно ниже себя. Уже с первого взгляда видно, что эта непреднамеренная последовательность эмоций указывает на противоречивые чувства к сестре: с одной стороны, желание завоевать ее любовь, с другой — обида. И при посещении магазина этот конфликт обострился. Любящая сторона утверждала себя покупкой подарка, обида же на время была подавлена; тем громче она заявила о себе после. Как результат — приступ сердцебиения. Такие столкновения противоречивых чувств не всегда вызывают тревогу. Обычно одно из несовместимых чувств вытесняется или же оба объединяются в некотором компромиссном решении. Здесь же, как показывают ассоциации, ни одна из сторон конфликта не была вытеснена. Вместо этого любовь и обида — два осознанных чувства — оказались словно на качелях. Когда одно чувство поднималось вверх, в сознание, другое опускалось. При более тщательном исследорании ассоциаций обнаружились и другие детали. Тема самолюбования, очевидная в первом ряду ассоциаций, косвенно повторилась во втором.
Нелестные замечания в адрес сестры не только выражали общую враждебность, но и использовались пациенткой, чтобы продемонстрировать свое превосходство на фоне сестры.
Тенденция ставить себя выше сестры проявляется в ассоциациях в том, что она постоянно, хотя и ненамеренно, противопоставляла собственную щедрость и самоотверженную любовь дурному поведению сестры. Тесная связь между самолюбованием и соперничеством с сестрой указывала на возможность того, что потребность быть выше сестры являлась важным фактором в развитии и закреплении этой ее черты. Это предположение позволяло также увидеть в ином свете конфликт, происшедший в магазине. Побуждение купить дорогую блузку представляло собой не только, так сказать, героическую решимость разрешить конфликт, но и желание утвердить собственное превосходство над сестрой, с одной стороны, заставив ее восхищаться собой, а с другой — показав себя более любящей, снисходительной и самоотверженной. Кроме того, отдавая сестре более красивую блузку, чем та, которую носила сама, она действительно ставила ее в позицию «превосходства». Чтобы понять значение этого момента, следует упомянуть, что вопрос, кто лучше одет, играл важную роль в их соперничестве; пациентка, например, часто присваивала себе платья сестры. В этих примерах процесс понимания сравнительно прост, но они ясно показывают, что ни к одному наблюдению нельзя относиться как несущественному. Подобно тому, как пациент должен безоговорочно высказывать все, что приходит ему в голову, точно так же аналитик обязан относиться к каждой детали как потенциально наполненной смыслом. Ему не следует заранее отвергать то или иное замечание как не относящееся к делу, но он должен всерьез отнестись ко всем без исключения наблюдениям. Более того, он должен постоянно себя спрашивать: почему данное чувство или мысль пациента возникли именно теперь? Что они означают в данном контексте? В одном, например, контексте дружеское чувство к аналитику может служить выражением истинной благодарности за помощь и понимание, в другом — означать возросшую потребность пациента в любви и привязанности из-за тревоги, вызванной обсуждением новой проблемы на предыдущем сеансе; в следующем контексте оно может быть выражением желания самому завладеть телом и душой аналитика, поскольку был раскрыт конфликт, который, как надеется пациент, разрешит «любовь». В примере из предыдущей главы аналитика сравнивали с грабителем или вымогателем не из-за какой-то постоянной обиды на него, а по той конкретной причине, что на предыдущем сеансе была задета гордость пациента.
Ассоциация по поводу несправедливого обращения с небольшими европейскими государствами в определенном контексте может иметь и другое значение, например симпатию к угнетенным.
Только в сочетании с досадой пациента на болезнь секретарши и с другими его ассоциациями удалось обнаружить, сколь остро он переживал несправедливость, когда его ожидания не оправдывались. Неудача в исследовании точных связей ассоциаций с предыдущими и последующими переживаниями может не только вести к неправильным интерпретациям, но также лишить аналитика возможности узнать что-либо о реакциях пациента на то или иное событие. Цепочка ассоциаций, которая позволяет выявить связь, не обязательно должна быть длинной.
Иногда последовательность всего из двух замечаний, при условии, что второе из них возникло спонтанно, а не является порождением ума, открывает путь к пониманию. Например, пациент пришел на очередной сеанс, чувствуя усталость и беспокойство, и его первые ассоциации оказались непродуктивны. Прошлым вечером он употреблял спиртное. Я спросила его, было ли у него похмелье, на что он ответил отрицательно. Предыдущий сеанс был весьма продуктивным, поскольку высветил тот факт, что пациент боялся брать на себя ответственность, боясь возможной неудачи. Тогда я спросила его, не хочет ли он теперь почивать на лаврах. При этом у него возникло воспоминание, как мать таскала его по музеям, а он скучал и злился. Эта была единственная, но разоблачающая ассоциация. Отчасти она явилась ответом на мое замечание о почивании им на лаврах. Подталкивая его от одной проблемы к другой, я была такой же плохой, как его мать. (Такая реакция была характерна для него, крайне чувствительного ко всему, что имело хоть малейшее сходство с принуждением, и в то же самое время противившегося браться за решение проблем по собственной инициативе.) Осознав свое раздражение на меня и активное нежелание продвигаться дальше, он почувствовал себя свободным выразить другое чувство. Оно сводилось к тому, что психоанализ еще хуже, чем посещение музея, потому что означает раскапывание одной неудачи за другой. Этой ассоциацией он невольно подхватил нить предыдущего сеанса, который и обнаружил его чрезмерную чувствительность к неудаче. Это уточняло предыдущие данные, поскольку свидетельствовало, что для пациента любая особенность его личности, мешавшая ему действовать эффективно и беспрепятственно, означала «неудачу». Тем самым он раскрыл одну из основных причин своего сопротивления психоанализу. Тот же пациент пришел в другой раз, чувствуя себя подавленным. Накануне вечером он встретил друга, который рассказал ему о своем восхождении на гору Пиц-Палу в Швейцарии. Этот рассказ пробудил в нем воспоминания о Швейцарии. Когда-то и он мечтал взобраться на эту гору, но она была постоянно окутана туманом. Ему пришлось отказаться от своей затеи. Тогда он был взбешен, и прошлой ночью почувствовал, как прежняя ярость вновь поднимается в нем. Несколько часов он пролежал без сна, строя планы, как все же осуществить это свое желание, как преодолеть все преграды, связанные с войной, нехваткой денег и времени. Даже во сне его ум продолжал бороться с препятствиями, стоящими на его пути и он проснулся подавленным. В процессе анализа ему пришла на ум вроде бы не относившаяся к делу картина предместий небольшого городка на Среднем Западе, который был для него воплощением серости, однообразия и запущенности. Этот образ выражал чувства, которые в тот момент он испытывал к жизни. Но какая здесь была связь? Неужели жизнь казалась ему пустой, потому что он не мог взобраться на Пиц-Палу? Действительно, когда он был в Швейцарии, он был решительно настроен взобраться на гору, но фрустрация этого желания едва ли могла быть достаточным объяснением.
