Прежде всего бросается в глаза то, что в содержании сновидения имеется материал, за которым по пробуждении человек отрицает принадлежность к своему кругу знаний и переживаний. Он вспоминает, что это снилось ему, но не помнит, что когда-либо пережил это. Он остается затем в неизвестности, из какого источника черпало сновидение; им овладевает искушение уверовать в самостоятельную творческую способность сновидения;
но неожиданно, спустя долгое время, новое переживание переносит мнимо утерянное воспоминание на более раннее переживание и находит тем самым источник сновидения. Приходится сознаваться тогда, что в сновидении человек знал и вспомнил нечто, чего не помнил в бодрственном состоянии (Вашид утверждает также, что неоднократно было замечено, что в сновидении человек говорит свободнее и лучше на иностранном языке, чем в бодрственном состоянии).
Особенно характерный пример такого рода рассказывает Дельбеф из собственного опыта. Ему приснился двор его дома, покрытый снегом; под снегом он нашел двух полузамерзших ящериц. Любя животных, он поднял их, согрел и отнес их в нору возле стены. Туда же положил несколько листьев папоротника, который они, как он знал, очень любили. Во сне он знал название растения: Asplenium ruta muralis. Сновидение продолжалось и, к удивлению Дельбефа, показало ему двух новых зверьков, растянувшихся на остатках папоротника. Он поднял глаза на дорогу, увидел пятую, шестую ящерицу, и скоро вся дорога была усеяна ящерицами, которые направлялись все в ту же нору возле стены.
Действительные познания Дельбефа включали в себя очень мало латинских ботанических терминов: asplenium он совсем не знал. Но, к превеликому своему удивлению, убедился, что действительно имеется такой папоротник. Его настоящее название: Asplenium ruta muraria, - сновидение несколько исказило его. О случайном совпадении думать было трудно, и для Дельбефа так и осталось загадочным, откуда он во сне взял этот термин.
Приснилось ему все это в 1862 году; шестнадцать лет спустя философ, будучи в гостях у одного своего друга, увидел у него небольшой альбом с засушенными цветами, какие продают в Швейцарии туристам. В нем пробуждается вдруг воспоминание, он открывает альбом, находит в нем asplenium и в подписи под цветком узнает свой собственный почерк. Все стало сразу понятным. Сестра его друга в
Случайность, раскрывшая тайну сновидения, дала Дельбефу возможность найти объяснение и другой части этого же сновидения. Однажды, в
То, что сновидение имеет в своем распоряжения воспоминания, недоступные бодрствованию, представляет собою настолько замечательный и в теоретическом отношении настолько важный факт, что я хотел бы подчеркнуть его сообщением еще и других "гипермнестических" сновидений. Мори сообщает, что у него некоторое время вертелось на языке слово Муссидан. Он знал, что это - название французского города, но подробностей об этом городе не знал никаких. Однажды ночью ему приснился разговор с каким-то человеком, который сказал ему, что он из Муссидана. И на вопрос, где этот город, ответил: "Му ecuдан - окружной город в департаменте Дордонь". Проснувшись, Мори не придал никакого значения справке, полученной во сне. Учебник географии показал ему, однако, что она была совершенно справедлива. Этот случай доказывает превосходство познаний сновидения, но не выясняет забытого источника их.
Иессен (с. 55) сообщает аналогичное сновидение из более ранней эпохи: "Сюда относится, между прочим, сновидение старшего Скалигера (Геннингс, с. 300), который написал оду в честь знаменитых мужей в Вероне, и которому явился во сне человек, назвавшийся Бруниолусом и пожаловавшийся на то, что он был позабыт. Хотя Скалигер и не помнил, чтобы когда-нибудь слышал о нем, он все же включил его в свою оду, и лишь впоследствии его сын в Вероне узнал, что некогда в ней прославился известный критик Бруниолус".
Маркиз д'Эрвей де Денис (по Вашиду, с. 232) сообщает гипермнестическое сновидение, отличающееся особым своеобразием, которое состоит в том, что следующее за ним сновидение осуществляет идентификацию воспоминания, не распознанного раньше: "Я видел однажды во сне женщину с золотистыми волосами, болтавшую с моей сестрой в то время, как она показывала ей вышивание. В сновидении она представлялась мне очень знакомой, и мне казалось даже, что я неоднократно видел ее. После пробуждения я еще живо видел это лицо, но абсолютно не мог узнать его. Затем я опять уснул; сновидение повторилось. В этом новом сновидении я заговариваю с блондинкой и спрашиваю ее, не имел ли я уже чести встречать ее где-либо. Разумеется, отвечает дама, вспомните морские купанья в Парнике. Тотчас я опять просыпаюсь и с достоверностью вспоминаю теперь все подробности, с которыми было связано это прелестное лицо в сновидении".
Тот же автор (у Вашида, с. 233) сообщает:
Один знакомый музыкант слышал однажды в сновидении мелодию, которая показалась ему совершенно новой. Лишь много лет спустя он нашел эту самую мелодию в одном старом сборнике музыкальных пьесок, но он все еще не мог вспомнить, чтобы он когда-нибудь держал этот сборник пьесок в руках.
В своем, к сожалению, недоступном для меня труде (Proceedings of the Society for psychical research) Миер приводит целую коллекцию таких гипермнестических сновидений. На мой взгляд, каждый, интересующийся сновидениями, должен будет признать самым заурядным явлением, что сновидение дает доказательство познаний и воспоминаний, которыми, по-видимому, не обладает субъект в бодрственном состоянии. В психоаналитических работах с невротиками, о которых я сообщу ниже, я почти каждый день имею случай разъяснять пациентам на основании их сновидений, что они превосходно знают различного рода цитаты, циничные выражения и т.п., и что они пользуются ими во сне, хотя в бодрственном состоянии они ими забываются. Я приведу здесь еще один невинный случай гипермнезии в сновидении, так как мне удалось чрезвычайно легко найти источники, из которых проистекают познания, проявившиеся в сновидении.
Пациенту снилось, что он, будучи в кофейне, потребовал себе "контужувки". Рассказав мне об этом, он заявил, что не знает, что означает это слово. Я ответил, что контужувка - польская водка: он не придумал название во сне, оно известно уже давно по плакатам и объявлениям. Сначала пациент мне не поверил. Но несколько дней спустя, после того как он увидел свой сон, он заметил название на плакатах, висевших на улице, по которой он, по крайней мере, два раза в день проходил уже несколько месяцев.
На собственных сновидениях я убедился, насколько исследование происхождения отдельных элементов сновидения зависит от всевозможных случайностей. Так, в течение нескольких лет перед изданием этой книги меня преследовало изображение чрезвычайно простой колокольни, которую, как мне казалось, я никогда в действительности не видел. Однажды, проезжая по железной дороге, на маленькой станции между Зальцбургом и Рейхенгаллем я увидел деревенскую колокольню и тотчас же узнал ее. Это было во второй половине 90-х годов, а в первый раз я проезжал тут в
Одним из источников, из которых сновидение черпает материал для репродукции, отчасти таким, который не вспоминается и не используется в бодрственном состоянии, служат детские годы. Я приведу лишь некоторых авторов, заметивших и утверждавших это:
Гильдебрандпг (с. 23): "Несомненно то, что сновидение иногда с изумительной репродуцирующей силой воспроизводит перед нами отдельные и даже забытые факты прошлого".
Штрюмпель (с. 40): "Еще более странно, когда замечаешь, как сновидение черпает в полной неприкосновенности, в первоначальной свежести образы отдельных лиц, вещей и местностей из глубочайших наслоений, отложенных временем на ранних переживаниях юности. Это ограничивает не только впечатлениями, вызвавшими при своем возникновении живое сознание или связанными с высокими психическими ценностями и возвращающимися впоследствии в сновидении в качестве воспоминания, которому радуется пробудившееся сознание. Глубина памяти в сновидении обнимает собою также и те образы, вещи, лица, местности и переживания раннего периода, которые либо вызвали лишь незначительное сознание, либо не обладали никакой психической ценностью, либо же утратили как то, так и другое. Поэтому как в сновидении, так и по пробуждении они представляются совершенно новыми и незнакомыми - до тех пор пока не открывается их раннее происхождение".
Фолькельт (с. 119): "Особенно замечателен тот факт, что во сне наиболее часто воспроизводятся воспоминания детства и юности. То, о чем мы давно уже больше не думаем, то, что для нас давно уже потеряло всякую ценность, - обо всем этом сновидение неминуемо напоминает нам".
Господство сновидения над материалом детства дает повод к возникновению интересных гипермнестических сновидений, из которых я опять-таки приведу несколько примеров.
Мори рассказывает (с. 92), что он часто ездил ребенком из своего родного города Мо в соседний Трильпор, где его отец заведовал постройкой моста. Однажды ночью сновидение переносит его в Трильпор и заставляет играть на улицах города. К нему приближается человек в какой-то форме. Мори спрашивает, как его зовут; он называет себя: его зовут С., он сторож моста. По пробуждении Мори, сомневающийся в истинности воспроизведения, спрашивает старую служанку, жившую у них в доме с самого детства, не помнит ли она человека, носившего такую фамилию. Конечно, гласит ее ответ, это был сторож моста, который в свое время строил его отец.
Такой же доказательный пример истинности воспроизводимого в сновидений воспоминания детства дает Мори со слов некоего Ф." проводившего детство в Монбризоне. Человек этот, спустя двадцать пять лет после отъезда оттуда, решил вновь посетить родину и старых друзей своей семьи, которых он до сих пор не видал. Ночью накануне своего отъезда ему приснилось, что он достиг цели путешествия и неподалеку от Монбризона встретил незнакомого ему с виду человека, сказавшего ему, что он - Т., друг его отца. Спящий помнил, что действительно знал ребенком человека с такой фамилией, но давно уже не мог припомнить его внешности. Прибыв несколько дней спустя в Монбризон, он действительно находит местность, виденную им во сне и встречает человека, в котором узнает Т. Человек этот значительно старше на вид, чем Ф. видел его во сне.
Я могу здесь привести еще одно собственное сновидение, в котором впечатление, всплывшее в памяти, было замещено известным отношением. Я увидел во сне лицо, от которого во сне же узнал, что он врач в моем родном местечке. Лица его я хорошенько не разглядел, но оно смешалось с представлением об одном из моих гимназических учителей, с которым я и теперь еще иногда встречаюсь. Какое отношение связывало обоих этих лиц, я не мог себе объяснить и после того, как я проснулся. Осведомившись, однако, у своей матери о враче первых лет моего детства, я узнал, что он слеп на один глаз, - между тем так же слеп и гимназический учитель, личность которого слилась с личностью врача. Прошло тридцать восемь лет с тех пор, как я не видел этого врача, и, насколько мне помнится, никогда не думал о нем, хотя шрам на шее до сих пор мог. бы напомнить мне о его медицинской помощи.
Кажется, будто создается противовес чрезвычайной роли воспоминаний детства в сновидениях, так как многие авторы утверждают, что в большинстве сновидений можно найти элементы самого недавнего периода. Роберт (с. 46) говорит даже: "В общем нормальное сновидение обхватывает собою лишь впечатления последних дней". Мы увидим, однако, что построенная Роберт ом теория сновидения настоятельно требует такого отодвигания позднейших и выдвигания ранних впечатлений. Факт же, утверждаемый Робертом, действительно справедлив, как мне кажется на основании моих собственных наблюдений. Американец Нельсон полагает, что сновидения наиболее часто используют впечатления предпоследнего или третьего дня, как будто впечатления последнего дня недостаточно еще притуплены.
Некоторые авторы, не сомневающиеся в тесной связи содержания сновидения с бодрственной жизнью, обратили внимание на то, что впечатления, интенсивно владеющие бодрственным мышлением, лишь в том случае воспроизводятся в сновидении, когда мышление дня до некоторой степени успело отодвинуть их на задний план. Так, например, близкий умерший снится не в первое время после его смерти, когда еще скорбь по нем наполняет существо, оставшееся в живых (Делаж). Между тем одна из последних наблюдательниц, мисс Галлам, собрала примеры и противоположного свойства и стоит в этом отношении на точке зрения психологической индивидуальности.
Третьей и наиболее непонятной особенностью памяти в сновидении является выбор воспроизводимого материала: сновидение использует не как в бодрственном состоянии лишь наиболее выдающееся, а наоборот, также и самое безразличное и ничтожное. Я цитирую по этому поводу тех авторов, которые наиболее резко подчеркнули свое удивление по этому поводу.
Гильдебрандт (с. II): "Самое удивительное то, что сновидение обычно заимствует свои элементы не из крупных и существенных факторов, не из важных и побудительных интересов прошедшего дня, а из второстепенных явлений, так сказать, из ничтожных обломков недавнего пережитого или же, наоборот, далекого прошлого. Потрясающий случай смерти в нашей семье, под впечатлением которого мы засыпаем, как бы погашается в нашей памяти, пока первый момент бодрствования не возвращает его в наше сознание с удвоенною силою. Напротив того, бородавка на лбу встреченного нами незнакомца, о котором мы забыли, тотчас же, как только прошли мимо него, - играет в нашем сновидении наиболее видную роль…"
Штрюмпель (с. 39): "…такие случаи, когда разложение сновидения дает составные части, которые хотя и не происходят из переживаний последнего и предпоследнего дня, однако так незначительны и так малоценны для бодрственного сознания, что они забываются почти тотчас же после их восприятия. Такого рода переживаниями являются случайно слышанные фразы, бегло замеченные поступки, мимолетные восприятия вещей или лиц, небольшие отрывки из прочитанного и т.п.".
Гавелок Эллис (1899, с. 727): "Глубокие эмоции нашей жизни в состоянии бодрствования, вопросы и проблемы, которые мы решали, используя нашу волю и психическую энергию, это не то, что обычно наполняет наше сознание в состоянии сна. Что касается непосредственно предшествовавших событий, то во сне появляются мелкие, случайные и забытые впечатления каждодневной жизни. То, что во время бодрствования мы переживаем наиболее интенсивно, то во время сна спрятано наиболее глубоко".
Бинц (с. 45) пользуется этими особенностями памяти в сновидении для того, чтобы высказать неудовлетворение выставляемым им же самим объяснением сновидения: "Естественное сновидение предъявляет к нам аналогичные вопросы. Почему воспроизводит оно не всегда впечатления последнего дня, почему мы без всякой очевидной причины погружаемся в далекое, почти забытое прошлое? Почему в сновидении сознание воспринимает столь часто впечатления безразличных воспоминаний, в то время как мозговые клетки, несущие в себе наиболее раздражимые следы пережитого, по большей части немы?"
Легко понятно, почему странная склонность памяти в сновидении к безразличному и поэтому незаметному должна вести к тому, чтобы вообще исказить зависимость сновидения от бодрственной жизни, и, по крайней мере, в каждом отдельном случае следы этой связи. Благодаря этому было возможно, что мисс Уайтон Калькинс при статистической обработке ее собственных (и ее сотрудника) сновидений насчитала все же 11%, в которых нельзя было проследить отношения их к бодрственной жизни. Гильдебрандт безусловно прав в своем убеждении, что все сновидения разъяснились бы нам в своей генетической связи, если бы мы каждый раз тратили достаточно времени на исследование их происхождения. Он называет это, правда, "чрезвычайно трудной и неблагодарной работой. Ведь в большинстве случаев пришлось бы выискивать в самых отдаленных уголках памяти всевозможные, совершенно ничтожные в психическом отношении вещи, а также извлекать наружу всякого рода безразличные моменты давно прошедшего времени, по всей вероятности, забытые в то же мгновение". Я должен, однако, с сожалением отметить, что остроумный автор уклонился здесь от правильно избранного пути, - путь этот несомненно привел бы его к самому центру проблемы толкования сновидений.
Работа памяти в сновидении безусловно чрезвычайно существенна для всякой теории памяти вообще. Она показывает, что "ничто из того, что раз было нашим духовным состоянием, не может совершенно погибнуть" (Шольц, с. 84). Или, как выражается Дельбеф, "Всякое впечатление, даже самое незначительное, оставляет неизменный след, который может вновь проявиться бесконечное число раз", - вывод, к которому приводят также и многие другие патологические явления душевной жизни. Следует не упускать из виду этой чрезвычайной работоспособности памяти в сновидении, чтобы понять противоречие, которое неминуемо должны выставить другие теории сновидения, если они попытаются истолковывать абсурдность сновидений частичным забыванием дневных восприятии и впечатлений.
Можно даже высказать и ту мысль, что сновидения сводятся вообще попросту к воспоминанию, и видеть в сновидении проявление не успокаивающейся и ночью репродуцирующей деятельности, которая служит себе самоцелью. Сюда относится утверждение Пильца, согласно которому наблюдается определенное взаимоотношение между временем сна и содержанием сновидений: в глубоком сне ночью репродуцируются впечатления последнего времени, к утру же более ранние. Такое воззрение опровергается, однако, уже тем, как сновидение обращается с материалом воспоминания. Штрюмпель вполне справедливо обращает внимание на то, что повторения переживаний не проявляются в сновидении. Сновидение, правда, делает попытку к тому, но нет последующего звена: оно проявляется в измененном виде или же на его месте мы наблюдаем совершенно новое. Сновидение дает лишь отрывки репродукции. Это безусловно справедливо настолько, что позволяет сделать теоретический вывод. Бывают, правда, исключения, когда сновидение повторяет переживания настолько же полно, насколько способна на это наша память в бодрственном состоянии. (На основании позднейших наблюдений можно добавить, что нередко мелкие и незначительные занятия повторяются в сновидении, как например: укладка сундука, стряпня в кухне и т.п. При таких сновидениях спящий подчеркивает характер не воспоминания, а действительности: "я все это делал днем"). Дельбеф рассказывает про одного своего университетского коллегу, что он во сне пережил со всеми деталями опасное путешествие, во время которого каким-то чудом спасся от гибели. Мисс Калькинс сообщает о двух сновидениях, представляющих собою точную репродукцию дневных переживаний, и я сам буду иметь впоследствии повод сообщить пример неизменной репродукции в сновидении детского переживания.
в) Раздражения сновидений и источники сновидений. Что следует разуметь под источниками сновидений, можно разъяснить ссылкою на народную поговорку: сон от желудка. За этой народной мудростью скрывается теория, видящая в сновидении следствие беспокойного сна. Человеку ничего бы не снилось, если бы сон его был безмятежен, и сновидение есть реакция на такое постороннее вмешательство.
Исследование побудительных причин сновидений занимает наиболее видное место в научных трудах. Само собой разумеется, что проблема стала доступной для разрешения лишь с тех пор, когда сновидение сделалось объектом биологического исследования. Древние, в глазах которых сновидение было божественного происхождения, не старались находить для него побудительного источника; по воле божественной или демонической силы проистекало сновидение, из знания ее или намерения - его содержание. В науке же с первых шагов поднялся вопрос, всегда ли одинаковы побудительные причины сновидения или же они могут быть разнообразны, а вместе с тем относится ли причинное толкование сновидений к области психологии или, наоборот, физиологии. Большинство авторов полагает, по-видимому, что расстройство сна, иначе говоря, источники сновидения, могут быть чрезвычайно разнообразны, и что физиологическое раздражение наряду с душевными волнениями может играть роль возбудителя сновидений. В предпочтении того или иного источника сновидения, в установлении иерархии их в зависимости от их значения для возникновения сновидений взгляды чрезвычайно расходятся.
В общем источники сновидений можно разбить на четыре группы, которыми пользуются и для классификации самих сновидений.
1. Внешнее (объективное) чувственное раздражение.
2. Внутреннее (субъективное) чувственное раздражение.
3. Внутреннее (органическое) физическое раздражение9.
4. Чисто психические источники раздражении.
1. Внешние чувственные раздражения.
Младший Штрюмпель, сын философа, исследования которого о сновидениях служили уже нам неоднократно руководством к проблеме сновидения, сообщил, как известно, наблюдение над одним пациентом, страдавшим общей анестезией телесных покровов и параличом некоторых высших органов чувств. Когда у этого субъекта блокировали немногие оставшиеся ему органы чувств, он впадал в сон10. Когда мы засыпаем, мы все стремимся достичь ситуации, аналогичной эксперименту Штрюмпеля. Мы закрываем важнейшие органы чувств, глаза, и стараемся устранить и от других всякое раздражение или хотя бы всякое изменение действующих на них раздражении. Мы засыпаем, хотя наше намерение никогда в полной мере не осуществляется. Мы не можем ни совершенно устранить раздражения от наших органов чувств, ни уничтожить возбудимость этих органов. То, что нас во всякое время может разбудить более или менее сильное раздражение, доказывает то, "что душа и во сне остается в непрерывной связи с внешним миром". Чувственные раздражения, действующие на нас во время сна, могут чрезвычайно легко стать источниками сновидений.
Из этих раздражении имеется целый ряд совершенно неизбежных, которые приносит с собою сон или принужден их допустить, вплоть до тех случайных раздражении, которые предназначены для окончания сна. В наши глаза может проникнуть более сильный свет, мы можем услышать шум, слизистая оболочка нашего носа может возбудиться каким-либо запахом. Мы можем во сне непроизвольным движением обнажить некоторые части тела и таким образом испытать ощущение холода или соприкосновение с каким-либо другим предметом. Нас может ужалить муха, или же что-нибудь может раздражить сразу несколько наших чувств. Мы имеем целый ряд сновидений, в которых раздражение, констатируемое по пробуждении, и отрывки сновидения настолько совпадают друг с другом, что раздражение по праву может быть названо источником сновидения.
Собрание таких сновидений, вызванных объективными чувственными раздражениями, более или менее случайными, я заимствую у Иессена (с. 527): Каждый смутно воспринятый шум вызывает соответственное сновидение, раскаты грома переносят нас на поле сражения, крик петуха превращается в отчаянный вопль человека, скрип двери вызывает сновидение о разбойничьем нападении. Когда ночью с нас спадает одеяло, нам снится, что мы ходим голые или же что мы упали в воду. Когда мы лежим в постели в неудобном положении или когда ноги свешиваются через край, нам снится, что мы стоим на краю страшной пропасти, или же что мы падаем с огромной высоты. Когда голова попадает под подушку, над нами висит огромная скала, готовая похоронить нас под своею тяжестью. Накопление семени вызывает сладостные сновидения, локальные болевые ощущения - представление о претерпеваемых побоях, неприятельском нападении или тяжелом ранении и увечье…
"Мейеру (Опыт объяснения лунатизма. Галле,
Аргумент, покоящийся на сходстве раздражения и содержания сновидения, мог бы быть подкреплен, если бы удалось путем систематических чувственных раздражении вызвать у спящего соответственные сновидения. Такие опыты, по словам Макниша, производил уже Жирод де-Бузаренг. "Он обнажал перед сном голени, и ему снилось, что он ночью едет в дилижансе. Он замечает при этом, что путешественники знают наверное, как ночью в дилижансе обычно мерзнут голени. В другой раз он не покрыл головы, и ему приснилось, что он присутствует при религиозной церемонии. Дело в том, что в стране, где он жил, был обычай постоянно носить головные уборы, за исключением вышеупомянутого случая".
Мори сообщает наблюдение над вызванным им самим сновидением. (Ряд других опытов не увенчался успехом).
1. Его щекочут по губам и по носу паром. - Ему снится страшная пытка, смоляная маска накладывается ему на лицо и потом вместе с кожей срывается.
2. Точат нож о нож. - Он слышит звон колоколов, потом набат; он присутствует при июньских событиях 1848 года.
3. Ему дают нюхать одеколон. - Он в Каире, в лавке Иоганна Марии Фарины. Он переживает целый ряд приключений, но по пробуждении не может их вспомнить.
4. Его слегка щиплют за шею. - Ему снится, что ему ставят мушки, и он видит врача, который лечил его в детстве.
5. К лицу его подносят раскаленное железо. - Ему снятся "шофферы" ("Шофферами" называлась разбойничья банда в Вандее, прибегавшая всегда к таким пыткам), врывающиеся в дом, и заставляющие обитателей выдать им деньги, ставя их голыми ногами на раскаленные уголья. Вдруг появляется герцогиня Абрантская: он ее секретарь.
8. На его лоб капают воду. - Он в Италии, страшно потеет, пьет белое орниетское вино.
9. Свет свечи падает на него через красную бумагу. - Ему снится гроза, буря. Он находится на корабле, на котором однажды уже испытал бурю в Ла-Манше.
Другие попытки экспериментального вызывания сновидений принадлежат д'Эрвею, Вейгандту и др.
Многие замечали "невероятную способность сновидения настолько использовать неожиданные восприятия органов чувств, что они превращались в постепенно уже подготовленную катастрофу" (Гильдебрандт). "В юные годы", сообщает этот автор, "я постоянно пользовался будильником для того, чтобы вставать рано. Чрезвычайно часто звук будильника сливался, по-видимому, с очень продолжительным сновидением, что казалось, будто последнее рассчитано именно на него и имеет в нем свое логическое неизбежное завершение - свой естественный конец".
Я приведу еще с другою целью три аналогичных примера.
Фолькельт (с. 68) сообщает: "Одному композитору снилось однажды, что он дает урок в школе и что-то объясняет ученикам. Он кончил говорить и обращается к одному из мальчиков с вопросом: "Ты меня понял?" Тот кричит, как помешанный: "О, ja!" Рассердившись, он запрещает ему кричать. Но вдруг весь класс кричит:
"Orja!" А потом: "Eurjo!" И наконец: "Feuerjo!" Он просыпается от крика: "Пожар" ("Feuer!") на улице.
Гарнье (Traite des facultes de Fame, 1865) сообщает, что Наполеон проснулся однажды от взрыва адской машины: он спал в карете, и ему приснился переход через Таглиаменто и канонада австрийцев. Его разбудил крик: "Мы минированы!"
Большой известности достигло сновидение, испытанное Мори (с. 161). Он был болен и лежал в своей комнате на постели; рядом с ним сидела мать. Ему снилось господство террора в эпоху революции; он присутствовал при страшных убийствах и предстал сам наконец пред трибуналом. Там он увидел Робеспьера, Марата, Функье-Тенвиля и всех других печальных героев этой страшной эпохи, отвечал на их вопросы, был осужден и в сопровождении огромной толпы отправился на место казни. Он входит на эшафот, палачи связывают ему руки; нож гильотины падает, он чувствует, как голова отделяется от туловища, пробуждается в неописуемом ужасе - и видит, что валик дивана, на котором он спал, откинулся назад и что он опирается затылком о край дивана.
С этим сновиденим связана интересная дискуссия Ле Лоррена и Эггера в "Revue philosophique" по поводу того, может ли спящий, и если может, то каким образом, пережить такой обильный материал сновидений в такое короткое время, которое протекает между восприятием раздражения и пробуждением.
Эти примеры заставляют считать объективные чувственные раздражения во время сна наиболее определенными и резко выраженными источниками сновидений. К тому же они играют и крупную роль в представлениях и понятиях профанов. Если спросить интеллигентного человека, в общем незнакомого с литературой вопроса, как образуется сновидение, он несомненно ответит, сославшись на какой-нибудь известный ему сон, что сновидение объясняется объективным чувственным раздражением, испытанным при пробуждении. Научное исследование не может остановиться, однако, на этом. Повод к дальнейшим вопросам оно черпает из того наблюдения, что раздражение, действующее на органы чувств во время сна, проявляется в сновидении не в своем действительном виде, а заменяется каким-либо другим представлением, находящимся с ним в каком-либо отношении. Отношением этим, связующим раздражение с окончанием сна, по словам Мори, является "любая связь, но которая не является ни единственной, ни исключительной" (с. 72). Взять хотя бы три сновидения Гильдебрандта11. Здесь возникает вопрос, почему одно и то же самое раздражение вызывает столь различные сновидения, и почему именно такие, а не другие (с. 37):
"Я гуляю ранним весенним утром и иду по зеленому лугу до соседней деревни; там я вижу поселян в праздничных одеждах, с молитвенниками в руках, идущих в церковь. Так и есть. Воскресенье, скоро начнется богослужение. Я решаю принять в нем участие, но так как мне очень жарко, то я хочу освежиться немного на кладбище возле церкви. Читая различные надписи на могилах, я слышу, как звонарь входит на колокольню и вижу на ней небольшой колокол, который возвестит о начале богослужения. Несколько минут он висит неподвижно, потом вдруг слышится звон, - настолько громкий, что он прекращает мой сон. На самом же деле колокольный звон оказался звоном моего будильника".
"Вторая комбинация. Ясный зимний день; улица засыпана снегом. Я обещал принять участие в поездке на санях, но мне приходится долго ждать, пока няне докладывают, что сани поданы. Наконец я одеваюсь - надеваю шубу - и сажусь в сани. Но мы все еще не едем. Наконец вожжи натягиваются, и бубенчики начинают свою знакомую музыку. Но она раздается с такой силой, что мгновенно разрывает паутину сна. На самом деле это опять-таки звон будильника".
"Третий пример! Я вижу, как кухарка по коридору идет в столовую с целой грудой тарелок. Фарфоровая колонна в ее руках пугает меня; мне кажется, что она сейчас рухнет. "Осторожней", предостерегаю я ее, "ты сейчас все уронишь". Она, конечно, меня успокаивает:
она уже привыкла и так далее Я, однако, все же озабоченным взглядом слежу за ней. И, конечно, на пороге двери она спотыкается, посуда падает со звоном и грохотом и разбивается вдребезги. Но грохот длится чересчур долго и переходит почему-то в продолжительный звон; звон этот, как показало мне пробуждение, исходил по-прежнему от будильника".
Вопрос, почему душа в сновидении искажает природу объективного чувственного раздражения, был разработан Штрюмпелем, а также Вундтом (120. Они полагают, что душа по отношению к таким раздражениям находится в условиях образования иллюзий, чувственное раздражение правильно распознается, истолковывается нами, то есть включается в группу воспоминаний, к которой относится на основании всех предшествующих переживаний, если впечатление сильно, ярко и достаточно прочно и если в нашем распоряжении имеется достаточно для этого времени. Если же этих условий нет, то мы искажаем в нашем представлении объект, от которого проистекает впечатление и на основании его строим иллюзию. "Когда кто-нибудь гуляет по широкому полю и смутно видит издали какой-либо предмет, может случиться, что он примет его вначале за лошадь". Приблизившись немного, он может подумать, что это лежащая корова, а подойдя еще ближе, увидит, что это лишь группа лежащих людей. Столь же неопределенны и впечатления, получаемые нашей душою во сне от внешних раздражении; на основании их она строит иллюзии, вызывая благодаря впечатлению большее или меньшее число воспоминаний, от которых впечатление получает свою психическую ценность. Из каких областей воспоминания вызываются образы и какие ассоциации вступают при этом в силу, это, по мнению Штрюмпеля, неопределенно и зависит всецело от произвола душевной жизни.
Перед нами альтернатива: мы можем согласиться, что закономерность в образовании сновидения действительно не может быть прослежена далее, и мы должны будем в таком случае отказаться от вопроса, не подлежит ли толкование иллюзии, вызванной чувственными впечатлениями, еще и другим условиям. Или же мы можем предположить, что объективное чувственное раздражение, получаемое нами во сне, играет в качестве источника сновидений лишь скромную роль и что другие моменты обусловливают подбор вызываемых воспоминаний. И действительно, если вглядеться в экспериментально вызываемые сновидения Мори, которые с этой целью я привел здесь с такими подробностями, то появится искушение заявить, что произведенный опыт разъясняет происхождение лишь одного элемента сновидения, а что все остальное содержание последнего является чересчур самостоятельным, чтобы оно могло быть истолковано одним лишь требованием согласования с экспериментально введенным элементом. Начинаешь сомневаться даже в теории иллюзий и в способности объективного раздражения образовать сновидения, когда узнаешь, что это впечатление претерпевает иногда самые причудливые и странные преобразования в сновидении. Так, например, М. Симон сообщает об одном сновидении, в котором он видел сидевших за столом исполинов и ясно слышал шум, производимый их челюстями при жевании. Проснувшись, он услышал стук копыт мчавшейся под его окнами лошади. Если здесь шум лошадиных копыт вызвал представление из области путешествия Гулливера, пребывания у великанов Бробдиньянгов, то неужели же выбор этих столь необычайных представлений не был вызван кроме того и другими мотивами? Исполины в сновидении дают возможность полагать, что речь идет, очевидно, о каком-либо эпизоде из детства спящего.
