УПП

Цитата момента



Писать стихи о любви конечно нужно, но только без упоминания мужчин и женщин, без разговоров о страстях и желательно, чтобы это делали объективные люди, например, кастраты, которые не заангажированы в этом вопросе…
Вы согласны?

Синтон - тренинг центрАссоциация профессионалов развития личности
Университет практической психологии

Книга момента



Любопытно, что высокомерие романтиков и язвительность практиков лишь кажутся полярно противоположными. Одни воспаряют над жизненной прозой, словно в их собственной жизни не существует никаких сложностей, а другие откровенно говорят о трудностях, но не признают, что, несмотря на все трудности, можно быть бескорыстно увлеченным и своим учением, и своей будущей профессией. И те и другие выхватывают только одну из сторон проблемы и отстаивают только свой взгляд на нее, стараясь не выслушать иные точки зрения, а перекричать друг друга. В конечном итоге и те и другие скользят по поверхности.

Сергей Львов. «Быть или казаться?»

Читать далее >>


Фото момента



http://old.nkozlov.ru/library/fotogalereya/d4097/
Белое море

Мировоззрение Фрейда, его картина мира открываются в работе «По ту сторону принципа удовольствия».  Здесь Фрейд анализирует феномен «навязчивого повторения», который, по его мнению, присутствует и в игре ребенка, и в литературе, судьбах людей. Он считает, что в основе этого феномена лежит принцип более фундаментальный, чем принцип удовольствия. Ход мысли Фрейда, который он сам назвал метапсихологическим, таков: органическая жизнь обречена развиваться прежде всего потому, что все живое от рождения и до смерти пребывает во враждебной среде. Вначале каждый «кусочек живой материи», чтобы не погибнуть, вынужден пожертвовать своим поверхностным слоем, структура которого становится отчасти неорганической для того, чтобы через эту структуру иметь возможность защищаться от внешних воздействий, и ассимилировать только ту часть внешней энергии, которая ему «по зубам». Этот поверхностный слой — будущая система Bw (Bewubtein), получает раздражение не только снаружи, но и изнутри, и эти внутренние импульсы связаны с ощущениями удовольствия и неудовольствия. На первом этапе жизни у системы Bw нет защиты от этих внутренних импульсов, она выстраивается позже. Отсюда Фрейд выводит трактовку невроза как «последствия обширного прорыва» защиты изнутри. В объяснении механизма навязчивого повторения Фрейд видит не просто следы характера влечений человека, но «даже всей органической жизни». Он пишет: «Влечение, с этой точки зрения, можно было бы определить как наличие в живом организме стремления к восстановлению какого-либо прежнего состояния, которое под влиянием внешних обстоятельств живое существо принуждено было оставить». Это — выражение инертности, «косности» всей органической жизни. Навязчивое повторение Фрейд видит не только в поведении перелетных птиц; по его мнению каждый «зародыш животного принужден повторять в своем развитии структуру всех тех форм, пусть даже в беглом и укороченном виде, от которых происходит это животное, вместо того, чтобы поспешить кратчайшим путем к его конечному образу». Окончательный вывод Фрейда таков: все органические влечения консервативны, приобретены исторически и направлены к регрессу, восстановлению прежних состояний. Органическое развитие — результат внешних, мешающих и отклоняющих воздействий: «Консервативные органические влечения восприняли каждое из этих жизненных отклонений от жизненного пути, сохранили их для повторения» и таким образом возникает «обманчивое впечатление сил, стремящихся к изменению и прогрессу». Таким образом, по мнению Фрейда, целью органической жизни ни в коем случае не может быть какое-то новое, еще никогда не достигавшееся в прошлом состояние. Наоборот, ей может быть лишь старое исходное состояние, которое существо однажды оставило и к которому стремится окольными путями. Таким образом, целью жизни является смерть, органическое стремится вернуться к неорганическому состоянию: «Рассматриваемые в этом свете влечения к самосохранению, к власти и самоутверждению… есть частные влечения, предназначенные к тому, чтобы обеспечить организму собственный путь к смерти и избежать всех других возможностей возвращения к неорганическому состоянию, кроме имманентных ему». В том же духе рассуждал и другой видный психоаналитик Ш. Ференци: «При последовательном проведении этого рода мыслей нужно свыкнуться с идеей о господствующей в органической жизни тенденции задержки на месте или регрессии, в то время как тенденция развития вперед, приспособления и проч. становится актуальной только в ответ на внешнее раздражение». Стремление к совершенствованию, которое демонстрируют, по мнению Фрейда, некоторые люди, есть лишь «процессы при образовании невротической фобии, которые суть не что иное, как попытка к бегству от удовлетворения влечения» (к смерти — прим. автора).

В заключении Фрейд пишет: «Меня могли бы спросить, убежден ли я сам, и в какой мере, в развитых здесь предположениях. Ответ гласил бы, что я не только не убежден в них, но и никого не стараюсь склонить к вере в них». Причина такой несвойственной для Фрейда неопределенности определяется тем, что он рассматривал свои исследования как часть более общих исследований человека, осуществляемых биологией. Соответственно психоаналитики не должны выходить за установленные биологией рамки: «мы принуждены одалживаться у биологии. Биология есть царство неограниченных возможностей, мы можем ждать от нее самых потрясающих открытий и не можем предугадать, какие ответы она даст нам на наши вопросы несколькими десятилетиями позже». Весьма вероятно, что Фрейд ожидал, что биология подтвердит именно его мировоззренческие представления своими открытиями.

Если И. Кант считал нравственной опорой человека осознание «звезд надо мной и морального закона внутри меня», то Фрейд принципиально исключает целостного человека из фокуса своих психологических (!) исследований, концентрирующихся вокруг бессознательных явлений. Богоборческое желание уничтожить представление о наличии целостной души человека (или даже целостной психики), побуждает его поместить страдающее «эго» между жаждущим удовольствий «ид» внутри человека, и препятствующей осуществлению этих желаний толпой вокруг него. Эта вечно печальная картина мира психоанализа дополняется существованием в человеке еще одной чужеродной структуры, искусно маскирующейся под «свою». «Супер-эго» - это навязываемая человеку в детстве система запретов, делающих его «удобным» сначала для его родителей, а затем и для неопределенного множества людей, которые составляют «окружение» и навязывают ему «общественное мнение» (7, 18, 22, 28).

Долгое время психоанализ в США занимал периферийное положение, не замечался широкой публикой и академической наукой. Взрыв интереса к психоанализу произошел только в 30–40 гг., в связи с потрясшим страну до основания кризисом и последовавшей Великой депрессией. «Сочетание секса, насилия и скрытых мотивов, а также обещание излечить от широкого спектра разнообразных эмоциональных расстройств выглядит весьма привлекательно, почти неотразимо. Официальная (поведенческая — прим. автора) психология в ярости, поскольку, с ее точки зрения, люди могут спутать психоанализ и психологию, полагая, что они занимаются одним и тем же» (42). Академическая психология инициировала широкую компанию по проверке психоанализа на соответствие критериям научности. Проведенные исследования выявили несоответствие психоанализа критериям позитивной науки, однако совершенно не смогли поколебать позиции практикующих психоаналитиков. В результате возобладали интересы прагматизма: многие идеи психоанализа были интегрированы в академическую науку. Американские последователи Фрейда, не отличавшиеся ортодоксальной нетерпимостью к инакомыслию, интегрировали многие идеи поведенческой психологии, гештальт-психологии, психиатрии и психотерапии; в результате появились «эго-психология» и «неофрейдизм», «психоаналитическая психотерапия» А. Брилла. Интересно отметить, что не произошло слияния конкурирующих теорий в единую научную систему с единым понятийно-категориальным аппаратом и методологией, произошел обмен идеями и их ассимиляция путем «перевода» на язык академической психологии и язык психоанализа соответственно.

 Не ставя перед собой грандиозную задачу полной трансформации «ид» в «эго», неофрейдисты озабочены практическими, прагматическими аспектами: укреплением силы Я, развитием и оптимизацией защитных механизмов личности. Они, вслед за Фрейдом, считают, что психоанализ не ведет человека к «вечному блаженству», он лишь способствует его переходу от невротического страдания к решению обычных проблем повседневной жизни. Базовая потребность человека — потребность в безопасности, принятии и одобрении со стороны значимых для него людей, его характер определяется качеством взаимоотношений с этими людьми.

Эго-психология не считает ребенка «запрограммированным созданием». Он наделен нейтральными врожденными характеристиками (темперамент, уровни активности) полностью формируется межличностными факторами. Базовая потребность ребенка — потребность в безопасности, принятии и одобрении со стороны значимых взрослых и его характер определяется качеством взаимоотношений с этими взрослыми. Ребенок не управляется инстинктами, однако наделен энергией, любознательностью, свободой телесного выражения, потенциалом роста и желанием безраздельно обладать любимыми взрослыми. Так как взрослые не могут позволить даже любимым детям безраздельно обладать собой — то здесь естественное противоречие может стать источником конфликта между естественной тенденцией роста и потребностью в безопасности и одобрении. Конфликт развивается в том случае, если поглощенные собственными проблемами родители не могут обеспечить безопасность и поощрить автономный рост. В таком случае компромисс между ростом и безопасностью всегда будет достигаться за счет роста.

Наиболее последовательно представления неофрейдизма о развитии представлены в работах Э. Эрикссона (43, 44), который занимался детским психоанализом под руководством Анны Фрейд, являющейся «основоположницей» Эго-психологии. А. Толстых пишет, что «Эго-психологи сосредоточились на анализе строения личности (на материале детского психоанализа и исследовании личностной проблематики с акцентом на вопросы развития и адаптации личности, автономии, свободы и особенности функционирования «Я», взаимодействия «Я» и влечений), и именно в этом направлении проходит обсуждение вопросов об общих механизмах психического развития ребенка».

Эрикссон считает, что практика психоанализа должна определяться наличием множества социальных ситуаций, требующих «интерпретации и коррекции; это – тревога маленьких детей и безразличие американских индейцев, потерянность ветеранов войны и самонадеянность юных нацистов». Для решения именно этих практических задач необходимо использовать накопленный психоанализом опыт исследования внутренних конфликтов и методов их решения, не пытаясь переносить психоаналитические методы на исследование «культуры, религии и революции, рассматривая их как аналоги неврозов для того, чтобы подчинить их нашим концепциям». Эрикссон пишет: «Современный психоанализ занимается изучением Эго, под которым понимается способность человека объединять (адаптивно) личный опыт и собственную деятельность», что предполагает «смещение акцента с изучения условий, деформирующих Эго, на изучение корней Эго в социальной организации общества». Основная причина психологических расстройств в современном обществе видится Эрикссону в обусловленном потребностями социально-экономического развития «удлинении детства»: «Продолжительное детство делает человека в техническом и умственном отношениях виртуозом, но и оставляет в нем пожизненный осадок эмоциональной незрелости». 

Собственно развитие исследуется Эрикссоном через понятие «идентичности», которая открывается в «Я-переживании» и означающет переживание тождественности человека самому себе. Сила обретенной индивидуальной идентичности позволяет превзойти ограничения групповой идентичности. Идентичность в более строгой формулировке представляет «твердо усвоенный и личностно принимаемый образ себя во всем богатстве отношений личности к окружающему миру, чувство адекватности и стабильного владения личностью собственным «Я» независимо от изменений «Я» и ситуации; способность личности к полноценному решению задач, возникающих на каждом этапе ее развития». Обретение идентичности дает человеку силы для действий в тех проблемных ситуациях, где успех не гарантирован, способствует формированию многошаговых стратегий достижения цели. Так понимаемая идентичность может быть лишь результатом длительного процесса, который локализован в ядре индивидуальной и общественной культуры.

Формирование идентичности – это процесс одновременного отражения и наблюдения, протекающий на всех уровнях психической деятельности, посредством которого индивид: (а) оценивает себя с точки зрения того, как другие, по его мнению оценивают его в сравнении с собой и в рамках значимой для него типологии; (б) оценивает их суждения о себе с точки зрения того, как он воспринимает себя в сравнении с источником суждения и типами, значимыми для него. Синтезирующая функция Эго позволяет сделать этот процесс по большей степени бессознательным, постоянно сводя фрагменты и разрозненные части всех частичных идентификаций во все более ограниченное число образов и персонифицируемых гештальтов. Проблема возникает при неоконченном синтезе, когда остается несколько незавершенных схем самовосприятия и восприятия жизни. В этом случае человек может пытаться жить по нескольким несвязанным схемам сразу, что, как минимум, приведет его к неизбежному разочарованию. Быстрые изменения в социуме, действительности, делают любой гештальт картины мира и представления о себе принципиально незавершимым, отсюда вытекает принципиальная проблематичность жизни. Следовательно, развитие человека не начинается и не заканчивается обретением той или иной формы идентичности, которая необходима лишь как опора для самого себя человека, живущего «здесь-и-теперь», в текущий момент времени. Именно «здесь-и-теперь» возникает патология идентичности, характеризующаяся утратой способности к эмоциональному общению с людьми, неудовлетворенности, чувству страха, изоляции, опустошенности. Эта патология может толкать человека на поступки по типу «чем хуже – тем лучше». Появление у кого-либо мыслей о кризисе ценностей во всемирном масштабе он считает проявлением у мыслящего глубокого личного кризиса идентичности с наличием тенденции к саморазрушению.

Далее Эрикссон приходит к пониманию развития как процесса обретения неких фундаментальных жизненных ценностей. Он пишет: «Господь создал Адама по образу своему и подобию, как отражение Его идентичности, и, тем самым, завещал человечеству блаженство и отчаяние индивидуализации и веры. Для современного сознания характерно, что человек снова интериоризирует свою бессмертную Идентичность, ранее спроецированную на небеса (теперь уже вполне достижимые), и пытается переделать себя по образцу технологического сознания».В итоге Эрикссон разработал «эпигенетическую карту» развития. Метафорически ее можно описать таким образом. Жизнь представляет каждому человеку «дом», состоящий из восьми «этажей» (стадий). Рождение происходит на первом этаже, на протяжении жизни следует добраться до самого верха. На каждом этаже человека ждет испытание, проблема. Выдержав испытание, решив проблему, он становится обладателем «базисной добродетели» и получает возможность подняться на следующий этаж, где его ждет следующая проблема и новое испытание. Вот перечень проблем и базовых добродетелей, которые, как считал Эрикссон, «эволюция заложила как в базальный план стадий жизни, так и в базальный план институтов человека»:

1. Базисное доверие против базисного недоверия: Энергия и Надежда;

2. Автономия против Стыда и сомнения: Самоконтроль и Сила воли;

3. Инициатива против Чувства вины: Направленность и Целеустремленность;

4. Трудолюбие против Чувства неполноценности: Системность и Компетентность;

5. Идентичность против Смешения ролей: Посвящение и Верность;

6. Близость против Изоляции: Аффиляция и Любовь;

7. Генеративность против Стагнации: Продуктивность и Забота;

8. Целостность Эго против Отчаяния: Самоотречение и Мудрость.

Эта карта описывает «нормальное» развитие человека, поддерживаемое социальными институтами. В этом случае «здоровые дети не будут бояться жизни, так как окружающие их старики будут обладать достаточной целостностью, чтобы не бояться смерти». Эта финальная целостность «душевного состояния» описывается Эрикссоном так: «Это – накопленная уверенность в своем стремлении к порядку и смыслу. Это – постнарциссическая любовь к накопленному опыту переживания жизни, как некого мирового порядка и духовного смысла, вне зависимости от того, как дорого за это было заплачено. Это – принятие своего единственного и неповторимого цикла жизни как чего-то такого, чему суждено было произойти, и что, по необходимости, не допускало других вариантов и замен; а это, в свою очередь, подразумевает новую, отличную от прежней, любовь к своим родителям. Это – товарищеские отношения с образом жизни и иным занятиям прошлых лет в том виде, как они выражены в скромных результатах и простых словах былых времен и увлечений. Даже сознавая относительность всех тех различных стилей жизни, которые придавали смысл человеческим устремлениям, обладатель целостности эго готов защищать достоинство собственного стиля жизни против всех угроз. Ибо он знает, что отдельная жизнь есть лишь случайное совпадение одного единственного жизненного цикла с одним и только одним отрезком истории, и что для него вся человеческая целостность сохраняется или терпит крах вместе с тем единственным типом целостности, которым ему дано воспользоваться. Поэтому для отдельного человека тип целостности, развитый его культурой или цивилизацией, становится «вотчиной души», гарантией и знаком моральности его происхождения. При такой завершающей консолидации смерть теряет свою мучительность».

Однако не каждому дано решить все проблемы, справиться со всеми кризисами, а неудовлетворительное решение приводит к труднообратимым отрицательным изменениям в личности. Проблематичность развития личности связывается Эрикссоном не только с трудностями преодоления последствий неудовлетворительного решения проблем на предыдущих стадиях, но, прежде всего, с проблемами, которые ставит перед человеком быстрое изменение социальной ситуации, когда ранее накопленные достижения, следование приобретенному ранее опыту, оказывается не только бесполезным, но и опасным.

Наиболее проблематично для неофрейдизма объяснение всего того, что в поведении человека связывается с выходом за рамки заботы о себе, своем благополучии. Н. Мак-Вильямс (1994) рассматривает мотивы, во имя которых человек может рисковать своим благополучием, как проявление морального мазохизма и само-разрушительных тенденций. Она пишет: «некоторые люди, - на ум приходят Махатма Ганди и Мать Тереза, - в личности которых можно предположить наличие сильной мазохистической тенденции, продемонстрировали героическое самоотречение, даже святость, посвящая себя целям более возвышенным, чем собственное «Я». Психоаналитики, в подобных случаях, подозревают наличие болезненной тенденции в человеке, заключающейся в подсознательной надежде получить определенную компенсацию лично для себя, но позже. Для психоаналитика принципиально невозможно подвергнуть сомнению догмат З. Фрейда о базовой установке человека на максимум удовольствия при минимуме страданий, поэтому для объяснения феноменов альтруизма и самопожертвования З.Фрейд, зная слабость этого догмата, был вынужден ввести в свою теорию «стремление к смерти» и «навязчивое повторение». Психоаналитики даже пытаются «лечить» от подобных «деструктивных, пораженческих» тенденций, отмечая что «такого рода клиенты могут раздражать. Часто они гораздо более заинтересованы в одержании моральной победы, чем в решении практических вопросов».

Не менее важным является и то обстоятельство, что во имя сиюминутных практических достижений психоанализ не только не отказывается от опровергаемых современной наукой положений З. Фрейда, но и, более того, сознательно использует эти догматические положения с целью мистификации не только своих пациентов, но и культурологов, философов, читающей публики. Ж. Лакан пишет: «Остается лишь радоваться тому обстоятельству, что недостаток продуктивного воображения (примечание - выделено автором) не позволил окончательно разрушить фундаментальные понятия, которыми мы и по сей день обязаны Фрейду. Сопротивление, которое они оказывают настойчивым усилиям, направленным на их извращение, от противного доказывают их состоятельность». Он считает, что именно это обстоятельство в ряде случаев не только не мешает, но и способствует решению практических задач: «…благоприятную репутацию в общественном мнении, растущую по мере своего стажа, психоанализ сохраняет лишь постольку, поскольку мистификация, маскирующая для субъекта подлинные истоки последствий его собственных действий, распространена достаточно широко, чтобы положенное ему в общем мнении место безраздельно оставалось за ним. А для этого достаточно, чтобы в кругу гуманитарных наук на него возлагались соответствующие ожидания и ему давались соответствующие гарантии».

В той мере, в какой человеку, решившему проблемы адаптации к действительности, ничего не могла предложить теория бихевиоризма, в той же мере для человека, не страдающего от невроза, ничего не могла предложить психоаналитическая школа, разве что «изобрести» новые их виды, что было показано на примере «саморазрушительных мазохистских тенденций».

Наибольшее из неофрейдистов влияние на А. Маслоу оказала К. Хорни, развивавшая революционную идею психоанализа без психоаналитика, «самоанализ». Хорни особо выделяет потребность человека в безопасности и называет три основных принципа поиска безопасности:

1) движение к чему-либо (moving forward), выражающееся в поисках любви;

2) движение против (moving against), выражающееся в агрессии;

3) движение от (moving away from), выражающееся в установке на бегство или уход в себя.

В книге «Самоанализ» Хорни пишет, что «каждая личность естественно стремится к самореализации: в каждом из нас есть желание к развитию личности, стремление стать человеком сильными цельным, в каждом из нас дремлют способности и дарования, как правило заторможенные невротическими тенденциями». Невротические тенденции — в первую очередь следствие неблагоприятных условий жизни, главная их опасность — они придают человеку ложное ощущение безопасности («упрощенный оптимизм») и, через это, «ограждают» и «защищают» человека от жизненных трудностей. Для того, чтобы человек начал реальную борьбу с проблемами, он должен «проснуться» от невротического сна, а для этого должно произойти какое-то побуждающее событие. Только неприятное событие может подтолкнуть человека к обращению к психотерапевту, но К. Хорни считает, что еще лучше — заняться самоанализом, потому что «пациент интуитивно знает, чего следует избегать… тогда как аналитик, сколько бы чувствительным он не был, может ошибаться и предложить пациенту преждевременное или неадекватное решение». Кроме того, самоанализ не несет, как правило, опасностей и риска: «случаи самоанализа, которые я наблюдала, никогда не приводили к нежелательным последствиям». Свободная ассоциация при самоанализе, на первый взгляд, более проста: человек находится наедине с самим собой, ему не надо ничего сочинять, нет других, перед кем можно было бы испытывать стыд, однако «препятствия для свободного самовыражения всегда находятся внутри нас». Человек желает освободиться от невротической реакции (тенденции), но «некоторые аспекты невроза имеют для него огромную субъективную ценность и служат, в его глазах, гарантами безопасности и будущего вознаграждения». Хорни специально отмечает, что единственным ограничением для занятий самоанализом является гипертрофированное развитие вторичных механизмов защиты: «если весь невроз в целом сохраняется из-за твердого убеждения в том, что все хорошо, правильно и неизменно, то в этом случае почти нельзя рассчитывать на побуждение, направленное на изменение чего бы то ни было». Несмотря на это ограничение, Хорни считает, что самоанализ в целом обычно приносит пользу индивиду, способствуя его саморазвитию. Он помогает человеку «открыть» ту позитивную сущность, которая скрывается в «психическом центре» индивида, и не видна ему лишь потому, что скрывается под завесой «невротической дымки», созданной неблагоприятными условиями жизни. Именно эту «дымку» лучше всего развеивает самоанализ — некоторый набор интеллектуальных усилий в духе интроспекционизма, операция, которую человек проводит сам на себе.



Страница сформирована за 1.58 сек
SQL запросов: 190