3
О патологии, неполноценности и ущербности мы имеем полное право говорить лишь в отношении малоумных личностей, описываемых в отечественной психиатрии в рамках олигофрений, а в соответствии с новой международной классификацией болезней МКБ-10, обозначаемых как «умственная отсталость».
По определению ВОЗ, умственная отсталость — это состояние задержанного или неполного развития психики, которое в первую очередь характеризуется нарушением способностей, проявляющихся в период созревания и обеспечивающих общий уровень интеллектуальности, то есть, когнитивных, речевых, моторных и социальных способностей (63).
В определении ВОЗ, как можно видеть, прежде всего подчеркивается онтогенетический аспект умственной отсталости — задержка развития должна возникнуть и проявиться на ранних этапах онтогенеза (чаще всего до достижения юности). Нарушения прежде всего проявляются в когнитивной сфере и отдифференцировать их можно лишь в сравнении с «общим уровнем» по «недостаточной способности адаптироваться к повседневным запросам нормального социального окружения».
Между умственной отсталостью и «общим уровнем» нет резкого разрыва. Главным критерием выступает неспособность малоумной личности, в отличие от примитивной, адекватно и самостоятельно функционировать в наличной системе социальных отношений.
Для умственной отсталости, в отличие от других расстройств психической деятельности, сравнительно сложно разработать детализированные клинические диагностические критерии. Это связывают с тем, что две основные характеристики умственной отсталости, благодаря которым она обнаруживается, а именно низкие когнитивные способности и сниженное социальное функционирование, в большой мере зависят от социальных и культурных влияний и норм.
Адекватное общепринятым нормам поведение у малоумной личности нарушено всегда, но как подчеркивается «в защищенных социальных условиях, где обеспечена поддержка, это нарушение у больных с легкой степенью умственной отсталости может совсем не иметь явного характера» (63).
Равным образом и креативная личность, особенно с легкой степенью умственной одаренности в «социально защищенных условиях», при поддержке, может вполне сносно функционировать в нормальном социальном смысле. При отсутствии такой поддержки и заботы и при высокой степени умственной одаренности креативная личность всегда имеет шанс умереть и в нищете и в одиночестве. За примерами, как я полагаю, далеко ходить не надо.
4
Олигофрения, как справедливо указывают отечественные психиатры, является прежде всего аномалией личности, обусловленной наследственной или врожденной неполноценностью мозга или поражением его на ранних (до трех лет) этапах онтогенеза (64). В соответствии с принятой в нашей стране, и сохраненной в МКБ 10-го пересмотра, классификацией принято различать в рамках олигофрении глубокую умственную отсталость (идиотию), при которой полностью отсутствует способность ассимилировать информацию, отсутствует мышление и речь, способность узнавать окружающие предметы и людей, усваивать простейшие навыки самообслуживания; умеренную умственную отсталость (имбецильность), при которой появляется рудиментарное мышление и понятия, возможно выработать несложные условные рефлексы — навыки опрятности и самообслуживания, имеется эмоциональная реакция по отношению к окружающим и легкую умственную отсталость (дебильность), основным признаком которой является недоразвитие абстрактного мышления, неспособность к полноценному отвлечению и обобщению предметов и явлений действительности, особенно наглядно проявляющуюся в период школьного обучения. Олигофрены в степени дебильности не способны обучаться в массовой школе и приобретать специальные профессиональные навыки.
Блейлер считал, что олигофрения отличается от всех других душевных болезней тем, что вследствие недостаточного усвоения опытного материала у них в детстве образуются скудные и ненадежные представления и понятия, а с другой стороны тем, что с имеющимся опытным материалом они не в состоянии достаточно оперировать вследствие того же наличия убожества в ассоциативных связях. Он же совершенно справедливо указывал, что «олигофрения… не отграничивается точно от нормы, постепенным переходом служит дебильность, ограниченность или глупость. Да и внутри этой группы имеются лишь постепенные переходы в области психики» (138).
Он называл идиотией низкий уровень интеллекта, приводящий к полной социальной непригодности, а имбецильностью — состояние, которое позволяет, «до известной степени передвигаться в человеческом обществе и иногда даже совершать настоящую работу. Дебильный ум дает возможность в чрезвычайно простой обстановке существовать самостоятельно, но немедленно терпит крушение, как только к нему предъявляют даже средние требования. Дебильность представляет, таким образом, — по мнению Блейлера, — промежуточную форму между здоровьем и болезнью».
К дефектам развития главных функций психики при олигофрении Блейлер относил:
1. Тенденцию застревать на восприятиях органов чувств.
2. Невозможность отвязаться от повседневного.
3. Неправильное образование отвлеченных понятий.
4. Недостаточная способность к абстракции.
5. Невозможность объятия умом большого комплекса идей или комбинации идеи наново.
Именно по способности устанавливать ассоциативные связи и предпринималась попытка разграничения между нормой и патологией. «Развитие ассоциативных связей колеблется в очень широких пределах — можно сказать, от идиота и от животного до гения — ибо высота интеллекта зависит, главным образом, от количества возможных соединений… Там, где убожество последних мешает успешному развитию человека, мы говорим (в зависимости от степени расстройства) об идиотии, имбецильности и дебильности, то есть о тех болезнях, которые Крепелин объединяет под именем олигофрении» — писал Блейлер.
Все эти основные характеристики малоумных личностей нам будет не лишним помнить, потому что, как указывал тот же Блейлер, олигофрения не отграничивается точно от нормы, и все свойства и характеристики личности, описанные в рамках олигофрении, во многом применимы и для значительной части примитивных личностей, которые не относясь по своей сути к патологии, в своем реальном интеллектуальном и личностном развитии стоят много ближе к малоумным личностям, нежели к среднестатистической норме.
5
Отсутствие четкой границы между малоумием как патологией и низким уровнем интеллектуального развития как нормой, привело к тому, что многие психиатры давно уже видели необходимость в практическом выделении и описании самостоятельных категорий лиц, которых с одной стороны нельзя формально отнести к группе малоумных личностей, но, с другой стороны, говорить об их полном (даже в среднестатистическом отношении) развитии достаточно проблематично.
Основоположник отечественной патоперсонологии П. Б. Ганнушкин описал такой тип личности в классической работе «Психопатии: их клиника и динамика» как группу «конституционально-глупых психопатов», обозначая их как «людей врожденно ограниченных, от рождения неумных, безо всякой границы, как само собой разумеется, сливающиеся с группой врожденной отсталости (идиотией, олигофренией)» (34).
На нашем рисунке эта группа личностей обозначена цифрой «2’».
|
|
Рис. 2. Промежуточные типы личностей: 2'- конституционально-глупые психопаты (по П.Б.Ганнушкину), die Unklaren (по E.Bleuler), высшее слабоумие (по von Gudden), салонное слабоумие (по Hoche) |
По Ганнушкину, одной из отличительных черт конституционально-глупых является их большая внушаемость, их постоянная готовность подчиниться голосу большинства, «общественному мнению» («что станет говорить княгиня Марья Алексеевна!»); это — люди шаблона, банальности, моды; это тоже люди среды (Milieumenschen), но не совсем в том смысле, как неустойчивые психопаты: там люди идут за ярким примером этой среды, за «пороком», а здесь, напротив, — за благонравием. «Конституционально-ограниченные психопаты — всегда консерваторы; из естественного чувства самозащиты они держатся за старое, к которому привыкли, и к которому приспособились, и боятся всего нового. Как людям с резко выраженной внушаемостью, им близко, им свойственно все «человеческое», все «людские слабости» и прежде всего страх и отчаяние».
К конституционально-глупым Ганнушкин относил тех своеобразных субъектов, которые отличаются большим самомнением и которые с высокопарным торжественным видом изрекают общие места или не имеющие никакого смысла витиеватые фразы, представляющие набор пышных слов без содержания. Здесь же он упоминает о резонерах, «стремление которых иметь о всем свое суждение ведет к грубейшим ошибкам, к высказыванию в качестве истин нелепых сентенций, имеющих в основе игнорирование элементарных логических требований».
Ганнушкин указывал, что одним из первых данный тип личности описал Блейлер, также противопоставляя его обычным олигофренам. Блейлер назвал этот тип людей «die Unklaren» («нечеткие», «неясные»), подчеркивая, что для них всегда характерна определенная неясность понятий. «Бывают случаи, — писал Блейлер, — которые вовсе не так бедны ассоциациями и тем не менее образуют неясные понятия. До сих пор они не были описаны отдельно. Неясность, по-видимому, связана с недостаточной прочностью ассоциативного комплекса, так что данное понятие или идея определяется больным то так, то эдак, причем больной не замечает этой несогласованности. Большей частью это люди активной натуры, родственные маниакальному темпераменту, они обладают порядочным или даже очень большим воображением и очень непостоянны в своих желаниях и поступках».
Более легкие степени этих, а также аналогичных расстройств, как пишет Блейлер, называются со времени von Gudden'а «высшим слабоумием», а по Hoche «салонным слабоумием». Отмечается, что эти люди неплохо усваивают предметы в школе, однако в целом плохо справляются с жизнью, несмотря на большую активность. В противоположность обыкновенным олигофренам они много знают, но мало умеют. «Обладая хорошей памятью и большим или меньшим даром речи, они вводят в заблуждение многих учителей, они даже могут получить аттестат зрелости и сдать благополучно и высшие экзамены. Главным образом поражает способность быстро применяться к обстановке, однако это носит чисто внешний характер. В известных отношениях они являются психологами по инстинкту и могут поэтому отлично «пленять» людей. К этой категории принадлежат некоторые удачливые плуты. Однако, если точнее присмотреться к их устным и печатным произведениям, можно обнаружить повторение чужих идей в новом расположении и туманное их развитие. Один молодой человек добился степени приват-доцента, а когда ему пришлось по службе встретиться с девушкой, которая внебрачно забеременела, он никак не мог понять, как это возможно; пуповину он считал брюшным плавником плода. Другой держал политические речи, однако был глубочайшим образом убежден, что единственная цель центра — «дурачить народ» (что, кстати, как раз не свидетельствует о его слабых интеллектуальных способностях). Третий был знахарем, писал бесконечную массу брошюр, имел громадные доходы и столько приверженцев, что они образовали союз с множеством отделений для распространения его откровений; союз существовал много лет» (138).
Именно к этому типу личности относятся в значительной своей массе те примитивные психотерапевты, о которых речь шла выше. Их инстинктивная психология и способность «пленять» людей заключается не в их профессиональных навыках и знаниях, а непосредственно в особенностях структуры их личности. По своему душевному складу они очень родственны, очень близки и понятны массе примитивных личностей, и именно они иногда в большей степени, чем профессиональные психотерапевты, способны понять и сопереживать «простые» беды «простого» человека, и в этом секрет их успеха. Они не только не стесняются использовать все те методы примитивной психотерапии, о которых я уже говорил, но и зачастую сами искренне верят в них (верят, потому что видят их эффективность), а их вера и уверенность в своих силах рождают веру в свою очередь и у пациентов. Врач-профессионал несомненно лучше понимает своего пациента как «вещь», но в понимании больного как личности нам можно во многом поучиться у примитивных психотерапевтов.
Помимо группы «die Unklaren» Блейлер предлагал выделять еще одну группу — «относительное слабоумие», в которую «высшее слабоумие» по его словам, также переходит без каких-либо резких границ. В этой группе, по наблюдениям Блейлера, часто, хотя и не всегда имеется «известная неясность мышления». Существенным моментом является «несоответствие между стремлением и пониманием. Это люди, ума которых хватает для обыкновенного положения в жизни, иногда даже для несколько более трудного; однако они слишком активны и берутся за то, чего не могут понять, и поэтому делают много глупостей и терпят неудачи в жизни». Блейлер относил туда «элементарно простых, примитивных людей, лишенных духовных запросов, но хорошо справляющихся с несложными требованиями какого-нибудь ремесла; иногда даже без больших недоразумений работающих в торговле, даже в администрации. При этом он совсем не останавливается на причинах, вызывающих к жизни «интеллектуальную дефектность» этого рода людей. Но характерно его указание, что подобного рода люди иногда хорошо учатся (у них сплошь и рядом хорошая память) не только в средней, но и даже в высшей школе. То есть, это ни в коем случае не олигофрены. Единственная слабость этих людей заключается в том, что когда они вступают в жизнь, то есть достигают зрелости, когда им приходиться применять их знания к действительности, проявлять известную инициативу, — они оказываются совершенно бесплодными. Они умеют себя «держать в обществе», говорить о погоде, говорить шаблонные, банальные вещи, но не проявляют никакой оригинальности».
6
Все приведенные выше описания «конституционально-глупых», «высшего слабоумия», «салонного слабоумия», «относительного слабоумия» относятся к пограничной, краевой, прилегающей и постепенно переходящей в олигофрению, области примитивных личностей, и все эти описания исключительно верны, разве что за одним исключением — попыткой утверждать (встречающейся и у Блейлера и у Ганнушкина), что все они представляет собой «болезненную форму».
Примитивная личность не является по своей сути болезненной формой. И описанные Ганнушкиным и Блейлером краевые, выраженные варианты не представляют собой исключения. Одним из главных разграничительных критериев между олигофренами и примитивными нормальными личностями является способность последних достаточно адекватно усваивать необходимый минимальный запас общеобразовательных знаний, овладевать профессиональными навыками и, в общем плане, достаточно адекватно без посторонней помощи адаптироваться к жизни. Они вполне трудоспособны и как писал Музиль «есть тысячи профессий, в которые люди уходят целиком; там весь их ум. Если же потребовать от них чего-то вообще человеческого и общего всем, то остаются, собственно, три вещи — глупость, деньги или, в лучшем случае, слабые воспоминания о религии» (192).
Да, такие люди лишены духовных запросов, они бесплодны в плане инициативы и творчества, они консервативны, держатся за старое, боятся всего нового, внушаемы, легковерны, шаблонны и банальны (все это и составляет суть примитивной личности), но с другой стороны, их знаний и навыков вполне хватает для адекватного приспособления к жизни, они получают общее образование, профессию, создают нормальную семью и проживают нормальную жизнь.
Поэтому примитивная личность — это не только не патология, но и не какой-то суррогат личности или недоразвитая, дефектная, неполноценная, не достигшая своей полной актуализации личность. Это абсолютно нормальная, здоровая, законченная в своей исполненности, актуализированная личность, в основе своей имеющая процесс нормального завершения онтогенетического индивидуального созревания.
При этом существенное снижение энергетического потенциала индивида, и, как следствие, снижение адаптационных ресурсов личности, пластичности психических процессов, нельзя даже назвать ранним. То, что подобный процесс происходит у подавляющего большинства людей в возрасте 20-25 лет говорит о том, что это никакое не раннее снижение, а как раз нормальное, биологически предопределенное снижение, такое же нормальное и необратимое, как и весь процесс старения.
Ранним его можно называть лишь в том отношении, что в популяции мы имеем незначительную часть особей, чье личностное развитие и духовный рост продолжаются существенно дольше, нежели в массе. Но, сравнивая количество примитивных и креативных личностей, сравнивая особенности их психосоциального функционирования мы приходим к выводу, что к области «не нормы», девиации следует отнести как раз креативную личность, а не примитивную.
Если сообщество примитивных личностей вполне жизнеспособно, исходя из собственных потенций, то креативная личность по большому счету, исходя из самой себя, существовать не может. Она в каком-то смысле паразитирует на социальном организме, который обеспечивает креативной личности возможность так называемой надситуативной деятельности, то есть той деятельности, которая никоим образом не вытекает из насущных потребностей данной ситуации. На этот счет существует удивительно меткое высказывание, что научная деятельность — есть удовлетворение личного любопытства за государственный счет. Тот, кто это впервые сказал, замечательно точно подметил сущность креативной деятельности.
7
Описать законы функционирования примитивной личности и мира примитивных личностей чрезвычайно сложно, поскольку слишком велики и разнообразны эти феномены. Не следует думать, что существование примитивной личности просто и легко поддается изучению. Термин «примитивная» не должен вводить в заблуждение.
Намного проще понять законы функционирования креативной личности, потому что человек, который посвятит себя этой задаче имеет возможность быть и вне и внутри феномена. По отношению к миру примитивных личностей ученый всегда будет находиться вне феномена. Принципиально невозможно быть примитивной личностью и креативной личностью одновременно. Однако изучать феномен примитивной личности и законы существующего мира примитивных личностей крайне необходимо.
Главная ошибка всей современной психологии по моему мнению заключается в том, что отсутствует понимание того, что примитивная личность и креативная личность представляют собой два различных феномена. Напротив, общераспространенным подходом к проблеме личности (особенно в гуманистической психологии) является тот, в котором особенности личностного функционирования креативной личности рассматриваются как эталон полной актуализации онтологической сущности человека, а экзистенция примитивной личности рассматривается как пример неполной актуализации в силу ряда обстоятельств (например, неправильного обучения, неправильной социализации или невротического состояния).
Недооценка кардинальных различий между примитивной и креативной личностью приводит также к затруднениям в понимании и трактовке социологическими и историческими дисциплинами динамики многих исторических, политических и экономических процессов.
История человечества, которое состоит преимущественно из примитивных личностей — это история бытия примитивных личностей. Историю самой своей жизнью осуществляют примитивные личности, по природе своей социальные и во всех социальных процессах участие принимающие. Креативную личность в строй не поставишь, на демонстрацию не выгонишь и в светлое будущее, заманивая сладким пряником, не поведешь. Как правильно удивлялся тот генерал: если все эти ученые умные такие, чего же они строем не ходят. Креативная личность принципиально асоциальна и в каком-то смысле внеисторична. Мир креативных личностей существует в некотором смысле в другом измерении, параллельно существующему миру примитивных личностей. Для креативной личности точка зрения Платона, который жил тысячи лет тому назад, по тому или иному вопросу имеет большее значение, чем мнение 95 процентов его современников. Креативные личности живут в своем мире, радуются своим креативным радостям и печалятся своим, недоступным и непонятным большинству людей, креативным горестям.
Точка зрения, что креативные личности представляют собой авангард человечества, источник прогресса человечества, чрезвычайно наивна и смешна. Креативная личность никак не может являться источником прогресса человечества, даже если у нее к тому и появится вдруг стремление. Креативная личность может создавать красивые утопии и проекты, но поскольку все они полностью оторваны от реального бытия примитивного мира, они по большей части остаются на бумаге, и слава богу.
Законы истории — это законы, вытекающие из массового сосу-ществования примитивных личностей. Они внутренне непротиворечивы и мало меняются на протяжении сравнительно длительных отрезков времени. Мир, такой, какой он есть — это мир принадлежащий примитивным личностям, это примитивный мир.
Ученые же, которые эти законы изучают (в большинстве) принадлежат к креативным личностям, так как сам процесс анализа исторического процесса, кроме как затрат психической энергии ничего не требует, и кроме как траты психической энергии, ничего не дает. Вспомним знаменитое высказывание о пользе изучения исторических ошибок.
Исторический процесс нередко в глазах креативной личности, которая его изучает, предстает непрерывным потоком ошибок, заблуждений, нелепостей и варварства. Но это не так. Пытаясь понять законы исторического процесса, историки часто отрицают их разумность, понимая под разумом только свой разум. Но они забывают, что есть еще и другой разум, есть еще и другие законы, которые не менее разумны и не менее законны и этим разумом и законами руководствуется основная масса населения.
То же самое можно наблюдать не только в отношении процессов исторических, но и в отношении процессов политических и экономических. Передовые журналы печатают умнейшие аналитические статьи по экономическим и политическим вопросам. Ведущие экономисты тратят свой немалый интеллект на создание программ выхода из экономического кризиса. Кому нужны эти программы в реальном мире, разумности которого они не желают признавать? Только им самим. С кем говорил академик Сахаров на трибуне съезда народных депутатов? Только с самим собой.
8
Я могу в настоящей работе лишь наметить те основные законы и принципы, по которым существует мир примитивных личностей, по которым существует отдельно взятая примитивная личность, и лишь так как это видится психиатру и психотерапевту. Я не профессиональный социолог и не могу претендовать на глубокие социальные обобщения.
Поскольку феномен примитивной личности возникает лишь после достижения индивидом биологической зрелости, вся сущность примитивного личностного функционирования связана с изменением онтогенетического эволюционного вектора на инволюционный. Мир примитивных личностей — это мир инволюционирующих личностей.
Поскольку в первую очередь процессы эволюции и инволюции личности связаны с ее способностью к усвоению и переработке информации, один из основных законов мира примитивных личностей касается области знаний и когнитивной сферы.
Все знания нужны только для того, чтобы использовать их в практической жизни, знания ради знаний — это глупость. Недостаток знаний можно и нужно компенсировать связями. Ценность человека после достижения им биологической зрелости определяется уже не по его способности к усвоению и переработке знаний, а по тому реальному положению, которое он занимает в обществе. Его интеллект не имеет при этом никакого значения. Ценится сила как способность завоевать себе максимальное жизненное пространство. Особое место при этом принадлежит вещам, званиям и титулам как символам достигнутости. Для примитивной личности очень важна мифология вещей. «Надеть розовый галстук или начать танцевать для иного значило бы переменить мировоззрение… Костюм — великое дело…» — писал Лосев.
Накапливание и творческое использование знаний — деятельность, требующая максимальных затрат энергии. Поглощение информации и эмоциональное ее отреагирование — деятельность, требующая меньших затрат энергии. Креативная личность имеет избыток психической энергии и у нее нет другого выхода, кроме как максимально тратить ее для снижения внутриличностного напряжения.
Ненормальная избыточность психической энергии у креативных личностей сравнима с нормальной избыточностью психической энергии у детей и подростков прежде всего в своих внешних проявлениях: повышенной умственной активности, жизнедеятельности, склонности ко всему новому, необычному и сложному. И то же самое поведение, которое ни у кого не вызывает удивления, когда речь идет о ребенке или подростке, которое даже не обращает на себя внимания, поскольку обыденно, повседневно и нормально, в период позднего онтогенеза вызывает искреннее любопытство, иногда зависть, иногда неприязнь, но в любом случае оно замечаемо, ибо необычно, неповседневно, исключительно и ненормально.
Если мы рассмотрим личность в широком плане, как это делал еще Джемс, который включал в понятие личности не только физические и душевные качества, но и все, что человек может назвать своим (его платья, дом, жену, детей, предков и друзей, его репутацию и труды, его имение, лошадей, его яхту и капитал), то можно выделить при этом в личности как бы ее внутреннюю имманентную сущность и самоценность, которая остается и сохраняется после того, как личность лишается всего того, что обозначено выше в скобках, и ее внешнюю, не обязательно связанную с внутренней сущностью личности, ценность. Эта ценность личности определяется прежде всего общечеловеческой ценностью тех предметов, которые включены выше в скобки. Так всегда было и всегда будет. Всегда в обществе ценность человека как личности определяется по тому, как он одет, какой у него дом, какая у него жена, насколько престижна его профессия, сколько он зарабатывает, каков его капитал, какими званиями и титулами он обладает, каковы его связи. Эти ценности можно отнести к непреходящим в мире примитивных личностей.
Все эти ценности и их значимость вытекают из самой сущности примитивной личности, и более того, все они начинают приобретать свою ценность только на определенном этапе личностного онтогенеза. Взгляд на мир глазами ребенка и подростка более непосредственен. В детском мире роста и развития уделяется большее внимание именно внутренней сущности и людей и явлений. Зеленое стеклышко для ребенка представляет больший интерес, чем стодолларовая купюра, потому что через зеленое стеклышко можно по новому увидеть весь мир, а на стодолларовую купюру весь мир можно всего лишь купить. Внутриличностная (интраиндивидуальная — по теории Л. Я. Дорфмана) сущность другого человека представляет для подростка гораздо большее значение, чем социальное положение его родителей, одежда, которую этот человек носит и школа, в которую он ходит.
Антуан де Сент-Экзюпери в «Маленьком принце» грустно сокрушается, что взрослые никогда не спросят о самом главном, когда рассказываешь им, что у тебя появился новый друг: «Они никогда не спросят о самом главном. Никогда они не скажут: «А какой у него голос? В какие игры он любит играть? Ловит ли он бабочек?» Они спрашивают: «Сколько ему лет? Сколько у него братьев? Сколько он весит? Сколько зарабатывает его отец?» И после этого воображают, что узнали человека. Когда говоришь взрослым: «Я видел красивый дом из розового кирпича, в окнах у него герань, а на крышах голуби», — они никак не могут представить себе этот дом. Им надо сказать: «Я видел дом за сто тысяч франков», — и тогда они восклицают: «Какая красота!» (210).
Одна из главных задач онтогенетической персонологии, как она мне видится, заключается не только в том, чтобы доказать, что онтогенетическая индивидуальная динамика изменяет содержательные стороны личности, но и объяснить, почему это происходит.
Из разной содержательной наполненности одной и той же личности на разных этапах ее личностного онтогенеза, непосредственно вытекает известный конфликт поколений, конфликт между миром креативных детей и подростков и миром примитивных взрослых. Разное мировоззрение, разные ценности, разнонаправленное в векторном отношении бытие приводит к естественному антагонизму, который из поколения в поколение находит свое естественное же разрешение в том, что 95 процентов бунтующих креативных подростков (нигилистов и анархистов), незаметно в процессе онтогенеза превращаются в примитивных личностей и вливаются в примитивный мир. Они незаметно для себя усваивают, понимают и проникаются ценностями этого мира и стыдливо вспоминают свои «незрелые» юношеские порывы и фантазии.
Какой нормальный юноша или девушка интересуется материальным положением или социальным статусом своей любимой или любимого? И какой нормальный молодой человек или молодая женщина не интересуются этим? Какой нормальный юноша или девушка интересуется социальной престижностью или материальной выгодностью своей будущей профессии? И какой нормальный молодой человек или молодая женщина не выразит в последующем в душе благодарность своим родителям, которым удалось дальновидно заставить своего ребенка выбрать именно ту профессию, которая при минимуме затрат принесет в будущем наибольшие социальные плоды.
Вся проблема онтогенеза личности заключена в том, что после достижения биологической зрелости, внутренний, ядерный потенциал личности начинает неизбежно и необратимо как шагреневая кожа уменьшаться, съеживаться, суживаться и сморщиваться. Живая душа начинает постепенно умирать и единственный способ не замедлить, но спрятать этот страшный необратимый процесс от себя и от других — это забота о возведении декораций, укреплении фасада личности. Деньги, имущество, власть, связи, титулы и звания, национальная гордость и патриотизм, вера и мораль — вот вечные способы иллюзорного увеличения масштаба собственной личности не только в глазах окружающих, но и в своих собственных глазах. В тех случаях, когда мы видим перед собой личность глубоко, внутренне заинтересованную и озабоченную вышеперечисленными проблемами — мы видим перед собой умирающую личность, мы видим перед собой обычную, нормальную, примитивную личность.
Эти средства могут быть иногда востребованы совместно, иногда одно из них вытесняет другие. Так, например, вера может вытеснять любовь к деньгам, а одежда — национальную гордость, или наоборот, патриотизм может стать выше денег и имущества или наоборот — не суть важно. Цель всех этих средств одна — прикрыть, замаскировать, спрятать, защитить от внешнего взора свою все уменьшающуюся внутреннюю имманентную сущность и ценность.
На фоне улучшения социального статуса, профессионального роста, карьерного роста, расширения круга связей, увеличения дохода и благосостояния, на фоне увеличения социальной значимости собственной личности идет незаметный, постепенный, необратимый процесс распада личности, ее медленная инволюция и тот самый парадокс человеческого существования, на который в свое время обращал внимание Б. Г. Ананьев, говоря, что во многих случаях те или другие формы человеческого существования прекращаются еще при жизни человека как индивида, т.е. их умирание наступает раньше, чем физическое одряхление от старости. Он рассматривал все это как нормальное состояние, связанное с «сужением объема личностных свойств».
9
Основной психологической особенностью и одновременно надежным поведенческим маркером начинающегося процесса личностной инволюции и снижения внутреннего адаптационного потенциала личности, является нарастающая ригидность, консерватизм и педантизм.
Для примитивной личности процесс усиления ригидности носит не только вынужденный, но и защитный характер, на что указывал в свое время еще К. Лоренц: «Для существа, лишенного понимания причинных взаимосвязей, должно быть в высшей степени полезно придерживаться той линии поведения, которая уже — единожды или повторно — оказывалась безопасной и ведущей к цели» (187). Хорни также подчеркивает, что ригидная подозрительность ко всему новому или чужому является нормальной чертой. Ригидное подчеркивание бережливости мелкой буржуазии является примером нормальной ригидности (142).
Большинство ситуаций, с которыми человек сталкивается в своей жизни, обладают какими-либо общими чертами, но в то же время каждая из них имеет и неповторимый, особенный колорит. Чтобы максимально адаптироваться в каждой ситуации, в оптимальном случае необходимо учитывать эти частности, но для этого необходимо значительное количество психической энергии, а именно ее то и не хватает, причем с каждым годом все больше и больше примитивной личности. Неспособность самостоятельно просчитать все нюансы ситуации приводит к тому, что человек начинает попадать впросак, он начинает чувствовать собственную несостоятельность и возникает тревога.
Шопенгауэр писал, что педантизм происходит от того, что человек перестает доверять собственному рассудку, не решается предоставить ему в каждом отдельном случае непосредственное познание должного, «всецело отдает его под опеку разума и хочет руководствоваться последним, то есть, всегда исходить из общих понятий, правил, принципов и строго держаться их в жизни, в искусстве и даже в этическом поведении. Отсюда, свойственная педантизму приверженность к форме, манере, выражению и слову, которые заменяют для него существо дела. Здесь скоро обнаружатся несовпадения понятия с реальностью, обнаружится, что понятое никогда не опускается до частностей, что его всеобщность и строгая определенность никогда не могут вполне подходить к тонким нюансам и разнообразным модификациям деятельности. Педант потому со своими общими принципами почти всегда оказывается в жизни слишком узким; он не умен, безвкусен, бесполезен; в искусстве, где понятие бесплодно, он порождает нечто безжизненное, натянутое, манерное. Даже в морали решимость поступать справедливо и благородно не везде могут осуществляться согласно абстрактным принципам» (209).
Нежелание что-либо менять проявляется в феноменах анатопизма и кайрофобии — глобальном бессознательном страхе перед всем новым и неизвестным, навязчивом страхе перед новыми ситуациями, связанными с переменой места, с появлением незнакомых людей, в обстановке, требующей повышенного внимания, предъявляющей повышенные требования к адаптационным возможностям человека.
Для примитивной личности также характерен феномен биланизма (от французского понятия «bilan» — «баланс»). Этот термин был предложен в свое время Odier для обозначения своеобразного личностного свойства постоянно составлять баланс своих приобретений или потерь — органических, психических, материальных. Odier рассматривал биланизм как форму навязчивости, которая обусловливает компенсаторные тенденции в поведении, как стремление избежать ущерба при неврозах, но можно заметить, что подобная тенденция не является исключительно невротическим симптомом, напротив, усиление экономии есть нормальная тенденция для примитивной личности, энергетические ресурсы которой постоянно уменьшаются.
Для примитивной личности крайне важна устойчивая социальная адаптация в стабильном обществе. Примитивная личность всегда социофильна и всегда стремится к максимальной социализации. Важным аспектом ее является принятие индивидом его социальной роли.
Самое страшное для примитивной личности — это утратить свой социальный статус. Известны описания ужасных личностных страданий и деформаций, происходящих с нормальными, обычными людьми, которые внезапно, в один момент, были вынуждены лишиться всего своего привычного социального окружения, которое защищало их, как раковина, защищает моллюска. Бруно Беттельхайм описывает неполитических заключенных из среднего класса, которые волей обстоятельств попали во время нацистского правления в концентрационные лагеря и были менее всех остальных в состоянии выдержать первое шоковое потрясение. «Они буквально не могли понять, — пишет Беттельхайм, — что произошло и за что на них свалилось такое испытание. Они еще сильнее цеплялись за все то, что раньше было важным для их самоуважения. Когда над ними издевались, они рассыпались в заверениях, что никогда не были противниками национал-социализма… Они не могли понять, за что их преследовали, коль скоро они всегда были законопослушными. Даже после несправедливого ареста, они разве что в мыслях могли возразить своим угнетателям. Они подавали прошения, ползали на животе перед эсесовцами. Поскольку они были действительно чисты перед законом, они принимали все слова и действия СС как совершенно законные и возражали только против того, что они сами стали жертвами; а преследование других они считали вполне справедливым. И все это они пытались объяснить, доказывая, что произошла ошибка. Эсесовцы над ними потешались и издевались жестоко, наслаждаясь своим превосходством. Для этой группы в целом всегда большую роль играло признание со стороны окружающих, уважение к их социальному статусу. Поэтому их больше всего убивало, что с ними обращаются как с «простыми преступниками».
Поведение этих людей показало, насколько неспособно было среднее сословие немцев противопоставить себя национал-социализму. У них не было никаких идейных принципов (ни нравственных, ни политических, ни социальных), чтобы оказать хотя бы внутреннее сопротивление этой машине. И у них оказался совсем маленький запас прочности, чтобы пережить внезапный шок от ареста. Их самосознание покоилось на уверенности в своем социальном статусе, на престижности профессии, надежности семьи и некоторых других факторах…
Почти все эти люди после ареста утратили важные для своего класса ценности и типичные черты, например самоуважение, понимание того, что «прилично», а что нет, и т.д. Они вдруг стали совершенно беспомощными — и тогда вылезли наружу все отрицательные черты, характерные для этого класса: мелочность, склочность, самовлюбленность. Многие из них страдали от депрессии и отсутствия отдыха и без конца хныкали. Другие превратились в жуликов и обкрадывали своих товарищей по камере (обмануть эсесовца было делом почетным, а вот обкрасть своего считалось позором). Казалось, они утратили способность жить по своему собственному образу и подобию, а старались ориентироваться на заключенных из других групп. Некоторые стали подражать уголовникам». (156).
