Воспоминание "Минутная слабость, или о том, как я перестал уважать себя"
""Слабо" сказать Таньке, что она "толстая дура"? Даты, наверное, в нее влюблен. Мужики, он Таньку любит. Признавайся. Признаешься, отдадим". Моя сумка весело взлетает в воздух. Ее специально пинают ногами по лужам и забрасывают в грязь. "Признавайся, или давай сто рублей"! Сзади хватают за руки и выворачивают карманы. На землю падают десять копеек. "Ну, ты и "чмо", у тебя даже денег нет".
Я пытаюсь вырваться, как назло никого нет во дворе. Я чувствую, что сейчас, меня начнут рвать на клочки. Я вижу жадный холодный блеск в глазах "охотников", загнавших "добычу" в угол. Меня ненавидят за то, что я не такой, как они. За то, что я учусь в престижном вузе, за то, что я не пью, за чистую, выглаженную одежду, за то, что у меня есть "будущее", просто за то, что я есть.
Меня начинает трясти, тело становится ватным и безвольным. Я думаю о своем "светлом будущем" и мне очень хочется поскорее в нем оказаться. Я боюсь, что они меня искалечат, а может, даже убьют. Надо что-то предпринять.
"Ребята, да вы чего!" как-то глупо хихикая, кричу я. "Конечно Танька дура, это всем известно. А деньги, я вам принесу завтра, сколько скажите". Меня трясет, зубы предательски выбивают чечетку. На секунду они застывают в неудобных позах, как в детской игре по команде "замри". "Смотри необоссысь". Веселый гогот и небрежный плевок в лицо. "Ладно, оставь его, неохота руки марать. Завтра сюда к семи принесешь пятьсот рублей. А Таньку твою, раз она "дура", мы сами оприходуем".
Меня отпускают. Ноги подкашиваются, я падаю на бок. Я долго не могу встать, я беспомощно шевелю ногами и руками, как перевернутый на спину жук. Когда я встаю, рядом никого нет. Я плетусь домой и думаю, как хорошо будет в моем "светлом будущем" и еще о том, как они будут "оприходовать" мою Таньку.
Дома я открываю бутылку "Наполеона", наливаю полную кружку и залпом выпиваю. Я сразу оказываюсь в своем "светлом будущем", оказывается оно рядом. Дурак, я и не знал, что это так просто.
Развивая игровую позицию, игрок должен был отказаться от способности решать свои проблемы. Для того чтобы их не решать, а переживать, необходима была особая гибкость. Основу ее составляла нерешительность. Ты самостоятельно принимал решение… и ждал одобрения остальных.
Воспоминание "Все к лучшему, или о том, что перестает быть причиной причина, у которой нет следствий"
Я еду и думаю о том, что "нет в мире совершенства". Почему, когда хочешь сделать "как лучше" получается "как всегда".
У меня две семьи. В первой - моя молодость, любовь и разочарование. Во второй - надежда на призрачное счастье, попытка убежать от одиночества и глухая тоска о первой семье. Я развелся уже два года назад. Наш развод существует только на бумаге. Я не могу выбросить из сердца женщину, которую любил и которой очень многое не смог простить; детей - сына и дочку, с которыми я никогда не смогу расстаться.
Мы постоянно с детьми проводим все свободное время. Моя вторая жена боится меня потерять и молчит, плотно сжав губы, оставаясь на выходные и праздники одна. Я знаю, что причиняю ей боль, что она украдкой плачет от досады, когда я договариваюсь об очередной встрече с детьми.
Я хочу сделать ей приятное. В мае у меня будут две свободные недели, я предлагаю ей поехать в Италию. Она счастлива, смеется и строит грандиозные планы на наш вояж. Я заказываю билеты, оформляю путевки.
Когда мои дети узнают, что я еду в Италию, они просят, чтобы я взял их с собой. Я смущаюсь, у нас не принято говорить о моей второй жене. Ее для них не существует. Я не могу им отказать. Я вру своей второй жене, что у меня проблемы на работе, что мне нужно срочно ехать в командировку куда-то на север. Я прошу ее не расстраиваться, говорю о том, что у нас все еще впереди. Она как-то тускнеет и молча, ничего не выясняя, кивает головой. Она делает вид, что верит. Я опять заказываю билеты, оформляю путевки, только теперь уже на детей.
Ехать мне уже никуда не хочется. Мне тяжело, что я обидел женщину, которая меня любит. Но еще тяжелее обидеть детей, я чувствую перед ними вину, за то, что лишил их семьи. За то, что они должны страдать за мои "грехи". Приближается день отъезда, у меня на сердце становится все тоскливее и тревожней. Я как будто предчувствую беду.
За три дня до отъезда, прямо на совещании мне становится плохо. Перед глазами вдруг появляются какие-то круги, даже надев очки, я не могу прочитать текста лежащего передо мной документа. Буквы скачут в разные стороны, кабинет наполняется каким-то туманом, я чувствую резкую слабость во всем теле. Я вынужден сесть. Мне не хватает воздуха, я начинаю задыхаться, на лбу выступает холодная испарина. В груди возникает какое-то покалывание и жжение. Мне почему-то становится очень страшно. Вокруг меня поднимается суета. Открывают окно, суют какие-то таблетки под язык, вызывают "скорую". Единственное, что мне хочется, чтобы меня оставили в покое, и перестало болеть сердце. Я теряю сознание.
Прихожу в себя я уже в больнице. Врач долго говорит мне что-то про стенокардию, ишемическую болезнь и гипертонический криз. Мне почему-то все безразлично. Меня навещают дети, жена. Они с тревогой спрашивают меня о моем самочувствии, жалеют, просят, чтобы я ни о чем не беспокоился. Говорят, как хорошо, что я никуда не поехал. Я и сам рад, что приступ не застал меня в дороге. Через две недели меня выписывают домой. Я неплохо себя чувствую. Я еду и думаю о том, что "все к лучшему". Все очень удачно решилось, само-собой.
Находясь на полигоне, необходимо было сохранять хладнокровие и невозмутимость. Ничто так не способствовало душевному спокойствию, как полное отсутствие собственного мнения. Ты тихо плыл по фарватеру игры, но оказывалось, что и на попутном ветру можно было простудиться. Ты разочаровывался и обижался… на ветер.
Воспоминание "За что, или о том, как я пытался постичь разницу между неудачей и успехом"
Я плачу и зарываюсь в подушку носом.
"Потому что я не первый" - металл и дрожащие нотки презрения в голосе. Насмешливые взгляды, кривые ухмылки, невзначай брошенные колкости…
Все как обычно, просто я стала женщиной.
Из семи девочек в нашей группе "девочка" я одна. Меня часто поддразнивают, и шутят что я "молодая", "зеленая", что я ничего не знаю о жизни. Что мне не хватает "образования". Девочки шепотом рассказывают пикантные подробности и от блаженства закатывают глаза. Мальчики наперебой, смеясь, предлагают свои услуги. У них дрожат руки, когда они случайно касаются моей руки. Во время дискотек они как-то жарко, всем телом, стараются ко мне прижаться. Их слова вьются вокруг меня легкой паутиной.
Мне никогда не было так хорошо. Меня убеждают в том, что "это" необходимо.
Из всех ребят я выделяю двоих - Сашу и Олега. Олег - неизменно галантен и предупредителен. Саша - надежен и обстоятелен.
Именно Олегу я решаю подарить себя и познать "вкус жизни". Все замечательно. Олег пылок и нежен. И мне совсем не больно.
Когда я прихожу в институт, все уже в курсе того, что произошло. Да я и сама не стараюсь "этого" скрывать. Я хочу рассказать, как мне было хорошо, и что "это" действительно прекрасно. Ради "этого" стоит жить. Я счастлива. Мне нравится быть женщиной.
"А ты страстная" - небрежный хлопок по ягодицам.
"Такова наша бабья доля" - злое хихиканье в спину.
"А ты знаешь, что они с Сашкой на тебя поспорили?"…
"Раскатала губу, он на тебе не женится"…
Я растерянно оправдываюсь, что я ни на что и не рассчитываю, и мне просто хорошо.
"Честная "давалка"" - веселый дружный смех.
"Саша, почему?"… "Потому что я не первый".
Я не могу понять, в чем дело. Что я сделала не так.
Я плачу и зарываюсь носом в подушку.
Несчастья переносить не трудно. Они приходят извне; они - случайности. Но страдание от собственных ошибок? Это невозможно. Могут измениться мои мнения, но не тот факт, что я прав. Стратегия Доминатор. Цель - заставить всех не знать, что я не прав.
Воспоминание "Я имею право, или о том, каково всегда быть правым"
Сволочи тупые, опять подставили, ведь сотни, раз объяснял, как надо. Я нажимаю кнопку и вызываю секретаршу. "Экстренное совещание, и чтобы все были"! Галина Николаевна испуганно записывает мои слова в блокнот. Я вижу, как у нее трясутся руки. Дура старая, запомнить двух слов не может. С досадой я отшвыриваю бумаги, лежащие передо мной и в упор смотрю на Галину Николаевну. У нее на лбу вздувается жилка, она замирает и тупо смотрит на меня с приоткрытым ртом. "Чего вы еще ждете? Выполняйте" - раздраженно кричу я. Надоели до смерти, достали. Когда я уже избавлюсь от этих тупоголовых прихлебателей. Ничего не делают. Сидят целый день, бумажки перебирают, и уволить нельзя. Какой проект загубили! За что деньги получают!
Через три часа передо мной за длинным столом сидят начальники участков и проектировщики. Я не стесняюсь в выражениях. Пол года не могут концы с концами свести! Ни один прибор не сдан! Не работа, а сплошная халтура! Я же говорил, как лучше сделать! Не работают, а мешают друг другу! Даже запомнить не могут, что им говорят!
Молоденький, нахальный начальник сборочного цеха дерзко смотрит на меня и громко спрашивает, обращаясь к соседу - "Я не пойму, что мы здесь делаем, обсуждаем частотные регуляторы, или слушаем трёп некоторых товарищей".
Я вдруг чувствую свое полное бессилие, язык немеет, что-то срывается внутри меня. Еще и хамят, огрызаются! Я делаю над собой усилие, судорожно сглатываю слюну, и начинаю севшим голосом оскорблять всех, находящихся за столом. Слова автоматически срываются с губ. Твари неблагодарные, я все для них делаю, прикрываю грудью, как родных, перед всеми комиссиями и проверками, а тут такая черная неблагодарность. Я не могу остановиться. Изо рта вылетает слюна, я стучу кулаком по столу и обещаю всех лишить премии. Собравшиеся угнетенно молчат и прячут глаза. Я требую назначить новые сроки сдачи частотных регуляторов. Мой голос крепчает, в глазах сверкает уверенность, я выбью из них блоки управления.
Я тыкаю пальцем в календарь и назначаю первую, попавшуюся на глаза дату. Чтоб все было готово! Это последний срок! Вы должны держать ваши обещания! Я ни с кем не буду считаться! Присутствующие ошеломленно оглядываются друг на друга. Я чувствую удовлетворение. Дело сдвинулось с мертвой точки, пусть побегают. Пусть делают что хотят, но отчитаются в срок!
"Все свободны". Люди, пряча головы в плечи, тянутся к выходу.
Галина Николаевна робко подходит к моему креслу. "Вам звонила жена, просила перезвонить". Я рывками набираю знакомый номер: "Как дела?"
"Как всегда, плохо. Твой сын опять безобразно себя ведет. Я положила ему на тарелку помидоры, ты же знаешь, какие они сейчас дорогие, а он стал ими кормить кошку"… Я взрываюсь, вот гаденыш, ничего не ценит! "Дай ему трубку" - приказываю я. "Я тут день и ночь работаю, чтобы обеспечить тебя, неблагодарная скотина, а ты! Ты чем занимаешься! Ты хоть одну копейку заработал! Когда ты научишься ценить чужой труд" - трубка раскаляется от моего гнева. На другом конце провода судорожное всхлипывание.
Я бросаю трубку на рычаг и нервно ищу в кармане зажигалку и сигареты. Куда бы от них, ото всех деться! Всё на мне! Бросить бы всё и уйти, куда глаза глядят. Зачем я всё это тащу на себе, а они и рады, сели на шею и ножки свесили. Все развалят без меня! Все волоку на своем горбу…
Я закрываю глаза, хоть немного расслабиться.
Почти сразу же я оказываюсь в густых джунглях. Я пробираюсь через сплетенные корни и ветви и рублю, рублю топором толстые лианы. За моей спиной они срастаются снова, становятся толще и норовят меня задушить. Я хочу убежать, но гибкие стволы, опутывают тело, ноги стягиваются шершавыми канатами. Со всех сторон меня давит и душит. "Что вам всем от меня надо! Я все делаю для вас! Я отдаю вам всего себя" - из последних сил кричу я. "Я прав! Я имею право" - издевательски хохочет густая листва. Я вижу, как сочная зелень заглатывает меня и довольно облизывается.
Нет, я не потерпел неудачу. Я нашел десять тысяч способов доказать что другие не правы, поэтому они мне должны. Стратегия Паразит. Цель - взять у других то, что мне принадлежит по праву.
Воспоминание "Мне все должны, или о том, что жить можно либо воруя, либо производя"
"Сосед, а сосед, одолжи ведро песка" - я захожу с ведром на просторный двор, прямо передо мной только что вываленная из самосвала куча. Сосед постоянно что-то пристраивает и переделывает на даче. Я мельком осматриваю его "фазенду" - откуда у людей только деньги берутся. Здесь свои шесть соток до ума довести не можешь, а тут дом, как с картинки, пристройки какие-то, вокруг дома сосны и яблони. Умеют буржуи жить, рабочему человеку ни за что так не подняться. Нету на этих "нуворишей" никакой управы, вот и приходится простому работяге к ним обращаться за помощью.
Я пытаюсь изобразить радостную улыбку, пряча злость в уголках глаз. Сосед появляется на крыльце дома в добротной спецовке и дрелью в руке. "А, Коля, опять пришел, что тебе опять, я же только вчера тебе полтинник давал". Мое лицо от унижения становится бардовым: вот сука, у самого денег куры не клюют, а тут полтинники считает. Пересиливая себя, я просящее тяну: "Песочку бы мне, хибарку подделать". Сосед насмешливо смотрит на меня: "Да ты же ничего не умеешь, пропьешь ведь опять". У меня в горле начинает ходить кадык, кто он такой, чтобы меня, потомственного пролетария, оскорблять. Да, пью, от обиды, что таким вот толстомордым живется хорошо, мало мы их экспроприировали в семнадцатом году. Ишь, наплодились, дач себе понастроили. Слезы наворачиваются на глаза.
"Ладно, бери, только на этой неделе больше не приходи" - сосед отворачивается и, насвистывая, уходит в дом.
Немного постояв, я подхожу к куче и начинаю насыпать в ведро песок. Заполнив ведро, я стараюсь насыпать еще и "горку", но песок не хочет лежать спокойно в ведре и ссыпается в кучу. Намучавшись, я насыпаю песок еще и в карманы штанов. Штаны отвисают, мне приходится поддерживать их одной рукой. Переваливаясь с ноги на ногу, я тащусь к своему участку.
Мы с тестем решили положить фундамент, под наш вагончик, чтобы не было так сыро. Тесть доволен, что я раздобыл песок. Он дружески похлопывает меня по плечу и предлагает перед началом работ пропустить по стаканчику.
Водка как-то сразу ударяет в голову. Из сердца прет злость, я решаю высказать тестю все, что наболело, что не давало заснуть бессонными ночами. "Папаша, а что ж вы Люську свою так не любите" - издалека начинаю я. "Вот, брату ейному машину отдали, а нам пшик". Тесть миролюбиво сует мне в руку колбасу: "Да брось ты, машина хоть и на ходу, а старая, ее ремонтировать надо, да и нужна она Олегу, а ты, Коля, и прав то водительских не имеешь".
"Я мать уговорил вам квартиру отписать" - немного помолчав, продолжает он. "Хочу, чтобы все было по уму, чтоб после смерти нашей не собачились вы за наследство, а дачу тоже на Олега переведу". От этой новости у меня перехватывает дыхание. Что ж это получается, я для Олега стараюсь, унижаюсь для того, чтобы ему хорошо жилось на построенной мной даче? Вагончик, сиротливо стоящий посреди неухоженного участка, кажется вдруг уютным и родным. Земля, поросшая дерном - прекрасным огородом, я уже вижу заложенные потом и кровью ровные грядки, на которых растет морковка, капуста, чеснок.
"Батя, за что грабите" - наваливаюсь я всем телом на стол. Тесть не замечает бешенства, исказившего мое лицо: "Да ты и копать то не умеешь" незлобиво продолжает он. "Грех, Коля, вам с Люськой на нас обижаться, каждый месяц вам деньги даем, внучка одеваем". У меня в голове все мутится, да какие это деньги-копейки, на них и не купишь сейчас ничего, стыдно и вспоминать про них.
"Умрем, все вам достанется" - нараспев тянет тесть, опрокидывает стаканчик себе в рот и смотрит на меня слезящимися глазами.
Ненависть черной стеной наваливается на меня: "Ограбить хочет, всего лишить! Не позволю! Мое! Все мое!"
Я ничего не вижу перед собой и забываю, где я нахожусь. "Имущества лишают", "копейку отбирают", "последнее грабят" –мельтешат в голове шальные мысли. Время становится липким и тяжелым, я физически ощущаю, как нехотя переваливается за минутой минута.
Меня начинает трясти, от этой тряски чернота сползает с глаз, мысли вываливаются из головы наружу.
Я вижу перед собой тестя в луже крови с перерезанным горлом и зажатым стаканом в руке. От неожиданности я начинаю громко смеяться: "Не успел, не успел тестюшка, все забрать"!
"Все мне достанется" - навзрыд начинаю реветь я.
Если не удается взять, нужно убедить других в том, что они не достойны иметь больше благ, чем я. Стратегия Скрытый Доминатор. Цель - показать всем, что они наглы, непорядочны, несправедливы.
Я- красивый, мудрый, добрый, страдаю за вас. Если бы я был двуличным, разве носил бы я это лицо.
Воспоминание "Разоблачение, или о том, почему советы даются даром"
Поблескивающие стекла очков, седые, тщательно уложенные волосы - аккуратная старушка опять сидит на лавочке около нашего дома, в окружении местных бабулек. У меня все сжимается внутри, я заставляю себя улыбнуться и быстро прохожу мимо. Я чувствую, как она смотрит мне в след. Острые иголки впиваются в спину: "Миленькая, что ж он тебя так мучает, опять напился. Такая лапушка и с пьяницей живет. Он еще мужиков наших к тебе домой водит, спаивает, как ты такое терпишь"…Я ощущаю себя полным ничтожеством перед этой маленькой женщиной.
Она так участливо заглядывает мне в глаза. Мне кажется, что она знает обо мне все. После разговоров с ней, я ненавижу своего мужа за то, что он есть. В глазах соседей, я - жена пьяницы. Мне очень хочется доказать всем, что я не такая, я хорошая. Мне хочется, чтобы все видели, что у меня все хорошо.
Я одеваю сына в чистый новенький костюмчик и гордо выхожу с ним во двор. Он такой миленький и забавный! Он счастливо улыбается всем бабушкам на лавочке и воробьям на крыше.
Сын с достоинством, как я его и учила, немного склоняет головку и приветствует всех "Сдлавствуйте". Он мило картавит, и это вызывает оживление среди старушек. Мне хочется увести сына подальше от них, но аккуратная бабулька в поблескивающих очках, бросается мне на перерез. "Дорогуша, я тридцать лет проработала с детьми. Сейчас я тебе покажу, как нужно заниматься с ребенком, чтобы исправить речь". Она склоняется к сыну, гладит его по головке, тот продолжает улыбаться и доверчиво смотрит на нее. Глаза старушки скользят по двору и останавливаются на черненькой дворняжке, которую мы подкармливаем всем домом. Она тычет в нее пальцем: "Скажи, как ее зовут". Сын, немного удивленный назойливостью чужой женщины, нараспев говорит "Сучка" . Секундная тишина после его ответа взрывается булькающим старческим хохотом. Смеется вся скамейка. "Как, как он назвал Жучку" -переспрашивают старушки друг у друга.
Аккуратная бабулька смеется вместе со всеми, из-за стекол очков сверкают два острых кинжала. Острые дротики впиваются мне в грудь: "Что с тебя взять, ведь ты жена пьяницы, и сын у тебя такой. С двух лет он ругается матом, а с пяти будет пить водку. Ты ничтожество и никогда не станешь достойной женщиной. У тебя даже сын ничтожный. Ты -мать ничтожного сына"…
Я проваливаюсь в жерло вулкана. Огненная лава обжигает мне тело, пепел забивает глаза, рот и уши. Я барахтаюсь в кипящем месиве, пока есть силы. Когда они иссякают, я перестаю бороться и даю себя затянуть огненной воронке. Она выплевывает меня в наш двор.
Я стою перед лавочкой и бью сына по губам: "Скажи Жучка, скажи Жучка". Сын плачет и тихо повторяет: "Сучка, Сучка".
Аккуратная бабулька осуждающе качает головой и с интересом наблюдает за нами. Отвернувшись к старушкам, она снимает очки, достает чистый платочек и промокает им влажные глаза. Старушки заботливо освобождают ей место и начинают что-то душевно шептать на ухо, бросая на нас с сыном косые презрительные взгляды.
"Она никудышная мать и полное ничтожество, вы видели, как она била его" - несется мне в след шепелявый шепот.
Я - довольствуюсь малым. Я скромен и неприхотлив. Стратегия Золушка. Цель - получить все за ничего. Если ни я, то никто! Я такой хороший, удобный для вас, что вы просто не имеете права сделать меня несчастным. Моя судьба в ваших руках. Только попробуйте не оправдать моих надежд!
Воспоминание "Скромность, или о том, как жизнь не оправдала моих надежд"
"Здравствуйте, будьте так любезны, скажите, пожалуйста, будьте добры, вы набираете сотрудников" - я стараюсь не смотреть на телефонную трубку и говорю, будто сам с собой в пустоту. Внутренне я сжимаюсь, но стараюсь держать себя в руках. Мне ужасно не ловко.
Телефонная трубка зловеще молчит, потом в ней раздается плохо сдерживаемое хихиканье и покашливание. "На какую должность, молодой человек вы претендуете" - насмешливо дребезжит телефонная мембрана. У меня по спине ползет тоненькая струйка пота. Меня кидает в жар, каждая клетка тела дрожит. Я боюсь, чтоб на том конце провода не услышали чечетку, которую выбивают мои зубы. Откуда они знают про мой возраст.
Череда отказов мелькает перед моими глазами. "Нам нужны молодые сотрудники". "Мы отбираем людей до 35 лет". "Извините, вы нам не подходите" - выслушивая очередной вердикт, я стараюсь ничем не выдать своего смятения, но губы предательски подергиваются, глаза слезятся, на щеках выступают красные пятна. Я ненавижу тех людей, к которым мне приходится обращаться в поисках работы.
Сейчас мне опять откажут. Мои ноги подкашиваются, мне хочется сесть, я не в силах продолжать разговор. Я осторожно кладу трубку рядом с телефоном и держась за стенку иду в комнату. "Алло, алло, вас не слышно" - кричит мне в спину телефонная трубка.
Я закрываю глаза и неподвижно сижу в кресле. Почему я нигде не нужен. Более покладистого и исполнительного работника, чем я, трудно найти. Почему это никто не ценит. Да, я не хватаю звезд с неба, но я аккуратно и точно выполняю то, что мне поручают, я всегда делаю то, что мне говорят. Я бесконфликтен, спокоен, не имею вредных привычек, совестлив, безобиден, покладист. Когда я волнуюсь, я несколько неуклюж и нелеп, но это же не основание для постоянных отказов. Я согласен на любую работу.
Звонок в дверь выводит меня из тягостного забытья. Шаркая ногами, как будто мне все 65, а не 41, я иду к двери. В дверь буквально врывается Василий, мой старый школьный друг. Он бесцеремонно проходит на кухню, ставит чайник, достает из холодильника колбасу и консервы. Отламывая половину батона, он шутливо смотрит на меня: "Жрать хочу, целый день сегодня не ел. Зарплату не платят, выручи, одолжи до следующего месяца". Отрезая толстый кусок колбасы, он со смаком начинает его жевать, от удовольствия жмуря глаза. Мне крайне не ловко напомнить ему, что он не отдал мне еще прошлый долг и, самое ужасное, что сейчас денег у меня совсем нет - я три месяца сижу без работы. "Вася, у меня нет" - заикаясь, говорю я. Василий давится куском колбасы, долго кашляет и, в упор, глядя па меня, подозрительно тянет: "Да иди ты". Затем зло бросает на стол огрызок колбасы: "Скурвился гад, зажрался, друзей забыл". Я, чуть не плача, начинаю извиняться и мямлить, как я к нему привязан. Я бессвязно бубню, что он самый близкий для меня человек на земле, что я помню, как многим я ему обязан, окончательно смешавшись, я замолкаю. Над кухней нависает зловещая тишина.
Василий начинает понимать, что я не вру, и денег у меня на этот раз нет. "Так иди и займи" - внезапно ожесточившись, орет он. "Забыл, как я тебя выручал"!
Конечно, я все помню. Вася очень мне помог разобраться в моих отношениях с женой. Я никак не мог решить, жить нам вместе дальше или расстаться. Я ужасно боялся скандала, боялся выяснения отношений, боялся ее слез. Я не мог объяснить жене, что в ее присутствии я тушуюсь, теряюсь, что она очень яркая для меня, очень громко говорит и очень много смеется. Я стеснялся себя, стирая белье или моя посуду. Я не понимал, почему у жены на эти, чисто женские дела, никогда не хватало времени. Я был на грани нервного срыва. Жена думала, что я шучу. Мне было очень обидно, что она не принимает меня всерьез. Несколько раз я пытался поговорить с ней, но каждый раз нерешительно замолкал на полуслове. Под ее вопросительным взглядом я чувствовал себя школьником, задавшим глупый вопрос.
Мы долго обсуждали с Васей мою семейную жизнь и пришли к выводу, что моя жена мне не пара. Вася взял на себя нелегкую миссию и сказал ей, что я ухожу. Наверное, он прирожденный дипломат, жена не задала мне ни одного вопроса. Она молча поставила передо мной чемоданы. Мы не разговаривали с ней даже в суде. С тех пор мы не встречались. Вася иногда забегает к ней в гости и рассказывает мне, как живет моя "бывшая".
Вася, набычившись, смотрит на меня. Я понимаю, что теряю единственного друга.
"Васенька, я сейчас" - суетливо говорю я.
Я выбегаю на лестничную площадку, звоню соседям и пытаюсь запять у них деньги. На нашем этаже денег ни у кого нет. В отчаянье я бросаюсь на верхний этаж, там открывается дверь только одной квартиры. Незнакомый человек удивленно смотрит на меня. Я, почти рыдая, сбивчиво объясняю ему, что я живу этажом ниже, что мне очень нужны деньги, что это вопрос жизни и смерти, сую ему паспорт, часы и почти падаю перед ним на колени. Мужчина жестом прерывает мои излияния, достает купюры, и протягивает их мне: "Вернете, когда сможете". У меня по щекам текут слезы: "Спасибо, спасибо, я вам добром отплачу" - счастливо тараторю я у уже закрывшейся двери. У меня за спиной словно выросли крылья, внутри все ликует и поет.
Когда я выкладываю на стол перед Василием хрустящие бумажки, мои глаза радостно блестят. Вася сразу же сует деньги в карман и миролюбиво басит: "Бывает, погорячился". Допив чай и доев колбасу, Вася уходит.
Я один в пустой квартире, рядом с телефоном лежит снятая трубка. Приподнятое настроение как-то сереет, я чувствую, что совершенно разбит и у меня нет сил. Короткие гудки в трубке напоминают, что я должен звонить и искать работу. Через силу я набираю очередной номер: "Здравствуйте, будьте добры, извините, пожалуйста, будьте так любезны, я ищу работу"…
Через месяц мне все-таки удается устроиться курьером в местную редакцию. Работа не по профессии, но ведь мне больше 35, я ни на что не могу претендовать.
Вася регулярно занимает у меня деньги, я прощаю ему долги, ведь мы старые друзья.
Я думаю, что я счастлив - у меня есть кусок хлеба, крыша над головой и верный друг.
Я доволен тем, что имею, ведь многие живут еще хуже, чем я.
Во всем виновато государство, я думаю, ему должно быть стыдно…
В борьбе развернувшейся на полигоне, не было победителей, были только выжившие. Выжившие не хотели больше играть, но не могли не играть, связанные условиями игры.
Раз выйти из игры не возможно, нужно себя уничтожить. Теперь оставалось одно, мечтать о том, чтобы не быть. Нет, игрок не торопил смерть, он просто наслаждайся ее присутствием. Игрок не хотел умирать, ему нравилось наблюдать, как умирают другие. Это поддерживало в нем ощущение того, что смерть достаточно близка, чтобы можно было не страшиться жизни.
