Сексуально-невротические нарушения
С «механизмом» так называемого страха ожидания психотерапевт, как известно, встречается на каждом шагу. Наблюдение за каждым автоматически регулируемым и не контролируемым сознанием актом действует уже само по себе как помеха. Склонный к заиканию человек наблюдает за своей речью — вместо того чтобы сказать то, что он хочет. Он обращает внимание на то, как он говорит, вместо того чтобы обращать внимание на то, что он говорит. Так он тормозит самого себя — как мотор, в который пытаются засунуть пальцы, вместо того, чтобы просто позволить ему работать самому по себе. Часто оказывается достаточным внушить заикающемуся, что он должен просто настроиться на то, чтобы думать вслух, что его рот будет при этом, так сказать, открываться сам по себе — и наиболее свободно, если не наблюдать за этим процессом; если удастся внушить ему это, то можно считать, что главная психотерапевтическая работа уже сделана. Примерно таким же образом работает психотерапевт и с проблемой нарушений сна. Если интендируется само засыпание, т. е. его судорожно «желают», то возникает постоянная внутренняя напряженность, которая делает засыпание невозможным. Страх перед бессонницей как страх ожидания мешает в таких случаях засыпанию, и возникшая таким образом помеха для сна подтверждает и усиливает страх ожидания, так что в конечном счете это приводит к замкнутому кругу.
То же самое можно сказать обо всех людях, потерявших уверенность в своей сексуальности. Их самонаблюдение обострено, их страх ожидания неудачи уже ведет к ней. Сексуальный невротик уже давно не интендирует партнера (как любящий) — он интендирует сексуальный акт как таковой. Однако этот акт не удастся, он и не должен удаться, так как он не происходит «просто», как нечто естественное, а его «хотят». Перед психотерапевтом стоит в таких случаях важная задача: разорвать порочный заколдованный круг сексуального страха ожидания, исключив всякое интендирование акта как такового. Это удается, как только пациента убедят никогда не допускать, чтобы он чувствовал себя обязанным совершить сексуальный акт. Для достижения этой цели надо избегать всего, что для пациента означает своего рода «принуждение к сексуальности». Это принуждение может быть принуждением со стороны партнерши (темпераментной, с большими претензиями) или принуждением со стороны своего собственного «Я» в тот или иной день обязательно совершить половой акт. Или, наконец, принуждение со стороны ситуации (поиски помещения на час и тому подобное). Наряду с исключением всех этих форм принуждения, которые сексуальный невротик когда-либо мог почувствовать, он нуждается в привитии ему способности импровизировать; далее необходимо тактичное руководство, которое постепенно вновь подведет его к естественности и спонтанности сексуального поведения. Однако такой психотерапии должна предшествовать попытка показать пациенту, что его первоначальное «болезненное» поведение по-человечески объяснимо и понятно, и этим освободить его от чувства, будто он страдает посланным судьбой патологическим нарушением. Другими словами, ему должно быть внушено понимание влияния страха ожидания и того порочного круга, в который он его загоняет, а также и того, как по-человечески понятно такое поведение.
Молодой человек пришел к врачу по поводу нарушения потенции. Выяснилось, что он, после длящейся несколько лет борьбы, наконец убедил свою партнершу принадлежать ему. Она сказала ему, что на Троицу хочет ему отдаться. Это обещание она дала за четырнадцать дней до Троицы. Все эти две недели молодой человек от ожидания и напряжения не мог спать. Потом оба совершили двухдневный поход, причем переночевали в избушке. Когда пациент вечером поднялся по лестнице к их общей комнате, он был так взволнован — в смысле страха ожидания, а не сексуального возбуждения, — что, как он рассказал позднее, от дрожи и сердцебиения едва мог идти. И мог ли он в такой ситуации сохранять потенцию? Врачу нужно было лишь объяснить, насколько невозможно это было в данной конкретной ситуации и как естественна была реакция пациента на нее. Так пациент наконец понял, что нарушение потенции, которого он боялся, вызвано страхом ожидания и соответствующим заколдованным кругом, и это вернуло ему необходимую уверенность. Ему стало ясно, что человек совсем не обязательно болен, если он не в состоянии одновременно любить своего партнера (предпосылка способности к сексуальному наслаждению и успеху) и со страхом наблюдать за самим собой.
Итак, в области сексуальной жизни, в ее психологии и патологии, обнаруживается, что судорожное стремление к счастью, к удовольствию как таковому, обречено на неудачу. Мы уже говорили, что человек, собственно, стремится совсем не к счастью, что он в общем-то совсем не ищет удовольствия. Для человека важно не удовольствие само по себе, а основание, причина для удовольствия. Но в той степени, в какой удовольствие действительно становится содержанием его интенции и, возможно, также предметом его рефлексии, он теряет из поля зрения причину (основание) удовольствия, и удовольствие исчезает. Кант полагал: человек хочет быть счастлив, но главное состоит в том, что он должен «быть достойным счастья». Я придерживаюсь другой точки зрения: первоначально человек совсем не хочет быть счастливым, он хочет, скорее, иметь для счастливого существования основание! Это значит, что всякое отклонение его стремления от предмета интенции к ней самой, от цели стремления (основания счастья) к удовольствию (следствие достижения цели) — представляет собой производный модус человеческого стремления. Этому производному модусу не хватает непосредственности.
Такой недостаток непосредственности и составляет то, что отличает все невротические переживания. Мы уже видели, что уже один этот недостаток может вести к невротическим, в особенности сексуальным, нарушениям. Непосредственность, а вместе с ней и подлинность сексуальной интенции, для потенции мужчины является непременной предпосылкой. В связи с сексуальной патологией Освальд Шварц ввел для обозначения рассматриваемого нами подлинного характера интенции выражение «экземплярность». Мы хотели бы охарактеризовать этот термин как сочетание подлинности и последовательности — при этом подлинность представляет экземплярность, так сказать, в поперечном разрезе, а последовательность представляет идентичное содержание «экземплярности» в продольном разрезе. Для «экземплярного» человека является типичным, что он не так легко приходит «в смущение»: с характерной для него инстинктивной уверенностью он избегает ситуаций, которые ему «не по плечу» и избегает все среды, к которым он или которые ему «не подходят». Типично «неэкземплярным», напротив, было бы, например, поведение тонко чувствующего мужчины, который приходит к проститутке и оказывается перед ней импотентным. Такое поведение само по себе не является болезненным и не может быть даже охарактеризовано как невротическое. От высококультурного мужчины в данном случае следовало бы не только ожидать нарушения потенции, но даже более того — требовать этого. Однако именно то, что такой человек вообще вступает в ситуацию, в которой его несостоятельность является единственно возможным выходом из нее, доказывает, что этот человек не «экземплярен». Следовательно, человеческое поведение можно назвать экземплярным, если в нем духовное находится во внутреннем согласии с психологическим и биологическим. Мы видим, таким образом, что понятие «экземплярный» на экзистенциальном уровне выражает то же самое, что на психологическом уровне означает «не-невротичный».
Психосексуальные нарушения невозможно понять, если мы не будем исходить из основополагающего факта человеческого бытия, а именно из того, что человеческая сексуальность всегда представляет собой нечто большее, чем просто сексуальность, поскольку она является выражением любовного отношения.
Откровенно говоря, утверждение, что человеческая сексуальность — это нечто большее, чем просто сексуальность, не совсем верно; так как даже сексуальность животных может выходить за рамки простой сексуальности. Так, Иренойс Эйбл-Эйбесфельд в своей книге «Любовь и ненависть» указал на то, что «у позвоночных животных формы сексуального поведения различным образом были поставлены на службу групповой связи», что, например, копуляция у гамадрилов служит единственно этой социальной цели. Без сомнения, половое соединение у человека имеет как задачу связать партнеров, так и задачу продолжения рода. Тот факт, что сексуальность находится на службе связи партнеров, имеет в качестве предпосылки партнерское взаимоотношение, т. е. любовь как индивидуализированную связь. «Любовь — это индивидуализированное отношение партнеров, и частая смена партнеров противоречит ей». И поэтому, как нам кажется, излишне объяснять, как это делает Эйбл-Эйбесфельд, что человек «в этом смысле от рождения предрасположен к длительным партнерствам супружеского рода». И, наконец, он предостерегает от «опасности потери индивидуализации сексуальных отношений», которая «означала бы смерть любви». Более того: «смерть любви» принесла бы с собой и уменьшение удовольствия. Ведь мы, психиатры, можем постоянно наблюдать, что там, где сексуальность является не выражением любви, а скорее просто средством получения удовольствия, этого получения удовольствия не происходит; так как — и это нужно особо подчеркнуть — чем больше значит для человека удовольствие, тем чаще оно «проходит мимо» него. Чем больше гонятся за удовольствием, тем надежнее его прогоняют. В основе импотенции и фригидности в большинстве случаев лежит именно этот механизм. И, наоборот: американский журнал «Psychology today» провел однажды опрос, и из 20 000 полученных ответов выяснилось, что фактором, который сильнее всего способствует потенции и оргазму подавляющее число респондентов считает именно любовь. Следовательно, как раз в интересах оптимизации сексуального наслаждения сексуальность не должна быть изолирована и дезинтегрирована, не должна быть оторвана от любви и, таким образом, дегуманизирована.
Психосексуальное созревание
Говоря о сексуальности, мы не должны забывать, что она не может быть человеческой с самого начала, а должна быть очеловечена. Чтобы пояснить это, давайте исходить из двух понятий, которыми мы обязаны Зигмунду Фрейду: из различения между «целью влечения» и «объектом влечения». Когда в пубертатном периоде происходит развитие и созревание сексуальности в узком смысле слова, разрядка накопленного сексуального напряжения — в смысле «цели влечения» — осуществляется чаще всего в форме полового акта: его заменяет мастурбация. Лишь на более поздней ступени сексуального развития и созревания добавляется «объект влечения»: появляется партнер, который подходит для сексуального акта (им может быть и проститутка).
Таким образом, становится ясно, что на этой ступени сексуальность еще не поднята на человеческую ступень, еще не очеловечена полностью; так как на человеческой ступени партнер не становится объектом, а остается субъектом, и, прежде всего, на человеческой ступени он не может больше быть употреблен как простое средство для достижения цели как с целью удовлетворения влечения, так и с целью получения удовольствия. Это, разумеется, не исключает того, что удовольствие достигается тем скорее, чем меньше человек о нем заботится.
Что произойдет, если человек в своем сексуальном развитии и созревании остановится на первой или на второй ступени или, если дело дойдет до «регрессии», опустится на одну или две ступени? Пока он находится на первой ступени и думает, что может обходиться без «сексуального акта», он помогает себе мастурбацией и нуждается и порнографии. Если же он не поднялся выше второй ступени, тогда эта «фиксация» выражается в беспорядочных половых отношениях и во всяком случае для удовлетворения своего влечения ему достаточно проституции.
Следовательно, ясно, что как потребность в порнографии, так и потребность в мастурбации могут диагностироваться как симптомы психосексуальной задержки. Индустрия сексуальных удовольствий, заботясь об их восхвалении, продает их под маркой «прогресса». Индустрия просвещения способствует этому: объявляя поход против ханжества, она лицемерит, крича о «свободе от цензуры» и имея в виду свободу для торговли и выколачивания денег. К сожалению, из всего этого вытекает навязывание сексуального потребления, которое влечет за собой резкое увеличение случаев нарушения потенции; ведь эти нарушения наступают обычно тогда, когда у пациента возникает чувство, что сексуальный акт — это достижение, которого ожидают и даже требуют от него, особенно тогда, когда это требование исходит от партнерши. Правда, нужно сказать, что это относится не только к человеку, но и к животным. Так, Конраду Лоренцу удалось побудить самку бойцовой рыбки во время спаривания не уплывать кокетливо от самца, а энергично плыть ему навстречу — в ответ на это у самца на рефлекторном уровне закрылся аппарат спаривания.
Ученые Гинзберг, Фрош и Шапиро из Нью-Йоркского университета сообщают в «Archives of General Psychiatry», что среди нынешних молодых людей импотенция увеличивается больше, чем когда-либо. Они связывают это именно с тем, что женщины в силу полученной ими сексуальной свободы требуют от мужчин сексуального успеха, как это было установлено при опросе пациентов: «Эти эмансипированные женщины требовали от нас сексуальных достижений».
Как было сказано выше, человеческая сексуальность обесчеловечивается, если ее используют лишь как простое средство для получения удовольствия. Иногда она используется также лишь как средство для продолжения рода — вместо того чтобы оставаться тем, что она есть: выражением любви. И именно религия, которая определяет Бога непосредственно как любовь, должна была бы остерегаться того, чтобы заявлять, что супружество и любовь только тогда имеют смысл, когда они служат продолжению рода. Конечно, это было провозглашено в те времена, когда не только женитьба по любви была исключением, но и необычайно высокая смертность грудных детей была правилом. А сегодня в нашем распоряжении — противозачаточная таблетка. Но она может способствовать тому, чтобы так очеловечить сексуальность, что она будет эмансипирована: лишь время от времени поставленная на службу продолжения рода, но освобожденная от принуждения служить этой цели, она будет свободна для того, чтобы служить вершиной любви.
Что же такое сама любовь? Действительно ли она — не что иное, как сексуальность «со сдерживаемыми целями», как полагал Зигмунд Фрейд? Правда ли, что она действительно может быть сведена лишь к сублимации энергий сексуальных влечений? В это верит лишь редукционизм, который любой ценой пытается превратить феномен в простой эпифеномен, выводя его из других феноменов. Но это происходит не на основании, например, эмпирических результатов, а, скорее, на основании определенного образа человека, который не декларируется, а молча подразумевается, и прямо-таки контрабандным способом внедряется в кажущиеся научными попытки объяснения.
Но если мы не хотим втискивать такой феномен, как любовь, в прокрустово ложе каких-либо интерпретаций и доктрин, а попытаемся в полной мере его понять, тогда будет недостаточно лишь психоаналитического толкования — понадобится феноменологический анализ. Но в его рамках любовь предстанет как антропологический феномен первого ранга, и он поможет понять, что любовь является одним из двух аспектов того, что я называю самотрансценденцией человеческой экзистенции.
Часть III. Психотерапия для повседневной жизни
Проблема души и тела с клинической точки зрения
Говоря о своих душевных переживаниях, почти каждый из нас использовал для этого такие выражения: «У меня на сердце какая-то тяжесть», или «Это сидит у меня в печенках», или «Ох, как это на меня давит». Но при этом мало кто задумывается над тем, сколько мудрости заключено в подобных словах. Суть дела не в том, что каждому языку свойственны собственные фигуральные идиомы, а в том, что в языке отражается то, что существует в действительности.
Остановимся более подробно на последнем выражении. Один талантливый итальянский психотерапевт провел любопытный эксперимент. Он погрузил нескольких испытуемых в состояние гипноза и внушил им, что они — бедные мелкие служащие и что их начальник — жестокий бездушный человек, который постоянно придирается к ним, ругая их за малейший проступок, и поэтому они постоянно находятся под давлением, которое оказывает на них шеф. При этом они должны были терпеть подобное поведение начальника, не протестуя и даже не возмущаясь. И каков же был результат? Психотерапевт попросил сделать рентгеновские снимки всех своих подопечных — одного за другим, — при этом обращая самое пристальное внимание на область желудка, и увидел, что у всех его испытуемых есть изменения в так называемом поглотителе воздуха, то есть на каждом рентгеновском снимке было четко видно, что благодаря аномальному поступлению воздуха их желудок расширился — бессознательно и непроизвольно. Но точно такой же бессознательный и непроизвольный процесс можно наблюдать у тех пациентов, которые страдают так называемой аэрофагией (чрезмерным заглатыванием воздуха) и у которых подобным же образом расширяется желудок — вследствие подъема диафрагмы и давления снизу на сердце, причем этот процесс может проистекать в самых различных формах; правда, не приводя к каким-либо серьезным последствиям. Если внимательно присмотреться к истории болезни таких людей, то во многих случаях окажется, что на них все время что-то давило — и что это был не только воздух: причиной этого являлись те или иные душевные переживания, какие-либо неприятности, произошедшие с ними; но об этом подобные пациенты, похоже, никогда не задумывались.
Этот факт убедительно доказывает, что сегодня, когда медицине известно уже очень многое о взаимосвязи души и тела, почти не делается попыток ставить диагноз и лечить больных людей, обращая внимание не только на симптомы болезней, но в первую очередь на самого человека, другими словами — на человека как переживающее и страдающее существо.
Правда, многим хорошо известно, что существует так называемая психосоматическая медицина, которая как раз и занимается внутренними соотношениями между духовным и физическим состояниями человека. Однако для того, чтобы каждый ее выстрел попадал точно в цель, нужно положить в основу изучения любого нарушения здоровья человека и физическое состояние его тела, и соответствующие переживания его души. Основной принцип психосоматической медицины можно сформулировать следующим образом: заболевания тела напрямую связаны с негативными душевными переживаниями. Но это нельзя считать непреложной истиной. И когда мне доказывают, что, например, приступы стенокардии — иногда сознательно, иногда бессознательно — вызываются душевным волнением, связанным с чувством сильного страха, я выдвигаю следующее возражение: хорошо известно, что подобный сердечный приступ может быть вызван не только испытываемым чувством страха, но и радостным возбуждением. Можно вспомнить случаи, когда матери, встречая своих сыновей, вернувшихся домой из длительного плена, падали как подкошенные от сильного сердечного приступа. Никто не будет спорить с тем, что тело человека является зеркалом его души. Но когда в этом зеркале отражаются темные пятна, сама душа, показывающая физическое состояние тела, несмотря на это может быть абсолютно нормальной. Тем самым я хочу подчеркнуть, что все происходящее с телом человека ни в коей мере не связано напрямую с его душевными переживаниями и что все телесные заболевания отнюдь не являются признаком отсутствия гармонии в душе заболевшего человека. Итак, мы установили: все происходящее в душе человека может оказывать сильное влияние на его физическое состояние, — но если задаться вопросом, а верно ли обратное утверждение, то есть влияет ли физическое, телесное, материальное на духовное состояние человека, то я ответил бы на этот вопрос утвердительно и подкрепил бы свое утверждение многочисленными известными мне фактами. Пока же я ограничусь примерами из своей собственной практики и поясню свою мысль следующими клиническими наблюдениями: существуют люди, которые страдают от нарушения функции щитовидной железы; с этим телесным недугом связано определенное психическое состояние, а именно склонность указанных пациентов — и я могу это показать на многих примерах — к эмоциям, вызываемым страхом, и, в особенности, боязнью пространства (к так называемой агорафобии). Используя соответствующие медикаменты, то есть терапевтические средства, направленные на уменьшение активности щитовидной железы, удается справиться как с данным гормональным нарушением, так и со связанной с ним боязливостью. Однако, поскольку речь идет о проблеме взаимосвязи души и тела, читателя в первую очередь интересует следующее: насколько соответствуют истине мои заключительные рассуждения, которые я здесь кратко изложил, и смогу ли я отважиться на утверждение, что любой страх является, по сути дела, страхом совести. А поскольку из вышесказанного следует, что чрезмерная выработка гормона щитовидной железой приводит к появлению у пациентов чувства страха, придется сделать следующий шаг и заявить, что совесть есть не что иное, как гормон щитовидной железы.
Очень многие — в не меньшей степени, чем я сам, — посчитали бы подобный вывод ложным и смехотворным. Но вот один профессор медицинского факультета из Калифорнии сумел отважиться на подобное заключение. Он исходил из противоположного факта: не повышенной, а пониженной функции щитовидной железы — и установил следующее. Когда он лечил одного кретина (то есть индивидуума, страдавшего снижением функции щитовидной железы и вследствие этого сильно отставшего в своем духовном развитии), давая ему гормон щитовидки, то вскоре с удивлением отметил повышение коэффициента интеллекта данного больного, что впоследствии было подтверждено соответствующими тестами. Одним словом, новые силы духа создали новую личность. Следовательно — совершенно серьезно утверждал мой калифорнийский коллега, — дух есть не что иное, как гормон щитовидной железы.
Или возьмем другой пример. Есть люди, страдающие довольно своеобразным заболеванием: все кажется им бесконечно чуждым, и даже сами себе они кажутся чужими. Мы, психиатры, в таких случаях говорим о ярко выраженном отчуждении, или о синдроме деперсонализации. Он проявляется при самых разных душевных заболеваниях, однако сам по себе является достаточно безобидным. Я мог бы показать, что во многих случаях это нарушение психического здоровья человека вызывается явным недостатком выработки гормона надпочечными железами. Нормальное чувство персонализации, то есть нормальное осознание собственного Я, при нормализации выработки указанного гормона появляется вновь. Но из всего сказанного я бы не стал делать вывод о том, что личность человека, его Я, является не чем иным, как гормоном надпочечных желез.
При более детальном рассмотрении проблемы можно легко установить, каких ошибочных умозаключений нам следует остерегаться, когда речь идет обо всех взаимоотношениях духа и тела: мы должны научиться точно отличать причину от следствия. И хотя нормальное функционирование щитовидной железы и надпочечников является необходимым условием нормальной человеческой телесной и духовной жизни, однако ни в коем случае не следует считать, что все духовное в человеке создается теми химическими процессами, благодаря которым осуществляется выработка гормонов организмом.
Я только что упомянул термин «организм». Под этим термином следует понимать всю совокупность органов человека, все его, так сказать, приборы и инструменты. В включить и духовное это понятие нужно в человеке — о чем я только что говорил, подчеркивая, что духовное не может быть создано с помощью химических процессов и не может быть объяснено ими. Употребляя известное сравнение, можно сказать, что все духовное ведет себя по отношению к физическим органам так же, как виртуоз — к своему инструменту. Для развития человеческой души правильно функционирующее тело является точно таким же основным условием, как и наличие у виртуоза прекрасного инструмента. Виртуоз крайне нуждается именно в таком инструменте, поскольку полностью зависит от него; даже самый блестящий исполнитель, первоклассный мастер своего дела, ничего не сможет извлечь из плохого инструмента и даже, например, из хорошего, но плохо настроенного рояля. Что же нужно делать, если рояль расстроен? Ответ прост — нужно вызвать настройщика, который вернет инструменту его великолепное звучание. Очевидно, что может сбиться настрой не только у музыкального инструмента, но и у человека. Он в этом случае находится в расстроенных чувствах, впадает в состояние депрессии. И что тогда? Как вернуть человека к хорошему настрою? В некоторых случаях психиатры успешно лечат подобных пациентов с помощью электрошока, возвращая в его душу такое важное качество, как любовь к жизни, умение радоваться ей. Однако делать вывод о том, что новая радость жизни идентична электричеству, столь же неразумно, сколь и утверждать — как в предыдущем случае, — что новые душевные силы идентичны гормону щитовидной железы.
К подобного рода опрометчивым выводам многих склоняет не только так называемая психохимия, использующая различные химические препараты, которые можно считать лишь необходимым (но отнюдь не достаточным) условием нормальной психики человека; но и то, что определяется термином «психохирургия», соблазняющее многих тем, что Л. Клагес называл «суеверной трактовкой человеческого мозга». Безусловно, с помощью хирургических операций на головном мозге можно создать условия, при которых возможна только нормальная психическая жизнь; эти условия можно изменять в сторону улучшения, то есть в любом случае нормализовать работу мозга именно там, где произошли болезненные процессы. Но и скальпель нейрохирурга никогда не коснется души человека! Подобное предложение может сделать лишь воинствующий материалист. Человеческий мозг не является обителью духа, человеческой души, и Клагес совершенно справедливо указывает на то, что задача исследования головного мозга состоит не в том, чтобы отыскать «место, где обитает человеческая душа», а в поисках церебральных условий протекания различных психологических процессов. Он приводит в качестве примера следующее сравнение: кто-то в освещенном электрическими лампами помещении вывернул предохранительную пробку; никому же не придет в голову, справедливо замечает Клагес, считать место, в которое ввернута пробка, «обителью» света.
Однако из того факта, что человеческий мозг нельзя считать местом обитания души, ни в коем случае не следует делать скоропалительный вывод: следовательно, души вообще не существует. Подобный метод аргументации наводит меня на давнее воспоминание: в процессе открытой дискуссии один молодой рабочий спросил меня, могу ли я показать ему какую-нибудь человеческую душу, ну например, с помощью электронного микроскопа. (Должен упомянуть, что он вообще не верил в существование души.) Я задал этому рабочему встречный вопрос: «Почему же он так заинтересован в доказательстве существования души при помощи микроскопа? и получил ответ: «Из-за стремления найти истину». Тогда мне пришлось задать ему еще один вопрос: «А Ваше стремление к истине — что это: что-то телесное или что-то духовное?» И он вынужден был согласиться: да, это что-то духовное. Кратко резюмируя этот обмен мнениями, скажу: то, что искал и никак не мог найти этот юноша, давным-давно известно как решающее условие любого поиска.
