Вильгельм Райх. Анализ личности
Вильгельм Райх (1897-1957) основатель телесно-ориентированной психотерапии. Закончив медицинский факультет Венского университета, он увлекся психоанализом и стал первым клиническим ассистентом 3. Фрейда, а затем вице-директором психоаналитической клиники в Вене. Талантливый клиницист и исследователь, обладавший великолепной интуицией, В. Райх создал новое и очень перспективное направление в психотерапии, значение которого осознается только сейчас. Данная книга является основным трудом В. Райха, в котором дается теоретическое обоснование телесно-ориентированной терапии и его оригинальный взгляд на структуру личности.
Книга представляет большой интерес для психологов, психотерапевтов и для широкого круга читателей, интересующихся проблемами личностного роста. На русский язык переводится впервые.
ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ
За двенадцать лет, прошедших после первой публикации «Анализа личности», техника анализа личности развилась в вегетотерапию. Несмотря на это, никакие изменения в данное издание внесены не были. И для этого есть веские причины.
Техника анализа личности была разработана и проверена между 1925 и 1933 гг. В это время исследования структуры сексуальной экономики еще только начинались. Значение функции оргазма для человека и социума было обнаружено всего лишь несколькими годами раньше. Естественно, это открытие оказало значительное воздействие на теорию и технику психоаналитической терапии. Сейчас, через двенадцать лет, анализ личности, несомненно, можно отнести к структуре фрейдистского психоанализа. Данная книга была написана только лишь в рамках этой структуры. Эта книга была предназначена в первую очередь для студентов и действующих психоаналитиков, и я не хочу изменять ее первоначальный замысел и назначение. Вот почему я не стал ничего добавлять или изменять.
Со временем психоаналитическое представление о структуре характера человеческого личности (и особенно о характерной защитной оболочке личности, столь важной в патологическом и терапевтическом отношениях) продолжало развиваться. «Защитный панцирь личности» стал отправной точкой для современной оргонной биофизики и соответствующих терапевтических техник: вегетотерапии и оргонной терапии, основы которых изложены в 1 томе моей книги «Открытие оргона» (1942) и в различных работах, посвященных оргонной биофизике. Для каждого психиатра важно понимать, как первоначальная психиатрическая проблема формирования человеческого личности открыла путь к биологической энергии и биопатиям. Оргонная биофизика вовсе не отвергает принципы анализа личности, изложенные в этой книге, а наоборот, обеспечивает их твердым естественно-научным обоснованием.
Приложение к этому изданию «Анализа личности» содержит мое последнее письмо Международной психоаналитической ассоциации, ее XIII съезду в Люцерне в
Ответственность за отделение сексуальной структуры и теории оргазма от официального психоанализа лежит на членах Психоаналитической ассоциации, исключивших меня из нее. Позднее они стали чувствовать угрызения совести и попытались изобразить дело так, что я сам отделил свои теории от психоанализа. Чтобы прояснить этот вопрос, хочу сказать лишь одно: теория сексуальной структуры никогда не пыталась отделиться от основополагающих научных понятий теории Фрейда. В том, что психоаналитическое движение отделилось от теории сексуальной структуры, виноваты ложные социальные соображения, потерявшие всякий смысл в результате социальных революций последних десяти лет. Теория сексуальной структуры соперничает с психоанализом не больше, чем закон всемирного тяготения Ньютона соперничает с законом гармонии Кеплера. Закон сексуальной структуры является продолжением фрейдистского психоанализа и обеспечивает его прочной естественнонаучной базой в области биофизики и социальной сексологии. Именно при изучении сексуальной структуры личности был открыт оргон - биологическая энергия, подчиняющаяся определенным физичеким законам. Именно оргон и лежит в основе сексуальных функций человека, впервые описанных Фрейдом. «Биопатии», которые оргонные терапевты способны обнаружить в органической сфере, соотносятся с «психоневрозами» Фрейда в психологической сфере.
Суммируя изложенное выше, я хочу сказать: «Анализ личности» по-прежнему действенен в рамках теоретической структуры глубинной психологии и соответствующих психотерапевтических техник. Он также полезен как необходимое вспомогательное средство в вегетотерапии и оргонной терапии. Но мы должны двигаться дальше, ведь терапия сексуальной структуры и вегетотера-пия скорее относятся к биотерапии, чем к психотерапии.
Вильгельм Райх. Нью-Йорк, ноябрь
ПРЕДИСЛОВИЕ К ТРЕТЬЕМУ ИЗДАНИЮ
Второе издание этой книги (1945) быстро разошлось, и более двух лет большой спрос на нее не был удовлетворен. Наши издатели были заняты публикациями, посвященными новой отрасли оргонной биофизики (Открытие органа, т. II: Раковая биопатия, 1948; и т. д.). Более того, я сам не решался переиздать «Анализ личности». В этой книге приводится психоаналитическая терминология и психологическое описание неврозов. За пятнадцать лет, которые прошли после первой публикации книги, мне пришлось пересмотреть и переписать заново нашу картину эмоционального заболевания. За это время многое изменилось: термин «характер» стал обозначать типично биофизическое поведение. «Эмоции» все больше и больше стали обозначать выражения реально осязаемой биоэнергии - оргонной энергии организма. Мы понемногу научились тому, что теперь называется «медицинская оргонная терапия». В предисловии ко второму изданию я подчеркивал, что анализ личности по-прежнему действенен в области глубинной психологии, где он зародился и к которому принадлежит. Мы больше не практикуем анализ личности в том виде, как он описан в этой книге. И все же в некоторых ситуациях мы пользуемся методом анализа личности; мы по-прежнему продвигаемся от личностных установок к глубинам человеческих переживаний. Но в оргонной терапии мы действуем, исходя скорей из биоэнергетики, чем из психологии.
Но зачем же тогда в третий раз издавать книгу в прежнем виде? Основная причина в том, что оргономию и медицинскую оргонную терапию трудно понять, не зная пути ее развития от работ по изучению эмоциональной патологии человека двадцатилетней давности. Анализ личности по-прежнему приемлем и полезен в психиатрии, и хотя его совершенно недостаточно для того, чтобы овладеть биоэнергетическим ядром эмоциональных функций, но он все же необходим для медицинского оргонотерапевта, который напрямую, не изучая психоанализ, пришел к оргонной биофизике.
Психиатр, который не изучает биоэнергетические функции эмоций, склонен рассматривать организм как таковой и останавливается на психологии слов и ассоциаций. Он не дойдет до биоэнергетической основы и происхождения всех типов эмоций. И наоборот, оргонный терапевт, привыкший рассматривать пациента в первую очередь как биологический организм, легко может упустить из виду, что кроме мышечного панциря, телесных ощущений, оргонных потоков, аноргонотических приступов, блоков диафрагмы или таза и т. д., существует и такая обширная область, как, например, супружеская ревность, подростковые искаженные представления о функционировании половых органов, социальная неуверенность и опасения, бессознательные стремления, рациональные социальные страхи и т. д. Хотя «психический мир» эмоций гораздо уже их «биоэнергетического мира», а определенные заболевания, например, повышенное кровяное давление, не поддаются психическому воздействию; хотя языковые и мысленные ассоциации вряд ли проникают глубже фазы речевого развития на втором году жизни, все же психологический аспект эмоционального заболевания является важным и необходимым, пусть и не самым главным аспектом оргонной биопсихиатрии.
Третье издание «Анализа личности» было существенно расширено. Я добавил главу «Эмоциональная чума», первоначально опубликованную в виде статьи в «Международном журнале исследований сексуальной структуры и оргонных исследований» (
Прежний термин «вегетотерапия» вытеснен новым - «оргонная терапия». Во всех других отношениях основная структура книги осталась прежней. В ней отражен первый шаг от психоанализа к биоэнергетическому изучению эмоций (оргонной биофизике) - от 1928 до
После открытия космической оргонной энергии нам пришлось пересмотреть наши основные понятия - как физические, так и психологические. Этот вопрос в данной книге рассматриваться не будет. Понадобится много лет усердной работы, чтобы разъяснить основные тенденции, которые развились со времени открытия оргона. После открытий, сделанных в ходе оргономических экспериментов, очень многое предстало в совершенно новом свете. Но это не должно отвлекать психотерапевта и оргонного терапевта от текущего лечения эмоциональных болезней. Естественным наукам и философии - вот кому предстоит больше всего заниматься проблемами, связанными с открытием универсальной первозданной энергии: оргонной энергии.
Вильгельм Райх. Декабрь
Часть I. ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКАЯ ТЕХНИКА
Глава 1. НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОЙ ТЕХНИКИ
Психоаналитик в своей профессиональной деятельности каждый день сталкивается с проблемами, для разрешения которых ему порой не хватает либо теоретических знаний, либо практического опыта. До сих пор не решен основной вопрос, каким образом четко определенную технику психоаналитической терапии можно вывести из психоаналитической теории. Этот вопрос - о возможности и границах приложения теории к практике. Однако психоаналитическая практика не позволяет создать теорию психических процессов, позволяющую решать практические задачи. Поэтому нам нужно искать пути, которые ведут от чисто эмпирических наблюдений к теоретическому обоснованию психоаналитической практики. Большой опыт, полученный мной на Венском семинаре психоаналитической терапии и при проведении психоаналитических сеансов, показал, что мы проделали только подготовительную работу для решения этих вопросов. Да, у нас есть базовый материал, так называемая «азбука» психоаналитической техники, в работах Фрейда и его разрозненных замечаниях по этому поводу; а весьма содержательные работы Ференци и других авторов расширили наше понимание многих отдельных проблем техники. Можно сказать, что психоаналитических техник столько же, сколько и самих психоаналитиков, хотя все они разделяют гипотезы Фрейда - частью позитивные, частью негативные, слабо связанные с «морем» нерешенных практических вопросов.
Те в целом валидные принципы техники, которые психоаналитики воспринимают как должное, выведены из основополагающих теоретических концепций невротического процесса. Развитие неврозов можно проследить от конфликтов между вытесненными инстинктивными желаниями - среди которых выделяются сексуальные желания раннего детства - и сдерживающими их силами эго. Когда разрешить этот конфликт не удается, результатом становится формирование невротического симптома или невротической черты характера. Поэтому для разрешения конфликта требуется «устранить вытеснение»; другими словами, необходимо осознать бессознательный конфликт. Но психический фактор под названием «бессознательное» воздвигает психический барьер против прорыва вытесненных импульсов, который выступает в роли жесткого цензора мыслей и желаний человека, препятствуя их осознанию. При психоаналитическом лечении необходимо отстраниться от обычного, повседневного образа мыслей и позволить мыслям пациента течь свободно, без их критического отбора. В ходе психоаналитической работы следы подавленных бессознательных желаний и детского опыта проявляются весьма четко среди всплывающего материала и, с помощью аналитика, следы эти переводятся на язык сознания. Так называемое главное правило психоанализа, требующее устранения цензора. препятствующего потоку «свободных ассоциаций», должно быть положено в основу психоаналитической техники. Сильные бессознательные импульсы стремятся прорваться в сознание. Однако этому противостоит другая сила - катектированная энергия эго. Эта сила затрудняет, а иногда делает невозможным для пациента следовать базовому психоаналитическому правилу. Она же и питает неврозы, формируя моральные ограничения. При проведении психоанализа эти силы препятствуют устранению подавления. Теоретический подход диктует дальнейшие практические правила - осознание содержания бессознательного должно происходить не впрямую, а через разрушение сил сопротивления. Это значит, что пациент должен осознать сначала то, что он сопротивляется, а потом понять, каким образом и против чего.
Работа по осознанию бессознательного называется интерпретацией, она состоит или в раскрытии вытесненных впечатлений бессознательного, или в восстановлении связей, разорванных подавлениями. Бессознательные подавленные желания и страхи пациента постоянно стремятся высвободиться или, точнее, взаимодействуют с реальными лицами и ситуациями. Основной действующей силой этого поведения является неудовлетворенное либидо пациента. Поэтому следует ожидать, что он выскажет свои бессознательные желания и страхи аналитику. Это выразится в переносе, т. е. установлении с психоаналитиком отношений, вызывающих любовь, ненависть или страх. Но эти отношения - не более чем повторение других, происходивших в детстве пациента отношений, которые имели для него особую значимость. Пациент не осознает их значения. Для «разрешения» переносов в ходе аналитической терапии необходимо установить взаимосвязь между ними и событиями детства пациента. Все без исключения неврозы можно проследить от детских конфликтов, начиная с четырехлетнего возраста. Преодоление сопротивления осознанию этих конфликтов, которые не могли быть разрешены в то время, но были воскрешены при анализе переноса, составляет самую важную часть работы аналитика. Более того, поскольку при переносе пациент пытается вытеснить интерпретации психоаналитика, то перенос часто трансформируется в сопротивление, а оно препятствует прогрессу в лечении. Негативные переносы, т. е. установки, выражающиеся в гневе, направленном на психоаналитика, с самого начала легко распознаются как сопротивление, в то время как позитивный перенос становится сопротивлением только вследствие разочарования или страха.
Поскольку психоаналитическая терапия и техника подробно не обсуждались, постольку превалирует точка зрения, что любая из применяемых сегодня техник продвинулась вперед от описанной выше базовой техники. Эта точка зрения верна в ряде отдельных вопросов, но в рамках концепции «пассивности психоаналитика», например, существуют самые разнообразные интерпретации. Самой крайней, и явно самой неверной, является точка зрения, что на сеансе психоаналитику нужно просто молчать; все остальное последует само по себе. Путаные взгляды преобладали и преобладают в отношении функции психоаналитика в процессе лечения. Очевидно, всем известно, что психоаналитик должен преодолеть сопротивление пациента и «установить» перенос, но, как и когда это происходит, насколько разнообразным должен быть его подход во множестве случаев и ситуаций, - этот вопрос никогда систематически не обсуждался. Следовательно, даже в простейших вопросах, касающихся распространенных психоаналитических ситуаций, взгляды различных психоаналитиков не совпадают. Когда, например, описывается определенная ситуация сопротивления, один психоаналитик предлагает одно, другой - другое, не говоря уже о третьем. В результате вопрос еще больше запутывается. Но можно предположить, что в определенных обстоятельствах и при определенных условиях некая определенная аналитическая ситуация допускает только одно-единственное оптимальное разрешение или возможность того, т. е. лишь один вариант аналитической техники, правильный для данного случая. Это применимо не только к определенной ситуации, это применимо ко всей психоаналитической технике в целом. Следовательно, задача состоит в том, чтобы установить критерии этой правильной техники и выбрать верный путь к ней.
Мы долго не могли понять, как важно позволить технике вырасти из особой аналитической ситуации с помощью точного анализа ее деталей. Этот метод принес успех во всех случаях, когда было возможно теоретическое осознание аналитической ситуации. Предположения, которые в конечном итоге зависели от личного подхода аналитика, отбрасывались. Сложные моменты - например, ситуация сопротивления - подробно обсуждалась и делались ясные и точные выводы. И тогда появлялось чувство, что это может быть правильным только таким образом и никаким иным. Так был найден метод, с помощью которого удается применить аналитический материал техники (если не всегда, то в большинстве случаев). Данная техника - не принцип, основанный на четко фиксированных действиях, а метод, построенный на определенный базовых теоретических принципах; наконец, он может быть определен в только отдельном случае и в отдельной ситуации. Можно сказать, что основной принцип - это осознание всех проявлений бессознательного через интерпретацию. Но означает ли это, что бессознательный материал должен быть интерпретирован немедленно, как только он начнет проявлять себя? Все проявления переноса можно проследить в детстве пациента - это еще один базовый принцип. Но говорит ли это от том, где и как это произойдет? Психоаналитик сталкивается одновременно с позитивным и негативным переносом; исходя из основного правила, оба должны быть «разрешены». Но как ответить на вопрос, какой перенос должен быть разрешен первым и в какой последовательности, какие условия являются определяющими для этого? Насколько существенным является тот факт, что имеются признаки амбивалентного переноса?
Не следует пытаться делать выводы из всей ситуации в целом, в каждом отдельном случае будет своя последовательность и глубина интерпретации, отсюда следует утверждение: интерпретируй все по мере проявления. В ответ на это утверждение мы скажем: бесчисленные случаи и последующие теоретические оценки этих случаев учат нас, что интерпретация всего материала таким образом и в той последовательности, в которой он проявляется, как правило, не достигает цели - терапевтического воздействия; следовательно, нужно искать условия, определяющие терапевтическую эффективность интерпретации. Эти условия различны в каждом отдельном случае, и психоаналитик должен использовать специальную технику в каждом конкретном случае и индивидуальной ситуации, не теряя при этом общей последовательности развития аналитического процесса. Суждения и взгляды типа «это или то должно быть проанализировано» - это вопрос личного вкуса, а не принципы техники. Что при этом означает «должно быть проанализировано» - остается загадкой. Аналитик не должен искать утешения в надежде на длительное лечение. Время само по себе не лечит. Вера в длительность лечения имеет смысл только при развитии анализа, т. е. когда аналитик может понять и точно проанализировать сопротивление. Тогда, конечно, время не является и не может являться существенным фактором. Но абсурдно полагать, что простое ожидание может привести к успеху.
Нам нужно показать, как важно правильное понимание и обращение с первым сопротивлением переносу для естественного развития лечебного процесса. Немаловажно, какая деталь и какой слой невроза перемещения первым показался при анализе, какую часть отобрал аналитик из всего изобилия материала, предложенного пациентом, интерпретировал ли аналитик бессознательный материал, который стал проявлением относящегося к этому сопротивления, и т. д. Если аналитик интерпретирует материал в порядке его появления, он заблуждается, что «материал» всегда может быть использован для аналитических целей, т. е. весь материал терапевтически эффективен. В этом отношении, однако, главное значение имеет его динамическая значимость. Главная цель моих усилий, направленных на утверждение теории техники и терапии, состоит в том, чтобы утвердить как общую, так и отдельную точку зрения на законную применимость материала к технике обращения с каждым случаем; иными словами, на утверждение теории, которая позволит аналитику знать в каждой интерпретации, почему именно и до какого предела он интерпретирует - и не только интерпретирует. Если аналитик интерпретирует материал в последовательности его появления в каждом случае, независимо от того, обманывает его пациент или нет, используя материал как камуфляж, скрывая чувство ненависти, смеясь исподтишка, ставя эмоциональную блокаду и т. д., -то он (аналитик) наверняка попадет в безнадежную ситуацию. Действуя подобным образом, аналитик связан схемой, не учитывающей индивидуальных требований для данного случая, времени и глубины необходимых интерпретаций. Только твердо следуя правилу использовать нужную технику в каждой конкретной ситуации - только так аналитик сможет в каждом случае объяснить причину своего успеха или поражения в лечении пациента. Однако при объяснении причин неудачи в конкретном случае аналитик должен избегать высказываний типа «пациент не захотел вылечиться» или «пациент неподатливый»: ведь это именно то, что он хочет знать: почему пациент не хочет вылечиться, почему он неподатливый?
Мы не будем пытаться утверждать «систему» техники. Речь идет не о схеме, пригодной для всех случаев, а об установлении фундамента, основанного на нашей теории неврозов, для понимания терапевтических задач; короче говоря, мы очертим широкие рамки рассмотрения проблемы, предоставляющие достаточную свободу для применения общего основания в частных случаях.
Мне нечего добавить к фрейдовским принципам в отношении интерпретации бессознательного и его общей формуле о том, что аналитическая работа основана на уничтожении сопротивления и установлении переноса. Однако последующее объяснение должно быть воспринято как последовательное применение основных принципов психоанализа, в рамках которого возникают новые сферы аналитической работы. Если бы наши пациенты, хотя бы в основном, держались основных правил, не нужно было бы писать эту книгу. К сожалению, только небольшая часть пациентов поддается анализу с самого начала; большинство придерживаются основных правил только после того, как их сопротивление удалось ослабить. Следовательно, мы должны заняться начальной стадией лечения до того момента, как установим с пациентом доверительные отношения. Первая проблема - научить пациента подвергаться анализу. Вторая - окончание анализа и обучение пациента жизни в мире реальности. Промежуточная часть, основа анализа, следует за начальной стадией и переходит в заключительную.
Перед тем как начать, поговорим об либидо-экономической основе аналитической терапии.
Глава 2. ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ТЕОРИИ АНАЛИТИЧЕСКОЙ ТЕРАПИИ
Некогда Фрейд оставил позиции терапии катарсиса и отбросил гипноз как средство анализа, сделав вывод, что все то, что пациент в состоянии рассказать аналитику в гипнотическом состоянии, он может повторить в состоянии бодрствования. После этого Фрейд некоторое время пытался убедить пациента в бессознательном значении симптомов с помощью прямой интерпретации следов вытесненных элементов. Довольно быстро он обнаружил, что этот метод зависит от готовности со стороны пациента принять то, на что указывает аналитик. Он предсказал, что у пациента возникнет сопротивление утверждениям, обычно бессознательное. Тогда Фрейд приспособил свою технику к новым знаниям, т. е. оставил прямую интерпретацию и попытался «вытащить» бессознательный материал в сознание с помощью разрушения сопротивления.
Это фундаментальное изменение в теоретической концепции и технике аналитической терапии стало поворотным пунктом в его истории, началом новейшей, современной техники. Те студенты, что отвергли Фрейда, никогда не понимали этого, даже Ранк вернулся к старому методу прямой интерпретации симптомов. В настоящей работе мы просто применяем новую технику обращения с сопротивлением для анализа характера, всецело оставаясь в рамках развития аналитической терапии от анализа симптомов до анализа личности в целом.
В то время как в период терапии катарсиса существовала идея, что необходимо «освободить блокированный аффект вытеснения, чтобы вызвать исчезновение симптома, позднее, в период анализа сопротивления (возможно, это был пережиток прямой интерпретации значения симптома), было признано, что симптом обязательно исчезнет, когда подавленная идея, с которой он связан, будет осознана. Затем, когда этот тезис оказался несостоятельным, когда неоднократно наблюдалось, что симптомы, несмотря на осознание пациентом их подавленного в прошлом содержания, часто продолжают существовать, Фрейд на дискуссии в Венском психоаналитическом обществе изменил первоначальную формулировку: симптом может исчезнуть, если его бессознательное содержание будет осознано, - может, но не обязательно должен исчезнуть.
Здесь мы столкнулись с новой, сложной проблемой. Если осознания, самого по себе, недостаточно для выздоровления, то какие другие факторы необходимы для исчезновения симптома; какие еще условия определяют, приведет осознание к выздоровлению или нет? Действительно, осознание вытесненного содержания остается непременной предпосылкой выздоровления; но этим, однако, дело не ограничивается. Когда был поставлен этот вопрос, к нему немедленно добавился другой - правы ли были те противники психоанализа, которые предупреждали, что за анализом должен следовать «синтез»? Подробное исследование вполне ясно показало, что это предупреждение - не более чем пустая фраза. Выступая на Будапештском конгрессе, Фрейд полностью опроверг это, указав, что анализ и синтез идут рука об руку, поскольку каждое влечение, освобождаясь от одной связи, немедленно образует другую. Возможно, это ключ к решению проблемы? Какие влечения и какие новые связи нужно рассмотреть? Есть ли разница, какая структура либидо у пациента, когда он уходит от психоаналитика? Аналитик прекращает поиски божественного в психотерапии и должен удовлетвориться поиском решения в рамках притязаний среднего человека. Конечно, вся психотерапия страдает от того факта, что примитивно-биологические и социологические основы всех так называемых высших стремлений были отвергнуты. Решение было указано опять же Фрейдом в его неисчерпаемой теории либидо. Но здесь одновременно встает слишком много вопросов. Ради краткости, расставим их согласно метапсихологической точке зрения.
С помощью топографического подхода проблема не решается. Подобная попытка окажется безрезультатной: простого переноса бессознательной идеи в сознание недостаточно для выздоровления. Решение с помощью динамического подхода выглядит заманчиво, но также является неадекватным, несмотря на успешные действия Ференци и Ранка в этом направлении.
Действительно, аффективное отреагирование, связанное с вытесненной идеей, почти всегда улучшает состояние пациента, но обычно лишь на короткое время. Следует вспомнить, что, кроме некоторых форм истерии, трудно достичь отреагирования в концентрированной форме, необходимой для достижения желаемого результата. Итак, остается лишь структурный (экономический) подход. Совершенно ясно, что пациент страдает от неадекватной, нарушенной структуры экономии либидо, зависимой от организации либидо; нормальные биологические функции сексуальности мужчины или женщины частично патологически искажены, частично полностью отвергнуты - в отличие от среднего нормального человека. И конечно, нормальное или ненормальное функционирование структуры либидо зависит от организации либидо. Следовательно, нужно суметь определить функциональное различие между той организацией либидо, что позволяет структуре либидо нормально функционировать, и той, что искажает его. Наша поздняя дифференциация двух прототипов: генитального и невротического характеров - попытка решить эту проблему.
Тогда как топографическим и динамическим подходами с самого начала было легко пользоваться в повседневной практике (сознательное и бессознательное, идеи, напряженность аффективного прорыва вытесненного элемента и т. д.), применение на практике структурного подхода далеко не так очевидно. Мы имеем здесь дело с количественным фактором психической жизни, с количеством либидо, которое было перекрыто или освобождено. Но как быть с трудностями количественного определения, учитывая то, что психоанализ занимается лишь качественными показателями. Для начала мы должны понять, почему мы постоянно встречаем количественный фактор в теории неврозов и почему качественный фактор в психической жизни недостаточен для объяснения психических феноменов. Хотя опыт и обсуждение проблемы аналитической терапии всегда указывают на проблему количества, эмпирическое решение появилось неожиданно.
Мы знаем из практики, что некоторые случаи, даже при продолжительном и систематическом анализе, остаются неразрешенными; другие же случаи, несмотря на неполное исследование бессознательного, заканчиваются практическим выздоровлением. При сравнении двух этих групп оказалось, что после анализа у тех клиентов, чьи проблемы остались нерешенными или существовала опасность рецидива, не установилась регулярная сексуальная жизнь или продолжалось сексуальное воздержание; а те, чьи проблемы удалось решить даже после неполного анализа, быстро начали постоянную и успешную сексуальную жизнь.
В исследовании, посвященном прогнозу средних случаев, было показано, что при прочих равных условиях шансы на излечение тем предпочтительней, чем больший генитальный уровень был достигнут в детстве и подростковом возрасте. Или, если посмотреть с другой стороны, лечение было затруднено настолько, насколько либидо удерживалось от генитальной зоны в раннем детстве. В случаях, когда пациент не поддался лечению, генитальный уровень не был достигнут в детском возрасте, а генитальная деятельность была ограничена анальным, оральным и уретральным эротизмом.
Поскольку генитальность имеет такое важное прогностическое значение, стала очевидной необходимость исследования в этих случаях свидетельств генитальности, ее силы. Выяснилось, что у всех пациенток имеются нарушения вагинальной потенции, а у пациентов - нарушения в эякуляции или эрекции. Однако у пациентов, чья потенция не пострадала в обычном смысле слова, у небольшого числа эрективно потентных невротиков, свидетельства генитальности было достаточно размытыми для понимания структуры лечения.
На основании этого можно сделать вывод, что нет никакой разницы, имеется или нет эрективная потенция; этот факт не говорит нам ничего о структуре либидо. Гораздо важнее выяснить, повреждена или нет способность достигнуть адекватного сексуального удовлетворения. Совершенно ясно, что это не относится к пациентам-женщинам, страдающим от вагинальной анестезии; ясно, из какого источника симптомы черпают свою силу и что поддерживает блок либидо, которое наверняка является специфическим энергетическим источником невроза. Структурная концепция оргазмической импотенции, т. е. неспособность достичь разрешения сексуального влечения, удовлетворяющего либидозным потребностям, первой появилась в результате более тщательного исследования пациентов. Важность генитальности или, точнее, оргазмической импотенции для этиологии неврозов обоснована в моей книге «Функция оргазма». Теперь стало ясно, где нужно искать разрешение проблемы количества: нет ничего, кроме органической основы, «соматического ядра невроза», текущего невроза, появляющегося из-за блокированного либидо. И поэтому структурные проблемы неврозов, как и их лечение, в большой степени лежат в соматической сфере, т. е. доступны только в качестве соматического содержания концепции либидо.
Теперь стало легче решить, какие другие факторы, кроме осознания бессознательного, необходимы для устранения симптома. Только значение (мыслительный компонент) симптома становится осознанным. С точки зрения динамики, процесс осознания вызывает определенное облегчение через эмоциональный разряд, идущий рука об руку с ним, и через устранение части предсознательного контр-катексиса. Но эти процессы сами по себе не слишком помогают в определении источника энергии симптома или черты невротического характера. Либидозный блок остается, несмотря на осознание значения симптома. Давление чувствительного либидо может быть частично облегчено с помощью интенсивной аналитической работы, но подавляющее большинство пациентов требует генитального сексуального удовлетворения (поскольку прегенитальное не производит оргазм) для постоянного разрешения сексуального напряжения. Только после этого этапа, возможного благодаря анализу, имеет место и структурная перестройка. В то время я пытался формулировать эту концепцию таким образом: устраняя сексуальные вытеснения, анализ создает возможность спонтанной органотерапии неврозов. Следовательно, высшим терапевтическим фактором является оргазмический процесс в метаболической сексуальной структуре, процесс, относящийся к сексуальному удовлетворению, достигающему генитального оргазма, устраняя соматическое ядро невроза, разрушает основу психоневротической суперструктуры. Вначале, когда невроз начинает развиваться, внешнее торможение (реальный страх), которое потом интериоризуется и производит либидозный блок, в свою очередь передает свою патологическую энергию переживаниям эдиповой стадии и, увековечиваясь как следствие сексуального вытеснения, создает психоневроз, подпитываемый энергией наподобие циклического действия. Теория работает в противоположном направлении, сначала разрушая психоневроз с помощью осознания бессознательных торможения и фиксации, что открывает путь к устранению блока либидо. Когда этот блок ликвидирован, опять же в цикличном виде, вытеснение и психоневроз также становятся ненужными, даже невозможными.
Грубо говоря, это концепция, которую в вышеупомянутой книге я развивал в отношении роли соматического ядра невроза. Из этой концепции для техники анализа вытекает еще большая основа и ясно определенная терапевтическая цель: восстановление генитального первенства не только в теории, но и на практике; т. е. пациент должен с помощью анализа достичь регулярной и удовлетворяющей генитальной жизни. Сколь далеки мы бы ни были от этой цели в некоторых случаях, именно это, исходя из нашего понимания развития либидозного блока, - актуальная цель наших усилий. При этом есть опасность уделить меньшее внимание терапевтическому требованию эффективного сексуального удовлетворения как цели, чем требованию сублимации, если способность сублимировать все еще плохо осознаваема, тогда как способность к сексуальному удовлетворению, пусть даже существенно ограниченная социальными факторами, находится на уровне, достижимом для анализа. Легко понять, что перенос акцента в цели терапии с сублимации на прямое сексуальное удовлетворение существенно расширяет сферу наших терапевтических возможностей. И именно при этом изменении возникают сложности социального характера, сложности, которые трудно переоценить.
То, что этой цели удастся достичь не с помощью инструкций, «синтеза» или убеждения, а только через тщательный анализ сексуальных торможений, уходящих корнями в характер, будет показано ниже. Но вначале позвольте сделать несколько замечаний по поводу постановки этой задачи Нунбергом.
В своей книге «Общая теория неврозов» Нунберг пытается интерпретировать теорию психоаналитической терапии; мы приведем самые важные его взгляды. Он считает, что «первая терапевтическая задача… помочь инстинктам достичь разрядки и обеспечить им доступ к сознательному». Далее Нунберг приводит как важную задачу «утверждение мира между двумя полюсами личности, эго и ид, в том смысле, что инстинкты больше не будут вести отдельное существование изолированно от организации эго и эго вновь приобретет свою синтезирующую силу». Это хотя и неполно, но в целом верно. Но Нунберг также выражает отвергнутые практикой старые взгляды о том, что в акте припоминания освобождается психическая энергия, и что это, так сказать, «детонирует» акт осознания. Так он объясняет процесс лечения с динамической точки зрения, он отграничивает осознание вытесненного, не интересуясь, не являются ли минимальные количества аффекта, освобождающиеся в этом процессе, также существенными для освобождения блокированного либидо в целом и для баланса энергетической структуры. Если, отвергая это возражение, Нунберг заявит, что в ходе многих действий осознания выделится полностью подавленная энергия, то он вступит в противоречие с клиническим опытом, который ясно указывает на следующее: только малая часть аффекта, связанного с вытесненной идеей, высвобождается во время акта осознания; гораздо большая и более важная часть вскоре после этого сдвигается к другому сегменту бессознательной деятельности, если аффект был связан с самой идеей; или разрешение аффекта не происходит совсем, если, например, он поглощается и становится частью характера. В таком случае осознание бессознательного материала не дает терапевтического эффекта. Короче говоря, динамика лечения не может быть достигнута исключительно актом осознания.
Это неизбежно приводит к другому критическому замечанию формулировок Нунберга. Он пишет, что повторение принуждения действует отдельно от переноса и это основано на привлекательной силе вытесненных младенческих намерений. Это было бы правильно, если бы повторение принуждения было первичным, неизменным фактом. Клинический опыт, однако, показывает, что большая привлекательная сила, проявляющаяся в бессознательных и младенческих намерениях, происходит от энергии неосуществленных сексуальных потребностей, и это сохраняет ее компульсивный повторяющийся характер до тех пор, пока блокирована возможность зрелого сексуального удовлетворения. Короче говоря, невротическая компульсивная повторяемость зависит от состояния структуры либидо. Исходя из этой перспективы и точки зрения, которая будет изложена ниже в формулировках невротического и генитального характеров, мир между эго и ид, о котором говорит Нунберг, может быть обеспечен лишь на следующей сексуально-структурной основе: во-первых, через вытеснение прегенитальных стремлений генитальными; во-вторых, через эффективное удовлетворение генитальных потребностей, которые, в свою очередь, решат проблему устранения блока либидо.
Теоретические предположения Нунберга ведут к такому отношению к технике, которое мы не можем считать правильным аналитическим подходом. Нунберг заявляет, что сопротивление нельзя разрушать впрямую; как он считает, позитивный перенос должен быть использован аналитиком для того, чтобы самому вкрасться в эго пациента и с этой удобной наблюдательной позиции начать его разрушать. Нунберг полагает, что при этом возникнут отношения, похожие на те, что существуют между гипнотизером и гипнотизируемым. «Поскольку внутри эго аналитика окружает либидо, он до определенной степени нейтрализует строгость самого супер-эго». Таким образом, доказывает он, аналитик сможет соединить две расколотые части невротической личности. Но мы должны указать на следующее:
1. Именно такое «проникновение» в эго пациента во многих случаях является терапевтически опасным, хотя бы потому, что прочного и искреннего переноса не бывает. В начальных стадиях анализа мы всегда имеем дело с нарциссическими позициями, например, инфантильной потребностью в защите. Вследствие того, что реакция разочарования сильней позитивного объектного отношения, эта нарциссическая зависимость легко сменяется ненавистью. Подобное «проникновение вовнутрь» ради того, чтобы избегнуть сопротивления и затем «разрушить» ид «изнутри» таит в себе опасность, поскольку таким образом сопротивления могут маскироваться. Что более важно, прежнее состояние (если не более жесткие реакции разочарования) восстановятся, как только слабое объектное отношение рассыплется или будет захвачено другими переносами. Именно благодаря такому образу действий мы вызываем самые сильные, самые хитрые, менее всего контролируемые проявления негативного переноса. Отказ пациента от анализа или даже самоубийство - вот весьма частые последствия такого образа действий. Необходимо указать, что случаи самоубийства особенно вероятны, когда устанавливаются искусственно позитивные, гипнозоподобные отношения, тогда как открытая и ясная работа с агрессивными и нарциссическими реакциями, также, конечно, порожденными позитивными отношениями, предупреждает самоубийство или резкое окончание анализа. Это звучит парадоксально, но это отражает работу психического аппарата.
2. В процессе проникновения в позитивный перенос растет опасность принятия поверхностных интерпретаций, которые часто дают как аналитику, так и пациенту, неверное представление о реальном положении вещей до того времени, когда исправлять становится уже слишком поздно. К сожалению, гипнотические отношения слишком часто возникают по собственной воле; их необходимо раскрыть и устранить как сопротивление.
3. Когда в начале лечения тревожность спадает, это свидетельствует всего лишь о том, что пациент переключил часть своего либидо, в том числе и негативного, на канал переноса -а не об уничтожении его тревожности. Чтобы обеспечить возможность аналитической работы, психоаналитик должен каким-то образом успокоить пациента, чтобы облегчить его слишком острую тревожность. Кроме того, нужно, чтобы пациент понял, что он может вылечиться, только устранив свою собственную агрессию и тревожность.
Благодаря клиническому опыту, я весьма близко познакомился с описанием Нунберга типичного курса аналитического лечения. Я хочу лишь добавить, что сделаю все возможное, чтобы избежать такой путаницы; именно по этой причине я уделяю так много внимания технике обращения с сопротивлениями и началу лечения. Ниже описан типичный случай, в котором негативный перенос не был устранен в начале лечения, а сила позитивного переноса пациента была оценена неправильно:
Некоторое время существует ничем не нарушаемая гармония между пациентом и аналитиком; конечно, пациент полностью полагается на аналитика в его интерпретациях и, если это возможно, также доверится ему и в своих воспоминаниях. Но вскоре наступает момент, когда это согласие нарушается. Как мы уже отмечали, чем глубже продвигается аналитик, тем сильнее становится сопротивление, тем более в случае приближения к первоначальной патогенетической ситуации. В придачу к этим сложностям в какой-то точке переноса неизбежно возникает фрустрация, поскольку личные требования пациента к аналитику не могут быть удовлетворены. Большинство пациентов реагируют на эту фрустрацию ослаблением интереса к аналитической работе, т. е. они ведут себя так, словно уже были в подобной ситуации. Это можно интерпретировать как выражение ими некой активности, хотя на самом деле они избегают ее. В конце концов они становятся пассивными. Повторяющаяся компульсивность, которая, конечно, помогает вызвать фиксации, также управляет в ситуации переноса психическим выражением вытесненного. Теперь пациент передает активную работу аналитику, предоставляя ему угадывать, к чему пациент стремится, но не может выразить. Как правило, причина - в потребности в любви. Подлинное всемогущество в способах выражения и предполагаемая власть аналитика приводят к решающему испытанию. В определенной степени аналитик способен разоблачить это сопротивление; в конце с трудом понимает, что хочет сказать пациент. Конфликт, уже не внутренний, а между пациентом и аналитиком, обостряется. Анализу угрожает полная неудача, т. е. пациент ставится перед выбором - потерять аналитика и его любовь или вновь начать активно работать. Если перенос прочен, то пациент боится потерять аналитика. В таких случаях часто происходит странная вещь. В тот момент, когда аналитик теряет надежду на благоприятное завершение анализа, появляется изобилие материала, обещающее быстрое окончание анализа.
Устойчивый, последовательный, систематический анализ сопротивления не всегда имеет успех, поэтому в любом случае необходимо обращать особое внимание на технику анализа сопротивления.
Глава 3. ТЕХНИКА ИНТЕРПРЕТАЦИИ И АНАЛИЗА СОПРОТИВЛЕНИЙ
НЕКОТОРЫЕ ТИПИЧНЫЕ ОШИБКИ В ТЕХНИКЕ ИНТЕРПРЕТАЦИИ И ИХ ПОСЛЕДСТВИЯ
Перед психоаналитиком стоят две основные задачи: выздоровление пациента и его иммунизация, насколько это возможно в курсе лечения. Первая задача разделяется на подготовительную работу предварительного периода и сам процесс исцеления. Конечно, это довольно искусственное разделение, ведь уже первая интерпретация сопротивления имеет отношение к лечению. Но пусть нас это не останавливает. Даже подготовка к путешествию (с которым Фрейд сравнивал анализ) тесно связана с самим путешествием - его успех зависит от нее. В анализе, во всяком случае, все зависит от того, как начато лечение. Когда лечение начато неправильно или путано, добиться успеха удается с большим трудом - а зачастую и вовсе не удается. Во многих случаях трудности начинаются уже в предварительном периоде, вне зависимости от того, кончится лечение успехом или нет. Именно в тех случаях, где предварительный период проходит с явной легкостью, в дальнейшем начинаются самые большие сложности, ведь беспрепятственный вначале курс анализа осложняется и требует своевременного распознавания и устранения трудностей. Ошибки, совершаемые в предварительном периоде лечения, тем труднее устранять, чем дольше лечение происходит без их коррекции.
Какова же природа этих специфических и весьма различных трудностей предварительного периода?
Давайте для лучшей ориентации вкратце опишем цель, которая должна быть достигнута в предварительном периоде. Эта цель - достичь источника энергии симптомов и невротического характера, чтобы начать процесс исцеления. Противодействуют этим усилиям сопротивления пациента, наиболее упорными из которых являются те, что происходят от конфликтов переноса. Они должны быть осознаны, интерпретированы и отброшены пациентом, т. е. их психическая ценность должна быть уничтожена. Так пациент еще глубже проникает в аффектные воспоминания раннего детства. На наш взгляд, широко обсуждавшийся вопрос о том, что более существенно: реанимация аффектов или припоминание, - не слишком важен. Клинический опыт подтверждает справедливость рекомендации Фрейда о том, что пациент, который любит вновь и вновь «проигрывать» свои впечатления, должен не только понять, что он «играет», но и осознать истинную суть своих конфликтов.
Во многих случаях излечение не произошло, потому что в результате многих гетерогенных переносов аналитик больше не мог «идти по следу», запутавшись в полученном материале. Мы называем это «хаотической ситуацией» и считаем, что она вызвана определенными ошибками техники интерпретации. Давайте вспомним множество случаев, когда негативный перенос не был замечен, потому что был замаскирован очевидными позитивными позициями. И не в последнюю очередь вспомним те случаи, которые, несмотря на активное припоминание, не привели к успешному излечению из-за того, что блокированию аффекта не было уделено существенного внимания или же он с самого начала не подвергался анализу.
В отличие от этих случаев, казавшихся благополучными, но закончившихся хаотически, есть такие, которые «не идут хорошо», т. е. не вызывают ассоциаций и оказывают пассивное сопротивление нашим усилиям.
Ниже я опишу некоторые из моих самых больших неудач, причиной которых стали типичные ошибки, сделанные мной в предварительном периоде; ошибки, которые больше нельзя считать обычным грехом, свойственным начинающим аналитикам. Это не должно приводить нас в уныние: ведь, как сказал Ференци, каждый новый опыт дарил нам одного больного. Важно распознать ошибки и включить их в свой опыт.
Итак, один пациент, страдающий от комплекса неполноценности и застенчивости, выражает свое бессилие через апатичное отношение («А что толку?»). Вместо того чтобы распознать природу этого сопротивления, внести ясность и осознать призыв о помощи, скрывающийся за ним, я вновь и вновь говорил ему, что он не хочет сотрудничать и не стремится к выздоровлению. В результате анализ не был успешным, потому что я не смог прозондировать, что же стоит за его «нежеланием» сотрудничать, потому что я не попытался понять причин его «не могу». Напротив, я позволил поймать себя на пустые упреки в моем собственном бессилии. Каждый пациент имеет тенденцию оставаться больным, и я знаю, что многие аналитики, когда они не уверены в конечном результате лечения, попросту обвиняют пациента в нежелании выздороветь, не приводя дальнейших объяснений. Такие обвинения должны уйти из аналитической практики, их должен вытеснить самоконтроль. Для этого мы должны понять: застой в остающемся неясным анализе - вина аналитика.
Другой пациент, в трехлетнем курсе анализа, вспомнил первоначальное событие и весь относящийся к нему материал, но ни разу не ослабел его аффективный блок, ни разу не обвинил он аналитика в тех чувствах, которые - внешне безэмоционально - он питал к своему отцу. Он не вылечился. Я не смог извлечь его вытесненную ненависть. Этот пример некоторых приведет в восторг: наконец-то признано, что установление первопричины не имеет терапевтического значения. Эти люди обманываются. Без анализа ранних впечатлений нет излечения. Важно то, что акт воспоминания должен сопровождаться аффектами, относящимися к припоминаемому материалу.
В другом случае пациенту на второй неделе лечения весьма четко приснилась инцестуальная фантазия, и сам пациент осознал ее истинное значение. В течение целого года я больше ничего не услышал об этом; следовательно, это не было настоящим успехом. Однако я понял, что иногда материал, проявляющийся так быстро, вытесняется, пока эго еще не настолько окрепло, чтобы поглотить его.
Я потерпел поражение в случае эритрофобии (боязнь покраснеть), потому что гнался за материалом, который щедро выдавал пациент, и беспорядочно его интерпретировал, не устранив вначале сопротивление. Оно, конечно, проявилось, но в гораздо более сильном и хаотическом виде; я израсходовал весь свой боезапас, мои разъяснения прошли безрезультатно; я не смог восстановить порядок. Уверяю вас, что тогда, с четырехлетним аналитическим опытом, я уже не был новичком, способным, вопреки объяснениям Фрейда, заниматься интерпретацией до того, как бессознательное проявится ясно и недвусмысленно.
Случай классической истерии, отягощенной сумеречным состоянием, превосходно поддался бы излечению (последующий опыт с подобными случаями позволяет мне сделать такой вывод), если бы в нужное время я понял и правильно обошелся с реакцией пациентки на анализ позитивного переноса, т. е. ее реактивной ненависти. Вместо этого я позволил себе увлечься хаосом ее воспоминаний - хаосом, из которого я не смог выбраться. И пациентка так и осталась в своем сумеречном состоянии.
Ряд неудач, вызванных некорректным обращением с переносом, когда появились реакции разочарования, научили меня с почтением относиться к опасностям анализа первоначально негативного переноса или негативного переноса, возникшего из чувства разочарования. И только когда пациент через несколько месяцев после окончания безуспешного анализа сказал, что никогда не доверял мне, только тогда я смог оценить опасность скрытого негативного переноса. Этот опыт научил меня искать средства, с помощью которых можно вытянуть негативный перенос из его убежища, чтобы избежать повторения подобного и более мудро исполнять свои терапевтические обязанности.
В большинстве наших дискуссий на Венском семинаре затрагивалась и проблема негативного переноса, особенно скрытого. Неудача при распознавании негативного переноса, похоже, стала распространенным явлением. Несомненно, это проистекает из нашего нарциссизма, делающего нас крайне восприимчивыми к похвале, но слепыми ко всем негативным тенденциям у пациента до тех пор, пока они не проявятся со всей силой. В психоаналитической литературе бросается в глаза множество приводимых случаев позитивного переноса. Но, насколько мне известно, кроме Ландауэра, написавшего статью «Пассивная техника», больше никто не касался проблемы негативного переноса.
Неудача в распознавании негативного переноса - лишь одна из многих ошибок, срывающих курс анализа. Все мы испытали так называемую хаотическую ситуацию, так что я лишь вкратце опишу ее.
Воспоминания пациента весьма многочисленны, но они следуют друг за другом в беспорядке; аналитик многое узнаёт; пациент извлекает обильный материал из всех слоев бессознательного, из всех периодов жизни; все это подается большими кусками. Но ничего не прорабатывается в соответствии с терапевтической целью; несмотря на обилие материала, пациент не достигает убеждения в его важности. Аналитик много интерпретирует, но интерпретации не углубляют анализа. Все предлагаемое пациентом служит тайному, нераскрытому сопротивлению. Такой хаотичный анализ опасен, поскольку аналитик долгое время верит, что все идет хорошо, просто потому, что пациент «предоставляет материал». Обычно аналитик слишком поздно понимает, что пациент топтался на месте, вновь и вновь предоставляя один и тот же материал, только рассматривая его под разными углами зрения. Так пациент может годами занимать время аналитика без малейших изменений в своем характере.
Вот типичный случай, произошедший у моего коллеги. Пациент с многочисленными перверзиями подвергался анализу восемь месяцев, за это время он непрерывно разговаривал, предоставляя материал из самых глубоких слоев своего бессознательного. Этот материал постоянно интерпретировался. Чем больше он интерпретировался, тем обильней становился поток ассоциаций. Наконец анализ был прекращен по внешним причинам, и пациент поступил ко мне. В это время я уже был знаком с опасностями скрытых сопротивлений. Меня поразило, что пациент беспрепятственно воспроизводит бессознательный материал, что он знал, например, как дать точное описание наиболее запутанных механизмов простого и двойного эдипова комплекса. Я спросил пациента, действительно ли он верит в то, что говорит и слышит. «Вы шутите! - воскликнул он. - Я еле сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться от всего этого». На мой вопрос, почему он не сказал этого первому аналитику, он ответил, что не считал это необходимым. Больше нельзя было ничего сделать, разве что заняться анализом его легкомыслия. Он уже слишком многое знал. Интерпретации моего коллеги пропали даром, а мои собственные просто отскакивали от его легкомыслия. Я отказался от работы с ним через четыре месяца, но возможно, что дальнейшие, более последовательные интерпретации его нарциссической защиты могли достичь успеха. К сожалению, в то время я еще не овладел всем опытом, необходимым для работы с таким типом поведения.
Если попытаться установить причины подобной хаотической ситуации, мы увидим, что психоаналитик терпит неудачу в следующих случаях:
1. Незрелая, преждевременная интерпретация значения симптомов и прочих проявлений глубинного бессознательного, особенно в отношении символов. Побуждаемый сопротивлениями, по-прежнему скрытыми, пациент перехватывает инициативу в анализе, и аналитик слишком поздно замечает, что пациент топчется на месте, совершенно не затронутый лечением.
2. Интерпретация материала в последовательности его проявления, без должного рассмотрения структуры невроза. Ошибка заключается в том, что интерпретации делались просто потому, что материал легко появлялся на свет (несистематическая интерпретация значения).
3. Анализ запутывается не только потому, что интерпретации направлялись во все стороны, но и потому, что это делалось до преодоления основного сопротивления. Ситуация становится еще более запутанной, поскольку сопротивление вскоре начинает влиять и на отношение аналитика; несистематическая интерпретация сопротивления осложняет также и ситуацию с переносом.
4. Интерпретация сопротивлений переносу не только бессистемна, но и противоречива, т. к. недостаточно внимания уделяется тенденции пациента вновь скрыть свое сопротивление, или, что более характерно, замаскировать их бесплодными достижениями либо формированием бурных реакций. Часто аналитик не замечает скрытых сопротивлений переносу или не решается развивать и последовательно преодолевать скрытые сопротивления в любой их форме.
Вероятно, корень этих ошибок лежит в неправильном понимании правила, установленного Фрейдом, - курс анализа зависит от пациента. Это правило означает, что нельзя мешать работе пациента, когда она направлена на сознательное желание пациента выздороветь и наше стремление вылечить его. Понятно, что мы должны вмешаться, если страх и борьба пациента со своими конфликтами и его желание остаться больным мешают проведению анализа.
СИСТЕМАТИЧЕСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ И АНАЛИЗ СОПРОТИВЛЕНИЙ
Я уделил много внимания критическим высказываниям, и боюсь, что уже утомил читателя. Теперь он попросит меня описать правильную технику, а это не так просто. Но я убежден, что читатель обрел существенное понимание трудностей предмета, так что краткого очерка вполне достаточно. Он сможет сделать свои заключения из этих ошибок и сумеет приложить их к основным аспектам проблемы.
Перед тем как начать, я должен выразить свое отношение к опасности попасть в ловушку обсуждения очень тонкого предмета. Мы имеем дело с текучими психическими событиями; и не стоит обманываться тем, что они приобретают ригидный характер, как только мы вербализируем их и пытаемся передать их предложениями. Происходящее может легко создать впечатление ригидной системы, но на самом деле это вряд ли более, чем грубый набросок поля, которое мы осматриваем и должны изучить в подробностях. Только немногое осознанное может быть размечено; остальное, не менее важное, должно быть оставлено в покое «до поры до времени». Дифференциация детальной работы также теряется. Следовательно, мы должны всегда быть готовы к тому, чтобы изменить этот набросок, когда один из его аспектов окажется неверным, менее важным или не всегда валидным. Важно понимать друг друга и не идти наперекор друг другу, говоря на разных языках. Данная экспозиция приведена лишь схематично для целей ориентации. Мы не выберемся из лабиринта, если у нас не будет компаса. Наше исследование психических процессов во время лечения будет «придерживаться знакомых ориентиров». Не будем забывать, что мы не навязываем систему, правило или принцип для отдельного случая. Мы подходим к каждому случаю непредвзято и устанавливаем направление движения на основе его материала, на основе того, что пациент прячет или предоставляет взамен. Только после этого мы задаем себе вопрос: как я могу лучше использовать все то, что я знаю об этом случае, для лечения этого случая. Если окажется, что мы, исходя из обширного опыта, сможем разделить различные типы сопротивлений - возможность, о которой говорил Фрейд на Будапештском конгрессе, - то нам будет только легче. Но все равно в каждом отдельном случае мы будем готовы увидеть, обнаруживает ли пациент тот или другой вид сопротивления либо сходства с другими пациентами. Скрытый негативный перенос - лишь один из типов сопротивления. Следовательно, нельзя выискивать именно этот вид сопротивления и немедленно применять к нему различные средства ориентировки в событии, которого нет. Средства воздействия должны выбираться строго в зависимости от материала отдельного пациента.
Мы уже согласились с тем, что интерпретаций, включающих глубокое зондирование, следует избегать до тех пор, пока не обозначится и не будет устранен передовой фронт кардинальных сопротивлений - вне зависимости от того, каким бы ясным, изобильным и легко поддающимся интерпретации ни был полученный материал. Чем больше материала выдает пациент без соответствующих сопротивлений, тем осторожней следует быть аналитику. Выбирая между интерпретацией бессознательного и устранением очевидных сопротивлений, аналитик должен предпочесть второе. «Никаких интерпретаций значения, если еще остается сопротивление интерпретации!» - вот наш принцип. Причина этого достаточно проста. Если аналитик предлагает интерпретацию до снятия соответствующего сопротивления, пациент принимает интерпретацию по причинам, связанным с переносом, и в этом случае он будет всецело отрицать ее важность при первых признаках негативного отношения, или за этим последует сопротивление. В любом случае интерпретация лишится терапевтической силы, пропадет зря. Такую ошибку исправить очень сложно, если возможно исправить вообще. Блокируется путь, которым интерпретация должна дойти до глубин бессознательного.
Важно не беспокоить пациента при развертывании его «аналитической личности» в первые недели лечения. Нельзя также интерпретировать его сопротивления до того, как они полностью развернутся и их сущность станет понятна аналитику. Естественно, момент интерпретации сопротивления выбирает сам аналитик на основе своего опыта. Для опытного аналитика достаточно малозаметного знака, а начинающий в подобном же случае будет дожидаться явных проявлений. Только опыт может подсказать аналитику, что он имеет дело со скрытыми сопротивлениями и через что они проявляются. Когда аналитик уловил значение подобных сопротивлений, он должен добиться их осознания с помощью соответствующей интерпретации, т. е. сначала он должен показать пациенту, что у него есть сопротивления, затем объяснить механизм их действия и, наконец, определить, против чего они направлены.
Если первое сопротивление переносу не предваряется существенной работой по припоминанию, главная сложность заключается в его устранении; сложность, которая уменьшается по мере роста навыков и практического опыта аналитика. Это препятствие включает тот факт, что для устранения сопротивления аналитик должен проанализировать бессознательный материал, относящийся и содержащийся в нем, но он не может получить этот материал, поскольку он блокирован сопротивлением. Подобно сну, каждое сопротивление имеет историческое происхождение и отношение к данной ситуации. Выйти из этого тупика можно, вначале угадав значение и цель сопротивления из данной ситуации (развертывание которой наблюдает аналитик), формы и механизм сопротивления, а затем устранив ее соответствующими интерпретациями - так, чтобы соответствующий инфантильный материал поднялся на поверхность. Только с помощью последнего сопротивление может быть полностью устранено. Конечно, не существует правил, как выследить сопротивление и определить его современное значение. В большой степени это вопрос интуиции - и здесь начинается искусство психоанализа, которому невозможно научить. Чем менее заметны, чем сильней замаскированы сопротивления (т. е. чем больше обманывает пациент), тем более уверенным в своей интуиции должен быть аналитик для разрешения ситуации. Другими словами, аналитик должен иметь особый дар интуиции.
Что такое латентное сопротивление? Это позиции пациента, выражаемые в аналитической работе не прямо и непосредственно, т. е. в форме сомнения, недоверия, медлительности, молчания, упрямства, апатии и т.д., а косвенно. Крайняя послушность или полное отсутствие выраженных сопротивлений говорит о наличии скрытого (и поэтому гораздо более опасного) пассивного сопротивления. Я обычно берусь за скрытое сопротивление, как только ощущаю его наличие; и я не колеблясь прерываю поток коммуникаций, когда узнаю все, что необходимо для того, чтобы понять его. Ведь из опыта я знаю, что аналитические коммуникации не дают терапевтического эффекта до тех пор, пока существуют неразрешенные сопротивления.
Односторонняя и поэтому неверная оценка аналитического материала часто приводит к катастрофическому непониманию и техническим трудностям. Начнем с того, что такое «аналитический материал». Обычно под этим понимают коммуникации, сновидения, ассоциации, оговорки пациента. Теоретически, конечно, известно, что поведение пациента имеет аналитическое значение; однако определенный опыт показывает, что поведение пациента (манеры, внешность, язык, выражение лица, движения рук и т. д.) не только сильно недооценивается с точки зрения их аналитического значения, но обычно полностью упускается. На Инсбрукском конгрессе Ференци и я, независимо друг от друга, подчеркнули терапевтическую важность этих формальных элементов. По прошествии времени они стали для меня самой важной точкой опоры и отправным пунктом для анализа характера. Переоценка содержания материала зачастую идет бок о бок с недооценкой, если не с полным пренебрежением к поведению пациента, к тому, как он общается, рассказывает сновидения и т. д. Когда на поведение пациента не обращают внимания или не придают значения, равного его содержанию, неумышленно проявляется терапевтически катастрофическое понимание «психической поверхности». Когда пациент очень вежлив, выдает большое количество материала, например, о своих отношениях с сестрой, мы имеем два пласта содержания: его любовь к сестре и его вежливое поведение. Оба они основаны на бессознательном. В свете этого мы не можем просто заявлять, что аналитик должен идти от поверхности. Мы знаем из аналитического опыта, что под этой вежливостью, более или менее бессознательно, всегда скрывается чуть ли не открыто недоверчивое или пренебрежительное отношение. Говоря более точно, стереотипная вежливость пациента сама по себе указывает на негативную критичность, недоверие или пренебрежение. А может ли инцестуальная любовь к сестре интерпретироваться без всякого дальнейшего рассмотрения, если появился относящийся к этому сон или ассоциация? Есть особые причины, почему в начале анализа следует заниматься той, а не другой частью психической поверхности. Было бы ошибкой дожидаться, пока сам пациент заговорит о своей вежливости и ее причинах. Поскольку в анализе эта черта характера немедленно превращается в сопротивление, то же верно для любого другого сопротивления: пациент никогда не откроется по собственному желанию. Аналитик должен сам выявить сопротивление под тем, под чем оно кроется.
Здесь нам могут возразить, что мое предположение, т. е. что вежливость немедленно становится сопротивлением, не соответствует данной ситуации, иначе пациент не предоставил бы материал. Но именно об этом и речь: это не тот материал, который нам важен; в начале анализа формальный аспект материала также имеет особое значение. Вернемся к нашему примеру с вежливостью: в соответствии со своими вытеснениями, невротик имеет все причины выйти на высокий уровень вежливости и социальных условностей и использовать это как средство защиты. Работать с вежливым человеком, безусловно, гораздо приятнее, чем с невежливым, весьма откровенным пациентом, который может, например, впрямую заявить аналитику, что тот слишком стар или слишком молод, что его кабинет плохо обставлен или что у него некрасивая жена, что он не очень умный или похож на еврея, ведет себя, как невротик, должен сам пойти к аналитику; и тому подобные «приятные» слова. Это не обязательно может быть феноменом переноса: аналитик как «чистый лист бумаги» - это лишь идеал, полностью никогда не достижимый. Истинная природа аналитика - факт, лишь на первый взгляд не имеющий никакого отношения к переносу. Пациенты особенно чувствительны к нашим слабостям; выискивая эти слабости, некоторые пациенты берут реванш за те стрессы, которые они переносят в процессе анализа. Только некоторые пациенты (в основном с садистскими характерами) получают удовольствие от требуемой от них искренности. Говоря терапевтическим языком, их поведение имеет ценность даже при сопротивлении. Но большинство пациентов слишком скованны и тревожны, слишком подавлены чувством вины, чтобы спонтанно обратить эту искренность в игру. В отличие от многих моих коллег, я придерживаюсь той точки зрения, что каждый без исключения случай начинается с более или менее выраженного отношения недоверия или скепсиса со стороны пациента, и обычно это отношение остается скрытым. Убедившись в этом, аналитик не должен, конечно, полагаться на потребность пациента излить душу или потребность в наказании; напротив, он должен приложить все свое умение, чтобы извлечь из пациента ясные причины недоверия и скепсиса (новизна ситуации, незнакомый аналитик, общественное предубеждение против психоанализа и т. д.), присущие аналитической ситуации. Только через его собственную искренность аналитик дает пациенту уверенность. Важно избегать более глубокого проникновения в бессознательное, пока между пациентом и аналитиком стоит стена традиционной вежливости.
Мы не можем продолжать обсуждение техники интерпретации, не обратившись к развитию и лечению неврозов переноса.
В корректно проведенном анализе очень скоро проявляются первые существенные сопротивления переносу. Прежде всего, мы должны понять, почему первое значимое сопротивление против продолжения анализа обычно связано с отношением к аналитику. В поисках ответа на этот вопрос мы наткнулись на табу, столь неприятное для эго. Рано или поздно, защита пациента от его вытесненного материала становится сильней. Вначале сопротивление направлено только на вытесненное, но пациент ничего не знает о нем, не страдает от него и не скрывает его. Как показал Фрейд, сами сопротивления являются бессознательными. Но в тоже время сопротивление является эмоциональным актом, требующим все возрастающего расхода энергии, и по этой причине не может оставаться скрытым. Как и все, что иррационально мотивировано, это эмоциональное усилие стремится найти рациональное обоснование, т. е. зацепиться за реальные отношения. Что может быть проще, чем перенос на человека, который вызвал весь конфликт, настаивая на неприятном основном правиле? Как результат смещения защиты (с бессознательного на аналитика) сопротивление охватывает также и содержание бессознательного; а в это содержание включается и аналитик. Он становится презренным существом, как отец, или любимым, как мать. Понятно, что такая защита вначале ведет лишь к негативному отношению. Как нарушитель невротического баланса, аналитик обязательно становится врагом, вне зависимости от проецируемой любви или ненависти, поскольку в обоих случаях всегда присутствуют также защита и отторжение.
Если вначале проявляются импульсы ненависти, сразу же проявляется и негативное сопротивление переносу. Если же вначале проявляются импульсы любви, то сопротивлению предшествует проявление бессознательного позитивного переноса. Впрочем, его судьба всегда та же, т. е. оно становится реактивным негативным переносом, - с одной стороны, из-за неизбежного разочарования (реакция разочарования), а с другой стороны, оно отражается сразу же, как только пытается проникнуть в сопротивление, под давлением чувственных стремлений; и каждая защита окружает негативные позиции.
Проблемы техники, относящиеся к скрытому негативному переносу, столь важны, что необходимо предпринять отдельное исследование форм, в которых проявляется этот перенос, и обращения с ними. Сейчас я хочу лишь перечислить несколько типичных случаев, в которых встречается скрытый негативный перенос.
1. Подобострастные, навязчиво дружелюбные, безоговорочно честные, одним словом, «хорошие» пациенты, всегда демонстрирующие позитивный перенос и никогда - реакцию разочарования. Это, как правило, - пассивно-женственные характеры или истеричные женщины с нимфоманскими тенденциями.
2. Пациенты, всегда корректные и жестко следующие условностям поведения. Это обычно компульсивные личности, преобразующие ненависть в вежливость любой ценой.
3. Пациенты, чьи аффекты парализованы. Подобно всегда корректным, эти пациенты характеризуются преувеличенной, но блокированной агрессивностью. Они тоже в большинстве своем являются компульсивными личностями; впрочем, женщины-истерички также демонстрируют поверхностный аффективный паралич.
4. Пациенты, жалующиеся на искусственность своих чувств и эмоций, - короче говоря, пациенты, страдающие от деперсонализации. Среди них есть и те пациенты, которые сознательно и в то же время компульсивно «играют», т. е. в глубине сознания знают, что обманывают аналитика. В таких пациентах, обычно относящихся к группе нарциссических невротиков ипохондрического типа, мы всегда обнаруживаем «тайное хихиканье» над всем и вся, хихиканье, терзающее самого пациента. Это влечет за собой самые большие трудности для анализа.
Поскольку форма и стратификация первого сопротивления переносу определяется личными инфантильными переживаниями любви, можно анализировать инфантильные конфликты систематически, без излишних сложностей, только если мы делаем точные допущения для этой стратификации в наших интерпретациях переноса. Это не значит, конечно, что содержание переносов зависит от наших интерпретаций; но не может быть сомнений, что последовательность, в которой они обостряются, определяется техникой интерпретации. Важно не только то, что невроз переноса развивается, но и то, что его развитие следует образцу его прототипа, первичного невроза, и в своей динамике он представляет ту же стратификацию, что и первичный невроз. Фрейд учил нас, что первичный невроз можно оценить только с помощью невроза переноса. Итак, ясно, что наша задача будет тем легче, чем более полно и систематично первоначальный невроз «намотается на шпульку» переноса. Естественно, это произойдет в обратном порядке. Следовательно, ошибочный анализ переноса - например, интерпретация поведения, основанного на глубинном слое бессознательного, вне зависимости от определенности поведения и тщательности интерпретации, - смажет первоначальные проявления невроза и запутает невроз переноса. Нам известно из опыта, что невроз переноса будет развиваться по собственной программе, в соответствии со структурой переменного невроза. Но мы должны избегать интерпретаций незрелых и несистематичных, а также проникающих слишком глубоко.
Давайте рассмотрим следующий схематический пример для иллюстрации сказанного. Пациент вначале любил свою мать, затем ненавидел отца, и наконец любовь к матери у него сменилась страхом, а ненависть к отцу - пассивно-женственной любовью к нему. Если сопротивление проанализировано правильно, то им окажется пассивно-женственная позиция, т. е. последний результат либидозного развития, который первым проявляется в переносе. Потом систематический анализ сопротивления выявит ненависть к отцу, скрывающуюся за этой пассивно-женственной позицией, и только после проявления этой ненависти, последует новый катексис к матери, вначале через перенос любви к матери на аналитика. Уже после этого любовь может быть перенесена на реальную женщину.
Давайте представим себе менее благоприятное, но не менее вероятное развитие. Например, пациент может проявить позитивный перенос не только в сновидениях, отражающих его пассивно-женственную позицию, но также и в сновидениях, олицетворяющих его привязанность к матери. Давайте допустим, что и те и другие ясны и поддаются интерпретации. Если аналитик распознает истинную стратификацию позитивного переноса; если он поймет, что реактивная любовь к отцу представляет верхний уровень переноса, ненависть к нему - второй уровень, а перенесенная любовь к матери - глубинный уровень, тогда он наверняка не станет касаться последнего, как бы настойчиво тот ни проявлялся. Но если аналитик начнет работу с любви к матери, спроецированной на него как часть переноса, тогда подавленная ненависть к отцу, перешедшая на аналитика в реактивной форме, окажется мощной и непроницаемой преградой на пути его интерпретаций, относящихся к инцестуальной любви и переживаниям пациента. Интерпретация, которой нужно пройти через топографически лежащие выше уровни недоверия, сомнения и отторжения, может казаться приемлемой с точки зрения аналитика, но она терапевтически не эффективна, так как в результате заставит пациента, внутренне испуганного и настороженного этой интерпретацией, затаить ненависть к отцу еще сильней и, из-за усилившегося чувства вины, стать еще более «милым» человеком. Так или иначе, мы получим хаотическую ситуацию.
Поэтому важно отбирать из обилия материала, проистекающего из разных психических пластов, тот элемент, который занимает центральное положение в существующем или предшествовавшем сопротивлении переносу и который не обременен другими позициями. Как бы теоретически ни звучал этот принцип, но его необходимо применять в каждом конкретном случае.
Теперь давайте поинтересуемся, что произойдет с остатками материала, имеющими меньшую текущую важность. Обычно бывает достаточно просто не обращать на них внимания, и они автоматически отойдут на задний план. Часто, однако, случается, что пациент навязывает внимание к определенной сфере своих позиций, чтобы скрыть материал более важной значимости. Из всего сказанного выше следует, что подобное сопротивление должно быть устранено. При разъяснении ситуации аналитик «управляет материалом», т. е. непрерывно указывает на то, что пациент скрывает, и игнорирует то, что он выталкивает вперед. Приведем типичный пример поведения пациента со скрытым негативным переносом. Он пытается скрыть свой тайный скепсис и недоверие к аналитику с помощью лицемерных похвал. Анализируя это сопротивление, аналитик легко доберется до страха пациента перед открытой критикой.
Аналитику приходится сдерживать поступающий материал - например, когда бессознательные извращенные фантазии или инцестуальные стремления достигают кульминации до того, как эго окрепло в достаточной степени, чтобы справиться с ними. В таком случае, если недостаточно просто игнорировать материал, аналитик должен отбросить его.
Так центральное содержание сопротивления переносу всегда остается в контакте с воспоминаниями пациента, и аффекты, пробудившиеся в переносе, автоматически переходят к ним. Следует избегать аналитически опасную ситуацию воспоминания без аффектов. С другой стороны, для хаотических ситуаций показательно, что скрытое сопротивление остается неразрешенным до конца в течение месяцев и сплетается с аффектами, в то время как воспоминания возникают в полном беспорядке, например, сегодня появляется страх кастрации, завтра - оральные фантазии, а послезавтра - инцестуальные.
При правильном отборе материала для интерпретации мы достигаем непрерывности анализа. В таком случае мы не только все время отслеживаем существующую ситуацию, но мы также пристально следим за правильностью развития переноса. Когда сопротивления (которые есть не что иное, как частицы индивидуального невроза) проявляются один за другим, соединяясь в исторически определенную структуру, работа психоаналитика существенно облегчается и подготавливается основа для излечения пациента.
ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ ПРИ АНАЛИЗЕ СОПРОТИВЛЕНИЙ
Итак, мы описали технику интерпретации значения бессознательного материала и технику интерпретации сопротивлений и согласились с тем, что интерпретация должна быть систематической и должна проводиться в соответствии с индивидуальной структурой невроза. При перечислении ошибок, совершаемых при интерпретации, мы делали различие между дезорганизованными и противоречивыми интерпретациями. Для этого были серьезные причины, ведь мы знаем случаи, которые, несмотря на систематическую интерпретацию, были дезорганизованы; и мы поняли, что причина этого лежит в отсутствии согласованности в дальнейшей проработке уже интерпретированных сопротивлений.
Когда барьер первого сопротивления переносу успешно преодолен, дальнейшая работа припоминания обычно движется быстрей и проникает в период детства. Но вскоре после этого пациент проникает в нетронутые слои запретного материала, который он старается «связать» вторым фронтом сопротивлений переносу. Игра анализа сопротивлений начинается вновь, но на этот раз она носит несколько иной характер. Раньше мы имели дело с первичным сопротивлением, но проявившееся новое сопротивление уже обладает аналитическим прошлым, оказавшим определенное воздействие на это сопротивление. В отношении нового материала оно наверняка имеет структуру и значение, отличные от первых. Можно было бы предположить, что пациент, приобретя опыт в первом анализе сопротивлений, на этот раз сам поможет справиться с трудностями. Но на самом деле так не происходит. В большинстве случаев, наоборот, в придачу к новым сопротивлениям пациент восстанавливает и прежние. Более того, пациент может не проявить новое сопротивление, а возвратиться к прежнему. Такая стратификация осложняет ситуацию в целом. Невозможно сказать, какое сопротивление возьмет верх, старое или новое. Но с точки зрения тактики анализа это несущественно. Важно то, что пациент снова катексирует большую часть энергии в позицию прежнего сопротивления, которая уже была разрушена. Если аналитик вначале займется новым сопротивлением, то он пренебрежет промежуточным уровнем - восстановившимся старым сопротивлением. В этом случае он рискует, что его интерпретации не дадут никакого эффекта. Можно избежать разочарований и ошибок, если старая трудность возвращается каждый раз, какой бы незаметной она ни была, и используется как отправная точка устранения сопротивлений. В этом случае аналитик медленно продвигается к новому сопротивлению и избегает опасности завоевать новый участок территории, оставив «врага» собирать силы на уже покоренной земле в тылу.
Используя общее сопротивление как цитадель, аналитик должен подкапываться под невроз со всех сторон, а не разрушать отдельные периферийные сопротивления, атакуя множество отдельных точек, имеющих лишь косвенное отношение друг к другу. С помощью последовательного устранения сопротивлений и аналитического материала из первого сопротивления, аналитик способен наблюдать ситуацию в целом, ее прошлое и настоящее. Необходимая последовательность анализа дает нам уверенность в том, что мы сможем полностью вылечить невроз. Для типичных случаев, с учетом правильно проведенного анализа сопротивлений, мы можем предвидеть последовательность, в которой выявленные тенденции будут проявляться как сильные сопротивления переносу.
Не следует думать, что можно справиться с основными проблемами психотерапии, если «бомбардировать» пациента интерпретациями его бессознательного материала или лечить всех пациентов по одной схеме, например, исходя из одного предполагаемого первичного источника невроза. Аналитик, который использует подобное, показывает свое непонимание реальных проблем психотерапии и не понимает, что «разрубить гордиев узел» - значит разрушить условия для аналитического лечения. Вряд ли аналитик добьется успеха, действуя подобным образом. Это можно сравнить с ценным лекарством, которое нужно расходовать экономно, чтобы оно не утратило своей эффективности. Это мы тоже знаем из опыта: сложное распутывание узла является самым быстрым - да, самым быстрым! - путем к истинному успеху.
Существуют такие аналитики, которые, неправильно понимая концепцию аналитической пассивности, научились искусству ожидания. Они могли бы снабдить нас обширным материалом по казуистике хаотических ситуаций. В период сопротивления сложную задачу управлять движением событий аналитик берет на себя. Пациент берет вожжи в свои руки только на тех этапах, где нет сопротивления. Фрейд неоднократно подчеркивал именно это обстоятельство. Как для пациента, так и для развития аналитической терапии опасно делать косный принцип аналитической пассивности «пусть все идет само по себе» основным; это то же самое, что «бомбардировка» или интерпретация по теоретической схеме.
Для некоторых форм сопротивления такая пассивность - классическая ошибка. Например, пациент может избегать сопротивления или, что более характерно, обсуждения относящегося к нему материала. Он может упоминать отдаленную тему, оказать сопротивление и там, потом переходить к третьей теме и т. д. Эта «техника зигзага» может длиться до бесконечности, пока аналитик сохраняет пассивность или следует за пациентом, выдавая одну интерпретацию за другой. Поскольку очевидно, что пациент постоянно спасается бегством и его старания удовлетворить аналитика необходимыми объяснениями бесполезны, то аналитик обязан возвращать его к первой позиции сопротивления вновь и вновь, пока он не наберется смелости овладеть ей аналитически. Остальной материал, конечно же, при этом не теряется.
Или возможен случай, когда пациент возвращается к инфантильной фазе и выдает важные тайны попросту для того, чтобы занять определенную позицию. Естественно, такая откровенность не имеет терапевтического значения - скорей дело в реверсии. Аналитик должен слушать все, если предпочитает не перебивать, но потом ему придется последовательно заниматься той позицией, которой избегает пациент. То же верно и тогда, когда пациент ищет убежища в текущей ситуации. Идеальным и оптимальным является прямолинейное развитие и анализ невроза переноса в том же направлении, что и первичного невроза.
Противоречивый вопрос о том, что лучше: «активное» или «пассивное» поведение психоаналитика, - в таком виде лишен всякого смысла. В целом можно сказать, что при анализе невозможно быстро убрать сопротивления, мешающие интерпретации бессознательного. Я подчеркиваю это именно потому, что, как правило, аналитик либо привыкает слишком рьяно интерпретировать предоставленный ему материал, либо приходит в замешательство при появлении сопротивления.
Глава 4. О ТЕХНИКЕ АНАЛИЗА ХАРАКТЕРА
ВВЕДЕНИЕ
Наш технический метод основан на трех основных теоретических подходах. Топографический подход определяет принципы техники в смысле осознания бессознательного. Динамический подход гласит, что это осознание должно происходить не впрямую, а с помощью анализа сопротивлений. Структурный подход и знание структуры определяют, что в анализе сопротивлений характера каждый отдельный случай влечет за собой вполне определенный план, исходящий из данной конкретной ситуации.
Поскольку осознание бессознательного, т. е. топографический процесс, считается задачей исключительно аналитической техники, бессознательные проявления пациента должны быть переведены на язык сознательного в последовательности их появления. Динамика анализа во многом зависит от воли случая, т. е. действительно ли акт осознания высвободит соответствующий аффект; есть ли в интерпретации нечто большее, чем просто интеллектуальное влияние на пациента. Само включение динамического фактора, т. е. требование, чтобы пациент не только вспоминал, но и переживал то, что вспоминает, осложняется тем, что «бессознательное должно быть осознано». Поскольку динамический эффект анализа зависит не только от материала, воспроизводимого пациентом, но и от его сопротивлений, которые он выставляет против этого материала, и от их эмоциональной напряженности, то задача аналитика никогда не бывает легкой. Поскольку с топографической точки зрения важно помочь пациенту осознать самые понятные и легче всего интерпретируемые элементы бессознательного в последовательности их проявления, то необходимо, принимая во внимание динамический фактор, отбросить этот план как средство ориентации в анализе. Вместо этого должен быть принят другой план, который включает и содержание материала, и аффект, а именно образец последовательных сопротивлений. При реализации этого плана появляются трудности, не рассматривавшиеся нами ранее.
ЗАЩИТНЫЙ ПАНЦИРЬ И СОПРОТИВЛЕНИЕ ХАРАКТЕРА
Сопротивление пациента основному правилу анализа
Наши пациенты редко способны к анализу с самого начала. Только очень немногие из них подготовлены для того, чтобы следовать основному правилу и полностью открыться перед аналитиком. Конечно, пациенту не так-то легко сразу довериться аналитику, тем более незнакомому. Кроме того, годы болезни, влияние невротических факторов, отрицательный опыт общения с психотерапевтами - короче, вся вторичная фрагментация эго - все это создает ситуацию, затрудняющую анализ. Устранение этой ситуации является предварительным условием для анализа, и оно может быть легко достигнуто, если не осложнится особенностями или характером пациента, который сам является частью невроза и развился на невротической основе. Обычно это называется нарциссическим барьером. Есть два основных пути преодоления этих сложностей, особенно в отношении, связанных с сопротивлением основному правилу. Первый путь, по-моему, более предпочтительный - подготовка пациента к анализу путем объяснений, уверений, побуждений, убеждений и тому подобного. В этом случае, устанавливая нечто наподобие позитивного переноса, аналитик пытается убедить пациента в необходимости открыться и довериться аналитику. Это в целом соответствует технике, предлагаемой Нунбергом. Однако опыт учит нас, что этот педагогический подход весьма ненадежен, зависит от непредсказуемых случайностей и не имеет надежной основы. Аналитик постоянно находится во власти колебаний переноса, его старания по подготовке пациента к анализу часто не дают ощутимого результата.
Второй метод сложней и применим не ко всем пациентам. Это гораздо более надежный подход, в котором делается попытка заменить инструктивные меры аналитическими интерпретациями. Конечно же, это не всегда возможно, но все же именно это - идеальная цель для анализа. Вместо побуждений пациента к анализу с помощью объяснений, уверений и тому подобного аналитик выбирает более пассивное отношение, пытаясь разъяснить текущее поведение пациента, понять, почему он колеблется, говорит напыщенно или смущенно, говорит только на одну тему из многих, критикует аналитика или воспроизводит глубинный материал, зачастую в необычных количествах. Короче говоря, аналитику предстоит сделать одно из двух: (1) попытаться убедить нарциссического пациента, говорящего напыщенными фразами, что его поведение вредно для его лечения и ему лучше отбросить аналитическую терминологию и вылезти из своей скорлупы; (2) отбросить всякие попытки убеждения и ждать, пока не станет ясно, почему пациент поступает именно таким образом. Может, например, выясниться, что демонстративное поведение пациента - эта попытка скрыть чувство неполноценности по отношению к аналитику. В этом случае аналитик должен попытаться повлиять на пациента через последовательную интерпретацию его действий. В отличие от первого подхода, второй полностью придерживается принципов анализа.
При использовании чисто аналитических интерпретаций вместо наставлений и других активных мер, необходимых для изменения характеристик пациента, метод анализа характера является весьма эффективным.
По определенным клиническим соображениям необходимо выделить особую группу сопротивлений, с которыми мы встречаемся при лечении наших пациентов, как «сопротивление характера». Эти сопротивления выделяются нами не из-за специфики их содержания, а из-за специфических манер анализируемого человека. Компульсивный характер развивает сопротивления, форма которых специфически отличается от сопротивлений истерического характера, а форма их сопротивлений, в свою очередь, отлична от сопротивлений генитального, нарциссического, компульсивного или неврастенического характеров. Форму реакций эго, различающихся в зависимости от типов характера даже при сходном опыте, можно проследить по младенческим переживаниям, так же как и содержание симптомов и фантазий.
Что лежит в основе сопротивления характера
Некоторое время назад Гловер сделал попытку разграничить неврозы характера и симптоматические неврозы. Александер также исходил из этого разграничения. В ранних работах я тоже соглашался с этим, но позже пришел к выводу, что это разграничение имеет смысл только для неврозов с ярко выраженными симптомами («неврозы характера») и без таковых («симптоматические неврозы»). В первом случае, естественно, симптомы более осознанные, во втором выделяются черты невротического характера. Но действительно ли эти симптомы не имеют невротической основы -т.е. не имеют корней в невротическом характере? Единственная разница между неврозами характера и симптоматическими неврозами состоит в том, что во втором случае невротический характер порождает также симптомы, он, так сказать, сконцентрирован в них. Вопрос о том, что невротический характер в одном случае усиливается в ограниченных симптомах, а в другом - находит иные пути для выполнения требований либидозного стаза, требует более подробного исследования (см. часть II). Но если признается, что симптоматические неврозы также укоренены в невротическом характере, то ясно, что во всяком анализе мы имеем дело с сопротивлениями, которые являются проявлениями невротического характера. Отдельный анализ будет отличаться только в отношении важности анализа для данного случая. Впрочем, ретроспективный взгляд на аналитический опыт предостерегает нас от недооценки этого в каждом отдельном случае.
С точки зрения анализа характера, разграничения между хроническими неврозами, т. е. существующими с детства, и острыми, т. е. появившимися позже, не имеют существенного значения; совершенно неважно, появились ли эти симптомы в детстве или позднее. Это значит, что невротический характер, т. е. основа реакций симптоматического невроза, формируется, по меньшей мере в основных чертах, к моменту окончания эдиповой стадии. Большой клинический опыт свидетельствует о том, что граница, которой пациент обозначает время начала своей болезни, в ходе анализа всегда исчезает.
Поскольку формирование симптомов не является описательной характеристикой, мы должны рассмотреть и другие характеристики. Сразу приходят на ум осознание болезни и ее рационализация.
Отсутствие осознания болезни, не является, конечно, совершенно надежным показателем, но может указывать на невроз характера. Невротический симптом ощущается как нечто чуждое и порождает ощущение болезни. С другой стороны, черта невротического характера, например, преувеличенное стремление к порядку компульсивной личности или тревожная стеснительность истерической личности, органически инкорпорируются в личность. Кто-то может страдать от застенчивости, а кто-то не будет от этого чувствовать себя больным.
Только тогда, когда характерологическая застенчивость станет патологической стыдливостью, когда компульсивно-невротическая приверженность к порядку превратится в компульсивный обряд; иными словами, когда невротический характер обострится невротически, только тогда человек ощутит себя больным.
Естественно, есть симптомы, которые не осознаются или понимание которых несущественно. Существуют некоторые черты характера, которые иногда выглядят патологическими, например - иррациональные приступы ярости, крайняя неряшливость, склонность ко лжи, пьянство, хвастовство и тому подобное. В целом, однако, осознание болезни показательно для невротического симптома, а отсутствие его говорит о черте невротического характера.
Второе важное различие состоит в том, что ни истерическая рвота, ни абазия, ни компульсивный счет, ни компульсивное мышление не могут быть рационализированы. О смысле симптома не может быть и речи, тогда как черта невротического характера имеет достаточно рациональную мотивацию и поэтому не выглядит патологической или бессмысленной.
Более того, чертам невротического характера есть объяснение, которое будет немедленно отвергнуто как абсурдное в приложении к симптомам. Мы нередко слышим: «Я просто такой». Смысл этого утверждения состоит в том, что этот человек просто не может вести себя по-другому - таков его характер. Однако это не соответствует фактам, ведь анализ их развития показывает, что характер стал таким, а не каким-нибудь иным, по весьма специфическим причинам. Поэтому он подлежит анализу и может измениться, как и симптом.
Иногда симптомы так укореняются в личности, что становятся похожи на черты характера. Например, это компульсивный счет, полностью вошедший в основу необходимости человека быть методичным, или компульсивная методичность, проявляющаяся в каждодневных ригидных действиях (жестких ограничениях), например перед началом работы. Такие модели поведения считаются скорей эксцентричными, чем патологическими. Итак, понятие о болезни может быть весьма расплывчатым и иметь множество оттенков - начиная с симптома как отдельного инородного элемента, включая черту невротического характера и «дурную привычку», и вплоть до рационально объясняемого поведения. Впрочем, поскольку эти оттенки для нас практически бесполезны, рекомендуется разграничивать симптомы и черты невротического характера, несмотря на искусственность всех подобных разграничений.
С учетом этой оговорки мы хотим предложить еще один подход, относящийся к определению структуры симптома и черт характера. В процессе анализа обнаруживается, что симптом имеет очень простую структуру в сравнении с чертой характера. Действительно, симптом также бывает весьма неопределенным; но чем глубже мы проникаем в его причины, тем больше мы выходим за пределы симптома и тем ясней понимаем, что его основа лежит в характере. Следовательно, с теоретической точки зрения, основа реакции, связанная с характером, может выражаться в любом симптоме. Симптом впрямую определен ограниченным числом бессознательных позиций; истерическая рвота, например, основывается на вытесненном желании феллации или оральному желанию к ребенку. Все это выражено в характере: первое - в виде ребячества, второе - в материнском отношении. Но истерический характер, определяющий данный симптом, основан на разнообразии - в основном антагонистических - стремлений и обычно выражается в специфических поведении и образе жизни. Анализировать поведение не так легко, как симптом; в целом, однако, и первый и второй можно проследить и понять на основе влечений и переживаний. В то время как симптом соответствует определенному переживанию или одному ограниченному желанию, характер, т. е. специфический образ жизни человека, представляет выражение всего прошлого этого человека. Так что симптом может проявиться неожиданно, в то время как развитие каждой отдельной черты характера требует многих лет. Мы также должны учитывать, что симптом не проявится, если основа невротической реакции не существует в характере.
При анализе невротическая черта характера в целом проявляется как компактный механизм защиты против наших аналитических усилий, и, когда мы прослеживаем происхождение этой защиты, мы видим, что она имеет и определенные структурные функции. С одной стороны, она защищает от внешних раздражителей, с другой - служит средством взять верх над либидо, которое постоянно выдвигается ид, поскольку либидозная и садистская энергии используются при формировании невротических реакций, при компенсации и т. д. Тревожность постоянно связывается в процессах, лежащих в основе формирования и сохранения этой защиты, - поскольку, согласно утверждению Фрейда, тревожность связана с компульсивными симптомами. Следовательно, нам нужно подробнее остановиться на структуре формирования характера.
Поскольку в этой структурной функции как защитном комплексе черта невротического характера устанавливает определенный, хотя и невротический баланс, анализ представляет угрозу для этого баланса. Именно из такого механизма нарциссической защиты эго вытекает сопротивление, придающее специфические черты анализу каждого отдельного случая.
О технике анализа сопротивления характера
Кроме содержания сновидений, ассоциаций, оговорок и других сообщений пациента, заслуживает особого внимания то, как пациенты рассказывают о своих сновидениях, делают оговорки, производят ассоциации и формируют сообщения.*
___________________
* Форма выражения является гораздо более важной, чем собственно содержание. Сегодня, чтобы добраться до решающе важных детских переживаний, мы используем только форму выражения. Именно форма выражения, а не содержание, приводит нас к биологическим реакциям, лежащим в основе психических проявлений.
Случаи строгого соблюдения основного правота достаточно редки, и требуются долгие месяцы аналитической работы, чтобы исподволь внушить пациенту необходимость открытости. То, как пациент говорит, смотрит, здоровается с аналитиком, лежит на кушетке, изменения его голоса, соблюдаемый им уровень общепринятой вежливости и т.д.- важные ключи к пониманию скрытых сопротивлений, с помощью которых пациент противостоит основному правилу. А поскольку они поняты, то могут быть устранены с помощью интерпретации. Должно интерпретироваться не только то, что говорит пациент, но и то, как он это говорит. Аналитикам часто приходится сталкиваться с тем, что анализ не продвигается, ибо пациент не производит «материал». Под материалом обычно понимается содержание ассоциаций и коммуникаций. Но когда пациент молчит или однообразно повторяет одно и тоже - это также материал, который должен быть использован полностью. Редко встречается ситуация, когда пациент вообще не выдает никакого материала, и мы должны обвинять лишь себя, если не можем использовать как материал само поведение пациента.
Конечно, нет ничего нового в утверждении, что поведение и форма коммуникаций имеют аналитическое значение. Мы хотим этим сказать, что они дают нам возможность для анализа характера очень определенным и относительно сложным способом. Отрицательный опыт, полученный при анализе некоторых невротических личностей, учит нас, что вначале форма коммуникаций имеет гораздо большее значение, чем их содержание. Скрытые сопротивления очень часто встречаются у бесконечно вежливых и корректных пациентов, более того, всегда проявляющих обманчиво позитивный перенос или восторженно и монотонно кричащих о своей любви к аналитику; у тех, кто воспринимает анализ как своего рода игру; у «надежно защищенных», исподтишка смеющихся над всем и вся. Это перечисление можно продолжать до бесконечности.
Чтобы подчеркнуть, что отличает анализ характера от анализа симптома, и лучше разъяснить общую идею нашего тезиса, рассмотрим два случая. Первый относится к двум мужчинам с преждевременной эякуляцией, у одного из них пассивно-женственный характер, у другого - фаллически-агрессивный. Второй случай - две женщины с расстройствами приема пищи, одна с компульсивным характером, вторая с истерическим.
Преждевременная эякуляция пациентов-мужчин имеет одинаковое бессознательное значение: страх перед (отцовским) фаллосом. На основе страха перед кастрацией, лежащего в основе симптома, оба пациента производят перенос негативного восприятия отца на аналитика. Они ненавидят аналитика (отца), потому что чувствуют в нем врага, ограничивающего их удовольствие, и каждый из них чувствует бессознательное желание избавиться от него. В то время как фаллически-садистский характер хочет избавиться от опасности кастрации с помощью брани, пренебрежения и угроз, пассивно-женственный становится все более и более доверчивым, все более пассивно преданным, все более идущим навстречу пожеланиям аналитика. У обоих характер формирует сопротивление: первый реагирует на угрозу агрессивно, второй убирает ее с помощью компромиссов, уклончивости и показной преданности.
Конечно, сопротивление пассивно-женственного характера является более опасным, поскольку пользуется хитростью. Он производит изобильный материал, вспоминает младенческие переживания, кажется великолепно адаптированным - но в глубине души таит упрямство и ненависть. Поскольку он так себя ведет, то не решается проявить свою истинную сущность. Если аналитик не обратит внимания на его поведение и будет просто заниматься тем, что он производит, то, как говорит нам опыт, никакие усилия и разъяснения аналитика не изменят состояния этого пациента. Может случиться даже, что пациент вспомнит свою ненависть к отцу, но не сможет пережить ее, пока полностью не поймет значение своего обманчивого поведения в переносе, то есть пока не начнется глубинная интерпретация его ненависти к отцу.
В отношении женской пары следует сказать, что у обеих женщин основное содержание позитивного переноса - то же, что и у проявившегося симптома: фантазия об оральной феллации. Однако сопротивление, вытекающее из этого позитивного переноса, полностью отличается по форме его проявления. Женщина, страдающая, например, от истерии, будет вести себя робко и опасливо молчать; женщина с компульсивным неврозом будет упрямо молчать и вести себя с аналитиком холодно и надменно. При переносе сопротивления здесь используются разные средства для отражения позитивного переноса: в первом случае это - тревожность, во втором - агрессия. Можно сказать, что в обоих случаях ид выражает одно и то же желание, которое по-разному отражает эго. А форма этой защиты у обеих пациенток всегда будет оставаться неизменной: женщина, страдающая от истерии, всегда будет защищаться через проявление тревожности, а женщина с компульсивным неврозом всегда будет защищаться через проявление агрессии, вне зависимости от того, какое бессознательное содержание находится на грани прорыва. Другими словами, сопротивление характера пациента не меняется и исчезает только вместе с неврозом.
Защита характера является формой выражения нарциссической личности, запечатленной в психической структуре. В дополнение к известным сопротивлениям, мобилизованным против каждого нового кусочка бессознательного материала, существует и постоянный фактор сопротивления, базирующийся на бессознательном и относящийся не к содержанию, а к форме. Мы называем этот постоянный фактор «сопротивлением характера».
На основе всего сказанного выше подытожим самые важные черты сопротивления характера.
Сопротивление характера выражено не содержательно, а формально, в рамках типичного поведения индивидуума, в том, как он обычно говорит, ходит и жестикулирует, и в его характерных привычках (как он улыбается или хмурится, говорит связно или бессвязно, вежлив или агрессивен). Для сопротивления характера важно не то, что пациент говорит или делает, а то, как он говорит и поступает; не то, что он видит в сновидениях, а то, как он трактует их, сокращает, искажает и т. д.
Сопротивление характера у пациента не изменяется в зависимости от содержания. Различные характеры производят одинаковый материал различным образом. Позитивный отцовский перенос у женщины, страдающей от истерии, выражается и отражается по-иному, чем у пациентки с компульсивным неврозом. В первом случае механизмом защиты служит тревожность, во втором - агрессия.
Сопротивление характера, проявившееся в той или иной форме, можно определить с помощью содержания материала, проследив его к инфантильным переживаниям и инстинктивным интересам как невротический симптом.
В повседневной жизни характер играет ту же роль, какую он играет в качестве сопротивления в лечении: роль аппарата психической защиты. Следовательно, мы говорим о «сопротивлении характера» эго против внешнего мира и ид.
Если проследить формирование характера с раннего детства, мы обнаружим, что в это время сопротивление характера вытекает из тех же причин и служит тем же целям, что и сопротивление характера в текущей аналитической ситуации. Проекция сопротивления характера анализу отражает его инфантильное происхождение. А ситуации, которые кажутся случайными, но на деле порождены сопротивлением характера анализу, - полная копия тех детских ситуаций, что послужили причиной формирования характера. Итак, в сопротивлении характера функция защиты есть сочетание проекции младенческих отношений на внешний мир.
С точки зрения структуры, характер в повседневной жизни и сопротивление характера при анализе служат средством избегания того, что неприятно, попыткой утвердить и сохранить психический (пусть даже и невротический) баланс, и потребить вытесненную инстинктивную энергию или энергию, избежавшую вытеснения. Ограничение несвязанной тревоги или - что равнозначно - поглощение блокированной психической энергии является одной из главных функций характера. Инфантильный элемент продолжает жить и действовать в невротическом симптоме так же, как он содержится, продолжает жить и действовать и в характере. Это объясняет, почему существенное ослабление сопротивления характера обеспечивает несомненное и прямое приближение к центральному инфантильному конфликту.
Как эти факторы влияют на используемую технику анализа характера пациента? Есть ли существенные различия между анализом характера и обычным анализом сопротивлений? Различия есть, и они относятся:
1) к последовательности интерпретации материала;
2) к самой технике интерпретации сопротивлений.
В отношении первого пункта: говоря об «отборе материала», мы должны быть готовы встретить важное возражение. Нам скажут, что любой отбор противоречит основному принципу психоанализа: аналитик должен следовать за пациентом, должен позволить пациенту вести себя. Каждый раз, когда аналитик производит отбор, он рискует пасть жертвой собственного субъективного взгляда. Прежде всего, мы должны указать, что в том отборе, о котором мы сейчас говорим, речь не идет об игнорировании аналитического материала. Однако психоаналитик должен интерпретировать материал в соответствии со структурой невроза. Весь материал обязательно будет интерпретирован, вопрос лишь в том, что на определенный момент одна деталь оказывается важнее другой. Мы также должны понять, что аналитик всегда каким-то образом производит отбор, ведь даже систематизацию отдельных деталей сновидения вместо последовательной их интерпретации он делает осознанно. И поскольку это происходит, аналитик производит также субъективную селекцию, когда рассматривает только содержание, а не форму коммуникаций. Следовательно, сам факт, что пациент в аналитической ситуации производит материал самых разных видов, заставляет аналитика делать отбор интерпретируемого материала. Необходимо осуществить лишь правильный отбор, т. е. отбор, соответствующий данной аналитической ситуации.
С пациентами, которые в силу определенных черт своего характера неоднократно пренебрегали основным правилом, а также во всех случаях, когда личность противодействует аналитику, необходимо из хаоса материала выделить сопротивление характера и аналитически проработать его значение. Естественно, это не означает, что остальным материалом можно пренебречь. Напротив, все, что дает нам понимание значения и природы определенной черты характера, является ценным и приветствуется. Аналитик просто откладывает анализ и, что еще важней, интерпретацию того материала, который не имеет непосредственного отношения к сопротивлению переноса, - до тех пор, пока сопротивление характера не будет понято и устранено хотя бы в основных чертах. В третьей главе я попытался указать на опасности проведения глубокой интерпретации до того, как устранено сопротивление характера.
В отношении второго пункта: обратим внимание на некоторые особые проблемы техники анализа характера. Во-первых, мы должны предчувствовать возможное непонимание. Мы утверждали, что анализ характера начинается с выделения и последовательного анализа сопротивления характера. Это не значит, что необходимо заставить пациента отбросить агрессию, обман, не говорить бессвязно, следовать основному правилу и т. д. Такие требования не только противоречат аналитической процедуре, но и попросту бесполезны. Во-вторых, хочу еще раз подчеркнуть, что описываемое здесь не имеет ничего общего с так называемым обучением пациента и тому подобным. При анализе характера мы спрашиваем себя, почему пациент обманывает, говорит бессвязно, эмоционально блокирован и т. д., мы пытаемся возбудить интерес пациента к особенностям его характера, чтобы с его помощью разъяснить их значение и природу через анализ. Иными словами, мы просто выбираем из личностной сферы черту характера, которая диктует основное сопротивление, и, если возможно, показываем пациенту поверхностные отношения характера и симптомов. Но потом мы предоставляем ему решать, хочет он или нет использовать эти знания для того, чтобы изменить свой характер. В своей основе, наша процедура здесь не отличается от подобной при анализе симптома; единственная разница состоит в том, что при анализе характера мы должны изолировать черту характера и представлять ее пациенту вновь и вновь, пока он не сможет понять и осознать ее как беспокоящий его компульсивный симптом.
Как ни странно, в ходе этого процесса выясняется, что личность меняется - по крайней мере, временно. И поскольку анализ характера развивается, тот толчок, что положил начало сопротивлению характера в переносе, автоматически появляется на поверхности в незамаскированной форме. Применив это к нашему примеру пассивно-женственного характера, мы можем сказать, что чем старательней пациент препятствует своей склонности к пассивной преданности, тем более агрессивным он становится. Ведь его женственное, преданное поведение было, в основном, энергетической реакцией против вытесненных агрессивных импульсов. Рука об руку с агрессивностью, однако, появляется инфантильная тревожность перед кастрацией, которая некогда послужила причиной трансформации агрессии в пассивно-женственную позицию. Так, с помощью анализа сопротивления характера мы добираемся до центра невроза - до эдипова комплекса.
Давайте, однако, не будем обманываться. Изоляция и объективизация, как и аналитическая работа по выявлению сопротивления характера, обычно занимает много месяцев, требует больших усилий и, что самое важное, упорства и терпения. Когда достигнут прорыв, работа аналитика, порождаемая эффективным переживаниями пациента, обычно продвигается семимильными шагами. Если же сопротивление характера пациента остается незатронутым, если аналитик просто следует за пациентом, постоянно интерпретируя содержание представленного им материала, такие сопротивления будут с течением времени образовывать балласт, избавиться от которого станет почти невозможно. Когда такое происходит, аналитик может не сомневаться в том, что все его интерпретации пропали зря, что пациент продолжает во всем сомневаться, принимая объяснения лишь для вида или втайне смеясь над всем. Если в самом начале аналитик пренебрег работой с этими сопротивлениями, то на поздних стадиях, когда уже даны существенные интерпретации эдипова комплекса, он начинает чувствовать, что попал в безнадежную ситуацию.
Я уже пытался опровергнуть точку зрения, что сопротивления не могут быть устранены, пока не известно, чем они были вызваны в раннем детстве. В начале лечения аналитику просто необходимо различать текущее значение сопротивлений характера и то, для какой цели необходим инфантильный материал. Этот материал нам необходим для устранения сопротивления. Если в самом начале аналитик удовольствуется фактом наличия сопротивления и интерпретацией его текущего значения, то через недолгое время появится и инфантильный материал и с его помощью сопротивление будет устранено.
Когда ударение делается на первоначально отвергавшийся факт, невольно возникает впечатление, что другие факты потеряли свою важность. Если в данной работе мы делаем такое сильное ударение на анализе формы реакции, то это вовсе не означает, что мы пренебрегаем содержанием. Мы просто хотим добавить то, что не было ранее оценено по достоинству. Наш опыт учит нас, что анализу сопротивлений характера должно быть отдано абсолютное первенство; но это вовсе не значит, что до определенного времени анализ сводится лишь к сопротивлениям характера, а затем аналитик берется за интерпретацию содержания. Эти две фазы, анализ сопротивлений и анализ инфантильных переживаний, в большой степени перекрывают друг друга. Просто в начале анализа первенство следует отдать анализу характера (подготовка анализа с помощью анализа), а на последующих этапах основное ударение падает на интерпретацию содержания и младенческих переживаний. Впрочем, это - не жесткое правило, его применение зависит от поведенческих образцов отдельного пациента. Интерпретация инфантильного материала одного пациента начинается раньше, другого - позднее. Впрочем, следует строго придерживаться одного правила: следует избегать интерпретаций глубинного материала, даже в случае появления вполне ясного материала, пока пациент не готов воспринять его. В этом, конечно же, нет ничего нового. Но, исходя из самых разных вариантов работы аналитика, важность понимания того, что подразумевается под «подготовкой к аналитической интерпретации», очевидна. Решая это, мы обязательно должны разделять то содержание, которое напрямую относится к сопротивлению -характера, и то, которое относится к другим сферам опыта. Обычно в начале анализа пациент подготовлен принять первое, но не второе. В целом, общая идея анализа характера заключается в том, чтобы достичь максимально возможной гарантии в подготовительной аналитической работе и в интерпретации младенческого материала. Здесь мы сталкиваемся с важной задачей исследования и систематического описания различных форм характера и - в зависимости от этого - различных сопротивлений переносу. Техника работы в таких ситуациях диктуется их структурой.
Техника работы в отдельных ситуациях, связанных со структурой сопротивления характера
Теперь мы обратимся к проблеме техники анализа характера в отдельных ситуациях и к тому, как эта техника проистекает из структуры сопротивления характера. Для иллюстрации возьмем пациента, который с самого начала оказывает сопротивление. В данном случае сопротивление характера имеет весьма сложную структуру; существует много определяющих факторов, взаимодействующих друг с другом. Я попытаюсь объяснить причины, побудившие меня начать интерпретацию именно с определенного элемента сопротивления. Станет также понятно, что последовательная и логичная интерпретация защиты эго и механизма этой защиты ведет к самому ядру основных младенческих конфликтов.
Случай с проявлением комплекса неполноценности
Тридцатилетний мужчина обратился к аналитику, считая, что он не может «по-настоящему наслаждаться жизнью». Он не мог сказать, действительно ли он чувствует себя больным. На самом деле он не думал, что действительно нуждается в лечении. Но он чувствовал, что должен сделать что-нибудь. Он слышал о психоанализе - возможно, он поможет ему понять самого себя. Он не был уверен, что у него есть какие-нибудь симптомы. Выяснилось, что у него очень слабая потенция; он редко вступает в сексуальные отношения, с неохотой сближается с женщинами, не получает удовольствия от сношения и, кроме того, страдает от преждевременной эякуляции. Он очень слабо осознавал свою импотенцию. Он, как он выразился, примирился со слабостью потенции. Есть много мужчин, которым это не нужно.
По его поведению и манерам сразу становилось ясно, что он крайне заторможен и угнетен. Во время разговора он не смотрел в глаза собеседнику, говорил мягко, нерешительно, приглушенным голосом, смущенно прокашливаясь. При всем этом, однако, было видно, что он изо всех сил старается преодолеть застенчивость и казаться уверенным в себе. Впрочем, все признаки чувства неполноценности были налицо.
Пациент, ознакомившись с основным правилом, стал говорить мягким, неуверенным голосом. Первые коммуникации включали в себя воспоминания о двух «ужасных переживаниях». Однажды, ведя машину, он сбил женщину, которая в результате умерла. В другой раз он попал в ситуацию, когда он помогал делать операцию трахеотомии человеку, который задыхался (во время войны пациент был санитаром). Он не мог вспоминать об этих случаях без ужаса. Во время первых сеансов он говорил о своем доме однообразным, несколько монотонным, мягким и неуверенным голосом. Как предпоследний ребенок среди многих братьев и сестер, в семье он был на втором плане. Любимцем родителей был старший брат, примерно на 20 лет старше его. Брат много путешествовал и видал всякие виды. Дома он хвастал своими приключениями, и, когда он возвращался из путешествия, «весь дом крутился вокруг него». Хотя зависть и ненависть к брату были ясно видны из содержания его рассказа, пациент стал неистово отрицать эти чувства в ответ на мои осторожные расспросы. Он заявил, что никогда не чувствовал ничего подобного по отношению к брату.
Потом он стал рассказывать о матери, которая очень любила его; она умерла, когда ему было семь лет. Говоря о ней, он тихо заплакал, устыдился своих слез и долго молчал. Казалось ясным, что мать была единственным человеком, от которого он получал внимание и любовь, и ее смерть стала для него тяжелым ударом, так что он не мог удержаться от слез, вспоминая о ней. После смерти матери он прожил пять лет в доме своего брата. Его все более растущая враждебность к властной, холодной и неприветливой натуре брата стала очевидной не из того, что он говорил, а из того, как он говорил.
Потом в нескольких не слишком содержательных предложениях он упомянул о том, что у него есть друг, который любит его и восхищается им. После этой коммуникации наступила долгая пауза. Через несколько дней он рассказал о сновидении: он видел себя в незнакомом городе. Он был со своим другом, но у друга было другое лицо. Поскольку для целей анализа пациент покинул город, в котором жил раньше, то логично было заключить, что человек из его сна - это аналитик. Тот факт, что пациент отождествляет его с другом, мог быть интерпретирован как показатель зарождающегося позитивного переноса; но ситуация в целом свидетельствовала против этого, и даже против такой интерпретации. Сам пациент узнал аналитика в друге, но ничего к этому не добавил. Поскольку он или молчал, или монотонно выражал сомнения о своей возможности проводить анализ, я сказал ему, что он точно так же никогда не осмеливался выразить старшему брату свою враждебность и даже не решался подумать об этом сознательно. Это было правильно, но я допустил ошибку, интерпретируя его сопротивление так глубоко. Интерпретация не достигла цели, и я ждал несколько дней, наблюдая за его поведением, выясняя, какое значение имеет это сопротивление для текущей ситуации. Вот что было мне ясно: в дополнение к перенесению ненависти к брату, существовала еще и сильная защита против женственной позиции (сновидение о друге). Естественно, я не мог идти на риск и интерпретировать в этом направлении. Поэтому я продолжал указывать на то, что он, по той или иной причине, избегает меня и анализа. Он согласился с этим и добавил, что его образ жизни был всегда таким - жестким, недоступным, оборонительным. Хотя я постоянно и настойчиво на каждом сеансе и при каждой возможности привлекал его внимание к его упорству, меня поражал тот монотонный голос, которым он твердил свои возражения. Каждый сеанс начинался с одних и тех же высказываний: «К чему все это? Я ничего не чувствую; анализ не влияет на меня; я не смогу довести это до конца; я не могу; мне ничего не приходит в голову; анализ не влияет на меня» и т. д.Яне мог понять, что он старается выразить. Но было понятно, что именно в этом лежит ключ к пониманию его сопротивления.*
________________
* Хотя это объяснение психологически правильно, оно не отражает всей картины. Сегодня мы понимаем, что подобные жалобы - прямое выражение вегетативной, т. е. мышечной зашиты. Пациент жалуется на отсутствие чувств, потому что его плазматические потоки и ощущения блокированы. Короче говоря, этот недостаток в своей основе имеет чисто биологическую природу. В оргонной терапии такой блок ослабляется с помощью биофизических, а не психологических методов.
Данный случай дает нам хорошую возможность изучить различие между подготовкой пациента к анализу с помощью метода анализа характера и активно-суггестивного метода. Я мог бы попытаться оказать на пациента ободряющее воздействие, чтобы он произвел дополнительные коммуникации. Возможно, что я таким образом смог бы создать искусственный позитивный перенос; но опыт других случаев говорил мне, что с помощью такого подхода далеко не уйдешь. Поскольку все его поведение не оставляло места сомнениям в том, что он препятствует анализу в целом и мне как аналитику в частности, было трудно продолжать интерпретации и ждать его дальнейших реакций. Однажды, когда мы вернулись к сновидению, он сказал, что лучшее доказательство того, что он не отверг меня, - то, что он идентифицирует меня со своим другом. Я использовал эту возможность, чтобы сделать предположение, что он ждет от меня того же понимания и любви, что и от друга, что он был разочарован, а теперь обижается на мою сдержанность. Ему пришлось допустить, что он питал ко мне такие чувства, но не решался их высказать. Впоследствии он сказал мне, что всегда нуждался в любви и особенно в признании, что его поведение всегда было защитным, особенно в отношении мужественно выглядящих мужчин. Он чувствовал, что не стоит наравне с ними, и в отношениях с другом играл женственную роль. Он опять предоставил мне материал для интерпретации своего женственного переноса, но его поведение в целом предостерегало меня от поспешных выводов. Ситуация была сложной, ведь пациентом были резко отклонены элементы его сопротивления, которые я уже понимал, - ненависть к брату и нарциссически-женственное отношение к превосходящим его. Так что в то время от меня требовалась крайняя осторожность, чтобы не допустить резкого окончания анализа пациентом. Более того, на каждом сеансе он почти непрерывно и однообразно жаловался, что анализ не оказывает на него никакого воздействия. Даже после почти четырех недель анализа я все еще не понял его отношения ко мне хотя предполагал, что оно является существенным и резким сопротивлением характера.
В то время я заболел и прервал сеансы на две недели. Пациент прислал мне бутылку коньяка для укрепления здоровья. Он выглядел довольным, когда я возобновил анализ, но по-прежнему продолжал жаловаться, говоря, что его терзают мысли о смерти. Он не мог выкинуть из головы мысль, что что-нибудь случится с кем-нибудь из его семьи, а когда я болел, он боялся, что я умру. Однажды, когда его особенно мучили эти мысли, ему пришло в голову послать мне коньяк. Было очень заманчиво интерпретировать его вытесненное стремление к смерти. Материала для такой интерпретации было более чем достаточно, но я решил, что это будет бесполезно и только лишь отскочит от стены жалоб: «Со мной ничего не происходит; анализ никак не влияет на меня». Со временем, конечно, скрытая неопределенность жалоб типа «Со мной ничего не происходит» стала ясной. Это было выражение его глубоко вытесненного пассивно-женственного переноса желания анальных сношений. Но разумно ли было бы интерпретировать его гомосексуальные желания, как бы ясно они ни выражались, когда его эго продолжало сопротивляться анализу? Во-первых, нужно было прояснить значение его жалоб о бесполезности анализа. Я должен был показать ему, что его жалобы беспочвенны. Он рассказывал о новых сновидениях, мысли о смерти стали менее выраженными, с ним происходило и многое другое. Я знал из опыта, что скажи я ему это, я не облегчу положения, разве что ясно почувствую сопротивление, противостоящее анализу, и материал, предоставляемый ид. Более того, наверняка мне придется сделать вывод, что существующее сопротивление не пропустит к ид никакую мою интерпретацию. Поэтому я продолжал поддерживать его поведение - интерпретируя его пациенту как выражение его сильной защиты и говоря ему, что мы оба должны ждать, пока нам не станет ясен смысл этого поведения. Он уже улавливал, что мысли о смерти, появившиеся у него в связи с моей болезнью, не обязательно говорят о его любви ко мне.
В течение следующих недель впечатления от его поведения и жалоб умножились. Мне становилось все более ясным, что эти жалобы тесно связаны с защитой его женственного переноса, но ситуация все еще препятствовала точной интерпретации. У меня не было сжатой формулировки его поведения в целом. Подытожив свои наблюдения, я пришел к следующим выводам:
1. Он жаждет любви и признания от меня и любого мужчины, который выглядит более мужественно, чем он. То, что он стремится к любви и разочарован во мне, уже неоднократно и безуспешно интерпретировалось.
2. Его отношение ко мне - перенос его бессознательного отношения к брату, - безусловно, переполнено ненавистью и завистью; чтобы эта интерпретация не пропала даром, лучше не анализировать его поведение, исходя только из этих чувств.
3. Он отражает свой женственный перенос; защита не может быть интерпретирована, если не касаться запретной фемининности.
4. Он ощущает себя неполноценным по отношению ко мне из-за своей фемининности - и его постоянные жалобы являются всего лишь отражением комплекса неполноценности.
Теперь я интерпретировал его чувство неполноценности по отношению ко мне. Вначале - безуспешно. После нескольких дней, когда я постоянно раскрывал его природу, наконец проявилась его чрезмерная зависть - не ко мне, но к другим людям, которые также превосходят его. И тут меня неожиданно осенило, что его постоянные жалобы, что «анализ на него не действует», не имеют никакого иного значения, кроме «это бесполезно». Из этого следовало, что аналитик плох, бессилен и ничего не может с ним сделать. Его слова нужно было понимать частично как выражение его победы, а частично - как жалобы на аналитика. Я рассказал ему, что означают его постоянные жалобы, и был поражен достигнутым успехом. Он признал, что моя интерпретация вполне возможна. Он немедленно привел множество примеров, в которых обнаруживалось, что он всегда вел себя таким образом, когда кто-то хотел повлиять на него. Он сказал, что не может переносить чужого превосходства и всегда старается относиться к таким людям уничижительно. Он добавил, что всегда делал противоположное тому, что ему говорили такие люди. Он привел множество воспоминаний о своем вызывающем поведении по отношению к учителям.
Здесь и лежала его подавленная агрессивность, самым крайним ее выражением в этом отношении было стремление к смерти. Но наша радость оказалась краткой. Сопротивление вернулось в той же форме - те же жалобы, та же депрессия, то же молчание. Но теперь я знал, что мое разоблачение сильно повлияло на него, и, как следствие, его фемининное поведение стало более выраженным. Немедленным результатом этого стало возобновление отражения женственности. При анализе этого сопротивления я вновь пошел от его чувства неполноценности по отношению ко мне, но расширил эту интерпретацию тем, что он не только чувствует себя неполноценным, но также, именно поэтому, чувствует себя поставленным в подчиненное положение по отношению ко мне - факт, который сильно задел его мужскую гордость.
Несмотря на то, что до того он привел много материала о своем зависимом поведении по отношению к мужественным мужчинам и показывал полное понимание этого, он больше не желал ничего об этом слышать. Это породило новую проблему. Почему он отказывается признать то, что сам ранее описывал? Я продолжал интерпретировать значение его резкого поведения, его чувство неполноценности по отношению ко мне, его отказ принять то, что я объясняю ему, хотя его отказ противоречил его прежней позиции. Он признал, что это правда, и привел подробный рассказ своих отношений с другом. Оказалось, что он действительно играл фемининную роль; в сновидении у него часто были пассивные гомосексуальные половые контакты. Я не мог показать ему, что его защитное поведение - не более чем выражение борьбы против его капитуляции перед анализом. Это также оскорбляло его гордость и являлось причиной того, что он упрямо отрицал воздействие анализа. Он отреагировал на это подтверждающим сновидением: он лежит на кушетке с аналитиком, который его целует. Это сновидение высвободило новую волну сопротивления, по-прежнему проявившегося в жалобах (анализ не воздействует на него, не может повлиять на него, ни к чему не ведет, он совершенно ничего не чувствует и т. д.). Я интерпретировал его жалобы как выступление против анализа и защиту против возможной капитуляции. В то же время, я начал объяснять ему структурное значение его блока. Я говорил ему, что на основе того, что он рассказал о своем детстве и отрочестве, ясно, что он оградился против любых разочарований, которые испытал во внешнем мире, и против грубого, холодного обращения со стороны отца, брата и учителей. Тогда это было для него единственным спасением, пусть даже оно ограничило его возможности наслаждаться жизнью.
Он немедленно согласился с этим объяснением как правдоподобным, и подкрепил его воспоминаниями о своем поведении по отношению к учителям. Он всегда считал их холодными и враждебными (ясная проекция его собственных чувств), и даже, когда они ругали его, внутренне он оставался безразличен. В связи с этим он сказал мне, что он часто хотел, чтобы я был более строгим. Вначале смысл этого желания мне показался не относящимся к ситуации; гораздо позже стало ясно, что в основе его упрямства лежало намерение свалить вину на меня и моих прототипов - учителей.
Несколько дней анализ шел без сопротивлений, теперь он рассказывал, что в раннем детстве был очень буйным и агрессивным ребенком. Любопытно, что тогда же он рассказал о сновидении, отразившем сильное женственное отношение ко мне. Я смог разве что предположить, что воспоминание об агрессивности одновременно мобилизовало чувство вины, выразившееся в этих снах пассивно-женственной природы. Я не стал анализировать сны не только потому, что они не были прямо связаны с существующей ситуацией переноса, но и потому, что не был уверен в его готовности понять связь между его агрессией и снами, выражавшими чувство вины. Я предполагаю, некоторые аналитики могут счесть это произвольным отбором материала. Я могу, однако, противопоставить этому клинически проверенное положение, что достигнуть оптимума в терапии можно при установлении прямой связи между текущей ситуацией и младенческим материалом. Так что я просто выскажу предположение, что его воспоминания о буйном поведении в детстве показывали, что некогда он был совершенно иным, совершенной противоположностью его теперешнего, и при дальнейшем анализе предстоит открыть то время и те обстоятельства, которые привели к изменению его характера. Возможно, его нынешняя женственность была движением в сторону от агрессивной маскулинности. Пациент совсем не отреагировал на это разоблачение и вернулся к прежнему сопротивлению: он не справится, он ничего не чувствует, анализ не действует и т. д.
Я вновь проинтерпретировал его чувство неполноценности и постоянные попытки показать бессилие анализа (или, скорей, аналитика); я также пытался подвести его к переносу его отношения к старшему брату. Он сам говорил, что брат всегда играл доминирующую роль. Он сказал об этом с большим замешательством - видимо, это имело отношение к основной конфликтной ситуации его детства. Он повторил, что его мать уделяла больше внимания брату, не придавая, впрочем, субъективного отношения этому предпочтению. Подталкиваемый с помощью осторожных вопросов в этом направлении, он полностью закрылся от осознания своей зависти к брату. Следует предположить, что эта зависть была так сильно связана с ненавистью и была вытеснена из-за страха, что не осознавалось даже чувство зависти. Особо сильное сопротивление появилось в результате моей попытки открыть его зависть к брату; оно продолжалось много дней и было отмечено стереотипными жалобами на его бессилие. Поскольку сопротивление не исчезало, следовало предположить, что оно является непосредственной защитой от аналитика. Я опять стал убеждать его говорить открыто, без страха перед анализом и особенно перед аналитиком, и рассказать мне, какое впечатление произвел на него аналитик при первой встрече.* После долгого колебания он сказал мне неуверенным голосом, что аналитик показался ему очень мужественным, безжалостным по отношению к нему мужчиной, который, должно быть, безжалостен и к женщинам при сексуальных контактах.
______________
* С тех пор я приобрел привычку просить пациента дать описание моей личности. Это всегда оказывается полезным в ситуациях блокирования переноса.
После четырех месяцев анализа проявились вытесненные отношения к брату, которые так тесно связаны с самыми разрушительными элементами существующего переноса - зависти к силе и потенции. Пациент, обнаруживая сильные аффекты, внезапно вспомнил, что всегда осуждал брата в самой резкой форме, потому что брат волочился за девушками, соблазнял их и, в придачу ко всему, выставлял это напоказ. Моя внешность напомнила ему о брате. Ободренный, я опять объяснил ему ситуацию переноса и показал, что он отождествляет меня со своим высокопотентным братом и именно по этой причине не может довериться мне, т. к. он осуждает меня и обижается, как когда-то осуждал и обижался на предполагаемое превосходство брата. Затем я сказал ему, что теперь совершенно очевидно, что основа его неполноценности кроется в чувстве импотенции.
После этого объяснения внезапно проявился центральный элемент сопротивления характера. В правильно и последовательно проведенном анализе такое будет происходить всегда. Пациент вдруг вспомнил, что неоднократно сравнивал свой маленький пенис с большим пенисом брата и из-за этого завидовал брату.
Как и ожидалось, опять возникло мощное сопротивление; опять он стал жаловаться, что ничего не может и т. д. Теперь я мог пойти дальше и показать, что его жалобы являются вербализацией чувства полового бессилия. Его реакция оказалась совершенно неожиданной. После моей интерпретации он впервые заявил, что никогда не доверял ни одному мужчине и вообще ни во что не верит - в том числе и в анализ. Естественно, это был большой шаг вперед. Но значение этого заявления и его связь с предыдущей ситуацией прояснились не сразу. Он два часа рассказывал обо многих разочарованиях, которые он перенес в жизни, и пришел к выводу, что его недоверие может быть рационально прослежено исходя из этих разочарований. Несколько дней ситуация не менялась - прежние жалобы, знакомое поведение. Я продолжал интерпретировать элементы сопротивления, которые были мне знакомы, когда внезапно появился новый элемент. Он сказал, что боится анализа, потому что он может лишить его идеалов. Теперь ситуация вновь прояснилась. Он перенес на меня страх перед кастрацией, который ощущал по отношению к брату. Он боялся меня. Естественно, я не стал говорить о страхе перед кастрацией, а продолжил тему его комплекса неполноценности и импотентности и спросил его, не чувствовал ли он превосходства над людьми из-за своих высоких идеалов, не считал ли он себя лучше других людей. С этим он с готовностью согласился; а затем пошел еще дальше. Он стал доказывать, что действительно чувствует себя выше других мужчин, которые охотятся за женщинами, обладая поистине животной сексуальностью, и добавил, что, к сожалению, это чувство часто нарушается его импотенцией. Очевидно, он еще не полностью пришел к пониманию своей сексуальной слабости. Теперь я мог разъяснить ему, каким невротическим образом он пытался обращаться со своим чувством импотенции, и объяснить ему, что он должен стараться восстановить чувство потентности в сфере идеалов. Я рассказал ему про компенсацию и вновь обратил его внимание на сопротивление анализу, происходящее из его скрытого чувства собственного превосходства. Ведь если бы это чувство было направлено на достижение успеха, то ему понадобилась бы чья-то помощь и анализ помог бы ему победить невроз, скрытое значение которого сейчас открылось. Защитой в его варианте невроза является бессознательное стремление превратиться в женщину. Таким образом, двигаясь от его эго и защитных механизмов, я подготовил почву для интерпретации комплекса кастрации и фемининной фиксации.
Так, используя как отправную точку поведение пациента, аналитику удалось проникнуть прямо в центр невроза: к страху кастрации, зависти к брату, вытекающему из предпочтения брата матерью и сопутствующего разочарования в ней. Уже проявились черты эдипова комплекса. Здесь важно не то, что проявились бессознательные элементы - это часто происходит спонтанно.
Важна последовательность, в которой они проявились, и близкий контакт, который они имели с защитой эго и переносами. Также немаловажно, наконец, что это произошло благодаря чистой аналитической интерпретации поведения пациента и сопутствующих аффектов. Это и составляет специфику последовательного анализа характера. Это означает тщательную проработку конфликтов, ассимилированных эго.
Давайте посмотрим, что бы было, если бы мы не стали последовательно концентрировать внимание на защите эго пациента. В самом начале существовала возможность интерпретировать пассивно-гомосексуальное отношение пациента к брату и стремление к смерти. Можно не сомневаться, что сны и последующие ассоциации дали бы дополнительный материал для интерпретации. Однако же, если предварительно не проработана тщательно и систематично защита эго, никакая интерпретация не вызовет аффективной реакции; вместо этого мы бы получили знание о его пассивных желаниях, с одной стороны, и защиту, скрывающую аффекты, с другой. Эти аффекты, относящиеся к пассивности, и импульсы убийства остались бы в функции защиты. И в результате - хаотическая ситуация, типичная унылая картина анализа, богатого интерпретациями и бедного успехами. Несколько месяцев терпеливой и настойчивой работы над сопротивлением эго, при особом внимании к его форме (жалобы, интонации и т.д.), поднимают эго до уровня, необходимого для принятия вытесненного материала и ослабления аффектов.
Нельзя сказать, что в этом случае можно было применить две техники; техника лишь одна, если аналитик намерен изменять ситуацию динамически. Я надеюсь, что в этом случае ясно показана преобладающая разница в концепции применения теории к технике. Наиболее важный критерий эффективного анализа - использование немногих интерпретаций (но продуманно и последовательно) вместо множества несистематических интерпретаций, неспособных учесть динамический и структурный момент. Аналитик не позволяет материалу увлечь себя, но правильно оценивает его динамическое положение и структурную роль, и хотя в результате он позже подходит к материалу, но это происходит с гораздо большей аффективной нагрузкой и тщательностью. Второй критерий - проведение постоянной связи между текущей ситуацией и переживаниями раннего детства. Первоначальная бессвязность и беспорядок в аналитическом материале трансформируются в аккуратную последовательность, т. е., последовательность сопротивлений и их содержание уже определено особыми динамическими и структурными отношениями данного невроза. Когда интерпретация проводится не систематично, аналитику всегда приходится начинать сначала, искать, скорей гадать, чем делать выводы. Когда же интерпретация проводится в соответствии с анализом характера, то аналитический процесс развивается естественно. В первом случае анализ с самого начала протекает ровно, а потом все больше сталкивается с трудностями; во втором - самые серьезные сложности проявляются в первые недели и месяцы лечения, затем уступая место спокойному течению анализа, несмотря на работу с более глубинным материалом. Итак, судьба анализа зависит от начала лечения, т. е. от правильности объяснения сопротивлений. Третий критерий - объяснение поведения пациента не произвольным образом, не с той позиции, которая кажется заметной и понятной, а с тех позиций, где сопротивление эго замаскировано сильней всего, систематически углубляя первоначальное наступление на бессознательное и прорабатывая важные инфантильные фиксации, эмоционально проявленные в данный момент. Позиция бессознательного, выражающаяся через сновидения и ассоциации, в определенный момент лечения, несмотря на ее центральную важность в неврозе, начинает играть полностью второстепенную роль и не имеет большого значения с точки зрения техники работы с данным случаем. У нашего пациента фемининное отношение к брату являлось основным патогенетическим фактором, но в первые месяцы анализа, с точки зрения техники, главной проблемой был страх потери компенсации импотенции, обеспечиваемый фантазийными идеалами это. Обычная ошибка аналитика состоит в том, что он атакует центральный элемент невротической формации (которая тем или иным образом проявляет себя с самого начала), вместо того чтобы в первую очередь атаковать позиции, имеющее важное текущее значение. Систематически и последовательно проработанные, эти позиции должны привести к центральному патогенетическому элементу. Короче говоря, важно - а во многих случаях это имеет решающее значение, - как, когда и с какой стороны аналитик проникает в ядро невроза.
Нетрудно оценить описанное здесь как анализ характера по фрейдовской теории образования и разрешения сопротивления. Мы знаем, что каждое сопротивление состоит из импульса ид (который отражает импульс эго) и отражаемого импульса эго. Оба импульса - бессознательные. В принципе, кажется безразличным, что именно интерпретировать первым - стремления ид или стремления эго. Приведем пример: если с самого начала взяться за гомосексуальное сопротивление, проявляемое через молчание, то можно начать со стремления ид, сказав пациенту, что он сейчас вовлечен в чувствительные интенции к личности аналитика и пройдет много времени, прежде чем он примирится с этой отвратительной мыслью. Следовательно, вначале аналитику нужно заняться другим аспектом сопротивления, более близким к сознательному эго, - защитой эго, для начала объяснив пациенту, что он молчит, потому что отвергает анализ «по той или иной причине», возможно, считая, что анализ каким-то образом может быть для него опасен. Короче говоря, сопротивление может быть атаковано без вхождения в стремления ид. В первом случае аспект сопротивления, относящийся к ид, был атакован через интерпретацию; во втором случае через интерпретацию была атакована часть сопротивления, относящаяся к эго.
Используя эту процедуру, мы одновременно проникаем в негативный перенос, которым обычно заканчивается каждая защита, и также в характер, в защиту эго. Поверхностный слой каждого сопротивления, т. е. слой, самый близкий к сознанию, обязательно должен быть негативным по отношению к аналитику, тогда как стремления ид основаны на любви или ненависти. Следовательно, аналитик становится врагом и источником опасности, потому что требуя соблюдения утомительного основного правила, он провоцирует стремления ид и нарушает невротический баланс. При этой защите эго использует старые формы защитного поведения. В крайнем случае оно призывает импульсы ненависти от ид для помощи в защите, даже если оно отражает стремление любви.
Итак, если мы придерживаемся правила браться за ту часть сопротивления, которая относится к эго, мы в этом процессе также разрушаем и часть негативного переноса, некое количество аффективно нагруженной ненависти. Таким образом, мы избегаем опасности проглядеть деструктивные тенденции, которые зачастую превосходно замаскированы; и в то же время, позитивный перенос усиливается. Пациент легче понимает интерпретацию эго, потому что оно ближе к его сознательным чувствам; таким образом его удается подготовить к интерпретациям ид, которые последуют позже.
Вне зависимости от того, с каким видом стремлений ид мы имеем дело, защита эго всегда имеет ту форму, которая соответствует характеру пациента; а одно и то же стремление ид отражается по-разному у разных пациентов. Следовательно, интерпретируя только стремления ид, мы не касаемся характера; с другой стороны, мы включаем невротический характер в анализ, когда разбираемся с сопротивлениями со стороны эго. В первом случае мы немедленно говорим пациенту, что именно он отражает; во втором случае мы сначала разъясняем ему то, что он «что-то» отражает, потом - как он это делает, что означает это его действие (анализ характера), и только гораздо позже, когда анализ сопротивления существенно продвинется, мы говорим или показываем ему, какую он выдвигал защиту. На этом пути к интерпретации стремлений ид, все подходящие отношения эго не рассматриваются аналитически, что предотвращает смертельную опасность, что пациент поймет что-либо слишком рано или останется безэмоциональным и безразличным.
Анализ, в котором придается большое значение отношениям, проходит более упорядоченно и эффективно, без большого ущерба для теоретической исследовательской работы. В нем намного позже обычного изучаются важнейшие события детства. Впрочем, это с лихвой компенсируется эмоциональной свежестью, с которой инфантильный материал проявляется после аналитической проработки сопротивлений характера.
Однако я должен упомянуть и о нескольких неприятных аспектах последовательного анализа характера. Анализ характера держит пациента в гораздо большем напряжении, чем в том случае, когда характер не рассматривается. В этом есть преимущество: тех, кто не выдерживает, все равно невозможно было бы вылечить, и лучше, если курс потерпит неудачу через четыре или шесть месяцев, чем через два года. Опыт показывает, что если сопротивление характера не преодолено, то достичь успеха невозможно. Это особенно верно для случаев со скрытым сопротивлением характера. Преодоление сопротивления характера не означает, что у пациента изменится характер; это возможно только после анализа материала раннего детства. Пациент просто должен объективизировать сопротивления - в этом и состоит аналитический интерес. Если это достигнуто, вполне возможно благоприятное продолжение анализа.
Разрушение механизма нарциссической защиты
Основное различие между анализом симптома и анализом черты невротического характера заключается в том, что симптом изолируется и объективизи-руется с самого начала, а черта характера должна постоянно выделяться в анализе, чтобы пациент относился к ней так же, как и к симптому. Обычно это довольно трудно осуществить. Есть пациенты, которые совершенно не склонны к объективному взгляду на свой характер. Это понятно, ведь это связано с разрушением нарциссической защиты и проработкой связанной с ней либидозной тревожности.
Двадцатипятилетний мужчина обратился ко мне за аналитической помощью из-за нескольких небольших симптомов. Он вел себя свободно и уверенно, но я уловил неопределенное чувство напряженности в его поведении. Было что-то холодное в его манере общения, хотя он разговаривал мягким и слегка ироничным голосом.
Анализ начался с бурного проявления эмоций и, в большой степени, игры пациента. Он плакал, вспоминая о смерти матери, и нервничал, описывая обычный процесс воспитания детей. Он дал лишь очень общую информацию о своем прошлом: брак его родителей был несчастливым; его мать была очень строга к нему; еще до вступления во взрослый возраст у него установились весьма поверхностные отношения с братьями и сестрами. Все его коммуникации подкрепляли первоначальное ощущение, что его слезы, клятвы и другие эмоции неискренни и неестественны. Сам он утверждал, что все не так уж плохо, и постоянно улыбался во время своих рассказов. После нескольких сеансов он начал провоцировать меня. Например, когда я говорил, что сеанс окончен, он еще некоторое время демонстративно продолжал лежать на кушетке; или мог начать после этого беседу. Однажды он спросил меня, что я буду делать, если он схватит меня за горло. Через два сеанса он попытался меня напугать, резко выбросив руку к моей голове. Я инстинктивно отшатнулся и сказал ему, что анализ требует от него искренних воспоминаний, а не телодвижений. В другой раз, прощаясь после сеанса, он погладил меня по руке. Более глубоким, но необъяснимым значением его поведения был зарождающийся гомосексуальный перенос с садистским выражением. Когда я поверхностно интерпретировал эти действия как провокации, он улыбнулся и замкнулся еще больше. Всякие действия и коммуникации прекратились; осталась только шаблонная улыбка. Он начал погружаться в молчание. Когда я обратил его внимание на защитный характер его поведения, он лишь улыбнулся и, помолчав, с явной иронией в голосе несколько раз повторил слово «сопротивление». Таким образом, его улыбка и тенденция на все реагировать в ироническом ключе стали основным пунктом аналитической задачи.
Ситуация сложилась достаточно трудная. Кроме скудной информации о детстве, я ничего о нем не знал. Таким образом, мне пришлось сделать упор на его поведение в анализе. С течением времени я занял пассивную позицию и стал ждать, что будет дальше; но перемен в его поведении не произошло. Так прошли две недели. Потом я понял, что его поведение соответствует моему отражению его агрессии. Тогда, для начала, я попробовал дать ему понять настоящую причину его улыбки. Я сказал, что его улыбка, несомненно, означает множество различных вещей, но в данный момент это реакция на мою трусость, выразившуюся в моем инстинктивном отступлении. Он сказал, что это очень похоже на правду, но все же он будет продолжать улыбаться. Он говорил мало и о второстепенных вопросах, воспринимая анализ иронично, утверждая, что не верит ничему из того, что я ему говорю. Постепенно становилось все понятней, что его улыбка служит защитой от анализа. Я в течение нескольких сеансов указывал ему на это, но прошло еще несколько недель, прежде чем ему приснился сон. Ему снилась машина, распиливающая кирпичный столб на отдельные кирпичи. Трудно было понять значение этого сна, тем более что вначале он не приводил никаких ассоциаций. Наконец он сказал, что сон совершенно ясен - он, очевидно, относится к комплексу кастрации - и улыбнулся. Я сказал ему, что за его иронией кроется попытка дезавуировать тот знак, который он получил во сне от бессознательного. Он вспомнил, что однажды, когда ему было примерно пять лет, он играл «в лошадки» во дворе родительского дома. Он ползал на четвереньках, и его пенис вывалился из штанишек; его мать увидела это и спросила, что он делает, - и он просто улыбнулся. После этого рассказа он опять замолчал. Но определенная ясность уже появилась: его улыбка является частью материнского переноса. Когда я сказал ему, что он ведет себя так, как вел себя тогда с матерью, и что его улыбка должна иметь определенное значение, то он лишь улыбнулся. Все это очень здорово, сказал он, но значение этого ускользает от меня. Еще несколько дней он продолжал молчать и улыбаться, а я, со своей стороны, последовательно интерпретировал его поведение как защиту против анализа, а его улыбку - как победу над затаенным страхом перед этой интерпретацией. Но он со своей обычной улыбкой отверг эту интерпретацию своего поведения. Это также было последовательно интерпретировано как блок против моего влияния, и я сказал ему, что он, наверное, в жизни постоянно улыбается. Он признал, что это единственная возможность не сдавать своих позиций в этом мире. Однако, признав это, он непроизвольно согласился с моей интерпретацией. Однажды он пришел на анализ со своей обычной улыбкой и сказал: «Сегодня вы будете рады, доктор, я нашел кое-что забавное. Моя мать называла кирпичами то, что находится между ног у коня. Это хорошо, правда? Видите, это комплекс кастрации». Я ответил, что это может быть так или не так, но пока он упорствует в своем защитном поведении, не может быть и речи об анализе его сна. Он будет готов уничтожить любую ассоциацию и интерпретацию своей улыбкой. Нужно добавить, что это была не просто улыбка, в ней чувствовалась еще и издевка. Я сказал, что он без боязни может громко и от всего сердца смеяться над анализом. С этого времени его ирония стала проявляться гораздо явственней. Но вербальная ассоциация, так иронически выраженная, оказалась очень ценным ключом для понимания ситуации. Как это часто бывает, анализ воспринимался им как угроза кастрации и отвергался сначала с агрессией, а потом с улыбкой. Я вернулся к агрессии, которую он проявлял в начале анализа, и дополнил мою прежнюю интерпретацию, сказав, что он использовал провокацию, чтобы проверить, до какой степени он может доверять мне и как далеко он может зайти. Короче говоря, его недоверие, вполне возможно, произрастает из детских страхов. Это объяснение произвело на него очевидное впечатление. Он вдруг задрожал, но быстро оправился и стал вновь осмеивать анализ и аналитика. Исходя из нескольких его реакций на сон, я вполне уверился в том, что мои интерпретации попали в цель и подорвали его защиту эго, и не стал отвлекаться. К сожалению, он так же упорно держался за свою улыбку, как я - за свои объяснения. Много сеансов прошло без всякого продвижения. Я усилил свои интерпретации - не только из упрямства, но и для того, чтобы тесней связать его улыбку с предполагаемым инфантильным страхом. Он сказал, что боялся, что анализ пробудит его детские конфликты, и теперь его пугает возможность вновь проходить через то, с чем. как он надеялся, можно управиться с помощью улыбки. Но он обманывает себя, ведь его волнение, когда он рассказывал о смерти матери, было подлинным. Я также рискнул заметить, что его отношение к матери было неоднозначным; ведь он не только боялся и насмехался над ней, но и любил ее. Несколько серьезней, чем обычно, он рассказал о лишенном любви отношении матери к нему. Однажды, когда он капризничал, она даже поранила его руку ножом. Впрочем, к этому он добавил: «Да, что касается аналитической теории - это опять комплекс кастрации?». Но казалось, что в глубине его души происходит что-то серьезное. Исходя из аналитической ситуации, я продолжал интерпретировать текущее и скрытое значение его улыбки. В это время он рассказал мне еще несколько сновидений. Их содержание было вполне типично для символических фантазий на тему кастрации. Так, например, он воспроизвел сновидение, в котором появлялись лошади, и другое сновидение, в котором пожарная часть была поднята по тревоге и на пожарной машине поднималась высокая башня, с которой мощная струя воды падала на горящий дом. Тогда же он рассказал мне про случайное недержание мочи. Он сам распознал, по-прежнему с улыбкой, связь между «лошадиным сном» и «игрой в лошадки». Он вспомнил, что большие гениталии лошадей всегда вызывали его интерес, и внезапно добавил, что несомненно подражал такой лошади в детской игре. Мочеиспускание также доставляло ему удовольствие, хотя он и не помнил, мочился ли он в постель, когда был ребенком.
В другой раз, когда мы обсуждали инфантильное значение его улыбки, он дал другую интерпретацию улыбки в отношении детской игры «в лошадки». Вполне возможно, сказал он, что это была не ухмылка, а попытка обезоружить его мать - из-за страха, что она будет ругать его. Так он подходил все ближе и ближе к тому, что я несколько месяцев интерпретировал ему на основе его поведения при анализе. Таким образом, функция и значение улыбки изменились по мере развития эго: вначале это была попытка умилостивить мать, позже улыбка стала компенсацией внутреннего страха, и наконец стала служить чувству собственного превосходства. Сам пациент нашел это объяснение, когда в течение нескольких сеансов восстанавливал путь, которым он старался преодолеть страдания своего детства. Итак, значение усмешки оказалось таким: «Никто не может причинить мне вред; я невосприимчив ко всему». Во второй части этого смысла улыбка стала сопротивлением против анализа, защитой от возвращения прежних конфликтов. Видимо, инфантильный страх был основным мотивом его сопротивления. Сновидение, приснившееся ему в конце пятого месяца анализа, открыло еще один глубинный слой - страх быть брошенным матерью. Сон был такой: «В сопровождении незнакомца я еду на машине через совершенно пустой мрачный город. Полуразрушенные дома с выбитыми стеклами. Никого не видно, словно этим городом правит смерть. Мы подъезжаем к воротам, и я хочу повернуть обратно. Я говорю своему попутчику, что мы должны осмотреться. В сумерках я вижу мужчину и женщину, стоящих на коленях на тротуаре. Я иду к ним, чтобы что-то спросить. Я трогаю их за плечи, они пугаются, и я в страхе просыпаюсь». Самая важная ассоциация - город похож на тот, где он жил в четырехлетнем возрасте. Символично, что явственно сближаются смерть матери и инфантильное чувство. Попутчик - аналитик. В первый раз пациент воспринимает сон совершенно серьезно, без улыбки. Сопротивление характера разрушено, и установлена связь с инфантильным материалом. С этого места, если не считать обычных помех, вызванных возвращениями старых сопротивлений характера, анализ проходит без серьезных осложнений. Но появляется глубокая депрессия, которая исчезает только со временем.
Естественно, трудности были гораздо большими, чем я смог отразить в этом кратком конспекте. Фаза сопротивления длилась почти шесть месяцев и была отмечена постоянными насмешками пациента над анализом. Если бы не терпение и уверенность в эффективности последовательной интерпретации сопротивлений характера, можно было бы легко «выйти из игры».
Давайте теперь попытаемся решить, действительно ли последующий аналитический инсайт в механизм этого случая определяет использование различных технических процедур. Действительно, манере поведения пациента можно было уделить меньше внимания и вместо этого подвергнуть более подробному анализу скудный материал сновидений. Действительно, он мог произвести ассоциации, годные для интерпретации. Давайте опустим то, что до того, как пациент начал анализ, он всегда забывал свои сны или не видел снов вообще. И только когда его поведение стало последовательно интерпретироваться, он стал приводить сновидения определенного содержания и специфического отношения к аналитической ситуации. Я готов услышать возражение, что пациент мог воспроизводить соответствующие сновидения спонтанно. Но не стоит спорить о вопросах, которые не могут быть доказаны. Существует обширный опыт, показывающий, что ситуация, подобно представленной этим пациентом, не может быть разрешена путем пассивного ожидания; так может произойти лишь случайно, если аналитик не контролирует ход анализа.
Предположим, что мы интерпретировали эти ассоциации в отношении комплекса кастрации, т. е. старались помочь ему осознать вытесненное содержание: страх кастрировать или быть кастрированным. В конце концов, такой подход также может привести к успеху. Но сам факт, что мы не можем сказать определенно, в этом ли дело; то, что мы принимаем элемент случайности, вынуждает нас отбросить эту технику как неаналитическую, нарушающую саму сущность психоаналитической работы. Подобная техника означала бы возвращение к тому уровню анализа, когда не беспокоились о сопротивлениях, потому что не распознавали их, - и поэтому интерпретировали значение бессознательного напрямую. Из самой истории данного случая видно, что применение такой техники означало бы пренебрежение защитой эго.
Можно также возразить, что, поскольку техника, примененная в этом случае, была совершенно правильной, моя полемика попросту неуместна. Сказанное мной очевидно и совершенно не ново - так работают все аналитики. Я не отрицаю, что общие принципы не новы, что анализ характера является частным случаем принципов анализа сопротивлений. Однако многолетний опыт проведения семинаров ясно и недвусмысленно показывает, что хотя принципы техники сопротивлений общеизвестны и общепризнанны, но на практике обычно действуют согласно старой технике прямой интерпретации бессознательного. Это несоответствие между теоретическим знанием и практикой служит причиной всех ошибочных возражений по отношению к систематическим попыткам со стороны Венского семинара развивать последовательное применение теории в терапии. Те, кто говорит, что это общеизвестно, что в этом нет ничего нового, основываются на теоретических знаниях; те, кто утверждает, что «все это ошибочно» и «не относится к фрейдистскому анализу», исходят из своей практической деятельности, которая, как я уже говорил, существенно отклоняется от теории.
Однажды коллега спросил меня, что бы я делал в следующем случае. В течение четырех недель он работал с молодым человеком, который на сеансах неуклонно молчал, но в остальном был весьма дружелюбен. Аналитик уже испробовал все возможное, угрожал прекратить анализ, и наконец, когда даже интерпретация сновидений не принесла результата, установил срок окончания анализа. Скудный материал сновидений не содержал ничего, кроме садистских убийств; аналитик говорил пациенту, что в его снах отчетливо видно, что в фантазиях он представляет себя убийцей. Но это ни к чему не привело. Коллега не был удовлетворен моим утверждением, что не следует проводить глубокую интерпретацию пациенту с острым сопротивлением, даже когда материал проявляется достаточно ясно. Он считал, что альтернативные действия уже исчерпаны. В ответ на мое предположение, что для начала стоит интерпретировать молчание пациента как сопротивление, он ответил, что это невозможно: для такой интерпретации нет подходящего материала. Но, не говоря о содержании сновидений, разве не является существенным материалом само поведение пациента: противоречие между его молчанием на сеансах анализа и дружелюбностью в остальное время? Разве не понятно из ситуации по меньшей мере одно - что молчание пациента, попросту говоря, выражает негативное отношение или защиту; что оно выражает, если исходить из его сновидений, садистские импульсы, которые он пытается скрыть за дружелюбным поведением? Почему аналитик готов пойти на риск и делать заключения о бессознательном процессе на основании снов пациента, - но боится делать заключения, исходя из поведения пациента, которое имеет отношение к значению аналитической ситуации? Разве поведение пациента предоставляет менее убедительный материал, чем сновидения? Я попытался убедить в этом коллегу, но он придерживался точки зрения, что сопротивлением заниматься нельзя из-за «отсутствия материала». Несомненно, интерпретировать кровожадные желания пациента было бы ошибкой; это могло привести только к тому, что эго пациента стало бы еще более испуганным и менее поддающимся анализу. На семинаре рассматривались подобные сложности. Очень часто поведение пациента как материал для интерпретации недооценивается; постоянно совершаются попытки устранить сопротивление с позиций ид, а не через анализ зашиты эго; и наконец появляется утверждение, служащее индульгенцией, - «пациент просто не хочет выздороветь, потому что он - слишком нарциссический».
Техника устранения проявлений нарциссизма в других типах не имеет фундаментальных отличий от описанного выше. Если, например, пациент никогда не проявляет эмоциональной вовлеченности в анализ и остается безразличным, какой бы материал он ни производил, то мы имеем дело с опасным эмоциональным блоком, анализ которого должен быть произведен раньше всего остального, если аналитик не хочет погубить весь материал и все интерпретации. Если дело в этом, то пациент может неплохо овладеть знаниями об аналитической теории, но не вылечится. Если, борясь с этим блоком, аналитик не решит отказаться от анализа из-за «сильного нарциссизма», он может договориться с пациентом. Пациенту нужно дать право прекратить анализ в любое время; взамен он позволит аналитику заниматься своей эмоциональной слабостью до ее полного устранения. Со временем - обычно это занимает много месяцев (в одном случае это длилось полтора года) - пациент начинает постепенно поддаваться анализу от постоянного давления на его эмоциональную слабость и ее причины. Между тем аналитик постепенно подыскивает нужные ключи для подрыва защиты от тревожности, которая и представляет собой эмоциональный блок. Наконец пациент поднимает бунт против аналитической угрозы своему защитному психическому сооружению. При этом пробуждается его агрессивность, и вскоре следует первый эмоциональный взрыв (например, негативный перенос) в форме пароксизма ненависти. Если аналитику удастся до этого дойти, то он выиграл состязание. Когда агрессивные импульсы проявляются открыто, эмоциональный блок пробивается и пациент становится доступным для анализа. С этого момента анализ идет обычным образом. Трудность состоит именно в том, чтобы высвободить агрессивность.
То же самое верно для тех случаев, когда нарциссические пациенты, в силу особенностей своего характера, изливают свое сопротивление вербально. Например, они говорят высокопарно, используют терминологию, обычно пользуясь ей в ригидной манере или неправильно. Эта манера речи создает непроницаемую стену; пока она направлена на анализ, на реальный прогресс можно не рассчитывать. В таком случае последовательная интерпретация поведения пациента также провоцирует нарциссическое восстание: пациенту не нравится слушать, почему он говорит напыщенным, высокопарным языком или использует техническую терминологию, чтобы скрыть свой комплекс неполноценности от самого себя, или что он путано говорит, потому что хочет казаться очень умным, - а на самом деле не способен просто сформулировать свои мысли. Таким образом, жесткая почва невротического характера теряет изрядный участок, и мы приближаемся к инфантильному основанию характера и невроза. Можно не говорить, что этого недостаточно для того, чтобы делать мимолетные намеки на природу сопротивления. Чем упорнее сопротивление, тем более последовательно его нужно интерпретировать. Если негативное отношение к анализу, спровоцированное этой последовательной интерпретацией, будет постоянно анализироваться, то вероятность того, что пациент прервет лечение, невелика.
Немедленный результат аналитического ослабления вооружения характера и разрушения нарциссического защитного аппарата проявляется двояко: 1 ) освобождением аффектов от их реактивных образований и маскировки; 2) появлением доступа к центральной области инфантильного конфликта - эдипову комплексу и страху перед кастрацией. В этой процедуре есть преимущество, которое нельзя недооценивать: достигается не только содержание инфантильных переживаний, но - что более существенно - они прямо предоставляются для анализа в специфическом контексте, в котором были ассимилированы, т. е. в той форме, в которой они были сформированы в это. Вновь и вновь мы видим при анализе, что динамическое значение одного и того же элемента вытесненного материала меняется в зависимости от степени, в которой ослаблена защита эго. Во многих случаях блокирование энергии детских переживаний поглощается характером в виде защитных механизмов, так что с помощью простой интерпретации содержания можно добраться до воспоминаний, но не аффектов. В таких случаях может стать роковой ошибкой преждевременная интерпретация инфантильного материала. Вначале должен быть проведен долгий, и не слишком плодотворный, анализ импульсивности характера. Если первыми высвободить аффекты, связанные с защитой характера, то автоматически будет иметь место новый катексис инфантильных инстинктивных переживаний. Интерпретация сопротивлений в рамках анализа характера почти исключает воспоминание без аффектов из-за нарушений невротического баланса, всегда происходящих в самом начале анализа.
Пусть следующий случай послужит примером того, какую важную роль может сыграть внимание или пренебрежение поведением пациента. Компульсивный пациент двенадцать лет ходил на анализ без существенного улучшения; он хорошо знал о своих инфантильных мотивациях, например, о конфликте с отцом. Во время анализа он разговаривал странным монотонным голосом и постоянно заламывал себе руки. Я спросил, подвергалось ли когда-нибудь анализу это его поведение. Оказалось, что не подвергалось. Вначале я не понял этот случай. Но однажды меня поразило, что он разговаривает, словно молится. Я сообщил ему о своем наблюдении, после чего он сказал мне, что в детстве отец заставлял его ходить на молитвенные собрания, что ему очень не нравилось. Он молился, но через силу. Таким же образом он разговаривал с аналитиками все двенадцать лет. Выяснение этой, казалось бы, несущественной детали его поведения продвинуло анализ и открыло дорогу к более глубоко скрытым аффектам.
В других случаях характер формируется как жесткая защитная стена против переживаний инфантильных страхов и в таком виде и существует, несмотря на вытекающую из этого потерю многих «радостей жизни». Если пациент с таким характером приходит на аналитическое лечение из-за того или иного симптома, эта защитная стена продолжает служить сопротивлением характера и во время анализа; вскоре становится ясно, что ничего нельзя сделать, пока не разрушено сопротивление характера, которое скрывает и поглощает инфантильную тревожность. Это, к примеру, относится к морально нечистоплотным и маниакальным, нарциссически-садистским характерам. В таких случаях аналитик часто сталкивается с трудным вопросом, оправдывает ли наличие симптома применение радикального анализа характера. Пусть на этот счет не останется сомнений: когда анализ характера разрушает защиту, создается временное состояние, примерно соответствующее разрушению эго. В некоторых крайних случаях такое разрушение действительно необходимо для последующего развития новой структуры эго, ориентированной на реальность. (Мы должны заметить, однако, что такое разрушение рано или поздно произошло бы и само по себе - формирование симптома является этим сигналом.)
В связи с этим нельзя игнорировать то, что анализ характера всегда провоцирует сильные эмоции, что часто создает опасные ситуации. Поэтому аналитик всегда должен мастерски владеть техникой анализа. Некоторые аналитики могут по этой причине отказаться от процедуры анализа характера. Но в таком случае аналитическое лечение большого количества пациентов обречено на провал. Существуют неврозы, добраться до которых с помощью мягких методов - попросту невозможно. Методы, используемые в технике анализа характера, постоянное давление на сопротивление характера и последовательная интерпретация его форм и мотивов столь же действенны, сколь и неприятны пациенту. Поэтому подготовка пациента к анализу характера является обязательным аналитическим принципом. Желательно с самого начала рассказать пациенту о всех предстоящих ему во время лечения сложностях и неприятностях.
Об оптимальных условиях для аналитической редукции от текущей ситуации к инфантильной
Поскольку последовательная интерпретация поведения пациента спонтанно открывает доступ к инфантильным источникам невроза, возникает новый вопрос: есть ли критерии, позволяющие определить, когда современный образ поведения будет редуцирован до своего инфантильного прототипа? Действительно, одна из основных задач анализа состоит именно в этой редукции. В таком контексте, однако, этот рецепт неприменим для повседневной практики. Произойдет ли эта редукция немедленно, при появлении первых признаков подходящего инфантильного материала, или существуют факторы, говорящие о том, что лучше дождаться определенного момента? Для начала не будем забывать, что цель редукции - устранение сопротивления и амнезии - в некоторых случаях не выявляется непосредственно. Нам известно это из опыта. Или пациент не проходит через интеллектуальное осознание, или сопротивляется попытке редукции. Это объясняется тем, что, как и в случае осознания бессознательной мысли, топографический процесс конверсии достигает кульминации лишь в сочетании с динамическим аффектным процессом осознания. Для этого необходимы два условия:
1) основное сопротивление пациента должно быть ослаблено;
2) катексис осознаваемой или определенным образом связанной мысли должен достичь минимального уровня напряженности.
Но, как нам известно, либидозно-нагруженные аффекты вытесненных мыслей обычно переплетаются с характером или острыми конфликтами переноса. Содержание сопротивления должно быть аналитически использовано в интерпретации. Если, иными словами, и топографический, и динамический аспекты учтены при проведении интерпретации, то на нас налагается следующее ограничение: сопротивление не должно быть в корне пресечено. Напротив, оно должно достичь полной зрелости в разгар ситуации переноса. В случае вялости характера, которая становится хронической, трудности не могут быть распознаны никаким другим способом. К фрейдовскому правилу о том, что пациент должен быть проведен от действия до воспоминания, от настоящего времени до раннего детства, надо добавить, что до этого следует достичь новой реальности в современной ситуации переноса. Это похоже на лечение хронических воспалений: вначале они обостряются с помощью раздражения - но это всегда необходимо для успешного лечения. На продвинутых стадиях анализа, когда аналитик уверен в сотрудничестве пациента, «терапия раздражения», по выражению Ференци, больше не нужна. Причем, когда аналитик полностью овладевает ситуацией переноса, он не опасается нагрузок, являющихся неотъемлемой частью сильных сопротивлений переносу. Итак, к сопротивлению, вне зависимости от теоретических познаний на сей счет, часто относятся как к чему-то крайне нежелательному, разрушительному. Это же является и причиной тенденции «обманывать» сопротивление - вместо того чтобы дать ему развиться и лишь затем атаковать его. При этом забывают, что сам невроз содержится в сопротивлении и что, разрушая сопротивление, мы разрушаем и часть невроза.
Дать сопротивлению развиться необходимо и по другой причине. Поскольку структура любого сопротивления сложна, все ее составные части и значимое содержание можно понять лишь с течением времени; и чем тщательнее будет разобрана ситуация сопротивления, тем успешней будет интерпретация, не говоря уже о вышеупомянутом динамическом факторе. Двойная природа сопротивления, его текущие и исторические мотивы требуют, чтобы содержащиеся в нем формы защиты эго были осознаны в первую очередь. Только когда прояснится текущее значение сопротивления, лишь после этого, опираясь на полученный материал, можно начинать интерпретацию инфантильного источника сопротивления. Это верно для тех пациентов, которые уже изложили инфантильный материал, необходимый для интерпретации последующих сопротивлений. В других случаях (возможно, в большинстве из них) необходимо дать сопротивлению созреть, чтобы получить инфантильный материал в достаточном количестве. Итак, техника в отношении сопротивлений имеет два аспекта:
1) понимание сопротивления из текущей ситуации через интерпретацию ее текущего значения;
2) устранение сопротивления через связь текущего материала с выявленным инфантильным материалом.
В этом случае легко избежать ухода пациента как в текущую, так и в инфантильную ситуацию, так как и той и другой в интерпретации уделяется достаточное внимание.
Таким образом, сопротивление, являясь терапевтическим препятствием, становится мощнейшим средством анализа.
Анализ характера в случае обильного потока информации
В случае, когда пациент препятствует воспоминаниям с самого начала, анализ характера в описанном выше виде однозначно является единственно возможным аналитическим методом лечения. Но как быть с теми пациентами, чьи характеры с самого начала допускают припоминание? Перед нами стоят два вопроса. Необходим ли анализ характера в вышеописанном виде для таких случаев? Если да, то как его проводить? На первый вопрос следовало бы ответить отрицательно, если бы существовали пациенты без сопротивления характера. Однако таких пациентов не бывает, поскольку нарциссический защитный механизм рано или поздно становится сопротивлением характера, отличаясь только силой и глубиной, поэтому фундаментального различия не существует. Существует лишь частное различие: у пациентов, чьи характеры с самого начала допускают припоминание, механизм нарциссической защиты лежит целиком на поверхности и немедленно проявляется как сопротивление; тогда как у других пациентов защитные и оборонительные механизмы глубже погружены в личность и не так очевидны, как в первом случае. Но именно такие пациенты и опасны. С первыми сразу все понятно. Во втором же случае аналитику долгое время кажется, что все происходит самым лучшим образом, потому что пациент все воспринимает с готовностью, более того, видны улучшения, есть быстрые реакции на интерпретации. Именно с такими пациентами аналитика ждут самые большие разочарования. Анализ продвигается, но конца ему не видно, аналитик уже использовал все интерпретации, знает первичную сцену, уже полностью осознан младенческий конфликт - а анализ буксует на месте, застряв в однообразных повторениях старого материала; лечение не приносит эффекта. Еще хуже, когда успех переноса заставляет аналитика думать, что пациент выздоровел, а через некоторое время у пациента происходит рецидив.
Опыт многочисленных неудач привел меня к убеждению, что было упущено нечто очень важное. И это нечто не относилось к содержанию, потому что проведение анализа этих случаев было весьма и весьма неплохим. Я имею в виду неизвестное, нераспознанное, скрытое сопротивление, которое и привело к краху все терапевтические усилия. Тщательное изучение показало, что эти скрытые сопротивления следует искать именно в послушании и понятливости пациента, в его слабом сопротивлении анализу. Как выяснилось в сравнении с другими, успешными случаями, здесь анализ проходил устойчиво, даже быстро, без яростных аффективных вспышек, более того - что было непонятно до самого конца, - проходил почти всегда в позитивном переносе. Очень редко возникали, или не возникали вообще, резкие вспышки негативных эмоций, направленные на аналитика. Хотя импульсы ненависти и анализировались, они не возникали в переносе или вспоминались без аффектов. Нарциссическая аффектная слабость или пассивно-женственные характеры типичны для этих случаев. Первый тип характеризуется прохладным, уравновешенным позитивным переносом; второй - экспансивным.
Приходится признать, что в этих случаях характер диктовал сопротивление в скрытой форме на протяжении всего анализа. Очень часто такие случаи считаются неизлечимыми или весьма и весьма трудными - в прошлом я тоже находил в своей практике много свидетельств для такой оценки. Но когда я разобрался со скрытыми сопротивлениями в них, такие случаи стали относиться к самым успешным.
С точки зрения анализа характера, вводная фаза таких случаев отличается от других случаев тем, что поток коммуникации не затруднен и к анализу сопротивления характера не приступают до тех пор, пока в потоке материала и самом поведении явственно не проявится сопротивление. Давайте приведем один типичный случай пассивно-женственного характера, чтобы проиллюстрировать это и показать, как обнаруживается сам по себе доступ к глубоко вытесненным инфантильным конфликтам. Более того, по мере приближения к продвинутой стадии анализа, мы хотим продемонстрировать, как раскрывается невроз по ходу развития сопротивления переносу.
СЛУЧАЙ ПАССИВНО-ЖЕНСТВЕННОГО ХАРАКТЕРА
Анамнез
Двадцатичетырехлетний банковский служащий обратился к аналитику по поводу приступов тревоги, начавшихся после того, как он посетил выставку гигиенических средств. До этого случая он страдал от острых ипохондрических страхов. Так, например, он считал, что у него наследственная болезнь, что у него будет психическое расстройство, что он умрет в психбольнице. Он мог предложить много рациональных причин для объяснения этих страхов: его отец переболел сифилисом и гонореей за десять лет до женитьбы. Один из братьев его отца был очень нервным и страдал бессонницей. Наследственность со стороны матери у пациента была еще хуже: дед со стороны матери покончил с собой, как и один из братьев матери. Одна из сестер его бабушки по материнской линии была «психически ненормальной» (видимо, меланхолическая депрессия). Мать пациента была нервной, тревожной женщиной.
Этот двойной «наследственный порок» (сифилис со стороны отца, самоубийства и психозы со стороны матери) делал случай весьма интересным: психоанализ не отрицает врожденной этиологии невроза, но считает ее одной из многих причин и поэтому противопоставляет себя ортодоксальной психиатрии. Мы увидим, что идея о наследственности пациента также имеет иррациональную основу. Невзирая на серьезные препятствия, пациент вылечился.
Данный отчет относится только к первым семи месяцам лечения, в течение которых проводилось развертывание, выявление и анализ сопротивлений характера. Последующие семь месяцев описываются только вкратце, поскольку с точки зрения анализа сопротивлений и характера эта часть малоинтересна. Для нас главную роль играет описание начальной стадии лечения, последовавший курс анализа сопротивлений и то, каким образом был получен доступ к раннему младенческому материалу. Учитывая сложность описания анализа и чтобы облегчить понимание, мы исключим из описания анализа второстепенные и повторяющиеся элементы. Мы обратим внимание исключительно на сопротивления и их проработку. Мы опишем лишь костяк анализа и попытаемся раскрыть его основные стадии и взаимосвязь между ними. В действительности анализ был намного сложней, чем это может показаться из чтения отчета о нем. Со временем, однако, проявление одного симптома добавлялось к другому и стали прорисовываться контуры определенных событий; именно эти контуры мы и попытаемся здесь описать.
Приступ страха у пациента сопровождался сердцебиениями и абулией. Даже в промежутке между приступами он не был полностью свободен от чувства беспокойства. Зачастую приступы страха начинались внезапно, но они также часто были спровоцированы действиями пациента - например, если он читал о психических заболеваниях или самоубийстве в газете. Его работоспособность стала заметно ухудшаться, и он боялся, что из-за этого может лишиться работы.
В его сексуальной жизни появились серьезные нарушения. Незадолго до посещения выставки он пытался вступить в половую связь с проституткой, но потерпел неудачу. Это не очень его расстроило - во всяком случае, по его словам. Его сексуальные потребности были не очень высоки. Видимо, воздержание не создавало для него проблем. Несколько годами ранее он совершил половой акт, закончившийся преждевременным семяизвержением и не доставивший ему никакого удовольствия.
На вопрос, не испытывал ли он приступов страха раньше, пациент ответил, что даже ребенком он был очень боязливым и, особенно в пубертатном периоде, боялся всемирных катастроф. Он очень боялся наступления конца света из-за столкновения с кометой, и был изумлен, что родители говорят об этом так спокойно. Этот страх перед катастрофами медленно сошел на нет, но позже сменился мыслью о наследственном пороке. Он страдал от сильных приступов страха с самого детства. Позже, впрочем, эти приступы стали более редкими.
Кроме ипохондрической мысли о наследственном пороке, приступов страха и сексуальной слабости, других невротических симптомов не наблюдалось. В начале лечения пациент проявил понимание смысла приступов страха, от которых страдал больше всего. Мысль о наследственности была слишком рационализирована, а половая слабость не настолько его беспокоила, чтобы он воспринял ее как болезнь. С точки зрения симптомов, это можно считать ипохондрической формой истерической тревожности в хронической форме с особенно ярко выраженным невротическим ядром.
Диагноз «истерический характер с ипохондрической формой истерической тревожности» был основан на анализе его фиксаций. С феноменологической точки зрения, он относился к пассивно-женственному типу характера: его поведение всегда было избыточно дружественным и скромным; он всегда извинялся по пустякам. Приходя и уходя, он несколько раз глубоко кланялся. Кроме того, он вел себя неловко, застенчиво и церемонно. Если, например, я спрашивал его, не будет ли он возражать, если я перенесу время его сеанса, он не просто соглашался, но уверял, что это вполне приемлемо для него. что он всегда к моим услугам и т. д. Если он хотел что-то спросить, он трогал аналитика за руку. Однажды, когда ему намекнули, что он, возможно, не доверяет аналитику, он вернулся в полном расстройстве. Он сказал, что мысль о том, что его аналитик подозревает его в недоверии, для него невыносима; он несколько раз попросил прощения за то, что сказал нечто такое, что позволило кому-то сделать такое предположение.
Развитие и анализ сопротивлений характера
Анализ, отмеченный сопротивлениями, которые происходили из его характера, развивался следующим образом.
Когда я ознакомил его с основным правилом, он начал, бегло и почти не останавливаясь для поиска слов, рассказывать о своей семье и наследственном пороке. Постепенно он перешел к рассказу о своих отношениях с родителями. Он заявил, что любит их одинаково, однако добавил, что очень уважал отца. Он описал отца как очень энергичного, умного человека. Его отец неоднократно предостерегал его от мастурбации и внебрачных связей. Отец рассказывал ему о своем печальном опыте в этом отношении, о том, что переболел сифилисом и гонореей, о своих плохо закончившихся отношениях с женщинами. Все это было рассказано из лучших побуждений, в надежде оградить сына от подобного опыта. Отец никогда не бил его для того, чтобы навязать свою волю. Он всегда использовал более мягкий подход: «Я не заставляю тебя, я просто советую тебе…» Можно и не упоминать, что это говорилось весьма энергично. Пациент описывал свои отношения с отцом как необыкновенно хорошие: он был предан отцу; во всем мире у него не было лучшего друга.
Он не слишком долго говорил на эту тему. Несколько сеансов почти полностью были посвящены его рассказам о матери. Она всегда относилась к нему с любовью и заботой о его благополучии. Он тоже любил ее. С другой стороны, он позволял ей обслуживать его. Она подавала ему одежду, приносила завтрак в постель, сидела у кровати, пока он не заснет (даже в то время, когда проводился анализ), причесывала его; одним словом, он был избалованным маменькиным сынком.
Он быстро прогрессировал в разговорах о своих отношениях с матерью и через шесть месяцев был на грани осознания желания коитуса. За исключением этого, он полностью осознал отношения привязанности к матери (до определенной степени он понимал это и до анализа): он любил швырять ее на свою кровать, чему она подчинялась «со вспыхнувшими глазами и горящими щеками». Когда она приходила в ночной рубашке пожелать ему спокойной ночи, он порывисто обнимал ее. Хотя он всегда старался подчеркнуть сексуальное волнение своей матери - пытаясь, несомненно, как можно меньше проявить свои собственные стремления, - он несколько раз мимоходом упомянул, что чувствовал чисто сексуальное возбуждение.
Мои крайне осторожные попытки разъяснить ему действительный смысл этих действий встретили немедленное и бурное сопротивление. Он сказал, что может уверить меня, что отреагировал бы таким же образом на других женщин. Я предпринял эту попытку без намерения интерпретировать инцестуальные фантазии, а просто для того, чтобы убедиться, прав ли я, предполагая, что его упрямое продвижение в сторону исторически важной инцестуальной любви является ловкой маскировкой другого материала, имеющего большее текущее значение. Материал об отношениях пациента с матерью был в высшей мере недвусмысленным; было действительно похоже, что он был на грани понимания истинной ситуации. Поэтому, в принципе, не было причины не делать интерпретацию. Но крайнее несоответствие между содержанием коммуникаций, содержанием сновидений и крайне дружественным отношением ко мне предостерегало меня от интерпретаций.
Итак, мое внимание все больше обращалось на его поведение и материал сновидений. Во время самих сеансов он с энтузиазмом относился к анализу и аналитику; вне сеансов он серьезно беспокоился о своем будущем и угрюмо размышлял о своем наследственном пороке.
Материал сновидений имел двоякую природу; частично он был связан с его инцестуальными фантазиями. Что пациент не выражал в течение дня, он выдавал в выраженном содержании сновидений. Так, во сне он шел за матерью с бумажным ножом или полз через дыру, напротив которой стояла мать. С другой стороны, во снах часто звучала мрачная история убийства, с наследственной идеей, преступление, которое кто-то совершил, чьи-то издевательские замечания или выражение недоверия.
В первые шесть недель я имел в своем распоряжении следующий аналитический материал: рассказы пациента об отношениях с матерью; его текущие приступы страха и мысль о наследственном пороке; его избыточно дружественное, покорное поведение; его сновидения - связанные с инцестуальными фантазиями, а также с убийством и недоверием; различные ярко выраженные показатели положительного материнского переноса.
Выбирая между интерпретацией полностью понятного инцестуального материала и давлением на его проявившееся недоверие, я выбрал второе. Ведь здесь имело место латентное сопротивление, в течение недель остававшееся скрытым. И именно поэтому пациент выдавал так много материала и был недостаточно сдержанным. Как станет видно впоследствии, это и было первым главным сопротивлением переносу, особая природа которого определялась характером пациента. Он производил обманчивое впечатление:
1 ) выдавая терапевтически ненужный материал о своих переживаниях;
2) благодаря исключительно дружественному поведению;
3) благодаря частым и понятным сновидениям;
4) благодаря притворному доверию к аналитику.
Его отношение к аналитику было услужливым; так же он относился к своему отцу в течение всей жизни; и по той же причине - он его боялся. Если бы у меня не было раньше подобных случаев, я бы не смог понять, что такое поведение - опасное, сильное сопротивление; я бы не смог устранить его, потому что не смог бы понять его значение и структуру. Однако на основе прежнего опыта я знал, что такие пациенты неспособны на выраженное сопротивление в течение месяцев, а то и лет, и они не реагируют терапевтически на интерпретации, для которых они предоставляют аналитику ясный материал. Следовательно, в таких случаях не нужно дожидаться, когда установится сопротивление переносу, - на самом деле, оно уже полностью развито с самого начала. Сопротивление маскируется в форме, соответствующей характеру пациента.
Задумаемся также, действительно ли предоставленный пациентом гетеросексуальный инцестуальный материал представляет собой материал, пробившийся из глубин бессознательного. Ответ на этот вопрос будет отрицательным. Если рассматривать текущую функцию предоставляемого материала, то выяснится, что часто эго временно берет глубоко вытесненные импульсы, без какого-либо изменения факта их вытеснения, для отражения другого содержания. Этот весьма странный факт трудно понять с точки зрения глубинной психологии. Интерпретировать такой материал - бесспорная ошибка. Такая интерпретация не только бесплодна, но и мешает созреванию и будущему использованию вытесненного содержания. Теоретически можно сказать, что психическое содержание может появиться в системе сознания только при одном из двух крайне различных условий: как порождение естественных, особенно либидозных аффектов, относящихся к ним; или из-за внешних, несвязанных интересов. В первом случае внешнее давление блокированного возбуждения выдавливает содержание в сознательное; во втором случае содержание поднимается на поверхность для целей защиты. Иллюстрацией этому могут быть свободно текущие выражения любви в сравнении с теми, что предназначены для маскировки подавленной ненависти.
Сопротивление должно быть блокировано - задача, которая в этом случае, конечно же, гораздо сложнее, чем при прямом проявлении сопротивления. Хотя значение сопротивления не может быть установлено из коммуникаций пациента, но его можно установить из его поведения и - на первый взгляд незначительных - деталей его сновидений.
Первая интерпретация сопротивления была сделана уже на пятый день анализа в связи со следующим сном: «Мой почерк послали к графологу для оценки. Ответ: это человек из приюта для умалишенных. Глубокое отчаяние моей матери. Я хочу покончить с жизнью. Я просыпаюсь».
Он думает о профессоре Фрейде в связи с графологом; профессор говорил ему, добавляет пациент, что такая болезнь, как у него, «с совершенной уверенностью» излечивается с помощью анализа. Я обратил его внимание на противоречие: если во сне он думал о приюте для умалишенных и боялся этого, то он наверняка считает, что анализ ему не поможет. Он отказался признать это, утверждая, что полностью уверен в эффективности анализа.
До конца второго месяца у него было много сновидений, хотя лишь немногие годились для интерпретации; и продолжал говорить о матери. Я позволил ему говорить, не прерывая и не побуждая его, и следил за любыми проявлениями недоверия. После первой интерпретации сопротивления он затаился и стал еще лучше скрывать свое тайное недоверие, но наконец рассказал мне о таком сновидении:
«Произошло преступление, возможно - убийство. Я случайно оказался вовлечен в него. Страх, что меня поймают и накажут. Присутствует один из моих коллег, храбростью и решимостью которого я восторгаюсь. Я чувствую его превосходство».
Я выделил только страх перед поимкой и отнес его к аналитической ситуации, категорически сказав ему, что все его поведение говорит о том, что он что-то скрывает. Следующей же ночью он видел длинный сон, подтверждающий мои слова:
«Я узнал, что есть план совершить преступление в нашей квартире. Ночь, я стою на темной лестнице. Я знаю, что мой отец в квартире. Я хочу прийти к нему на помощь, но боюсь попасть в руки к врагам. Мне приходит в голову мысль известить полицию. У меня есть бумажный свиток с подробным описанием преступного замысла. Необходима скрытность, иначе главарь банды, заславший много шпионов, сорвет мое предприятие. Надев широкую накидку и фальшивую бороду, я выхожу из дому походкой старика. Вожак врагов останавливает меня. Он велит одному из своих подручных обыскать меня. Подручный замечает бумажный свиток. Я чувствую, что если он прочитает то, что там написано, то все пропало. Я говорю ему с невинным выражением, что это несущественные записи. Он говорит, что все равно должен их просмотреть. Это момент страшного напряжения; затем, в отчаянии, я ищу оружие. Я нахожу в кармане револьвер и нажимаю на курок. Человек исчезает, и я внезапно чувствую себя очень сильным. Главарь банды превращается в женщину. Меня охватывает желание к этой женщине: я хватаю ее, поднимаю и вношу в дом. Меня наполняет приятное чувство, я просыпаюсь».
Инцестуальный мотив появляется в конце сна, но в его начале заключены безошибочные свидетельства притворства в отношении анализа. Я выделяю только этот элемент, подразумевая, что столь самоотверженный пациент вначале должен бы отбросить свое обманное поведение по отношению к анализу, прежде чем получить более глубинные интерпретации. Но на этот раз я делаю еще один шаг в интерпретации его сопротивления. Я говорю ему, что он не просто не доверяет анализу, но скрывает прямо противоположное. Пациент приходит в крайне возбужденное состояние и за шесть сеансов производит три истерических действия:
1. Он взвивается, машет руками и ногами во все стороны и визжит: «Оставьте меня в покое, вы слышите, отойдите от меня, я вас убью, я сотру вас в порошок!»
2. Он хватает себя за горло, скулит и издает дребезжащий крик: «О, оставьте меня в покое, пожалуйста, оставьте меня в покое, я больше ничего не хочу!»
3. Он ведет себя не как человек, на которого напали, а как изнасилованная девушка: «Оставьте меня, оставьте меня». Это произносится не перехваченным голосом; и если при предыдущих действиях он скручивался, то теперь он раскидывает ноги в стороны.
В эти шесть дней поток его ассоциаций еле двигается, он определенно находится в состоянии выраженного сопротивления. Он постоянно говорит о наследственном пороке, временами он случайно впадает в странное состояние, в котором он вновь проигрывает вышеописанные сцены. Странно то, что заканчивая их, он продолжает разговор спокойным голосом, словно ничего и не происходило. Он просто замечает: «Со мной здесь происходят странные вещи, доктор».
Я уже объяснил ему, не вдаваясь в подробности, что он, очевидно, изображал для меня что-то такое, что некогда мог пережить или, по меньшей мере, придумать. Он очевидно радуется такой интерпретации и теперь «проигрывает» это еще чаще. Нужно отметить, что моя интерпретация сопротивления разбудила важный бессознательный элемент, который теперь проявляет себя в этих действиях. Но ему далеко до аналитического прояснения этих действий; он все еще использует их как часть сопротивления. Ему кажется, что он доставляет мне особое удовольствие частыми их повторениями. Позже я понял, что во время его вечерних приступов страха он вел себя так, как описано во 2 и 3 случаях. Хотя значение этих действий стало понятно и я смог сообщить их ему в связи со снами об убийстве, я продолжал делать упор на анализ сопротивлений его характера, для понимания которого большое значение имели эти его действия.
Я уже мог определить стратификацию содержания сопротивления переносу в его характере:
Первое действие выражает перенос импульсов к убийству по отношению к отцу (глубинный уровень).
Второе действие выражает страх перед отцом из-за импульсов к убийству (средний уровень).
Третье действие представляет скрытый грубо сексуальный контекст его женственного поведения - идентификацию с изнасилованной женщиной, и в то же время пассивно-женственное отражение импульсов к убийству (верхний уровень).
Итак, он сам капитулирует, чтобы избежать наказания со стороны отца. Но даже действия, относящиеся к верхнему уровню, еще не могут быть интерпретированы. Пациент может принять любую интерпретацию для проформы («чтобы доставить удовольствие»), но это не даст терапевтического эффекта. Ведь между бессознательным материалом, который он предоставляет, и возможностью глубокого понимания лежит препятствующий фактор перенесенного фемининного отражения подобным образом перенесенного страха передо мной; и этот страх, в свою очередь, отражает импульсы ненависти и недоверия, которые были перенесены от отца. Короче говоря, страх, ненависть и недоверие скрывались за его покорным, доверчивым поведением, как за стеной, о которую могла разбиться на части любая интерпретация симптома.
Так что я продолжал ограничивать себя интерпретациями целей его бессознательных обманов. Я говорил ему, что он теперь играет так часто, потому что пытается склонить меня на свою сторону; я добавил, что эти действия действительно очень важны. Но мы не можем приблизиться к их пониманию, пока он не понимает значения своего текущего поведения. Его противостояние интерпретации сопротивления ослабело, но он все еще не соглашался со мной.
Следующей ночью он впервые увидел сон, отразивший его недоверие к анализу:
«Недовольный провалом анализа, я обратился к профессору Фрейду. Как лекарство от моей болезни он дал мне длинный прут. Я ощутил удовлетворенность».
При анализе этого фрагмента сновидения он впервые признал, что испытывал недоверие к словам Фрейда, а затем был неприятно удивлен, что ему порекомендовали такого молодого аналитика. Меня поразили два момента: во-первых, это сообщение о недоверии было сделано как услуга мне; во-вторых, он о чем-то умалчивал. Я привлек его внимание к обоим пунктам. Некоторое время спустя я узнал, что он обманул меня в отношении гонорара.
Поскольку его сопротивление характера, обманчивое послушание и покорность постоянно действовали, то автоматически появилось все больше материала по всем периодам жизни, материала о его детских отношениях с матерью и отношениях с молодыми людьми, о его детских страхах, о том, как в детстве он любил болеть, и т. д. Этот материал интерпретировался только в связи с сопротивлением его характера.
Он стал все чаще видеть сны, связанные с его недоверием и вытесненным саркастическим отношением. Среди прочих, через несколько недель он увидел такой сон:
«На реплику моего отца, что он не видит снов, я ответил, что это определенно не так, что он явно забывает свои сны, которые в большой мере являются запретными мечтами. Он насмешливо рассмеялся. Я взволнованно сказал, что существует теория самого профессора Фрейда, но тут же почувствовал себя неловко».
Я объяснил, что отец насмешливо рассмеялся именно потому, что он боялся этого, и я доказал свое утверждение, относящееся к неуверенности, которую он почувствовал во сне. Я интерпретировал ее как знак нечистой совести.
Он согласился с этой интерпретацией, и в течение следующих десяти дней обсуждался вопрос гонорара. Оказалось, что в предварительной беседе до начала анализа он сознательно лгал мне, поскольку сам, без моего вопроса, назвал меньшую сумму, чем имел в своем распоряжении. Он сделал это, по его словам, «чтобы обезопасить себя», поскольку сомневался в моей честности. Я, по своему обыкновению, назвал ему свой обычный гонорар и минимальную сумму и согласился работать с ним за то, что он предложил. Однако он был в состоянии заплатить больше: не только потому, что имел большие сбережения и более высокий доход, чем сказал мне, но и потому, что отец оплачивал ему половину расходов на анализ.
Связывание анализа текущего материала с инфантильным материалом
При обсуждении денежных вопросов, которые обычно поднимались в связи с сопротивлением его характера (т. е. скрытым страхом и скрытым недоверием), он однажды допустил обмолвку. Он сказал: «Я хочу, чтобы мои сбережения в банке стали большими!», вместо того чтобы сказать, что хочет, чтобы они возрастали. Так он выдал взаимосвязь денег и фаллоса и взаимосвязь страха потери денег с фаллическим страхом. Я не указал ему на это и не стал анализировать эту обмолвку, поскольку не хотел так рано начинать интерпретацию страха кастрации. Я только лишь сделал несколько замечаний в том смысле, что его бережливость, должно быть, связана со страхом перед катастрофами, поскольку он, очевидно, чувствует себя в большей безопасности, имея много денег. Он показал хорошее понимание этого объяснения и выдал подтверждающие ассоциации из детства: он стал копить деньги в очень раннем возрасте, и он никогда не забудет, как однажды отец взял все его сбережения и истратил их, не спросив у него разрешения. Впервые он спонтанно выразил неодобрение действиям отца; на сознательном уровне его неодобрение относилось к деньгам, но бессознательно, конечно, оно относилось к страху перед кастрацией. В связи с этим я также объяснил, что его отец поступил не самым лучшим образом. Пациент признал, что сам часто думал об этом, но не осмелился сопротивляться воле отца, который, как предположил пациент, думал только об интересах сына. Я все еще не говорил пациенту, что движущей силой его послушания был страх перед отцом.
С этого времени анализ сопротивления переносу пошел рука об руку с анализом отношения скрытого сопротивления отцу. Каждый элемент ситуации переноса был отнесен к отцу и понят пациентом, производя в результате большое количество нового материала об истинном отношении пациента к отцу. Наверняка весь выдаваемый им материал все еще серьезно цензурировался и был непригоден для глубокой интерпретации, но анализ детства был начат своевременно. Он больше не производил материал ради того, чтобы избежать обсуждения других вопросов; он был глубоко потрясен, в нем стала расти убежденность в том, что его отношение к отцу было не таким, как он думал, и что оно оказывало вредное воздействие на его развитие.
Когда он приближался к фантазиям на тему убийства, его страх становился сильней. Его сновидения стали реже и короче, но более сжатыми, и имели более тесную связь с аналитической ситуацией. В большей степени тот материал, который ранее выдвигался вперед, теперь уходил на задний план. То, что появлялось из других психических слоев, имело тесную связь с отцовским комплексом. В течение следующих шести недель впервые появились незамаскированные сновидения о кастрации, несмотря на то. что я не делал интерпретаций или предположений в этом отношении:
1. Я лежу в кровати, внезапно я просыпаюсь и вижу. что на мне сидит мои бывший школьный наставник, мистер Л. Я беру над ним верх и валю его под себя, но он высвобождает одну руку и хватает меня за пенис.
2. Мой старший брат вскарабкивается в окно и залезает в нашу квартиру. Он велит принести ему меч, потому что он хочет убить меня. Я ударяю его мечом и убиваю.
Итак, мы видим, что центральный отцовский конфликт проявляется все ярче, но не благодаря направленным усилиям с моей стороны, а как результат правильного анализа сопротивлений.
Этой фазе свойственны повторения и застой, а также громкие выражения неверия в анализ. Теперь сопротивление связывается с вопросом оплаты: он убежден в моей алчности. Сомнения и недоверия всегда появляются, когда он приближается к своей антипатии к отцу, комплексу кастрации и фантазиям об убийстве. Правда, сопротивления иногда маскировались за женственной преданностью, но вскрыть их уже не представляло труда.
После моего пятинедельного отпуска мы продолжили анализ. Поскольку родители пациента путешествовали, а он боялся оставаться один, во время перерыва в анализе он жил у друга. Его приступы страха не ослабели; напротив, после моего отъезда они усилились. В связи с этим он сказал мне, что в детстве он всегда боялся, когда его мать уходила; он хотел, чтобы она всегда была с ним, и сердился на отца, когда тот вел ее в театр или на концерт.
Сравнивая ситуацию во время перерыва с ситуацией месяцем раньше, пациент сказал, что со мной он чувствует себя хорошо и безопасно. Это показывает, что материнский перенос присутствовал с самого начала, вместе с реактивным пассивно-женственным отношением. Он сам сделал вывод, что чувствует себя в безопасности со мной, как чувствовал себя с матерью. Я не стал развивать эту тему, поскольку его реактивно-фемининный перенос из-за перерыва стал таким же сильным, как и раньше. Он стал разговаривать в кроткой и покорной манере, как в начале анализа, и его рассказы опять сосредоточились на отношениях с матерью.
На третий или четвертый день продолжения анализа он видел сны, содержащие инцестуальные желания, инфантильное отношение к матери и мрачные фантазии. В связи с этими сновидениями пациент вспомнил свой опыт, связанный с пребыванием с матерью в ванной. Она мыла его до двенадцатилетнего возраста, и он никогда не понимал, почему одноклассники дразнят его за это. Потом он вспомнил свой детский страх перед преступниками, которые могут пробраться в его квартиру и убить его. Итак, анализ уже добрался до поверхности инфантильной истерической тревожности, без интерпретаций или намеков на эти темы. Я избегал глубокого анализа этих сновидений, поскольку его последующее поведение было вновь отмечено тенденциями к уклончивости.
На следующую ночь сновидения были еще более определенными:
1. Я иду пешком через знакомый лес с намерением освежить свои детские впечатления. Внезапно я захожу в такое место, выйти из которого можно только через замок. Привратник, женщина, открывает ворота и объясняет, что в это время посещать замок нельзя. Я отвечаю, что и не стремлюсь к этому, мне нужно просто пройти через него, чтобы попасть на открытую местность. Появляется владелица замка, пожилая дама, которая ищет моего расположения, заигрывая со мной. Я хочу уйти, но внезапно замечаю, что я забыл свой ключ, которым я открываю чемодан. Я испытываю неприятное чувство, которое быстро проходит, потому что чемодан открыт, а ключ мне отдают обратно.
2. Меня зовет мать, она живет этажом выше. Я хватаю газету, складываю ее в форму пениса и иду к матери.
3. Я в большом зале вместе с кузиной и ее матерью. На моей кузине, вызывающей во мне чувство восхищения, надета лишь сорочка. На мне - тоже. Я обнимаю ее. Меня поражает, что внезапно я стал гораздо меньше ее и мой пенис достает лишь до ее бедра. У меня происходит непроизвольная эякуляция, и я чувствую стыд, опасаясь, что это оставит заметное пятно на моей сорочке.
В кузине он сам распознал свою мать. Что касается обнаженности, то он вспомнил, что при своих попытках сексуальных отношений никогда не раздевался, испытывая в этом отношении неопределенный страх.
Итак, вполне ясно проявились инцестуальные фантазии (пп. 2 и 3) и страх перед кастрацией (п. 1). Я не стал делать никаких интерпретаций в отношении его снов, а также не пытался вызвать его на дополнительные сообщения или ассоциации. Я хотел, чтобы эта тема развивалась дальше. На следующую ночь у него были два сновидения, которые вызвали сильный приступ страха. Первое было связано с денежной защитой (перенесенный страх перед кастрацией); второе же впервые обнаружило первичную сцену, которая, в конечном счете, также мотивировала денежную защиту:
1. Я стою напротив забавного стенда на выставке среди густой толпы. Вдруг я замечаю, что человек, стоящий за мной, пытается вытащить кошелек из моего заднего кармана. Я хватаюсь за кошелек и в последний момент предотвращаю кражу.
2. Я еду в последнем вагоне поезда по сельской местности. На изгибе пути я вдруг замечаю, что по той же ветке приближается другой поезд. Катастрофа кажется неизбежной; чтобы спастись, я выпрыгиваю из вагона.
Эти данные показали, что я был прав, не интерпретируя его инцестуальные сны. За ними стояло латентное, но сильное сопротивление. Мы также видим, что сон, связанный с поездом, можно объяснить инфантильным страхом.
В связи с этим сновидением никаких ассоциаций у пациента не появилось, и я выделил лишь ощущение неизбежности катастрофы. Соотнеся воришку из первого сна с собой, я еще раз направил обсуждение на его подавленный страх передо мной и его скрытое недоверие в отношении оплаты, не касаясь, однако, в то же время страха перед катастрофами. Конечно, мы уже знаем, сказал я ему, что деньги для него означают защиту от катастроф и что он боится, что я могу лишить его этой защиты.
Он не согласился с этой мыслью сразу же (впрочем, он казался потрясенным тем, что может представить меня в качестве вора), но и не отверг ее. В течение следующих трех дней он рассказал о сновидениях, в которых уверял меня в своей преданности и доверии. Я олицетворял в них его мать. Появился и новый элемент: его мать как мужчина. У него были повторяющиеся сны, например, на тему «пениса матери». Даже его школьный друг, появлявшийся в некоторых снах, напоминал ему мать.
Однако чистые инцестуальные сны были снами сопротивления, целью которых было скрыть его страх перед женщиной (имеющей пенис).
С этого места в течение примерно шести недель анализ продвигался странными зигзагами: сны и сообщения, связанные с его денежной защитой, чередовались со сновидениями, обнаруживавшими желание по отношению к матери и самые различные варианты страха перед кастрацией. Я всегда начинал с интерпретации денежной защиты (страха перед кастрацией) и, используя это как основу, продолжал углублять анализ младенческой ситуации. Это было достаточно легко, поскольку младенческий материал был всегда тесно связан с ситуацией переноса. Конечно, все его детские страхи и желания не появились в переносе; выявилось только ядро младенческой ситуации. Поскольку я был уверен, что анализ проводится корректно, у меня не было опасений насчет того, что я откладываю интерпретацию глубинного содержания до нужного времени. Напротив, я последовательно работал над его страхом по отношению ко мне, постоянно связывая его со страхом по отношению к отцу.
Я намеревался, устраняя перенесенное сопротивление по отношению к отцу, проникнуть к его детским инцестуальным фантазиям. Таким образом я бы получил их относительно свободными от сопротивления. Поэтому я не старался интерпретировать инцестуальный материал, который изливался из бессознательного.
В начале этой фазы топографическая стратификация сопротивления и материала была следующей:
1. Страх перед кастрацией, проявившийся в стремлении к денежной защите, - на верхнем уровне.
2. Он постоянно пытался бороться с этим с помощью своего фемининного поведения в отношении меня; но сделать это ему было уже не так просто, как в начале анализа.
3. фемининное поведение скрывало садистски-агрессивное отношение к отцу (ко мне) и сопровождалось глубоко аффектированной привязанностью к матери, которая также переносилась на меня.
4. С этим амбивалентным поведением, сконцентрированным на сопротивлении переносу, были связаны инцестуальные стремления, страх перед мастурбацией, стремление к половому акту; все это проявлялось в сновидениях, но не было интерпретировано. Были интерпретированы лишь его желание обмануть и его страх и антипатия к отцу.
На пятый месяц анализа у него было первое сновидение о страхе перед мастурбацией:
«Я в комнате. Молодая женщина с круглым лицом сидит за фортепиано. Я вижу только верхнюю часть ее тела, потому что фортепиано скрывает остальную часть. Я слышу, как вы громко говорите: "Видите, это причина вашего невроза". Я чувствую, что приближаюсь к женщине, и вдруг меня переполняет страх и я громко кричу».
В предыдущий день я сказал ему в отношении сновидений: «Видите, это одна из причин ваших неврозов», имея в виду его инфантильное поведение, стремление быть любимым и пользоваться заботой. Если бы пациент знал истинную причину невроза, он связал бы это «утверждение предыдущего дня» с вытесненным страхом перед мастурбацией. Он проснулся в страхе. Тот факт, что нижняя часть женского тела, виденного во сне, была скрыта, говорит об отвращении к женским гениталиям.
Затем пациент видел сон, в котором огромная змея душила «обнаженную семью»: отца, мать и ребенка. Следующие сны он описал так:
1. Я лежу в постели, рядом со мной на стуле сидите вы и шепотом говорите мне: «Теперь я покажу вам причину вашего невроза». Я кричу от страха и почти теряю сознание. Вы говорите, что будете проводить анализ в ванной комнате. Я с удовольствием принимаю эту идею. Мы открываем дверь в ванную комнату, там темно.
2. Я иду с матерью через лес и вдруг замечаю, что нас преследует грабитель. Я достаю из одежды матери револьвер и беру его себе, чтобы застрелить грабителя, когда он приблизится. Мы идем быстрым шагом и приходим к гостинице. Грабитель идет вслед за нами, и мы взбираемся вверх по ступенькам. Я стреляю в него. Вдруг пуля превращается в банкноту. Мы в безопасности, но мне кажется, что грабитель, которые сидит на лестнице, замышляет дурное. Чтобы задобрить его, я даю ему еще одну банкноту.
Я не стал углубляться в эти сны, и это было правильно: пациент, уже имевший определенные аналитические знания, не стал говорить о том, кто был грабителем. Не стал он приводить и какие-либо ассоциации. Он или не говорил ничего, или взволнованно говорил об «огромных суммах денег», которые ему нужно заплатить, или о том, сможет ли анализ помочь ему.
Не было никаких сомнений, что это сопротивление было направлено против обсуждения инцестуального материала и потому интерпретация не принесла бы никакой пользы. Мне пришлось ждать удобной возможности для того, чтобы проинтерпретировать его денежные страхи.
В первом сне я должен был проводить анализ в ванной комнате. Позже выяснилось, что в ванной он чувствовал себя в безопасности во время мастурбации. Во втором сне я (отец) оказываюсь грабителем (кастратором). Итак, его текущее сопротивление оказалось тесно связанным со старым страхом перед мастурбацией (страх перед кастрацией).
При обсуждении второго сна я сказал ему, что он боится, что я причиню ему вред, что я могу угрожать его жизни. Конечно, бессознательно он боялся отца. После некоторого сопротивления он согласился с этой интерпретацией и в связи с этим сам стал обсуждать свое избыточное дружелюбие. Он определил значение подобострастного отношения к своему начальнику как выражение глубокого страха перед обвинением в чем-либо. Другие люди не знали, что он втайне насмехается над ними. Чем более он преуспевал в объективизации и разоблачении своего характера, тем более свободным и открытым становился (как внешне, так и в анализе). Он уже мог выражать недовольство и стыдился своего прежнего поведения. Ведь он впервые стал чувствовать черты невротического характера как нечто чуждое. Следовательно, можно было говорить о первом успехе анализа: характер был проанализирован.
Когда анализ характера проводится систематично и последовательно, не нужно прилагать особые усилия для выявления относящегося к этому инфантильного материала. Он появится сам по себе, обычно более ясно и более тесно связанным с текущим сопротивлением - в том случае, конечно, если этот процесс не будет затруднен преждевременными интерпретациями детского материала. Чем меньше усилий прилагается к тому, чтобы проникнуть в сферу детских воспоминаний, чем более аккуратно обрабатывается материал текущего сопротивления, тем быстрей появится инфантильный материал.
Это еще раз подтвердилось, когда после интерпретации ему приснилось, что он боится, что ему будет причинен вред. Ему снилось, что он гуляет за птицефермой и видит, как убивают цыпленка. В это время одна женщина легла на землю, а другая женщина несколько раз ударила ее большими вилами. Потом он обнимал одну из женщин: его пенис был очень маленьким, и у него была непроизвольная эякуляция.
Я сделал попытку проанализировать его сновидение. Что касалось птицефермы, то он вспомнил, что ребенком, во время летнего отдыха в деревне, часто видел совокупляющихся животных. В то время мы еще не могли знать, какое значение имеет деталь «лето в деревне». Он идентифицировал первую женщину как свою мать, но не знал, как объяснить случившееся с ней во сне.
Впрочем, он мог рассказать больше о непроизвольной эякуляции. Он вспомнил, что любил ребенком прижиматься к женщинам, пока не происходила непроизвольная эякуляция. Через некоторое время он поведал мне о таком сне:
Я стою на берегу океана. Множество больших белых медведей играют в воде. Вдруг они начинают беспокойно себя вести. Я вижу появившуюся спину гигантской рыбы. Рыба хватает медведя, который наносит ей несколько страшных укусов. Наконец рыба скрывается в воде вместе со смертельно раненным медведем. Но и сама рыба серьезно ранена: из ее жабр текут потоки крови, когда она пытается дышать.
Я привлек его внимание к тому, что в его снах всегда присутствует жестокость. Он отреагировал на это, и несколько сеансов рассказывал мне о своих сексуальных фантазиях, сопровождавших мастурбации, и об актах жестокости, которым он предавался в пубертатном периоде. Я велел ему записать их после анализа. Почти все они относились к «садистскому понятию о половом акте». Вот эти записи:
«(От трех до пяти лет) На летнем курорте я нечаянно видел, как убивали свиней. Я слышал визг животных и видел кровь, текущую из их тел и слабо светившуюся в темноте. Я чувствовал необъяснимое удовольствие.
(От четырех до шести) Мысль об убийстве животных, особенно лошадей, будит во мне чувство глубокого удовлетворения.
(От пяти до одиннадцати) Я очень люблю играть оловянными солдатиками. Я провожу битвы, которые всегда кончаются рукопашной. В них я прижимаю тела солдат друг к другу. Мои солдаты всегда одерживают верх над врагом.
(От шести до двенадцати) Я прижимаю двух муравьев друг к другу так, чтобы они схватились жвалами. Прижатые друг к другу, насекомые вынуждены драться насмерть. Я также устраиваю битвы между двумя колониями муравьев, насыпав сахар в районе между муравейниками. Это выманивает насекомых и заставляет их устраивать настоящие сражения. Мне также доставляет удовольствие закрывать осу и муху в стеклянной банке. Через некоторое время оса бросается на муху и откусывает ей поочередно крылья, лапки и голову.
(От двенадцати до четырнадцати) У меня есть террариум, я люблю наблюдать, как совокупляются самцы и самки. Я люблю наблюдать за этим на птичьем дворе; мне также приятно наблюдать, как сильные петухи отгоняют слабых.
(От восьми до шестнадцати) Я люблю драться с прислугой. В более позднем возрасте я часто поднимал девочек, относил их к кровати и бросал их на нее.
(От пяти до двенадцати) Я люблю играть с игрушечным поездом. Я веду свой поезд по квартире, где туннелями служат коробки, табуретки и т. д. При этом я пытаюсь изобразить звук локомотива, когда он выпускает пар и набирает скорость.
(Пятнадцать лет) Я всегда зритель. Женщина защищается от мужчины, который, во многих случаях, значительно меньше ее. После борьбы, длящейся некоторое время, женщина побеждена. Мужчина грубо сжимает ее груди и бедра. В тот момент, когда женщина перестает сопротивляться, я испытываю оргазм».
Двумя главными аспектами в это время были следующие: (1) он был пристыжен своей трусостью; (2) он помнил свой прошлый садизм. Анализ фантазий и поступков, приведенных выше, длился до конца лечения. Он стал гораздо свободнее при анализе, увереннее и агрессивнее; но его поведение все еще характеризовалось страхом. Его состояния беспокойства не были такими частыми, но все же они возникали.
Здесь мы можем быть уверены, что главной целью продуцирования материала генитального инцеста было скрыть инфантильный садизм, даже если он в то же самое время представлял попытку движения к генитальному катексису. Но его генитальные стремления были наполнены садизмом и нужно было извлечь их из переплетения с садистскими импульсами.
В начале шестого месяца анализа такая возможность представилась. Это было связано со следующими снами:
1. Я лежу на диване в открытом поле. Одна из девушек, которую я знаю, подходит ко мне и ложится на диван. Я ложусь на нее сверху и пытаюсь совокупляться. У меня возникает эрекция, но я замечаю, что мой пенис слишком короткий для завершения полового акта. Я очень опечален этим.
2. Я читаю драму. Герои: три японца - отец, мать и четырехлетний ребенок. Я чувствую, что эта пьеса закончится трагически. Я глубоко тронут участью ребенка.
В первом случае попытка к совокуплению возникла как очевидная часть сна. Непрерывно обсуждая свою трусость и робость, он сам начал говорить о своем пенисе. Я воспользовался этой возможностью, чтобы отметить, что его страх быть раненным или обманутым относился фактически к его гениталиям. Почему и кого он боялся, это еще не обсуждалось. Также не было сделано ни одной попытки проинтерпретировать реальный смысл страха. Объяснение казалось ему правдоподобным, но теперь он попал в капкан сопротивления, которое длилось шесть недель и было основано на пассивно-женственной гомосексуальной защите против страха кастрации.
Вот что подсказало мне, что он был в новом состоянии сопротивления: он не бунтовал открыто, не выражал протеста, а снова стал чрезвычайно вежливым, послушным и покорным. Его состояния страха снова стали превалирующими и интенсивными. Но он не выражал словами какого-либо сомнения в анализе. Наследственная идея внезапно появилась снова, и в этой связи его сомнения в анализе выражались завуалированно. Как и в начале анализа, он снова начал играть роль изнасилованной женщины. Пассивно-гомосексуальная установка также была преобладающей в его снах. У него больше не было снов, завершающихся коитусом и непроизвольной эякуляцией. Следовательно, мы видим, что несмотря на продвинутую стадию анализа его характера, сопротивление характера немедленно проявилось в полную силу, как только новый слой его бессознательного - в это время наиболее критический слой его характера, т. е. страх кастрации - подвергся непосредственному анализу.
Анализ нового сопротивления не дошел до страха фаллоса, точки, с которой началось это сопротивление. Вместо этого я снова обратился к его позиции в целом. Полных шесть недель анализа было потрачено почти исключительно на последовательную интерпретацию его поведения как защиты против опасности. Каждая деталь его поведения проверялась с этой точки зрения и внушалась ему снова и снова, постепенно продвигаясь к основному мотиву его поведения - страху фаллоса.
Пациент предпринимал многочисленные попытки ускользнуть от меня с помощью «аналитических жертв» инфантильного материала, но я последовательно проинтерпретировал смысл и этой процедуры. Постепенно ситуация достигла критической стадии. Он чувствовал себя женщиной в отношении меня, как он сказал, и добавил, что также ощущает сексуальное возбуждение. Я объяснил природу этого явления переноса. Он истолковал мою попытку объяснить ему его поведение как упрек, почувствовал вину и хотел исправить свою вину женственной преданностью. В тот момент я не распознал глубокого смысла этого поведения, а именно, что он идентифицирует себя с матерью из-за того, что боится быть мужчиной (т. е. отцом). Это подтвердил следующий сон:
Я встретил молодого парня и вступил с ним в разговор. Он, кажется, неправильно истолковал одно из моих утверждений и заметил, что готов отдаться мне. Тем временем мы достигли моей квартиры; молодой человек лег в кровать моего отца. Я обнаружил, что его нижнее белье было отвратительным.
При анализе этого сна я мог снова проследить женственный перенос обратно к отцу. В связи с этим сном он вспомнил, что в его фантазиях мастурбации было время, когда у него было желание быть женщиной, а также были фантазии, в которых он был женщиной. «Грязное нижнее белье» привело к анализу анальных действий и привычек (туалетные церемонии), которые были связаны с его поведением. Другая черта характера, его педантичность, также была прояснена.
В конце концов сопротивление было снято. Теперь я продвинулся дальше в интерпретации его характера: я объяснил связь между его покорной позицией и его «женской фантазией», рассказав ему, что он вел себя по-женски, т. е. верно и преданно, так как боялся быть мужчиной. И я добавил, что анализ мог бы проникнуть в причины этого страха быть мужчиной, т. е. быть храбрым, открытым, честным, гордым.
Ответом на это был короткий сон, в котором страх кастрации проявился снова:
Я лежу на моей кузине, привлекательной молодой женщине. Внезапно у меня появляется ощущение, что я - мой собственный дедушка. Я охвачен разочарованием и унынием. В то же время я как-то чувствую, что я - центр звездной системы и что планеты вращаются вокруг меня. И тогда я подавляю свой страх и мне надоедает моя слабость.
Наиболее значительной деталью этого сна инцеста является то, что пациент выступает в качестве своего собственного дедушки. Его страх наличия наследственной болезни играет здесь очень важную роль. Было ясно, что идентифицируя себя с отцом, он представлял себя своим собственным прародителем, т. е. вступающим в половую связь со своей матерью; но это не обсуждалось до более позднего времени.
Он считал, что звездная система представляла его эгоизм, т. к. «все планеты вращаются вокруг меня». Я подозревал, что существовало нечто более глубокое в корне этой идеи.
После рождественских каникул он несколько дней говорил почти исключительно о своем эгоизме, о своем желании быть всеми любимым -в то же время осознавая, что он сам не хотел и не мог любить.
Я показал ему связь между его эгоизмом и его страхом за свое обожаемое эго и свой пенис, после чего у него были следующие сны, давшие мне проблеск инфантильной основы:
1. Я полностью обнажен и рассматриваю свой пенис. Две девушки уходят; я опечален из-за предположения, что они презирают меня из-за малости моего пениса.
2. Я курю сигарету с мундштуком. Я снимаю мундштук и с изумлением замечаю, что это мундштук для сигары. Как только я беру сигарету обратно в рот, мундштук отламывается. Я расстроен.
Таким образом, без каких-либо моих действий идея кастрации начала принимать определенные формы. Теперь он интерпретировал сны без моей помощи и продуцировал достаточно материала, относящегося к своему отвращению к женским гениталиям и страху касания пениса своей рукой или касания кем-то другим. Второй сон, очевидно, является предметов оральной фантазии (мундштук для сигары). Он желал в женщине все (больше всего груди), кроме гениталий, и, таким образом, он дошел до разговора о своей оральной фиксации на матери.
Я объяснил ему, что простое осознание страха перед гениталиями не было особенно полезным. Он должен был выяснить, почему у него был этот страх. После этого объяснения он видел во сне основную сцену, не осознавая, что она вызвана моим вопросом:
Я нахожусь за последним вагоном стоящего поезда прямо на развилке. Второй поезд проезжает мимо, и я зажат между двух поездов.
Перед тем как продолжить описание самого анализа, я должен отметить здесь, что на седьмом месяце лечения, после устранения пассивно-гомосексуального сопротивления, пациент сделал храбрую попытку вовлечься в отношения с женщинами. Я вообще не знал об этом - он рассказал мне позже, между делом. Он следовал за девушкой и выполнил свои намерения следующим образом: он прижался к ней и испытал сильную эрекцию и непроизвольную эякуляцию. Сексуальных сношений у него не было. Я привлек его внимание к этому и сказал ему, что это происходит из-за его явной боязни коитуса. Он отказался принять это, объясняя все недостатком возможности. Тем не менее, в конце концов он был поражен инфантильной природой своей сексуальной активности. Естественно, у него были сны, в которых изображался этот вид сексуальной активности. Теперь он вспомнил, что, будучи ребенком, он как-то прижался к своей матери с тем же результатом.
Тема инцеста, с которой, в надежде отвлечь меня, он начал анализ, появилась снова, но в этот раз она была довольно свободна от сопротивления, во всяком случае, от второстепенных мотивов. Таким образом, существовала параллель между анализом его поведения во время аналитического сеанса и анализом его повседневного опыта.
Снова и снова он отказывался принять интерпретацию, что он желал свою мать. Материал, который он произвел в ходе семи месяцев в подтверждение этого желания, был настолько ясен, что я не делал попыток переубедить его, а вместо этого начал анализировать, почему он боялся признать это желание.
Эти вопросы обсуждались одновременно в связи с его страхом фаллоса, и теперь перед нами стояло две проблемы:
1. Каково было происхождение страха кастрации?
2. Почему, несмотря на сознательное согласие, он отказывался принять чувственную кровосмесительную любовь?
С этого момента анализ стал быстро продвигаться, и началось это со следующего сна:
Я нахожусь в холле королевского дворца, где собрались король и его свита. Я насмехаюсь над королем. Его слуги набрасываются на меня. Я падаю и чувствую, что мне нанесли смертельные раны. Меня уносят. Мне кажется, что я все еще живой, пока меня не выводят из заблуждения двое могильщиков, которые принимают меня за мертвого. Меня покрывает тонкий слой земли, и дышать становится трудно. Я делаю движение, которое замечают глаза могильщиков. Я не двигаюсь, не давая себя обнаружить. Несколько позже я свободен. Я снова прокладываю путь в королевский дворец, в обеих руках у меня ужасное оружие, возможно - удары молний. Я убиваю всех, кто попадается на моем пути.
Ему кажется, что мысль о могильщиках должна иметь что-то общее с его страхом катастроф, и теперь я мог показать ему, что эти два страха, наследственная идея и страх фаллоса, были связаны с одним и тем же. Я добавил, что весьма вероятно, что сон воспроизводил ситуацию детства, с которой начался страх фаллоса.
Что касается сна, его поразило, что он притворялся мертвым, что он оставался таким, чтобы не быть обнаруженным. Затем он вспомнил, что в его фантазиях мастурбации он обычно был зрителем. И он сам поставил вопрос, мог ли он быть свидетелем «этого» между своими родителями. Он немедленно отверг эту возможность, аргументируя это тем, что он никогда не спал в комнате родителей. Это меня очень разочаровало, так как на основе его снов я был убежден, что он действительно наблюдал подобную сцену.
Я отметил это несоответствие и решил, что не нужно позволять себе сдаться так легко - анализ должен прояснить ситуацию в свое время. В том же самом сеансе пациент рассказал, что он видел некую девушку со своим другом в этой ситуации. Затем он вспомнил, что были два других случая, когда он мог подслушивать своих родителей. Он вспомнил, что когда приезжали гости, его кровать передвигали в спальню родителей. Кроме того, в деревне он спал в одной комнате с родителями до того, как достиг школьного возраста.
В этой связи он снова говорил о своих действиях в начале анализа и о состояниях ночного страха, которые он испытывал в детстве. Одна из деталей этого страха была здесь прояснена. Он боялся белой фигуры женщины, которая возникала между двумя занавесками. Теперь он вспомнил, что когда он кричал по ночам, его мать обычно подходила к его кровати в ночной сорочке. К сожалению, элемент «кто-то за занавесками» так и не был выяснен.
Однако было очевидным, что мы рискнули зайти слишком далеко на запретную территорию в этом сеансе. В ту ночь у него был забавный сон:
Я стою на пристани у края палубы парохода и беседую, как оказывается, с психически больным. Внезапно все происходящее кажется мне спектаклем, в котором я должен играть определенную роль. На узкой доске, которая ведет от пристани к пароходу, я должен повторить одно и то же три раза - что я и делаю.
Сам он интерпретировал палубу парохода как желание коитуса, но я направил его внимание на тот элемент сна, который имел гораздо большее значение на данном этапе анализа, а именно на «игру в спектакле». То, что он должен был повторить одно и то же три раза, было насмешливым намеком на мои последовательные интерпретации. Он согласился, что его часто забавляли мои усилия. Он также вспомнил, что у него была мысль позвать женщину и заняться половым актом три раза - «чтобы доставить Вам удовольствие».
В следующую ночь у него снова было два дополняющих друг друга сна: гомосексуальная отдача и страх коитуса.
1. На улице я встретил парня из младших классов нашей школы, но со здоровой, энергичной внешностью. Я чувствовал, что физически он сильнее меня, и я пытался завоевать его расположение.
2. Я иду на лыжную прогулку с мужем одной из моих кузин. Мы находимся в узком проходе, который резко обрывается вниз. Я проверяю снег и нахожу, что он слипается. Я говорю, что эта местность не очень-то подходит для катания на лыжах - очень велика вероятность падения. Продолжая нашу прогулку, мы пришли к дороге, идущей вдоль склона горы. На крутом повороте я потерял лыжу, которая упала в пропасть.
Теперь было несложно показать ему связь между страхом коитуса и генитальным страхом. Ему также можно было показать, что когда он приближался к женщине, он боялся последствий и сам становился женщиной, т. е. его характер становился гомосексуальным и пассивным. Он хорошо понял, что становился женщиной, но ему было трудно объяснить, почему и чего он боялся. Ему было ясно, что он боялся полового акта. Но что после этого могло произойти с ним?
Теперь он посвятил все свое внимание этому вопросу. Вместо обсуждения своего страха перед отцом он разговаривал о своем страхе перед женщинами. В тревожной истерии его детства женщина была тем существом, которого следовало бояться. До возраста полового созревания он был уверен, что женщина устроена точно так же, как и мужчина.
В конце седьмого месяца анализа ему приснился сон, в котором он видел девушку, задирающую свою юбку, так что он мог видеть ее нижнее белье. Он отвернулся как «человек, который видит нечто такое, что не предполагал увидеть». Теперь я почувствовал, что пришло время сказать ему, что он боялся женских гениталий потому, что они казались ему похожими на надрез, рану. Видя это в первый раз, он должен был быть ужасно шокирован. Он нашел мое объяснение правдоподобным, так как его чувства в отношении женских гениталий были смесью отвращения и интереса; затем в нем пробудился страх.
В данный момент ситуация была такова: в то время как основной элемент его симптомов, страх кастрации, был проработан, он все еще оставался неразрешенным в своем основном смысле, так как хотя личные связи были обнаружены, но они не были аналитически осмыслены.
В другой раз, в свободный от сопротивления период, когда мы обсуждали эти связи, не достигая каких-либо заметных результатов, пациент пробормотал про себя: «Должно быть, однажды я был пойман». При расспросе он сказал, что однажды он сделал что-то плохое тайно от всех и был пойман на этом.
Теперь пациент вспомнил, что, даже будучи маленьким мальчиком, он тайно бунтовал против своего отца. Он насмехался и строил рожи за спиной отца, в то же время притворяясь послушным. Но этот бунт против отца полностью прошел в возрасте полового созревания. (Полное подавление ненависти к отцу из-за страха перед ним.)
Даже идея врожденного заболевания оказалась жестким упреком отцу. Жалоба «у меня врожденная болезнь» означала: «мой отец сделал мне плохо, дав мне родиться». Анализ фантазий показал, что пациент воображал себя находящимся в матке, в то время как его отец совокуплялся с его матерью.
Последний период анализа был относительно свободным от сопротивления и четко делился на две части.
Первая часть была связана с проработкой его фантазий детской мастурбации и страха мастурбации. На протяжении некоторого времени его страх кастрации укоренялся в страхе женских гениталий. «Надрез», «рана» не были просто доказательством возможности кастрации. В конце концов пациент набрался достаточно смелости для мастурбации, после чего состояния страха полностью исчезли, что являлось доказательством того, что атаки страха происходили из-за подавления либидо, а не из-за страха кастрации, так как этот страх остался. Путем проработки дополнительного инфантильного материала нам в конце концов удалось уменьшить страх кастрации до такой степени, которая позволяла ему попытаться вступить в половую связь, которая была успешной. Дальнейший сексуальный опыт с женщинами выявил два нарушения: он был оргазмически импотентен, т. е. он получал от коитуса меньшее чувственное наслаждение, чем от мастурбации; у него была равнодушная, презрительная установка в отношении женщин. Все еще существовало расслоение сексуального импульса между нежностью и чувственностью.
Вторая фаза была посвящена анализу его оргазмической импотенции и его инфантильного нарциссизма. Его привычкой всегда было то, что он хотел все от женщины, от матери, не давая ничего взамен. С огромным пониманием и рвением пациент сам проявил инициативу в работе со своими нарушениями. Он сделал объективным свой нарциссизм, осознал, что он является бременем, и в конце концов преодолел его, когда последний остаток его страха кастрации, укоренившийся в его импотенции, был разрешен аналитически. Он боялся оргазма; он думал, что производимое им возбуждение было опасным. Следующий сон был отражением этого страха: Я посещаю картинную галерею. Одна картина привлекает мой взгляд - она называется «Пьяный Том» и изображает молодого красивого солдата-англичанина в горах. Бушует буря. Кажется, что он потерял дорогу: рука скелета держит его ладонь, являясь, очевидно, символом того, что он движется к своей погибели. Картина «Трудная профессия»: действие также происходит в горах, мужчина и маленький мальчик погружаются в снежный склон; в то же время из рюкзака вываливается все содержимое. Мальчика поглощает белая кашица.
Погружение представляет оргазм, белая кашица - сперму. Пациент выразил страх, который он испытывал в период полового созревания во время эякуляции и оргазма. Его садистские фантазии в отношении женщин также были полностью проработаны. Несколько месяцев спустя - это было летом - он начал любовную связь с молодой девушкой; страх был значительно слабее.
Разрешение переноса не представляло никакой трудности, так как над ним систематически работали, как в его негативных, так и в позитивных аспектах. Пациент был рад окончанию анализа и был полон надежд на будущее.
Я видел этого пациента пять раз в течение следующих пяти лет, он был здоров как телом, так и душой. Его робость и тревоги полностью исчезли. Он говорил о себе как о полностью здоровом мужчине и выражал удовлетворение тем, что его личность была полностью очищена от ее раболепных обманных черт. Теперь он мог мужественно сталкиваться со всеми трудностями. Его потенция увеличилась с момента завершения анализа.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Подведем итоги исследования, отметив самые важные особенности анализа характера:
1. Мой пациент является прототипом пассивно-женственного характера, который, вне зависимости от того, какие симптомы побудили его искать аналитическую помощь, всегда использовал один и то же вид сопротивления характера. Он продемонстрировал при анализе типичный пример механизма скрытого негативного переноса.
2. В терминах техники, анализу пассивно-женственного сопротивления характера (т. е. обмана путем чрезвычайно дружественного поведения) был дан приоритет. В результате инфантильный материал проявился при переносе согласно его собственной внутренней логике. Это не дало пациенту возможности перебирать свое бессознательное исключительно интеллектуальным образом, что не дало бы никакого терапевтического эффекта.
3. Из всего сказанного выше становится ясно, что если сопротивление характера систематически и последовательно подчеркивается и избегаются преждевременные интерпретации, необходимый инфантильный материал ясно и четко возникает сам. Это дает гарантию, что последующие интерпретации содержания и симптома будут терапевтически эффективными.
4. Данный случай показал, что можно начинать заниматься сопротивлением характера, как только поняты его современное значение и цель. Не было необходимости знать инфантильный материал, относящийся к этому. Путем интерпретации его современного значения мы могли вывести соответствующий инфантильный материал, не интерпретируя симптомы и избегая предвзятости. Разрушение сопротивления характера начинается с установления контакта с инфантильным материалом. Последующие интерпретации симптома проходят без сопротивления, и пациент уделяет все свое внимание анализу. Поэтому обычно анализ сопротивления делится на две части: (а) выявление формы сопротивления и его современного значения; (б) разрушение сопротивления с помощью инфантильного материала, выведенного на поверхность. Разница между сопротивлением характера и обычным сопротивлением состоит в том, что первое проявляется в вежливости, дружелюбии и покорности пациента, тогда как второе - в простом сомнении и неверии в анализ. Первые установки были частью его характера и составляли форму, в которой выражалось его недоверие.
5. С помощью последовательной интерпретации скрытого негативного переноса подавленная и замаскированная агрессивность против аналитика (против отца) была освобождена от подавления, из-за чего исчезла пассивно-женственная установка, которая была просто формой реакции против подавленной агрессивности.
6. Так как подавление агрессивности в отношении отца накладывало подавление и на фаллическое либидо в отношении женщин, активно-мужские генитальные стремления возвратились вместе с агрессивностью в ходе аналитического растворения.
7. Как только агрессивность стала осознаваться, робость, которая была частью характера, исчезла вместе со страхом кастрации, а все тревоги прекратились, когда он перестал жить в воздержании. Путем устранения тревог «ядро невроза» также было окончательно устранено.
Я искренне надеюсь, что описанием большого числа случаев я рассеял мнение моих оппонентов, что я подхожу к каждому случаю по «фиксированной схеме». Я надеюсь, что точка зрения, которую я защищал годами, что существует лишь одна техника для каждого конкретного случая и что эта техника должна быть выведена из структуры этого случая и применена к нему, стала абсолютно понятной из вышеизложенного.
Глава 5. РЕКОМЕНДАЦИИ ПО ПРИМЕНЕНИЮ АНАЛИЗА ХАРАКТЕРА
Переход от несистематического и непоследовательного анализа характера к систематическому - который, по сравнению с первым, напоминает хорошо продуманную психическую операцию - должен быть хорошо подготовлен. Существует множество критериев для определения, когда необходим систематический анализ характера.
Принимая во внимание, что бурные аффекты пробуждаются в результате ослабления механизма нарциссической защиты при анализе характера, а также то, что пациент временно находится в более или менее беспомощном состоянии, анализ характера может осуществляться лишь теми терапевтами, которые уже овладели аналитической техникой. Прежде всего, это те терапевты, которые могут управлять реакциями переноса. Временная беспомощность пациента возникает из-за изоляции инфантильного невроза от характера, и, как следствие, невроз становится полностью реактивированным. Конечно, он реактивируется даже без систематического анализа характера. В этом случае, однако, так как защитный панцирь остается относительно незатронутым, аффективные реакции слабее и поэтому хуже поддаются контролю. Если структура случая понята в самом начале, не существует опасности в применении анализа характера. За исключением безнадежного случая острой депрессии, с которым я столкнулся много лет назад, в моей практике до сих пор не было самоубийств. В том случае пациент прервал лечение после трех сеансов, до того, как я смог предпринять какие-либо решительные меры. С тех пор как я начал использовать анализ характера, т. е. около восьми лет назад, только три пациента быстро прервали анализ. До этого пациенты уходили гораздо чаще. Это объясняется тем фактом, что когда негативные и нарциссические реакции немедленно подвергаются анализу, уход обычно делается невозможным.
Анализ характера применим в каждом случае, но его использование не всегда показано. Существуют обстоятельства, которые строго запрещают его применение. Давайте начнем с обзора случаев, в которых он показан. Все они определяются величиной закрепощения характера, т. е. степенью и силой невротических реакций, ставших хроническими и включенных в эго. Анализ характера всегда показан в случаях компульсивных неврозов, особенно в тех, которые отмечены не ясно определенными симптомами, а общей слабостью функций; и в тех случаях, в которых черты характера заставляют пациента изо всех сил препятствовать лечению. Он всегда показан в случае фаллически-нарциссических характеров (обычно эти пациенты насмехаются над каждым аналитическим усилием), а также при моральном умопомешательстве, импульсивных характерах и псевдологичных фантазиях. У шизоидов и шизофреников чрезвычайно осторожный, но очень последовательный анализ характера на ранней стадии является необходимым условием избежания преждевременных и неуправляемых эмоциональных прорывов, так как именно такой анализ закаляет функции это перед активизацией глубоких слоев бессознательного.
В случаях острой и крайне тревожной истерии было бы ошибкой начинать с последовательного анализа защиты эго вышеописанным способом, так как импульсы, поступающие из ид, в этом случае вызывают острую тревогу; в то время как эго недостаточно сильно, чтобы оградить себя от нее и связать свободную энергию. Резко выраженная острая тревога есть показатель того, что защитный панцирь был прорван широким фронтом, делая излишней непосредственную работу с характером. На поздних стадиях анализа, когда тревога открыла путь сильной привязанности к аналитику и стали заметны первые признаки реакций разочарования, нельзя обойтись без анализа характера; но это не является главной задачей на ранних стадиях лечения.
В случаях меланхолии и маниакальной депрессии применение или неприменение анализа характера будет зависеть от того, существует ли острое ухудшение, т. е. сильные суицидные импульсы или острая тревога; или от того, является ли психическая апатия преобладающей чертой. Другим важным фактором будет, конечно, количество генитальных связей. В случае апатичных форм необходима осторожная, но совершенная характеро-аналитическая работа с зашитой эго (подавленная агрессия!).
Можно не говорить о том, что ослабление защитного панциря всегда должно выполняться постепенно, в зависимости не только от конкретного случая, но и от конкретной ситуации. Существует много способов постепенного ослабления защитного панциря; интенсивность и состав интерпретации могут быть увеличены или уменьшены в зависимости от силы сопротивления; глубина, до которой интерпретируется сопротивление, может быть уменьшена или увеличена; негативному или позитивному аспекту переноса может быть дана большая роль, иногда позволяющая пациенту свободно действовать, независимо от силы его сопротивления и не предпринимающая никаких усилий для разрушения сопротивления. Пациент должен быть настроен на очень сильные терапевтические реакции. Если аналитик достаточно гибок в интерпретациях и влиянии, если он преодолел начальную боязливость и неуверенность и, кроме того, имеет большое терпение, он не столкнется с большими трудностями.
В необычных случаях применять анализ характера весьма непросто. Аналитик должен попытаться понять структуру эго и быть ведомым ей очень медленно, шаг за шагом. Интерпретации глубоких слоев бессознательного, конечно, будут исключены, если нужно защититься от непредсказуемых и неприятных реакций. Если глубокие интерпретации откладываются до того, как удастся раскрыть механизмы защиты эго, будет потеряно некоторое время, но аналитик достигнет гораздо большей надежности, зная, как действовать в этом особом случае.
Меня часто спрашивали коллеги и начинающие аналитики, можно ли начинать анализ характера, когда пациент уже в течение нескольких месяцев создает хаотичную ситуацию. Окончательного мнения не существует, но в некоторых случаях изменение в технике приводит к успеху.
Стоит отметить, что при систематическом анализе характера не имеет значения, знаком ли пациент с анализом. Так как глубокие интерпретации не применяются, пока пациент не ослабит свою основную установку сопротивления и не откроет себя аффективному переживанию, у него нет возможности продемонстрировать это знание. А если бы он все же попытался это сделать, это было бы просто частью его общей установки сопротивления и могло быть раскрыто в рамках других его нарциссических реакций. Использование аналитической терминологии не сдерживается; она применяется для защиты и нарциссической идентификации с аналитиком.
Часто задается еще один вопрос: в каком проценте случаев необходим систематический анализ? За последние годы в более чем половине случаев можно было применить анализ характера. Это также сделало возможным сравнение интенсивных и последовательных методов с менее жесткими методами анализа сопротивления.
До какой степени изменение характера вообще необходимо и до какой степени оно может быть выполнено?
На первый вопрос существует лишь один ответ: невротичный характер должен быть изменен настолько, чтобы он перестал быть основой невротических симптомов и мешать работоспособности и стремлению к сексуальному удовольствию.
На второй вопрос можно ответить лишь эмпирически. В какой степени фактический успех приближается к желаемому, зависит в каждом конкретном случае от большого числа факторов. При наличии существующих психоаналитических методов качественные изменения характера вообще не могут быть выполнены. Компульсивный характер никогда не станет истерическим; холерик никогда не станет флегматиком, а сангвиник - меланхоликом. Тем не менее, можно предпринять количественные изменения, которые приблизятся к качественным, когда они достигнут определенной меры. К примеру, слабая женственная установка компульсивного невротического пациента во время анализа становится все сильнее и сильнее, пока она не примет основные характеристики истерически-женственной личности, в то время как агрессивно-мужские установки ослабевают.
Таким образом, пациент почти полностью подвергается «изменению», что более заметно людям, не часто видящим пациента, чем аналитику. Сдержанный человек становится свободнее; боязливый - смелее; сверхдобросовестный становится менее скрупулезным; беспринципный - более добросовестным; однако некоторый неопределенный «символ человека» никогда не теряется. Он продолжает демонстрироваться, независимо от того, сколько было выполнено изменений. Сверхдобросовестный компульсивный характер станет реально-ориентированным в своей добросовестности; излеченный импульсивный характер станет менее порывистым; пациент, излеченный от морального умопомешательства, никогда не будет воспринимать жизнь слишком тяжело, а излеченный компульсивный характер всегда будет сталкиваться с трудностями из-за своей застенчивости. Таким образом, хотя эти черты остаются даже после успешного систематического анализа характера, они остаются в пределах, которые не ограничивают свободу действий в жизни до такой степени, что от них страдает работоспособность пациента и его способность к сексуальному наслаждению.
Глава 6. ОБ УПРАВЛЕНИИ ПЕРЕНОСОМ
КОНЦЕНТРАЦИЯ ГЕНИТАЛЬНОГО ОБЪЕКТ-ЛИБИДО
В ходе анализа пациент переносит на аналитика инфантильные установки, которые подвергаются многообразным трансформациям и выполняют защитные функции. Управление этими перенесенными установками создает проблему для аналитика. Отношение пациента к аналитику имеет как позитивную, так и негативную природу. Аналитик должен считаться с амбивалентностью чувств и прежде всего иметь в виду, что рано или поздно любая форма переноса станет сопротивлением, которое сам пациент не в состоянии преодолеть. Фрейд неоднократно подчеркивал, что первоначальный позитивный перенос имеет тенденцию к внезапному изменению на негативный перенос. Кроме того, важность переноса доказывается тем фактом, что самые существенные элементы невроза могут быть определены лишь с помощью переноса. Следовательно, разрешение «невроза переноса», который постепенно занимает место реального заболевания, причисляется к одной из важнейших задач аналитической техники. Позитивный перенос является главным средством аналитического лечения; самые стойкие формы сопротивления и симптомы растворяются в нем, но его разрешение не является само по себе лечением. Этот перенос хотя и не является в анализе терапевтическим фактором как таковым, является важнейшим условием для организации тех процессов, которые, независимо от переноса, в конце концов ведут к лечению. Чисто технические задачи, которых касался Фрейд в своих очерках по переносу, могут быть кратко сформулированы так:
1. Достижение прочного позитивного переноса.
2. Использование этого переноса для преодоления невротического сопротивления.
3. Применение позитивного переноса для извлечения подавленного содержания и динамически полных и аффективных проявлений.
С точки зрения анализа характера, существуют две важнейшие задачи: одна связана с техникой, а другая - с либидо.
Задача техники состоит в необходимой организации прочного позитивного переноса, поскольку, как показывают клинические факты, лишь у очень небольшого процента пациентов перенос возникает непроизвольно. Соображения анализа характера, однако, ведут нас на шаг дальше. Если верно, что все неврозы происходят из невротического характера и, более того, что невротический характер характеризуется в точности своим нарциссическим панцирем, то возникает вопрос, способны ли пациенты в начале анализа на подлинный позитивный перенос. Под подлинным переносом мы понимаем сильное, не амбивалентное, эротически обусловленное стремление, способное предоставить основу для интенсивных отношений с аналитиком и для устойчивости к аффективным бурям, вызванных анализом. Обозревая клинические случаи, мы должны ответить на этот вопрос отрицательно: не существует подлинного позитивного переноса в начале анализа, его и не может быть из-за сексуального подавления, фрагментации либидо-обусловленных стремлений и ограничений характера. Конечно, в начале анализа существуют отношения, которые похожи на позитивный перенос. Но что является их бессознательной подоплекой? Являются ли они подлинными или ложными? Слишком часто мы ошибочно утверждали, что имеем дело с подлинными, либидо-обусловленными, эротическими стремлениями. Таким образом, этот вопрос нельзя оставить без ответа. Он связан с более общим вопросом, способен ли вообще невротический характер к любви, и если да, то в каком смысле. Более тщательная проверка этих первоначальных показателей так называемого позитивного переноса, т. е. фокусирования либидо-обусловленных сексуальных импульсов на аналитике, показывает, что за исключением случаев, соответствующих проблескам зачаточных элементов подлинной любви, существуют три типа переноса:
1. Реактивный позитивный перенос - т. е. пациент использует любовь для компенсации переноса ненависти. В этом случае подоплекой служит скрытый негативный перенос. Если сопротивление, вытекающее из этого типа переноса, интерпретируется как выражение любовного отношения, то, во-первых, была сделана ошибочная интерпретация, а во-вторых, не был замечен скрытый в этом негативный перенос; если это имеет место, то аналитик рискует не затронуть ядро невротического характера.
2. Благочестивая установка в отношении аналитика показательна для чувства вины или морального мазохизма. В этой установке мы снова не обнаруживаем ничего, кроме подавленной и компенсированной ненависти.
3. Перенос нарциссических желаний - т. е. нарциссическая надежда на то, что аналитик будет любить и жалеть пациента. Ни один другой вид переноса не разбивается так легко, как этот; или не трансформируется так легко в горькое разочарование и злобное нарциссическое чувство оскорбления. Если это интерпретируется как позитивный перенос, снова будет сделана ошибочная интерпретация: пациент вообще никого не любит, но он хочет быть любимым, и он теряет интерес в тот момент, когда осознает, что его желания не могут быть выполнены. Тем не менее, с этим видом переноса связаны прегенитальные стремления либидо, которые не могут организовать устойчивый перенос, так как они слишком обременены нарциссизмом.
Эти три типа благовидного позитивного переноса - у меня нет сомнения, что дальнейшее изучение выявит большое количество других, - уничтожают зачатки подлинной объектной любви. Они сами являются следствием невротических процессов, так как фрустрация либидных стремлений выводит ненависть, нарциссизм и чувство вины на поверхность. Несмотря на это, их достаточно, чтобы продолжать анализ пациента, пока они не будут устранены; но они, конечно, будут побуждать пациента прекратить анализ, если вовремя не будут раскрыты.
Именно попытка осуществить сильный позитивный перенос побудил меня уделить негативному переносу так много внимания. Если негативные, критические, унизительные установки в отношении аналитика полностью осознаны с самого начала, негативный перенос не усиливается; наоборот, он устраняется и затем более ясно возникает позитивный перенос. Нарушение механизма нар-циссической защиты выносит на поверхность скрытые негативные переносы - которые я склонен скорее переоценивать, чем недооценивать, - и часто требуются месяцы для анализа проявлений защиты. Однако я не накладываю на пациента чего-то, чего бы уже не существовало; я просто фокусирую то. что скрывается в его поведении (вежливость, безразличность и т.д.) и не служит никакой другой цели, кроме борьбы с влиянием аналитика.
Вначале я рассматривал все формы защиты эго как негативные переносы. Рано или поздно защита эго использует существующие импульсы ненависти; эго сопротивляется анализу различными способами посредством механизма деструктивного стремления. Верно также и то, что импульсы ненависти, т. е. подлинный негативный перенос, всегда и относительно легко выявляются, когда интерпретация сопротивления начинается с защиты эго. Было бы неправильно называть защиту эго как таковую негативным переносом; скорее она является нарциссической защитной реакцией. Даже нарциссический перенос не является негативным переносом в строгом смысле слова. В то время я был, очевидно, под сильным впечатлением от того, что каждая защита эго, когда она последовательно проанализирована, легко и быстро становится негативным переносом. Но скрытый негативный перенос присутствует с самого начала лишь в переносе пассивно-женственного характера и в случаях аффект-блока. Здесь мы имеем дело с ненавистью, которая, хотя и подавлена, является активной в текущей ситуации.
Хорошей иллюстрацией техники переноса, включающей благовидный позитивный перенос, является случай 27-летней женщины, нуждавшейся в аналитическом лечении из-за своего сексуального непостоянства. Она была дважды разведена, причем оба раза по своей инициативе, и имела для женщины своего общественного положения необычайно много любовников. Она сама знала о причине своей непостоянства: недостаток удовлетворения из-за оргазмической вагинальной импотенции. Необходимо упомянуть, что пациентка была чрезвычайно притягательной и очень хорошо знала об этом. И она совершенно этого не скрывала. Во время предварительной консультации я был поражен тем, что она постоянно смотрела в пол, хотя говорила она очень плавно и отвечала на все вопросы.
Первый час и две трети второго часа были заняты относительно свободным рассказом о затруднительных обстоятельствах, связанных с ее вторым разводом и о нарушениях сексуальной чувствительности во время полового акта. Ее рассказ был внезапно прерван ближе к концу второго часа. Пациентка замолчала и после паузы сказала, что ей больше нечего сказать. Я знал, что перенос уже стал активным в смысле сопротивления. Существовали две возможности: (1) уговорить пациентку продолжить разговор, убеждая ее следовать основному правилу; (2) атаковать само сопротивление. Первое представляло бы собой уклонение от сопротивления, тогда как второе было возможно, только если сдерживание было понято, по крайней мере частично. Так как в подобных ситуациях всегда существует защита, которая сдерживает эго, можно было начать интерпретацию сопротивления оттуда. Я сказал ей, что подобная защита обычно вызывается мыслями об аналитике и подчеркнул, что успех лечения в первую очередь зависит от ее способности быть до конца честной в этих вопросах. Сделав над собой значительное усилие, она продолжила рассказ, заметив, что, в то время как в предыдущий день она могла говорить свободно, сейчас ее беспокоят мысли, бесполезные для лечения. В конце концов оказалось, что перед началом анализа ей стало интересно узнать, что могло бы произойти, если бы она произвела на аналитика «определенное впечатление»: будет ли он презирать ее из-за ее похождений с мужчинами. На этом сеанс закончился. На следующий день я снова обратил ее внимание на ее сдержанность и на тот факт, что она от чего-то оборонялась, после чего она сказала, что не могла заснуть прошлой ночью, так как очень боялась, что у аналитика могли возникнуть личные чувства по отношению к ней. Это могло быть проинтерпретировано как проекция ее собственных импульсов любви, но личность пациентки, ее сильно развитый женственный нарциссизм и ее мотивы, насколько мне это было известно, в действительности не допускали подобной интерпретации. У меня было смутное впечатление, что она сомневалась в моем профессиональном кодексе поведения и боялась, что я мог воспользоваться аналитической ситуацией сексуальным образом. Не могло быть никакого сомнения, что сексуальные желания с ее стороны уже существовали. Однако, столкнувшись с выбором, чем же заняться сначала: этими проявлениями ид или страхами эго, - я выбрал последнее и сказал ей, что я догадываюсь о ее страхах. Она ответила потоком информации о плохом опыте, связанном с врачами; рано или поздно все они пытались соблазнить ее, пользуясь профессиональной ситуацией. Откуда она могла знать, сказала она, что я чем-то отличаюсь. Эти откровения имели временный освободительный эффект; она снова могла посвятить все свое внимание освобождению своих нынешних конфликтов. Очень многое я узнал о мотивациях и обстоятельствах ее личной жизни. Выяснилось, что: (1) она обычно искала отношений с более молодыми мужчинами; (2) проходило совсем немного времени, и она теряла интерес к своим любовникам. Было совершенно ясно, что ее мотивации были нарциссической природы. С одной стороны, она хотела превосходить мужчин и это она могла сделать гораздо легче с молодыми мужчинами. С другой стороны, она теряла интерес к мужчине, как только он выражал свое восхищение. Можно было бы, конечно, рассказать ей о значении ее поведения; это не нанесло бы никакого вреда, так как это не было предметом глубоко подавленного материала. Но соображения динамического эффекта интерпретации удержали меня от этого. Так как ее ведущие характеристики развились бы очень скоро в мощное сопротивление анализу, нужно было подождать, когда это произойдет, чтобы использовать аффекты из переживания переноса для выведения бессознательного содержания в сознательное. На самом деле, сопротивление вскоре развилось, но проявилось оно в совершенно неожиданной форме.
Она снова молчала, а я продолжал отмечать, что она с чем-то борется. После некоторого колебания она объявила, что то, чего она боялась, в конце концов произошло, только это было не моим отношением к ней, а ее позицией в отношении меня, которая беспокоила ее. Она постоянно помнила об анализе. Действительно, днем раньше она мастурбировала, представляя при этом, что она совершает половой акт с аналитиком. После чего я сказал ей, что подобные фантазии не являются чем-то необычным во время анализа, что пациент проецирует на аналитика все свои чувства, которые он или она испытывали в отношении других в то или иное время, - это она поняла очень хорошо. Не могло быть сомнения, что эта фантазия как таковая была также и выражением начального прорыва либидо-мотивированного желания. По различным причинам, однако, нельзя было проинтерпретировать это как перенос. Кроме того, для подобной интерпретации момент был неподходящим. Но личность пациента и вся ситуация, в которую была вовлечена фантазия переноса, предоставили мне обильный материал для работы с другими аспектами и мотивами фантазии. Она страдала от тревожных состояний до и во время анализа; частью это было показателем блокированного сексуального возбуждения и частью - непосредственной боязнью эго трудной ситуации. Таким образом, в интерпретации сопротивления переносу я снова начал с ее эго. Для начала я объяснил ей, что ее сильное нежелание обсуждать эти вопросы было связано с ее гордостью, т. е. она была слишком горда, чтобы признать подобные эмоциональные волнения. Она тут же согласилась, добавив, что вся ее натура восстает против подобных признаний. Я спросил, испытывала ли она когда-нибудь любовь и желание непроизвольно, на что она ответила, что этого никогда не было. Мужчины всегда желали ее; она просто принимала их любовь. Я объяснил ей нарциссический характер этой позиции, и она поняла это очень хорошо. Исходя из этого я установил, что не могло быть и речи о подлинном стремлении к любви; она приходила в сильное раздражение, видя мужчину полностью подчиненным ее обаянию и находя ситуацию невыносимой. Фантазия была выражением ее желания заставить аналитика влюбиться в нее. Как правило, в фантазии завоевание пациентом аналитика играет главную роль и представляет фактический источник удовольствия. Теперь я мог обратить ее внимание на опасность, скрытую в этой позиции: с течением времени она бы не смогла смириться с отклонением ее желаний и в конце концов потеряла бы интерес к анализу. Она сама уже осознала эту возможность.
Этот момент требует особого акцентирования. В подобных переносах, если нарциссический фон вовремя не раскрыт, легко может случиться, что неожиданно возникнет реакция разочарования и пациент, в негативном переносе, прервет анализ. История всегда была одинаковой: аналитик принял такие показатели в их внешнем проявлении и проинтерпретировал отношение исключительно как любовное. Ему не удалось выделить потребность пациента в любви и тенденцию к разочарованию. Из-за этого рано или поздно пациент теряет интерес к анализу.
Моя интерпретация переноса без труда привела к ее нарциссизму, ее презрительному отношению к мужчинам, преследовавшим ее, к ее общей неспособности к любви - что и было одной из основных причин ее трудностей. Для нее было довольно ясно, что сначала она должна понять причины нарушения ее способности к любви. Вдобавок к тщеславию она упомянула свое чрезмерное упрямство, внутреннюю отчужденность от людей и вещей, поверхностные и показные интересы, каждый из которых усиливал ее чувство тоски, которым она мучилась. Таким образом, анализ ее сопротивления переносу привел непосредственно к анализу ее характера, который с настоящего момента стал основным пунктом анализа. Ей пришлось признать, что она не была фактически вовлечена в анализ, несмотря на ее серьезные намерения привести себя в порядок с его помощью. Остальное не представляет здесь для нас интереса. Я просто хотел показать, как раскрытие переноса в соответствии с характером пациента ведет прямо к вопросу о нарциссической изоляции.
Насколько я знаю, Ландауэр первым обратил внимание на тот факт, что первоначально каждая интерпретация спроецированной эмоции ослабляет ее и усиливает противоположную ей тенденцию. Так как при анализе необходимо извлечь и четко выкристаллизовать генитально-мотивированное либидо, освободить его из состояния подавления и извлечь из переплетения с нарциссическими, прегенитальными и деструктивными импульсами, анализ должен был бы, насколько это возможно, оперировать только с проявлениями нарциссического негативного переноса, проинтерпретировать их и выявить их источник. Но показателям начального проявления любви нужно позволить развиваться беспрепятственно, пока они четко и недвусмысленно не сконцентрируются на переносе. Этого обычно не происходит вплоть до очень продвинутых стадий, а часто и до конца анализа. Амбивалентностью и сомнением очень трудно овладеть, особенно в случаях неврозов принуждения, если амбивалентные импульсы не изолированы последовательным давлением на стремления (такие как нарциссизм, ненависть и чувство вины), которые противостоят объектному либидо. Если эта изоляция неэффективна, то сомнения пациента практически невозможно вывести из состояния острой амбивалентности; все интерпретации бессознательного теряют свою эффективность из-за стены, воздвигнутой панцирем сомнения. Кроме того, это структурное соображение очень хорошо связано с топографическим соображением, так как подлинное, первоначальное объектное либидо, особенно стремление к инцесту, составляет глубочайший слой подавления у невротиков. С другой стороны, нарциссизм, ненависть и чувство вины, а также прегенитальные потребности лежат ближе к поверхности, как в топографическом, так и в структурном смысле.
Задачу управления переносом можно сформулировать так: аналитик должен добиваться концентрации всего объектного либидо в чисто генитальном переносе. Для достижения этого садистская и нарциссическая энергии, связанные панцирем характера, должны быть освобождены, а прегенитальные фиксации должны быть ослаблены. Когда переносом управляют правильно, либидо, возникающее в результате освобождения указанных энергий из структуры характера, концентрируется на прегенитальных позициях. Эта концентрация либидо вызывает временный позитивный перенос прегенитальной, т. е. инфантильной природы. Этот перенос, в свою очередь, способствует прорыву генитальных фантазий и движущих сил инцеста и, таким образом, помогает освободить прегенитальные фиксации. Однако либидо, которое анализ помогает освободить из прегенитальных фиксаций, концентрируется на генитальной стадии, усиливает генитальную эдипову ситуацию, как в случае истерии; или снова пробуждает ее, как в случае невроза принуждения (депрессия и т. д.).
Однако, прежде всего, эта концентрация обычно сопровождается тревогой, вызывающей реактивацию инфантильной тревожной истерии. Это первый знак нового катексиса генитальной стадии. То, что появляется первым в этой стадии анализа, является, однако, не генитальным эдиповым желанием как таковым, а скорее отражением эго, страхом кастрации. Как правило, эта концентрация либидо на генитальной стадии является лишь временной, это - попытка достичь нового катексиса генитальных стремлений. Неспособное в данный момент справиться со страхом кастрации, либидо отступает и временно возвращается к своим патологическим (нарциссическим и прегенитальным) фиксациям. Этот процесс обычно повторяется много раз; каждая попытка проникновения в желания генитального инцеста сопровождается отступлением из-за страха кастрации. Результатом этого, из-за реактивации страха кастрации, является реабилитация старого механизма для связывания страха; т. е. либо появляются быстро проходящие симптомы, либо, что случается чаше, полностью реактивируется нарциссический механизм защиты. Естественно, аналитик всегда сначала берется за защитный механизм в своей интерпретации и таким образом все глубже и глубже прорабатывает инфантильный материал. С каждым продвижением в направлении генитальной стадии элементы тревоги нейтрализуются до тех пор, пока либидо в конце концов не останется сконцентрированным на генитальной позиции и тревога или прегенитальные и нарциссические желания постепенно не заменятся генитальными ощущениями и фантазиями переноса.*
_________
* В терминах оргонной биофизики, цель оргонной терапии - разрушение панциря таким образом, чтобы все биологические рефлексы и движения в конце концов объединились во всеобщем рефлексе оргазма и привели к ощущениям оргонного тока в гениталиях. Это делает возможным достижение оргазмической потенции.
Когда я представил отчет об этих исследованиях, то многие аналитики утверждали, что они не могут сказать, в какой момент фактический невроз принимает такую большую роль в анализе. Теперь на этот вопрос можно ответить: в той фазе анализа, когда были растворены существенные фиксации либидо, когда невротическая тревога перестала выливаться в симптомы и черты характера, ядро невроза - страх подавления - становится полностью реактивированным. На этой стадии, так как все превращается обратно в либидо, подлинный позитивный перенос развивается в полную силу. Пациент начинает мастурбировать с фантазиями из переноса. Остающиеся сдерживания и искажения фиксированной на инцесте генитальности могут быть устранены с помощью этих фантазий; таким образом, последовательно и систематически мы приближаемся к этой стадии анализа, когда сталкиваемся с задачей управления переносом. Однако прежде чем перейти к этой стадии, мы остановимся на некоторых клинически наблюдаемых деталях, касающихся концентрации либидо в переносе и генитальной области.
ВТОРИЧНЫЙ НАРЦИССИЗМ, НЕГАТИВНЫЙ ПЕРЕНОС И ПРОНИКНОВЕНИЕ В ЗАБОЛЕВАНИЕ
Ослабление, вместо разрушения, защитного панциря характера, необходимое для освобождения как можно большего количества либидо, временно делает эго полностью беспомощным. Это может быть описано как фаза разрушения вторичного нарциссизма. В этой фазе пациент действительно способствует анализу с помощью объектного либидо, которое тем временем стало свободным, и эта ситуация представляет для него вид детской защиты. Но разрушение реакций и иллюзий, которые придумывает эго для своего самоутверждения, вызывает у пациента сильные негативные противодействия анализу. Кроме того, с разрушением панциря инстинктивные силы снова получают свою первоначальную интенсивность и эго теперь чувствует себя зависимым от них. Все вместе эти факторы иногда могут сделать переходные фазы критическими: возникают суицидные тенденции; у некоторых шизоидных пациентов временами даже наблюдаются аутистичные регрессии. Компульсивные невротичные характеры оказываются самыми упорными в этом процессе. Последовательностью интерпретации и, в частности, ясной проработкой негативных волнений у пациента, аналитик, управляющий переносом, может довольно легко контролировать темп и интенсивность процесса.
В ходе разрушения реакций мужская потенция, если она еще есть, сильно ослабевает. Обычно я информирую пациентов об этом, чтобы избежать всплеска эмоций, который может быть очень сильным. Для ослабления шока от острого нарушения эрективной потенции таким пациентам желательно рекомендовать воздержание, как только декомпенсация проявится в некоторых показателях (усиление симптомов и тревоги, увеличенное беспокойство, возникновение страха кастрации в снах). Некоторые типы нарциссических характеров, которые отказываются признать компенсацию их страха импотенции, должны подвергнуться неприятному переживанию. И поскольку весьма часто возникают интенсивные нарциссические и негативные реакции, это переживание, как только проявляется страх кастрации, открывает путь декомпенсации вторичного нарциссизма.
Так как декомпенсация потенции это надежнейший показатель того, что страх кастрации становится аффективным переживанием и что панцирь характера разрушается, отсутствие нарушения потенции в ходе анализа эрективно-потентных пациентов означает, что пациент не был глубоко затронут. Конечно, этой проблемы в большинстве случаев не существует, так как у многих пациентов уже имеются нарушения потенции с самого начала лечения. Но есть и такие пациенты, которые сохраняют эрективную потенцию, поддерживаемую садизмом, а также такие, которые, не зная этого, имеют нарушение потенции, к примеру, слабую эрекцию или преждевременную эякуляцию.
До тех пор, пока пациент не осознает полное значение своего сексуального нарушения, анализ должен бороться против личности пациента в целом. В той степени, в которой анализ касается симптомов, от которых страдает пациент и в которые он поэтому проникает, на него можно рассчитывать как на союзника в борьбе с неврозом. С другой стороны, пациент, как правило, мало заинтересован в анализе своего базиса невротичной реакции, т. е. своего невротичного характера. Однако в ходе анализа его установка в отношении своего характера подвергается радикальному изменению. Он приходит к ощущению, что он болен; он полностью понимает, что его характер является базисом его симптомов, и включает в свое желание стать лучше устранение своего сексуального нарушения, поскольку он не ощущал это как беспокоящий симптом с самого начала. Таким образом, субъективно он зачастую чувствует себя более больным, чем до начала анализа, но он начинает стремиться к сотрудничеству в аналитической работе. Это стремление к сотрудничеству необходимо для успеха анализа. Стать способным к здоровой сексуальной жизни ( важность которой он узнал от аналитика или понял сам) - это главная мотивация его желания вылечиться.
Углубление осознания болезни и усиление чувства слабости является результатом последовательного анализа механизма нарциссической защиты и защиты эго. Хотя это увеличивающееся осознание ведет к усиленной защите, негативному переносу, содержанием которого будет ненависть к аналитику как к возмутителю невротического баланса, в пациенте уже «прорастают семена» противостоящей позиции, которая приносит анализу наиболее эффективную помощь. Теперь пациент вынужден полностью отдаться анализу; он начинает смотреть на аналитика как на помощника, как на единственного, кто может сделать ему хорошо. Это придает значительную силу решимости пациента при лечении. Эти установки тесно связаны с инфантильными тенденциями, страхом кастрации и инфантильной потребностью в защите.
УПРАВЛЕНИЕ ПРАВИЛОМ ПОЛОВОГО ВОЗДЕРЖАНИЯ
Если, с динамической и экономической точек зрения, анализ направляется к организации генитально-чувственного переноса, встает вопрос техники: как должно интерпретироваться и применяться правило воздержания? Должен ли пациент отказываться от любой формы сексуального удовлетворения? Если нет, то какие формы должны быть ограничены? Некоторые аналитики интерпретируют правило воздержания так, что половой акт должен быть запрещен всем, кроме пациентов, состоящих в браке. Эти аналитики, по-видимому, считают, что если не накладывается воздержание, необходимое подавление либидо в нужной концентрации при переносе не возникнет. Однако подобные запреты скорее предотвратят организацию позитивного переноса, чем будут способствовать ему. Не противоречит ли эта мера общим принципам аналитической терапии? Может быть, подобное ограничение автоматически усилит источник невротической ситуации, т. е. генитальную фрустрацию, вместо ее устранения? В случае сексуально робких женщин и эрективно импотентных мужчин ограничение полового акта сразу означало бы ошибку. Истина заключается в том, что вся концепция аналитической задачи заставляет нас осторожничать с помещением генитальности под давление временного запрещения, за исключением особых обстоятельств. Суть дела в следующем: регрессия и отклонение либидо от генитальной стадии прежде всего производят невроз; следовательно, освобождение либидо от его патологических пут и его концентрирование в генитальной области является первичной целью аналитической техники. Поэтому общее усилие должно быть направлено на устранение прегенитальной активности с помощью интерпретации, причем генитальным стремлениям позволяется развиваться с полной свободой. Я считаю, что генитальную мастурбацию следовало бы разрешить, - и многие опытные и непредубежденные аналитики согласны с этим. Только когда мастурбация или генитальный акт становятся сопротивлением, необходимо поработать с ними (как следовало бы сделать с любым сопротивлением) с помощью интерпретации и, в крайних случаях, с помощью ограничения. Последнее, однако, редко бывает необходимым. К подавляющему большинству наших пациентов, особенно женщин, не нужно применять никакой формы сексуального отказа при анализе. Когда пациент начинает мастурбировать, мы получаем первый надежный показатель нового катексиса генитальной стадии, реактивацию эротического реализма.
Во многих случаях подавление либидо действует как элемент, препятствующий анализу. Когда большое количество либидо концентрируется в генитальной области, интенсивные сексуальные возбуждения начинают препятствовать анализу. После того как содержание фантазии было истощено, начинается фаза сильных сексуальных потребностей, во время которой не производится никакой новый сексуальный материал. В таких случаях облегчение подавления либидо посредством мастурбации или полового акта оказывает освобождающий эффект и позволяет продолжить анализ. Поэтому мы видим, что правило полового воздержания должно применяться чрезвычайно гибко и быть подчинено принципу концентрации либидо в генитальной области.
Чувственный перенос, происходящий, когда либидо концентрируется в генитальной области, является, с одной стороны, мощнейшим средством освещения бессознательного материала, а с другой - помехой анализу. Генитальное возбуждение вызывает актуализацию генитального конфликта в целом, и некоторые пациенты отказываются, иногда довольно долго, признать переносную природу этого конфликта. В этой ситуации важно, что они учатся переносить генитальную фрустрацию и что они сконцентрировали нежные и чувственные стремления на одной цели. Из опыта мы узнаем, что пациенты, которые не прошли через такую фазу чувственного переноса генитальной природы, никогда полностью не преуспеют в организации генитального превосходства, факт, который, с точки зрения структуры либидо, влияет негативно на процесс лечения. Если это происходит, то при анализе не удается либо совершить фактическое освобождение генитальных стремлений от подавления, либо нейтрализовать чувство вины, которое исключает объединение нежного и чувственного стремлений. Показателями того, что эта попытка будет успешной, являются:
1. Генитальная мастурбация, свободная от чувства вины, с фантазиями генитального переноса и полученным удовлетворением. Когда пациент и аналитик одного пола - мастурбация с фантазиями, в которых аналитик фигурирует как объект влечения.
2. Фантазии инцеста, свободные от чувства вины. Отказ лучше всего может быть достигнут, если импульс полностью сознательный.
3. Генитальное возбуждение во время анализа (эрекция у мужчин; то, что этому соответствует, у женщин).
Активизация генитальности, являющаяся предпосылкой окончательной дезинтеграции невротичного характера и ведущая к организации черт генитального характера, достигается не внушением, а исключительно аналитическими методами, правильным управлением переносом, который имеет своей целью вышеупомянутую концентрацию либидо в генитальной области. Эта активизация достигается не во всех случаях, по причине возраста или хронического невроза. Это все еще не просто идеал; это - достижимая во многих случаях цель. С экономической точки зрения, активизация генитальности необходима, так как она составляет основу регулирования экономики либидо с помощью генитальной функции.
Опасность вовлечения пациента в щекотливые ситуации в случае, если его генитальность ничем не сдерживается, во время анализа практически равна нулю. Когда его невроз собирается побудить пациента сделать что-то вредное, нетрудно удержать его от этого, подвергая его мотивы полному анализу. Это, конечно, подразумевает, что аналитик управляет переносом с самого начала. В этой области субъективные оценки аналитика могут быть самыми разными: у одного аналитика не будет возражений, если молодой человек вовлечен в сексуальные отношения, но он же будет сильно возражать, если так сделает молодая девушка (двойные моральные стандарты в зависимости от пола). Другой аналитик не будет делать никаких подобных различий, так как этот шаг, более социально смелый со стороны девушки, нисколько не мешает анализу.
РАЗРУШЕНИЕ ПОЗИТИВНОГО ПЕРЕНОСА
Фрейд неоднократно подчеркивал, что, после того как был успешно организован невроз переноса, аналитик столкнется с задачей разрушения позитивного переноса, который в этот момент доминирует в анализе. Объектное либидо, которое было освобождено от таких негативных эмоций как ненависть, нарциссизм, упрямство, жалость к себе и т. д., «перенесено» с аналитика на другой объект, в соответствии с нуждами пациента. Все садистские и прегенитальные переносы можно ликвидировать, прослеживая их к инфантильному источнику, но это не может быть сделано в случае генитальности, так как генитальная функция является частью функции реальности в общем. Этот факт показателен для решимости пациента стать лучше; решимости, которая заставляет его двигаться в направлении реальной жизни и настаивает на выполнении его генитальных потребностей, что очень важно с точки зрения выздоровления*.
___________________
* Широко обсуждаемая проблема «воли к выздоровлению» не так сложна, как кажется. Каждый пациент сохраняет достаточное количество элементарных стремлений в отношении любви и наслаждения жизнью. Эти стремления являются наиболее существенной помощью усилиям аналитика.
Почему же прослеживание генитального переноса к желанию генитального инцеста не «растворяет» его, а просто освобождает его от фиксации инцеста, позволяя ему искать удовлетворения? Чтобы понять, почему это так, полезно вспомнить, что прослеживание переноса к инфантильной ситуации не «растворяет» катексис импульса, а смещает катексис либидо из анальной области в генитальную. Подобный качественный сдвиг невозможен в прослеживании генитального переноса к первичной ситуации, так как генитальная стадия представляет высшую стадию либидо в продвижении к излечению.
При разрушении переноса зачастую возникают огромные трудности, особенно у пациентов противоположного пола. Либидо отказывается выпускать их из своих рук и, в некоторых случаях в течение нескольких месяцев подряд, сводит на нет все попытки разрушить перенос. Какова же причина «липкости» либидо?
1. Следы неутраченного чувства вины, которые до сих пор соответствуют бессознательному садизму против объекта детства.
2. Тайная надежда, что аналитик все же выполнит требования любви.
3. След не генитальной, а инфантильной привязанности к аналитику как представителю матери-защитницы. Эта привязанность - неизбежный результат самой аналитической ситуации. Также как последние следы садистских импульсов проработаны в анализе чувства вины, так и следы либидной фиксации прегенитального характера прорабатываются в анализе «липкости», происходящей из инфантильной фиксации на матери.
4. На последних стадиях анализа у пациентов, особенно у девушек и несчастливых в браке женщин, возникает страх перед надвигающейся сексуальной жизнью. Эта опережающая реакция обнаруживается либо как примитивный страх коитуса, либо как зависимость от социальных норм, определенных моногамной идеологией и ее требованиями целомудрия. Последнее требует особенно полного анализа, который обнаруживает сильную идентификацию с моногамной матерью, требующей целомудрия. Подобные страхи могут быть также прослежены к чувству неполноценности, возникающему из женской зависти к пенису. Вдобавок существует рациональный, полностью оправданный страх столкновения с сексуальными трудностями в обществе. Мужчины часто сталкиваются с тем, что, организовав единство между привязанностью и чувственностью, они становятся неспособными к сношению с проститутками. Если они немедленно не женятся, им нелегко будет найти партнера, который удовлетворит как их привязанность, так и чувственность.
Эти и множество других условий делают для пациента трудным отделение от аналитика. Пациент будет очень часто удовлетворять свою чувственность с объектом, которого он не любит, так как его привязанность направлена на аналитика. Хотя эта привязанность осложняет нахождение пациентом подходящего объекта во время анализа, наилучшие результаты получаются тогда, когда пациент, мужчина или женщина, находит себе партнера до завершения анализа. Если нахождение партнера во время анализа произошло не слишком рано, т. е. не перед проработкой позитивного переноса, и если аналитик никоим образом не влияет на пациента ( не заставляет его или ее выбирать партнера), не может быть сомнения в преимуществе подобного завершения лечения. Существуют, конечно, сложности социальной природы. Но их обсуждение вывело бы нас за рамки этой книги.
НЕСКОЛЬКО ЗАМЕЧАНИЙ О КОНТР-ПЕРЕНОСЕ
Темперамент любого аналитика является важным фактором при лечении каждого конкретного пациента, поскольку перед аналитиком стоят задачи использования своего собственного бессознательного как некоторого приемного аппарата для «настройки» на бессознательное анализируемого пациента и работы с его темпераментом. Восприимчивость аналитика к незнакомому бессознательному и его способность адаптироваться к любой аналитической ситуации позволяют ему увеличивать свои знания.
Фрейд рекомендовал аналитику занять беспристрастную позицию и позволить себе удивляться каждому новому повороту анализа. Эта рекомендация, на первый взгляд, противоречит систематическому анализу сопротивления и строгому установлению особой техники в каждом конкретном случае. Можно ли, заняв пассивную беспристрастную позицию, в то же время продолжать анализ логическим, направляющим и систематическим образом? Некоторые мои коллеги ошибочно пытаются решать новые задачи анализа характера обдумыванием структуры случая.
Истина заключается в том, что занятие беспристрастной позиции и последовательный анализ сопротивления не противоречат друг другу: управление сопротивлениями и переносом осуществляется автоматически как реакция на процесс в пациенте. Нет необходимости в напряженных размышлениях о структуре конкретного случая. Когда материал в динамическом значении предлагается одновременно из различных слоев бессознательного, аналитик непроизвольно выберет один элемент вместо другого. Не размышляя много об этом, он проанализирует защиту эго до подавленного содержания. Когда аналитик начинает ломать голову о структуре и технических требованиях случая, то либо он имеет дело с принципиально новым и непривычным типом, либо его бессознательное каким-то образом закрыто для материала, предлагаемого пациентом. Фрейд был прав, говоря, что аналитик должен быть открыт неожиданностям. Однако кроме этого он должен иметь способность очень быстро приспособлять неожиданно возникшее новое к общему контексту терапевтического процесса. Если с самого начала анализ был развернут в соответствии со структурой случая и на основе сопротивлений переносу, если аналитик не прибегает к интерпретациям, которые слишком глубоки и слишком преждевременны, то включение нового материала происходит почти автоматически. Причина этого состоит в том, что потенциальные элементы бессознательного не возникают произвольным образом. Их возникновение определяется ходом самого анализа и предполагает, что аналитический материал и сопротивления, перемешанные друг с другом в самом начале анализа, постепенно приводятся в определенный порядок. Повторю, что это просто вопрос систематического анализа сопротивления.
Довольно очевидно, что способность аналитика занимать гибкую позицию в своей работе, вникать в суть случая интуитивно, без увязания в интеллектуально приобретенных знаниях, будет зависеть от его характера таким же образом, как и способность анализируемого «допустить аналитика к себе» определяется степенью разрушения панциря его характера.
Не вдаваясь в теорию вопроса, проиллюстрируем проблему контр-переноса несколькими типичными примерами. Обычно из хода лечения можно узнать, является ли (и если да, то в какой области) позиция аналитика ошибочной, что объясняется его собственными психологическими проблемами. Тот факт, что некоторые случаи никогда не продуцируют аффективный негативный перенос, должен приписываться блокировке не столько пациента, сколько аналитика. Аналитик, который не устранил подавление своих собственных агрессивных стремлений, будет неспособен удовлетворительно выполнить эту работу по отношению к своим пациентам и может даже развить аффективную нерасположенность к формированию точной интеллектуальной оценки важности анализа негативного переноса. Из-за своей агрессии аналитик будет рассматривать как провокацию агрессию пациента, которая должна быть возбуждена. Он либо не заметит негативные импульсы в пациенте, либо существенным образом затруднит их проявление. Он может даже усилить агрессию чрезмерной дружественностью к пациенту. Пациент быстро чувствует подобные установки со стороны аналитика и полностью использует их в отражающих силах. Аффект-блок или чрезмерно заботливое поведение со стороны аналитика является явным знаком того, что он выражает свою собственную агрессию.
То же самое означает и характерологическая неспособность аналитика справиться с сексуальными проявлениями пациента, т. е. его или ее позитивным переносом, не вовлекаясь в него эмоционально. Можно наблюдать, что собственный страх аналитика перед чувственными и сексуальными проявлениями пациента часто очень сильно мешает лечению. При нормальных аналитических условиях генитальные потребности пациента в любви проявляются в переносе. Если сам аналитик слабо разбирается в сексуальных вопросах или не имеет, по крайней мере, сексуально утвердительной интеллектуальной ориентации, его работа как аналитика будет определенно страдать. Нет нужды говорить, что чрезвычайно вероятно, что аналитик, сам испытывающий недостаток сексуального опыта, не сможет понять фактические трудности сексуальной жизни пациента. Следовательно, обучающийся психоанализу должен выполнять, подвергаясь анализу во время своего тренировочного периода, по крайней мере те же требования, которые предъявляются к пациенту. Сексуально обеспокоенный или неудовлетворенный аналитик не только с трудом сможет контролировать свой позитивный контр-перенос; он обнаружит все возрастающую сложность в борьбе с провокацией его собственных сексуальных потребностей сексуальными проявлениями пациента. Принимает ли аналитик сознательно эти трудности или отвергает, что он должен бороться с ними, не играет существенной роли, так как пациент обязательно почувствует бессознательное отрицание аналитика и, следовательно, не сможет избавиться от своих собственных сексуальных запретов. Аналитик, конечно же, имеет право жить своей собственной жизнью. Но остается фактом, что если он бессознательно придерживается жестких моральных принципов (а это пациент всегда ощущает), если, не зная того, он подавил полигамные тенденции или некоторые типы любовной игры, он сможет иметь дело лишь с очень немногими пациентами и будет склонен рассматривать некоторые естественные элементы поведения как инфантильные.
Аналитики, которые переживают переносы своих пациентов существенно нарциссическим образом, склонны интерпретировать их проявления любви как знаки личного любовного отношения. По той же самой причине часто случается, что критицизм и недоверие пациента адекватно не прорабатываются.
Аналитики, которые в недостаточной степени контролируют свой собственный садизм, легко впадают в хорошо известное «аналитическое молчание», несмотря на тот факт, что для этого нет никаких веских причин. Они рассматривают самого пациента как врага, который «не хочет становиться хорошим». Угроза прекратить анализ и возникновение тупиковой ситуации являются результатом не столько неудовлетворительной техники аналитика, сколько недостатка терпения. Из-за этого техника не позволяет ему реализовать множество возможностей.
Явной ошибкой является интерпретация общего аналитического правила (аналитик должен быть «чистым листом бумаги», на котором пациент записывает свой перенос) в том смысле, что нужно всегда и в каждом случае занимать позицию подобно мумии. В таких условиях многие пациенты обнаруживают, что им трудно «выйти из своей раковины», факт, который позже сделает необходимым искусственные, неаналитические меры. Ясно, что с агрессивным пациентом нужно обходиться не так, как с мазохистом, а с перевозбужденным истерическим пациентом - не так, как с депрессивным пациентом. Кроме того, аналитик должен менять свою позицию по отношению к одному и тому же пациенту в зависимости от ситуации.
Несмотря на то, что аналитик не может и не должен сдерживать свой особый темперамент и должен быть внимателен к этому, решая, к каким пациентам он лучше всего подходит, следует тем не менее потребовать от него, чтобы его индивидуальность держалась под контролем, т. е. была управляема.
Таким образом, те требования, которые мы накладываем на аналитика, соизмеримы с трудностями, с которыми он может столкнуться. Кроме того, он всегда должен помнить, что его профессиональная деятельность находится в острой оппозиции к большинству в обычном обществе и что он будет преследоваться, подвергаться насмешкам и клевете, если не будет делать уступки социальному порядку, противостоящему требованиям терапии невроза.
Часть II. ТЕОРИЯ ФОРМИРОВАНИЯ ХАРАКТЕРА
До сих пор мы шли по пути исследования, жестко диктуемому аналитической практикой. Положив в основу экономический принцип аналитической терапии, мы приблизились к характеро-аналитическим проблемам, связанным с «нарциссическим барьером». Мы решали некоторые технические задачи и в процессе этого обнаружили, что столкнулись с новыми теоретическими вопросами. Основной тезис нашей практики, как бы он ни менялся от случая к случаю, состоял в том, что нарциссический панцирь связан определенным образом с сексуальными конфликтами в детстве. Сейчас перед нами стоит задача подробного исследования этих связей. Изменения, происходящие в патологических установках характера, подчинены определенной логике. Я имею в виду развитие от структуры невротичного характера к той структуре, природа которой определяется достижением генитального превосходства. По этой причине мы называем это генитальным характером. В данной части книги мы опишем множество различных характеров, среди которых особо выделим мазохистский, исследование которого приведет нас к критике новой теории инстинктов.
Глава 7. ХАРАКТЕРОЛОГИЧЕСКОЕ РАЗРЕШЕНИЕ ИНФАНТИЛЬНОГО СЕКСУАЛЬНОГО КОНФЛИКТА
Психоаналитические знания дают возможность обогатить теорию характера фундаментально новыми взглядами и сделать новые выводы на их основе. В процессе исследования используются:
1. Теория бессознательных механизмов.
2. Исторический подход.
3. Теория динамики и экономики психических процессов.
СОДЕРЖАНИЕ И ФОРМА ПСИХИЧЕСКИХ РЕАКЦИЙ
С самого начала психоаналитические методы снабдили исследование характера свежим подходом. Фрейд был пионером в этой области. Он продемонстрировал, что определенные черты характера могут быть объяснены исторически как постоянные превращения первичных инстинктивных импульсов под влиянием внешней среды. Он указал, к примеру, что скаредность, педантичность и аккуратность - это производные анальных инстинктивных сил. Позже Джонс и Абрахам внесли важный вклад в теорию характера, выявив связи между чертами характера и инфантильными инстинктивными силами, например, между завистью и честолюбием и уретральным эротизмом. В этих первых попытках предметом объяснения была инстинктивная основа типичных личностных черт характера. Однако проблемы, связанные с запросами обычной терапии, более обширны. Мы имеем дело с альтернативой исторического и динамико-экономического понимания характера как целостного образования (как в общем, так и в терминах типологических превращений) или возможностью лечения большого числа пациентов, у которых должна быть устранена основа характеро-невротической реакции.
Так как характер пациента в своих типичных способах реакции оказывает сопротивление раскрытию бессознательного (сопротивление характера), может быть доказано, что во время лечения эта функция характера отражает свой источник. Причины типичных реакций человека в повседневной жизни и при лечении совпадают с теми, которые не только определили структуру характера, но и объединили и сохранили способ реакции с тех пор, как он был установлен и сформирован в автоматическом механизме, не зависящем от сознательной воли.
Поэтому в данной проблеме важно не содержание или природа той или иной черты характера, а механизм и происхождение типичного способа реакции. И если до сих пор мы объясняли генетически содержания переживаний, а также невротические симптомы и черты характера, то теперь мы в состоянии дать объяснение формальной проблеме: способу, с помощью которого испытываются переживания, и способу возникновения невротических симптомов. Я твердо убежден, что мы прокладываем путь к пониманию того, что можно назвать основным свойством личности.
В народе говорят о жестких и мягких, благородных и низменных, гордых и раболепных, холодных и теплых людях. Психоанализ этих различных характеристик доказывает, что они являются просто различными формами панциря эго против опасностей внешнего мира и подавленных инстинктивных потребностей ид. Этиологически, за чрезмерной вежливостью одного человека может скрываться столько же страха, как и за грубой, а иногда и жестокой реакцией другого. Разница в обстоятельствах заставляет одного человека обращаться со своим страхом одним способом, а другого - другим. С помощью таких терминов, как пассивно-женственный, параноидально-агрессивный, компульсивно-невротический, истерический, генитально-нарциссический и других, психоанализ просто различает типы реакции по грубой схеме. Сейчас важно понять, что вообще относится к структуре характера, и сказать несколько слов об основных условиях, ведущих к широкой дифференциации типов характера.
СТРУКТУРЫ ХАРАКТЕРА
Следующий вопрос, который мы должны рассмотреть, касается факторов, заставляющих характер принимать определенную форму, в которой он действует. В этой связи необходимо вспомнить некоторые атрибуты любой реакции характера. Характер заключается в хроническом изменении эго, которое можно описать как закаливание. Это закаливание является фактической основой для установления способа реакции характера; его цель состоит в защите эго от внешних и внутренних опасностей. Как защитная структура, ставшая хронической, она получила название «панцирь», так как она представляет собой ограничение психической подвижности личности. Это ограничение смягчается нехарактерологическими, т. е. нетипичными, связями с внешним миром, которые кажутся открытыми коммуникациями в закрытой системе. (Это - бреши в панцире, через которые, в зависимости от ситуации, либидозные и другие интересы выпускаются и снова втягиваются обратно.) Однако сам панцирь должен пониматься как нечто гибкое. Его способ реакции всегда соответствует принципу удовольствия-неудовольствия. В неприятных ситуациях панцирь сжимается; в приятных - расширяется. Степень гибкости характера, способность открывать себя внешнему миру или закрывать себя от него в зависимости от ситуации, составляет различие между ориентированной на реальность и невротической структурой характера. Крайние прототипы патологически ригидных панцирей - это аффективно-блокированные компульсивные характеры и шизофренический аутизм, оба имеющие тенденцию к кататонической ригидности.
Формирование панциря характера происходит в результате противоречия между инстинктивными потребностями и внешним миром, фрустрирутощим эти потребности. Панцирь формируется вокруг эго, т. е. той части личности, которая лежит на границе между биофизиологической инстинктивной жизнью и внешним миром. Мы называем это характером эго.
В ядре окончательной структуры панциря мы регулярно обнаруживаем при анализе конфликт между желаниями генитального инцеста и фактической фрустрацией их удовлетворения. Формирование характера начинается как определенная форма преодоления эдипова комплекса. Условия, ведущие именно к такому разрешению, - особенные, т. е. они специфически связаны с характером. Эти условия соответствуют преобладающим социальным обстоятельствам, которым подвергается детская сексуальность. Если эти обстоятельства меняются, то меняются как условия образования характера, так и структуры характера. Поскольку существуют другие способы разрешения конфликта, простое подавление и образование инфантильного невроза не является определяющим условием развития личности. Если мы попытаемся определить, что общего в этих условиях, мы обнаружим, с одной стороны, чрезвычайно сильные генитальные желания, а с другой - относительно слабое эго, которое из-за страха наказания ищет защиту путем подавлений. Подавление ведет к сдерживанию импульсов, которое, в свою очередь, угрожает простому подавлению полным прорывом подавленных импульсов. Результатом является трансформация эго, т. е. развитие установок, которые можно обобщить термином «робость». И хотя это лишь первое приближение характера, существуют решающие последствия для его формирования. Робость или связанная с ней установка эго составляет ограничение эго. Но в отражении опасных ситуаций, которые могли возбудить подавление, подобная установка также усиливает эго.
Однако оказывается, что эта первая трансформация эго, к примеру робость, недостаточна для овладения инстинктом. Наоборот, это легко приводит к развитию страха и всегда становится поведенческой основой фобий детства. Для того чтобы поддерживать подавление, становится необходимой дополнительная трансформация эго: подавления должны быть скреплены, эго должно огрубеть, защита должна принять постоянно действующий, автоматический характер. И поскольку подавленные материалы выражаются в страхе (кроме того, сам страх грозит ослабить эго), постольку должно быть создано защитное образование против страха. Движущей силой всех этих мер, предпринятых эго, является сознательный или бессознательный страх наказания, поддерживаемый доминирующим поведением родителей и учителей. Таким образом, мы имеем кажущийся парадокс: страх заставляет ребенка хотеть избавиться от своего страха.
В сущности, либидно-экономическое вынужденное огрубление эго происходит на основе трех процессов:
1. Отождествление с фрустрирующей реальностью, представленной в лице главной подавляющей личности.
2. Появление агрессии, мобилизованной против подавляющей личности и продуцирующей страх.
3. Возникновение реактивных установок против сексуальных стремлений, т. е. использование энергии этих стремлений для их отражения.
Первый процесс дает панцирю его осмысленное содержание. Аффективный блок компульсивного пациента имеет не только смысл «Я должен управлять собой, как говорил мне мой отец», но также смысл «Я должен сохранить мое наслаждение и стать равнодушным к запретам моего отца».
Второй процесс, вероятно, связывает самый существенный элемент агрессивной энергии и таким образом создает сдерживающий фактор характера.
Третий процесс отбирает определенное количество либидо из подавленных либидных влечений так, что их интенсивность ослабляется. Позже эта трансформация не просто устраняется; она делается излишней путем блокирования оставшейся энергии в результате ограничений подвижности, удовлетворения и общей производительности.
Следовательно, панцирь эго возникает в результате страха наказания за счет энергии ид и содержит запреты и нормы родителей и воспитателей. Только таким образом образование характера выполняет свою экономическую функцию снятия угрозы репрессий и, кроме того, усиления эго. Однако это еще не все. Если этому панцирю, по крайней мере временно, удается отражать импульсы изнутри, он блокирует не только внешние стимулы извне, но и воспитательное влияние. За исключением случаев сильно развитого упрямства, эта блокировка не исключает способности к учению и повиновению. Правда, эти способности, к примеру, в пассивно-женственном характере, могут комбинироваться с сильнейшим внутренним сопротивлением. У одного человека панцирь формируется на поверхности личности, у другого - в ее глубине. В последнем случае внешнее и очевидное проявление личности является не реальным, а показным ее выражением. Толщина панциря зависит от условий регрессии и фиксации и составляет второстепенный аспект проблемы дифференциации характера.
Если панцирь характера появляется в результате сексуального конфликта в детстве и определенного пути, по которому он развивался, то он становится основой последующих невротических конфликтов и симптоматических неврозов. В большинстве случаев такой сформировавшийся панцирь становится основой реакции невротического характера. Ниже мы обсудим это более подробно. Пока же я ограничусь кратким резюме.
Личность, чья структура характера исключает возможность сексуально-экономического регулирования энергии, в дальнейшем обязательно столкнется с невротическим заболеванием. Таким образом, основными условиями возникновения болезни являются не сексуальный конфликт в детстве и не эдипов комплекс как таковой, а тот путь, по которому они развивались. Однако, так как путь развития этих конфликтов в основном определяется природой самого семейного конфликта (интенсивность страха наказания, свобода удовлетворения инстинктов, характер родителей и т. д.), развитие эго маленького ребенка, вплоть до эдиповой фазы и включая ее, определяет окончательно, станет ли человек невротиком или достигнет регулируемой сексуальной экономики на основе социальной и сексуальной потенции.
Реакции невротичного характера означают, что это зашло слишком далеко и позволило эго стать ригидным, что исключилась возможность достижения регулируемой сексуальной жизни и сексуального переживания. Бессознательные инстинктивные силы, таким образом, лишены какой-либо энергетической разрядки, и сексуальный стаз не только сохраняется, но и постоянно увеличивается. Можно отметить устойчивое развитие формаций характера (аскетическая идеология и т. д.), направленных против сексуальных потребностей, возникших в связи с конфликтами в важных жизненных ситуациях. Таким образом, возникает цикл: стаз увеличивается и ведет к образованию новой реакции точно так же, как и его фобические предшественники. Однако стаз всегда растет быстрее, чем панцирь, до тех пор пока образование реакции не перестанет соответствовать удержанию психического напряжения под контролем. Именно в этот момент подавленные сексуальные желания прорываются и немедленно отражаются образованием симптома (фобии или эквивалентного ей).
В этом невротическом процессе различные защитные установки перекрываются и перемешиваются. Таким образом, в поперечном срезе личности мы обнаруживаем тесную связь реакций характера, которые, в терминах развития и времени, принадлежат к разным периодам. В фазе окончательного распада эго поперечный срез личности напоминает участок земли после вулканического извержения, которое разбросало массы камней, относящихся к разным геологическим слоям. Однако не представляет особой трудности понять основное значение и механизм всех реакций характера. Однажды распознанные и понятые, они ведут прямо к основному инфантильному конфликту.
УСЛОВИЯ ФОРМИРОВАНИЯ ХАРАКТЕРА
Какие же данные позволят нам понять, что составляет разницу между здоровым и патологическим панцирем? Наше исследование формирования характера останется чистой теорией до тех пор, пока мы не ответим на этот вопрос с определенной степенью конкретности, предложив тем самым путеводную линию в области воспитания. С точки зрения преобладающей сексуальной морали, выводы, следующие из наших исследований, поставят воспитателя, который хочет вырастить здоровых мужчин и женщин, в очень трудное положение.
Для начала хочу еще раз подчеркнуть, что формирование характера зависит не просто от факта противоречия между инстинктом и фрустрацией, но также от того, каким образом это происходит, от стадии развития, во время которой случаются конфликты, и от того, какие инстинкты задействованы.
Для лучшего понимания ситуации давайте попытаемся составить схему из огромного изобилия условий, влияющих на формирование характера. К. ним относятся:
1) фаза, в которой фрустрируется импульс;
2) частота и интенсивность фрустраций;
3) импульсы, против которых главным образом направлена фрустрация;
4) соотношение между индульгенцией и фрустрацией;
5) пол человека, главным образом ответственный за фрустраций;
6) противоречия в самих фрустрациях.
Все эти условия определяются преобладающим социальным порядком, касающимся воспитания, морали и удовлетворения потребностей, и, в конечном итоге, преобладающей экономической структурой общества.
Целью будущей профилактики неврозов является формирование характеров, которые не только дают эго достаточную поддержку против внутреннего и внешнего мира, но также рассматривают социальную и сексуальную свободу движения как необходимую для психической экономики. Итак, для начала мы должны понять основные последствия каждой фрустраций в удовлетворении инстинктов ребенка.
Каждая фрустрация, накладываемая современными методами воспитания, заталкивает либидо обратно в эго и, следовательно, усиливает вторичный нарциссизм.*
______________
* Выражаясь языком оргонной биофизики, продолжительная фрустрация естественных потребностей ведет к хроническому сжатию биосистемы (мышечный панцирь, возникновение симптомов и т. д.). Конфликт между сдерживаемыми первичными влечениями и панцирем ведет к вторичным, антисоциальным стремлениям (садизм и т. д.), в ходе прорыва панциря первичные биологические импульсы трансформируются в деструктивные садистские импульсы.
Это само по себе составляет характерную трансформацию эго, что выражается в робости и увеличении чувства страха. Если, как это обычно бывает, к человеку, ответственному за фрустрацию, испытывается любовь, то одновременно в отношении этого человека развивается амбивалентная позиция. Ребенок принимает всей душой определенные черты характера этого человека, причем как раз именно те черты, которые направлены против его собственного инстинкта. Затем инстинкт подавляется несколько другим образом.
Тем не менее, эффект, оказанный на характер фрустрацией, сильно зависит от того, когда фрустрируется импульс. Если он подвергается фрустрации на первоначальных стадиях развития, подавление всегда достигает своей цели. Хотя победа и достигнута, импульс не может быть ни сублимирован, ни сознательно удовлетворен. К примеру, преждевременное подавление анального эротизма мешает развитию анальных сублимаций и подготавливает путь для формирования анальной реакции. Более важным в терминах характера является тот факт, что исключение импульса из структуры личности нарушает ее деятельность в целом. Это можно увидеть, к примеру, у детей, чья агрессия и двигательное наслаждение преждевременно сдерживаются; их дальнейшая работоспособность будет из-за этого снижена.
На вершине своего развития импульс не может быть полностью подавлен. Фрустрация в этот момент больше схожа с созданием неразрешимого конфликта между сдерживанием и импульсом. Если полностью развитый импульс наталкивается на внезапную, неожиданную фрустрацию, это ложится в основу развития импульсивной личности. В этом случае ребенок не принимает запрещение полностью. Тем не менее у него развивается чувство вины, которое, в свою очередь, усиливает импульсивные действия, пока они не станут компульсивными. Так, у импульсивных психопатов мы обнаруживаем бесформенную структуру характера, не заботящуюся о достаточном панцире против внутреннего и внешнего мира. Характеристикой импульсивного типа является то, что образование реакции не используется против импульсов; скорее сами импульсы (главным образом - садистские) используются как защита против воображаемых опасных ситуаций и опасности, возникающей из импульсов. Так как в результате расстройства генитальной структуры экономика либидо находится в плохом состоянии, сексуальный стаз иногда увеличивает страх и, вместе с ним, реакции характера, часто ведущие к различного рода крайностям.
Противоположностью импульсивного характера является характер инстинктивно-сдержанный. Точно так же как импульсивный тип характеризуется расслоением между полностью развитым инстинктом и внезапной фрустрацией, инстинктивно-сдержанный тип характеризуется накоплением фрустрации и других сдерживающих инстинкты воспитательных мер с начала и до конца своего инстинктивного развития. Соответствующий ему панцирь характера имеет тенденцию к ригидности, значительно ограничивает психическую гибкость личности и формирует основу реакции для депрессивных состояний и сдерживаемой агрессии. Но это ведет к превращению человеческих существ в обычных, послушных граждан. В этом заключается его социологическое значение.
Пол и характер личности, главным образом ответственные за воспитание, имеют величайшее значение для дальнейшей сексуальной жизни.
Мы ограничим очень сложное влияние, оказываемое авторитарным обществом на ребенка тем фактом, что в системе воспитания, основанной на семьях, родители действуют как главные душеприказчики общественного влияния. Из-за обычно бессознательной сексуальной установки родителей в отношении своих детей, происходит так, что отец имеет более сильную расположенность к дочери и менее склонен к ее ограничению и строгому воспитанию, в то время как мать испытывает то же самое в отношении сына. Таким образом, половое отношение определяет, в большинстве случаев тот факт, что родитель одинакового с ребенком пола становится наиболее ответственным за воспитание ребенка. Исключая первые годы жизни ребенка, когда среди большинства работающего населения мать берет на себя основную ответственность за воспитание, можно сказать, что преобладает идентификация с родителем того же пола, т. е. у дочери развиваются материнские, а у сына - отцовские эго и супер-эго. Правда, из-за особенностей некоторых семей или характеров родителей наблюдаются частые отклонения от этого правила. Мы отметим некоторый типичный фон для каждого из этих нетипичных отклонений.
Давайте начнем с рассмотрения отношений в случае мальчиков. При обычных обстоятельствах, т. е. когда у мальчика развивается простой эдипов комплекс, когда мать больше расположена к нему и фрустрирует его меньше, чем отец, он будет идентифицировать себя с отцом и продолжит развиваться по мужскому пути. Если, с другой стороны, мать имеет строгую, «мужскую» личность, если от нее исходят существенные фрустрации, мальчик будет отождествлять себя главным образом с ней, в зависимости от эрогенной стадии, в которой на него накладываются главные материнские ограничения, и будет развивать идентификацию с матерью на фаллической или анальной основе. При фаллической идентификации с матерью обычно развивается фаллическо-нарциссический характер, направленный главным образом против женщин (месть за строгую мать). Эта установка является защитой характера против глубоко подавленной первоначальной любви к матери, любви, завершившейся разочарованием. То есть любовь была трансформирована в саму установку характера, из которой она, тем не менее, может быть освобождена при помощи анализа.
При идентификации с матерью на анальной основе характер становится пассивным и женственным - в отношении женщин, но не в отношении мужчин. Подобные идентификации часто составляют основу мазохистских извращений с фантазиями о строгой женщине. Этот путь формирования характера обычно служит зашитой против фаллических желаний, которые, в течение короткого времени в детстве, были устремлены к матери. Страх кастрации матерью усиливает анальную идентификацию с ней. Анальность - это специфическая эрогенная основа формирования именно такого характера.
Пассивно-женственный характер у мужчин всегда основывается на идентификации с матерью. Так как в этом типе мать является фрустрирующим родителем, она является также объектом страха, который зарождает эту установку. Существует, однако, еще один тип пассивно-женственного характера, который порождается чрезмерной строгостью со стороны отца. Это происходит следующим образом: боясь освобождения генитальных желаний, мальчик отступает с мужской фаллической позиции к женственно-анальной позиции, здесь он идентифицирует себя со своей матерью и адаптирует пассивно-женственную установку сначала в отношении отца. а затем в отношении всех авторитетных людей. Преувеличенная вежливость и угодливость, мягкость, наряду со склонностью к скрытному поведению, - вот характеристики этого типа. Он использует свою установку для отражения активных мужских стремлений и для отражения, прежде всего, своей подавленной ненависти к отцу. Имея фактически женственно-пассивный характер (идентификация с матерью в эго), он идентифицировал себя со свои отцом в своем эго-идеале (идентификация с отцом в супер-эго и эго-идеале. Однако он не способен осознать эту идентификацию из-за того, что испытывает недостаток фаллической установки. Он всегда будет женственным и всегда будет хотеть стать мужественным. Комплекс выраженной неполноценности, результат напряжения между женственным эго и мужественным эго-идеалом, всегда будет ставить печать угнетения (иногда покорности) на его личность. В подобных случаях, как правило, наблюдается сильное нарушение потенции.
Если мы сравним этот тип с тем, кто идентифицирует себя с матерью на фаллической основе, то увидим, что фаллическо-нарциссический характер успешно отражает комплекс неполноценности, обнаруживаемый только глазом эксперта. Комплекс неполноценности пассивно-женственного характера, наоборот, совершенно очевиден. Различие заключается в базовой эрогенной структуре. Фаллическое либидо допускает полную компенсацию всех установок, не соответствующих мужскому эго-идеалу, в то время как анальное либидо, когда оно занимает центральную позицию в сексуальной структуре мужчины, исключает возможность такой компенсации.
Для девочек справедливо обратное утверждение: снисходительный отец более склонен к содействию формирования женственного характера, чем строгий или жестокий отец. Огромное число клинических сопоставлений показывает, что девочка реагирует на жестокого отца образованием твердого мужского характера. Всегда присутствующая зависть к пенису активизируется и включается в комплекс мужественности посредством характерных изменений эго. В этом случае жесткое, мужское агрессивное поведение служит панцирем против инфантильной женственной позиции в отношении отца, которая должна быть подавлена из-за его холодности и жесткости. Если отец добрый и любящий, то маленькая девочка может сохранить и, за исключением чувственных компонент, даже развить свою любовь. Для нее нет необходимости идентифицировать себя с отцом. Конечно, у нее, как правило, тоже разовьется зависть к пенису. Однако, принимая во внимание тот факт, что фрустрации в гетеросексуальной сфере являются относительно слабыми, зависть к пенису не окажет значительного воздействия на формирование ее характера. Таким образом, мы видим, что не так важно, имеется ли у той или иной женщины зависть к пенису. Важно лишь, как она воздействует на характер и производит ли симптомы. Решающим для этого типа является то, что имеет место материнская идентификация в эго; она находит выражение в чертах характера, которые мы называем «женственными».
Сохранение структуры характера часто определяется тем, что вагинальный эротизм становится перманентной частью женственности в период полового созревания. В этом возрасте сильное разочарование в отце или в прототипах отца может пробудить мужскую идентификацию (чего не произошло в детстве), активизировать скрытую зависть к пенису и, на этой поздней стадии, привести к трансформации характера в сторону мужественности. Мы очень часто наблюдаем это у девочек, которые подавляют свои гетеросексуальные желания по моральным причинам (идентификация с авторитарной, моралистичной матерью) и таким образом осуществляют свое собственное разочарование в мужчинах. В большинстве подобных случаев эти все же остающиеся женственными женщины имеют тенденцию к развитию истерического характера. Существует постоянная генитальная потребность в отношении объекта (кокетство) и отступление, сопровождаемое развитием генитального страха, когда ситуация грозит стать серьезной (истерический генитальный страх). Истерический характер у женщины формируется как защита против ее собственных генитальных желаний и против мужской агрессии объекта. Более подробно мы обсудим это ниже.
В практике психоанализа иногда встречается особый случай, когда строгая и твердая мать растит дочь, характер которой не является ни мужским, ни женским, а остается детским или возвращается к детскому позже. Такая мать не дает своему ребенку достаточно любви. Амбивалентный конфликт в отношении матери значительно сильнее со стороны ненависти, из-за страха которой ребенок возвращается на оральную стадию сексуального развития. Девочка будет ненавидеть мать на генитальном уровне, будет подавлять свою ненависть и, приняв оральную установку, преобразует ее в реактивную любовь, ослабляющую зависимость от матери. У таких женщин развивается особенно привязчивая установка в отношении старших и замужних женщин, они привязываются к ним мазохистским образом; имея тенденцию к пассивной гомосексуальности, они видят себя объектом заботы старших женщин, они не проявляют почти никакого интереса к мужчинам и в целом характеризуются «детским поведением». Эта установка характера является панцирем против подавленных желаний и защитой против стимулов внешнего мира. Характер служит здесь оральной защитой от сильных тенденций ненависти, направленных против матери, за которыми лишь с большим трудном обнаруживается отраженная нормальная женственная установка.
Выше мы говорили о том, что пол человека, несущего ответственность за фрустрацию сексуальных желаний ребенка, играет существенную роль в формировании характера. В этой связи мы затрагиваем характер взрослого лишь постольку, поскольку мы говорим о «строгом» и «мягком» влиянии. Однако формирование характера ребенка в очень сильной степени зависит от характеров его родителей, которые в свое время были определены общим и частным социальным влиянием. Многое из того, что официальная психиатрия рассматривает как унаследованное (и что она не может объяснить иначе), оказывается, при достаточно глубоком анализе, результатом идентификаций более ранних конфликтов.
Мы не отрицаем роль наследственности в определении способов реакции. У новорожденного ребенка уже есть свой «характер». Еще идут споры о том, что окружающая среда оказывает решающее влияние на развитие ребенка и определяет, будут ли его наклонности развиваться и усиливаться или же они вообще не раскроются. Сильнейшим доводом против точки зрения, считающей характер врожденным, являются пациенты, у которых в ходе анализа выясняется, что определенный способ реакции существует до определенного возраста, а затем развивается совершенно другой характер. К примеру, сначала они могли быть легко возбудимыми энтузиастами, а позднее стать депрессивными, или же быть упорными, а затем тихими и сдержанными. Хотя кажется довольно вероятным, что определенная основа личности является врожденной и вряд ли может быть изменена, чрезмерное значение, которое придают многие современные исследователи наследственному фактору, связано с бессознательной боязнью последствий правильной оценки влияния, оказываемого воспитанием.
Этот спор не будет окончательно разрешен, пока какое-либо влиятельное учреждение не решит выполнить массовый эксперимент: к примеру, изолировать одну сотню детей психопатичных родителей сразу после рождения, поместить их в одинаковую воспитательную среду и позже сравнить результаты с той сотней других детей, которые выросли в психопатической обстановке.
Если мы еще раз бросим взгляд на основные структуры характера, описанные выше, то увидим, что все они имеют одну общую деталь: они побуждаются конфликтом, вырастающим из отношений ребенок-родитель. Они являются попыткой разрешить этот конфликт особым образом и закрепить это разрешение. Фрейд утверждал, что эдипов комплекс тонет в море страха кастрации. Теперь мы можем добавить, что он действительно тонет, но вновь поднимается на поверхность в другой форме. Эдипов комплекс трансформируется в реакции характера, которые, с одной стороны, расширяют его основные особенности искаженным образом и, с другой стороны, формируют реакции против его основных элементов.
Подводя итог, мы можем сказать, что невротичный характер, как по содержанию, так и по форме, полностью состоит из компромиссов, точно так же как и симптом. Он содержит инфантильную инстинктивную потребность в защите, характерную для той или другой стадии развития. Основной инфантильный конфликт продолжает существовать, трансформированный в установки, возникающие в определенной форме как автоматические способы реакции, которые стали хроническими и от которых позже они должны будут быть очищены с помощью анализа.
Благодаря этому проникновению в фазу человеческого развития, мы в состоянии ответить на вопрос, поставленный Фрейдом: сохраняются ли подавленные элементы как двойные входы, как следы памяти или как что-либо другое? Теперь мы можем сделать осторожный вывод, что те элементы инфантильного переживания, которые не задействованы в характере, сохраняются как эмоционально заряженные следы памяти; в то же время те элементы, которые впитались и стали частью характера, сохраняются как современный способ реакции. Не может быть сомнения в «функциональном континууме», так как в аналитической терапии мы преуспели в редуцировании таких формаций характера до их первоначальных компонент. Вопрос заключается не столько в повторном выносе на поверхность того. что было погружено (как, например, в случае истерической амнезии): процесс сравним скорее с восстановлением элемента из химического соединения. Теперь мы можем лучше понять, почему в некоторых острых случаях неврозов характера не удается устранить эдипов комплекс, когда мы анализируем лишь содержание. Причина в том, что эдипов комплекс больше не существует в настоящем; он может возникнуть только путем аналитического разрушения формальных способов реакции.
Используя все эти дифференциации в качестве отправной точки, мы попытаемся прийти к теории психической экономики, которая могла бы быть практически полезной в области воспитания. Естественно, общество должно сделать возможным и поощрять (или отвергать) практическое применение подобной теории психической экономики. Современное общество с его моралью, отрицательно относящейся к сексу, и экономической неспособностью гарантировать массе его членов даже простое существование, далеко как от признания подобной возможности, так и от ее практической реализации. Это сразу станет ясно, когда мы сформулируем, что родительские узы, подавление мастурбации в раннем детстве, требование умеренности в период полового созревания и допущение сексуальной заинтересованности лишь в институте брака полностью противоположны условиям, необходимым для организации и поддержания сексуальной и психической экономики. Преобладающая сексуальная мораль не может не создавать основу для неврозов в характере. Сексуальная и психическая экономика несовместима с нравами, которые так яростно защищаются современным обществом. Это один из неоспоримых выводов психоаналитического исследования неврозов.
Глава 8. ГЕНИТАЛЬНЫЙ И НЕВРОТИЧНЫЙ ХАРАКТЕРЫ
ХАРАКТЕР И СЕКСУАЛЬНЫЙ СТАЗ
Теперь мы обратим внимание на причины, в силу которых формируется тот или иной характер и на экономическую функцию характера.
Изучение динамической функции реакций характера и их целеустремленного способа действия позволяет сделать следующий вывод: в основном, характер определяется нарциссическим механизмом защиты.*
_______________
* Здесь необходимо сказать о фундаментальном отличии между нашими концепциями и концепциями Альфреда Адлера, касающимися характера и «безопасности»:
а) Адлер начал отходить от психоанализа и теории либидо с тезисом о том. что важным является не анализ либидо, а анализ нервного характера. Его постулирование либидо и характера как противоположностей и полное исключение первого из рассмотрения находятся в глубоком противоречии с теорией психоанализа. Хотя мы берем ту же проблему в качестве нашей отправной точки, а именно целенаправленный способ действия того, что называется «целой личностью и характером», мы, тем не менее, используем фундаментально отличные теорию и метод. Спрашивая, что побуждает психический организм формировать характер, мы представляем себе характер как причинную сущность и лишь вторично достигаем цели, которую мы выводим из причины (причина - неудовольствие: цель - защита против неудовольствия);
б) Мы стараемся объяснить формирование характера в терминах экономики либидо и достичь, поэтому, результатов, совершенно отличных от результатов Адлера, который выбирает принцип «воли к власти» в качестве абсолютного объяснения, проглядев зависимость «воли к власти», являющейся лишь частичным нарциссическим стремлением, от превратностей нарциссизма как целого и объектного либидо;
в) Адлеровские формулировки способа действия комплекса подчинения и его компенсаций верны. Это никогда не отрицалось. Но здесь также отсутствует связь с процессами либидо, лежащими глубже, особенно фаллическим либидо. Наше расхождение с Адлером заключается, в основном, в разложении самого комплекса подчинения и его разветвлений в эго с помощью теории либидо. Наша проблема начинается как раз там, где у Адлера завершается.
Таким образом, казалось бы правильным принять, что если характер служит в сущности защитой эго, то и в аналитической ситуации он должен был бы действовать как аппарат для отражения опасности. Анализ характера в каждом отдельном случае, когда аналитик преуспевает в постижении заключительной стадии развития характера, т. е. эдиповой стадии, показывает, что характер был сформирован под влиянием опасностей, угрожающих эго из внешнего мира, - с одной стороны - и давящими потребностями ид - с другой.
Основываясь на теории Ламарка, Фрейд и особенно Ференци различали аутопластическую и аллопластическую адаптацию в психической жизни. Аллопластически организм изменяет окружающую среду (технология и цивилизация); аутопластически организм меняется сам - в обоих случаях для того, чтобы выжить. В биологических терминах формирование характера есть аутоплас-тическая функция, инициированная беспокоящими и неприятными стимулами из внешнего мира (структура семьи). Из-за противоречия между ид и внешним миром (который ограничивает или полностью фрустрирует удовлетворение либидо), психический аппарат, побуждаемый реальным страхом, производимым этим конфликтом, воздвигает защитный барьер между собой и внешним миром. Для того чтобы понять этот процесс, мы должны на короткое время перенести наше внимание с динамической и экономической точек зрения на топографическую.
Фрейд учил нас представлять эго, т. е. часть психического организма, направленную к внешнему миру и поэтому остающуюся незащищенной, как аппарат, предназначенный для отражения стимулов. Здесь имеет место формирование характера. Фрейд в очень ясной форме описал борьбу, в которую должно быть вовлечено эго как буфер между ид и внешним миром (или между ид и супер-эго). В этой борьбе наиболее важно то, что эго, пытаясь посредничать между враждующими сторонами за цель выживания, интроецирует именно те подавляющие объекты внешнего мира, которые фрустрируют принцип наслаждения ид, и сохраняет их в качестве моральных судей, в качестве супер-эго. Следовательно, мораль эго - это компонента, происходящая не из ид, т. е. она не развивается в нарциссически-либидном организме; скорее это чужая компонента, заимствованная из вероломного и угрожающего внешнего мира.
Психоаналитическая теория инстинктов рассматривает начальный психический организм как смесь первичных нужд, берущих начало в соматических состояниях возбуждения. Когда психический организм развивается, эго появляется как его особая часть и находится между этими первичными нуждами, с одной стороны, и внешним миром - с другой. Для того чтобы проиллюстрировать это, рассмотрим простейших животных. Среди них имеются, к примеру, ризоподы, защищающие себя от жестокого внешнего мира с помощью панциря из неорганического материала, формирующегося из химических продуктов протоплазмы. У некоторых из простейших имеется свернутая в спираль раковина, как у улитки, у других - круглая раковина, снабженная шипами. По сравнению с амебой, подвижность простейших, имеющих панцирь, значительно ограничена; контакт с внешним миром осуществляется лишь с помощью частей тела, которые для передвижения и питания могут вытягиваться и втягиваться снова через крошечные дырочки в панцире. В дальнейшем мы будем часто использовать это сравнение.
Мы можем представить себе характер эго как панцирь, защищающий ид от импульсов внешнего мира. Во фрейдовском смысле, эго - это структурный агент. Под характером мы понимаем здесь не только внешнюю форму этого агента, но также суммарную совокупность всех форм эго в типичных способах реакции, т. е. способов реакции, характерных для одной особой личности. Под характером, в двух словах, мы понимаем главным образом динамически определенный фактор, проявляющийся в характерном поведении человека: походка, выражение лица, паза, манера речи и др. Этот характер это формируется из элементов внешнего мира, из запретов, инстинктивных сдерживаний и широко варьируемых форм идентификаций. Таким образом, материальные элементы панциря характера берут свое начало во внешнем мире, в обществе. Перед тем как мы приступим к вопросу о том, чем скрепляются эти элементы, т. е. какой динамический процесс спаивает этот панцирь, мы должны указать, что защита против внешнего мира, лежащая в основе формирования характера, определенно не является главной функцией характера в дальнейшем. Цивилизованный человек имеет достаточно сильные средства защиты против реальных опасностей внешнего мира, а именно социальные институты во всех их формах. Кроме того, он имеет мышечный аппарат, который позволяет ему спасаться бегством или сражаться, и ум, который дает ему возможность предвидеть опасность и избежать ее. Защитные механизмы характера начинают функционировать особым образом, когда страх чувствуется внутри, то ли из-за внутреннего состояния раздражения, то ли из-за внешнего стимула, относящегося к инстинктивному аппарату. Когда это происходит, характер должен справиться с актуальным подавлением страха, который возникает из энергии расстроенного влечения.
Связь между характером и подавлением может наблюдаться в следующем процессе: необходимость подавления инстинктивных потребностей инициирует формирование характера. Как только характер был сформирован, он экономит на подавлении путем впитывания инстинктивной энергии в саму формацию характера. Формирование черты характера направлено на то, чтобы вовлеченное в конфликт подавление разрешилось: либо сам репрессивный процесс оказался ненужным, либо начальное подавление трансформировалось в относительно ригидную формацию эго. Следовательно, процесс формирования характера находится в полном соответствии с тенденцией эго к объединению стремлений психики. Эти факты объясняют, почему регрессии, приведшие к ригидным чертам характера, намного сложнее устранить, чем, например, те, которые произвели симптом.
Существует определенная связь между первоначальной движущей силой формирования характера, т. е. зашитой против конкретных опасностей, и ее окончательной функцией, т. е. защитой против инстинктивных опасностей. Социальные процессы, особенно развитие от примитивных социальных форм к цивилизации, повлекли за собой множество ограничений либидо и других желаний. Развитие человечества, таким образом, характеризовалось увеличением сексуальных ограничений. В частности, развитие патриархальной цивилизации и сегодняшнего общества шли рука об руку с увеличивающимся подавлением генитальности. Чем дольше продолжается этот процесс, тем более отдаленными становятся причины реального страха. На социальном уровне, однако, реальные опасности для жизни личности увеличились. Войны и классовая борьба перевесили опасности первобытных времен. Безусловно нельзя отрицать, что в отдельных ситуациях цивилизация увеличила безопасность. Но эта польза не без недостатков. Для избежания реальной опасности человек должен был ограничить свои инстинкты. Не нужно становиться агрессивным, даже если голодаешь в результате экономического кризиса или если сексуальное влечение сковано социальными нормами и предрассудками. Нарушение норм немедленно создает реальную опасность, к примеру, родительское наказание за воровство или за мастурбацию. В той степени, в которой избегается реальная опасность, увеличивается стаз либидо и вместе с ним страх стаза. Таким образом, актуальный страх и реальный страх имеют взаимодополняющую связь: чем больше избегается реальный страх, тем сильнее становится страх подавления либидо, и наоборот. Бесстрашный человек удовлетворяет свои либидные влечения даже с риском подвергнуться социальному остракизму. Животные более подвержены состояниям реального страха из-за несовершенной социальной организации. Однако, если они не попадают под давление приручения - и даже тогда лишь в особых обстоятельствах, - животные редко страдают от инстинктивного стаза.
Мы подчеркнули здесь избежание страха и подавление (стаз) либидо как два экономических принципа формирования характера; мы не должны пренебрегать третьим принципом, который также служит средством формирования характера, а именно принципом наслаждения. Действительно, формирование характера порождается потребностью в отражении опасностей, вызванных удовлетворением инстинктов. После создания панциря принцип наслаждения, тем не менее, продолжает действовать, так как характер, в точности как симптом, служит не только отражению влечений и связыванию страха, но также удовлетворению искаженных инстинктов. К. примеру, генитально-нарциссический характер защищал себя от внешних влияний; он также и удовлетворял хорошую часть либидо в нарциссической связи его эго с эго-идеалом. Существуют два вида инстинктивного удовлетворения. С одной стороны, энергия самих отраженных инстинктивных импульсов, особенно прегенитальных и садистских, в основном расходуется на создание механизма защиты. Пока это, конечно, не является удовлетворением инстинкта в смысле достижения непосредственного, нескрываемого наслаждения; оно является уменьшением инстинктивного напряжения, сравнимым с происходящим из скрытого «удовлетворения» в симптоме. Хотя это уменьшение феноменологически отличается от непосредственного удовлетворения, оно, тем не менее, почти равно ему экономически: оба уменьшают давление, оказываемое инстинктивным стимулом. Энергия расходуется на создание и укрепление содержания характера. Аффективный блок некоторых компульсивных характеров, к примеру, садизм, главным образом используется для формирования и укрепления стены между ид и внешним миром, в то время как анальная гомосексуальность используется для преувеличенной вежливости и покорности некоторых пассивно-женственных характеров.
Инстинктивные импульсы, которые не впитались характером, стараются достичь непосредственного удовлетворения, если они не подавлены. Природа этого удовлетворения зависит от структуры характера. То, какие инстинктивные силы вовлечены в создание характера и каким из них разрешено непосредственное удовлетворение, определяет разницу не только между крепким здоровьем и болезненностью, но и между типами личностных характеров.
Огромное значение придается как толщине панциря характера, так и его прочности. Когда панцирь характера против внешнего мира и против биологической части личности достиг степени, соответствующей развитию либидо, в нем все еще существуют «бреши», обеспечивающие контакт с внешним миром. Через эти бреши несвязанное либидо и другие инстинктивные импульсы соприкасаются с внешним миром или уходят от него. Но панцирь эго может быть таким, что эти бреши становятся слишком узкими, т. е. линии связи с внешним миром больше не способны гарантировать регулируемую экономику либидо и социальную адаптацию. Кататоническое оцепенение является примером полной изоляции, в то время как импульсивный характер является лучшим примером полностью неадекватного панциря структуры характера. Похоже, что каждое перманентное преобразование объектного либидо в нарциссическое либидо идет рука об руку с нарастанием и затвердеванием панциря эго. Аффективно-блокированный компульсивный характер обладает ригидным панцирем, но бедными возможностями организации аффективных отношений с внешним миром. Все отскакивает от его гладкой, твердой поверхности. Болтливый агрессивный характер имеет, и это действительно так, гибкий панцирь, но он всегда «ощетинивается». Его отношения с внешним миром ограничены параноидно-агрессивными реакциями. Пассивно-женственный характер - пример третьего типа панциря. На первый взгляд он кажется податливым и мягким, но при анализе мы узнаём, что этот панцирь весьма трудно разрушить.
Для каждого типа характера показательно не только то, что он отражает, но и какие инстинктивные силы использует для этого. В общем, эго формирует свой характер, овладевая определенным инстинктивным импульсом, и подвергается подавлению, для того чтобы с его помощью отразить другой инстинктивный импульс. Таким образом, к примеру, эго фаллически-садистского характера будет использовать преувеличенную мужскую агрессию для отражения женских, пассивных и анальных стремлений. Однако, прибегая к таким мерам, оно само изменяется, начиная использовать хронически агрессивные способы реакции. Другие часто отражают свою подавленную агрессию «завоеванием» - как однажды выразился такой пациент - расположения любого человека, способного пробудить их агрессию. Они становятся «скользкими», как угри, избегая любой открытой реакции. Обычно эта «скользкость» выражается в интонации их голоса: они говорят мягко, осторожно, обольстительно. При переходе к анальным интересам с целью отражения агрессивных импульсов эго становится «жирным» и «скользким» и представляет себя именно таким образом. Это служит причиной потери самоуверенности (один такой пациент чувствовал себя «вонючим»). Такие люди движимы попытками адаптироваться к миру, добиться обладания объектами любым возможным способом. Однако, так как они не обладают никакой подлинной способностью к самоадаптации и обычно испытывают фрустрацию и отвержение, это приводит к тому, что они становятся агрессивными, а это, в свою очередь, делает необходимой усиленную анально-пассивную защиту. В подобных случаях аналитическая работа не только атакует функцию защиты, но и выявляет средства, привлеченные для создания этой защиты, т. е. в данном случае анальность.
Окончательно характер определяется двумя факторами: во-первых, качественным, теми стадиями развития либидо, в которой внутренние конфликты наиболее постоянно влияли на процесс образования характера, т. е. особой позицией фиксации либидо; качественно мы можем различать депрессивный (оральный), мазохистский, генитально-нарциссический (фаллический), истерический (генитально-кровосмесительный) и компульсивный (анально-садистская фиксация) характеры; а во-вторых, количественным - экономикой либидо, зависящей от качественного фактора.
ЛИБИДНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ РАЗЛИЧИЕ МЕЖДУ ГЕНИТАЛЬНЫМ И НЕВРОТИЧНЫМ ХАРАКТЕРАМИ
Если панцирь характера превышает определенную толщину; если он использовался в основном теми инстинктивными импульсами, которые при нормальных обстоятельствах служат организации контакта с действительностью; если способность к сексуальному удовлетворению была из-за этого слишком жестко ограничена, то существуют все условия для формирования невротичного характера. Если формирование и структуру характера невротичных мужчин и женщин сравнить с личностями, способными работать и любить, мы придем к качественному различию между способами связывания сдерживаемого характером либидо. Установлено, что существуют адекватные и неадекватные средства связывающего страха. Генитальное оргазмическое удовлетворение либидо и сублимация оказываются прототипами адекватных средств; все типы прегенитального удовлетворения и формаций реакции оказываются неадекватными. Это качественное различие также выражается количественно: невротичный характер страдает от постоянно увеличивающегося стаза либидо как раз по причине того, что его средства удовлетворения не адекватны нуждам инстинктивного аппарата; тогда как генитальный характер управляется устойчивым чередованием между напряжением и адекватным удовлетворением либидо. Другими словами, генитальный характер обладает регулируемой экономикой либидо. Генитальное превосходство и оргазмическая потенция (определяемая структурой характера), в отличие от всех других структур, обеспечивают генитальному характеру регулируемую экономику либидо.
Исторически определенное качество сил, формирующих характер, определяет современное количественное регулирование экономики либидо и, следовательно, разницу между здоровьем и болезненностью. В терминах наиболее качественных различий, генитальный и невротичный характеры должны пониматься как главные типы. Как правило, все характеры представляют собой смесь, и то, появляется ли экономика либидо или нет, зависит лишь от степени приближения характера к первому или второму главному типу. В терминах количества возможного непосредственного удовлетворения либидо, генитальный и невротичный характеры должны пониматься как средние типы: удовлетворение либидо таково, что оно либо способно устранить стаз неиспользованного либидо, либо нет. В последнем случае развиваются симптомы и черты невротичного характера, которые ухудшают социальные и сексуальные способности.
Сейчас мы попытаемся представить качественные различия между двумя главными типами. Мы сопоставим структуру ид, супер-эго и, в завершение, структуру эго, зависящую от ид и супер-эго.
Структура ид
Генитальный характер полностью достиг постамбивалентной генитальной стадии; желание инцеста и желание отделаться от отца (матери) исчезло, и генитальные стремления были спроектированы на гетеросексуальный объект, который фактически не представлял, как в случае невротичного характера, объект инцеста. Гетеросексуальный объект полностью принял на себя роль объекта инцеста. Эдипов комплекс разрешился. Прегенитальные тенденции (анальность, оральный эротизм и вуайеризм) также не подавлены. Частью они укоренились в характере как культурные сублимации; частью они имеют свою долю в наслаждениях, предшествующих непосредственному удовлетворению. В любом случае они подчинены генитальным стремлениям. Половой акт остается высшей и приносящей наибольшее наслаждение сексуальной целью. Агрессия также в большей степени сублимирована в социальных достижениях; в меньшей степени она непосредственно содействует генитальной сексуальности, не требуя, однако, эксклюзивного удовлетворения. Это распределение инстинктивных влечений обеспечивает способность к соответствующему оргазмическому удовлетворению, которое может быть достигнуто только с помощью генитальной системы, хотя оно также обеспечивает удовлетворение прегенитальных и агрессивных тенденций. Чем меньше подавляются прегенитальные потребности, тем более полное удовлетворение достигается и тем меньшее количество возможностей существует для патогенного стаза либидо.
Невротичный характер, даже если у него поначалу слабая потенция и он не живет в воздержании (что верно для подавляющего большинства случаев), неспособен разрядить свое свободное, несублимированное либидо в удовлетворяющем оргазме.*
____________
* Регулирование сексуальной энергии зависит от оргазмической потенции, то есть от способности организма допускать свободное течение клонических конвульсий в рефлексе оргазма. Покрытый панцирем организм неспособен к оргазмической конвульсии; биологическое возбуждение сдерживается блоками в различных местах организма.
Он всегда оргазмически импотентен. Это объясняется тем, что энергия либидо катектируется на объектах инцеста и проявляется в формированиях реакции. Если вообще существует какая-то сексуальность, ее инфантильная природа легко различима. Любимая женщина просто представляет мать (сестру и т.д.), и любовные отношения обременяются всеми страхами, запретами и невротичными прихотями инфантильных отношений инцеста (ложный перенос). Генитальное превосходство либо не присутствует вообще, либо не имеет катексиса, или, как в случае истерического характера, генитальная функция нарушена из-за фиксации инцеста. Таким образом, мы имеем цепную реакцию: инфантильная сексуальная фиксация нарушает оргазмическую функцию; это нарушение, в свою очередь, создает стаз либидо; сдерживаемое либидо усиливает прегенитальные фиксации, и т. д. и т.п. Из-за этого чрезмерного катексиса прегенитальной системы либидные импульсы проникают в любую культурную и социальную деятельность. Это, естественно, может закончиться лишь тревогой, так как действие становится связанным с подавленным и запрещенным материалом. Остаток либидо не всегда доступен для социальной деятельности; он переплетается с подавлением инфантильных инстинктивных целей.
Структура супер-зго
Супер-эго генитального характера отличается главным образом своими сексуально утвердительными элементами. Поэтому между ид и супер-эго существует высокая степень гармонии. Так как эдипов комплекс утратил свою энергию, для любых намерений и целей не существует запретов супер-эго сексуальной природы. Супер-эго не обременено садизмом не только по вышеописанным причинам, но также потому, что не существует стаза либидо, который мог бы возбудить садизм и сделать злобным супер-эго. Генитальное либидо, так как оно удовлетворяется непосредственно, не скрывается в стремлениях эго-идеала. Следовательно, социальные достижения не являются, как в случае невротичного характера, доказательством потенции; скорее они обеспечивают естественное, некомпенсирующее удовлетворение. Так как не существует нарушения потенции, комплекс неполноценности отсутствует. Существует близкое соответствие между эго-идеалом и реальным эго, и между ними не существует непреодолимого противоречия.
В невротичном характере, напротив, супер-эго существенно характеризуется сексуальным отрицанием. Это автоматически создает хорошо известный конфликт и антипатию между ид и супер-эго. Так как эдипов комплекс не был преодолен, основной элемент супер-эго - запрещение инцеста - все еще полностью действенен и пересекается с каждой формой сексуальных отношений. Сильное сексуальное подавление эго и сопутствующий стаз либидо усиливают садистские импульсы, которые выражаются, среди прочего, в жестком моральном кодексе. Мы должны в этой связи вспомнить, что, как указывал Фрейд, подавление создает мораль, а не наоборот. Так как более или менее осознанное чувство импотенции всегда присутствует, многие социальные достижения прежде всего служат компенсирующим доказательством потенции. Эти достижения, однако, не уменьшают чувство неполноценности. Наоборот: так как социальные достижения часто являются свидетельством потенции, которое никоим образом не может заменить чувство генитальной потенции, невротичный характер никогда не избавляется от ощущения внутренней пустоты и несостоятельности, независимо от того, насколько трудно даются ему попытки компенсировать это. Таким образом, практические потребности эго-идеала растут все выше и выше, в то время как эго, бессильное и вдвойне парализованное ощущениями неполноценности ( импотенция и высокий эго-идеал), становится все менее и менее действенным.
Структура эго
Теперь давайте рассмотрим структуру эго в генитальном характере. Периодические оргазмические разрядки либидного напряжения ид значительно уменьшают давление инстинктивных потребностей на эго. Так как ид в основном удовлетворено, у супер-эго нет причин быть садистским, и поэтому оно не оказывает какого-либо заметного давления на эго. Свободное от ощущений вины, эго овладевает и удовлетворяет генитальное либидо и некоторые прегенитальные стремления ид и сублимирует естественную агрессию и части прегенитального либидо в социальных достижениях. Что касается генитальных стремлений, эго не противостоит ид и может накладывать на него определенные запреты гораздо проще, так как ид уступает эго в главном, т. е. в удовлетворении либидо. Это, кажется, единственное состояние, в котором ид позволяет эго держать себя под контролем без использования подавления. Сильные гомосексуальные стремления будут выражаться одним способом, когда эго не сможет удовлетворить гетеросексуальное стремление, и совершенно другим - когда отсутствует стаз либидо. Экономически это легко понять, так как при гетеросексуальном удовлетворении - при условии, что гомосексуальность не подавляется, т. е. не исключается из коммуникационной системы либидо, - энергия отбирается у гомосексуальных стремлений.
Так как эго находится под очень небольшим давлением ид и супер-эго - поскольку сексуально удовлетворено, - оно не должно защищаться от ид, как это делает эго в невротичном характере. Оно требует лишь небольшого количества связанной энергии и, следовательно, имеет обильную свободную энергию для переживаний и действий во внешнем мире; действия и переживания - сильные и свободно протекающие. Таким образом, эго в высшей степени доступно как наслаждению, так и неудовольствию. Эго в генитальном характере имеет панцирь, но характер управляет им, а не ждет милости от него. Панцирь достаточно гибок для самых разнообразных переживаний. Генитальный характер может по необходимости быть как веселым, так и сердитым. Он реагирует на потерю объекта соизмеримой степенью печали; он не подчиняет все эмоции своей потере. Он способен страстно и увлеченно любить и пылко ненавидеть. В отдельных ситуациях он может поступать по-детски, но он никогда не будет казаться инфантильным. Его серьезность - естественная, а не показная, как при компенсации, поскольку он не должен казаться взрослым во что бы то ни стало. Его мужество не есть доказательство его потенции, оно объективно мотивировано. Так, при определенных обстоятельствах, например, на войне, которую он считает несправедливой, он не побоится быть заклейменным трусом, а обязательно встанет на защиту своих убеждений. Так как инфантильные идеалы потеряли свой катексис, его ненависть и его любовь рационально мотивированы. Гибкость и толщина его панциря позволяют ему в одном случае открыться миру так же сильно, как в другом случае закрыться от него. Его способность отдаваться демонстрируется главным образом в сексуальном опыте: при половом акте с объектом любви эго почти прекращает существовать, за исключением функции восприятия. В данную минуту панцирь почти полностью разрушен. Вся личность вовлечена в переживание наслаждения, без боязни потеряться в нем, так как эго имеет твердое нарциссическое основание, которое не компенсирует, а сублимирует. Его самоуважение черпает свою энергию из сексуального переживания. Сам способ, которым он решает свои текущие конфликты, показывает, что они имеют рациональную природу; они не обременены инфантильными и иррациональными элементами. Причиной этого является рациональная экономика либидо, предотвращающая возможность чрезмерного катексиса инфантильных переживаний и желаний.
В формах своей сексуальности, так же как и в остальных аспектах, генитальный характер является гибким и непринужденным. Поскольку он способен к удовлетворению, он также способен и к моногамии без принуждения или подавления; однако при рациональной мотивации он может поменять объект своей любви или моногамии. Он не держится за свой сексуальный объект из-за чувства вины или по моральным соображениям; скорее он поддерживает отношения на основе своей здоровой потребности к наслаждению, так как это удовлетворяет его. Он может преодолеть полигамные желания без подавления, когда они не совместимы с его отношением к объекту любви, но он действительно уступит им, если они станут слишком настойчивыми. Он разрешает фактические конфликты, вызванные этим, реалистичным образом.
Невротического чувства вины практически не существует. Его социальность основывается не на подавленной, а на сублимированной агрессии и на его ориентации в реальности. Однако это не означает, что он всегда подчиняется социальной реальности. Наоборот, генитальный характер, чья структура полностью противоречит нашей современной моралистичной антисексуальной культуре, способен критиковать и изменять социальную ситуацию. Его практически полное отсутствие страха позволяет ему занимать бескомпромиссную позицию по отношению к окружающему миру.
Если интеллектуальное превосходство является целью социального развития, оно вполне представимо без генитального превосходства. Гегемония ума не только означает конец иррациональной сексуальности, но и требует в качестве необходимого условия регулирования экономики либидо. Генитальное и интеллектуальное превосходство соотносятся друг с другом как стаз либидо и невроз, супер-эго (чувство вины) и религия, истерия и суеверие, прегенитальное удовлетворение либидо и современная сексуальная мораль, садизм и этика, сексуальное подавление и призывы к реабилитации падших женщин.
В генитальном характере регулируемая экономика либидо и способность к полному сексуальному удовлетворению являются основанием для вышеописанных черт характера. Таким же образом все, что относится к мотивациям и поступкам невротичного характера, определяется, при окончательном анализе, его неадекватной экономикой либидо.
Эго невротичного характера либо воздержанно, либо достигает сексуального удовлетворения, сопровождаемого чувством вины. Оно находится под давлением с двух сторон: (1) постоянно неудовлетворенного ид с его подавленным либидо и (2) жестокого супер-эго. Эго невротичного характера враждебно по отношению к ид и отдает себя в распоряжение супер-эго. В тоже время оно флиртует с ид и тайно восстает против супер-эго. Так как эго не полностью подавило свою сексуальность, она является преобладающе прегенитальной; из-за превалирующих сексуальных нравов генитальность окрашивается анальными и садистскими элементами. Половой акт представляется как что-то грязное и непристойное. Вследствие того, что агрессивность включается или, точнее, укореняется частично в панцире характера и частично в супер-эго, социальные достижения ухудшаются. Эго либо закрыто для удовольствия и неудовольствия (аффект-блок), либо доступно исключительно неудовольствию; как правило, любое удовольствие быстро трансформируется в неудовольствие. Панцирь эго - ригидный; коммуникации с внешним миром, постоянно находящиеся под контролем нарциссического цензора, бедны в отношении как объектного либидо, так и агрессии. Панцирь функционирует главным образом как защита от внутренней жизни; результатом является ярко выраженное ослабление функции реальности эго. Отношения с внешним миром - неестественные, близорукие и противоречивые; личность в целом не может стать гармоничной и увлеченной частью жизни из-за недостатка способности к полному переживанию. В то время как генитальный характер может изменять, усиливать или ослаблять свои защитные механизмы, эго невротичного характера полностью зависит от милости его бессознательных подавленных механизмов. Он не может поступать как-то по-другому, даже если он хочет этого. Ему бы хотелось быть веселым или сердитым, но он не способен ни к одному, ни к другому. Он не может страстно любить, так как существенные элементы его сексуальности подавлены. Также он не может рационально ненавидеть, так как его эго не отождествляет себя с его ненавистью, которая стала чрезмерной в результате стаза либидо и поэтому должна подавить ее. И когда он чувствует любовь или ненависть, его реакция едва ли соответствует фактам. В бессознательном вступают в силу инфантильные переживания, которые определяют количество и природу реакций. Ригидность его панциря делает его неспособным либо открыться некоторому отдельному переживанию, либо полностью закрыться от тех переживаний, где ему было бы необходимо рациональное оправдание такому поступку. Обычно он сексуально сдержан или обеспокоен в прелюдии полового акта. Однако даже если этого не происходит, он не получает удовлетворения или - из-за своей неспособности отдаться - обеспокоен до такой степени, что экономика либидо не регулируется. Полный анализ чувств, возникающих во время полового акта, позволяет выделить следующие типы: нарциссическая личность, чье внимание сконцентрировано не на ощущении наслаждения, а на мысли произвести впечатление человека с высокой потенцией; гиперэстетическая личность, которая пытается ни в коем случае не касаться любой части тела, что могло бы пойти вразрез с его эстетическими чувствами; личность с подавленным садизмом, которая не может избавиться от постоянной мысли, что он может причинить партнеру боль или мучается чувством вины, что он оскорбляет партнера; садистский характер, для которого половой акт означает мучение партнера. Этот список можно было бы продолжать и продолжать. Там, где подобные нарушения не проявляются полностью, запреты, соответствующие им, обнаруживаются в общей установке относительно сексуальности. Так как супер-эго невротичного характера не содержит каких-либо сексуально-утвердительных элементов, он избегает сексуальных переживаний (Г. Дойч ошибочно считал это верным также и в случае здорового человека). Однако это означает, что только половина личности участвует в переживании.
Генитальный характер имеет твердое нарциссическое основание. В невротичном характере чувство импотенции заставляет эго создавать компенсации нарциссической природы. Современные конфликты, проникнутые иррациональными мотивами, для невротичного характера делают невозможным достижение рациональных решений. Инфантильная установка и желания всегда дают отрицательный эффект.
Сексуально неудовлетворенный и неспособный к удовлетворению, невротичный характер в конце концов приходит к воздержанию или жесткой моногамии. Последнее он будет оправдывать соображениями морали или уважением к своему сексуальному партнеру, но в действительности он боится сексуальности и неспособен регулировать ее. Так как садизм не сублимируется, супер-эго чрезвычайно грубое, ид безжалостно в своих требованиях удовлетворения его нужд, эго развивает как чувство вины, которое оно называет социальной совестью, так и потребность в наказании, в котором оно стремится возложить на себя то, чего оно в действительности желает другим.
Мы видим, что эмпирическое открытие вышеописанных механизмов становится основой революционной критики всех теоретически обоснованных нравственных систем. Не вдаваясь в данный момент в подробности этого вопроса, крайне важного для социального формирования культуры, кратко сформулируем резюме: в той степени, в которой общество делает возможным удовлетворение потребностей и трансформацию соответствующих структур человека, нравственное регулирование общественной жизни будет исчезать. Окончательное решение нужно искать не в области психологии, а в области общественных процессов. Насколько это касается нашей клинической практики, больше не может быть сомнения в том, что каждое успешное аналитическое лечение, т. е. такое, в результате которого удается трансформировать структуру невротичного характера в структуру генитального характера, ниспровергает нравственных арбитров и заменяет их саморегуляцией действия, основанной на здоровой экономике либидо. Так как некоторые аналитики говорят об «устранении супер-эго» с помощью аналитического лечения, мы должны указать, что это есть вопрос отвода энергии от системы нравственного арбитража и замены ее либидно-экономической регуляцией. Тот факт, что этот процесс противоречит сегодняшним интересам государства, философии морали и религии, имеет решающее значение в другой связи. Выражаясь проще, все это означает, что человеку, чьи сексуальные, а также биологические и культурные потребности удовлетворяются, не требуется никакой морали для поддержания самоконтроля. А неудовлетворенный человек, подавленный во всех отношениях, страдает от нарастающего внутреннего возбуждения, которое могло бы заставить его разорвать все на куски, если его энергия частью не держалась под контролем, а частью не расходовалась на моральные запреты. Размер и сила аскетичных и моралистичных идеологий общества является лучшей меркой для размера и силы неразрешенного напряжения, созданного неудовлетворенными потребностями у средней личности такого общества. Оба определяются отношением производительных сил и способом производства, с одной стороны, и потребностями, которые должны быть удовлетворены, - с другой.
Сублимация, формирование реакции и основа невротической реакции
Теперь обратимся к существующим различиям между социальными достижениями генитального и невротичного характеров.
Ранее мы указали, что оргазмическое удовлетворение либидо и сублимация являются адекватными средствами устранения стаза либидо или, точнее, овладения страхом стаза. Прегенитальное удовлетворение либидо и формирование реакции являются неадекватными средствами. Сублимация, подобно оргазмическому удовлетворению, является особым достижением генитального характера; формирование реакции - это способ невротичного характера. Это, конечно, не означает, что невротичный характер не сублимирует и что здоровый человек не имеет никаких формирований реакции.
Для начала давайте попытаемся на основе нашего клинического опыта дать теоретическое описание отношения между сублимацией и сексуальным удовлетворением. Согласно Фрейду, сублимация есть результат отклонения либидного стремления от его первоначальной цели и его переориентация на «высшую» социально значимую цель. Стремление, принимающее сублимированное удовлетворение, должно отказаться от своего первоначального объекта и своей цели. Эта первая формулировка Фрейда в итоге привела к заблуждению, что сублимация и инстинктивное удовлетворение являются полными противоположностями. Однако если мы рассмотрим связь между сублимацией и либидной экономикой, мы убедимся, что здесь не существует противоположности. В действительности регулируемая экономика либидо является необходимым условием успешной постоянной сублимации. Те стремления, которые формируют основу наших социальных достижений, не получают непосредственного удовлетворения; это не означает, что либидо вообще не удовлетворяется. Психоанализ нарушений в работе учит нас, что чем больше стаз либидо как целого, тем сложнее сублимировать прегенитальное либидо. Сексуальные фантазии впитывают психические интересы и отвлекают от работы, или же сами культурные достижения сексуализируются и тем самым попадают в область подавления.*
_____________________
* «Люди часто говорят, что борьба против такого мощного инстинкта и усиление всех этических и эстетических сил закаляет характер; и это верно для особенно благоприятно организованных натур. Также нужно допустить, что дифференциация характера личности, которая так заметна в наши дни, становится возможной лишь при существовании сексуального ограничения. Но в подавляющем большинстве случаев борьба против сексуальности расходует энергию, доступную в характере, и это в то самое время, когда молодому человеку нужны все его силы, чтобы заработать свою долю и свое место в обществе. Отношение между количеством возможной сублимации и количеством необходимой сексуальной активности, естественно, широко варьируется от человека к человеку и даже от случая к случаю. Воздержанный художник - это что-то едва ли постижимое; а воздержанный молодой ученый конечно не редкость. Последний своим самовоздержанием освобождает силы для своих научных занятий: тогда как первый. вероятно, обнаруживает, что его художественные достижения сильно стимулируются его сексуальными переживаниями. В общем, у меня не сложилось впечатления, что сексуальное воздержание создает энергичных и самоуверенных людей действия, самобытных мыслителей или смелых эмансипаторов и реформаторов. Гораздо чаще это создает благонравных слабых людей, которые позже затеряются в большой массе людей, стремящейся безвольно следовать указаниям сильных личностей». [Фрейд. «Цивилизованная» сексуальная мораль и современные нервные заболевания, 1908.]
Наблюдение за сублимациями генитального характера показывает, что они непрерывно подкрепляются оргазмическим удовлетворением либидо. Разрядка сексуальных напряжений освобождает энергию для высших достижений, так как сексуальные фантазии не забирают себе либидный катексис. Кроме того, производительная сила пациента достигает высокого уровня только тогда, когда ему удается достигнуть полного сексуального удовлетворения. Прочность сублимаций также зависит от регулирования экономики либидо. Пациенты, которые освобождаются от своих неврозов исключительно посредством сублимации, обнаруживают гораздо менее стабильное состояние и гораздо большую тенденцию к рецидиву, чем те пациенты, которые не только сублимируют, но и достигают непосредственного сексуального удовлетворения. Точно так же как неполное, т. е. первично прегенитальное, удовлетворение либидо сталкивается с сублимацией, так и оргазмическое генитальное удовлетворение способствует ей.
Теперь давайте сравним сублимацию с формированием реакции. Нас удивляет в этих явлениях то, что формирование реакции - спазматическое и вынужденное, тогда как сублимация протекает свободно. В последнем случае ид, в гармонии с эго и эго-идеалом, имеет прямой контакт с реальностью; в первом случае на все достижения влияет ид, восстающее против строгого супер-эго. В сублимации важен эффект, производимый действием, даже если само действие имеет либидный акцент. В формировании реакции важно само действие; его эффект имеет второстепенное значение. Действие не имеет либидного акцента; оно негативно мотивировано. Оно компульсивно. Человек, который сублимирует, может приостановить свою работу на значительный период времени: отдых так же важен для него, как и работа. Когда реактивное достижение разорвано, рано или поздно в результате этого возникает беспокойство. И если разрыв продолжается, беспокойство может перерасти в раздражительность и даже страх. Человек, который сублимирует, бывает раздражен или напряжен не потому, что он ничего не достиг, а потому, что он поглощен рождением своего достижения. Человек, который сублимирует, хочет выполнять свое дело и получать наслаждение от своей работы. Человек, чья работа имеет реактивную природу, должен, как однажды метко выразился пациент, «действовать, как робот». И как только он завершает одну часть работы, он должен немедленно начать другую. Для него работа - это бегство от покоя. Иногда эффект от реактивно выполненной работы такой же. как от работы, основанной на сублимации. Реактивные достижения обычно оказываются менее социально успешными, чем сублимированные достижения. В любом случае один и тот же человек добьется гораздо большего в условиях сублимации, чем в условиях формирования реакции.
Из структуры каждого достижения, которое требует абсолютного использования некоторого количества энергии, соотношение между личностным достижением и личностной работоспособностью может быть измерено с некоторой степенью точности. Разрыв между работоспособностью и абсолютным достижением гораздо ощутимее в случае сублимации, чем в случае формирования реакции. Это означает, что человек, который сублимирует, приближается к своим способностям гораздо ближе, чем человек, который работает реактивно. Чувство неполноценности часто соответствует тайному осознанию этого разрыва. Клинически мы распознаем разницу между этими двумя типами достижений в том, что, когда раскрываются их бессознательные связи, сублимированные достижения подвергаются относительно небольшим изменениям; реактивные достижения, с другой стороны, часто показывают огромные успехи в преобразовании в сублимации.
Деятельность среднего рабочего в нашей культурной среде гораздо чаше характеризуется формированиями реакции, чем сублимациями. Кроме того, преобладающее устройство структуры воспитания лишь в очень малой степени допускает реализацию работоспособности личности в эффективных достижениях.
В случае сублимации не происходит инверсии в направлении стремления: эго просто принимает стремление и направляет его на другую цель. В случае формирования реакции, наоборот, происходит инверсия направления стремления. Стремление поворачивается против самого себя и принимается эго лишь постольку, поскольку имеет место эта инверсия. В ходе этой инверсии катексис стремления направлен против бессознательной цели стремления. Процесс, описанный Фрейдом в случае отвращения, является превосходной иллюстрацией этого. В процессе формирования реакции первоначальная цель сохраняет свой катексис в бессознательном. Первоначальный объект стремления не отбрасывается, а просто подавляется. Удерживание и подавление стремления, инверсия его направления, сопровождаемая образованием контр-катексиса, характеризуют формирование реакции. Замена первоначальной цели и объекта стремления без образования контр-катексиса являются характеристиками сублимации.
Давайте теперь исследуем процесс формирования реакции. Наиболее важная экономическая особенность этого процесса состоит в необходимости контр-катексиса. Так как первоначальная цель стремления сохраняется, она непрерывно наполняется либидо и, также непрерывно, эго должно трансформировать этот катексис в контр-катексис, к примеру, вывести реакцию отвращения из анального либидо для того, чтобы удержать стремление под контролем. Формирование реакции не является одноразовым процессом, оно является непрерывным и, как мы вскоре увидим, развертывающимся процессом.
В формировании реакции эго постоянно занято собой, оно является своим собственным строгим наблюдателем. В сублимации энергия эго свободна для достижений. Формирование простых реакций, таких как отвращение и стыд, являются частью формирования характера каждой личности. Они не вредны для развития генитального характера и остаются внутри физиологических пределов, так как не существует стаза либидо для усиления прегенитальных стремлений. Однако если сексуальное подавление заходит слишком далеко, если оно направлено против генитального либидо так, что имеет место стаз либидо, формирования реакции получают избыток либидной энергии и ведут к патологии, известной врачам как фобическая диффузия.
Приведу в качестве примера одного служащего. Как и положено для типичного компульсивного характера, он выполнял свои обязанности очень добросовестно. С течением времени, несмотря на то что он не получает от своей работы ни малейшего удовольствия, он посвящает ей себя все больше и больше. В начале анализа для него не было чем-то необычным работать до полуночи или даже иногда до трех часов утра. Анализ быстро прояснил, что (1) его работе мешали сексуальные фантазии (ему требовалось больше времени для выполнения своей работы именно по этой причине) и (2) он не мог позволить себе ни одной минуты отдыха, особенно по вечерам, так как перезаряженные фантазии безжалостно вторгались в его сознание. Работая по ночам, он разряжал некоторое количество либидо, но большая его часть, которая не могла быть высвобождена подобным образом, увеличивалась все больше и больше.
Схематическое представление сублимации в сравнении с формированием реакции
A и B - источники инстинктивной энергии. А: Стаз либидо отсутствует; импульс просто отклоняется; первоначальная инстинктивная цель теряет катексис.
B: Стаз либидо присутствует; первоначальная цель сохраняет свой полный катексис; импульс не отклоняется, а направляется против самого эго. В месте, где происходит разворот, мы обнаруживаем формирование реакции.
Следовательно, развитие формирований реакции и реактивных поступков соответствует непрерывно увеличивающемуся стазу либидо. Когда формирования реакции больше не способны справляться со стазом либидо; когда наступает процесс декомпенсации; когда характеру эго не удается расходовать либидо - возникает либо нескрываемый невротический страх, либо невротические симптомы, которые освобождают избыток свободного страха.
Реактивная работа всегда рационализируется. Служащий, о котором речь шла выше, пытался оправдать свои долгие часы жалобами на чрезмерную рабочую загруженность. Однако фактически его поверхностная деятельность служила экономической цели освобождения и отвлечения сексуальных фантазий. С другой стороны, она выполняла функцию формирования реакции против подавленной ненависти в отношении его начальника (отца). Анализ показал, что усилия пациента быть особенно полезным своему начальнику представляли собой противоположность его бессознательных намерений. Когда все сказано и сделано, такое «роботоподобное поведение» не может быть интерпретировано как самонаказание, это - лишь один из многочисленных осмысленных элементов симптома. Страх последствий его сексуальных фантазий лежит в корне формирования реакции.
Ни работа, выполненная как принудительная невротическая обязанность, ни какое-либо другое формирование характера не способно связать весь стаз страха. Рассмотрим, к примеру, чрезмерную моторную активность женского истерического характера или сверхловкость и неугомонность невротичного альпиниста. У обоих мышечная система перезаряжена неудовлетворенным либидо; оба непрерывно стремятся к объекту: истеричная девушка открыто, альпинист - символически (гора = женщина = мать). Их подвижность действительно освобождает некоторое количество либидо; в то же время, однако, она увеличивает напряжение, так как не приносит окончательного удовлетворения. Поэтому неизбежно, что у девушки бывают приступы истерии, а невротичный альпинист должен предпринимать все более напряженные и опасные горные восхождения для овладения своим стазом. Но поскольку этому нет естественного предела, симптом невроза в конце концов прорывается, если его не настигает, как это часто бывает, несчастье в горах.
Основа реакции характера - подходящий термин для всех механизмов, которые расходуют подавленное либидо и связывают невротический страх в чертах характера. Если в результате чрезмерных сексуальных ограничений основа реакции характера не может выполнять свою экономическую функцию, она становится основой невротической реакции, которую может устранить лишь аналитическое лечение. Нарастание формирований реакции является одним из базисных механизмов развития невроза.
Не имеет большого значения, когда именно происходит усиление невротичного характера. Остается фактом, что основа невротической реакции была представлена в характере с раннего детства, с конфликтного периода эдиповой стадии. Невротический симптом обычно проявляет качественное родство со своей основой невротической реакции. Приведем несколько примеров: преувеличенное чувство порядка станет, при некоторых условиях, компульсивным невротическим чувством порядка; самосознание станет патологической застенчивостью; истеричная ловкость и кокетство разовьются в истерические припадки; амбивалентность характера станет неспособностью принимать решения; сексуальное сдерживание обернется вагинизмом; чрезмерная совестливость породит импульсы убийства.
Однако невротический симптом не всегда проявляет качественную однородность со своей основой реакции. Иногда симптом является защитой против избытка либидо. У всех наших пациентов, как правило, преобладает та или иная форма характера. Однако диагноз должен производиться не в соответствии с симптомами, а в соответствии с невротичным характером, который лежит в основе симптомов. Таким образом, даже когда пациент приходит к нам из-за симптома конверсии, диагнозом будет компульсивный невроз, если в его характере преобладают компульсивно-невротические черты.
Итак, различие между невротичным и генитальным характерами должно восприниматься как можно более гибко. Так как различие основывается на количественном критерии (степени непосредственного сексуального удовлетворения или степени стаза либидо), разнообразие фактических форм этих двух основных типов характера - бесконечно.
Глава 9. ДЕТСКИЕ ФОБИИ И ФОРМИРОВАНИЕ ХАРАКТЕРА
«АРИСТОКРАТИЧЕСКИЙ» ХАРАКТЕР
Используя в качестве иллюстрации конкретный случай, мы покажем, как установка характера выводится из инфантильных переживаний. В нашем рассуждении мы проследуем по пути, ведущему от анализа сопротивления характера к его происхождению из определенных инфантильных ситуаций.
Тридцатитрехлетний мужчина пришел к аналитику из-за супружеских трудностей и проблем со службой. Он страдал от абсолютной неспособности принимать решения, что сделало для него сложным рациональное решение проблем супружества и не давало ему возможности продвижения в его профессии. Пациент погрузился в аналитическую работу с огромным энтузиазмом. За очень короткое время обычные патогенные конфликты эдипова комплекса дали теоретическое объяснение его супружеским трудностям. Мы не будем вдаваться в материал, показывающий идентификацию между его женой и его матерью, между его начальником и его отцом: хотя и интересный сам по себе, этот материал не раскрывает ничего нового. Мы сосредоточимся на его поведении, на связи этого поведения с инфантильным конфликтом и на сопротивлении характера при лечении.
У пациента была приятная внешность, он имел строгое выражение лица, был серьезным и несколько высокомерным. Его размеренный и гордый шаг привлекал внимание - ему требовалось значительное время, чтобы войти в дверь и пройти через комнату к кушетке. Было очевидно, что он избегал любой поспешности или возбуждения. Его речь была правильной и спокойной. Его спокойствие и утонченность почти не изменялись, даже если обсуждались щекотливые нарциссические темы. Когда после нескольких дней анализа он говорил о своем отношении к горячо любимой им матери, он довольно ясно проявил усилие овладеть возбуждением, охватившим его. Я сказал ему, что не нужно сдерживаться и убеждал его выражать свои чувства свободно, но все было бесполезно. Его поведение оставалось аристократическим, а манера речи - утонченной. Однажды, когда слезы хлынули у него из глаз и его голос задрожал, он извлек из кармана свой платок, чтобы вытереть глаза, с таким же величественным спокойствием.
Стало ясно, что его поведение, каков бы ни был его источник, защищало его от сильных эмоций при анализе, охраняло его от эмоционального прорыва. Его характер блокировал свободу развития аналитического переживания; он уже начал сопротивляться.
Вскоре после того, как его явное возбуждение улеглось, я спросил его, какое впечатление произвела на него эта аналитическая ситуация. Он ответил, что все это было очень интересно, но не затронуло его очень глубоко - при этом у него текли слезы. Объяснение необходимости и плодотворности такого возбуждения было бесполезным. Его сопротивление заметно увеличивалось; его установка становилась все более и более ярко выраженной, т. е. все более гордой и сдержанной.
Для описания его поведения мне однажды пришло в голову слово «аристократ». Я сказал ему, что он играет роль английского лорда и что причины этого могут быть прослежены к его детству. Современная защитная функция его «аристократического поведения» также была ему объяснена. После этого он воспроизвел важнейший элемент своей семейной истории: будучи ребенком, он никогда не верил, что он может быть сыном мелкого незначительного еврейского торговца, которым был его отец; он должен быть, как он думал, сыном английского аристократа. Маленьким мальчиком он слышал, что его бабушка имела связь с настоящим английским лордом, и он думал, что в жилах его матери течет английская кровь. В его мечтах о будущем фантазия о том, что однажды он приедет в Англию в качестве посла, играла главную роль.
Таким образом, в его барственном поведении содержались следующие элементы:
1. Мысль об отсутствии связи со своим отцом, которого он презирал (ненависть к отцу).
2. Мысль о том, что он является сыном матери, в жилах которой течет английская кровь.
3. Эго-идеал выхода за пределы ограниченного круга своего класса.
Выявление этих элементов, которые были включены в его позицию, было значительным ударом по его самолюбию. Но все еще не было ясно, какие стремления отражались.
По мере того как мы последовательно все дальше и дальше проникали в его поведение, обнаруживалось, что оно было тесно связано со второй чертой характера - тенденцией высмеивать своих приятелей. Анализ этой черты характера вызвал значительные затруднения. Он выражал свое презрение и насмешку в величественной манере. Однако в то же время это служило удовлетворению его особенно сильных садистских импульсов. Конечно, он уже говорил о многих садистских фантазиях, которые были у него в юношестве. Но он просто говорил о них. Как только мы начали разыскивать их современные следы в стремлении к насмешкам, он начал испытывать их. Барственность в его поведении была защитой против чрезмерного перехода его насмешек в садистскую активность. Садистские фантазии не подавлялись; они удовлетворялись насмешками над другими и отражались в аристократической манере. Таким образом, его высокомерная натура была структурирована в точности как симптом: она служила защитой и в то же время удовлетворением инстинктивных стремлений. Нет никаких сомнений в том, что у него сохранилось подавление некоторого количества садизма с помощью этой формы защиты, т. е. поглощения садизма высокомерием характера.
Фантазия об аристократизме началась у него с четырехлетнего возраста. На основе противоположной идентификации с отцом к этому была добавлена существенная тенденция к управлению своей агрессией. Пока отец непрерывно сражался и пререкался с его матерью, у мальчика сформировался идеал: «Я не собираюсь быть подобным моему отцу; я собираюсь быть полностью противоположным ему». Это соответствовало фантазии: «Если бы я был мужем моей матери, я бы обращался с ней совершенно по-другому. Я был бы добрым с ней, а не сердился бы на нее из-за ее проступков». Таким образом, эта противоположная идентификация была неразрывно связана с эдиповым комплексом, с любовью к матери и ненавистью к отцу.
Характер мальчика, который соответствовал аристократической фантазии, заключал в себе мечтательность и самоконтроль, сопровождаемые яркими садистскими фантазиями. В период полового созревания он сделал сильный, гомосексуальный, объектный выбор учителя, что закончилось идентификацией. Этот учитель был воплощенным господином, благородным, спокойным, властным, безупречно одетым. Идентификация началась с подражания учителю в одежде, затем последовали другие подражания и, в возрасте примерно 14 лет, тот характер, с которым мы столкнулись при анализе, был сформирован. Фантазия об аристократе была переведена в соответствующее поведение.
Почему же реализация фантазии в его поведение произошла именно в этом возрасте? Пациент никогда сознательно не мастурбировал в период полового созревания. Боязнь кастрации, выражавшаяся в различных ипохондрических страхах, была рационализирована: «Благородный человек не делает подобных вещей». То есть аристократизм послужил защитой против потребности мастурбации.
Этот пациент ставил себя выше всех людей, считая себя вправе презирать любого. Однако при анализе он вскоре понял, что его презрение было поверхностной компенсацией чувства неполноценности, а его поза сопротивлялась окружению его класса. Можно сказать, что на более глубоком уровне презрение было замещением гомосексуальных отношений. Больше всего он презирал тех людей, которые ему нравились, и совершенно не обращал внимания на других (презрение = садизм = гомосексуальный флирт).
При анализе, с каждым новым проникновением в бессознательное, его аристократическая поза становилась все более и более резко выраженной. Однако с течением времени эти защитные реакции ослабевали, а его поведение в повседневной жизни становилось все мягче, но без потери основного характера. Анализ его поведения привел к выявлению основных конфликтов его детства и юношества. Таким образом, его патогенные позиции были атакованы с двух сторон: (1) со стороны его ассоциаций, снов и других коммуникаций, и (2) со стороны его характера, аристократической позы, в которой были заключены аффекты агрессии.
ПРЕОДОЛЕНИЕ ДЕТСКИХ ФОБИЙ ПУТЕМ ФОРМИРОВАНИЯ УСТАНОВОК ХАРАКТЕРА
Итак, в аристократической позе пациента было заключено значительное количество генитального страха. История этой взаимосвязи выявила детские фобии, о которых мало что было известно. С трех до шести лет пациент страдал от сильной боязни мышей. Меня заинтересовал тот факт, что его женственная установка в отношении отца составляла основной элемент этой фобии, т. е. регрессивную реакцию на страх кастрации. Это было связано с типичным страхом мастурбации. Чем больше мальчик трансформировал фантазию об аристократе в позу, тем слабее становилась его фобия. Когда он вырос, он просто осознавал слабую боязливость, перед тем как ложиться спать. Во время аналитической работы с его позой боязнь мышей и страх кастрации снова появились в аффективной форме. Очевидно, часть либидо или детской фобии впиталась в установку характера.
Мы хорошо знакомы с трансформацией инфантильных потребностей и страхов в черты характера. Особый случай этого типа трансформации - это замена фобии определенным видом панциря против внешнего мира и против страха; панциря, продиктованного структурой инстинкта. В этом случае благородное поведение заключает в себе инфантильный страх.
Приведенный ниже еще один случай является дополнительной иллюстрацией трансформации фобии в установку характера.
Кроме компульсивных симптомов у пациента наблюдался полный аффект-блок. Будучи живой машиной, он не был доступен ни удовольствию, ни неудовольствию. При анализе аффект-блок был раскрыт как панцирь против чрезмерного садизма. В действительности он, даже будучи взрослым, имел садистские фантазии, но они были тусклыми и слабыми. Сильный страх кастрации проявился как мотив формирования панциря, не проявивший себя по-другому. Анализ дал возможность проследить аффект-блок со дня его возникновения.
Пациент также страдал от обычных детских фобий - в данном случае, он боялся лошадей и змей. До шестилетнего возраста «страшные» сны возникали почти каждую ночь. Ему очень часто снилось, что лошадь откусила один из его пальцев (мастурбация = страх = кастрация). Однажды он решил, что ему больше не нужно бояться (мы еще вернемся к этому примечательному решению), и следующий сон с лошадью, в котором один из его пальцев был откушен, был полностью свободен от страха.
В то же время аффект-блок развивался', он заменил фобию. И лишь после окончания периода полового созревания страшные сны иногда возникали снова.
Давайте вернемся к его примечательному решению больше не бояться. Мы не смогли полностью прояснить этот динамический процесс. Здесь достаточно сказать, что его жизнь держалась почти исключительно на сходных решениях. Он не мог ничем управлять без принятия специального решения. Его упорство и чрезвычайно строгий самоконтроль, который он перенял от своих родителей, сформировали основу его твердости и энергетическую основу аффект-блока, который, среди прочего, составляет универсальную установку Гётца фон Берлихингена в отношении внешнего мира в целом.*
___________
* Имеется в виду известная фраза рыцаря Гётца фон Берлихингена из одноименной драмы Гёте: «Иди и поцелуй моего осла». (Прим. пер.)
Только после шестимесячного анализа было установлено следующее: перед тем как позвонить ко мне в квартиру, он 3 раза проводил своей рукой по груди и 3 раза повторял фразу Гётца в качестве талисмана против анализа. Его аффект-блок не мог быть выражен более удивительно.
Таким образом, его упорство и его реакция против садизма были двумя важнейшими компонентами, которые были заключены в его аффект-блоке. В добавление к его садистской энергии, в формировании панциря использовались его мощные детские страхи (страх подавления либидо и страх кастрации). Только после того, как мы выявили совокупность самых разнообразных подавлений и формирований реакции, мы столкнулись с его сильными желаниями генитального инцеста.
В то время как возникновение фобии есть показатель того, что эго слишком слабо для овладения определенными либидными импульсами, возникновение черты характера или типичной установки вместо фобии представляют собой усиление формации эго в виде хронического панциря против ид и внешнего мира. Фобия соответствует расслоению личности; формирование черты характера, напротив, соответствует консолидации личности. Последнее есть синтезирующая реакция эго на конфликт в личности, который больше невозможно терпеть.
Несмотря на различие между фобией и формированием характера, которое следует из этого, основная тенденция фобии сохраняется в черте характера. Поза благородства «аристократического» характера, аффект-блок компульсивного характера, учтивость пассивно-женственного характера есть не что иное, как установки избегания, так же как и фобия, которая предшествовала им.
Поэтому от формирования панциря эго получает некоторое усиление. Однако в то же время способность эго действовать и его свобода движения сокращаются. И чем больше панцирь ухудшает способность к сексуальному переживанию, тем ближе структура эго приближается к невротической.
В случае позднего невротического заболевания старая фобия прорывается снова, так как ее поглощение характером оказывается недостаточным для овладения подавленными либидными возбуждениями и страхом стаза. Типичное невротическое заболевание характеризуют следующие фазы:
1. Инфантильный конфликт между импульсом и фрустрацией.
2. Разрешение этого конфликта через подавление импульса (усиление эго).
3. Прорыв подавления, т. е. фобия (ослабление эго).
4. Овладение фобией с помощью формирования невротической черты характера (усиление эго).
5. Конфликт полового созревания (или его количественный эквивалент): недостаточность панциря характера.
6. Повторное возникновение старой фобии или развитие ее симптоматического эквивалента.
7. Новая попытка со стороны эго овладеть фобией путем поглощения страха характером.
Среди взрослых пациентов, приходивших для аналитической работы, можно выделить два типа: те, кто находится в фазе 6, в которой старые неврозы в форме симптома увеличивают основу невротической реакции (возобновленное формирование фобии и т. д.); и те, кто находится в фазе 7, т. е. чье эго уже начало успешно объединять симптомы. К примеру, ограниченное и мучительное чувство порядка несколько теряет свою остроту: эго в целом выдумывает определенные церемонии, которые настолько растворены в повседневной рутине, что их компульсивный характер может выявить лишь опытный наблюдатель. Распространение и сглаживание симптомов нарушает способность эго к действию не меньше, чем описанный симптом. Пациент больше не хочет быть вылеченным не только из-за болезненного симптома, но из-за общего расстройства в своей работе, недостатка удовольствий в своей жизни и тому подобного. Происходит безжалостная борьба между эго и его невротическими симптомами, между образованием и объединением симптомов. Однако каждое объединение симптома сопровождает изменение характера эго. Эти поздние объединения симптомов в эго есть просто отражения первого большого процесса, которым детская фобия была частично или полностью трансформирована в структуру характера.
Мы уделяем большое внимание фобии потому, что она является самым интересным и, в терминах экономики либидо, самым важным проявлением нарушения единства личности. Но вышеописанные процессы могут иметь место в случае любого страха, появляющегося в раннем детстве. К примеру, рациональная и полностью оправданная боязнь ребенком своего жестокого отца может привести к хроническим изменениям, которые занимают место страха, например, к упрямству и жестокости характера и т. д.
Переживания инфантильного страха и других конфликтных ситуаций эдипова комплекса (фобия является просто одним из особых случаев) могут определить структуру характера, поэтому детское переживание или психическая ситуация сохраняются двумя различными способами: в терминах содержания как бессознательные мысли; и в терминах формы как установки характера эго. Следующий клинический пример является простой иллюстрацией этого.
Нарциссически-мазохистский ипохондрик громко и взволнованно жаловался на то, что его отец строго обращался с ним. Материал, произведенный им за месяцы лечения, можно подытожить предложением: «Вы только посмотрите, как я пострадал от моего отца; он погубил меня, он сделал меня нежизнеспособным». Перед тем как он пришел ко мне, его инфантильные конфликты с отцом были полностью проработаны моим коллегой в течение полутора лет анализа. Тем не менее в его поведении и его симптомах не было практически никаких изменений. Его движения были ленивыми, его речь была монотонной и мрачной. Он говорил умирающим голосом, как если бы он был при смерти. Я обнаружил, что в определенных ситуациях вне анализа он также впадал в эту бессознательно принятую летаргию.
Моя интерпретация его «умирающей», жалобной, обвиняющей манеры говорить дала удивительный эффект. Я сказал ему, что пока его манера речи не проявила свое бессознательное значение, в ней была заключена большая часть аффектов его отношения к отцу; поэтому содержание этого отношения, несмотря на то что оно стало осознанным, не было достаточно раскрыто, чтобы быть терапевтически эффективным.
Один и тот же элемент бессознательного, инфантильная структура, сохраняется и проявляется двояко: в том, что человек делает, говорит и думает; и в том, как он действует. Интересно отметить, что анализ «что», несмотря на единство содержания и формы, оставляет «как» незатронутым; «как» оказывается скрытым местом тех же психических содержаний, которые уже проявились в «что»; именно поэтому анализ «как» особенно важен для освобождения аффектов.
Глава 10. НЕКОТОРЫЕ ТИПЫ ХАРАКТЕРОВ
ИСТЕРИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР
При исследовании различных типов характера мы исходили из предположения, что любая форма характера, в терминах ее основной функции, представляет собой панцирь, защищающий человека от внешнего мира и подавленных внутренних стремлений. Внешняя форма этого панциря всегда определена исторически. Мы также попытались выявить факторы, которые определяют формирование различных типов характера. Возможно, важнейшим из них является стадия развития, в которой инстинкты сталкиваются с суровой фрустрацией. Всегда существуют определенные связи между внешним проявлением характера, его внутренним механизмом и историей его происхождения.
Истерический характер, такой же сложный, как и относящиеся к нему симптомы и реакции, использует простейший, наиболее понятный тип панциря. Если не обращать внимания на различия, существующие внутри характера, а сконцентрироваться на том, что является общим для всех них, наиболее заметной характеристикой как мужчин, так и женщин этого типа является настойчивая сексуальная установка. Это сочетается с особым типом физической ловкости, проявляющей явственный сексуальный нюанс, который объясняет тот факт, что связь между женской истерией и сексуальностью была распознана очень рано. Замаскированное или открытое кокетство в походке, взгляде или речи выдает, особенно у женщин, истерический тип характера. У мужчин, наряду с мягкостью и чрезвычайной уступчивостью, появляется женственное выражение лица и женственное поведение. Мы уже рассмотрели подобный случай в главе 4.
Эти характеристики проявляются наиболее сильно, когда цель, найденная сексуальным поведением, находится близко. В такой момент истерический характер всегда отступает и занимает пассивную, боязливую позицию. Существует количественное соотношение между истерическим кокетством и пассивностью, которая следует за ним. Однако в сексуальном переживании существует другая вариация: открытые проявления возбуждения в акте без соответствующего удовлетворения. При анализе эти псевдострастные проявления оказываются выражением сильного страха, который преодолевается активностью.
Выражение лица и походка людей с истерическим характером никогда не бывают резкими и тяжелыми, как у людей компульсивного характера, высокомерными и самоуверенными, как у людей с фаллически-нарциссическим характером. То, что истерический характер легко возбуждается, может быть понято из его внешности в целом. Внешность людей компульсивного характера производит впечатление сдержанности.
В то время как робость и беспокойство, сочетающиеся с кокетством и физической раскрепощенностью, заметно выражаются в поведении истерического характера, особые истерические черты этого характера скрываются. Среди них мы обнаруживаем изменчивость реакций, т. е. тенденцию к изменению установок неожиданно и неумышленно; сильную внушаемость, которая проявляется лишь в сочетании с сильной тенденцией к реакциям разочарования. Истерический характер, в противоположность компульсивному, можно легко убедить в самых невероятных вещах. Причем он легко откажется от своих убеждений, когда другие, так же легко приобретенные, заменят их. Следовательно, установка согласия обычно заменяется своей противоположностью - быстрым возражением и беспочвенным пренебрежением. Открытость истерического характера внушению объясняет его восприимчивость к пассивному гипнозу, с одной стороны, и его склонность к фантастическим идеям - с другой. Это связано с исключительной способностью к сексуальной привязанности. Яркое воображение может легко привести к тому, что вымышленные переживания будут восприниматься как реальные.
Истерический характер, как правило, определяется фиксацией в генитальной стадии детского развития с ее склонностью к инцесту. Из этой фиксации истерический характер выводит свою сильную генитальную агрессию и свой страх. Мысли о генитальном инцесте постоянно подавляются, но они полностью владеют своим катексисом; они не заменяются, как в случае компульсивного характера, на прегенитальные стремления. Поскольку прегенитальные, оральные, анальные и уретральные стремления формируют часть истерического характера, они являются воплощениями генитальности или, по крайней мере, объединены с ней. Для истерического характера рот и анус означают женские гениталии. В других типах характера, например, у меланхоликов, эти зоны выполняют свою первоначальную генитальную функцию. Истерический характер, как выразился Ференци, «генитализирует» все; другие формы неврозов замещают прегенитальные механизмы генитальностью, или, в противоположность истерии, позволяют гениталиям функционировать как грудь, рот или анус. Я назвал это наполнением генитального либидо прегенитальным. В результате генитального беспокойства, которое действует как в случае генитальной фиксации, так и в случае сдерживания генитальной функции, истерический характер всегда страдает от сильного сексуального нарушения. В то же время его беспокоит острый стаз непоглощенного генитального либидо. В противоположность компульсивному характеру, истерический характер перегружен непоглощенным сексуальным напряжением.
Это объясняет природу его панциря, который гораздо менее плотен и устойчив, чем панцирь компульсивного характера. В истерическом характере панцирь осуществляет, простейшим из возможных способов, защиту беспокойного эго от стремлений генитального инцеста. В архетипах истерического характера генитальная сексуальность посвящает себя обслуживанию своей собственной защиты. Чем более измучена беспокойством установка в целом, тем более настоятельно возникают сексуальные проявления. Истерический характер имеет исключительно сильные и неудовлетворенные генитальные импульсы, которые сдерживаются генитальным страхом. Таким образом, он всегда чувствует себя зависящим от опасностей, которые соответствуют его инфантильным страхам. Первоначальное генитальное стремление используется для выяснения источника, величины и близости опасности. К примеру, если у истеричной женщины проявляется сильная чувственность, было бы неверным предполагать, что она выражает подлинную сексуальную готовность. Как раз наоборот: при первой попытке воспользоваться этой очевидной готовностью обнаружилось бы, что, в случаях крайней истерии, явное выражение сексуальности немедленно трансформируется в свою противоположность и сексуальные проявления заменяются страхом или защитой в какой-нибудь другой форме, включая торопливое бегство. Таким образом, сексуальные проявления у людей с истерическим характером являются попыткой обнаружить существование опасностей и определить, откуда они могут исходить. Это так же ясно демонстрируется в реакции переноса при аналитической работе. Истерический характер никогда не постигает смысла своего сексуального поведения; он страстно отказывается признать это и бывает шокирован «подобными инсинуациями». Вскоре обнаруживается, что то, что здесь выдается за сексуальное стремление, является, в основном, сексуальностью на службе зашиты. Пока эта защита не раскрыта и аналитически не выделен детский генитальный страх, генитальное объектное стремление не возникнет в своей первоначальной функции. Когда это происходит, пациент также теряет свою преувеличенную сексуальную мотивацию. То, что в этом сексуальном поведении выражаются другие вторичные импульсы, к примеру, первичный нарциссизм или желание доминировать и производить впечатление, не имеет особого значения.
Хотя в истерическом характере обнаружены механизмы, отличные от генитальных, они не являются специфическими для этого типа. К примеру, мы часто встречаем депрессивные механизмы. В этих случаях генитальная фиксация инцеста заменяется регрессией к оральным механизмам или новыми образованиями в ходе процесса. Сильная склонность истерического характера к регрессу, особенно к оральным стадиям, может быть объяснена и тем фактом, что рот, в роли генитального органа, притягивает к себе большую часть либидо. В этом процессе меланхолические реакции, которые относятся к первоначальной оральной фиксации, также активизируются. Таким образом, истерический характер представляется в чистой форме, когда он нервозен и оживлен. Однако когда истерический характер - депрессивный, интровертированный, аутичный, он проявляет механизмы, отличные от тех, которые характерны для него. Различие состоит в степени, в которой генитальное либидо и объектные отношения сочетаются с оральными установками. В одной крайности мы имеем неподдельную меланхолию, в другой - где преобладает генитальность - мы имеем неподдельную истерию.
Нужно подчеркнуть одну окончательную характеристику: истерический характер проявляет интерес к сублимациям, интеллектуальным достижениям и формированию реакции гораздо меньший, чем другие формы невротичных характеров. Это связано с тем, что в истерическом характере либидо не продвигается к сексуальному удовлетворению, которое могло бы уменьшить гиперсексуальность, а сексуальная энергия не связана адекватно. Скорее эта энергия частично трансформируется в страх или беспокойство. Из этих либидных механизмов истерического характера некоторым людям нравится выводить доказанную антитезу между сексуальностью и социальными достижениями. Но они не видят того факта, что явное нарушение способности к сублимации есть прямой результат сексуального сдерживания с незакрепленным генитальным либидо и что социальные достижения и интересы возможны только после того, как была освобождена способность к удовлетворению.
В терминах профилактики невроза и сексуальной экономики есть смысл спросить, почему истерический характер не может как-нибудь трансформировать свой генитальный стаз таким же образом, каким другие типы характеров трансформируют свои прегенитальные стремления. Истерический характер не использует свое прегенитальное либидо ни для формирования реакции, ни для сублимаций; даже панцирь характера не развит основательно. Если эти факты рассматривать вместе с другими характеристиками генитального либидо, можно сделать вывод, что полностью развитые генитальные возбуждения плохо подходят для чего-либо, кроме непосредственного удовлетворения. Их сдерживание сильно препятствует сублимации других либидных стремлений, так как оно насыщает их слишком большим количеством энергии. Можно объяснить этот процесс специфическим качеством генитальности, однако более вероятное объяснение состоит в количестве либидо, использованного для возбуждения генитальной зоны. Генитальный аппарат, как противостоящий всем остальным стремлениям, физиологически наиболее сильно экипирован, так как у него есть способность к оргазмической разрядке; а в терминах экономики либидо он является наиболее жизненным. Таким образом, мы можем предположить, что его импульсы имеют гораздо большее сходство с голодом в том, что касается негибкости и упрямства, чем с импульсами других эрогенных зон. Это вполне может оказаться мощным ударом по определенным этическим концепциям - но этого нельзя избежать. Действительно, сопротивление этим открытиям также может быть объяснено: их признание повлекло бы за собой революционные последствия.
КОМПУЛЬСИВНЫЙ ХАРАКТЕР
Если наиболее общая функция характера состоит в отражении импульсов и в сохранении психического равновесия, то это наиболее полно проявляется в компульсивном характере, так как этот тип является одним из наиболее изученных психических образований. Существует плавный переход от известных компульсивных симптомов к способу поведения характера. Если даже не присутствует невротическое компульсивное чувство порядка, педантичное чувство порядка типично для компульсивного характера. Как в большом, так и в малом, он проживает свою жизнь согласно предопределенному и неизменному образцу. Изменение в предопределенном порядке вызывает у него по меньшей мере неприятные ощущения. В случаях, которые уже могут рассматриваться как невротические, изменения вызывают беспокойство. Наряду с тем, что эта черта способствует улучшению работоспособности из-за того, что она сочетается с совершенством, она накладывает и ограничение на работоспособность, так как не допускает произвольности в реакции. Выгодная для служащего, эта черта оказывается вредной для творческой работы, для выработки новых идей. Поэтому компульсивные характеры редко встречаются у великих государственных деятелей. Гораздо чаще можно встретить их среди ученых, чья работа не противоречит такой черте, хотя она и бывает препятствием на пути фундаментально новых открытий. Это связано с другой чертой характера - всегда присутствующей склонностью к обстоятельному, глубокому мышлению. Существует примечательная неспособность сфокусировать внимание на том, что рационально значимо в объекте, и абстрагироваться от его поверхностных аспектов. Внимание распределяется равномерно; вопросы второстепенной важности воспринимаются с той же полнотой, как и те, которые находятся в центре профессиональных интересов. Чем более патологической и жесткой является эта черта, тем больше внимания концентрируется на предметах второстепенного значения, а рационально более важные вопросы откладываются в сторону. Это является результатом хорошо понимаемого процесса смешения бессознательных катексисов, замены бессознательных идей, которые стали важными, на второстепенные вопросы. Это - часть более обширного процесса постепенного подавления, направленного против запретных мыслей. Обычно этим мыслям, детским размышлениям о запретных вещах, не разрешено выливаться в реальные решения. Эти размышления также движутся предписанным образом, в соответствии с конкретной исторически определенной схемой, значительно затрудняя гибкость мышления. В некоторых случаях повышенная способность к абстрактному, логическому мышлению компенсирует эту жесткость. Критические способности - в рамках логики - развиты лучше, чем творческие.
Бережливость, часто доходящая до скупости, является характерной чертой всех компульсивных характеров, которая близко связана с другими, уже названными чертами. Педантизм, тенденция к обстоятельным размышлениям и бережливость вытекают из единого инстинктивного источника: анального эротизма. Большей частью они представляют собой прямые следствия формирований реакции против детских стремлений в период «туалетного» воспитания. Так как эти формирования реакции не были полностью успешными, черты, имеющие природу, полностью противоположную уже рассмотренным, существуют и составляют врожденную часть компульсивного характера. Точнее, они составляют прорывы первоначальных тенденций. Кроме того, мы имеем проявления крайней небрежности и мышление только в ограниченных пределах. Если добавить сильную страсть к собиранию вещей, то получим полный набор анально-эротических производных. В то время как можно легко установить качественную связь между этими чертами и интересом к выделительным функциям, связь между компульсивными размышлениями и анальным эротизмом не слишком очевидна.
Назовем несколько других черт характера, которые выводятся не из анальных, а из садистских импульсов, специфически относящихся к этой стадии. Компульсивные характеры всегда проявляют примечательную склонность к реакциям сожаления и чувства вины. Это, конечно, не является опровержением того факта, что их другие черты не слишком приятны для их товарищей. В их преувеличенном чувстве порядка, педантизме и т. д. ищут непосредственное удовлетворение враждебность и агрессия. В соответствии с фиксацией компульсивного характера на анально-садистской стадии развития либидо, мы обнаруживаем в этих чертах все формирования реакции против первоначальных противоположных тенденций. Однако мы должны подчеркнуть, что мы можем оправданно говорить о компульсивном характере, только если существует весь комплекс этих черт, а не в том случае, когда кто-то просто педантичен, но не проявляет никаких других черт этого характера.
Названные выше черты компульсивного характера являются проявлениями прямых трансформаций определенных стремлений, однако существуют другие типичные черты этого характера, которые имеют более сложную структуру и являются результатами ряда взаимодействующих сил. Среди них нерешительность, сомнение, недоверие. Внешне компульсивный характер проявляет сильную сдержанность и самообладание', он почти не склонен к аффектам. Обычно он уравновешен и спокоен в своих проявлениях любви и ненависти. В некоторых случаях это может развиться в полный аффект-блок. Эти последние черты являются скорее вопросом формы, нежели содержания.
Собранность и методичность в жизни и мыслях, сочетающиеся с нерешительностью, являются отправной точкой анализа этого характера. Они не могут быть выведены прямо из личностных стремлений; скорее эти черты придают личности отличительное качество. При анализе они составляют основной элемент сопротивления характера и стремления избегать завершения ситуации, включая аналитическое решение. Из клинического опыта мы знаем, что черты сомнения, недоверия и т. д. действуют как сопротивление при анализе и не могут быть устранены, пока не прорван ярко выраженный аффект-блок. Поэтому это заслуживает нашего особого внимания. Мы ограничимся обсуждением тех явлений, которые выражаются в качестве формы, особенно принимая во внимание тот факт, что другие черты хорошо известны. Это исследование является новой областью.
Для начала мы должны вспомнить все, что известно о развитии либидо компульсивного характера. Исторически мы имеем основную фиксацию на анально-садистской стадии, т. е. на втором или третьем году жизни. «Туалетное» воспитание, из-за собственных особых черт характера матери, начинается слишком рано. Это ведет к мощным формированиям реакции, например, к крайнему самоконтролю даже в раннем возрасте. Жесткое «туалетное» воспитание развивает мощное анальное упрямство, которое мобилизует усиление садистских импульсов. В типичном неврозе принуждения развитие продолжается до фаллической фазы, т. е. активизируется генитальность. Однако, частично из-за ранее развившихся сдерживаний личности, а частично из-за антисексуальной установки родителей, от нее вскоре отказываются. Развитие генитальности зависит от предшествующего развития анальности и садизма в форме фаллически-садистской агрессии. Естественно, мальчик пожертвует свои генитальные импульсы страху кастрации, т. е. подавит их, что произойдет тем легче, чем более агрессивна его приобретенная сексуальная конституция и чем более обширны сдерживания характера и чувство вины с более ранних периодов, которые влияют на новую фазу. Следовательно, в неврозе принуждения подавление генитальности обычно сменяется отступлением на непосредственно предшествующую анальную стадию. С настоящего момента, на протяжении всего так называемого скрытого периода*, который особенно выражен в компульсивном характере, анальные и садистские формирования реакции обычно усиливаются и придают характеру определенную форму.
__________________
* Скрытый период является не биологическим, а социологическим явлением, созданным сексуальным ограничением.
Когда такой ребенок достигает периода полового созревания и начинает подвергаться мощнейшим стрессам, он должен будет, если панцирь его характера сильный, повторить старый процесс, не доходя до выполнения потребностей половой зрелости. Обычно вначале появляются страстные порывы садизма против женщин (фантазии избиения и насилия), которые сопровождаются чувствами аффективной слабости и неполноценности. Эти чувства побуждают юношу создавать нарциссические компенсации в форме ярко выраженных этических и эстетических стремлений. Фиксации на анальной и садистской позициях усиливаются последующим коротким, обычно безрезультатным продвижением в направлении генитальной активности; это побуждает дальнейшую выработку соответствующих формирований реакции. В результате этих глубинных процессов пубертатный и постпубертатный периоды компульсивного характера продолжаются типичным образом, и поэтому мы можем сделать определенные выводы об этих периодах. Это, прежде всего, прогрессивная остановка роста эмоциональных способностей, которая иногда производит на обычного человека впечатление особенно хорошего социального «приспособления». Это может казаться и самому человеку, и в действительности в определенном смысле так оно и есть. Однако наряду с аффект-блоком возникают чувство внутренней опустошенности и сильное желание «начать новую жизнь», что человек пытается сделать, как правило, с помощью самых абсурдных средств. Один такой пациент выстроил сложную систему для решения своих больших и малых задач. Он овладел этой системой настолько, что мог бы начать новую жизнь в определенный день; он даже с точностью до секунды вычислил время, когда начнется формирование его новой жизни. Однако поскольку он никогда не был способен выполнить им же заданные условия, он всегда должен был все начинать заново.
Так как прототип нарушений в компульсивном характере проявляется скорее в «форме» характера, чем в «содержании», нам следовало бы исследовать его аффект-блок. Типичными средствами подавления у людей с компульсивным характером является разделение действия и мысли. Один такой пациент мечтал об инцесте со своей матерью и даже об изнасиловании, но при этом оставался почти равнодушным. Генитальное и садистское возбуждения полностью отсутствовали. Если при анализе такого пациента аналитик не концентрирует свое внимание на его аффект-блоке, можно получить дополнительный бессознательный материал, иногда даже слабое возбуждение, но никогда - действия, соответствующие мыслям. Когда существуют симптомы, аффекты частично поглощаются ими; когда нет симптомов, они в основном поглощаются аффект-блоком. Справедливость этого утверждения становится очевидной, когда удается прорвать блок путем последовательного его выделения и последующей интерпретации. Когда это достигнуто, преобладавшие аффекты появляются самопроизвольно, обычно прежде всего в форме беспокойства.
Стоит заметить, что сначала освобождаются только агрессивные импульсы; генитальные импульсы возникают гораздо позже. Таким образом, мы можем сказать, что ограниченная агрессивная энергия составляет внешний слой панциря характера. Чем же она ограничивается? Данная энергия ограничивается с помощью анально-эротической энергии. Аффект-блок представляет собой один огромный спазм эго, при котором все мышцы тела, особенно таза, плеч и лица находятся в состоянии хронического напряжения. Следовательно, эго берет анальные стремления из подавленных слоев и начинает использовать их в своих собственных интересах как средство отражения садистских импульсов. В то время как воздержание и агрессия являются параллельными силами в бессознательном, воздержание, действуя против агрессивности, выполняет защитную функцию. Таким образом, если мы не разрушим аффект-блок, мы не достигнем анально-эротической энергии. Мы помним нашего аффективно-блокированного пациента, который перед каждым сеансом три раза повторял фразу Гётца. Этим он как бы хотел сказать: «Мне так бы хотелось убить тебя, но я должен контролировать себя…»
Пассивно-женственный характер также отражает агрессию с помощью анальных стремлений, но другим способом, нежели компульсивный характер. В первом анальность действует в первоначальном направлении как объектно-либидное стремление; во втором оно проявляется в форме анального воздержания, т. е. уже как формирование реакции. Поэтому в чисто развитом компульсивном характере пассивная гомосексуальность (которая относится к категории истерического характера) не так близка к поверхности и относительно свободна от подавления, как это происходит в пассивно-женственном характере.
Анальное воздержание в характере превращает людей в живых машин, причем это происходит не только из-за анального устройства реакции. Садизм, который заключен в аффект-блоке, является не только его объектом, но и средством, вовлекаемым в отражение анальности. Таким образом, интересы в анальных функциях также отражаются с помощью агрессивной энергии. Любое аффективное, живое выражение пробуждает в бессознательном старые возбуждения, которые никогда не были утилизированы. Результатом этого является беспокойство по поводу возможного несчастья или человек теряет самообладание. Это является отправной точкой для распутывания детского конфликта между необходимостью испражнения и потребностью воздерживаться из-за страха наказания. Из клинического опыта мы узнаем, что если анализ аффект-блока выполнен правильно, прорыв в основной конфликт является успешным и соответствующие катексисы возвращаются на старые позиции. Это эквивалентно разрушению панциря.
С помощью аффект-блока мы также приходим к аффективным корням первых идентификаций в супер-эго: требование осуществления контроля, первоначально возложенное внешним миром на восстающее эго, выполняется. Но это согласие становится хроническим, ригидным способом реакции. А это может быть достигнуто лишь с помощью подавленной энергии ид.
Дальнейшее проникновение в динамику аффект-блока показывает, что им используются два вида садистских импульсов. С помощью систематического анализа сопротивления они могут быть извлечены в совершенно чистых, разделенных формах. Обычно анальный садизм, цель которого - избиение, уничтожение и т. д., освобождается первым. После того как он проработан и анальные фиксации были ослаблены, все больше и больше выходят на передний план фаллически-садистские импульсы (прокалывание, протыкание и т. д.). То есть регрессия устраняется; дорога к катексису фаллической позиции открыта. Обычно в этот момент аффективный страх кастрации окончательно становится очевидным и начинается анализ генитальных проявлений. В компульсивном характере старые детские фобии снова появляются на этой стадии.
Итак, в компульсивном характере мы обнаруживаем два подавленных слоя: внешний слой составляют садистские и анальные импульсы, а более глубокий слой составляют фаллические импульсы. Это соответствует инверсии, имеющей место в процессе регрессии; те импульсы, которые принимают новый катексис, лежат ближе всего к поверхности; тогда как объектно-либидные генитальные стремления глубоко подавлены, «покрыты» слоем прегенитальных позиций. Эти структурные связи показывают, что было бы серьезной технической ошибкой во время интерпретации заставить пациента аффективно осознать слабые проявления генитально-объектных стремлений перед тем, как были проработаны верхние слои.
Теперь - несколько слов об амбивалентности и сомнении. Они составляют сильнейшее препятствие для анализа, если с самого начала не удастся распутать различные стремления, которые заключают в себе амбивалентные эмоции. Амбивалентность отражает конфликт между двумя одновременно присутствующими потенциалами, один из которых - любовь, а другой - ненависть к одному и тому же человеку; на более глубоком уровне это сдерживание либидных и агрессивных стремлений существующим страхом наказания. Едва ли можно будет справиться с амбивалентностью, если все проявления анализируются вместе и одновременно. Это может привести к предположению, что человек биологически, т. е. неизменно, амбивалентен. Если, с другой стороны, мы будем действовать в соответствии с этими структурными и динамическими связями, ненависть вскоре выйдет на передний план и может быть относительно легко разрушена с помощью анализа. Для выполнения этого разделения амбивалентных стремлений необходим полный анализ соответствующего недоверия с самого начала лечения.
ФАЛЛИЧЕСКИ-НАРЦИССИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР
Название «фаллически-нарциссический» характер появилось вследствие необходимости определения типов характера, которые находятся между комплексом неполноценности и истерией. Термином «фаллически-нарциссический характер» иногда совершенно неоправданно пользуются для описания «генитально-нарциссического характера».
Фаллически-нарциссический характер отличается от компульсивного и истерического характеров даже во внешнем проявлении. Компульсивный характер преимущественно сдержанный, депрессивный; истерический - нервозный, ловкий, одержимый беспокойством, неустойчивый. Типичный фаллически-нарциссический характер - энергичный, самоуверенный, иногда даже высокомерный, часто производит сильное впечатление. Чем более невротичен внутренний механизм, тем более навязчивы эти способы поведения и тем более крикливо они выставляются напоказ. В терминах психики, фаллически-нарциссический характер преимущественно атлетического типа, почти никогда не бывает астенического типа и только в отдельных случаях это пикник (по определению Кречмера). В чертах его лица обычно видны суровые и острые линии. Однако очень часто, несмотря на атлетическое сложение, мы обнаруживаем женственные, девичьи черты лица (так называемое лицо малыша). Повседневное поведение никогда не бывает угодливым, как в случае пассивно-женственного характера; обычно оно высокомерное: либо прохладно сдержанное, либо презрительно агрессивное. А иногда его поведение бывает «ощетинившимся», как однажды выразился представитель этого типа. Нарциссический аппарат, как противоположный объектно-либидному элементу, выделяется в установке в отношении объекта, включая объект любви, и всегда подвергается влиянию более или менее скрытых садистских стремлений.
В повседневной жизни фаллически-нарциссические черты характера человека выражаются не столько в том, что он делает и что говорит, а в том, как он действует. В частности, он чувствует себя полностью возбужденным теми, кто не контролирует свою собственную агрессию. Фаллически-нарциссический характер будет предвосхищать любую атаку извне своей собственной атакой. Наиболее ярко выраженные типы стремятся достигнуть лидирующих позиций и плохо приспособлены к тому. чтобы ходить в рядовых. Когда это происходит (например, в армии или сходных иерархических организациях), они компенсируют необходимость иметь подчиненных стремлением к власти над теми, кто находится ниже их. Если задето их тщеславие, они реагируют с холодным пренебрежением или с прямой агрессией. Их нарциссизм, как противоположный другим типам характера, выражается в крайне самоуверенной форме, с явными проявлениями превосходства и достоинства, несмотря на тот факт, что основа их поведения не менее инфантильна, чем у других типов. Сравнение их структуры со структурой людей, к примеру, компульсивного характера, дает ясное понимание различия между прегенитальным и фаллическим нарциссизмом. Несмотря на их огромную заботу о себе, иногда у них формируются сильные привязанности к людям и вещам. В этом отношении они проявляют близкое сходство с людьми генитального характера. Однако они отличаются от последних тем, что их действия проявляют более сильную и обширную тенденцию подвергаться влиянию иррациональных мотивов. Этот тип наиболее часто встречается среди спортсменов, пилотов, военных и инженеров. Агрессивная смелость является одной из наиболее выдающихся черт их характера (так же как приспособительная осторожность характеризует компульсивный характер, а избегание опасных ситуаций - пассивно-женственный). Эта смелость и драчливость фаллически-нарциссического характера имеют, в противовес генитальному характеру, компенсаторную функцию и направлены на отражение противоположных импульсов.
Отсутствие формирований реакции против открыто агрессивного и садистского поведения отличает фаллически-нарциссический характер от компульсивного. Само это агрессивное поведение выполняет функцию защиты. Из-за свободной агрессии у не невротических представителей этого типа социальная активность - сильная, импульсивная, энергичная и обычно продуктивная. Чем более невротичным является характер, тем более экстравагантной и односторонней кажется деятельность, хотя не обязательно она является экстравагантной и односторонней на самом деле. Между этими действиями и созданием параноидных систем лежит множество вариаций этот типа характера. Поведение фаллически-нарциссического характера отличается от поведения компульсивного характера демонстративной смелостью и меньшей скрупулезностью в отношении деталей.
У фаллически-нарциссических мужчин эрективная потенция, противоположная оргазмической потенции, очень хорошо развита. Отношения с женщинами у них нарушены, так как такие мужчины относятся к женщинам уничижительно. Тем не менее, представители этого типа характера считаются желанными сексуальными объектами из-за того. что они проявляют все признаки очевидной мужественности в своей внешности. Хотя фаллически-нарциссический характер не является редкостью у женщин, все же среди них он встречается гораздо реже. Его невротические формы характеризуются огромной самоуверенностью, которая основывается на физической силе или красоте.
Почти все формы активной мужской и женской гомосексуальности, большинство случаев так называемого морального умопомешательства, паранойя и связанные с ней формы шизофрении, а также многие случаи эритрофобии и явно садистские мужские извращения относятся именно к фаллически-нарциссическому типу характера.
Теперь давайте обратим внимание на структуру и происхождение этого характера. Прежде всего, мы должны различать те импульсы, которые достигают прямого удовлетворения и определяют фаллически-нарциссическое поведение, от тех, которые формируют нарциссический аппарат защиты, хотя оба типа и переплетаются. Одной типичной особенностью, проявляющейся в ходе анализа, является идентификация между эго в целом и фаллосом; в случае фаллически-нарциссических женщин существует сильная фантазия наличия пениса. Это эго, кроме того, является неприкрыто хвастливым. При эритрофобии этот импульс подавляется и прорывается в форме сильного невротического чувства стыда. В основе этих случаев и общим для них является фиксация на той фазе детского развития, в которой была оставлена анально-садистская позиция, в то время как генитальная объектно-либидная позиция не была полностью достигнута: фиксация, которая управляется гордой, самоуверенной концентрации ей на собственном пенисе. Это объяснение однако не полно. Фаллически-нарциссический характер характеризуется не только фаллической гордостью, но также и мотивами, которые заставляют его задерживаться на этой стадии развития.
Наряду с гордостью реальным или, что тоже возможно, вымышленным пенисом, существует сильная фаллическая агрессия. Бессознательно пенис, у мужчин этого типа, служит не инструментом любви, а скорее инструментом агрессии, дающим выход мести женщинам. Это объясняет сильную эрективную потенцию этого типа, а также относительную неспособность к оргазмическому переживанию. В детских историях фаллически-нарциссического характера наиболее резкие разочарования в любви обнаруживаются с поразительной регулярностью - разочарования именно в гетеросексуальных объектах, т. е. в матери у мальчиков и в отце у девочек. Фактически эти разочарования испытываются на вершине стремления завоевать объект фаллическим поведением. В семье, где есть мужчины - представители этого типа, мать очень часто является более строгим родителем (или отец умер, когда ребенок был в раннем возрасте, или же он не живет с матерью).
Сдерживание дальнейшего развития генитально-объектной любви в детстве из-за жесткой фрустрации генитальной и эксгибиционистской активности на вершине их развития (обычно тем родителем или опекуном, на ком начали фокусироваться генитальные интересы) выливается в идентификацию с этим родителем или опекуном на генитальном уровне. Мальчики, к примеру, бросают женский объект и смещают свои интересы к отцу (активная гомосексуальность). Мать остается желаемым объектом, но только с нарциссическими установками и садистскими импульсами мести. Снова и снова такие мужчины пытаются доказать женщинам свою потенцию. В то же время, однако, половой акт представляется им прокалыванием или разрушением - в любом случае унижением - женщины. У фаллически-нарциссической женщины генитальной местью мужчине (своеобразный аналог кастрации) является попытка показать ему его импотенцию во время полового акта, и это в дальнейшем становится ведущей тенденцией поведения. Это, однако же, ни в коей мере не противоречит сексуальному притяжению, испытываемому этими сильно эротическими характерами к противоположному полу. Поэтому мы часто сталкиваемся с невротично-полигамной неспособностью оставаться верным партнеру, постоянными разочарованиями и поиском новых сексуальных контактов. В тех случаях, когда нарциссическая чувствительность нарушает механизм компенсации, мы обнаруживаем слабую потенцию, которую индивидуум обычно скрывает. Чем более нарушена потенция, тем более неустойчиво общее настроение. В таких случаях существуют внезапные переходы от самоуверенности к глубокой депрессии. Работоспособность также сильно нарушается.
Фаллически-эксгибиционистская и садистская установки служат одновременно защитой против диаметрально противоположных стремлений. Компульсивный характер вслед за генитальной фрустрацией регрессирует на более раннюю стадию анальности и здесь развивает формирования реакции. Фаллически-нарциссический характер остается на фаллической стадии, но он делает это с целью защитить себя от регрессии к пассивной и анальной стадии. В ходе анализа подобных характеров мы сталкиваемся со все более интенсивными и концентрируемыми, и в то же время жестко отражаемыми, анальными и пассивными тенденциями. Однако эти тенденции не составляют непосредственно характер. Скорее это определяется защитой против имеющихся тенденций в форме фаллического садизма и эксгибиционизма. Существует примечательное различие между пассивно-женственным и фаллически-нарциссическим характерами. В то время как первый выражает свою агрессию и свои генитальные импульсы с помощью анальной и пассивной отдачи, второй отражает свои анальные и пассивно-гомосексуальные тенденции с помощью фаллической агрессии. Аналитики часто описывают подобные характеры как анальные и пассивно-гомосексуальные. Однако, так же как пассивно-женственный характер не может быть определен как фаллически-садистский, поскольку он отражает эти импульсы, фаллически-нарциссический характер не может быть описан как анально-пассивный, ибо он успешно подчиняет себе эти импульсы. Характер определяется не тем, что он отражает, а тем, как он это делает, и тем, какие инстинктивные силы использует для этой цели.
В случаях морального умопомешательства, активной гомосексуальности и фаллического садизма, а также в сублимированных формах этих типов, к примеру, у профессиональных атлетов, эта зашита действует успешно; отраженные стремления пассивной и анальной гомосексуальности просто выражаются в определенных преувеличениях. В случаях паранойи отраженные стремления прорываются в форме иллюзий. Эритрофобия тесно связана с параноидной формой этого характера; проявления патологической застенчивости часто обнаруживаются в случае параноидной шизофрении. Пациент, страдающий от эритрофобии, становится жертвой симптоматического прорыва отраженной пассивной и анальной гомосексуальности, так как он перестает мастурбировать из-за испытываемого им острого страха кастрации. Нарастающий сексуальный стаз ослабляет функцию защиты эго и воздействует на вазомоторную активность. Активная гомосексуальность, фаллический садизм и моральное умопомешательство имеют сильную защиту эго, при условии эффективного удовлетворения либидо. Если по той или иной причине это удовлетворение прорывается на любой период времени, пассивное и анальное стремление также прорывается в этих случаях, симптоматически или открыто.
Среди фаллически-нарциссически-садистских характеров часто встречаются наркоманы, и особенно алкоголики. В основе этих склонностей лежит не только отраженная гомосексуальность, но и другая специфическая черта этого типа характера, также являющаяся результатом фаллической фрустрации. Рассмотрим случай мужчины. Вместе с фрустрацией матерью фаллического эксгебиционизма и мастурбации существует идентификация с ней. Это производит смещение к недавно оставленной анальной стадии и, следовательно, к пассивно-женственному поведению, что немедленно возмещается усилением фаллически-эксгибиционистских и агрессивных, т. е. мужских, импульсов. Однако когда идентификация с матерью происходит на фаллической стадии, она воображается с пенисом, а собственный пенис ассоциируется с грудью.
В фаллически-нарциссическом характере переходы между здоровой, объектно-либидной формой, с одной стороны, и остро патологическими, прегенитальными формами хронической депрессии - с другой, гораздо более многочисленны и разнообразны, чем в других типах характеров. В психопатологии много сказано о родстве гения и преступника. Однако их тип рассудка не является продуктом ни компульсивного, ни истерического, ни мазохистского характеров; он преимущественно порождается фаллически-нарциссическим характером. Большинство сексуальных убийц последних лет принадлежат именно к этому типу характера. Из-за сильных детских разочарований в любви они осуществили затем фаллически-садистскую месть объекту любви. Наполеон и Муссолини также имели фаллически-нарциссический тип характера. Комбинация фаллического нарциссизма и фаллического садизма, сопровождаемая компенсацией пассивно-и анально-гомосексуальных импульсов производит психический тип, наиболее сильно заряженный энергией. Куда направит такой тип свою энергию - на полезную деятельность или на преступление? Это зависит прежде всего от предоставляемых ему социальным климатом и ситуацией возможностей для применения своей энергии в сублимированной форме.
Следующим по важности фактором является степень генитального удовлетворения. Она определяет количество избыточной энергии, которое получает деструктивный импульс и которое определяет, насколько настоятельной становится потребность в мести и какие патологические формы она принимает. Сдерживание удовлетворения в различных социальных и либидно-экономических условиях зависит и от общественно-семейных факторов. Эти формы характера, вероятно, производят повышенное количество энергии либидо, таким образом делая возможным значительное усиление агрессии.
Аналитическое лечение пациентов, имеющих фаллически-нарциссический характер, является одной из наиболее несложных задач. Так как у этих пациентов фаллическая стадия была полностью достигнута и агрессия относительно свободна, гораздо легче - по сравнению с пациентами, имеющими другой тип характера, - создать генитальную и социальную потенцию, лишь преодолев начальные трудности. Анализ всегда является многообещающим, если аналитику удастся раскрыть фаллически-нарциссические установки как отражение пассивно-женственных импульсов и устранить бессознательную установку мести в отношении противоположного пола. Сопротивление данного характера состоит в агрессивном сопротивлении лечению и аналитику в более или менее явной форме, в нарциссической узурпации интерпретационной работы, в отражении каждого беспокойного и пассивного импульса и, прежде всего, в позитивном переносе. Реактивация фаллического беспокойства приводит к успеху только с помощью энергичного и последовательного раскрытия реактивного нарциссического механизма.
