Глава 4. Движение против людей
При обсуждении второго аспекта базисного конфликта — тенденции к «движению против людей» — мы будем действовать как и прежде — исследовать тот тип невротика, в котором доминируют агрессивные наклонности.
Как подчиненный тип твердо держится убеждения, что люди «прекрасны», и постоянно испытывает разочарование из-за противоположных свидетельств, так и агрессивный тип считает само собой разумеющимся, что все люди — его враги, и отвергает даже допущение, что это может быть неверно. Для него жизнь — это борьба всех против всех, где каждый отвечает только за самого себя. Те исключения, которые он признает, делаются неохотно и с оговоркой. Его аттитюд иногда ничем не маскируется, но гораздо чаще он завернут в тонкий слой мягкой вежливости, искренности и чувства товарищества. Эту «сторону» аттитюда можно представить как макиавеллиевскую уступку целесообразности. Как правило, она представляет смесь претензий, подлинных чувств и невротических потребностей. Желание убедить других в том, что он хороший товарищ, может сочетаться с некоторой долей подлинной доброжелательности, пока никто не подвергает сомнению его командирское положение. Эта сторона аттитюда может содержать элементы невротической потребности в любви и одобрении, используемые для достижения агрессивных целей.
Ни одна такая «сторона» не является необходимой для подчиненного типа, потому что так или иначе ценности последнего совпадают с принятыми ценностями или с христианскими добродетелями.
Чтобы понять, что потребности агрессивного типа так же компульсивны, как и подчиненного, нам следует ясно осознавать, что они в такой же степени порождаются базисной тревогой, как и потребности подчиненного типа. Это следует подчеркнуть, потому что такой ее компонент, как страх, очевидный для подчиненного типа, никогда не признается или проявляется тем типом невротика, который мы сейчас рассматриваем. В нем все нацелено на существование, становление или, по крайней мере, демонстрацию силы.
Его влечения рождаются в основном из чувства, что мир — это арена, где в дарвиновском смысле выживают только самые приспособленные, где сильный уничтожает слабого. То, что способствует выживанию, зависит большей частью от цивилизации, в которой живет этот тип невротика; но в любом случае беззастенчивая погоня за своей выгодой является высшим законом. По этой причине его главной потребностью становится потребность господства над другими.
Разнообразие способов господства бесконечно. Это может быть явное силовое воздействие, косвенная манипуляция посредством проявления чрезмерной обеспокоенности или принуждение других брать какие-либо обязательства перед ним. Он может предпочитать властвовать, скрываясь за троном. Этот способ требует интеллекта и убеждения, что с помощью одного ума или одной предусмотрительности можно всем управлять.
Конкретная форма контроля, выбираемого невротиком, частично зависит от его природных дарований. Частично эта форма представляет сплав конфликтующих влечений. Если, например, агрессивный тип невротика одновременно имеет склонность к обособлению, то он будет избегать любых форм прямого доминирования, потому что это приводит к слишком тесному контакту с другими людьми. Косвенным методам господства будет отдано предпочтение также в том случае, если имеется глубоко скрытая потребность в любви. Если его желание состоит в том, чтобы властвовать «из-за трона», то это указывает на наличие садистских наклонностей, т. к. подразумевает использование других для достижения своих целей1.
____________
1См. гл. 12 «Садистские наклонности».
Параллельно этот тип невротика нуждается в признании своего превосходства, в достижении успеха, в престиже, одобрении в любой форме. Усилия в этом направлении частично направлены на достижение власти, поскольку успех и престиж в обществе, основанном на конкуренции, гарантируют ее получение. Но они также способствуют возникновению субъективного чувства обладания силой посредством внешнего подтверждения, внешнего признания и фактического превосходства. Здесь, как и в случае с подчиненным типом, центр тяжести лежит вне самой личности; различен лишь вид внешнего подтверждения. Фактически же оба вида бесполезны. Когда люди удивляются, почему успех не заставил их чувствовать себя более безопасно, они демонстрируют только свое психологическое невежество, но тот факт, что они удивляются именно этому, указывает, насколько успех и престиж считаются общепринятыми критериями.
Сильная потребность в эксплуатации других, их обмане, использовании в личных целях является частью общей картины агрессивного типа. Любая ситуация или связь рассматривается с точки зрения «Что я могу от этого иметь?» — независимо от того, идет ли речь о деньгах, престиже, контактах или идеях. Сам невротик сознательно или полубессознательно убежден, что любой поступает аналогично и поэтому имеет смысл делать это более эффективно, чем остальные. Качества, которые он развивает, почти диаметрально противоположны качествам подчиненного типа. Он становится жестким и упрямым или создает видимость этого. Он считает все чувства, как свои, так и других людей, «слезливой сентиментальностью». Для него любовь играет ничтожную роль. Не в том смысле, что он никогда «не влюблен», или никогда не имеет любовных связей, или никогда не вступает в брак, а в том смысле, что его главной заботой является поиск друга, исключительно всеми желаемого, чья привлекательность, социальный престиж или богатство могут усилить его собственную позицию. Он не видит никаких оснований, чтобы быть внимательным к другим. «Почему я должен заботиться о других? Пусть они заботятся о себе сами». Он отстаивал бы следующее решение старой этической проблемы о двух людях на плоту, только один из которых может спастись: прежде всего он попытался бы спасти свою шкуру, чтобы не выглядеть в собственных глазах ни глупцом, ни ханжой. Он ненавидит любую мысль о страхе и примет самые решительные меры поставить его под контроль. Он мог бы, например, заставить себя остаться в пустом доме, хотя ужасно боится ночных воров; он мог бы настоять на верховой прогулке, испытывая страх перед лошадьми; он мог бы намеренно ходить по болоту, где, как известно, водятся змеи, чтобы избавиться от страха перед ними.
В то время как подчиненный тип стремится к мирному улаживанию дел, агрессивный тип делает все, что в его силах, чтобы быть хорошим бойцом. Он бдителен и проницателен в споре и не откажется от брани, чтобы доказать свою правоту. Он может проявить все свои лучшие качества, если окажется припертым к стене и у него не останется никаких альтернатив, кроме борьбы. В отличие от подчиненного типа, который боится выигрывать, агрессивный тип плохо переносит проигрыши и без колебаний стремится к победе. Он готов обвинять других с такой же страстью, с какой подчиненный тип берет вину на себя. Ни в том, ни в другом случае учет реальной вины не играет никакой роли. Подчиненный тип, когда признает себя виновным, никоим образом не убежден, что это именно так; им движет потребность мирного решения проблемы.
Аналогично агрессивный тип не убежден, что его оппонент ошибается; он лишь стремится убедить себя в своей правоте, потому что нуждается хотя бы в минимальном чувстве субъективной уверенности, точно так же как армия нуждается в безопасном месте, из которого она могла бы начать наступление. Признавать ошибку, когда это не является абсолютно необходимым, кажется ему непростительным обнаружением слабости, если не сущей глупостью.
Не противоречит его аттитюду о необходимости борьбы с недоброжелательным миром и то, что он должен развивать острое чувство реализма, причем особого вида. Он никогда не бывает настолько «наивен», чтобы проглядеть в других любое проявление честолюбия, жадности, невежества или чего-нибудь еще, что могло бы преградить ему путь к достижению его целей. Поскольку в цивилизации, основанной на конкуренции, подобные аттитюды намного более распространены, чем подлинная благопристойность, то его мнение о самом себе оправдывается как единственно реалистическое. В действительности же, конечно, он так же односторонен, как и подчиненный тип. Другой стороной его реализма является его внимание к планированию и предвидению. Подобно всякому хорошему стратегу, в каждой ситуации он очень внимательно оценивает свои собственные шансы, силы своих противников и возможные ловушки.
Из-за того, что он вынужден всегда утверждать себя в качестве самого сильного, самого проницательного или самого удачливого, он пытается развить работоспособность и сообразительность, необходимые для этого. Энергия и ум, которые он вкладывает в свою работу, могут сделать его высокоуважаемым служащим или привести к успеху в своем бизнесе. Тем не менее впечатление о его всепоглощающей страсти к своей работе будет в определенном смысле ошибочным, потому что работа для него — это только средство достижения определенной цели. Он не испытывает никакой любви к тому, что делает, и не испытывает от нее никакого удовольствия, что вполне согласуется с его попыткой изгнать чувства из своей жизни раз и навсегда. Подобное изгнание имеет двойной эффект. С одной стороны, оно вне всякого сомнения представляет прием, увеличивающий успех, т. к. дает возможность невротику функционировать подобно хорошо смазанной машине, неутомимо производящей товары и еще более увеличивающей его силу и престиж. Здесь чувства могли бы стать препятствием. Они могли бы уменьшить его преимущество в работе; они могли бы лишить его наиболее часто применяемых приемов на пути к успеху; они могли бы отвлечь его от работы радостью созерцания природы, произведений искусства или общения с друзьями вместо общения с теми, кто действительно полезен для его целей.
С другой стороны, эмоциональное бесплодие, представляющее результат удушения чувств, влияет на качество его работы, оно неизбежно уменьшает его способность к творчеству.
Агрессивный тип невротика кажется исключительно свободной личностью. Он способен добиваться исполнения желаний, отдавать приказы, выражать гнев, защищать себя. Однако в действительности у него не меньше запретов, чем у подчиненного типа. В огромной степени не к чести нашей цивилизации следует отметить, что особые запреты данного типа невротика сами по себе не удивительны. Они лежат в эмоциональной области и связаны с его способностью дружить, любить, нравиться, сочувствовать, бескорыстно наслаждаться. Все это он обычно считает пустой тратой времени.
Себя он воспринимает как сильного, честного и реалистичного, что соответствует действительности, если смотреть на вещи его глазами. Согласно его глубинным предположениям, его самооценка является строго последовательной, поскольку для него беспринципность — это сила, пренебрежение к другим — честность, безжалостное достижение своих целей — реализм. Его аттитюд, вследствие такого понимания честности, формируется благодаря проницательному разоблачению недавних примеров ханжества.
Восторженность по какому-либо поводу, филантропические чувства и т. п. он считает чистым обманом, хотя ему не трудно совершать поступки, по своей видимости часто соответствующие общественному сознанию или христианским добродетелям. Система его ценностей соответствует философии джунглей. Сила создает право. Долой гуманность и сострадание. Человек человеку волк. Эти ценности не очень отличаются от тех, с которыми нас познакомили нацисты.
Имеется субъективная логика в тенденции невротика агрессивного типа отвергать реальную симпатию и дружелюбие точно так же, как и их фальшивые двойники — угодничество и уступничество. Но было бы ошибкой считать, что он не способен провести между ними различие. Когда он встречается с безусловно дружелюбной и одновременно сильной личностью, то вполне способен осознать и оценить это. Дело в том, что он понимает, насколько невыгодно для него быть чрезмерно проницательным в этом отношении. Оба аттитюда действуют в нем как вступившие в битву за выживание влечения.
Почему невротик агрессивного типа отвергает мягкие человеческие чувства с такой силой? Почему с большой вероятностью он почувствует тошноту, столкнувшись с любящим поведением других? Почему он так презрителен к человеку, испытывающему симпатию к тому, что он сам рассматривает как не имеющее никакого значения. Он действует подобно человеку, отгоняющему нищих от своей двери только потому, что при виде их у него разрывается сердце. В действительности он может и оскорбить нищих; он может отвергнуть простейшую просьбу со страстью, непропорциональной ее значению. Подобные реакции типичны для агрессивного типа, и можно без особых проблем наблюдать, как смягчаются эти агрессивные наклонности в процессе анализа.
В действительности его чувства вследствие «мягкости» его партнеров смешанны. Верно, что он презирает это качество в других, но также верно, что он приветствует его, т. к. оно позволяет ему быть более свободным в достижении своих целей. Почему его так часто привлекает подчиненный тип, точно так же как верно и обратное?
Причина, по которой реакция невротика столь чрезмерна, заключается в том, что она порождается его потребностью бороться со всеми своими «нежными» чувствами. Ницше дает хорошую иллюстрацию такой динамики, когда заставляет своего сверхчеловека рассматривать любое сочувствие как разновидность своего внутреннего врага. «Мягкость» по отношению к личности подобного вида подразумевает не только подлинную любовь, жалость и т. п., но и все, что внутренне присуще потребностям, чувствам и стандартам подчиненного типа. В случае с нищими, например, у него могут возникнуть слабые проявления реального сочувствия, желание исполнить просьбу, чувство, что он обязан быть полезным. Но одновременно в нем возникнет гораздо более сильное желание вытолкнуть все эти чувства из себя с тем, чтобы не только отказаться, но и осудить их.
Надежду соединить вместе свои столь различные чувства, которую подчиненный тип возлагает на любовь, агрессивный тип невротика ищет во внешнем признании. Признание обещает ему не только подтверждение его как личности, в чем он крайне нуждается, но и предоставляет ему дополнительный соблазн нравиться другим и, в свою очередь, любить их самому. Поскольку такое признание, как кажется, предлагает разрешение его конфликтов, то оно становится тем спасительным миражом, за которым он устремляется в погоню.
Внутренняя логика его борьбы в основном та же, что и подчиненного типа. Поэтому здесь она будет указана лишь в самых общих чертах. Для агрессивного типа любое чувство симпатии, или обязанность быть «добрым», или аттитюд подчинения были бы несовместимы с целостным образом жизни, который он построил, и расшатали бы его основание. Кроме того, возникновение этих наклонностей, противоположных его основному аттитюду, столкнуло бы его с базисным конфликтом и разрушило бы заботливо созданную им систему единства своей личности. Следствием всего этого стало бы то, что вытеснение более мягких наклонностей усилило бы более агрессивные, сделав их еще более компульсивными.
Если два типа невротической личности, которые мы обсудили, еще свежи в памяти, то мы можем отметить их полярную противоположность. То, что желательно одному, отвратительно другому. Первый обязан любить каждого; второй — считать всех потенциальными врагами. Первый стремится избежать борьбы любой ценой, второй считает ее своим естественным состоянием. Первый наполнен страхом и беспомощен, второй стремится всячески избавиться от них. Первый движется, хотя и как невротик, к гуманистическим идеалам, второй — к философии джунглей. Однако при этом ни один из указанных паттернов не является свободно выбираемым: каждый компульсивен и негибок, обусловлен внутренней нуждой.
Теперь мы готовы сделать шаг вперед в нашем представлении о типах невротической личности, которого мы достигли и ради которого провели обсуждение. Мы постарались описать только то, что включено в базисный конфликт, и к настоящему моменту рассмотрели два его фактора, действующие в качестве доминирующих влечений в двух различных типах невротической личности.
Шаг, который мы должны теперь сделать, состоит в том, чтобы изобразить личность, в которой эти два множества противоположных аттитюдов и ценностей действуют с одинаковой силой. Разве не ясно, что такая личность безжалостно раздиралась бы в двух противоположных направлениях, что она едва ли была способна функционировать вообще? Истина состоит в том, что личность была бы расколота и полностью парализована.
Именно по попытке исключить какое-либо одно из противоположных влечений мы различаем тот или иной тип невротика; такое исключение представляет один из способов, с помощью которого он пытается разрешить свои конфликты.
Говорить в этом случае, как делает Юнг, об одностороннем развитии представляется не вполне адекватным. В лучшем случае это утверждение корректно с формальной точки зрения. Но поскольку оно основано на неверном представлении о динамике невроза, то его следствия ошибочны. Когда Юнг, отправляясь от понятия односторонности, переходит к утверждению, что терапия должна помочь пациенту принять и противоположное влечение, то мы спрашиваем: «Как это возможно?» Пациент не может принять это влечение, он может только осознать его. Если Юнг ожидает, что такой шаг даст ему целостную личность, то мы ответим, что, конечно, этот шаг необходим для окончательной интеграции личности невротика, но как таковой он только означает прямое столкновение невротика со своими конфликтами, которых он до сих пор избегал. То, чего Юнг действительно недооценил, представляет компульсивную природу невротических наклонностей. Между движением к людям и движением против людей лежит не просто различие между слабостью и силой, или, как выразился бы Юнг, различие между женственностью и мужественностью. Мы все обладаем способностью как к подчинению, так и к агрессии.
И если личность, не побуждаемая компульсивными влечениями, прилагает достаточные усилия, то она может достигнуть определенной целостности. Когда же оба противоположных паттерна носят невротический характер, то они опасны для нашего личностного роста. Две негативные тенденции, сложенные вместе, не дают желаемой целостности, точно так же как две несовместимые части не создают гармоничной сущности.