УПП

Цитата момента



Любого мужчину красят размышления о высоком…
Заработке.

Синтон - тренинг центрАссоциация профессионалов развития личности
Университет практической психологии

Книга момента



Если жизни доверяешь,
Не пугайся перемен.
Если что-то потеряешь,
Будет НОВОЕ взамен.

Игорь Тютюкин. Целебные стихи

Читать далее >>


Фото момента



http://old.nkozlov.ru/library/fotogalereya/france/
Париж

Часть I. Поведение человека

Материалы, помещенные в этой части книги, раскрывают сущность успеха Милтона Эриксона. Все используемые им гипнотические техники и психотерапевтические стратегии возникли из его общего подхода к жизни, основанного на наблюдениях за людьми и их поведением. Хотя само по себе понимание подхода Эриксона не сможет сделать кого-либо мастером гипноза или психотерапии, оно может дать теоретическую основу и мотивацию, необходимую для того, чтобы научиться всему этому. Еще важнее, что такое понимание сможет привести к изменению отношения к самому себе и к другим, создавая ясность видения, чувство цели и постижение новой философии бытия, дающей свободу и новое основание для жизни и работы.

1. Результаты объективных наблюдений

Эриксон придерживался определенной фундаментальной ориентации по отношению к жизни, многократно подчеркивавшейся в его книгах. Эта ориентация сформировалась во время его героического поединка с серьезными последствиями перенесенного в подростковом возрасте полиомиелита, сделавшего его инвалидом. А может быть, она возникла еще раньше — как своеобразное выражение духа первооткрывательства, присущего всей его семье. Вне зависимости от того, когда возникло подобное отношение Эриксона к жизни и каким был его источник, оно проходило связующей нитью через всю его работу, проявляясь снова и снова в различном контексте и в различных формах. Такое особое отношение предполагалось самим эриксоновским пониманием нормального функционирования и его отличия от функционирования патологического. Этим же определялась цель психотерапии, как ее видел Эриксон, и стиль его работы как гипнотерапевта. Значение такой фундаментальной ориентации, общего отношения к жизни состоит в том, что именно оно привело к осознанию Эриксоном необходимости тщательных и объективных наблюдений, противопоставленных абстрактным теоретическим построениям.

Фундаментальное отношение Эриксона к жизни и, может быть, центральная тема всей его работы состояла в том, что людям необходимо учиться признавать, принимать и применять то, что действительно соответствует их интересам, способствует достижению их целей и удовлетворяет их желания. Вместо того, чтобы жаловаться и стенать, искажая или отвергая неприятные факты жизни, либо фантазировать об ином, более легком, идеальном мире, Эриксон предлагал людям пережить и признать реальность их ситуации такой, как она есть, используя все имеющиеся возможности, чтобы целеустремленно справиться с данной ситуацией так эффективно, как это будет возможно. Эриксон признавал: нередко эта задача бывает довольно трудной и вызывает замешательство, но он неоднократно говорил, что действовать иначе — значит лишь создавать искусственные ограничения, а также ненужные и нереалистические перспективы.

Эриксон привнес эту позицию в сферу психологии, психотерапии и гипноза, безошибочно применяя ее в данных областях. В результате, он довольно быстро понял, что никакая отдельная теория не может адекватно объяснить и описать невероятное многообразие и уникальную сложность функционирования индивида. С этой точки зрения, использование теоретических построений и обобщений в отношении живых людей является вызванным ленью неадекватным способом подхода к индивидуальности и, в конечном счете, бесполезным фантазированием. Именно по этой причине сам Эриксон не присоединялся ни к одной из существующих концепций, так же как не пытался создавать собственную теорию. Те же, кто хотел бы понять теоретическую основу его подхода, будут обречены на разочарование и неудачу; пытающиеся искусственно приложить какую-либо теоретическую модель к его техникам просто покажут этим, что они вообще не уловили основной идеи Эриксона. Нет сомнения, что Эриксон не обладал какой-либо особой теорией человеческого поведения, которой бы он пользовался при разработке своих стратегий психотерапевтического воздействия.

Действительно, у Эриксона не было необходимости пользоваться какой-либо теорией при разработке плана психотерапевтического воздействия, однако то, что он делал во время психотерапевтического сеанса, не было ни случайностью, ни каким-то волшебством. Часто он тратил часы на обдумывание плана и содержания психотерапевтического воздействия и очень редко, если вообще когда-либо, полагался лишь на интуитивное предчувствие либо на метод проб и ошибок, хотя иногда это могло бы показаться самым простым объяснением его странных, но всегда уникальных и неповторимых психотерапевтических стратегий. Как бы то ни было, но Эриксон, не зависевший от какой-либо тщательно сконструированной теории человеческого поведения, оказался способен расшифровать всю сложность человеческого характера и использовать для исцеления ответную реакцию своих пациентов. Какое же тайное знание, какую мудрость он использовал для планирования и успешного завершения своей психотерапии? Секрет Эриксона состоял в чрезвычайно простой, но в то же время дерзкой по своему революционному значению идее. Он сформировал свое понимание человеческого поведения исключительно путем очень внимательного наблюдения за людьми. Эриксон не просто сидел в своем кабинете, читая или думая о том, как люди действуют — он наблюдал за ними на практике, не позволяя себе увлечься теориями, чтобы пытаться потом применять их к пациентам. Эриксон просто отмечал, что делали его клиенты в различных ситуациях и соответственно изменял свой образ мысли. Успех этих наблюдений был основан на готовности Эриксона позволить людям учить его тому, что является для них реальным или истинным, а вовсе не на основе каких-то уникальных теоретических построений. Все его идеи замечательны тем, что они были описательно точными в отношении человеческого поведения, а не просто спекулятивными измышлениями, связанными с динамикой воображения. Он учился тому, как воздействовать на пациентов и влиять на их мысли и поведение таким же образом, как большинство людей в детстве учатся кататься на велосипеде. Эриксон проявлял наблюдательность, делал заметки о том, что происходило, и экспериментировал. Оказывалось, что теоретические построения в своей работе он использует не в большей мере, чем ребенок применяет такие понятия, как «скорость» и «движение», когда учится ездить на велосипеде.

Но Эриксон наблюдал за пациентами очень внимательно, что не характерно для большинства людей. И прежде всего он необычайно тщательно наблюдал за самим собой — как за внутренними состояниями, так и за внешними проявлениями. Кроме того, он наблюдал других людей с такой внимательностью, которая превосходила все обычные виды самоанализа. И, наконец, он самым бесцеремонным образом наблюдал не только за своими пациентами, но и за всеми остальными людьми. Наблюдение за другим человеком становилось для Эриксона удивительной игрой, удовлетворявшей его любопытство и заполнявшей таким образом пробелы в его понимании человека. Он гипнотизировал своих сестер, внушая, что они пришли на осмотр к врачу, и приказывал им раздеться, чтобы посмотреть, как они будут себя вести — они обычно отказывались. Подобным же образом он пытался гипнотически воздействовать на других людей, чтобы подшутить над друзьями, заставив кого-то отказаться от получения награды, а кого-то солгать, оскорбить другого человека или даже что-нибудь украсть. Все эти эксперименты проводились им в тщательно контролируемых условиях, но они указывали на то, как далеко Эриксон готов был зайти для получения необходимой ему информации. Даже незнакомые люди на трамвайной остановке, в аэропорту или слушатели его лекций были для него еще одной возможностью провести наблюдения и отметить, как человек реагирует на различные ситуации и ведет себя под влиянием тех или иных внешних раздражителей.

Мысль Эриксона о необходимости проведения тщательных наблюдений пронизывает все его лекции. Снова и снова он подчеркивал это, сам проводя свои наблюдения столь тщательно, что большинство из нас может в лучшем случае лишь приблизиться к этому. Именно опыт наблюдений за людьми в различных ситуациях и дал Эриксону столь уникальное понимание других людей, сделав его одним из наиболее эффективных гипнотизеров и психотерапевтов всех времен, развившим одну из наиболее новаторских в нашем столетии концепций человеческого поведения. Но, как часто отмечал сам Эриксон, большинство из нас обычно оказываются столь невнимательными и ненаблюдательными, что большой удачей является уже тот факт, что мы способны заметить при ярком дневном свете машину, мчащуюся прямо на нас. В качестве примера Эриксон приводил историю, когда к нему в кабинет пришла вместе с мужем женщина в сандалиях (Zeig, 1980). Эриксон отметил, что ремешки сандалий были неправильно застегнуты, хотя ни муж, ни сама женщина не заметили столь очевидной вещи. В другой раз (ASCH, 1980) Эриксон дал инструкции группе интернов, чтобы те наблюдали за пожилой женщиной, лежащей под одеялом на больничной кровати, пока не заметят что-либо необычное, позволяющее им поставить диагноз. После трех часов тщательного наблюдения никто из них не заметил такую очевидную вещь, что у женщины были ампутированы обе ноги до середины бедра.

Как уже упоминалось в кратком биографическом очерке, приведенном в начале этой книги, сам Эриксон страдал от ряда физических недостатков, а также имел дефекты восприятия. Очевидно, что его детская дислексия, частичная глухота, аритмия, невосприимчивость к цвету и постоянные приступы полиомиелита стали причиной, по которой он уделял всему происходящему более пристальное внимание, чем другие. Это была своего рода форма компенсации, поскольку он не мог воспринимать окружающее и реагировать на него так же автоматически, как это обычно делает большинство людей. Именно поэтому Эриксон и приобрел способность наблюдать за деталями человеческого поведения и отмечать вещи, которые многие просто упускали. Эта детская способность со временем стала своего рода профессиональным развлечением и навязчивой одержимостью, приведшей к обретению им как понимания природы человеческого функционирования, так и возможности практического применения данного понимания.

Перед тем, как перейти к обзору мыслей Эриксона, относящихся к природе человеческого сознания, полезно будет кратко рассмотреть характер его наблюдений, на основе которых им были сделаны столь обобщающие выводы.

Наблюдения, связанные с влиянием паттернов дыхания

Видимо, самым ярким примером дефицита восприятия, приведшим Эриксона к наблюдению за вещами, которые обычно большинство из нас упускают, явились его частичная глухота и аритмия. В результате этих «недостатков» Эриксон еще в годы учебы стал наблюдать за поведением своих товарищей и сестер, когда они слушали музыку или пели (Erickson, 1980, Vol. 1, 16). По каким-то необъяснимым причинам они начинали двигать руками, ногами и всем телом, подчиняясь в движениях некоторым ритмическим паттернам до тех пор, пока продолжала звучать музыка. Более всего Эриксона приводил в замешательство тот факт, что у всех них паттерны дыхания изменялись в унисон с музыкой, когда одна песня заканчивалась и начиналась другая, даже если никто из них на самом деле не пел (не «издавал вопли», как называл пение Эриксон). Интересно, что сам Эриксон при этом не ощущал никакого побуждения двигаться подобным образом и не отмечал у себя никаких изменений паттернов дыхания. Однако он заметил, что его товарищи по учебе согласованно начинали подпевать вслед за солистом. Таким образом то, что большинством из нас воспринимается как нечто обычное и в большинстве случаев просто игнорируется, для Эриксона стало источником важных наблюдений и предметом интереса, поскольку сам он не мог аналогичным образом реагировать в подобной ситуации.

После ряда экспериментов он обнаружил, что если подражать паттерну дыхания, связанному с какой-либо конкретной песней, то люди вокруг него начинали напевать эту песню, полагая, что им просто неожиданно вспомнилась ее мелодия. Его вопрос о подобном явлении обычно вызывал сопротивление у собеседника и отвергался — такая ответная реакция, которую позднее отметил Эриксон, только увеличила его интерес к дальнейшим наблюдениям.

Через некоторое время наблюдения позволили Эриксону сделать вывод, что специфические паттерны дыхания могут не только привести к тому, что люди станут напевать песню, но даже начнут зевать — это открытие он потом тайно применял, чтобы сорвать проводившееся на уроке чтение наизусть стихов или скучную лекцию какого-нибудь профессора. Со временем Эриксон убедился, что паттерны дыхания могут быть использованы для передачи различных скрытых посланий, и в дальнейшем часто применял это при вызывании гипнотического транса.

Заслуживает упоминания тот любопытный факт, что маленькие дети способны отмечать намеренные изменения в паттернах дыхания и последствия данных изменений, в то время как взрослые обычно не могут этого. Один ребенок двух с половиной лет как-то сказал Эриксону: «Дядя, ты так дышишь, что можешь меня сдуть», а другой ребенок говорил, что для того, чтобы заставить кого-то уснуть или же пробудиться, он просто начинает дышать по-другому. Эти и другие примеры, показывающие восприимчивость детей, со временем оказали большое влияние на общее понимание Эриксоном поведения взрослых — мы увидим это в следующих главах.

Наблюдения, связанные с познанием собственного тела

Когда Эриксон заново учился двигаться после полного паралича, возникшего у него во время первого приступа полиомиелита, он намеренно уделял внимание тому процессу обучения, о котором большинство из нас давно позабыло. То, что он отметил у самого себя, позднее он наблюдал у собственных детей по мере их роста. Эти разрозненные наблюдения со временем объединились в понимание сущностных характеристик основных паттернов человеческого функционирования. Некоторые аспекты развития человека, которые большинство из нас воспринимают как некий естественный дар, обычно редко осознаются или даже вообще игнорируются. Именно они оказались в центре внимания Эриксона и были со временем включены в его модель человеческого поведения и тактику гипнотерапии.

Расположение отдельных частей тела — один из первых навыков, который Эриксону пришлось осваивать заново, когда он выздоравливал после приступа полиомиелита. Задача состояла в том, чтобы локализировать и осознать сигналы, поступающие от различных частей тела. Присматривавшая за ним няня прикасалась к его руке, пальцу на ноге или лицу, а он пытался угадать, в какой части тела чувствуется прикосновение. Ему потребовалось довольно много времени, чтобы просто осознать, что именно означает каждое из ощущений, в каком месте оно возникает и какова интенсивность давления.

Трудности в осознании места расположения частей собственного тела, взаимоотношений между ними и локализации раздражителя дало Эриксону возможность приобрести опыт огромного количества ситуаций обучения, с которыми постоянно сталкивается растущий ребенок в процессе своего развития. Позднее он внимательно наблюдал, как его собственные дети проходили через этот процесс обучения, и отмечал способ, которым они постепенно открывали свою физическую идентичность. Он отмечал их озадаченность, когда они впервые пытались схватить свою правую руку правой же рукой — а дети довольно часто пытаются сделать это, пока не осознают, что сама их правая рука является объектом, который они пытаются схватить. Затем он наблюдал, как они находили правую руку и начинали ее исследовать левой рукой, и наоборот. Он отмечал во всех подробностях, как они изучали локализацию движений и ощущений в каждом пальце руки или ноги. Затем он замечал, как дети определяли расположение уха путем ощупывания его пальцами то одной, то другой руки. Так он понял, что все части тела локализируются нашим восприятием в их взаимоотношениях с другими частями.

Позднее Эриксон не раз отмечал, как дети испытывали затруднения и замешательство по мере того, как они росли и относительные расстояния между различными частями тела изменялись. Голова оказывалась меньшей по отношению ко всему остальному телу, а руки и ноги становились все длиннее и длиннее. Новые паттерны реагирования на самого себя и на окружающую среду изучались ребенком постоянно. Так, в один из дней вдруг оказалось, что прогуливаться под кухонным столом уже не удается — ребенок слишком вырос.

Эриксон наблюдал, как дети учатся этому и многому другому, что касается их тела и отношения к миру вокруг них, и он все больше осознавал, как много различных вещей люди изучают на протяжении жизни, знают и используют каждый день, но не помнят самого процесса научения и не осознают, что они знают все это. Понимание данной стороны человеческого функционирования со временем легло в основу подхода Эриксона к гипнозу и психотерапии, но для того, чтобы прийти ко всему этому, необходимо было еще много других наблюдений и событий, дополняющих и усиливающих первоначальный инсайт.

Обучение ходьбе. Мало кто уделял обучению навыкам, необходимым для нормального процесса ходьбы, такое внимание, как Эриксон. Когда он начал заново учиться вставать на ноги и ходить (эту попытку он предпринял назло врачу, заявившему, что Эриксон никогда уже не сможет ходить), он наблюдал за попытками ходить своей маленькой сестры, учившейся тому же самому, и пробовал подражать ее движениям. Позднее у Эриксона сохранилась возможность подробно описать процесс ходьбы — от того момента, когда человек встает, держа ноги врозь, выпрямив колени и напрягая мышцы бедер. Он осознавал ту необычайно большую степень регуляции, которая необходима для сохранения равновесия при изменении положения головы или рук. Он мог анализировать многообразие движений и ощущений, ассоциировавшихся с передвижением вперед сначала одной ноги, а затем другой. А научившись снова ходить, он сказал: «Вы можете ходить, хотя не осознаете при этом всех движений тела и других подробностей этого процесса» (Zeig, 1980).

Так он снова столкнулся с фактом необычайно большого количества знаний, которыми люди обладают, не осознавая этого. Именно физический недуг Эриксона стал причиной изучения того, что большинство из нас обычно считают чем-то само собой разумеющимся, что можно просто игнорировать, и он был очень сильно впечатлен увиденным, снова и снова поражаясь тому, сколь мало внимания люди уделяют своему поведению, не испытывая никакой необходимости в этом, так же как и накопленному ими опыту обучения и своим потенциальным возможностям. Люди ходят, одеваются, едят, разговаривают, пишут, поют и занимаются своими обычными делами на протяжении всей жизни, не задумываясь об этом. По мере того как Эриксон боролся за понимание и возможность заново научиться всем этим видам деятельности, он испытывал благоговение и трепет от богатства процесса обучения и того обширного диапазона потенциальных возможностей, которые данный процесс открывал.

Наблюдения, связанные со значением слов

Возможно, именно по причине того, что Эриксон до четырех лет не мог научиться говорить, язык имел для него в детском возрасте особую притягательную силу. В школе, в третьем классе, он полностью прочитал толстый словарь, за что и заслужил прозвище «Словарь». По каким-то неведомым причинам ему тогда не пришло в голову, что словарь составлен в алфавитном порядке для облегчения поиска необходимого слова. И когда он хотел найти какое-то слово, он начинал просматривать все страницы словаря с самого начала, пока не встречал нужное слово. Этот отнимающий много времени процесс никогда не надоедал Эриксону, потому что ему нравилось листать словарь и узнавать нечто новое о значении слов. И лишь будучи старшеклассником, он понял цель алфавитного порядка размещения слов в словаре. Инсайт был подобен ослепительной вспышке света, хотя и привел к не вполне разумному сопротивлению и нежеланию признать с опозданием столь очевидный факт.

Как бы то ни было, но его неведение относительно принципа построения словаря усилило осознание значения слов, их скрытого смысла и природы. Он любил игру слов, каламбуры, метафоры и всю смысловую гибкость, присущую языку. Иногда для развлечения он начинал говорить со своими школьными товарищами так, что один считал: Эриксон говорит о воздушном змее, а другой думал: обсуждается игра в бейсбол. Уже тогда многозначность слов очаровала его. Так, например, на Эриксона произвел большое впечатление факт, что английское слово «run» («бежать») имело 142 значения в зависимости от того, как его использовать, а слово «no» («нет»), употребляемое само по себе, может означать 16 различных состояний в зависимости от тона голоса говорящего, движений его тела и изменения окончания слов.

Это знание о различии значений слов позволило ему не только говорить о разных вещах разным людям одними и теми же словами в одно и то же время, но и сказать одному человеку много разных вещей в один и тот же момент. Он использовал свое понимание многозначного смысла слов для того, чтобы передать то, что слушатель мог не воспринимать на сознательном уровне. Важным было и то обстоятельство, что Эриксон использовал это для понимания того, что неосознанно хотели выразить своими словами другие. Возможно, именно многозначность слов и позволяла ему понимать, что именно люди хотели бы выразить такими способами, о которых ни сам говорящий, ни слушающий не знали. Слова в их значении были для Эриксона столь гибкими, что он старался не вкладывать в них своего собственного смысла. Вместо этого он внимательно слушал собеседника для выяснения специфического, иногда идиосинкразического бессознательного значения, которые они могли иметь для говорящего.



Страница сформирована за 0.62 сек
SQL запросов: 190