Чрезмерная уверенность предсказаний, основанных на диспозициях
За последнее время изложенная выше гипотеза получила несколько мощных количественных интерпретаций, данных как на экспериментальном, так и на теоретическом уровне. В ходе двух независимых друг от друга серий исследований Росс и Нисбетт с коллегами рассмотрели издержки предсказаний, основанных на личностных диспозициях.
В исследовании Даннинга, Гриффина, Милойковича и Росса (Dunning, Griffin, Milojkovic & Ross, 1990), результаты которого мы обсуждали в главе 3, испытуемым-наблюдателям были предложены описания ряда лабораторных и жизненных ситуаций. Затем испытуемым предлагалось предсказать, как повели бы себя в них конкретные люди. Предложенные им вопросы были, например, следующего содержания: «будет ли данный человек звонить домой хотя бы один раз в неделю на протяжении предстоящего семестра?» или «станет ли он предварительно причесываться, если в контексте лабораторного исследования его попросят сфотографироваться?». В одном случае условия эксперимента были таковы, что испытуемые располагали избыточной информацией о людях, поведение которых они должны были предсказывать. В процессе подготовки к выполнению задания им было позволено задавать этим людям сколько угодно вопросов. В другом случае информация была крайне скудной. Испытуемые вынуждены были делать предсказания, зная только имя человека и глядя на его фотографию.
Смысл полученных результатов был более чем прозрачен. Средняя точность предсказаний, сделанных испытуемыми, обладавшими избыточной информацией (60% правильных прогнозов), была лишь незначительно выше точности, достигнутой испытуемыми, находившимися в условиях ее нехватки (57% правильных прогнозов). Это означает, что какие бы сведения друг о друге испытуемые не получали в ходе интервью, задуманного с целью облегчить им задачу по предсказанию поведения, эти сведения имели весьма ограниченную ценность.
Но может быть и сами люди не претендуют на точность подобных предсказаний, сделанных «навскидку», пусть даже и после интервью? К счастью, данные, полученные Даннингом и его коллегами, позволяют нам судить о том, действительно ли люди считают, что информация о конкретных индивидах помогает им предсказывать их поведение. Оказалось, что испытуемые на самом деле считали, что могут сделать это достаточно точно, зная лишь имя человека и имея представление о его внешности по фотографии! В этих информационно ограниченных условиях, когда испытуемые оказывались правы в 57 случаях из 100, ожидаемая ими «точность попадания» составила 72%. В условиях же избыточного количества информации аналогичные показатели составили соответственно 60 и 77%.
Таким образом, испытуемые проявили чрезмерную уверенность в отношении собственной способности предсказывать поведение как при наличии достаточных сведений, так и при отсутствии таковых. Вдобавок проявленная ими уверенность плохо вязалась с достигнутой ими точностью, В случаях, когда они выражали большую уверенность в точности собственных предсказаний, испытуемые реально были ненамного более точны, усугубляя тем самым разрыв между степенью точности предсказаний и степенью уверенности в них. Как следствие, будучи весьма уверенными или даже почти не сомневаясь в своей правоте, испытуемые зачастую оказывались неправы, в чем нам видится очень опасная эпистемологическая установка.
Иногда в исследованиях Даннинга и его коллег предсказания испытуемых были согласованы с базовыми частотами (base rates)*, которые испытуемые сами определяли для тех или иных ситуаций (либо со значениями этих частот, предлагавшимися им экспериментаторами). Временами же подобной согласованности не наблюдалось. Примечательно, что когда предсказания испытуемых шли вразрез с предполагаемыми (или известными заранее) базовыми частотами, вероятность точного предсказания у них обычно равнялась (или была даже ниже) 50% (т.е. это случайный выбор). В одном из исследований испытуемые, чьи предсказания были в согласии с базовой частотой, оказались правы в 75% случаев, в то время как испытуемые, чьи предсказания шли вразрез с ней, оказались правы лишь в 40% своих предсказаний.
В том же исследовании те испытуемые, чьи предсказания противоречили базовой частоте, были лишь немногим менее уверены в своей правоте, чем те, чьи предсказания находились в полном ему соответствии. И это несмотря на то, что вероятность точных предсказаний была в первом случае гораздо более низкой. Издержки, связанные с игнорированием базовой частоты, проявлялись особенно впечатляюще, когда ее уровень был экстремальным (и детерминирующее влияние ситуационных факторов было, следовательно, очень велико). Те испытуемые, чьи предсказания были в согласии с базовой частотой, равной, по меньшей мере, 75%, оказывались правы в 85% случаев, а те, чьи предсказания шли вразрез с подобными базовыми частотами, оказывались правы лишь в 23% случаев. Последняя группа продемонстрировала крайнюю неадекватность представлений о точности собственных предсказаний, поскольку ее члены полагали, что «попадут в точку» в 72% случаев!
Мораль, вытекающая из данного исследования, такова; в случае предсказаний, ставших предметом экспериментов, предпринятых Даннингом, Ньютоном и их коллегами (в ходе которых испытуемым предлагалось предсказать, кто с наибольшей вероятностью сделает пожертвование в продовольственный фонд), базовая частота (независимо от того, известна ли она заранее или определяется самими испытуемыми) представляет собой наилучшее основание для предсказания поведения. Когда базовая частота имеет экстремальное значение, идти вразрез с ней можно лишь смертельно рискуя. Это утверждение справедливо даже в том случае, когда человек, чье поведение предсказывается, хорошо известен «предсказателю». Необходимо заметить, что базовая частота служит, в сущности, «полномочным представителем» и адекватным индикатором силы влияния ситуации. Когда влияние ситуации особенно сильно, базовая частота очень близка к экстремальной. И поэтому игнорировать ее рискованно по той же самой причине, по какой рискованно игнорировать и саму ситуацию.
К похожим выводам приводят и результаты аналогичной серии исследований, проведенных А. Мак-Гуайр (A. McGuire, 1989). Она предлагала наблюдателям предсказать поведение испытуемых в двух различных ситуациях, каждая из которых подразумевала оказание помощи. В одном случае испытуемого просили добровольно поучаствовать в нескольких психологических экспериментах. В другом случае испытуемый оказывался в специально подстроенной ситуации, когда, поднимаясь по лестнице, он должен был подхватить сумку, сползающую с плеча женщины на костылях. В одном случае наблюдатели не знали испытуемых лично, но получали их краткую характеристику, включавшую описание их поведения во время учебы в школе, данные о принадлежности к общественным организациям, распорядке дня и тому подобную информацию. В другом случае наблюдатели были выбраны самими Испытуемыми как люди, хорошо их знающие.
В целом предсказания оказались лишь немного более точными, чем можно было бы ожидать от прогнозов, сделанных случайным образом. Сами наблюдатели, однако, полагали, что могут достичь существенной точности, особенно в случае, когда испытуемый хорошо им знаком. Кроме того, наблюдатели, хорошо знавшие испытуемых, оказались не более точными в своих предсказаниях, чем наблюдатели, в распоряжении которых была лишь краткая словесная характеристика.
Таким образом, результаты данного исследования полностью согласуются с данными, полученными Россом и его коллегами. Наблюдатели были менее точны, чем предполагали сами. Причем точность их предсказаний не повышалась по мере добавления к их исходным ожиданиям по поводу поведения «людей вообще» в данной ситуации* некоторых знаний о конкретном человеке, чье поведение надо было предсказать. Хотя сами наблюдатели и полагали при этом, что новые сведения увеличивают точность предсказания. Знание может быть очень опасно, по крайней мере тогда, когда оно увеличивает нашу уверенность непропорционально увеличению точности предсказаний (Borgida & Nisbett, 1977; Nisbett & Borgida, 1975)
Диспозиционизм и «иллюзия интервью»
Литература, обзор которой мы успели дать к настоящему моменту, поможет читателю в понимании феномена, названного нами «иллюзия интервью» (Nisbett & Ross, 1980). Эта иллюзия представляет собой убежденность, что из краткого интервью при первом знакомстве можно извлечь массу полезной информации о человеке как о личности. Данное убеждение вполне заслуживает названия иллюзии, поскольку наилучшие из имеющихся данных о прогностическом потенциале неструктурированного интервью, применяемого для оценки будущих академических успехов в колледже или аспирантуре, производительности труда рабочих и служащих либо профессионального успеха менеджеров высшего звена, юристов, врачей или ученых, указывают на то, что соответствующая корреляция редко выходит за пределы диапазона от 0,10 до 0,151 В действительности же большинство исследований дает корреляцию, не превышающую 0,10 (Hunter & Hunter, 1984).
Рассмотренные в предыдущем разделе исследования показывают, что зачастую люди бывают уверены, что предсказания, которые они делают, основываясь на ограниченном количестве информации о человеке, все равно окажутся точными. Исследование Кунды и Нисбетта (Kunda & Nisbett, 1986) позволяет нам увидеть, что именно способствует поддержанию этой иллюзорной убежденности. Получаемые в ходе интервью данные о социальном поведении, равно как и резюмирующий его вывод («этот человек полезен в совместной работе» или «он может хорошо руководить подразделением»), с трудом поддаются цифровому выражению и кодированию. Вдобавок, как отмечали Эйнхорн и Хогарт (Einhorn & Hogarth, I978), обратная связь относительно того, как нанятый на работу человек действительно с ней справляется, зачастую бывает размытой либо вообще отсутствует. К тому же мы обычно не знаем, как справились бы с работой те, кого мы по результатам интервью не наняли.
Из вышеизложенных соображений следует, что, используя разработанную Кундой и Нисбеттом методику, можно определить, насколько далеко заходят люди в своей оценке полезности интервью, и сравнить это с оценкой ими полезности информации иного рода. Для этого Кунда и Нисбетт попросили своих испытуемых оценить, насколько данные интервью способны помочь в предсказании поведения, связанного с чертами личности, а именно насколько может преуспеть тот или иной человек в качестве активиста Корпуса Мира. Они также предложили им оценить, насколько точно на основании интервью можно судить о будущем поведении, связанном со способностями, а именно о том, каков будет средний балл успеваемости (СБУ) студентов Мичиганского университета. Исследователи ожидали, что испытуемые будут склонны переоценивать оба коэффициента достоверности предсказания, в особенности значение коэффициента достоверности для поведения, связанного с чертами личности.
Кунда и Нисбетт требовали от своих испытуемых вероятностных оценок того же рода, что и те, которые они пытались получить в отношении кросс-ситуативной согласованности поведения. Иными словами, одну группу испытуемых просили определить в процентном исчислении, в течение какого времени практикант Корпуса Мира, получивший в результате собеседования с психологом более высокий балл, чем другой практикант, проявит себя лучше и в роли организатора работы по месту жительства. Другой группе испытуемых было дано задание определить (в процентном исчислении), в течение какого времени некий будущий студент колледжа, получивший на вступительном интервью более высокий балл, чем его товарищ, будет иметь более высокий СБУ в процессе учебы.
Необходимо заметить, что реальные коэффициенты достоверности интервью были в любом из случаев ниже 0,10: в случае с Корпусом Мира — 0,06 (Stein, 1966), а в случае с показателем СБУ, наверное, примерно такими же (см., например, Klitgaard 1985; Mayfield, 1964; Ulrich & Trumbo, 1965). Тем не менее на рис. 5.2 видно, что испытуемые полагали, что, с точки зрения предсказания результата, достоверность материалов интервью была существенной в обеих экспериментальных ситуациях. В случае с Корпусом Мира оцененная испытуемыми вероятность соответствовала коэффициенту достоверности, равному почти 0,60! В случае с показателем СБУ аналогичная вероятность соответствовала пусть более низкому, но все же достойному коэффициенту достоверности, составившему 0,32. Это означает, что испытуемые считали, что интервью послужит великолепным средством для прогнозирования будущего успеха организатора, работающего на Корпус Мира, и по крайней мере станет полезным инструментом для предсказания будущих академических успехов (СБУ).
Для читателя наверняка будет облегчением узнать, что результаты, подобные академической успеваемости, все-таки могут быть предсказаны с определенной степенью достоверности, уровень которой будет, естественно, выше, чем тот, которого можно добиться, основываясь на впечатлениях интервьюера. Однако для этого необходимо опираться на совокупность данных о поведении или о его результатах, действительно имеющих отношение к предсказываемому показателю. Представляется не менее важным, чтобы эти данные были достаточно обширными и разнообразными. Например, балл успеваемости студента колледжа можно предсказать на основании его школьной успеваемости с достоверностью в диапазоне от 0,30 до 0,45. (Обращаясь к рис. 5.2, необходимо заметить, что испытуемые недооценивают достоверность СБУ, полученного в старших классах школы, как средства предсказания балла успеваемости в колледже.) Даже в случае с организатором Корпуса Мира, где мы имеем дело с предсказанием успешности, связанной с чертами личности, существуют некоторые надежные инструменты прогнозирования, включая среднее значение оценок, присвоенных рекомендательным письмам людей, хорошо знающих кандидата. Например, полученный в одном из подобных исследований коэффициент достоверности (Stein, 1966) составил 0,35.
Важно отметить разницу, существующую между интервью и рекомендательным письмом с точки зрения психометрии. Рекомендательное письмо обычно бывает основано на несоизмеримо (зачастую в сотни и тысячи раз) большем объеме информации, чем интервью. Таким образом, с чисто психометрической точки зрения, благодаря агрегированию информация, доступная автору рекомендательного письма, может представлять гораздо большую ценность для прогнозирования, чем данные, доступные интервьюеру. (Кроме того, всегда существует возможность расширить информационную базу, как это делал Штейн, путем опроса множества «рекомендателей» и агрегирования данных об их суждениях.)
Можно порассуждать об издержках использования обладающих невысокой достоверностью данных интервью в наших решениях — таких, например, как решение о приеме (или неприеме) на работу того или иного кандидата (Hunter & Hunter, 1984). Эти издержки возрастают обратно пропорционально достоверности интервью и прямо пропорционально достоверности иных, конкурирующих методов оценки. Таким образом, можно сказать, что большинство организаций, полагающихся при отборе кандидатов на интервью платят за это дважды: в первый раз, когда берут на себя труд беседовать с кандидатами, и гораздо дороже, когда используют данные интервью для отбора сотрудников.
Когда информация о диспозициях бывает полезна?
Из рассмотренного выше следует, что иногда знание о личностных диспозициях людей дает эффект, прямо противоположный ожидаемому. Теперь мы можем рассмотреть случаи, когда обыденная житейская мудрость оказывается справедливой, по крайней мере в общих чертах.
Ранее мы уже намекали на то, что есть один случай, когда информация об индивидуальных различиях может оказаться неоценимой. Речь идет о случае, когда у нас имеется информация о базовой частоте поведения данного конкретного индивида в конкретной ситуации. Так, ваше предположение о том, что Джек будет много болтать сегодня за обедом, основанное на том, что он всегда так поступал (базовая частота!), скорее всего окажется точным. Как и предположение о том, что ваша жена будет, как обычно, сокрушаться по поводу предстоящей вечеринки, где люди топчутся на месте, поглощая спиртное и беспрерывно болтая. На самом деле очень может быть, что обыденная убежденность в практической полезности знания о чертах личности зиждется отчасти на обобщении опыта успешных предсказаний, основанных на фактах подобной стабильности поведения в одних и тех же повторяющихся ситуациях (выше мы называли ее надежностью).
Однако даже кросс-ситуативные предсказания, в которых участвуют ситуации, относящиеся к разным типам, могут быть по-настоящему полезными. В предыдущей главе мы разобрали некоторые особые обстоятельства, в которых предсказания, исходящие из черт личности, могут иметь неплохие шансы оказаться точными. Эти обстоятельства включают в себя следующие варианты: 1) случай, когда предсказания основываются на широкой и разнообразной совокупности прошлых наблюдений и нацелены не на единичные будущие действия и результаты поведения, а на усредненные для длительного периода; 2) случай, когда предсказание нацелено на относительную вероятность экстремальных результатов или событий, а поведение людей, к которым оно относится, в прошлом было экстремальным по сравнению с поведением других; 3) случай, когда предсказания учитывают базовую частоту для совокупности индивидов, особенно если эта частота является экстремальной, и то ситуационное давление, которое она отражает, нельзя безнаказанно игнорировать.
Итак, при наличии действительных индивидуальных различий в поведении, иными словами при наличии существенной дисперсии реакций в пределах выборки, информация о чертах личности может послужить предсказанию поведения даже в новых ситуациях, в которых поведение прогнозируемого субъекта наблюдателю не известно. Однако теория гласит, что для того, чтобы подобный прогноз имел хоть какие-то шансы быть правильным, надо очень хорошо знать субъекта и предсказывать его поведение на длительный период в будущем либо поведение, которое мы предсказываем, должно быть экстремальным.
Как мы уже убедились, обычные люди не принимают в расчет подобных ограничений. Они полагают, что могут предсказывать поведение самых разных и едва знакомых им людей даже в единичных и новых ситуациях.
Истоки обыденного диспозиционизма
Почему же люди могут настолько глубоко заблуждаться в своих основополагающих суждениях о причинах поведения? Почему они предпочитают основывать свои объяснения и предсказания на описании личностных черт, обладающих, с точки зрения поставленной задачи, незначительным прогностическим потенциалом либо не обладающих им вовсе? Как они могут быть в то же время столь невосприимчивы к влиянию мощных ситуационных факторов и информации об индивидуальных различиях, обладающих реальной прогностической ценностью — таких, как способности и репутация?
Оставшуюся часть данной главы мы посвятим анализу истоков Наивного диспозиционизма, ведущего к тому, что люди переоценивают предсказуемость поведения окружающих. В главе 6 мы рассмотрим факторы, снижающие издержки обыденного диспозиционизма и вероятности появления порождаемых им ошибок.
Восприятие и диспозиционисткая тенденциозность
Предпочитаемое нами объяснение связано с фундаментальными процессами восприятия и обязано своим происхождением Курту Левин, хотя впервые оно было ясно сформулировано Фрицем Хайдером (Fritz Heider).
Выражаясь короче и используя термины гештальт-психологии, вполне в духе Левина и Хайдера можно было бы сказать, что, когда мы наблюдаем другого человека в качестве некоего действующего лица, он представляется нам «фигурой», а ситуация предстает перед нами «фоном», на котором проявляются результаты его действий. Люди активны, динамичны и интересны. Именно эти и; свойства обращают на себя внимание в первую очередь. Напротив, ситуация обычно сравнительно статична и зачастую представляется туманной. Наблюдатель к тому же, как правило, не тратит много умственной энергии в попытке определить, какие цели преследует другой человек, с какими препятствиями сталкивается, в каком настроении пребывает и так далее.
Почему же тогда наблюдатель начинает относить видимые поведенческие проявления на счет соответствующих им личностных диспозиций? По этому поводу Хайдер также высказался вполне ясно.
К этому нечего добавить, за исключением пояснений касательно того, почему именно свойства личностных диспозиций людей, а не свойства среды становятся объектом рассмотрения человека, наблюдающего в этой среде себе подобного. Дабы быть краткими, скажем: чему уделяешь внимание, на счет того и относишь. В исследованиях процесса атрибуции, вдохновленных идеями Хайдера, проводившихся в основном в 70-е годы, не существует другого обобщения, которое было бы настолько хорошо подкреплено экспериментально. Мак-Артур и Пост (McArthur & Post, 1977), например, обнаружили, что когда оцениваемый человек хорошо освещен или находится в движении, его поведение в меньшей степени относится наблюдателем на счет ситуации, чем когда видимость не столь хорошая, а субъект неподвижен. Аналогичным образом Аркин и Дюваль (Arkin & Duval, 1975) показали, что когда окружающая среда стабильна, поведение человека в меньшей степени относится на ее счет, чем когда она подвижна. Тейлор же и фиск (Taylor & Fiske, 1975) продемонстрировали в свою очередь, что когда наблюдатель видит субъекта А и субъекта Б, общающихся между собой, но субъект А виден ему лучше, то причины, обусловливающие результат их взаимодействия, больше приписываются субъекту А, чем субъекту Б.
