Предсказуемость человеческого поведения
Когда мы, авторы этой книги, сами были студентами, нас убеждали в том, что ограниченность возможностей социальных исследователей в отношении точного предсказания поведения можно отнести на счет относительной молодости социальных наук. Сегодня мы не только больше не разделяем подобных взглядов, но и не собираемся прибегать к ним в целях защиты нашей области исследований. Напротив, мы полагаем, что наша наука не является такой уж незрелой и в нашем распоряжении имеется на самом деле ряд очень важных, установленных и документированных фактов о социальном поведении людей. В то же время мы принимаем за аксиому то, что социальная психология никогда не достигнет такого состояния, чтобы иметь возможность с точностью предсказывать, каким образом поведет себя отдельный (даже очень хорошо нам известный) индивид в отдельно взятой новой ситуации. Естественным следствием этого допущения является вывод, что применение знаний, полученных социальными науками на практике, всегда будет оставаться рискованным Делом. Всякий раз, когда мы пробовали что-либо новое (будь то даже новый вариант социального воздействия на жизнь, кажущийся нам, по предварительным соображениям, весьма обоснованным), мы зачастую обнаруживали, что реакция людей была весьма отличной от той, которую мы ожидали.
Далее мы попытаемся обосновать, что корни этой фундаментальной непредсказуемости лежат очень глубоко и, возможно, они сродни истокам сходной непредсказуемости в физике и биологии (Glieck, 1987). Мы еще коснемся темы непредсказуемости ближе к концу данной главы, после чего будем возвращаться к ней неоднократно на протяжении всей книги.
Противоречие между уроками социальной психологии и опытом повседневной Жизни
Как мы уже успели увидеть, данные эмпирической социальной психологии зачастую сильно противоречат тому, что нам «известно» из опыта повседневной жизни. Справедливости ради надо сказать, что иногда мы все-таки бываем удивлены поведением окружающих, неожиданными действиями наших детей или друзей, а иногда и общественных деятелей. И все же по большей части мир кажется нам упорядоченным и предсказуемым. Экстраверт Билл приютит у себя компанию, а интроверт Джилл нет. Аналогичным образом священник Церкви добрых пастырей будет проповедовать благотворительность, а конгрессмен-республиканец из преуспевающего округа штата будет призывать опираться на собственные силы и развивать свободное предпринимательство. Данный в мягкой форме ответ может погасить вспышку гнева. Если послать мальчишку выполнять мужскую работу, то результат будет скорее всего обескураживающим. И когда это действительно необходимо, наши лучшие друзья всегда приходят нам на помощь, как мы от них и ожидаем.
На ранних этапах своей научной деятельности авторы всерьез отрабатывали гипотезу о том, что этот кажущийся порядок является по большей части когнитивной иллюзией. Мы полагали, что люди привержены тому, чтобы видеть вещи такими, какими они их представляют, что они склонны устранять противоречия при помощи объяснений, в частности, воспринимая людей более последовательными, чем они есть на самом деле. И хотя мы продолжаем считать, что подобная тенденциозная обработка информации играет важную роль в восприятии согласованности поведения, однако теперь мы убеждены также в том, что предсказуемость событий повседневной жизни по большей части реальна. В то же время мы считаем, что на многие принципы и интуитивные убеждения, которыми люди пользуются для объяснения и предсказания поведения, полагаться нельзя. Иными словами, люди часто делают правильные предсказания на основе ошибочных убеждений и ущербных прогностических стратегий.
Здесь мы позволим себе прибегнуть к аналогии с отношением существующим между обыденной физикой и научной физикой. Обыденная физика (во многом это то же самое, что Аристотелева или средневековая физика) бесспорно заблуждается в некоторых своих основных исходных положениях (Holland, Hollyoak, Nisbett & Thagard, 1986; McCloskey, 1983). В частности, подобно обыденной психологии, обыденная физика ошибочно сосредоточивается на свойствах физического тела, пренебрегая при этом силами и силовыми полями, в которых это тело находится. Более того, важнейшее положение обыденной физики о взаимодействии — интуитивно обоснованное понятие «момент» представляет собой крайне ошибочное представление о том, что приложенная к телу сила сообщает ему определенное количество энергии, которая затем постепенно рассеивается. Правильное представление (понятие об инерции) заключается в том, что находящееся в покое тело будет пребывать в покое, а движущееся тело будет пребывать в движении, если только к ним не будет приложена некоторая дополнительная сила. Тем не менее обыденная физика прекрасно помогает нам на протяжении жизни. Для мира, где все — и воздух, и земля, и вода — оказывает сопротивление или служит причиной трения, представление об объектах, утрачивающих тем или иным образом свой «момент силы», является вполне приемлемым. И лишь когда мы оказываемся за пределами привычных мест обитания (например, в условиях физической лаборатории или в открытом космосе), обыденная физика может вовлечь нас в чреватую серьезными неприятностями ситуацию.
То же самое справедливо и для социальной психологии. Наши интуитивные представления о людях и принципах, которыми они руководствуются, реагируя на окружающую среду, в целом адекватны большинству задач, решаемых нами на работе и дома. Но когда мы вынуждены понимать, прогнозировать или контролировать поведение людей в контексте, выходящем за пределы нашего обычного опыта (т.е. при встрече с новой культурной реальностью, анализе вновь возникающих социальных проблем или планировании социальных воздействий с целью разрешения данных проблем), этих представлений оказывается явно недостаточно. Всякий раз, когда мы перестаем быть учениками, становясь профессионалами, когда мы торгуемся с уличным продавцом, находясь в
Многое, к чему мы хотим обратиться в этой книге, связано с описанием того, чем обыденная социальная психология отличается от научной. Следуя этой задаче, мы определяем в качестве обобщающих представлений, имеющих первостепенное значение для нашей отрасли знания, три принципа, нечто вроде трех китов, служащих основанием для нашего общего начинания.
Первый принцип имеет отношение к силе и тонкому, подчас скрытому характеру ситуационных влияний. Второй — обращает внимание на важность субъективных интерпретаций конкретной ситуации людьми. Третий — говорит о необходимости рассмотрения и индивидуальной психики, и социальной группы в качестве напряженных систем, или «полей», характеризующихся равновесием между побуждающими и сдерживающими силами. Сначала мы вкратце обозначим эти принципы, а затем на протяжении всей книги будем иллюстрировать их практическое применение.
Три кита социальной психологии
Принцип ситуационизма
Обсуждение ситуационизма в социальной психологии необходимо начать со знакомства с творчеством К. Левина (К. Lewin) — эмигранта из Германии, переехавшего в Соединенные Штаты Америки в середине 30-х годов. Сделанный им на протяжении следующего десятилетия научный вклад во многом переопределил сам предмет социальной психологии и вплоть до настоящего времени продолжает оказывать глубокое воздействие на ее главнейшие теоретические и прикладные направления. Левин начал формулировать свои теоретические положения со знакомого всем трюизма о том, что поведение представляет собой функцию личности и ситуации (или, выражаясь его же языком, функцию «жизненного пространства», включающего в себя как самого индивида, так и существующее в его психике представление об окружающей среде). Несмотря на равнозначность, содержащуюся в левинской формулировке, констатирующей совместное влияние ситуационных и диспозиционных детерминант поведения, экспериментальные исследования (как самого Левина, так и его учеников) посвящены прежде всего влиянию непосредственной социальной ситуации. Предметом особого интереса Левина была способность ситуационных факторов и социальных манипуляций влиять на поведение, которое традиционно принято считать отражением личностных диспозиций и предпочтений.
Например, в
Еще более важной иллюстрацией основанной Левиным традиции стала серия экспериментов, в которой использовалась тогда еще новая техника «группового принятия решений» с целью содействия изменениям в поведении потребителей или в отношении людей к медицинским мероприятиям и производительности труда (например, Bennett, 1955; Coch & French, 1948; Lewin, 1952). Эти исследования, описываемые нами более подробно в главе 8, посвященной прикладным аспектам социальной психологии, способствовали рождению фундаментального открытия Левина, знакомого теперь целым поколениям специалистов по психологии организаций и руководителям «тренинговых групп». Дело в том, что при попытке заставить людей изменить привычные для них способы действия, социальное давление со стороны неформальной референтной группы и налагаемые этой группой ограничения представляют собой наиболее мощную силу (сдерживающую изменения или вызывающую их), которая может быть использована для достижения успешных результатов.
Таким образом, основным положением ситуационизма Левина является тезис о том, что социальный контекст пробуждает к жизни мощные силы, стимулирующие или ограничивающие поведение. Левин вполне отдавал себе отчет в том, что эти силы зачастую упускаются из виду обыденной психологией и что их обнаружение должно являться главнейшей задачей научной социальной психологии. К тому же Левин совершенно ясно осознавал, что можно провести указанную нами выше аналогию между заблуждениями обыденной социальной психологии и обыденной физики.
Не менее важной частью ситуационизма Левина является здоровый интерес к внешне незначительным, но в действительности важным деталям ситуации. Сам он часто называл их «канальными факторами», поскольку этот термин отсылал к существованию незначительных, но вместе с тем критически важных фасилитирующих влияний или сдерживающих барьеров. Левин осознавал, что зачастую то или иное поведение вызывается к жизни открытием некоего канала (например, публичным одобрением той или иной последовательности действий или первым решительным шагом в направлении нового поведения) и блокируется иногда в результате перекрывания подобного канала (например, при неспособности в подходящий момент сформулировать определенный план для осуществления конкретных действий).
Один из примеров действия канальных факторов Левина дает нам исследование, проведенное Левенталем, Сингером и Джонсом (Leventhal, Singer & Jones, 1965). В своем эксперименте они имели дело с известной проблемой претворения благих намерений относительно рекомендуемых медицинских мероприятий в конкретные и эффективные действия. Все их испытуемые были студентами старших курсов, с которыми была проведена убедительная беседа о риске заболевания столбняком и важности вакцинации. Далее им было сообщено, куда они могут обратиться за прививкой. Письменное анкетирование показало, что беседа оказала крайне значительное влияние на изменение убеждений и аттитюдов, проявленных студентами. Тем не менее только около 3% из них отважились сделать себе инъекцию вакцины. Однако если испытуемым, прослушавшим ту же беседу, давали карту студенческого городка с помеченным на ней зданием медпункта и просили пересмотреть свой недельный график, определив конкретное время для вакцинации и маршрут до медпункта, то количество студентов, сделавших прививку, возрастало до 28%. Отсюда следует, что факта получения соответствующей информации о заболевании и способе его предотвращения и даже факта формирования общего намерения предпринять необходимые шаги, чтобы обезопасить себя, для большинства испытуемых было недостаточно. Очевидно, что для того, чтобы перейти к практическим действиям и добраться до медпункта, им было необходимо иметь также определенный план (а, возможно, даже и карту) или, пользуясь терминологией Левина, готовый «канал», через который намерения могли бы претвориться в действия.
Конечно, с точки зрения вопроса лояльности к медицинским мероприятиям цифра в 28% может вызвать разочарование. Можно заподозрить, что более конкретное приглашение «появиться в четверг в 10 часов утра, поскольку ваш обычный график предполагает, что в это время у вас кончится очередное занятие по химии и появится часовое «окно» перед лекцией по общей психологии, начинающейся в 11 часов», возымело бы большее действие с точки зрения наставления испытуемых на «путь истинный», т.е. в направлении медпункта к противостолбнячных прививок. Похожие результаты дают и многие современные исследования, предметом которых является то, как люди пользуются бесплатными услугами здравоохранения. В ходе подобных исследований знание об аттитюдах и других «интересных» индивидуальных различиях редко помогает предсказать, кто из испытуемых придет в поликлинику или на консультацию, а кто нет. Напротив, гораздо более мощным средством прогнозирования оказывается информация о расстоянии, отделяющем человека от ближайшего медицинского учреждения. В данном случае простой канальный фактор вновь превосходит все остальные с точки зрения полезности для предсказания того, кто из рассматриваемых людей в действительности воспользуется медицинскими услугами (Van Dort & Moos, 1976).
Таким образом, принцип канальных факторов является одним из ключевых для понимания того, почему одни ситуационные факторы обладают большим влиянием, чем можно было бы ожидать, а другие -- меньшим. Результативность масштабных, на первый взгляд, социальных программ и кампаний, не предусматривающих наличие эффективных каналов в форме ситуационного давления «на входе» или в форме ясно выраженных намерений и планов «на выходе», всегда будет служить поводом к разочарованию. В то же время ситуационные факторы, формирующие подобные каналы «на входе» и «на выходе», зачастую будут приносить ожидаемые результаты.
Принцип субъективной интерпретации (construal)
По иронии судьбы следующий фундаментальный принцип социальной психологии подвергает сомнению теоретическую и практическую ценность доктрины ситуационизма. Воздействие любой «объективно» стимулирующей ситуации зависит от личностного и субъективного значения, придаваемого ей человеком. Чтобы успешно предсказать поведение определенного человека, мы должны уметь учитывать то, как он сам интерпретирует эту ситуацию, понимает ее как целое. В случаях, когда нашей целью является контроль или изменение поведения, вопросы субъективной интерпретации представляются не менее важными. Многие предпринятые с самыми лучшими намерениями и хорошо продуманные социальные программы потерпели крах из-за их истолкования участниками экспериментальных групп (например, акции социальной помощи и благотворительности часто воспринимаются людьми, на которых они направлены, как оскорбительные или стигматизирующие их).
Ситуационизм в социальной психологии, как об этом мы еще будем подробно говорить в главе 3, обладает чертами сходства с ситуационизмом в традиции бихевиоризма. Обе традиции были нетерпимы к присущему обычным людям (и психоаналитикам) стремлению акцентировать внимание на важности индивидуальных различий и уникальности личной истории. В обеих традициях подчеркивалась также значимость ситуации, оказывающей непосредственное влияние на человека. Однако пути социальной психологии и бихевиоризма давным-давно разошлись именно из-за решения проблемы субъективной интерпретации.
Декларируемой целью бихевиоризма было определение объективных стимулов и связей, формирующихся между стимулами и наблюдаемыми реакциями без какой бы то ни было попытки заглянуть внутрь «черного ящика» индивидуальной психики испытуемого. Однако, как весьма точно заметил в беседе с нами Роберт Абельсон (R. Abelson), социальная психология является, пожалуй, единственной областью психологии, которая никогда не сможет по-настоящему подвергнуться «бихевиоризации». Ее наиболее проницательные представители всегда осознавали, что только ситуация, интерпретируемая человеком, является единственным подлинным стимулом. Это означает, что социально-психологическая теория всегда стремилась уделять столько же внимания субъективной интерпретации стимулов и реакций, сколько она уделяет и самим взаимосвязям стимулов и реакций.
Уже в 30-е годы европейские психологи — такие, как Ж. Пиаже (J. Piaget) и Ф.К. Бартлетт (F.C. Bartlett), развернули дискуссию о важности процессов субъективной интерпретации и исследований на эту тему, введя понятие «схема», т.е. «структура знания», суммирующее изначальное знание и накопленный индивидуальный опыт в отношении того или иного класса стимулов и событий. В то же время схема придает всему этому смысл и является основой ожидания, связанного с такими же стимулами и событиями в будущем. Помимо самого Левина, наиболее Убежденным сторонником тщательного изучения проблемы интерпретации человеком ситуации был Соломон Эш (Asch, 1952). В главе 3 мы рассмотрим природу субъективистской ориентации Эша и в особенности то, как он использует ее, интерпретируя результаты собственных исследований и исследований своих современников.
В менее далекие от нас времена социальные психологи вместе со своими коллегами, представителями когнитивной психологии, и специалистами в области искусственного интеллекта сосредоточили свое внимание на том, что можно было бы назвать «инструментами субъективной интерпретации». Дискуссии по поводу когнитивных структур (схем, сценариев, моделей, социальных представлений) и стратегий («эвристик» суждения, негласных правил разговора) и их роли в осмыслении людьми наблюдаемых событий стали еще более частым явлением. Авторы этой книги также внесли свой вклад в разработку данного направления, написав в
В этой книге мы вновь уделим внимание влиянию субъективной интерпретации на поведение и его механизмам. Но все же установление факта наличия субъективной интерпретации или демонстрация того, что с ее помощью можно определять реакции людей на окружающую среду, не является нашей первостепенной задачей. Мы хотим лишь показать, что обычные люди постоянно недооценивают определяющее влияние субъективной интерпретации на поведение, что выражается в глубоких личностных и социальных последствиях. Мы хотим, в частности, показать, что в отношении субъективной интерпретации среди людей бытует три различных, но взаимосвязанных заблуждения.
Первым из этих заблуждений является неспособность признать, что понимание индивидом внешних стимулов является в большей степени результатом активного и конструктивного психического процесса, чем пассивного принятия и регистрирования некоей внешней реальности. В связи с этим вспоминается один старый анекдот о трех бейсбольных арбитрах, обсуждающих свою работу. Первый говорит: «Я зову их тем, кем они мне кажутся». Второй говорит: «Я зову их тем, кто они есть». И третий арбитр говорит: «Да они — ничто, пока я их как-нибудь не назову». Мы утверждаем, что, подобно второму арбитру, большинство людей — философские реалисты, едва ли способные увидеть, насколько много привносят в их суждения их же собственные когнитивные процессы. Проникновение в интерпретационную природу суждения, свойственное первому арбитру, встречается редко, не говоря уже о крайнем субъективизме третьего.
Второе заблуждение — это неспособность осознать внутренне присущую субъективной интерпретации изменчивость. То, каким образом два разных человека (или даже один и тот же человек) будут интерпретировать одну и ту же ситуацию, можно предсказать только очень приблизительно, и такое предсказание всегда будет в достаточной степени неточным. Именно потому что люди не осознают, насколько иначе могут оценивать ту или иную ситуацию другие, они склонны быть чересчур уверенными в своем предсказании их поведения. Люди могут проявлять излишнюю уверенность и в предсказании своего собственного поведения, если его контекст необычен или неопределенен. Мы утверждаем, что люди способны прогнозировать поведение с обоснованной уверенностью лишь тогда, когда их собственная интерпретация безупречно точна и одновременно вполне совпадает с интерпретацией, имеющейся у человека, чье поведение рассматривается.
Третье заблуждение касается причинных атрибуций поведения. Дело в том, что люди оказываются неспособны осознать степень, с которой наблюдаемые действия и результаты (в особенности неожиданные или нетипичные) могут служить отражением не личностных диспозиций действующего субъекта, а, скорее, объективных факторов ситуации, с которыми он сталкивается, и его субъективной интерпретации этих факторов. В сущности, люди могут очень быстро заново «вычислить» человека (т.е. понять, что он или она в каком-то отношении отличаются от остальных), но при этом весьма медленно «пересчитывают», или интерпретируют заново ситуацию (т.е. признают, что их первоначальное видение ситуации неполно или ошибочно либо по крайней мере оно значительно отличается от видения этой ситуации, которого придерживается находящийся в ней человек). Узнав о том, что библиотекарша Джейн бросила свою работу и дом ради вакансии в туристическом агентстве где-то у черта на куличках, мы слишком поспешно заключим, что она оказалась гораздо большей авантюристкой, чем мы думали о ней раньше. И гораздо менее мы будем склонны предположить, что новая работа оказалась гораздо интереснее прежней или что некоторые дополнительные, но скрытое ограничения, связанные с работой библиотекаря, имели в глазах Джейн вес, гораздо больший, чем мы могли бы предположить. Большая часть наших исследований в последнее время была посвящена документальному подтверждению этих трех заблуждений и развитию вытекающих из них следствий. Эти исследования представлены нами в главе 3, посвященной субъективной интерпретации, и в главе 5, посвященной обыденной теории личности.
