Проблема масштабности эффекта
В ходе предшествующих рассуждений мы предполагали, что некоторые эффекты явно велики, а некоторые явно незначительны по своему масштабу и что уровень предсказуемости в одних случаях очевидно высок, а в других — низок.
Напомним также, что мы убеждены в том, что исследование власти социальной ситуации над поведением стало одним из наиболее важных достижении социальной психологии, тогда как неспособность доказать наличие аналогичной власти у классических личностных черт или диспозиционных различий между индивидами явилась одной из величайших неудач психологии личности. Из данного утверждения неявным образом следует, что соответствующие эффекты влияния ситуации представляются в некотором очевидном смысле значительными, а эффекты влияния личностных качеств представляются в столь же очевидном смысле незначительными. Было бы полезно сразу же изложить некоторые наши первоначальные соображения о том, каким образом можно измерить или хотя бы просто более определенно судить о масштабности эффекта. Этот вопрос оказывается неожиданно трудным и противоречивым, но поскольку он является Фундаментальным с точки зрения задач данной книги, то мы приложим все усилия, чтобы пролить на него немного света.
Начнем с замечания о том, что эффект может быть значительным или незначительным лишь по отношению к чему-либо. Для наших целей будет достаточно прибегнуть к трем определениям критериев относительной масштабности эффекта: статистическому, прагматическому и основанному на ожиданиях.
Статистический Критерий масштабности
Рассматривая статистический критерий, необходимо начать с замечания, что масштабность эффекта имеет очень мало общего со статистической значимостью. Эффект почти любого масштаба может быть представлен как статистически значимый (т.е. проявляющийся неслучайным образом) просто путем сбора информации о достаточно большом количестве наблюдений. Один из авторов этой книги, обучаясь в аспирантуре, имел особенно убедительный повод осознать это, когда, развернув компьютерную распечатку статистического анализа данных, собранных со всей страны, и отыскав строку с зависимостью, которая его особенно интересовала, обнаружил статистически значимую корреляцию на считавшемся достаточным уровне 0,05, что заставило его запрыгать от радости. Глядя на это, один из его коллег вынужден был заметить, что корреляция, вызвавшая у него столь бурный восторг, составляла около 0,04 -- уровень зависимости, весьма близкий к нулю. Подобная заурядная корреляция оказалась значимой лишь потому, что опросом было охвачено более тысячи респондентов. Таким образом, автор оказался прав в своем прогнозе: зависимость действительно имела место, но была настолько слабой, что не могла иметь никакого теоретического или практического значения.
Гораздо более разумное для определения масштабности экспериментальных эффектов соображение высказал Коэн (Cohen, 1965, 1977), предложивший судить о них в зависимости от изменчивости рассматриваемых переменных. Согласно критерию Коэна, разница между двумя средними величинами, соответствующая четверти стандартного отклонения в распределении соответствующего показателя, должна рассматриваться как малая; разница, соответствующая половине стандартного отклонения — как умеренная; и, наконец, разница, соответствующая целому стандартному отклонению, должна расцениваться как большая. Это и подобные ему статистические определения оценивают масштаб эффекта в зависимости от всех неучтенных, так называемых «случайных», детерминант изменчивости или, иными словами, в зависимости от «уровня помех». Данное определение ловко устраняет, а по сути игнорирует все соображения о природе рассматриваемой переменной и используемых единиц измерения. В этом (как станет ясно из обсуждения двух оставшихся критериев) заключается как его основное достоинство, так и его главнейший недостаток.
Прагматический Критерий масштабности
Наиболее содержательным возражением против простого статистического определения, основанного на стандартном отклонении, является то, что во многих случаях нас нимало не заботят те эффекты, которые в соответствии с данным определением можно было бы квалифицировать как «большие». И наоборот, иногда мы придаем огромное значение эффектам, оцениваемым с этой точки зрения как «незначительные». Представьте себе, например, что вы узнали о некоем новом экзотическом лекарстве, способном продлить жизнь людям, страдающим от лихорадки Смидли, на срок, соответствующий 1,5 стандартного отклонения. Сначала это может вас заинтересовать, но затем вы выясните, что лихорадка Смидли представляет собой заразное тропическое заболевание, в результате которого не получившие помощь люди умирают в среднем через 40 часов после заражения при стандартном отклонении в четыре часа. Это означает, что данное лекарство может продлить жизнь в среднем еще на шесть часов. Если вдобавок вы узнаете, что стоимость одной дозы лекарства составляет 10 000 долларов, то ваш интерес, который вы уже и без того частично утратили, скорее всего и вовсе улетучится. (Вместе с тем некоторые исследователи-медики, пытающиеся разгадать тайну этого или родственных ему заболеваний, могут необычайно обрадоваться, узнав о столь незначительном с клинической точки зрения улучшении, поскольку оно может дать им ключ к действительно выдающимся открытиям и способствовать продвижению в исследованиях.).
Теперь представьте себе противоположную ситуацию с политиком, вовлеченным в предвыборную борьбу с примерно равным по силе кандидатом. Этот политик может стремиться потратить впечатляющую сумму денег на рекламу или на разработку стратегии предвыборной кампании, которые изменили бы долю полученных им (или ею) голосов менее чем на одну десятую часть стандартного отклонения [т.е. менее чем на 0,05 общего чис-Ла ^поданных голосов, в соответствии с общепринятой формулой, где стандартное отклонение доли полученных голосов (р) равняется квадратному корню из выражения р(—р) или, иными словами, квадратному корню из произведения 0,5x0,5]. Большинство экспертов-политологов согласились бы, что эффект от любой рекламы или стратегии, способный в подобного рода борьбе вызвать изменение числа голосов на «пять пунктов», следует признать «большим». (Его хватило бы, в частности, чтобы изменить результаты примерно половины президентских выборов, проводившихся в Америке на протяжении XX столетия.) Аналогичным образом, как мы будем более подробно говорить об этом в главе 4, не требующий больших затрат тест личностных качеств, с помощью которого можно предсказать «всего лишь» 10% вариации некоторого важного результата, окажется весьма ценным и «рентабельным» применительно ко многим известным нам диагностическим и прогностическим задачам, например для отбора людей, имеющих экстремальные значения какого-либо параметра личности (см. Abelson, 1985).
Приведенные выше примеры показывают, что наши суждения о том, является ли эффект значительным или нет, почти неизбежно подвержены влиянию утилитарных соображений. Эффект может быть значительным или незначительным в зависимости от характера препятствий, стоящих на пути выполнения той или иной работы, а также в зависимости от важности самой этой работы, т.е. он может быть значителен или незначителен с точки зрения его достаточности для достижения определенных целей с учетом того, насколько большое значение мы придаем этим целям.
Критерий масштабности, основанный на ожиданиях
Наконец (что, возможно, наиболее важно для наших целей) эффект может рассматриваться как большой или малый в зависимости от того, каким мы его ожидаем увидеть. Это может быть названо критерием, основанным на ожиданиях, поскольку он подразумевает изменение наших исходных убеждений (или Байесовых «первоначальных параметров») по отношению к некоторому результату или событию. Согласно этому критерию, эффект является большим, если вынуждает нас существенно пересмотреть свои ожидания вместе с лежащими в их основе теориями, и малым, если он порождает незначительное изменение этих ожиданий и теорий либо не вызывает их вовсе. В данном контексте не играет никакой роли тот факт, что иногда даже самые незначительные (в соответствии с принятыми статистическими стандартами) эффекты могут заставить нас переосмыслить наиболее новополагающие и прочно утвердившиеся теории (при условии, конечно, что у нас имеются хорошо подкрепленные основания не ожидать проявления вообще никакого различия, и при условии, в нашем распоряжении имеется очень точная техника измерений, позволяющая установить реальное наличие или отсутствие различий).
Таким образом, результат может оцениваться, исходя из его способности изменять наши субъективные представления о вероятности его появления. Когда сенатор Снорт, который, как ожидалось, должен был занять пятое место на первичных выборах в штате Нью-Гемпшир, приходит к финишу вторым, мы считаем, что он получил «значительную» долю общего числа голосов. Когда же губернатор Грамп, от которого мы ожидали победы, занимает вместо этого второе место, мы чувствуем, что процент собранных им голосов оказался «незначительным». В обоих случаях мы оцениваем проведенные ими кампании как «успешные» или как «неудачные» в зависимости от их эффективности в сравнении с нашими предварительными прогнозами и мнениями.
Суждения, высказываемые по поводу социальных программ и научных теорий, на которых они основываются, также зависят от эффективности и тех, и других в сравнении с нашими ожиданиями. Даже очень хорошо обоснованная теория может потребовать пересмотра, если в результате ее применения обнаруживаются прогностические огрехи. В то же время кажущиеся на первый взгляд не стоящими внимания теории могут приобрести значительный капитал доверия, если их создателям удается дать один-два верных прогноза, противоречащих общепринятому мнению ученых. У этого последнего критерия имеется одно интересное и важное следствие. Любой полученный опыт, программа обучения или даже чья-то речь, влияющие на наши ожидания, воздействуют тем самым и на оценку нами масштабности того или иного эффекта, а также на чувство удовлетворения или разочарования следствиями социальных экспериментов, в результате которых данный эффект проявляется. Положительный эффект таких социальных программ, как операция «Хедстарт» (программа дошкольной общеобразовательной подготовки для детей, обладающих меньшими возможностями по сравнению со сверстниками), или программа расовой интеграции в средних школах, достаточно реален, хотя и не всегда значим статистически.
Но с точки зрения политической и социальной идеологии того времени, когда данные социальные акции проводились, а также с учетом порожденных ими больших ожиданий, результаты этих экспериментов были повсеместно признаны заурядными, послужив основанием скорее для умаления их важности, чем для продолжения и поддержки подобных программ в будущем.
Необходимо заметить, что, говоря в данной книге о значительных ситуационных эффектах, мы будем, как правило, иметь в виду, что они являются значительными согласно, по крайней мере, двум из описанных выше критериев: статистическому и основанному на ожиданиях, а иногда также согласно и прагматическому критерию. Говоря о незначительных диспозиционных эффектах, мы также подразумеваем, что они являются незначительными согласно тем же двум критериям: статистическому и основанному на ожиданиях, но вместе с тем согласно, как правило, и прагматическому критерию. Говоря же об эффектах воздействия социальных программ и примерах практического применения аппарата социальной психологии вообще, мы будем оценивать их масштабность исключительно по прагматическому критерию.
Сравнивая эффекты, мы будем представлять результаты по возможности в виде пропорций, т.е. описывая результаты эксперимента или социальной программы, мы будем говорить о соотношении членов экспериментальных и контрольных групп, которые повели себя определенным образом либо достигли определенных результатов. Описывая различия, связанные с личностными чертами, мы будем сравнивать людей, располагающихся выше и ниже медианы, либо на два стандартных отклонения выше и ниже медианы. Пропорциональный показатель масштабности эффекта связан, естественно, с каждым из трех критериев масштабности эффекта, но лишь приблизительно. Огромным достоинством данного показателя является то, что он представляет собой общепринятый способ сопоставления, легко понятный каждому. Отчасти по этой же причине он является я наиболее эффективным показателем для оценки масштабности эффекта в соответствии с критерием, основанным на ожидании. Как мы увидим в главе 5, для людей не составляет труда перевести свои ожидания относительно масштабности эффекта на язык оценок пропорций, чтобы сравнивать их затем с пропорциями, имеющими место в действительности.
В целом данная книга посвящена предсказуемости и связности поведения, какими они видятся с точки зрения современной экспериментальной и когнитивной социальной психологии. Мы начнем с исторического обзора исследований, показывающих, что ситуационные факторы зачастую оказываются более мощными детерминантами поведения, чем абсолютное большинство из нас (как ученых, так и обычных людей) могли бы предполагать. В уроке, преподанном нам ситуационистами, неявно содержится положение о том, что людям, имеющим разную личную историю, убеждения и даже явно отличающимся друг от друга в личностном плане, свойственно понимать некоторые ситуации и реагировать на них вполне одинаково. Иными словами, существует по крайней мере несколько важных аспектов, в которых люди проявляют себя более похожими друг на друга, чем мы в целом о них думаем.
В то же время исследования и ежедневные наблюдения постоянно напоминают нам, что люди зачастую резко отличаются друг от друга как в отношении реакций на отдельные ситуации и события, так и в отношении целостных паттернов своего повседневного поведения. Мы попытаемся доказать, что разделяемая обычными людьми убежденность в стабильности, согласованности, связности и предсказуемости индивидуальных различий не всегда является одной лишь когнитивной иллюзией. Напротив, она основывается (по крайней мере в некоторой степени) на данных повседневного опыта. Будучи далекими от оспаривания самого существования или важности индивидуальных различий, мы просто признаем их как факт, чтобы затем исследовать то, что лежит в их основе и что из них вытекает. Говоря точнее, мы изложим здесь «ситуациейистское» и «субъективистское» объяснение индивидуальных различий, которое придает большой вес сложной динамике социальных систем и роли процесса субъективной интерпретации. Таким образом, нашей задачей будет описание индивидуальных различий, нацеленное на объяснение того, какого рода различия все-таки существуют и имеют значение, при каких обстоятельствах они бывают мало заметны и когда может иметь место их неправильная интерпретация.
Начиная с главы 2, в ходе рассмотрения некоторых классических социально-психологических исследований мы будем пояснять на примерах, что нами имеется в виду под силой воздействия ситуационных факторов. В этой главе мы сосредоточимся в первую очередь на групповом влиянии и затем на концепции канальных факторов как проводников и барьеров, облегчающих или затрудняющих изменение поведения. Главу 3 мы посвятим обсуждению значимости процессов субъективной интерпретации. В ней мы вновь обратимся все к той же очевидной мысли, что субъективная интерпретация варьируется от индивида к индивиду и представляет собой важную детерминанту социального поведения. Более важно для нас подчеркнуть тот факт, что люди обычно не способны осознать и учесть капризы субъективной интерпретации, сделав на них поправку как при прогнозировании своего собственного поведения, так и при предсказании и интерпретации поведения других. Следствием подобного недостатка является то, что люди слишком часто дают ошибочные прогнозы чужого поведения, а затем оправдывают свои заблуждения, объясняя расхождения фактических результатов с ожидаемыми наличием устойчивых диспозиций у действующих субъектов.
Следующие четыре главы будут специально посвящены предсказуемости индивидуального поведения. Свое рассмотрение мы начнем в главе 4, где предпримем обзор некоторых важнейших исследований, документирующих незначительную величину кросс-ситуативной согласованности поведения людей, помещенных в фиксированный набор ситуаций (в частности, согласованности поведения, связанной, на первый взгляд, с классическими чертами личности — такими, как экстраверсия и честность). Затем, в главе 5, мы покажем, что эти данные действительно вызывают у людей удивление. Иными словами, обыденные представления о согласованности и предсказуемости поведения являются ошибочными как в качественном, так и в количественном отношении, причем таким образом, что помочь здесь не может никакое уточнение показателей или определений. В главе 6 мы обсудим то, что считаем источниками реальной согласованности и предсказуемости поведения. Некоторые из них связаны с индивидуальными различиями в ролях и в других требованиях, предъявляемых ситуацией, а некоторые вообще не имеют отношения к устойчивым индивидуальным различиям. В главе 7 мы обратим наше внимание на давние, но с некоторых пор пребывающие в забвении вопросы влияния культурных факторов на поведение, заново высветив в них роль ситуаций, субъективной интерпретации и напряженных систем. Мы постараемся доказать что разные культуры, включая хорошо исследованные локальные субкультуры современного западного общества, обусловливают попадание человека в различные ситуации с разной социальной динамикой. Это приводит к возникновению привычных расхождений в субъективной интерпретации, имеющих вполне реальные последствия для социальных действий.
В заключительной главе 8 мы будем рассуждать о том, что можно извлечь ценного из проведенного нами в предыдущих семи главах анализа для организации социальных воздействий и контролируемых социальных изменений. Мы обсудим некоторые прикладные исследования, иллюстрирующие, как мы полагаем, ценность рассматриваемых в этой книге традиций ситуационизма, субъективизма и напряженных систем. Цель нашего анализа состоит в том, чтобы объяснить, почему результаты одних видов социальных воздействий, от которых в целом ожидают мощного эффекта, вызывают разочарование, и почему другие, менее, на первый взгляд, мощные и дорогостоящие воздействия могут давать лучшие результаты. Данный анализ позволяет на конкретных примерах рассмотреть уроки, которые психологи-практики могут извлечь из опыта лучших традиций теоретической социальной психологии, а психологи-теоретики -- из истории успешных и безуспешных попыток ее применения. Кроме того, мы полагаем, что эти уроки могут быть важны для обычных людей, пытающихся применять методы социальной психологии к своей повседневной жизни, а также для осмысления устремлений общества как целого решать наиболее насущные социальные проблемы и достойно отвечать на вызовы времени.
Глава 2. ВЛАСТЬ СИТУАЦИИ
Несколько лет назад в одной из европейских стран группа итальянских футбольных болельщиков подверглась нападению нескольких сот разъяренных британских фанатов. В результате десятки итальянцев были убиты. Все мы испытываем отвращение к подобному поведению и осуждаем его, но понять его мы не можем. Все мы склонны сводить объяснение подобного поведения к единичным проявлениям индивидуальной агрессии, будучи не в состоянии признать, что выливающаяся в неистовство толпы ситуация обладает свойствами, которые не могут быть спрогнозированы на основании знания о поведении людей в обычных жизненных обстоятельствах или информации об индивидуальной истории ее участников.
И в самом деле, как отмечает Оллпорт (Allport, 1954) в своем классическом очерке истории социальной психологии, именно эти наблюдения заставили таких социальных мыслителей, как Тард (Tard, 1903) и ЛеБон (LeBon, 1896} осознать потребность в выведении анализа социальных процессов за пределы рассмотрения индивидуальных потребностей и личностных черт. Нахождение в толпе — отмечали они — заряжает индивидов энергией, одновременно лишая их способности к рациональному суждению, а заодно и ощущения границ приличия, регулирующих их поведение при иных обстоятельствах. Находясь в коллективе, люди охотно, иногда даже с большим энтузиазмом, ведут себя так, что это вызвало бы у них стыд и смущение, окажись они в одиночестве. В настоящее время мы можем наблюдать примеры «обезличенного» поведения в ходе уличных беспорядков и расовых волнений а в менее угрожающих формах — на студенческих пирушках по случаю окончания семестра, проходящих на пляжах Флориды и Калифорнии. Мы можем увидеть их также на торжествах по случаю «Жирного вторника»* в Новом Орлеане, на карнавале в Рио и на всех подобного рода празднествах, где благочестивые набожные прихожане могут в соответствии с традицией отбросить обычные ограничения без страха подвергнуться осуждению.
Чем же объясняются подобные проявления? Простым возбуждением и всплеском эмоций? Или же ощущением анонимности, распылением ответственности, снижением вероятности наказания? Либо, как полагали социальные мыслители девятнадцатого столетия, толпа реализует таким образом некий таинственный источник энергии? Все эти уводящие в разные стороны объяснения долгое время продолжали оставаться захватывающей темой для исследований (Festinger, Pepitone & Newcomb, 1952; Singer, Brush & Lublin, 1965; Zajonc, 1965; Zimbardo, 1970).
Однако каковы бы ни были истоки подобных проявлений, линчующие толпы, мародерствующие молодежные банды или одурманенные футбольные болельщики — все они убедительно иллюстрируют факт управляющего влияния ситуации на поведение людей. И всякий раз, когда подобные события имеют место, возникает искушение впасть в фундаментальную ошибку атрибуции, пытаясь объяснить исключительно при помощи личностных диспозиций то, что может быть в целом понято лишь в терминах ситуационных влияний. Дело в том, что мало кто из нас может рассматривать подобные примеры коллективного попрания норм без ощущения, что ни мы сами, ни наши друзья и соседи, ни (в упомянутых случаях) вообще любые благопристойные члены общества не подчинились бы подобным групповым влияниям. В соответствии с этим мы полагаем, что те, кто все-таки поддался этому влиянию, продемонстрировали тем самым свойственную их личностным диспозициям неустранимую неуравновешенность и злонамеренность.
В приводимом в данной главе обзоре классических исследований социального влияния и управляющего влияния ситуаций на поведение человека мы акцентируем внимание на следующих двух положениях. Во-первых, социальное давление и другие ситуационные факторы оказывают на поведение человека более мощное влияние, чем принято обычно считать. Во-вторых, для того чтобы понять характер воздействия отдельно взятой социальной ситуации на конкретного человека, необходимо подчас уделять внимание ее тончайшим нюансам.
