Глава 6. Связность повседневного социального опыта
Эту главу мы начнем с личного признания. Несмотря на все данные о согласованности поведения, полученные в ходе объективных исследований (описанных в гл. 4), и несмотря на все, что нам известно о когнитивных иллюзиях и недостатках обыденных предсказаний поведения (описанных в гл. 5), мы продолжаем считать, что наш с вами социальный мир населен людьми, которые ведут себя достаточно отличным друг от друга образом и по большей части весьма согласованно. Мы утверждаем, что жизнерадостный фигляр Чак из общежития первокурсников, застенчивый компьютерный гений Норберт, получивший стипендию Массачусетского технологического института, и хулиган Буч, наводивший некогда ужас на весь третий класс, были совершенно Разными людьми, отличаясь своим поведением друг от друга, Равно как и от остальных своих товарищей, не только в какой-либо одной отдельно взятой ситуации, но и во многих других Различных ситуациях. Более того, мы не можем позволить убедить себя в том, что наши стереотипы и ожидания в отношении упомянутых людей подвержены тенденциозному влиянию наших субъективных интерпретаций настолько, что заставляют нас усматривать различия в их поведении и его согласованность там, где их нет и в помине.
Мы не отрицаем, что наши интерпретации поступков людей зачастую учитывают наше знание об их поведении в прошлом, а также наше общее впечатление от них как от личностей. Мы признаем, к примеру, что хотя мы и воспринимаем ярко-красные подтяжки Чака как комический атрибут, призванный привлечь внимание, однако увидев те же самые подтяжки на Норберте, мы отнесли бы это на счет его странного представления о моде либо решили, что он уделяет недостаточно внимания своему внешнему виду. Аналогичным образом, вспоминая, как во время обеденного перерыва Буч спокойно сидел у края игровой площадки, мы не станем пересматривать свое представление о его агрессивности или считать его самоустраненность доказательством какой-либо несогласованности в его характере или темпераменте. Напротив, мы отнесли его поведение на счет подавленного состояния, а молчаливость расценили как свидетельство того, что, сидя у края площадки, он замышляет новый «террористический акт». Подобные атрибуции никогда бы у нас не возникли, если бы похожую самоустраненность демонстрировал ребенок, имеющий репутацию гораздо менее агрессивного существа.
Однако, соглашаясь с тем, что наши интерпретации подвержены влиянию подобных тенденциозностей, мы не признаем себя повинными в какой бы то ни было интерпретационной глупости. Напротив, мы будем настаивать на том, что были правы, придавая значение нашему предшествующему опыту и более общим впечатлениям о людях, и что всецело «непредвзятая» интерпретация скорее увела бы нас в ложном направлении, чем наставила бы на «путь истинный».
То же самое мы можем утверждать и в отношении нашей роли предсказателей событий реального мира. Хотя мы признаем, что нас зачастую можно обвинить в излишней самонадеянности, мы все же будем утверждать, что многие из наших предсказаний происходящего в реальном мире были в высокой степени точными. Мы убеждены, что после неудачного выступления в первом тайме тренер Уиплэш будет ругать свою команду последними словами, что тетушка Эдит будет настаивать на пении псалмов во время следующей брачной церемонии и что старина Чарли согласится подбросить нас в аэропорт рано утром в воскресенье (а принимая нашу благодарность, махнет рукой, уверяя, что для него это не составило «ровным счетом никакого труда»)- И мы будем утверждать, что наш прошлый опыт гораздо чаше подтверждает, чем опровергает нашу уверенность в подобного рода предсказаниях.
В самом деле, чем больше размышляешь о реалиях наших повседневных отношений друг с другом, тем труднее становится принять выводы, которые, по всей видимости, следуют из «объективных» исследований кросс-ситуативной согласованности поведения, описанных в главе 4. Мы не подвергаем сомнению то, что тенденциозность восприятия, мышления и, возможно, даже мотивации могут заставить нас увидеть больше согласованности и предсказуемости поведения, чем это подтвердил бы любой объективный анализ. Однако в то же время мы подозреваем, что эти объективные исследования поведения на самом деле не отражают согласованность и предсказуемость в той степени, которая реально существует в повседневных социальных взаимодействиях.
Для того чтобы примирить личный опыт с результатами объективных исследований, необходимо дополнительно поразмышлять над феноменом предсказуемости повседневных социальных событий — предсказуемости, которая, как мы полагаем, должна фиксироваться даже самыми объективными данными нашего опыта и на которую мы сильно рассчитываем, планируя и реально проживая нашу жизнь. Говоря более конкретно, мы должны постараться понять, каким образом и почему повседневное социальное поведение может на самом деле быть чрезвычайно стабильным и предсказуемым, даже несмотря на то, что корректно спланированные эмпирические тесты выявляют такие же низкие кросс-ситуативные корреляции поведения, какие содержатся в выводах и оценках Мишела и его сподвижников.
Разрешение этого парадокса, которому будет посвящена большая часть данной главы, опирается на два взаимосвязанных Утверждения. Первое и наиболее фундаментальное из них состоит в том, что проявляющаяся в реальном мире согласованность поведения вовсе не обязательно является отражением личностных черт. Второе утверждение сводится к тому, что предсказуемость поведения не обязательно должна зависеть от его кросс-ситуативной согласованности или по крайней мере от такой согласованности, какую может выявить любое хорошо продуманное исследование, Проведенное в традициях Хартшорна-Мэя, Ньюкомба или Сирза.
Оба эти утверждения проистекают из тщательного анализа расхождений между требованиями и ограничениями хорошо спланированного, «корректного», эмпирического исследования и более беспорядочных и в определенном смысле «некорректных» тестов, предлагаемых самой жизнью. Как станет ясно в дальнейшем, в ходе такого анализа обнаруживаются способы смешения личностных и ситуационных факторов, часто создающие повторяемость (а иногда приносящие и случайные сюрпризы), на которую мы опираемся в наших повседневных попытках понимать предсказывать и управлять поведением друг друга.
Мы отнюдь не претендуем на оригинальность того, что будет сказано далее. Любой из приводимых нами здесь аргументов был уже когда-то сформулирован или предсказан великими теоретиками личности, начиная с Гордона Оллпорта и заканчивая Гарднером Мерфи (G. Murphy) и Куртом Левиным, а также великими социологами-теоретиками, начиная с У.И. Томаса (W.I.Thomas) и заканчивая Робертом Мертоном (R. Merton) и Ирвингом Гоффманом (Е. Goffman). Наш скромный вклад заключался лишь в том, чтобы выстроить эти аргументы в определенном порядке с единственной целью навести мосты через пропасть, существующую между данными научных исследований и свидетельствами повседневного социального опыта (см. также Cantor & Kihlstrom, 1987; Snyder & Ickes, 1985).
Разграничение в науке — смешение в реальности
Для того чтобы признать, что в некоторых случаях согласованность и предсказуемость поведения, на которые мы полагаемся при планировании и совершении социальных взаимодействий, могут иметь мало общего с классическими индивидуальными различиями, особых умственных усилий не требуется. Подобная повторяемость происходящего может иногда быть всего лишь еще одним отражением власти ситуации. Предсказуемость врачей, обследующих нас, профессоров, читающих нам лекции, инструкторов, пытающихся нас в чем-либо убедить, коллег, непринужденно болтающих с нами, а также друзей, соседей, членов семьи, с которыми мы связываем свою жизнь, во многом обязана своим существованием относительной согласованности ситуационных сил и ограничений, руководящих поведением этих людей, по крайней мере, во время их общения с нами.
Конечно, в повседневной жизни нам редко предоставляется возможность наблюдать одних и тех же людей в радикально отличающихся ролях и ситуациях, что дало бы нам возможность подвергнуть корректной проверке кросс-ситуативную согласованность их гениальности, щедрости или способности откладывать вознаграждение. Мы также не варьируем систематически свое собственное поведение, статус, жизненные обстоятельства или отношения с другими людьми, пытаясь выяснить, как изменятся в зависимости от этого реакции окружающих. Поэтому ничто не вынуждает нас (а в сущности, даже и не дает нам возможности) по достоинству оценивать власть требований исполняемой человеком роли и проводить разграничение между влияниями личностных диспозиций и влияниями ситуации. Напротив, мы как раз рассчитываем на то, что определенные роли и социальные отношения придают поведению людей предсказуемость, несмотря на то, что более широкие, менее «тенденциозные» и более «научные» сопоставления видов поведения могут выявлять несогласованность и непредсказуемость, способную вызвать у нас глубочайшее удивление.
Научное разграничение «личностного» и «ситуативного»
Существующее в реальном мире «смешение» диспозиционных и ситуационных влияний как раз и является той причиной, по которой основательные исследователи берут на себя столь тяжкий труд определения и количественного измерения индивидуальных различий в ситуациях, устраняющих явные ролевые ограничения и обязательства. По той же самой причине они заботятся о том, чтобы разные тестируемые индивиды оказывались в одной и той же экспериментальной ситуации.
Немного найдется людей, неспособных усмотреть недостаток научной строгости и даже некорректность в утверждении о том, что Джейн более агрессивна или более импульсивна, чем Салли, которое сделано на основании простого подсчета случаев, имевших место на протяжении некоторого периода времени, когда та и другая вели себя агрессивно или импульсивно. Предположим, Что Джейн провела целый день, разъезжая по Манхэттену в качестве водителя такси, а Салли помогала все это время жене преподобного Флетчера составлять композиции из цветов для предстоящей пасхальной службы в церкви одного из Лонг-Айленденских пригородов. Предположим далее, что Джейн дважды огрызнулась, несколько раз выругалась, а однажды даже чуть не бросилась на кого-то с кулаками, в то время как Салли за это время лишь один раз издала некий звук, который со стороны можно было принять за недовольное фырканье, дважды пробормотала «что за напасть», случайно смахнув цветы на пол, и ни разу не испытала желания сжать кулаки.
К подобным различиям в объективных реакциях вряд ли можно отнестись всерьез как к бесспорным свидетельствам личностных различий. И не один рассудительный человек не проявил бы желания разрешить свои сомнения относительно применимости подобных тестов личностных качеств путем повышения уровня агрегирования, а соответственно и надежности наблюдений, следя, например, за Джейн и Салли на протяжении достаточно большого числа дней, когда Джейн продолжала бы водить такси то запруженным народом городским улицам, а Салли продолжала бы вести свое буколическое существование пригородной матроны. Иначе говоря, любой рассудительный человек, не говоря уже о рассудительном исследователе, признал бы (или по крайней мере должен был бы признать) глупостью разрешать теоретические вопросы, касающиеся личности, путем простого подсчета поведенческих проявлений двух отличающихся друг от друга людей, реагирующих на совершенно разные давления и ограничения, присущие их образу жизни.
Компетентные методологи, ищущие теоретически приемлемые, «чистые» методы характеристики личности, считают необходимым создание такой экспериментальной парадигмы, с помощью которой можно будет наблюдать за реакциями испытуемых на идентичные или по крайней мере сходные спектры ситуаций. В одних случаях этого можно добиться, используя группу индивидов, которые находятся, по сути, в одной и той же глобальной ситуации [например, призывников, проходящих «курс молодого бойца», или детей из летнего лагеря, о которых шла речь Е исследовании Ньюкомба (Newcomb, 1929)] и впоследствии наблюдая их поведение в разнообразных, четко определенных жизненных обстоятельствах, естественным образом возникающих на протяжении дня (например, во время приема пищи, длительного похода или тихого часа). В других случаях эта цель достигается посредством преднамеренного вовлечения испытуемых в серию заранее спланированных ситуаций, при этом условия остаются неизменными и четко заданными (примером могут служить приемы Хартшорна и Мэя, искушавших своих испытуемых возможностью солгать или сжульничать, или методы Мишела, вынуждавшего детей выбирать между вознаграждением незначительным, но получаемым немедленно, и вознаграждением более существенным, но получаемым в будущем). Преимущество обеих методологий состоит в том, что они позволяют определить, насколько люди различаются в своей общей предрасположенности вести себя тем или иным образом, и выявить согласованность, с которой они проявляют эту предрасположенность в различных контекстах, где ролевые требования и другие внешние влияния полностью устранены либо поддерживаются неизменными.
Смешение «личностного» и «ситуативного»
В своем повседневном социальном опыте мы редко можем (если вообще можем) быть снабжены столь чистыми и однозначными тестами на индивидуальные различия. Нам редко предоставляется возможность увидеть водителя такси, составляющего композиции из цветов в церкви, или аранжировщика цветов, пытающегося поладить с суровым и угрюмым диспетчером или с водителем другого автомобиля, занявшим сразу два места для парковки, или с пьяным пассажиром. У нас меньше шансов наблюдать тех редких людей, которые постоянно оказываются в обеих вышеописанных или же во многих других ситуациях. (Вместе с тем интересно отметить, что некоторые художественные произведения, начиная с книги «Принц и нищий» Марка Твена и заканчивая фильмом Эдди Мерфи «Поездка в Америку»*, вовлекают нас в разного рода «мысленные эксперименты», в результате чего мы начинаем отстаивать тезис, выдвигаемый социально-психологической теорией: одежда и ситуация «определяют человека».)
Конечно же, нам иногда удается наблюдать знакомых людей в нестандартных ситуациях, и нередко, особенно в тех случаях, когда ситуация радикально отличается по предоставляемым ею возможностям от тех, в которых мы могли наблюдать данного человека ранее, это бывает сопряжено с нашим неожиданным прозрением. Спросите об этом у семиклассницы, увидевшей, как ее учительница английского языка резвится со своими университетскими друзьями на пляже, или у горожанина, наблюдающего, как здоровенный инспектор дорожной полиции (никогда не упускающий случая «штрафануть» лихача и прочесть ему наставление) утешает потерявшуюся двухгодовалую девочку. Или вспомните, что происходило, когда вы в прошлый раз увидели, как одна из ваших взрослых утонченных и светских подруг общается со своими родителями, возвращаясь откуда-то домой.
Этот ситуационистский урок мы усваиваем и тогда, когда сами становимся объектом чьего-либо наблюдения, оказываясь в незнакомом, по крайней мере данному конкретному наблюдателю, контексте. Авторам очень хорошо знакомо удивленное, иногда даже шокированное выражение лиц студентов, «поймавших» своих преподавателей вне работы: бросающими в сердцах ракетку после пропущенного удара с лета, стоящими в очереди за билетами на концерт группы «Благодарные мертвецы», играющими в пинбол в закусочной или орущими на своих детей в местном супермаркете «Уол-Март».
Именно смешение личностного и ситуативного позволяет людям успешно обходиться своим наивным диспозиционизмом. Когда мы предсказываем, что поведение профессоров должно быть профессорским, поведение диктаторов — диктаторским, а поведение слуг — услужливым, то не имеет никакого значения, делаем ли мы это потому, что отдаем себе отчет о влиянии соответствующих социальных ролей, или потому, что мы сформировали стереотипные суждения о типах людей, занимающих эти ролевые позиции, или же потому, что принимаем предписываемое ролью поведение за внутренне детерминированное и приписываем выполняющему роль человеку соответствующие личностные черты. В каждом случае поведение, которое мы наблюдаем, будет чаще всего подтверждать наши предсказания и оправдывать его отнесение на счет соответствующих личностных черт — профессорских, диктаторских или услужливых (при условии, конечно, что мы будем продолжать наблюдать тех же самых людей при обстоятельствах, когда привилегии и ограничения, свойственные их ролям, остаются в силе и никакие другие мощные ситуационные факторы в ход событий внезапно не вмешиваются).
Ошибочные атрибуции могут иметь столь же благотворные последствия и в ситуациях, в которых непосредственные детерминанты поведения человека выявить труднее. Например, то, что мы не способны истолковать замкнутость миссис Джонс как отражение влияния ее пьяницы-мужа (которого мы могли до этого никогда и не видеть), никоим образом не повлияет на точность нашего предсказания ее дальнейшего поведения до тех пор, пока она не выйдет из ситуации, налагающей на нее определенные ограничения. По той же самой причине мы не пострадаем от нашей неспособности понять, в какой степени постоянная щедрость некоего благодетеля обязана своим проявлением налоговому кодексу или в какой степени последовательная либеральная риторика некоей женщины-конгрессмена подстраивается под убеждения, свойственные населению округа, от которого она избрана. Но все это хорошо лишь до тех пор, пока мы не возлагаем свои надежды на то, что благодетель останется таким же щедрым и при отсутствии налоговых льгот, а риторика женщины-политика претворится в конкретные политические действия, после того как она перестанет зависеть от избирателей и станет членом кабинета министров.
Согласованность и предсказуемость, стимулируемые аудиторией
Если бы нам пришлось в течение дня следовать повсюду за рок-звездой, крупным промышленником или знаменитым игроком футбольной команды, то вскоре нам открылись бы некоторые косвенные и более тонкие детерминанты отличительности и согласованности их поведения. В частности, мы обнаружили бы Непреодолимое влияние, оказываемое на этих знаменитых людей их аудиторией. Непрерывный подхалимаж, сдобренный постоянными попытками обратить на себя внимание известного человека и подольститься к нему, могли бы оказать мощное и устойчивое влияние на чье угодно поведение. Нет ничего удивительного в том, что мы можем предположить, что у рассматриваемого нами круга людей будут проявляться паттерны реакций характеризующие эгоцентризм, бесчувственность либо снисходительность, а также им будет свойственно и поведение в духе «положение обязывает» (noblesse oblige). И подобные паттерны не будут просто отражением диспозиций, присущих этим людям от природы. Подобного поведения мы можем ожидать от многих в прошлом скромных и трезво мыслящих людей. (Ожидание смысл которого хорошо передает политическая поговорка; попавший в Вашингтон политик «либо растет, либо раздувается».) Мы можем ожидать даже, что привычка знаменитых людей вести себя так, как подобает знаменитостям, достигнет таких масштабов, что они будут придерживаться ее даже в отсутствие своей обычной аудитории, когда со стороны их нового окружения не будет оказываться привычных давлений и предъявляться привычных требований.
Непрерывное наблюдение за каким-либо священнослужителем или за всеми уважаемым ученым привело бы нас к аналогичным выводам. Окружение этих людей не только ждет проявлений смирения и заботы со стороны священнослужителя и интеллектуальности, рассеянности или даже легкой эксцентричности со стороны профессора, но и всячески подкрепляет подобное поведение. Социальная роль и социальный статус, несомненно, не единственные условия подобного влияния аудитории на характерную особенность и согласованность поведения человека. Явно выраженные расовая или этническая принадлежность, какой-либо физический недостаток или даже необычная внешность или фигура могут аналогичным образом модифицировать, а в определенном смысле и гомогенизировать природу социальных ситуаций, в которые попадает человек. В самом деле, большинство из нас сталкиваются с подобными людьми, главным образом в ситуациях, когда их поведение находится в рамках, задаваемых их аудиторией, и лишь после того как неоднократный опыт общения с ней выработал у них сравнительно устойчивые и предсказуемые способы реагирования.
Факты о роли внешней привлекательности человека дают особенно интересный пример взаимодействия между аудиторией и действующим лицом. Неудивительно, что красивая женщина имеет больше шансов выйти замуж за преуспевающего и состоявшегося человека (Elder, 1969), изменив тем самым свой социальный статус и среду, в которой она вращается. Однако преимущества внешней привлекательности никоим образом не ограничиваются сферой ухаживания и замужества. Целый ряд исследований показывает, что привлекательные молодые люди начиная с первых школьных лет считаются более преуспевшими личностно и социально, чем их непривлекательные сверстники. Их считают также и более развитыми интеллектуально и имеющими больше шансов добиться успехов в учебе (Clifford & Walster, 1973; Dion, Berscheid & Walster, 1972). Привлекательных людей считают более счастливыми, общительными и экстравертированными, менее склонными к социальным отклонениям и имеющими больше шансов с успехом добиваться своих личных и профессиональных целей {Hatfield & Sprecher, 1986; а также Albright, Kenny & Malloy, 1988; Chaiken, 1979).
Если учитывать подобные различия в ожиданиях и убеждениях людей, то вряд ли у кого вызовет удивление тот факт, что привлекательные люди имеют больше шансов, чем непривлекательные, склонить чашу весов в свою сторону, когда возникает сомнение в правильности их поступков. Существуют, например, данные, согласно которым нарушение детьми правил поведения на детской площадке видится людьми в более благоприятном свете и влечет за собой более мягкое наказание, если нарушителем является красивый, а не гадкий ребенок (Dion, 1972; Berkowitz & Frodi, 1979). Даже произведения людей испытывают на себе влияние внешности их авторов. Оценивая эссе на тему «социальных последствий феномена телевидения», группа испытуемых-мужчин придала явной привлекательности женщины-автора (фотография которой прилагалась к тексту) ровно столько же значения, сколько и объективным достоинствам самого эссе (Landy & Sigall, 1974).
Исследование, проведенное Снайдером, Тэнк и Бершейд (Snyder, Tanke & Berscheid, 1977) показывает, каким образом подобная тенденциозность может заставить наблюдателя изменить поведение нравящегося либо не нравящегося ему человека. Снайдер и его коллеги устроили так, что испытуемые-мужчины Должны были знакомиться по телефону с молодыми женщинами, которых они на основании показанных им предварительно фотографий считали привлекательными либо не очень привлекательными. Вслед за этим исследователи просили их дать оценку Личности женщины, с которой они только что общались. Кроме того, другие испытуемые («наблюдатели»), каждый из которых Дослушивал в записи реплики только одного из собеседников, Должны были оценить поведение звонившего и личные качества женщины, не имея при этом никакой информации о ее внешних достоинствах, равно как и о мнении звонившего относительно ее внешности.
Результаты эксперимента Снайдера и его коллег были не слишком выраженными по величине, но зато последовательными. Во-первых (что, возможно, и не удивительно), в случаях, когда испытуемые полагали, что беседующие с ними женщины внешне привлекательны, они характеризовали их и как более обаятельных в личностном отношении. Во-вторых (что, пожалуй также неудивительно), наблюдатели, слышавшие только реплики говоривших по телефону мужчин, характеризовали их как более теплых и дружелюбных людей. И наконец, самое важное с точки зрения данного обсуждения: испытуемые в зависимости от своего мнения о привлекательности собеседниц, по-видимому, провоцировали с их стороны различные типы реакций, приводивших к некоторым ошибочным выводам о женщинах как личностях. Так, наблюдатели, которые слышали только одну сторону — женщин, считали их более дружелюбными и симпатичными (и даже несколько более привлекательными) в том случае, когда показанные звонившим им мужчинам фотографии демонстрировали, что эти женщины скорее отличаются красивой внешностью, чем заурядной. И это, напомним, при том, что сами наблюдатели никогда этого фото не видели!
Таким образом, можно спорить, может или не может наука подтвердить внушаемую родителями истину о том, что «женщина красива настолько, насколько она красиво ведет себя», однако исследование Снайдера и его коллег свидетельствует, что «женщина ведет себя красиво ровно настолько, насколько она красива в глазах окружающих». Посвященные данному вопросу исследования других ученых свидетельствуют с той же очевидностью, что расовые стереотипы и другие негативные ожидания в отношении окружающих могут порождать сходные склонности людей находить этим ожиданиям подтверждения (Cooper & Fazio, 1979; Word, Zanna & Cooper, 1974).
Конечно же, люди не всегда отвечают своей аудитории тем, что подтверждают ее надежды или ожидания. (Постоянные восторги поклонников, в особенности тех, чей энтузиазм имеет слишком уж очевидное происхождение, может привести к развитию отчужденности, недоверчивости или даже склонности к манипуляции людьми.) Однако основной смысл вышеизложенного представляется достаточно ясным. Физические характеристики людей, а также их роли и репутации являются важными элементами жизненного пространства и важными ситуационными детерминантами поведения. Как следствие, разные люди — красивые или безобразные, богатые или бедные, крупные или субтильные, черные или белые — реагируют на разные ситуации, даже когда «объективные» описания ситуаций (например, присутствие на вечеринке общества Сигма Кси в прошлую субботу, выслушивание упреков в лени со стороны профессора Фогерти, обращение к Андреа с просьбой помочь наладить компьютерную программу) не в состоянии отразить подобные различия между ними.
«Гомогенизирующее» влияние на окружающих нашей внешности, социальной роли или статуса позволяет нам усматривать согласованность и особенно предсказуемость в поведении некоторых конкретных групп и конкретных индивидов. Один из наших излюбленных примеров на эту тему родился 20 лет назад в разговоре между одним из авторов данной книги, бывшим в то время аспирантом университета, и неким состоятельным и влиятельным англичанином, занимавшим тогда пост президента Лондонской торговой палаты. Жалобы аспиранта на грубость полиции Нью-Йорка и Лондона в отношении студентов были встречены собеседником с недоверием, после чего он несколько чопорно, но с большим чувством стал уверять, что «подобные рассказы о недостойном поведении полицейских лишены всякого смысла». Затем этот безупречно одетый мужчина средних лет заметил, что наблюдал и даже имел дело с «нашими бобби» по множеству поводов и всегда находил их неизменно вежливыми и готовыми прийти на помощь. («Не может быть! Не далее как на прошлой неделе они остановили мой «Роллс-Ройс» и предупредили, что у него разбит задний фонарь».)
Еще один менее экстремальный пример этого явления знаком буквально каждому. Родители часто бывают удивлены, слыша о том, как их дети вели себя в школе, на вечеринке или в доме у кого-либо из друзей. Это удивление объясняется отчасти тем, что родители вообще неспособны оценить степень зависимости поведения детей от различий в социальном контексте, а отчасти тем, что сами родители, наблюдая собственного ребенка, всегда представляют собой важный элемент ситуации, в которой находится ребенок. И это привносит в его поведение больше единообразия, чем тогда, когда родители отсутствуют.
Формулируя это в более общем виде, можно сказать, что люди, поведение которых явно отличается от поведения других или является экстремальным, могут не знать и не понимать, как ведут себя другие в их отсутствие. Так, человек, «забивающий» всех в любом разговоре, постоянно напоминающий всем о необходимости избегать «сексизма» в словах, делах и мыслях либо излучающий животный магнетизм, имеет мало возможностей стать свидетелем поведения людей, свободных от его вербального, морализирующего или магнетического присутствия. Аналогичным образом высока вероятность того, что знаменитости, религиозные деятели или профессора будут иметь тенденциозные представления о характерном поведении отдельных индивидов, групп или даже вообще людей.
Поскольку нас занимают проблемы точности социального предсказания, мы вновь вынуждены отметить, что следствия подобной согласованности поведения, обусловленной специфичностью аудитории, неоднозначны. С одной стороны, предсказания, основанные на прошлом опыте, будут, как правило, оставаться точными, пока будет сохраняться данная специфическая «смесь» личностного и ситуационного в детерминации поведения. С другой стороны, предсказания поведения людей вне их привычной аудитории, будут, скорее всего, оправдываться с гораздо меньшей вероятностью.
