Как влияет на здоровье восприятие собственной эффективности в достижении
Обсуждение эффекта плацебо и преимуществ, которыми обладает информирование пациентов в качестве одного из способов совладания с болезнью, предвосхищает главную тему современной психологии здоровья и психотерапии — представление о важности процесса атрибуции и ощущения власти над ситуацией. В вопросах здоровья, как и в вопросах образования, ощущение собственной силы и даже личной ответственности в большей степени способствует возникновению адаптивных реакций, чем это может дать ощущение бессилия. Способы, с помощью которых владение ситуацией (воспринимаемое субъективно или реальное) может принести пользу здоровью (см. Rodin, 1986), включают в себя ослабление субъективного ощущения угрозы или стресса, изменение в толковании конкретных симптомов, равно как и готовность придерживаться более здоровых привычек, а в случае необходимости обратиться к врачу и следовать терапевтическим предписаниям. В последнее время появляется все больше экспериментальных свидетельств того, что эффекты реального и воспринимаемого контроля над ситуацией могут опосредоваться физиологическими факторами, связанными с функционированием эндокринной и иммунной систем организма.
В последние два десятка лет круг исследовательской литературы (см. Bandura, 1989; Michela & Wood, 1986; Rodin & Salovey, 1989; Seligman, Kamen & Nolen-Hoeksema, 1989) значительно расширился за счет фактов, которые слишком разнообразны и слишком сложны для простого обобщения, а тем более для определенных выводов об их теоретических и практических следствиях. Несмотря на это, несложно понять, почему как исследователи, так и практики стали еще более убеждены в том, что психологические факторы вообще и стиль атрибуции или совладания с трудностями в частности имеют существенное значение для состояния здоровья, течения заболеваний и процесса выздоровления.
Источником этой убежденности послужила плодотворная работа Мартина Селигмана, Кристофера Питерсона и их коллег (Abramson, Garber & Seligman, 1978; Peterson С. & Seligman, 1984; Seligman, 1975), в которой состояние депрессии связывалось с чувством беспомощности и безнадежности, а также с определенным стилем атрибуции, относящим негативные переживания, результаты и жизненные обстоятельства на счет неконтролируемых личностных или ситуативных факторов. Кроме того, ощущение собственного бессилия и отсутствие контроля за ходом событий исследователи увязали не только с продолжительными негативными эмоциональными состояниями, но также и со стрессом, переживаемым во время работы и явлением «сгорания на работе» (Maslach, 1982), а также с ухудшением здоровья и повышением уровня смертности (Peterson С., Vaillant & Seligman, 1985).
В настоящее время существуют буквально сотни статей, документально подтверждающих наличие связи между субъективными представлениями о причинах заболевания и объективными показателями смертности, случаев выздоровления и приспособляемости к состоянию инвалидности. Различного рода заболевания (например, рак в сравнении с болезнями сердца) или травмы (изнасилование в сравнении с травмами спинного мозга), по-видимому, дают разные корреляции между атрибуциями и прогнозами выздоровления. Кроме того, необходимо проводить тщательное различие между разнообразными причинными атрибуциями (например, между виновностью в возникновении болезни или в нанесении травмы и ответственностью за последующее совладание с ней; между ожидаемой эффективностью потенциального лечения и ощущением эффективности собственного влияния на ситуацию). Однако тот факт, что страдающие от заболеваний или травм люди ищут в своем страдании смысл или по меньшей мере хоть какую-то упорядоченность, представляется все более очевидным (Taylor, 1983). Ясно и то, что восстановление ощущения собственной эффективности, ослабление чувства собственной незащищенности и уязвимости приносит людям пользу.
В данной области прикладной психологии большинство имеющихся данных представлено в виде корреляций, и поэтому очевидны некоторые проблемы с интерпретацией направлений причинно-следственных связей и прогнозированием результатов соответствующих воздействий (Rodin, 1986). Так, определенные стили атрибуции могут прямо или косвенно способствовать лучшему состоянию здоровья и лучшей приспособляемости. Однако, возможно, верно и обратное, а именно то, что хорошее состояние здоровья и приспособляемость могут способствовать усилению ощущений собственной эффективности. Возможен и третий вариант, когда параметры, отражающие личную компетентность, социально-экономические факторы или иные жизненные обстоятельства, могут оказывать одновременно влияние как на атрибуции, так и на состояние здоровья.
Пытаясь установить причинные влияния стиля атрибуции на состояние здоровья, исследователи проявили значительную решимость и изобретательность (см. Michela & Wood, 1986). Чтобы отделить причины от следствий, они использовали весьма изощренные методы статистического анализа (см. Peterson & Seligman 1987). Были также изучены связи многочисленных физиологических опосредующих переменных, включая особенности функционирования нейроэндокринной и иммунной систем организма, с показателями стилей атрибуции и совладания с трудностями, а также с показателями результатов лечения (см. Ader, 1981; Cohen & Williamson, 1991).
В отличие от корреляционной информации данные экспериментов, основанных на манипулировании процессами атрибуции, накапливались медленнее. Однако некоторые интригующие намеки и выводы все же появились. Исследователи, занятые изучением пациентов домов престарелых (т.е. совокупности людей, особенно подверженных угрозе утраты личностной автономии и эффективности), сообщали об успехах в улучшении субъективных и объективных показателей физического состояния в результате простых, но теоретически обоснованных воздействий. Шульц (Schulz, 1976) добился подобных результатов, введя в обычный режим пациентов предсказуемое позитивное событие — регулярные посещения больных студентами колледжа. Лэнджер и Родин (Langer & Rodin, 1977) добились того же просто путем акцентирования уже и так доступных пациентам возможностей выбора и контроля.
Исследователям удалось также успешно воспользоваться методикой создания групп взаимопомощи (self-help groups), которые, как выяснилось, могут играть значительную роль в изменении разрушительных атрибуций онкологических больных, жертв изнасилований и аварий, а также других категорий людей, вынужденных иметь дело с проблемами и потерями катастрофического характера (см. Rodin, 1985). В этих группах пациенты начинают усматривать сходство своих собственных проблем и негативных реакций с проблемами и реакциями других пациентов, приходя к пониманий того, что это нормальный и даже уместный ответ на непосильный вызов со стороны ситуации, а не свидетельство личностной неадекватности (Cohen & McKay, 1984; Gottlieb, 1983; Lieberman et al., 1979; Singer & Lord, 1984; Wortman, 1983).
Подобная информация, исходящая от товарищей по несчастью, оказывается гораздо более ценной, чем популярные психологические интерпретации и советы, предлагаемые с самыми добрыми намерениями друзьями и членами семей («ты не должен сдерживать свой гнев», «ты должен победить эту болезнь», «ты должен перестать пребывать в трауре и продолжать жить»). В настоящее время имеются данные, что подобные группы психологической поддержки действительно очень значительно продлевают жизнь онкологическим больным, возможно, за счет снятия стресса, в результате чего у больных остается больше ресурсов для борьбы с физическим недугом (Spiegel, Bloom, Kraemer & Gottheil, 1988).
Хотя теория атрибуции сравнительно нова, мы вынуждены отметить, что ее влияние в настоящее время широко распространено в американской психотерапии. Терапевты, ориентированные как на когнитивистский, так и на бихевиористский подход, в равной степени развивают у своих пациентов ощущение собственной эффективности. Получается, что современная литература по психотерапии, описывая процесс лечения и определяя причины его успешности, побуждает психотерапевтов отодвинуть свою роль на второй план, делая акцент на личной ответственности клиента.
Применение социальной психологии в повседневной жизни
Несмотря на пространность данной главы, мы более чем убеждены в том, что за рамками нашего рассмотрения осталось множество интересных и ценных случаев применения социальной психологии на практике — не только в затронутых нами на этих страницах сферах индустриальной психологии, образования и медицины, но и в области права, бизнеса, урегулирования конфликтов и международных отношений (см. Fisher, 1982; Oskamp, 1984). Тем не менее мы верим, что с помощью отобранного нами материала нам удалось подчеркнуть практическую полезность более общих теоретических идей и достижений, обсуждавшихся на протяжении этой книги. Мы хотели бы закончить ее, напомнив читателю о возможностях применения этих идей в повседневной жизни.
Мы полагаем, что центральные принципы социальной психологии и примеры их приложения к настоятельным проблемам реальной жизни могут послужить выработке своего рода интеллектуального катехизиса, способного направлять наши реакции на события, свидетелями которых мы являемся лично, а возможно даже и на сообщения, получаемые нами из вторых рук. Этот катехизис предостерегает нас против построения скороспелых умозаключений о людях и о смысле их поведения. Вместо этого, сталкиваясь со словами и поступками, которые при первом рассмотрении свидетельствуют о величайшей глупости, продажности или добродетели (т.е. с поведением, предполагающим наличие исключительных личностных качеств любого рода), мы должны приказать себе сделать паузу и внимательно рассмотреть ситуацию. Каковы детали непосредственной ситуации, в которой поведение имеет место? Как интерпретирует ситуацию действующий в ней человек? Каков более широкий социальный контекст или социальная система, в которой действовали участники ситуации? Говоря более конкретно, какие объективные черты ситуации, субъективные интерпретации или соображения о напряженных системах могли бы позволить рассматривать исключительные, на первый взгляд, поступки как менее исключительные и более согласующиеся с тем, что подсказывает нам опыт наблюдения обычного поведения обычных людей (включая и нас самих)? Мы просто обязаны задаваться подобными вопросами, видя, как любимый нами человек делает глупый, на первый взгляд, выбор в сфере работы или человеческих отношений. Мы обязаны задаваться ими даже тогда, когда презираемый нами человек действует явно достойным презрения образом.
Социально-психологическая точка зрения требует от нас не только задавать конкретные и зачастую непопулярные вопросы, но и рассматривать предварительные, часто противоречащие друг другу «рабочие гипотезы». Столкнувшись с информацией о том, что отдельные индивиды или группы людей не реагируют на побуждения или другие, мощные, на первый взгляд, ситуационные факторы, мы всякий раз обязаны всерьез заподозрить, что имеющаяся у нас информация о той или иной ситуации ошибочна или неполна либо что нам не удалось адекватно оценить расхождение между нашим собственным видением ситуации и тем, какой она предстает в глазах участвующих в ней людей.
Когда же (что случается слишком часто) люди оказываются не в состоянии изменить старым привычкам перед лицом более чем убедительной необходимости это сделать, мы обязаны всеми силами противиться искушению отнести их неспособность измениться на счет свойственной им косности, глупости либо темных, низменных побуждений. Вместо этого мы обязаны более глубоко задуматься о динамике сил, служащих поддержанию статус кво. Мы должны рассмотреть неявные функции, выполняемые существующими способами поведения, равно как и препятствующие изменениям незримые силы. И наоборот, когда внешне незначительные события порождают значительные изменения в поведении, мы не должны чересчур поспешно или бездумно прибегать к характерологическим объяснениям подобной изменчивости. Вместо этого нам следует вновь обратиться к уже знакомым нам трем китам: к ускользающим из поля зрения деталям ситуации, к недооцененным различиям в интерпретации или субъективном смысле, и к нарушениям динамического равновесия социальных сил, которые, не будучи вполне нами осознаны, помогали до сих пор поддерживать статус кво.
Описанные нами более конкретные исследовательские результаты и теории могут служить дальнейшим руководством к действию. Последователи Курта Левина не перестают напоминать нам, что если добиться позитивных изменений индивидуального или коллективного поведения оказывается трудно, то мы должны задуматься о той роли, которую играют уже существующие групповые стандарты и другие сдерживающие силы, а также и о канальных факторах, которые можно было бы использовать для фасилитации и облегчения связи между позитивными аттитюдами или ценностями, с одной стороны, и позитивными поступками — с другой. Приверженцы теории диссонанса и самовосприятия продолжают напоминать нам о том, что если нашей целью является «интернализация», а не «внешнее подчинение», то, пытаясь осуществлять социальный контроль, мы должны быть сдержанны и умны, а иногда даже и непрямолинейны. Они открывают нам глаза на то, что отдавать ребенка в музыкальную школу лучше после, а не до того, как он сам попросит об этом, а для того, чтобы обеспечить выполнение работы, требуется не более чем «достаточное количество» угроз и побуждений. Они также учат нас не требовать от людей изменения стиля своего поведения, побуждая их вместо этого поступать в соответствии с наиболее позитивными аспектами их же собственных убеждений, ценностей и представлений о себе. Теоретики социального научения напоминают нам о потенциальной ценности (или об издержках) демонстрации людям, на которых мы хотим повлиять, конкретных социальных моделей. И что, возможно, наиболее важно, теоретики атрибуции призывают нас создавать ощущение владения ситуацией у тех, кто нуждается в нашем содействии, т.е. предлагать им помощь так чтобы их ощущение собственной эффективности и самооценка не притуплялись, а наоборот, возрастали, придавая им мужества принять на себя ответственность за собственную судьбу.
Те принципы, которые были преподаны нам социальной психологией на протяжении последних 60 лет, имеют широчайшие социальные, политические, равно как и личностные следствия. Экономист и политолог Томас Сауэлл (Thomas Sowell, 1987) утверждал, что на протяжении столетий друг другу противостояли два противоположных взгляда на природу человека и общество. Он определяет эти взгляды как «ограниченный» и «неограниченный». «Ограниченный» взгляд предполагает, что человеческая природа и основные направления общественной жизни относительно фиксированы и с трудом поддаются изменению, что результаты намеренного вмешательства с целью достичь подобных изменений непредсказуемы и обычно включают непредвиденные негативные последствия, сводящие на нет либо перевешивающие эффект позитивных результатов. «Неограниченный» взгляд означает, что природа человека в высшей мере пластична и податлива и что мы знаем законы индивидуальной психики и социальных систем достаточно хорошо для того, чтобы быть в состоянии планировать социальные программы, способные привести к надежному улучшению условий человеческого существования. Нам представляется, что социальная психология достаточно ясно определяет свою позицию в данном вопросе, частично разделяя позицию приверженцев ограниченного, а частично — неограниченного взгляда на социальную реальность.
Приверженцы «ограниченного» взгляда, безусловно, правы в своем утверждении, что результаты целенаправленных социальных воздействий трудно предсказать. Правы они также и в определении причины этого, т.е. в том, что сегодняшнее состояние общественных наук не отвечает (мы пошли бы дальше, заявив, что, возможно, и никогда не будет отвечать) задаче предвидения последствий новых социальных проектов. Сейчас социальные психологи регулярно сталкиваются с тем, что было чрезвычайно редким явлением в течение всего XX в. — с возможностью систематически обнаруживать, что их предсказания о последствиях той или иной социальной ситуации были ошибочны. Занимаясь лабораторными исследованиями, в своих гипотезах мы гораздо чаще бываем безнадежно неправы, чем бесспорно правы, и быть правыми наполовину уже представляется нам неким достижением. Когда же мы перемещаемся из лабораторий в условия прикладного исследования, список наших достижений отнюдь не пополняется, а если вообще претерпевает. изменения, то в худшую сторону.
Вместе с тем к настоящему времени накоплено достаточно свидетельств, чтобы присоединиться к «неограниченному» взгляду на вопрос о достижимости благотворных последствий социальных программ. В данной главе мы привели лишь небольшую выборку из множества успешных социальных проектов, предпринятых социальными исследователями. И хотя мы не можем быть заранее уверены ни в успехе любой отдельно взятой программы, ни даже в том направлении, которое она может принять, к настоящему времени мы знаем, что вмешательство в чью-либо несчастную жизнь или в нарушенные социальные процессы зачастую может увенчаться счастливым исходом. Давшиеся с трудом выводы социальной психологии — о значении канальных факторов, референтных групп, атрибуции собственной эффективности и ответственности, а также тонкой динамики взаимно уравновешенных сил, действующих в когнитивных и социальных системах — составляют репертуар стратегий, которые можно использовать в дополнение к здравому смыслу при планировании подобных проектов. Как красноречиво заявлял Доналд Кэмпбелл (Donald Campbell, 1969) в своей работе, весьма уместно озаглавленной «Реформы как эксперименты», до тех пор, пока новые социальные программы будут осуществляться в духе эксперимента, пока будут сохраняться серьезные намерения систематически оценивать их эффективность, выполняемая нами роль социальных инженеров будет постоянно необходима. Маятник общественного мнения, несомненно, качнулся слишком далеко в сторону противления подобным экспериментам. На самом деле в силу того, что сегодня перед нами стоят проблемы последнего десятилетия XX в. и следующего тысячелетия, общество испытывает беспрецедентную потребность в социальных исследователях. Пройдя должное очищение опытом, не спешащая высказывать самоуверенные предсказания или давать необдуманные обещания, наша наука оснащена теоретическим и методологическим инструментарием, способным сделать жизнь богаче и полнее.
