УПП

Цитата момента



Хватит откладывать! Пора и высиживать!
Ответственная курица

Синтон - тренинг центрАссоциация профессионалов развития личности
Университет практической психологии

Книга момента



Как только вам дарят любовь, вы так же, как в ваших фальшивых дружбах, обращаете свободного и любящего в слугу и раба, присвоив себе право обижаться.

Антуан де Сент-Экзюпери. «Цитадель»

Читайте далее >>


Фото момента



http://old.nkozlov.ru/library/fotogalereya/s374/d4612/
Мещера-Угра 2011
щелкните, и изображение увеличится

Несмотря на это, у всех этих детей произошла далеко идущая и удивительная регуляция поведения и развития. Подобную картину наблюдали у 25 детей, которых насильно отобрали у матерей в рабочих лагерях и воспитывали в одном тайном месте в Австрии, где они жили в тесном старом доме среди лесов, без возможности выходить на двор, играть с игрушками или увидеть кого-либо иного, чем своих трех невнимательных воспитательниц. Эти дети после своего освобождения также сначала кричали целыми днями и ночами, они не умели играть, не улыбались и лишь с трудом учились соблюдать чистоту тела, к которой их ранее принуждали только грубой силой. По истечений 2—3 месяцев они обрели более или менее нормальный вид, причем и им при реадаптации сильно помогало «групповое чувство».

Нарушения у детей школьного и пубертатного возраста были внешне менее заметными. Некоторые из этих детей в новых лучших условиях быстро приспособились, и их поведение нормализовалось. Однако почти у всех этих детей в структуре их характера обнаруживаются глубокие следы их переживаний. Самую, пожалуй, серьезную черту в их поражении представляет недоверие к людям: они потеряли веру в человека, они не доверяют его обещаниям, сомневаются в его искренности, постоянно ждут, что их застанут врасплох — поэтому они ко всему сверхкритичны, завистливы, они не умеют быть благодарными. Многие из них отличались более хорошим отношением к детям, разделявшим ту же судьбу, в особенности к братьям и сестрам — что иногда можно (как мы это уже видели у младших детей) использовать в перевоспитании более благоприятно, чем непосредственный контакт со взрослыми.

щелкните, и изображение увеличится

Несмотря на все явное недоверие к своим новым воспитателям и нежелание принимать проявления их благорасположения, у этих детей также имеется сильная потребность в любви, проявляющаяся часто при чрезвычайных обстоятельствах, причем скорее косвенным образом. Так, например, общим явлением было преувеличение физических жалоб, посредством чего дети обеспечивали для себя повышенное индивидуальное внимание. Для многих детей представляло желанную цель пребывание в комнате изолятора с особой сестрой.

Уже данные типичные нарушения межчеловеческих отношений свидетельствуют о том, что дети больше, чем от физических лишении, страдали от потери семьи и родного дома. Интересные свидетельства об этом приносят и произведения детей — их сочинения, стихи и рисунки.

щелкните, и изображение увеличится

Особые ноты звучат для нас и в стихах детей периода их интернирования в Терезине; они трогательным образом отображаются также в их рисунках, которые в психологическом аспекте рассматривал у нас О. Ванёучек. Мотивы родного дома, дорог, далей и ухода здесь полностью преобладают. В них можно распознать страстное желание бегства от неудовлетворительного настоящего, возвращения к безопасности прошлого или ухода в фантазию обнадеживающей будущей жизни. Рисунок — так же, как словесное проявление — являлся для многих детей не только средством выражения их мечтаний в период тяжелых лишений, но и представлял, очевидно, некое замещающее удовлетворение. Если мы слышим в свидетельстве взрослых лиц, что страдания в концентрационных лагерях скорее подкрепляли художественные дарования, то можно, по-видимому, высказать предположение, что психическая депривация при определенных условиях (у личностей в определенной степени уже сформированных) может углублять дарования и художественное вдохновение.

Если во времена лишений дети находят опору в более счастливом прошлом, то после своего освобождения они в большинстве случаев — преднамеренно или непреднамеренно — избегают мыслей о прошлом. Они как будто не хотят касаться еще живых ран. И именно эти лишь поверхностно затянувшиеся раны обусловливают большую чувствительность детей к фрустрации, в особенности же к любым переменам ситуации, к перемещению и повторному сепарированию, которые в послевоенных детских домах часто имели место на основе репатриационных соглашений.

щелкните, и изображение увеличится
щелкните, и изображение увеличится
щелкните, и изображение увеличится

Примечательно, что несмотря на свое большое и живо осознаваемое стремление попасть в действительно родной дом, многие из этих детей тяжело переносили уход из коллективных диагностических домов-пропускников в адоптивные семьи и лишь медленно и с трудом там приспосабливались.

Особого упоминания заслуживает интересное наблюдение, что между детьми, проведшими даже длительное время в концентрационный лагерях, отмечалась после освобождения лишь незначительная склонность к прямым правонарушениям. В домах-пропускниках, хотя и происходили покражи продуктов питания (дети по прежней привычке собирали и запрятывали их в постели), проявлялись тенденции обогащаться за счет других, обманывать и «давать взятки», однако данные черты вскоре, как правило, исчезали, причем из них не развивалась настоящая преступность Недостаток нравственных ценностей постепенно уравновешивался, так же, как улучшались способы поведения в обществе.

В целом можно утверждать о детях, лишенных семейной жизни в концентрационных лагерях или в беженских пунктах, что их поражение гораздо более глубоко и серьезно, чем то, которое наблюдается у эвакуированных детей, остававшихся все-таки в контакте с собственными семьями, а также — но большей части — в сравнительно хороших жизненных условиях. У детей, проживших в лагерях самые ранние года, поражение захватывало обычно глобальным образом все развитие — физическое и, в особенности, невропсихическое. Старшие дети отличались, скорее, нарушениями характера, где главную черту представляло нарушение отношения к человеческому окружению, а также к собственному я (иными словами: недостаток доверия к другим людям и к самому себе). Удивительно то, что большинство тяжело депривированных детей в сравнительно короткое время в общем успешно приспосабливались, и что эти дети не отличались (согласно одному статистическому обследованию в 60%) никакими непосредственными признаками психического расстройства. Практически, однако, тяжелые лишения оставили определенные следы у всех детей, причем прежде всего в их повышенной ранимости: их равновесие неустойчиво, малые изменения в их жизненной ситуации легко приводят к крушению.

щелкните, и изображение увеличится

Однако индивидуальные различия, очевидно, весьма значительны. Дети из устойчивых семей, счастливо прожившие свои ранние годы и бывшие полностью душевно «здоровыми», в целом переносили эти условия лучше. Свойства характера, приобретенные в раннем детстве (несмотря на внешний нанос запущенности), устояли в определенной мере и перед самой тяжелой нагрузкой. Дети, воспитание которых укрепляло их самостоятельность, также лучше переносили трудности. Определенная тревожность, сохраняющаяся л всех пораженных детей, может однако представить основу для возникновении невроза в более позднем возрасте. Собственно неврозов в течение пребывания в концентрационных лагерях было, очевидно, мало, однако у чувствительных индивидов вспыхивали нередко выраженные неврозы после освобождения и переведения в лучшее условия.

Последствия ранней «лагерной депривации» проявляются зачастую только в более поздние стадии развития, как это убедительно описывает в нескольких казуистиках Бирманн (1974). Неспособность этих людей взять на себя обязанности взрослого периода, оправдать себя в любви и в браке, удовлетворить психические потребности собственных детей на приемлемее уровне - все это снова подготовляет почву для эмоциональной депривации их с собственных детей. Нарушения личности могут, таким образом, передаваться от поколения к поколению. Линковиц (1974) говорит о таком переносе трудностей на последующее поколение как о «лагерной психопатологии второго поколения».

V. Общественные условия депривации

1. КУЛЬТУРА И ДЕПРИВАЦИЯ

В предыдущих главах мы вели поиск условий, при которых дети чаще всего находятся под угрозой психической депривации. Нам следовало бы, однако, добавить и подчеркнуть: в нашем обществе, в настоящее время. Многие из выводов о причинах и последствиях психической депривации, которые были приведены классическими исследованиями «мобилизующего» периода, действительны, собственно, лишь с этим ограничением.

Антропологи, занимающиеся культурой, показали, что всякая культура содержит ряд моделей для удовлетворения потребностей и решения жизненных ситуаций. Подобные модели сохраняются, например, в преданиях и сказках, в играх и игрушках, в художественных творениях и т. т, они передаются устно и письменно как поучения для воспитания, сохраняются в пословицах, советах пожилых людей, но также и в «примерном поведений» некоторые лип. люди постоянно подсознательно ведут поиск регулярности, содержащейся в данных моделях. Найденную регулярность они затем организуют в ментальные структуры, т, е. в представления правильного (одобряемого) поведения. Данные представления управляют поведением люден а из него затем снова черпается материал для дальнейшего преобразования и дополнения культурных моделей. Как возникаем кругооборот, в котором определенные способы поведения объективируются в модели, а те, в свою очередь, субъективируются в ментальные образы. Конечно, индивид принимает культуру лишь в определенной мере и с определенным выбором, с другой стороны, он сам способствует ее передаче к ее последующему завершающему формированию. В некоторых культурах модели отличаются сравнительно постоянным и стойким характером, они мало изменяются и носят сравнительно обязательный характер. В других, «более открытых» культурах они характеризуются быстрыми превращениями и содержат многие альтернативы.

В каждом обществе имеются дети, потребности которых не развиваются и не удовлетворяются соответственно данным действующим культурным моделям, хотя и к этим детям также будут предъявляться обществом тождественные требования, а их поведение будет оцениваться по тождественным нормам. Здесь можно было бы говорить об «индивидуальной депривации» т. е. о депривации отдельных детей, проживающих в особых условиях, которые отличаются от условий большинства детей, как они кодифицируются в представлениях и объективных моделях. Так, например, в одной культуре, весьма подчеркивающей неограниченную потребность аффективного контакта, будет приниматься в качестве депривирующего обстоятельства, если контакт со взрослыми «дозируется» и регулируется извне. Напротив, в иной культуре, где подчеркивается потребность контроля и порядка, обыденное стремление ребенка к контакту будут считать избыточным и ребенка будут характеризовать как «тиранического». Следовательно, дети, которые в рамках одной культуры принимаются как «депривированные», в иной культуре будут совершенно «нормальными», и наоборот. Подобным образом изменяется, очевидно, понятие депривированного ребенка и внутри определенной культурной области в ходе исторического развития — дети, которые в настоящее время считаются депривированными, ранее представлялись совершенно нормальной составной частью детской популяции. Лишь в исключительных случаях самых тяжких лишений (например, крайней социальной изоляции) подобный ребенок представлялся бы, по-видимому, во всякой культуре как депривированный, однако такие дети будут всегда скорее исключением.

Поскольку мы остаемся в рамках одной культуры (ограниченной в пространстве и во времени), то мы можем говорить лишь о депривации отдельных детей. Однако как только мы перешагнем границу одной культуры и начнем посредством способов, принятых в данной культуре, производить оценку детей, которые воспитывались по критериям, выведенным из другой культурной модели, то мы сможем назвать «депривированными», скажем, целые популяции детей. В противовес к названной выше «индивидуальной депривации» здесь можно было бы использовать обозначение «культурная депривация» в несколько ином и более широком смысле, чем это бывает обычно. Так, например, в современной культуре в некоторых семьях, где придается большое значение школьному образованию, с раннего возраста интенсивно поддерживается и удовлетворяется потребность вербального учения (формального языка, символичного выражения, книжного учения), тогда как в иных слоях населения (например, в некоторых деревенских семьях и в некоторых этнических группах), напротив, намного больше развивается потребность практической активности — физической выносливости и ловкости, смелости в упорной борьбе и т. п. Дети из этих слоев представляются затем «депривированными», когда их оценивают глазами социальных работников и учителей, хотя их развитие могло бы проходить совсем незаметно до тех пор, пока не возник тесный контакт и пересечение обеих культурных областей. В период, когда отдельные культуры развивались, в общем, автономно и их взаимный контакт был ограничен, «культурная депривация» не представляла такой проблемы, каковой она является в настоящее время когда она касается не только некоторые групп населения западного культурного региона (например, цыгане в средней Европе), но и целых популяций в развивающихся странах, где традиционные культурные модели отступают перед внедряемыми новыми моделями воспитания детей. В период быстрых культурных перемен культурную депривацию детей можно искать также внутри одной изменяющейся культуры, где еще сохранившиеся модели уже не соответствуют новым ценностям и идеалам. Они должны смениться новыми, более адекватными моделями.

2. ОБЩЕСТВЕННОЕ РАЗВИТИЕ И ДЕПРИВАЦИЯ

Было бы ошибочным предполагать — и все же это приходится часто слышать — что депривация представляет зло, выпавшее на долю детей современности и что золотой, идиллический век прошлого ничего подобного не знал. Каждый реалистичный взгляд на прошлое может убедить нас в том, насколько жизнь детей прошлых поколений стояла далеко от идеального состояния. Лишь истоки и формы депривации здесь явно были иными.

Несомненно, нелегкое дело показать социально-культурную историю депривированных детей. Попытка, излагаемая здесь, неизбежно явится предварительной, неполной и неточной. Основу нашего рассмотрения представляет анализ содержания культурных моделей воспитательного обращения с детьми, приводимых в книгах, которые были изданы на чешском языке (оригинальные и переводные труды) за 1850—1962 гг. и предназначались для родителей. Речь идет о 78 книгах, приведенных в списке Университетской библиотеки в Праге. Мы должны, конечно, подчеркнуть, что изменения культурных моделей, выведенных из научно-популярной литературы, отражают, вероятно, лишь развитие в определенных слоях населения и не должны во всех направлениях отождествляться с переменами моделей, соответствующих действительным позициям широкой родительской популяции. Понятно, что общественное и культурное развитие отдельных европейских стран протекало несколько отлично в зависимости от многих экономических, социальных и политических факторов. Для нашего рассмотрения будет очевидно достаточным, если мы постараемся выявить основные тенденции, которые, по-видимому, повсюду являются сходными, хотя кое-где иногда и со сдвигом во времени и более или менее выраженным характером.

1. Европейское общество прошло через длительное и сложное развитие, оказавшее свое воздействие на начало рассматриваемого нами периода (с 1850 г.). Историки, изучавшие развитие культуры до этого периода (в частности, Ф. Ариес, 1960, 1962 гг., которого мы здесь будем придерживаться), показали, что средневековье приблизительно до 16 века имело существенно иное представление о детстве.



Страница сформирована за 0.6 сек
SQL запросов: 190