УПП

Цитата момента



Вчера — плохо, сегодня — плохо, завтра уж точно — плохо…
Похоже, ситуация стабилизировалась!

Синтон - тренинг центрАссоциация профессионалов развития личности
Университет практической психологии

Книга момента



Нормальная девушка - запомните это, господа! - будет читать любовные романы и смотреть любовные мелодрамы. И это не потому, что она круглая дура, патологически неспособная к восприятию глубоких идей. Просто девочка живёт в своей нормальной системе ценностей, связанных с миром эмоций и человеческих отношений. Такое чтиво (или сериалы) обеспечивают ей хороший жизненный тонус и позитивное отношение к миру.

Кот Бегемот. «99 признаков женщин, знакомиться с которыми не стоит»

Читать далее >>


Фото момента



http://old.nkozlov.ru/library/fotogalereya/s374/
Мещера-2009

Третье размышление.

О ПУТНИКЕ, ИДУЩЕМ ТУДА

Этот этюд – о человеке как четвертой действительности, вырастающей из бифуркационной точки пересечения тех действительностей бытия, ничто и неизвестности, о которых шла речь выше, – является частью моих многолетних сугубо философских размышлений о личности и мире как единстве бытия, ничто и неизвестности.

Касаться я буду по преимуществу только одной, но самой для меня загадочной и захватывающей стороны межсубстанциальных коммуникаций – именно взаимодействий между человеком и неизвестностью.

Начнем сначала. Ведь мы не связаны здесь той традиционной логикой, которая годится для работы с бытием и даже ничто. Поэтому и некоторые повторы так же хороши, как хорошо осторожное кружение одного боксера вокруг другого.

То, что человек обнаруживает вне и внутри себя, может быть обозначено как мир. Но «мир» – это, скорее всего, предельно широкое понятие. Сам мир не однороден и не прост. Он – невероятно сложная и подвижная комбинация трех действительностей: бытия, небытия (ничто) и неизвестности. Четвертой (а их, если думать свободно, может быть сколько угодно) действительностью является человек. Он в этом контексте понимается как субстанция, по меньшей мере, как становящаяся. Но даже и не обладая, по видимому, такой мощью, как три первых, он не может не чувствовать и не понимать, что он – нечто особенное, не сводимое к ним. Конечно, есть учения, которые склонны свести человека либо к материи (бытию), либо к ничто, или даже к неизвестности. Одним из оснований таких сведéний является чисто психологическая неизбежность, поскольку не удается убедительным образом обнаружить собственно человека, его собственную сущность. Эту «болезнь» можно назвать имперсонализмом, проистекающим из логического, психологического или какого иного затруднения или отчаяния теоретически определить человека как человека. Сегодня, правда, все труднее редуцировать человека к чему-то нечеловеческому. Напротив, все больше склонны признавать космическую, а не только планетарную мощь человека, неисчерпаемость его познавательных и творческих ресурсов.

Слово «действительность», возможно, самое подходящее в этом случае для обозначения субстанций, поскольку, слова «реальность», «объективный мир», «материя», «природа», «существующее» и др., в принципе не схватывают специфики понятий «ничто» и «неизвестность». Если мы говорим о действительности, то в строгом смысле мы не касаемся здесь качеств или сущности ни одной из них. Кроме одного: мы определенно может сказать, что они действуют на нас, а мы – на них, что у нас есть с ними отношения, хотя в каждом отдельном случае весьма специфические. Уместно в этой связи вспомнить об идее «субстанциальных деятелей» Н. Лосского. Хотя он и не включал в их число ничто и неизвестность, само это словосочетание кажется весьма удачным.

Неизвестность и ничто действуют не только на человека, но и на все в этом мире, буквально на все и вся. Их действия можно назвать «всекасательными» (как если бы им до всего есть дело), хотя и не всеобъемлющими, точнее не всепроникающими, поскольку они не входят в сущность, сердцевину субстанциальных реальностей. В противном случае мы не можем рассматривать субстанции как causa sui, т.е. как причины самих себя (добавлю, не в смысле происхождения, а в смысле их актуальности). Это допустимо только на этапе становления субстанций, да и то в рамках их «существования», а не сущности. Потом наступает разрыв: ребенок рождается, отталкиваясь от материнской утробы. То есть я хочу сказать, что сущность, как бы трудно ни было ее опознать, теоретически говоря, не может быть смешанной, она есть только она и ничего больше и ничего меньше, она чистопородна в себе и заповедна для всего другого, иначе это не она, а все, что угодно. Но она и не изолирована, вступая в мир в «оболочке» своего существования и проявлений она входит с ним в бесконечное многообразие отношений и соприкосновений, взаимодействий и взаимопроникновения. Но вопрос этот специальный и поэтому не место здесь его рассматривать.

Хотя все субстанции мы можем назвать действительностями, взаимодействия человека с тем, что есть, т.е. с бытием, совсем не похожи на те, которые складываются у него с тем, чего у него нет, т.е. с небытием, или с тем, что предстает для него как область неизвестного (правда, психологический эффект, эмоции или принимаемые решения могут быть и похожими). Различие вытекает из вещьности бытия. Это еще одно основание для того, что слово «реальность» (происходящее от позднелатинского realis – «вещественный», «действительный») – не адекватное здесь понятие, неизвестность не следует ассоциировать с веществом или вещью, латинское res не дает для этого оснований. Конечно, и слово «реальность» синонимично слову «действительность», но последнее явно шире и универсальнее, поскольку может относиться ко всем видам субстанций: и к бытию, и к ничто, и к неизвестности, и к человеку.

Возможно, самой загадочной и наименее осмысленной является – наряду с бытием, ничто и личностью – область неизвестности, одна из составляющих мира, одна из его действительностей, одно из его измерений. Выше мы допустили, что человек – одна из субстанций в ряду трех других. Тогда, по законам межсубстанциальных коммуникаций и межсубстанциального творчества, все нечеловеческие субстанции становятся участниками сотворения человека. Они особым образом проявляются в нем, не сводя его к себе. Как бы мы ни понимали происхождение человека, но, если он не творится Богом, то де-факто предстает как «смесь» бытия, ничто и неизвестности. (Но даже по христианской версии Бог творит человека не только «по своему образу», но и из ничто, праха.)

Бытие более всего связано с вещностью человека, т.е. определяет его качества как существа материально-энергетического, временнóго, пространственного и т. п. Отсюда же и аналогичные действия человека как бытия (вещи, телесности) на бытие.

Ничто ярче всего запечатлелось на сути внутреннего мира человека, на его сознании и форме существования его содержаний, а также на той бесконечно обширной области существования индивида, которая связана с отсутствующим в нем или у него. Например, это сфера нормативного знания, идеалов, мечтаний, должного, т.е. того, что должно быть, но чего у человека нет здесь-и-теперь. К сфере небытия относятся и области желаемого личностью, содержания различного рода целей, которые она перед собой ставит, ее проектов, планов, возможные объекты ее потребностей и т. п. Любая проективная деятельность также включает в себя действительность ничто.

Неизвестность, как думается, наиболее очевидным образом связана с самыми глубинными слоями существования человека, с теми пластами действительности, которые «позади» и «впереди» нас, т.е. с прошлым и будущим. Но самым фундаментальным его проявлением становится неизвестность для нас (не говоря о других) нашего я. Будучи вездесущим, всегда и везде активным, прямо (через рефлексию или самосознание) или косвенно (через сознание или чувства) во всем и всегда присутствующим, во все и всегда «вмешивающимся», стремящимся всем командовать и все контролировать, все и вся с собой соотносящим, оно, тем не менее, не являет себя даже себе, оставаясь одновременно и очевидным и закулисным, неизвестным и неопознанным. Это, возможно, самый удивительный и парадоксальный факт, но человеческое я неизвестно, «трансцендентно» (как бы потусторонне) самому себе. По крайней мере, оно не дано нам целиком ни в самосознании, ни в прямой рефлексии над самим собой. Именно поэтому человек – тайна, загадка, чудо прежде всего и наиболее очевидным образом для самого себя. Существует то, что называют «тайной индивидуальности».

Именно поэтому мы и можем сказать, что человек, я не рождается и не умирает, но возникает в неизвестности, приходит из нее и в неизвестность уходит, существуя между этими двумя явлениями в жизни человека опять-таки неизвестным или, по меньшей мере, полуизвестным образом. Наше я действует и проявляется самым фундаментальным образом, стержневым, основополагающим, только и делающим человека человеком, не вообще человеком, а уникальной конкретностью. Но оно, составляя нашу основу, не обнажается, не обнаруживает себя целиком ни в нашем сознании, ни в чувстве, ни в чем бы то ни было еще. Оно почему-то не хочет самообнаружиться в полной для себя мере, хотя наши познания о нем неуклонно возрастают. Здесь возможны только предположения: оно также растет, как и личность, оно не готово (ждет чего-то, боится, знает, что мы пока не готовы к этому и т.д.) открыться себе в человеке или открыть себя человеку. Наше я – наш особый стержень, одна из опор, луч или бесконечная ось, видимая лишь в образе яркой загадочной точки в своей ближней к человеку как познающему и переживающему существу части. Остальная – уходит в бесконечность и мрак, в бытие и в ничто, во все, что угодно – стремительная, загадочная, необыкновенно мощная и прекрасная. И также растущая, творящаяся, как и мы, люди в нашей телесности и явленности самим себе. Видимо, я, человек и личность – это не одно и то же. Грубо говоря, я – это стержень человека, неизвестный по своей природе, личность – это опознание я в конкретной целостности человека. А человек – это субстанциально бытующее – в форме телесности (материальности) – ничто, в центре которого я как персонифицированная неизвестность, придающая человеку завершенность его уникальности и полноты как единства бытия, ничто и неизвестности. Скажем иначе: человек – это бытие самосознающего ничто, погруженного – но никогда целиком – в безбрежный океан неизвестности, одинаково приемлющий все и вся и одинаково ускользающий от всякого определения, но, тем не менее, соучаствующий в конструировании мира нашего я и самого этого я как стержня и якоря всякого человеческого существа. Можно – в духе неопределенности и плюрализма – дать еще одно определение человека: человек – это воплощенное в телесности (бытии) ничто как сознание, смыслообразующий центр которого образует Я в качестве персонифицированной неизвестности. Таков некоторый минимальный набор определений человека в свете всяких безосновностей и безконечностей, каковыми являются субстанции бытия, ничто и неизвестности.

Человек, скорее всего, более сложная и богатая структура, чем то, что мы называем я и личностью, поскольку в нем неизвестность соединена с бытием и ничто. Но со своей стороны, не исключено, что неизвестность каким-то неизвестным образом богаче последних двух, а то и является их «материнской платой». Впрочем, что ни говори о неизвестности, она все приемлет, но никак пока не вступает в диалог с нами, да и мы не очень-то думаем об этом.

Сложным вопросом является статус небытия и неизвестности. Некоторые склонны считать, что и то, и другое суть не более чем психические феномены, свойственные лишь человеку, обладающему сознанием и способному сознавать, познавать, воображать, создавать виртуальные, т.е. не существующие независимо от человека миры. В той мере, в какой это в зачаточных формах присуще животным, то и для них эти измерения действительности даны лишь на психическом и познавательном уровне. Коротко говоря, ничто и неизвестность, по этой логике, – всего лишь психические, так сказать, антропогенные или психогенные явления, и потому они имеют лишь гносеологический (познавательный или чисто воображаемый), а не «онтологический» статус, т.е. они эпифеномены и вне нашего сознания их как таковых «нет».

Я думаю, что все сложнее и значительнее. Хотя понятия «бытие», «существование» и «сущность», которые мы невольно стремимся перенести на иные субстанции, не схватывают этих действительностей, мы можем твердо считать неизвестность весьма мощной и независимой от нас действительностью, субстанцией самодостаточной, causa sui, как и бытие, и ничто. Значимость, влиятельность неизвестности подтвердит вам любой ученый, среди которых мало людей, интересующихся тем, с чем нельзя иметь дело. Именно неизвестность является тем магнитом, который притягивает ученых, составляя неизменный предмет их познания. Но является ли предмет наук не более чем психическим или гносеологическим феноменом? Да, он вовлечен в познание, но он не сводится к нему, особенно когда мы можем что-то сделать с этим «предметом», когда мы в результате научного познания «овладели» им, скажем, технологически, выковырнув его из неизвестности и небытия-для-нас.

Кроме соучастия в происхождении я (здесь неизвестность – одна из составляющих этого закулисного «существа», «деятеля»), она проявляется в нас в формах свободы и любви, может быть, даже потребности, наверняка – как тоски и заботы, грусти и скуки, в той мере в какой они не имеют своего конкретного бытийственного или виртуального объекта или основания, т.е. беспредметны, «беспричинны» – в кавычках, поскольку неизвестность, что для нас совершенно очевидно, детерминирует нас самым разным образом, вызывая эффекты от психических и иррациональных до материальных и социальных.

Ничто столь же мощно, действенно и энергийно. Отсутствие чего-то может обернуться последствиями, далекими от психологических, вплоть до смерти, связанной, скажем, с отсутствием кислорода в воздухе, которым мы дышим. Существование, бытие каждой вещи связано с небытием, т.е. с фактическим (бытийным) утверждение ею того, что она есть бесконечное «не», точнее «бесконечное не минус единицу из этого не (т.е. «да» одно, только в отношении себя). Ведь любая вещь, любое что-то означает, что оно не есть то-то и то-то, и то-то… – вплоть до бесконечности – но есть единственное в своей конкретности что. Из что-то ничто делает что, «лишая» (совместно с неизвестностью) всякого его не и всякого его то. Ничто является неизбежной и бесконечной «оболочкой» бытия любой вещи, ее возможностью быть собой, поскольку само небытие своей бесконечностью-минус-единица как бы делает вещь уникальной, единственной в бесконечно большом множестве других вещей.

Можно привести много свидетельств того, что ничто и неизвестность суть действительности, не зависящие «ни от человека, но от человечества», как сказал бы незабвенный и «вечно живой» Ленин (вот уж кем так долго не могут овладеть ничто и неизвестность!).

Человек, судя по всему, является точкой пересечения трех действительностей, пересечения, из которого пробивается росток собственно человека. Он в этом переплетении, в этой завязи – особая, четвертая творящаяся субстанция, приближающаяся к необратимому моменту со-творения себя с помощью себя и материнских субстанций: бытия, ничто и неизвестности. Фактически очевидно, что человек – это развивающееся существо, растущее от существования к сущности, в итоге, из самого себя и на основе других субстанций черпающего свой проект, свой смысл и назначение, свои огромные потенции. Об этом свидетельствует все – и его бытийные ресурсы (скажем, ресурсы мозга), и его ничтойные возможности (скажем, мощь его сознания), и его способности как уникального звездного я (пока что менее всего раскрытого), умеющего де-факто и пока стихийно иметь дело с неизвестностью, неопределенностью, с тем, о чем нельзя даже сказать, есть ли оно или нет.

Человек не случайно таков, что ему нужно долго становиться, чтобы быть самим собой. Это видно и по тому, как долго обучается человеческое существо. В современном обществе это – 6 - 7 лет в семье, до 10 лет в школе и многие годы после школы – от 3 до 10 и более лет. По сути, он всегда учится, растет и развивается, если только эта способность не задавлена в нем чем-нибудь извне или изнутри. Но и в социальном плане очевидна корреляция между индивидуальным и социальным развитием. Правда, социальное развитие имеет временные масштабы в сотни раз большие, чем масштаб и темпы динамики индивидуальной человеческой жизни. Оно кажется невероятно медленным. Поэтому, кстати, так много философов, моралистов и других мыслителей, как и общественных деятелей, заканчивали свои размышления о человеке и человечестве пессимизмом и унынием относительно наших перспектив, ведь всем нам инстинктивно хочется, чтобы Хорошее, Должное или то, что Нужно было достигнуто «при нас», т.е. «при мне», в масштабах моей жизни, до того, как я умру и отойду в неизвестность.

Одной из гипотез, точнее метафизических предположений, положенных в основу этого эссе, является мысль, что наступило время, когда человек всерьез, специально и целеустремленно направит свои усилия на освоение – по принципам партнерства и со-действия – областей ничто и неизвестность. Думаю, что современный человек достиг уровня, когда мы вслед за Л. Шестовым и Ч. Пирсом признаем не только очевидными, но и практически крайне необходимыми идеи о том, что наиважнейшим для нас является «научиться жить в неизвестность» (Шестов) и что «все наше знание плавает в континууме недостоверности и неопределенности» (Пирс).

Речь идет о фундаментальном: научиться видеть и действовать в мире как единстве всех действительностей, в мире «трехмерным», точнее «четырехмерным», т.е. в измерении (1) того, что есть, (2) того, чего нет, (3) того, что неизвестно и (4) в собственно человеческом измерении. И все это во имя обнаружения, открытия и прорыва в подлинный и плюральный мир, чреватый для людей невероятными возможностями. Ведь это все равно, что перейти от «точечного» зрения, т.е. видеть мир как одномерную бытийность, – к многомерному, «стереоскопическому» его обнаружению. И не только обнаружению, но и соответствующему действию (взаимодействию) в этом мире «чудесных и таинственных превращений» (Л. Шестов). Даже помыслить невозможно (но нужно было бы!), каким непохожим может быть существование и действие человека, если он «овладеет» не только предметной действительностью, но и действительностью ничто, неизвестности и, главное, достигнет подлинного самообладания, т.е. обладания действительностью своего я, самим собой в глубочайшем, неизвестном, мощном, невероятно творческом смысле.

Когда-нибудь это произойдет. И сегодняшний подростковый возраст человечества и мира сменится возрастом вечной юности, вечно живого и всевозможного творчества, свободных общений четырех (а может быть и больше) субстанций: неизвестности, небытия, бытия и человека. Звезды заговорят друг с другом как равные, и итогом этих порождающих действительности бесед будет все, что угодно, все, к чему сегодня только подходят человеческая фантазия, дерзновение, добрая, разумная и творческая воля.

Путем логических рассуждений легко придти к выводу о единстве субстанций, составляющих тем самым единый мир. Но так, т.е. мысленно достигнутое, единство относится к реальному единству как идея к предмету. Но даже если единство есть и на самом деле, то оно не тотально и не абстрактно. Если обратиться к образу этого единства, то лучше всего представить его как частично входящие друг в друга параболы или некие воронки, но эти «воронки», с другой стороной, открыты и свободны, т.е. это бесконечные, незамкнутые действительности. Вместе с тем можно предположить, что каждая из них имеет некую сущность, единственный критерий существования которой по отношению к другим действительностям состоит в том, что каждая из них и есть именно она, а никакая другая, т.е. их сущность самоидентична и свободна, в смысле не стеснена никакой другой субстанцией. Безусловно, она как бы вне существования других сущностей, не погружена в них целикам, т.е. не поглощена другой или другими. В противном случае она перестает быть сущностью. Словосочетание «частичное вхождение (взаимопроникновение) субстанций друг в друга» не является точным для характеристики единства мира как плюрализма субстанций бытия, ничто, неизвестности и человека, поскольку взаимодействия и единения субстанций носят весьма сложный и многообразный характер.

Но нужен философский, точнее метафизический анализ этих действительностей. Этот анализ я и пытаюсь инициировать. После такой «фундаментальной аналитики» должна идти «фундаментальная технология», которая могла бы обеспечить человека инструментами и методами эффективного обживания четырехмерного мира. Нужно, условно говоря, создать триактор, прикладную науку, технику, технологию и культуру, в которой неразрушающее овладение тремя (отсюда – «три») действительностями (отсюда – «актор», деятель, дейст-вительность) стало бы обычным, как, скажем, включение телевизора, или знание родного языка. На этапе разработки фундаментальной технологии решающее слово должны сказать наука и эксперимент. Но, видимо, и сама наука должна будет испытать фундаментальную перестройку, поскольку ее опыт освоения ничто и неизвестности кажется незначительным (по крайней мере, по результатам), хотя не исключено, что он огромен, просто мы его не замечаем. Радикальное – трехкратное – расширение исследовательского поля должно было бы начаться с выделения в этом поле очевидно четырехмерного объекта – человека. Для этого требуется сделать первый шаг – признать, усмотреть, увидеть человека как единство бытия (что, в принципе, уже давно делается), ничто, неизвестности и собственно человеческого (становящегося в этом единстве).

Произойдет ли три-акторный, точнее, четырех-акторный поворот, сказать трудно. Но обратить внимание на его возможность, на соответствующее усмотрение человека и развернуть комплексные исследования с целью проверки предлагаемой здесь метафизической гипотезы вполне допустимо и, не исключено, продуктивно. Ведь хорошо известно, что многие, казалось бы, фантастические идеи со временем оказываются проблемами, так или иначе решаемыми научно и технологически. Скажем, идея Н. Федорова о воскрешении всех умерших в лучшем случае порождает чувство щемящей любви и жалости к этому странному мыслителю. (Я не говорю здесь о чувствах преданных, а иногда и фанатичных его последователей, с ними все сложнее.) Но те, кто занимается исследованиями в области ДНК и клонирования, приближаются к решению или, по меньшей мере, к научной постановке вопроса о бессмертии и воссоздания людей по их ДНК.

Ф. Достоевский назвал человека тайной. Он хорошо чувствовал многосложность и многосоставность человеческого существа, его бескрайнюю широту, которую он в минуты отчаяния и бессилия схватить и понять, желал даже «сузить». Но внутренний рост человека и его нынешняя космическая мощь наводят на мысль, что мы подходим к рубежу, когда наступает подлинный диалог и взаимодействие со всем миром, со всеми его действительностями. Человек начинает говорить с миром, как звезда со звездою, как микрокосм с космосом бытия, ничто и неизвестности, как субстанция со всеми известными и неизвестными, существующими и несуществующими субстанциальными действительностями.

И последнее в этих невольно фрагментарных размышлениях о плюрализме первоначал, их субстанциальных движениях и множестве. Количество субстанций – вопрос не принципиальный. В это количество можно или нужно включить и общество, весь род человеческий. Но количество субстанций становится особенно трудно вообразимым, когда мы признаем, что человек, каждый человек и есть субстанция, хотя, скорее всего, не раскрытая и становящаяся, но, к досаде нашей (а может быть только моей), для большинства – неведомая, еще не познанная и не осмысленная, но, повторю, как минимум, становящаяся.

Это тот особый случай неведения, который не есть неизвестность как таковая в ее субстанциальной полноте. В становлении нашей собственной субстанциальности, изначально замешанной на бытии, ничто и неизвестности, участвует, так сказать периферийная или «делегированная» неизвестность, которая становится неизвестностью человека или человеческой неизвестностью. Это, видимо, имел в виду А. Блок, когда заметил, что «человеческое связано с неизвестностью». Эту нашу, «родную неизвестность», возможно, опознать легче, чем неизвестность внешнюю, которая, но в ином смысле, есть тоже «хаос родимый» (Ф. Тютчев). Первая – внутренняя, она – наша и в нас. Но не деле бывает и наоборот: окружающая нас неизвестность может действовать как бы очевиднее и безо всяких преднамеренных внутренних движений с нашей стороны. И ее легче опознать: темный лес или сильный стук в дверь среди ночи могут исторгнуть из себя такой вал неизвестности, что человек будет с трудом вылезать или выныривать из него. Внутренняя неизвестность только тогда вытесняет внешнюю, когда человек входит в состояния безысходного отчаяния, трагедии, предсмертия и другие пограничные ситуации, когда ставится вопрос о конце человека и наступлении какой-то Великой неизвестности, которая грозит разрушить человека-субстанцию или человека как становящуюся субстанцию, т.е. прежде всего уничтожить его я. Или наоборот. Это может быть великий восторг в момент какого-нибудь экстраординарного состояния творчества, прорыва, продуктивного дерзновения и счастья, когда свершается не что-то, а ты сам, находя себя и мир новым и торжествующим.

Что же касается вопроса о неопределенно большом числе субстанций в случае, если мы включим в их состав не абстрактного трансцендентального человека, а каждого конкретного человека как субстанцию, то не нужно бояться, что их, этих «человеков-субстанций» оказывается так много и что мы, вопреки У. Оккаму, умножаем сущности. Мир просторен. Л. Шестов замечал в этой связи, что он настолько просторен, что способен найти место и Платону с его миром идей, и Шопенгауэру с его нирваной, и Спинозе с его пантеистическим миром… Главное – тесноту, духоту, толкотню и распрю преодолеть как в самом человеке, так и везде: в обществе, в природе, в межзвездных отношениях…



Страница сформирована за 0.76 сек
SQL запросов: 169