Он был рад, что, перед тем как спуститься вниз, немного принарядился: джинсовый костюм, рубашка и шарф вместо галстука. Мышь, в кремовой блузе со стоячим воротничком и длинной рыжеватой юбке, накрывала стол в дальнем конце гостиной. Горела люстра: за окнами сгущались сумерки. Войдя в комнату, Дэвид увидел седой затылок Бресли, сидевшего на диване перед камином, а рядом с ним - прислонившуюся к его плечу курчавую головку Уродки. Откинувшись на спинку дивана и положив ноги на пуф, она читала вслух какой-то французский журнал. На ней было черное шелковое декольтированное платье с оборками на испанский манер. На ее голых плечах покоилась рука старика. При появлении Дэвида он не переменил позы, а лишь показал свободной рукой на Мышь.
- Возьмите чего-нибудь выпить, мой друг.
Он тоже переоделся: на нем был светлый летний пиджак, белая рубашка и лиловый галстук-бабочка. Уродка повернула голову, скользнула темными глазами по Дэвиду, скривила ярко-красные губы и начала медленно переводить прочитанное на английский язык. Дэвид улыбнулся, потоптался немного, потом подошел к столу. Мышь оторвалась от своих дел, подняла на него холодный взгляд:
- Что будете пить?
- То же, что и вы.
- "Нуайи-Прат"?
- Прекрасно.
Она подошла к старому резному armoire [буфету (франц.)] возле двери, ведущей в кухню, где стояли стаканы, бутылки, ведерко со льдом.
- Лимон?
- Да, пожалуйста.
Он взял в руку стакан и смотрел, как она готовит коктейль себе: вермут, немного шипучего фруктового напитка и, наконец, виски… осторожно, соблюдая пропорции, даже поднося стакан к глазам и проверяя уровень жидкости с помощью двух приставленных пальцев, перед тем как добавить сверху такое же количество содовой. Сквозь неплотную ткань ее блузки, напоминающую старинные кружева, просвечивало голое тело; блузка была закрытая, с длинными рукавами, суженными на запястьях, со стоячим воротничком в стиле эдвардианской эпохи - в общем, вид достаточно строгий и скромный, если бы Дэвид не обнаружил при ближайшем рассмотрении, что под блузкой нет бюстгальтера. Пока девушка наполняла стаканы, он смотрел на ее профиль, на невозмутимое выражение ее лица. По ловким, уверенным движениям видно было, что она привыкла к роли хозяйки. Дэвид не понимал, почему старик находит нужным подсмеиваться над ней; в конце концов, хороший вкус и ум - гораздо более ценные качества, чем глупость. Да и не было теперь в ее облике ничего прерафаэлитского - обыкновенная, довольно смазливая девчонка семидесятых годов… и гораздо более простая в обращении, чем та нелепая чувственная кукла, что сидела на диване и опять читала французский журнал. Время от времени старик поправлял ее, и она перечитывала неверно произнесенное слово. Мышь отнесла им коктейли и вернулась к Дэвиду. Он подал ей стакан и вдруг почувствовал на себе ее пристальный взгляд; глаза девушки глядели настороженно - казалось, она наполовину уже прочла его мысли. Она молча подняла стакан за его здоровье и отпила глоток. Подперла ладонью одной руки локоть другой. И наконец улыбнулась.
- Хорошо ли мы вели себя?
- Превосходно. Очень полезный был разговор.
- Дайте ему срок.
Дэвид широко улыбнулся. Девушка определенно начинала ему нравиться. Правильное, будто выточенное, лицо, красивый рот и очень ясные серо-голубые глаза, казавшиеся еще светлее на фоне загорелой кожи и совсем не отрешенные, как во время чаепития. Теперь она слегка подвела их, отчего они приобрели чуточку славянскую удлиненность и смотрели прямо и открыто, что ему всегда нравилось. Он понимал, что рушится одно из его представлений о ней. Ему уже не верилось, что она способна использовать старика в корыстных целях.
- Он показал мне один ваш рисунок. Ворсянки. Мне понравилось.
Она на мгновение опустила глаза, желая, видимо, показать, что хочет, но не решается сказать ему что-то; потом снова взглянула на него.
- А мне понравилась ваша выставка в Редферне прошлой осенью.
Дэвид вздрогнул от удивления, которое лишь отчасти было притворным; потом снова улыбнулся.
- Никак не думал.
- Два раза ходила.
- Где вы учились? - спросил он.
- В Лидсе. Диплом с отличием. Потом два семестра в КХК.
Он с должным изумлением взглянул на нее.
- Господи. Да неужели вы…
- Здесь я узнаю больше.
Он не стал спорить - его дело сторона, но все же заметил, что, как бы она ни была права, аспирантура в таком труднодоступном заведении, как Королевский художественный колледж, - далеко не пустяк, от такого с легким сердцем не откажешься.
- Я не жалею. Генри знает, что ему повезло со мной.
Она сказала эти слова с улыбкой, но в ее улыбке не было ни иронии, ни самодовольства, и Дэвид еще больше изменил свое отношение к девушке. Она сама себя отрекомендовала и предстала в его глазах достойным, серьезным человеком. Он понял, что сильно заблуждался на ее счет; видимо, его искусно разыгрывали вначале, когда он сюда приехал. Он живо вообразил, какую помощь она и в самом деле оказывает старику в студии; что касается сексуальных услуг, то их, как он начал догадываться, оказывала лишь та, другая девица.
- Новая картина замечательна. Не понимаю, откуда у него силы так много работать.
- Он ведь думает только о себе. Главным образом.
- Этому вы здесь и учитесь?
- Смотрю.
- Он сказал, что очень ценит вас.
- В сущности, он ребенок. Ему нужны игрушки. Привязанность, например. Чтобы можно было взять ее и вдребезги разбить.
- Но ваша привязанность уцелела?
Она пожала плечами.
- Нам приходится немножко подыгрывать ему. Делать вид, что мы благоговеем перед его установившейся репутацией порочного человека. Нечто вроде гарема.
Он улыбнулся и посмотрел себе под ноги.
- Признаюсь, я не раз думал, действительно ли это так.
- Гостю, который был здесь до вас, он в первые же минуты похвастал, что накануне ночью трижды переспал с нами. Не подавайте вида, что не верите ему. По этой части.
Дэвид засмеялся:
- Хорошо.
- Знает, что ему никто не верит, но не в этом суть.
- Понятно.
Она отхлебнула вермута.
- Чтоб не оставалось иллюзий: мы с Энн не отказываем ему в тех маленьких удовольствиях, на которые он еще способен.
Ее глаза были прямо устремлены на него. За откровенностью в них угадывалась готовность к отпору, предостережение. Они оба потупились; Дэвид скользнул взглядом по очертаниям ее грудей, просвечивающих сквозь блузку, и быстро отвел глаза. Казалось, она была лишена кокетства, в облике ее не было и намека на кричащую чувственность подруги. Самообладание девушки было столь велико, что ее красота, ее едва прикрытая нагота теряли значение; и благодаря ее манере держаться это особенно было заметно.
Она продолжала:
- Он совсем не умеет выражать свои мысли словами. Как вы, вероятно, заметили. Отчасти потому, что слишком долго жил за границей. Но есть в нем что-то гораздо более глубокое. Он должен все увидеть и почувствовать. В буквальном смысле. Силуэтов молоденьких девушек среди цветов ему недостаточно.
- Теперь вижу, как ему повезло.
- Я показала вам только приходную часть книги.
- В этом я тоже отдаю себе отчет.
Она взглянула украдкой в сторону старика и снова перевела глаза на Дэвида.
- Не смущайтесь, если он начнет грубить. Не надо отступать, он этого не терпит. Держитесь твердо. И не теряйте выдержки. - Она улыбнулась. - Извините за поучительный тон. Но я хорошо его знаю.
Он взболтнул содержимое стакана, ломтик лимона погрузился на дно.
- По правде говоря, мне не совсем понятно, почему он позволил мне приехать. Если знает о моей работе.
- Потому я и предостерегаю вас. Он спрашивал меня, и мне пришлось сказать ему. Он ведь все равно так или иначе мог узнать.
- О господи.
- Не волнуйтесь. Бросит несколько ехидных реплик и этим, я думаю, удовлетворится. Не обращайте внимания.
Он удрученно посмотрел на нее.
- Мне кажется, мое присутствие ужасно вам докучает.
- Потому что вы увидели наши кислые физиономии. Не слишком любезно, правда?
Она улыбнулась, и он улыбнулся в ответ.
- Ну, раз вы сами так говорите…
- Да мы в восторге, что вы приехали. Только не стоит слишком уж подчеркивать это на глазах у Генри.
- Теперь я все понимаю.
В ее глазах вдруг блеснул озорной огонек.
- Вам и Энн надо получше узнать. С ней сложнее, чем со мной.
Но поговорить об Энн им так и не удалось. Дверь кухни приоткрылась, и из нее высунулась седая голова француженки-экономки.
- Je peux servir, mademoiselle? [Можно подавать, мадемуазель? (франц.)]
- Oui, Mathilde. Je viens vous aider [Да, Матильда. Я сейчас вам помогу (франц.)].
Мышь ушла на кухню. Уродка была уже на ногах и тянула Бресли за руки, помогая ему подняться. Вся спина у нее из-за непомерно низкого выреза была голая. Они направились рука об руку к тому месту, где стоял Дэвид. Любопытно было смотреть, как смешно она семенит ногами; было в этом что-то раздражающе притворное, обезьянье, резко контрастирующее со спокойной походкой ее седовласого партнера. Дэвид усомнился, что сможет когда-либо "узнать" ее.
Накрыта была только часть стола. Бресли стал во главе, Уродка села по правую руку от него.
- Уильямс, мой дорогой.
Старик указал Дэвиду на место справа от Уродки. Матильда и Мышь внесли небольшую супницу, блюдо crudites [свежих овощей (франц.)] и еще одно - с холодными закусками, сливочное масло. Суп предназначался для Бресли. Он продолжал стоять, дожидаясь - стародавняя галантность, - когда Мышь займет свое место. Усадив ее, он нагнулся и нежно поцеловал ее в темя. Девушки обменялись ничего не говорящим взглядом. Несмотря на различие во внешности и умственном развитии, легко было заметить, что они близки и понимают друг друга без слов. Мышь налила старику супа. Тот заправил угол большой салфетки под рубашку между двумя пуговицами и расстелил ее на коленях. Уродка кивком показала, чтобы Дэвид брал еду первым. Экономка прошла в угол комнаты, зажгла керосиновую лампу и, поднеся ее к столу, поставила на свободное место напротив Дэвида. По пути на кухню протянула руку к выключателю и погасила свет. Но в верхнем коридоре, выступавшем над дальним концом этого помещения, продолжала гореть невидимая лампочка, выхватывая из темноты изящную диагональ старинной лестницы. За окнами, над кронами деревьев, едва розовели последние отсветы заката, лица сидевших за столом заливало спокойное молочное сияние лампы; Мышь взяла бутылку - этикетки на ней почему-то не было - и налила вина Дэвиду, старику и себе. Уродка, видимо, не пила, да и к еде почти не притрагивалась. Сидела, положив бронзовые голые локти на стол, и подбирала с тарелки кусочки свежих овощей, то и дело поглядывая своими темными глазами на Мышь. Дэвида она словно не замечала. В комнате стало тихо - казалось, все ждали, когда Бресли даст знак начать разговор. Но молчание не смущало Дэвида: он сильно проголодался, да и чувствовал себя гораздо непринужденнее после того, как девушка, сидевшая напротив, так хорошо прояснила обстановку. Свет лампы создавал впечатление покоя, делал все это похожим на полотно Шардена или Жоржа де ла Тура. Тут Уродка вдруг поперхнулась. Дэвид метнул на нее взгляд: нет, она давилась не пищей, а от смеха.
- Идиотка, - пробормотала Мышь.
- Извините.
Она крепко сжала губы и откинулась на спинку стула, силясь сдержать смех, потом схватила салфетку, прижала ее к лицу и выскочила из-за стола. Отойдя шагов на пять-шесть, остановилась спиной к остальным. Бресли продолжал спокойно есть суп. Мышь улыбнулась Дэвиду.
- Не принимайте на свой счет.
- Дать бы ей как следует по мягкому месту, - проворчал Бресли.
Уродка продолжала стоять, выставив на обозрение свой длинный позвоночник и смуглую тощую шею, покрытую рыжим пушком. Потом отошла прочь, в полумрак, к камину.
- А Мышь-то ваша поклонница, Уильямс. Она вам говорила?
- Да, мы с ней уже учредили общество взаимного восхищения.
- Очень разборчивое создание, наша Мышь.
Дэвид улыбнулся.
- По стопам Пифагора, да?
И старик продолжал поглощать суп. Дэвид взглянул на Мышь, как бы взывая к ней о помощи.
- Генри спрашивает, увлекаетесь ли вы абстракцией.
Дэвид слышал, как старик, уперев взгляд в ложку с супом, пробормотал:
- Обструкцией.
- Да. Боюсь, что это… правда.
Еще не успев поймать быстрый взгляд Мыши, он понял, что допустил ошибку. Старик ухмыльнулся:
- Почему же боитесь, мой друг?
Дэвид небрежно ответил:
- Это всего лишь риторическая фигура.
- Говорят, очень умственно. Мышь сказала: вызываете большой восторг.
- "Als ich kann", - пробормотал Дэвид.
Бресли поднял глаза.
- Повторите?
В это время у стола вдруг появилась Уродка. В руке у нее были три розовые хризантемы, вынутые из вазы, которую Дэвид видел на камине. Один цветок она положила рядом с ним, другой - рядом со стариком и третий - рядом с Мышью. Потом села на стул и сплела руки на коленях. Бресли отечески потрепал ее по плечу.
- Так что вы сказали, Уильямс?
- Работаю в меру своих способностей. - И поспешно добавил: - Я, скорее, надеялся идти по стопам… - Но тут же понял, опять с опозданием, что делает вторую ошибку.
- По чьим стопам, мой друг?
- Брака.
Это была уже явная ошибка. У Дэвида перехватило дух.
- Вы имеете в виду его кубистскую бессмыслицу?
- Для меня она имеет смысл, сэр.
Старик помолчал. Еще поел супа.
- Все мы в молодости - отродье ублюдков.
Дэвид улыбнулся и хотел было возразить, но прикусил язык.
- Много зверств видел в Испании. Невыразимые вещи. На войне бывает. Не только они. Наши - тоже. - Доев суп, он положил ложку, откинулся назад и устремил взгляд на Дэвида. - Бой окончен, мой дорогой. Думали хладнокровно прикончить меня? На это я не иду.
- Как меня и предупреждали, мистер Бресли.
Старик вдруг расслабился, в его глазах блеснул веселый огонек.
- Тем более если знали, мой мальчик.
Дэвид развел руками: он знал. Мышь спросила:
- Хочешь еще супа, Генри?
- Чеснока многовато.
- Вчера было ничуть не меньше.
Старик что-то буркнул и потянулся к бутылке. Уродка подняла руки и прочесала пальцами волосы, словно боясь, как бы они не прилипли к коже; потом, не опуская рук, слегка повернулась к Дэвиду.
- Нравится вам эта татуировка?
В подмышечной впадине у нее синело изображение маргаритки.
