Двадцать
Безусловно, Пай была права: так легко быть ведомым любовью.
Те двое на пути к встрече в Лос-Анджелесе - их маленькая планета могла быть миражам, но - их миражам, полотном, которое они выбрали для того, чтобы изобразить рассвет таким, каким они его видели, и они любили то, что рисовали. *Мы сосредоточились на этой любви.
- Готов? - спросила Лесли.
Я взял ее руку и вместе мы взялись за ручки управления перед нами. Закрыв глаза, мы сосредоточились сердцем на тех двоих, на их пути к их собственным новым открытиям. Мы любили свой дом так же, как любили друг друга, мы устремились к нему, чтобы поделиться с ним тем, что увидели и узнали. И не моя рука двигала ручку управления, и не рука Лесли, но ручки управления сами вели наши руки, словно Ворчун ожил и знал, куда лететь.
Через некоторое время наша летающая лодка замедлила свой полет и сделала широкий вираж. Я открыл глаза и увидел, что Лесли тоже их открыла.
Мы увидели сразу - под нами, под водой, среда извилин и расходящихся во все стороны линий узора, лежала золотая восьмерка. Это была та самая замкнутая кривая, которую чертила на песке Пай, изображая путь между Городом Страха и Городом Мира.
- Пай говорила, что мы можем подавать знаки и намекать другим аспектам самих себя… - произнес я.
-… и вот - один из наших намеков! - продолжила Лесли. - Милая Пай!
Стоило нам отвлечься от сосредоточения на любви - и в тот же миг мы оказались вновь брошены на произвол судьбы, словно развеялись некие чары. Ворчун из равного помощника превратился в слугу, требующего указаний.
Я слегка повернул штурвал вправо, чтобы продолжить круг над золотым знаком, сбросил газ и зашел на последний предпосадочный круг. Ветер поднял на поверхности рябь, золото заплясало множеством бликов.
- Шасси - вверху, закрылки опущены! Посадка гидросамолета по разметке - задача простая. Мы ворвались в ветер, зависнув на скорости срыва в нескольких дюймах от поверхности. Когда мы почти достигли нужного места, я заглушил двигатель и Ворчун шлепнулся на воду.
Узор тут же исчез и мы в полном здравии оказались в другом Ворчуне над Лос-Анджелесом.
Но мы не были в нем пилотами, мы сидели сзади в пассажирских креслах - призраки-попутчики!
Те двое, что сидели впереди, тоже были мы. Они внимательно осматривали небо и готовили указатель курса к посадке в Санта Монике. Лесли рядом со мной чуть не вскрикнула, но вместо этого только прихлопнула рот ладошкой.
- Четыре-шесть-четыре-пять? - сказал Ричард-пилот.
- Есть, - сказала его жена. - Что бы ты без меня делал?
Нас они не видели.
В мгновение, когда я рванул наш призрачный рычаг газа вперед, я почувствовал руку Лесли на своей. Она была испугана не меньше моего. Мы сидели, затаив дыхание, а все вокруг медленно исчезало, растворяясь в судорожном движении.
И снова мы мчались вперед по небольшим волнам над узором, и касание штурвала подняло машину в воздух.
В изумлении мы переглянулись, сделав вдох в одно и то же мгновение.
- Ричи, не может быть! Я была уверена, что это будет то единственное место, где мы сможем приземлиться, не сделавшись призраками! Я взглянул вниз на повороте, отыскал золотой знак:
- Это именно здесь, а мы не можем попасть домой! Я глянул назад в надежде увидеть там Пай. Сейчас нам требовались не откровения, но простые инструкции. Но там не было ни ее, ни кого-либо другого. Знак внизу был кодовым замком на двери, ведущей в наше собственное время. Но шифр был нам неизвестен.
- Нет выхода! - сказала Лесли. - Где бы мы ни приземлялись, мы - призраки!
- Кроме озера Хили…
- На озере Хили была Пай, - возразила она, - это не в счет.
-… и аварии.
- Аварии? - переспросила Лесли. - Там призраком была я. Даже ты меня не видел.
Она погрузилась в размышления, пытаясь свести концы с концами.
Я вывел машину в левый вираж, облетая золотой знак по кругу так, чтобы он все время был веден сбоку от самолета. Мне показалось, что он колышется под водой и меркнет, словно это символ, существующий в уме, а не в структуре узора. Он таял по мере ток), как наше сосредоточение на любви уступало место обеспокоенности.
Он действительно блекнул. Пай, помоги! Без отметки совершенно все равно - знаем мы код или нет. Я начал запоминать ветвистые пересечения. Это место нельзя потерять!
-… но я не была призраком-наблюдателем, - продолжала Лесли, - я верила, что погибла в катастрофе. Я верила в то, что я - настоящий призрак, и была таковым. Ричи, ты прав, ответ - в аварии!
- Все мы здесь призраки, малыш, - сказал я, продолжая запоминать. - Все это - видимость, вплоть до мельчайших деталей,"
Две полосы влево, шесть - вправо, две почти прямо вперед. Знак постепенно растворялся в дрожащей ряби, а я не хотел говорить ей об этом.
- Мир, в котором мы разбились, был реален для тебя, - сказала она. - Ты верил в то, что выжил, то есть ты не был призраком! Это было параллельное время, но ты похоронил мое тело, ты жил в доме, ты летал на самолетах и водил машины, и беседовал с людьми…
И тут я понял, о чем она говорит. Опешив, я смотрел на нее. - Ты хочешь еще раз разбить самолет, чтобы попасть домой? Пай говорила, что это будет легко, как свалиться с бревна! Но она ничего не говорила о том, чтобы разбить Ворчуна.
- Нет, не говорила. Но что-то было в этом крушении… почему после него ты не стал призраком? Чем то приземление отличалось от остальных?
- Мы оказались за бортом! - сказал я. - Мы не были отрешенными наблюдателями на поверхности, мы стали частью структуры узора, мы были внутри нее!
Я оглянулся, чтобы отыскать последние блики растворенного золота и облетел вокруг места, которое запомнил.
- Ну как, попробуем?
- Попробуем что? Ты имеешь в виду… Ты хочешь выпрыгнуть за борт, пока мы находимся в полете?
Я не отрывал глаза от того места, где раньше находился знак:
- Да! Начнем приземляться, сбросим скорость и, как только самолет коснется поверхности воды, выпрыгнем за борт!
- Боже, Ричард, это ужасно!
- Узор - мир метафоры, и метафора работает, неужто ты не понимаешь? Чтобы стать частью какого бы то ни было времени, чтобы принять его всерьез, надо полностью в него погрузиться. Помнишь, что Пай говорила об отвлеченном скольжении над узором? А о падении с бревна? Она объясняла нам, как попасть домой! Ворчун и есть это бревно!
- Я не могу! - сказала она. - Не могу!
- Медленно полетим против ветра, тогда скорость уменьшится до тридцати миль в час. Я скорее шагну за борт, чем стану разбивать самолет…
Я повернул на последний заход, приготовившись к посадке. Она проследила за моим взглядом:
- На что ты смотришь?
- Разметка исчезла. Я не хочу терять из виду место, где она находилась.
- Исчезла? - она посмотрела на пустое место внизу.
- О'кей, - произнесла она, - если прыгнешь ты, то прыгну и я. Но если мы на это решимся, возврата не будет! Я сглотнул, не отрывая взгляда от места, в котором нам предстояло коснуться поверхности.
- Нужно будет расстегнуть ремни, открыть фонарь, залезть на борт и прыгнуть. Ты сможешь?
- Может, уже пора расстегнуть ремни и откинуть фонарь, - сказала она.
Мы отпустили ремни безопасности, и секундой позже я услышал рев ветра: она отперла замок фонаря. У меня пересохло в горле. Она наклонилась ко мне и поцеловала в щеку
- Колеса подняты, закрылки опущены. Я буду готова, как только приготовишься ты.
Двадцать один
Напряжение натянутой тетивы, мы - стрелы, вода наплавает, чтобы принять нас.
- Подготовься, - сказал я.
- В момент касания открываем дверцу и прыгаем, - сказала она, отрабатывая движения еще раз.
- Верно!
- И не забудь! - сказала она, крепко держась за ручку фонаря.
- Ты - тоже не забудь, - сказал я, - что бы там ни казалось.
Киль летающей лодки чиркнул по воде. Я закрыл глаза, чтобы видимость реальности не сбила меня с толку. ФОНАРЬ.
Я почувствовал, что Лесли отжалась на руках одновременно со мной. Рев ветра в лицо. ПРЫЖОК!
Я бросился за борт и в то же мгновение открыл глаза. Мы выпрыгнули из самолета, но не в воду, а в пустой воздух. Кувыркаясь, мы оба без парашютов падали прямо на Лос-Анджелес.
- ЛЕСЛИ!
Ее глаза были закрыты. Сквозь рев ветра она меня не слышала.
- Ложь, - сказал я себе, - я вижу ложь. В мгновение, когда я вновь зажмурил глаза, последовал мягкий удар, словно мы налетели на стену, сложенную из подушек. Я взглянул украдкой и обнаружил, что мы - вдвоем - попали в кабину Ворчуна. Вокруг, словно беззвучный взрыв, вспыхнул и туг же исчез шар золотого света. На этот раз мы сидели в пилотских креслах. Самолет гудел - вокруг было небо - все тихо и спокойно, мы - в полной безопасности, как котята на коврике.
- Ричи, нам это удалось! - воскликнула она, обняв меня в порыве радости. - Получилось! Ты - гений!
- Что угодно сработало бы, от нас требовалось только одно - верить, - скромно сказал я, хотя сам был в этом не вполне уверен. Впрочем, если она утверждает, что я - гений, то мне, пожалуй, следует согласиться.
- Это не важно, - радостно заявила она. - Мы вернулись!
Курс 142 градуса, магнитный компас устойчиво указывает на юго-восток, навигационные приборы гудят, на индикаторе - оранжевые цифры. Единственный узор под нами был теперь составлен улицами и крышами, вода внизу - яркая голубизна плавательных бассейнов во дворах. Она указала на два самолета вдалеке:
- Помеха вон там, и там.
- Вижу, поймал. Мы одновременно взглянули на радиостанцию.
- Может, попробуем?… Она кивнула, скрестив пальцы.
- Привет, диспетчерская Лос-Анджелеса, - сказал я, - Сиберд Один Четыре Браво. Видите нас на экране локатора?
- Подтверждение. Один Четыре Браво, есть контакт. У вас помеха на один час, дистанция две мили, движется на север, высота неизвестна.
Диспетчер не спросил, где мы были, не намекнул на то, что мы исчезали с его экрана на четверть года, не слышал шквала поздравлений и криков "ура!" в кабине Ворчуна. Лесли дотронулась до моего колена.
- Скажи-ка, а что ты видел, когда мы сначала…
- Небо - голубое, как цветы, неглубокий океан над узорами. Пай, Жан-Поль, Иван и Татьяна, Линда и Крис…
- О'кей, - сказала она, кивнув. - Не сон. Все это было.
Мы продолжали свой полет курсом на Санта Монику, довольные, как Скруджи-триумфаторы, радуясь Рождеству потока времени нашей настоящей жизни.
- А что, если все это - правда, - сказала Лесли, - если все они - аспекты нас, а мы - аспекты их? Как это отразится на нашем образе жизни?
- Хороший вопрос, - сказал я. На индикаторе высветилась отметка десятимильной зоны. Я слегка приспустил нос и закрылками зафиксировал угол снижения.
- Хороший вопрос.
Мы приземлились на широкой взлетно-посадочной полосе аэропорта Санта Моника, отогнали самолет на парковочную площадку и заглушили двигатель. Я был готов к тому, что, остановившись, мы переметнемся во время, отстоящее от нашего на тысячу лет. Но нет, все оставалось на месте - множество самолетов, спокойно стоявших вокруг нас, шум транспорта на бульваре Сентинела, соленый воздух и солнце. Я помог жене выбраться из самолета. Обнявшись, мы постояли немного на поверхности нашей собственной планеты в нашем собственном времени.
- Ты дрожишь? - шепнул я в ее волосы. Она отстранилась немного, чтобы взглянуть мне в глаза, и утвердительно кивнула.
Я достал из самолета сумки, мы натянули на фонарь тент и тщательно пристегнули его.
На другой стороне парковочной площадки аэродромный служитель оторвался от наполовину заполированного "Ласкомб Сильвэйр", взобрался в кабину топливоразвозчика и подкатил к нашей "Морской птице".
Он был совсем мальчишкой - не старше, чем я в те годы, когда занимался тем же. На нем была кожаная куртка - такая же, как та, в которой тогда красовался я. Только у него над левым нагрудным карманом было вышито "ДЭЙВ". Как легко усмотреть в нем меня, сколь многое мы могли бы рассказать ему о его будущем, уже ставшем истиной, о приключениях, уже ожидающих его выбора!
- Добрый день, ребята! - сказал он. - Добро пожаловать в Санта Монику! Не желаете заправиться сегодня?
Мы рассмеялись. Как странно, что нам опять требуется топливо.
- Разумеется, - ответил я, - мы летали довольно долго.
- А где вы были? - поинтересовался он. Я взглянул на жену в поисках помощи, но она не изъявила желания вмешаться, как ни в чем ни бывало ожидая моего ответа.
- Да, так, летали вокруг, - неуверенно произнес я. Дэйв боролся с рычагом топливного насоса:
- Никогда еще не летал на "Морской птице". Но слышал, что они могут садиться чуть ли не где угодно. Это правда?
- Точно - правда, - подтвердил я. - Этот самолет способен перенести тебя в любое место, какое ты только можешь себе представить.
Двадцать два
Только во взятой напрокат машине, без приключений направляясь в гостиницу, мы решились наконец затронуть этот вопрос.
- Ну хорошо, - сказала Лесли, ведя машину по въезду на скоростную трассу Санта Моники, - мы будем об этом рассказывать, или нет?
- На конференции?
- Вообще.
- И что мы расскажем? Смешную сказку о том что случилось по пути на собрание? Мы остановились между небом и землей на три месяца застряв в измерении где нет ни пространства ни времени просто иногда кажется что они там есть и мы обнаружили что каждый человек суть некий аспект каждого человека потому что сознание едино и кстати будущее мира субъективно и мы выбираем то чему предстоит произойти со всем миром посредством того что избрано нами в качестве нашей собственной истины большое спасибо за внимание мы готовы ответить на вопросы? Она рассмеялась:
- Тогда как лица немногие в этой стране соглашаются, что существует вероятность наличия у человека более чем одной жизни, являемся мы и утверждаем: нет, каждый имеет бесконечное количество жизней, и все они существуют в одно и то же время! Лучше не ввязываться. Давай оставим все случившееся при себе.
- Ну, в общем-то, это не ново, - сказал я. - Помнишь, как у Альберта Эйнштейна? Для нас - верующих физиков - различие между прошлым, настоящим и будущим - не более чем иллюзия, хотя иллюзия и весьма основательная.
- Альберт Эйнштейн такое говорил? - Да это меньше половины того, что он сказал! Если хочешь узнать что-нибудь невероятное, спроси у физика. Световые лучи изгибаются, пространство искривляется, часы в ракетах идут медленнее, чем дома; расщепляя одну частицу, получаем две таких же размеров, стреляешь из ружья, двигаясь со скоростью света, и из ствола ничего не вылетает… Тут не мы одни выбрасываем все это в мир, только ты и я. Любой, кто читает квантовую механику, любой, кто когда-либо развлекался игрой с кошкой Шредера…
- Ну, и скольких любителей кошек Шредера ты знаешь? - спросила она. - Много ли людей холодными ночами корпят над расчетами по квантовой физике? Не думаю, что нам следует рассказывать. Не думаю, чтобы кто-то нам поверил. Это случилось с нами, но даже я не уверена в том, что все это - правда.
- Мой дорогой скептик, - произнес я. Но и у меня не было уверенности. А если все это был сон, редкостный сон для двоих, все это - узор. Пай и… а если все это - фантазия?
Я прищурился, разглядывая транспорт на дороге - проверка нового угла зрения. Вон в том "Мерседесе" с затемненными стеклами - не мы ли? А в ржавом "Шевроле" у обочины с окутанным паром радиатором? А вон те молодожены не мы, случайно? Не мы ли идем вдоль дороги, замышляя преступление, неся в сердцах своих жажду убийства? Мы пытались увидеть их как себя в других телах, но ничего не получалось. Каждый человек был отделен и закатан в стальные листы. Мне настолько же трудно было представить нас в роскоши, насколько невозможно - в нищете, хотя мы пережили я то, и другое. Мы есть мы, и никто другой.
- Ты проголодался? - спросила Лесли.
- Я не ел несколько месяцев.
- Но до бульвара Робертсона доживешь?
- Доживу, если доживешь ты. Лесли с превышением скорости промчалась по трассе, свернула на улицы, которые знала еще со времен своей жизни в Голливуде. Та жизнь была теперь куда более далекой, чем жизнь Ле Клерка - настолько слабую связь с тем временем ощущала, по ее словам, Лесли. Бывало, вечером, улегшись в постель, мы смотрели старые фильмы, и Лесли вдруг ни с того ни с сего обнимала меня, говоря:
- Спасибо тебе за то, что ты избавил меня от всего этого!
И все же я подозревал, что какая-то часть ее по всему этому скучает, хотя она никогда в этом не признавалась. Разве что если фильм оказывался очень хорошим.
Ресторан был на месте - вегетарианский рай для добросовестно проголодавшихся - с классической музыкой и полным запретом курения. С тех пор, как мы уехали из города, он приобрел популярность, и ближайшая свободная парковочная .площадка нашлась только за квартал от него.
Она выбралась из машины и живо направилась к ресторану.
- Я здесь жила! Ты веришь? Сколько жизней тому назад?
- Неправильно говорить тому назад, - я взял ее за руку, чтобы она не шла так быстро. - Хотя, должен признаться, осознать существование последовательных жизней несколько легче, чем одновременных. Сначала - древний Египет, потом - немного перипетий во времена династии Холь, освоение Дикого Запада…
По пути к ресторану нам попался огромный торговый Центр с целой стеной телевизоров в витрине - мельтешащая путаница форматом четыре на четыре.
-… но то, что мы узнали, далеко не так просто. Тут Лесли бросила взгляд на витрину и остановилась - так внезапно, словно вспомнила об оставленной в машине сумочке, или сломала каблук. Секунду назад, умирая от голода, она рысью неслась в направлении ресторана, а тут вдруг - полная неподвижность - смотрит телевизор.
- Все наши жизни одновременно? - переспросила она, блуждая взглядом среди экранов. - Жан-Поль Ле Клерк и его время, жизнь во времена конца света, жизнь во вселенной Машары - все это Одновременно, и мы не знаем, как об этом сказать, даже как это осознать?
- М-м-м.,. Непросто, - признал я.
- Как насчет какой-нибудь еды? Она постучала по стеклу витрины. - Глянь-ка.
Каждый телевизор в витрине был включен на свой канал. В это время дня почти по всем программам шли старые фильмы. На одном экране Скарлетт O'Xapa клялась не голодать больше никогда в жизни, рядом Клеопатра строила интриги ради Марка Антония, под нею танцевали Фред и Джинджер - вихрь из цилиндра и кружев, справа от них молнией мести дракона пролетал Брюс Ли, возле него капитан Керк и очаровательная лейтенант Полома обводили вокруг пальца космического бога, слева от них стремительный рыцарь метал магические кристаллы, мигом очищавшие его кухню до блеска.
На других экранах - другие драмы. Целый ряд их выстроился в витрине вдоль тротуара. На каждом экране - бирка распродажи: КУПИ МЕНЯ!
- Одновременно! - сказал я.
- То есть прошлое или будущее зависит не от того, какой год, - сказала она, - а от того, на какой канал настроиться зависит от того, что мы выбрали, что решили посмотреть!
- Бесконечное число каналов, - сказал я, интерпретируя образ витрины, - но ни один телевизор не может показывать больше, чем одну программу, поэтому каждый убежден, что есть только один канал! Она указала пальцем куда-то мимо меня:
- Новый телевизор.
В другом углу витрины висел новый настенный телевизор, изготовленный с применением высоких технологий. На его экране Спенсер Трейси решал головоломки Кэтрин Хэпберн, и в то же время на пятидюймовой врезке толпа автофургонов рвалась к финишу гонок.
- Ага! - произнес я. - Если мы достаточно развиты, мы можем настраиваться на более чем одну жизнь!
- А что нужно, чтобы стать такими развитыми? - поинтересовалась она.
- Наверное, дороже стоить? Она рассмеялась:
- Я знала, что какой-то способ есть. Обнявшись, мы пошли дальше, свернули в свое любимое заведение, нашли свободный столик у стены. Она раскрыла меню и прижала его к себе:
- Салат из сельдерея!
- Есть вещи, которые не меняются, - сказал я. Она счастливо кивнула.
Двадцать три
За обедом мы говорили и говорили. Торговый центр - центр - это было совпадение, или нас всегда окружают не замечаемые нами подсказки? Несмотря на то, что мы были ужасно голодны, мы время от времени напрочь забывали о еде.
- Это - не совпадение, - говорил я. - Все метафорично, если задуматься.
-Все?
- Ну, давай попробуем, - сказал я. - После всего, что мы узнали, что бы ты ни назвала… я скажу тебе, чему нас учит названное тобой.
Даже мне самому такое утверждение показалось слишком… смелым.
Она взглянула на морской пейзаж, изображенный на противоположной стене комнаты:
- Океан!
- Океан содержит в себе множество капель воды, - начал говорить я, почти не задумываясь.
Мысль, мгновенно возникшая в моем уме, была ясна и прозрачна, как кристалл.
- Капли кипящие и замерзшие, яркие и темные, парящие в воздухе и выжимаемые многотонным давлением. Капли, которые меняются с каждым мгновением, испаряются и конденсируются. Но каждая капля едина с океаном. Без него капли не могут существовать. Без капель же невозможен океан. Но каплю в океане уже не назовешь каплей. Там между каплями нет границ, пока кто-то их не установит!
- Очень хорошо! - сказала она. - Это очень хорошо, Ричи!
Я посмотрел на салфетку под своей тарелкой. На ней была изображена карта Лос-Анджелеса.
- Улицы и дороги, - сказал я. Она закрыла глаза.
- Улицы и дороги соединяют каждое место со всеми остальными местами в мире. Но каждый водитель выбирает сам, куда ехать, - медленно заговорила она. - Можно отправиться на природу, а можно - в квартал, где собираются отбросы общества, можно - в университет или в бар, можно устремиться вдаль по дороге, ведущей за горизонт, а можно - сновать туда-сюда по привычной колее. А можно вообще припарковать машину и не ехать никуда.
Лесли наблюдала за тем, как идея трансформируется в ее уме, рассматривала ее со всех сторон, это ее забавляло.
- Можно выбрать климат - все зависит от того, куда поедешь - в Фэрбэнкс или в Мехико, или в Рио. Можно вести машину осторожно, а можно - мчаться сломя голову. Можно ехать на гоночной машине или в седане, или на грузовике, можно содержать машину в безупречной форме, а можно дать ей развалиться на куски. Можно путешествовать без карты, тогда каждый поворот будет приносить неожиданности, а можно все тщательно спланировать и знать в точности - куда и как проехать. Каждая из выбранных дорог всегда находится на своем месте - и до того, как мы проедем по ней, и после. Любое возможное путешествие всегда существует, и водитель един со всеми. Просто каждое утро мы делаем выбор - куда отправиться сегодня.
- О-о-о! Потрясающе!
- Интересно, мы только сейчас об этом узнали, - сказала она, - или знали всегда, просто никогда не задавались такими вопросами?
Прежде чем я ответил, она предложила мне еще один тест:
- Арифметика. Метод работал не во всем, что мы пробовали интерпретировать,
но когда речь шла о каких бы то ни было системах, интересах или призваниях, он оказывался удачным. Программирование, кинопроизводство, розничная торговля, игра в игры, авиаспорт, садоводство, инженерное дело, искусство, образование, парусный спорт… за каждым призванием крылась метафора, ясно раскрывающая устройство вселенной.
- Лесли, у тебя нет ощущения… Разве мы - те же, что были раньше?
-Не думаю, - ответила она. - Если бы мы вернулись после всего случившегося и остались неизмененными, мы бы… но ты не это имеешь в виду, да?
- Я имею в виду по-настоящему, - сказал я, понизив голос.
- Ты посмотри на окружающих, на людей в ресторане. Она посмотрела. Она разглядывала их довольно долго.
- Может быть, все это развеется, но…
-… но мы знаем здесь всех, - продолжил я. За соседним столиком сидела женщина-вьетнамка - благодарная добрым, жестоким, злым - всей любимой ею Америке, гордая за своих двух дочерей - лучших учениц в своих классах. Мы понимали ее, мы гордились вместе с ней, гордились тем, что она сделала, превратив надежду своей жизни в реальность.
В другом конце комнаты четверо подростков хохотали, хлопая друг друга по спинам, игнорируя всех, кроме себя, привлекая к себе внимание по причинам, им самим неизвестным. Эхо тех неловких, болезненных лет наших собственных жизней отдавалось в наших сердцах мгновенным пониманием.
Вот молодой человек - зубрит, готовясь к выпускным экзаменам. Он не замечает ничего, кроме страницы перед ним, водя кончиком карандаша по строчкам. Он знал, что вряд ли еще когда-нибудь ему придется отличать моменты отклонения "я"-луча, но он знал также и то, что путь этот важен, и каждый шаг имеет значение. Мы тоже знали.
Седовласая пара - аккуратно одетые, они тихо беседуют за угловым столиком. Столько всего в этой жизни предстоит вспомнить, такое теплое чувство - лучшее уже сделано, можно строить планы на будущее, которое никто другой не в состоянии даже представить.
- Какое необычное чувство, - сказал я.
- Да, - подтвердила она. - Это уже когда-то было? В нескольких вне-телесных экспериментах я ощущал определенное космическое единство. Но я еще никогда не чувствовал себя единым с людьми в состоянии полного бодрствования, сидя в ресторане.
- Было, но не такое. Этого, думаю, не было. Обрывки воспоминаний всплывали откуда-то из самой глубины памяти, выхватывая паутину наших связей с каждым из людей, лежащую в основе того, что, как кажется, нас друг от друга отличает.
Жизнь - одна-единственная. Так говорила Пай. Трудно возразить. Тяжело судить, когда сам - в свете прожектора. А когда понял - судить незачем.
Единственная. Не незнакомцы, но дети, знающие души, которыми нам предстоит стать? Концентрат глубоко скрытых ожиданий, любопытство - то, что соединяет нас друг с другом, безмолвное спокойное удовлетворение своей властью строить жизни, творить приключения, порождать жажду знания.
Единственная. В этом городе они - это тоже мы? Неизвестный и суперзвезда, торговец наркотиками и полисмен, адвокат и террорист и музыкант в студии?
Мы говорили, и нежность понимания оставалась с нами. Не знание, которое приходит и уходит, но осознание, которое с нами неизменно. То, что мы видим - это наше собственное сознание, и, когда это понято, - насколько изменяется все вокруг!
Каждый человек в этом мире - мы отражаем его, мы - живые зеркала .орут друга.
- Я думаю, мы не вполне отдаем себе отчет о всей огромности того, что с нами произошло, - сказала Лесли.
- Как трамвай, который катится по рельсам с миллионами стрелок, - сказал я, - а мы сидим и можем лишь созерцать, как течет колея. Откуда мы пришли, куда направляемся?
Пока мы беседовали, за окнами стало темно. Мы чувствовали себя влюбленными, которые вновь повстречались в раю, мы стали теми же, кем были всегда, но увидевшими себя такими, какими мы были раньше. Мы видели, что могло произойти в тех жизнях, которые нам еще предстояло узнать.
Наконец мы покинули ресторан. Обнявшись, мы вышли в ночь, вышли в город. По улицам носились автомобили - юг-север-восток-запад, мальчишка на скейте выписывал вокруг нас дивные скоростные узоры, молодая парочка приближалась к нам - они шли, крепко обнявшись в безмолвном экстазе, все мы были на своем пути к выбору - выбору этой минуты, этого вечера, этой жизни.
