Но на том ураган, обрушившийся на вершину власти, не стих, а продолжал бушевать с той же силой, все больше и больше угрожая тем, кто совсем недавно был уверен в стабильности своего положения. В конце апреля был арестован бывший нарком авиапромышленности, поначалу пониженный до должности зампреда СМ РСФСР, А.И. Шахурин, а вместе с ним командующий ВВС А.А. Новиков и два заведующих отделами УК, занимавшихся кадровыми вопросами авиа- и моторостроения. Этот инцидент дал основание на очередном заседании узкого руководства, 4 мая, формально дискредитировать Маленкова и вывести его из Секретариата17. Но все же весьма возможное для тех лет и подобных случаев снятие Маленкова со всех остальных постов не последовало, более того, его оставили и в составе ПБ и ОБ.
В тот же день было принято еще одно важное решение, на этот раз направленное против Берия. Без каких-либо мотивов и объяснений В.Н. Меркулова, работавшего под началом Лаврентия Павловича с начала 20-х годов, сместили с должности министра госбезопасности, которую он занимал два с половиной года. Его преемником стал B.C. Абакумов18, начальник Главного управления контрразведки «СМЕРШ», с апреля
Возникшая неустойчивость в узком руководстве мгновенно привела к очередному всплеску борьбы за лидерство, принявшему форму закулисных интриг.
Опираясь на решение ПБ от 13 апреля о недостатках в идеологической работе, Жданов и его старый протеже, верный сторонник Г.Ф. Александров, попытались максимально выгодно для себя использовать ситуацию неопределенности. Они обвинили основную массу руководителей обкомов и крайкомов в вопиющем непрофессионализме, политической неграмотности, а ряд республиканских ЦК, и прежде всего Украины, даже в потворстве буржуазному национализму. Данные, свидетельствовавшие об этом, были оглашены на совещании в УПиА, а также в обстоятельных записках19, которые благодаря целенаправленной поддержке Жданова вскоре начали принимать форму важных по значению постановлений ЦК. И затрагивали они не столько идеологические, сколько кадровые вопросы.
Первым и решающим в данной серии явилось принятое 8 июля постановление «О росте партии и о мерах по усилению партийно-организационной и партийно-политической работы с вновь вступившими в ВКП(б)». Именно оно и могло в случае необходимости, послужить основанием для осуществления дальнейших кардинальных мер, и прежде всего — запланированных на ближайшее будущее экзаменов, проверки теоретических знаний у всех без исключения членов партии. Мотивировалось такое предложение тем, что 67,2 процента коммунистов, включая работников обкомов и крайкомов, не имели даже среднего образования. Вместе с тем предусматривалось и сокращение приема в партию служащих, которые на 1 января
В развитие этого постановления 2 августа было принято еще одно — «О подготовке и переподготовке руководящих партийных и советских работников». В нем содержалось требование обязательного обучения всех партийных функционеров, в зависимости от занимаемой должности и имевшегося образования — двух- или трехлетнего21. Для выполнения этой задачи были созданы Высшая партийная школа, Академия общественных наук, а также восстановлена Военно-политическая академия.
Такой подход к решению кадровых вопросов неизбежно должен был сделать уже УПиА, а не УК ключевым в аппарате ЦК. Вместе с тем выявленные факты, хотя и не включенные в текст постановлений, по сути, продолжали старую, начатую еще до войны линию Маленкова и ставили под сомнение компетентность А.А. Кузнецова, так и не обратившего ни малейшего внимания на столь угрожающее явление.
Одновременно Жданов и Александров сделали еще один, весьма характерный для «аппаратных игр» ход, призванный обезопасить их от возможной критики со стороны. Они подготовили весной и провели через ПБ и ОБ во второй половине
Такие действия резко усилили позицию Жданова. 2 августа последовало решение ПБ, согласно которому уже именно на него, а не на Кузнецова возлагалось председательствование на заседаниях ОБ и руководство работой Секретариата22. Иными словами, Жданов был признан вторым лицом в партии и вновь, как это уже было до войны, стал вместе со Сталиным подписывать совместные постановления СМ СССР и ЦК ВКП(б). Тем же решением ПБ функции Маленкова по руководству ЦК компартий союзных республик, утраченные им еще 4 мая, возложили на введенного в Секретариат Н.С. Патоличева, чей отдел был повышен в статусе и преобразован в Управление по проверке партийных органов23. Сам же Маленков в тот день был возвращен из трехмесячной опалы, его утвердили заместителем председателя СМ СССР, членом БСМ, отвечающим за деятельность министерств промышленности средств связи, электропромышленности, связи24, тем самым вернув его на вершину власти, но серьезно сузив полномочия, ограничив их только сферой государственных, экономических структур управления.
И все же все эти назначения, перераспределения обязанностей так и не привели к хотя бы слабому, пусть неустойчивому, но равновесию сил в узком руководстве. Напротив, его продолжали раздирать непримиримые противоречия, порожденные ущемлением былых прав Молотова, Берия, Маленкова, но в еще большей степени — неуемными амбициями Кузнецова, не желавшего смириться со столь быстрым проигрышем позиций Жданову. Невольно внес свою лепту в неутихавшие интриги и Сталин.
Поздней весной
Да, демаркирована новая западная граница. Удалось добиться от Вашингтона и Лондона окончательного признания стран Восточной Европы, включая и Польшу, сферой жизненных интересов, зоной национальной безопасности Советского Союза. На том все успехи и ограничивались. Неудач оказалось гораздо больше.
Под жесточайшим прессингом — Иран 9 января поставил перед Советом Безопасности вопрос о вмешательстве СССР в его внутренние дела, из-за решения третьей, лондонской сессии СМИД 2 марта, после вручения Кеннаном ноты США 6 марта — части Красной Армии из Ирана все же пришлось срочно эвакуировать к 9 мая. Причем не было ни малейшей уверенности в том, что автономные режимы Южного Азербайджана и Северного Курдистана сумеют выстоять без столь необходимой им прямой поддержки. Правда, небывало длительный, продолжавшийся с 12 февраля по 3 марта визит тегеранского премьера Кавам эс-Салтане, казалось, привел к достижению главной цели Москвы — к появлению на свет проекта договора о создании смешанного Ирано-советского общества по разведке и эксплуатации нефтяных месторождений. Однако рассматривать и утверждать его меджлис только в конце октября, лишь после того, как ни одного советского солдата на иранской территории не останется.
Столь же удручающее положение приходилось констатировать и в остальных, имеющих стратегическое значение для СССР регионах вдоль южных его границ. Турция, как и прежде, не торопилась соглашаться возбуждать вопрос о пересмотре режима навигации в Черноморских проливах, не реагировала на попытки оказать на нее моральное давление ни со стороны Москвы, ни тем более Тбилиси и Еревана. Пришлось прекратить открытую помощь Восточно-Туркестанской республике, признав верховенство власти в Синьцзяне за центральным правительством, за Чан Кайши. Оставили советские воинские части и Маньчжурию — к 3 мая, успев все же помочь двум армиям Мао Цзэдуна установить там, включая такие важные центры, как Харбин, Чанчунь, Шэньян (Мукден), свой абсолютный контроль. Но американские войска и флот тем не менее оставались в Китае, демонстрируя свою доминирующую роль во всем Северо-Тихоокеанском бассейне.
Усугубляло неудачи на международной арене еще и то, что расчеты отменить к концу
Пытаясь любым способом, даже явно иррациональным, компенсировать столь вопиющий провал своего курса прежде всего в глазах населения СССР, Сталин на заседании ПБ 13 апреля попытался сделать козлом отпущения все то, что называлось сферой идеологии, — печать, издательства, литературно-художественные журналы, ССП, театры, даже музеи. Он выступил с большой речью о «признании работы в области идеологии как работы, имеющей серьезные недостатки и серьезные провалы». Не ограничившись общими рассуждениями, Сталин привел конкретные примеры: отметил, что «даже сама "Правда"» не высказывается ни по одному вопросу внешней политики»; как негативное явление оценил творчество режиссера Александра Таирова, руководителя Московского камерного театра; разбирая произведения, опубликованные в «толстых» журналах, самым худшим из них назвал «Новый мир», счел ошибкой появление в «Звезде» повести Григория Ягдфельда «Дорога времени». Не забывая ни на минуту об усиливавшейся словесной дуэли с Вашингтоном и Лондоном, Сталин высказал необычное предложение: «Нельзя ли иметь в Ленинграде орган "оппозиции", чтобы критиковать союзников и своих».
Но, что бы ни затрагивал Сталин в своем выступлении, почти все сводил к отсутствию настоящей критики. «Никакой критики у нас нет, — заметил он, говоря о литературе, — и те критики, которые существуют, являются критиками на попечении у тех писателей, которых они обслуживают, рептилиями по дружбе. Задача их заключается в том, чтобы хвалить кого-либо, а всех остальных ругать». Как панацею он предложил критику «объективную, независимую от писателей». А «маховиком, который должен завертеть все это дело, должно явиться Управление пропаганды». Сталин дал последнему на подготовку необходимых мероприятий три месяца25.
Точно в назначенный срок, 15 июля, УПиА утвердило на Секретариате план своей предстоящей работы. Среди прочего — подготовка для внесения «на рассмотрение ЦК» постановлений об улучшении содержания литературно-художественных журналов, о репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению, о производстве художественных кинофильмов в 1946—1947 годах, а также об организации собственного издания. Последнее оказалось сделать проще всего. Уже 26 июля ОБ утвердило документ, в соответствии с которым и начала выходить вскоре ставшая одиозной газета «Культура и жизнь» — орган УПиА, тот самый, который, по замыслу Сталина, предназначался для «критики союзников и своих». Разумеется, не в политическом, а лишь идеологическом плане26.
Затем началась работа над еще тремя постановлениями, которым, чего никто не мог и предположить, предстояло сыграть трагическую роль в судьбе Михаила Зощенко и Анны Ахматовой. Готовя очередные документы, сотрудники управления, Александров и Жданов отнюдь не жаждали крови, не стремились кого-либо из прозаиков, поэтов, драматургов, театральных и кинорежиссеров обречь на заклание, сделать ритуальной жертвой. Нужды в том не было никакой, да и вся вот уже шестилетняя практика Александрова, хорошо понимавшего Жданова, знавшего его стиль и методы работы, исключала подобное решение. Стремились оба к иному: доказать, что без руководства и контроля со стороны УПиА деятели литературы и искусства неизбежно будут допускать серьезнейшие просчеты, и не только идеологические, но и чисто профессиональные, художественные.
Именно таким духом и были проникнуты первые варианты проектов двух постановлений — «О неудовлетворительном состоянии журналов "Звезда" и "Ленинград"», «О состоянии репертуара драматических театров» и сопровождавшие их «записки». Строго следуя указаниям Сталина, авторы проектов внесли лишь одну поправку: худшим объявили не московский «Новый мир», а ленинградскую «Звезду». Да еще решили, что требуемое сокращение числа литературно-художественных изданий проще всего осуществить за счет ликвидации самого «тонкого» из них, распространявшегося только в городе на Неве, — «Ленинграда».
В обеих записках приводились десятки негативных примеров. Просто низкого художественного уровня — произведения Г. Гора, Г. Ягдфельда, А. Штейна, В. Кнехта, Л. Малюгина, Л. Борисова, С. Спасского, М. Слонимского, И. Сельвинского, С. Варшавского и Б. Реста, Д. Острова; «упадочности, ущербности» — стихи А. Ахматовой, И. Садофьева, М. Комиссаровой; «порочности, неразумности» — М. Зощенко (но о нем пока всего три фразы!); «пустоты, безыдейности» — пьесы В. Масса и М. Червинского, братьев Тур и Л. Шейнина, Н. Погодина, других. В проекте о репертуаре осуждались среднеазиатские и закавказские театры за чрезмерное увлечение исторической тематикой, ложное возвеличивание местных национальных героев далекого прошлого: российские — за засилье на их сценах крайне слабых и к тому же являющихся «образцами буржуазной салонной драмы» пьес американских, английских, французских авторов.
Не довольствуясь таким узким подходом, «записка» о репертуаре значительно расширяла круг виновных, не ограничивая его лишь драматургами и театрами. В ней отмечалась: «По вине Комитета по делам искусств в театрах наблюдается стремление ставить сомнительные пьесы западных драматургов. Эти спектакли пришлось запретить уже после того, как театры их поставили, затратив на постановку огромные средства». И далее: «Совершенно справедливо указывают некоторые драматурги (Крон, Погодин) на то, что количество инстанций и людей, участвующих в приеме пьес и их апробации, чрезвычайно велико. В Комитете по делам искусств, реперткоме, республиканском управлении искусств, в литературных отделах театров, в военных и общественных организациях находятся в общей сложности десятки людей, имеющих право «задерживать» пьесы и вносить поправки в них. Многие из этих контролеров слишком прямо, непосредственно и упрощенно понимают роль театрального искусства в системе пропагандистской, агитационной работы и толкают драматургов на путь поверхностного отражения злободневной действительности»27.
Казалось, с утверждением всех проектов постановлений проблем не должно возникнуть, но буквально за 48 часов до начала заседания ОБ, назначенного на 9 августа, где и намечалось рассмотреть три документа УПиА, Жданов получил некое указание от «секретариата» (от кого — всех, Сталина, Кузнецова, Патоличева, Попова? или только от Сталина? но тогда почему не было ссылки прямо на него?). Его обязали срочно заменить план производства кинофильмов на зубодробительную критику только что созданной Л. Луковым второй серии картины «Большая жизнь», осудить ее так, чтобы появилось достаточно убедительное основание для запрещения выпуска фильма на экраны страны28. На самом же заседании ОБ при обсуждении первого пункта повестки дня — состояния журналов «Звезда» и «Ленинград» — без какого-либо внешнего повода разыгралась драма, породившая бытующую поныне легенду о «ждановских постановлениях».
Все началось с того, что ответчики — представлявший «Звезду» В. Саянов, редактор «Ленинграда» Б. Лихарев и ответственный секретарь ленинградского отделения ССП А. Прокофьев не пожелали принять обычные в таких случаях правила игры. Они отказались, как это было положено, лишь каяться, признавая любые, самые надуманные обвинения, обещать сделать все, чтобы исправить их и больше не повторять, дружно не соглашались, ко всему прочему, с закрытием любого из двух литературных журналов, издававшихся в их городе. Возможно, они понадеялись на сочувствие, поддержку «земляков» — Жданова и Кузнецова, может быть, решили, что те просто не дадут их в обиду, защитят от нападок УПиА. Но, как бы то ни было, именно такое поведение критикуемых, странное и необычное для данного форума, изменило ход заседания, придало ему почти с самого начала характер не доброжелательного обмена мнениями, а острой, даже злой, переходящей на личности перепалки. И в ней незаметно изменилась и суть дискуссии, и предмет обсуждения.
Совершенно случайно всплыл вопрос о принадлежности журналов. Почему это они вдруг перестали являться органами ССП и оказались в подчинении ленинградского отделения последнего? Да еще обнаружилось, что о происшедшем знал Ленинградский горком. Он же, как выяснилось, санкционировал, притом совсем недавно — 26 июня, и пересмотр редколлегии «Звезды», введение в ее состав не раз уже поминавшегося на заседании ОБ отнюдь не положительно Зощенко. Оправдываясь, первый секретарь ЛГК и ЛОК П.С. Попков, не представляя последствий своих слов, заявил: «Я давал по этому поводу справку т. Кузнецову». А вынужденный ответить на вопрос Маленкова: «Зачем Зощенко утвердили?» — малодушно свалил вину на второго секретаря Я.Ф. Капустина.
Так обозначился, незаметно для большинства участников заседания, совершенно новый аспект проблемы — чисто политический, напрямую связанный с деятельностью секретаря ЦК А.А. Кузнецова. У его противников-соперников, Жданова и Маленкова, появилась пока еще весьма зыбкая возможность возложить именно на него ответственность за обнаруженные недостатки. Ведь не кто иной, как он, курировал работу всех обкомов РСФСР, в том числе и ленинградского. Ну а если серьезных просчетов окажется больше, чем полагали сотрудники УПиА, если эти просчеты будут выглядеть более серьезными, то и вина Кузнецова соответственно возрастет. Однако сделать это было не так просто, и потому ОБ принятие решения отложило, поручило специально образованной комиссии в обычном для таких случаев составе — А.А. Жданов (созыв), А.А. Кузнецов, Н.С. Патоличев, Г.М. Попов, Г.М. Маленков, Г.Ф. Александров, П.О. Попков, В.М. Саянов, Б.М. Лихарев, А.А. Прокофьев, Н.С. Тихонов (первый секретарь правления ССП), И.М. Широков (зав. Отделом пропаганды ЛГК) и В.В. Вишневский, ленинградский писатель, резко критиковавший работу журналов, — «на основе обмена мнениями на заседании Оргбюро разработать проект постановления ЦК ВКП(б) о коренном улучшении журнала «Звезда».
Обсуждение следующего вопроса — второй серии кинокартины «Большая жизнь», проходило более спокойно: режиссер Л. Луков и автор сценария П. Нилин не перечили докладчику. Как и ожидали от них, они полностью признали свои ошибки, покаялись, выразили готовность незамедлительно доработать картину с учетом всех до единого высказанных замечаний. Потому-то и подводить итог для ОБ стало проще. Его постановление гласило: «1. Выпуск на экран фильма «Большая жизнь» (вторая серия) запретить. Поручить Секретариату ЦК ВКП(б), на основе состоявшегося обмена мнениями, разработать проект постановления ЦК ВКП(б), излагающий мотивы запрещения фильма.3 Поручить художественному совету Министерства кинематографии представить свои соображения о возможности исправления кинофильма «Большая жизнь».
Ну а к концу дня, когда перешли к третьему вопросу, о репертуаре драматических театров, страсти уже окончательно улеглись, и проект постановления, подготовленный загодя в УПиА, практически был утвержден29.
За кулисами же ОБ волнение не улеглось, даже усилилось, ибо с журналом «Звезда» невольно оказалась связанной и судьба Кузнецова. Происходило то, что вскоре круто изменило ход событий.
На следующий день, 10 августа, Кузнецову от министра госбезопасности B.C. Абакумова поступила «Справка на писателя Зощенко Михаила Михайловича», составленная в тот же день и, судя по правилам делопроизводства, присущим ЦК, явно явившаяся результатом непременного запроса Кузнецова. В ней, уже в четвертом абзаце, содержалась политическая оценка: «На протяжении ряда лет Зощенко характеризуется как писатель с антисоветскими взглядами, критикующий политику партии в области литературы и искусства». Но — любопытнейшая деталь! — в справке МГБ не было ни слова о постановлении ЦК от 2 декабря
Пока нельзя с полной уверенностью сказать, насколько основополагающими стали эти документы при подготовке окончательного варианта постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград». Но можно утверждать: они далеко не случайно оказались в досье Управления пропаганды, посвященном ленинградским журналам. И, несомненно, существует прямая связь между полученной 10 августа Кузнецовым справкой (а может быть, и другими аналогичными материалами слежки), пересланной им в УПиА, и тем, что 12 августа у Сталина состоялась беседа со Ждановым и Кузнецовым. Жданову пришлось занести в записную книжку важное указание:
«Раздраконить. Смену произвести активн. сотрудн. Еголина поставить. Хулиганскую речь (выделено мною. — Ю. Ж.)»32. После этого Александров смог наконец подготовить тот вариант текста постановления, который и оказался, в конце концов, утвержденным. Правда, на тот день, 12 августа, он содержал не тринадцать, а двенадцать пунктов. В том числе: «4. Утвердить главным редактором журнала «Звезда» тов. Еголина А.М. с сохранением за ним должности заместителя начальника Управления пропаганды ЦК ВКП(б)…6 Отменить решение Ленинградского горкома от 26 июня с. г. о редколлегии журнала «Звезда», как политически ошибочное. Объявить выговор второму секретарю горкома тов. Капустину Я.Ф. за принятие этого решения.7 Снять с работы секретаря по пропаганде и заведующего отделом пропаганды и агитации Ленинградского горкома тов. Широкова И.М., отозвав его в распоряжение ЦК ВКП(б)».
К сожалению, происшедшее пока можно истолковать лишь предположительно. Скорее всего, Кузнецову удалось оправдаться перед Сталиным, доказать, навязав именно такой взгляд на всю проблему, что в писательской среде Ленинграда давно уже, с тех времен, когда первым секретарем там еще был Жданов, зрели «нездоровые настроения», а подпитывали их прежде всего Зощенко с его «антисоветскими взглядами» да Ахматова с ее «упадочничеством». А потому если и искать виновного, то им должен стать не кто иной, как Жданов. Весьма возможно, Сталин не захотел делать ответственным за выявленные неполадки Жданова, дискредитировать его по столь, в общем, ничтожному поводу, но все же согласился в принципе с Кузнецовым и поручил исправление сложившегося положения своему старому, испытанному другу и соратнику. Только этим и можно объяснить появление, но уже 14 августа, последнего, 13-го пункта постановления — «командировать т. Жданова в Ленинград для разъяснения настоящего постановления ЦК ВКП(б)»33. Каким же должно было стать «разъяснение», Жданов хорошо знал — «хулиганская речь». Уже 15 августа ему предстояло выполнить неблагодарную миссию, роль обскуранта, гонителя интеллигенции, сделать то, на что, весьма вероятно, хотели обречь Кузнецова.
Нанести прямой удар по Кузнецову противникам так и не удалось. Схватка закончилась в его пользу, а испить чашу страданий пришлось Зощенко и Ахматовой, Капустину и Широкову, оказавшимся пешками в чужой большой игре. Именно так зародилось страшное «ленинградское дело», которое было раскручено через два с половиной года.
Новые постановления ЦК по идеологическим вопросам, в отличие от прошлой практики, были опубликованы. А творческие организации, средства массовой информации, устная пропаганда тут же сделали их, и довольно надолго, основным предметом своего внимания. Тем самым настойчиво вытеснили из массового сознания более значимые для страны, крайне злободневные задачи — внешнеполитические и экономические, решение которых все отдалялось и отдалялось.
