РАЗМОЛОТЫЙ БРИЛЛИАНТ И КОРОВА, КОРМЛЕННАЯ ЗЕЛЕНЫМ ГОРОШКОМ
Хотя они и не совсем подходят сюда, не могу устоять, чтобы несколькими короткими историями не нарисовать картину того, как можно смягчить неоправданное выбрасывание денег ловкой идеей.
Мадам Жанлис рассказывает в своих воспоминаниях, что одна молодая придворная дама, вступив в беседу с герцогом Конти, упомянула, как бы ей хотелось сделать миниатюрный портрет певчей птички. Через несколько дней получает дама от герцога совершенно простое золотое кольцо, с крохотным мастерски выполненным портретом птички под стеклом. Да только стекло не было стеклом, а плоским бриллиантом огромной стоимости. Дама — де Болт было ее имя -поблагодарила за любезное внимание, но бриллиант отослала обратно с тем, что такую дорогую вещь она принять не может. Герцог в ответном письме написал только, что глубоко сожалеет о возврате. Однако песок, которым якобы для просушки чернил было посыпано письмо, представлял собою размолотый бриллиант, который ему был прислан обратно.
Другой случай тоже являет собой пример французской учтивости. Во время роскошного правления Людовика XV одна чудаковатая мода сменяла другую. Был такой каприз моды: ко всякому изысканному обеду подавать стручки зеленого горошка, естественно, в феврале месяце, когда он наиболее дорог. Один невозможно богатый банкир по имени Буте ослеплял знать роскошнейшими пирами. От одного из обедов прекраснейшая из гостий все же отказалась. Сослалась, что больна, и ей разрешено пить одно молоко, а у нее сердце разорвется, если она будет смотреть, с каким злорадством остальные дамы поедают наимоднейшие блюда. "Доверьтесь мне, — успокоил ее банкир, — Вы получите только молоко и все же не отстанете от других". Дама уступила и прибыла на обед. Едва она вступила в вестибюль дворца, как ее взгляд упал на корову, до блеска вычищенную щетками и что-то жующую из серебряной кормушки. "Вот корова, которая будет счастлива предложить Вам молоко". В кормушке был стручковый зеленый горошек в количестве, рассчитанном на коровий аппетит — с копну.
Еще одна история про банкирский обед. Один из предков рода Чиги, Агостино, был до умопомрачения денежным человеком. Один из его обедов почтили знатнейшие жители Рима, там был даже сам папа со своими кардиналами. По окончании обеда хозяин дома держал краткую речь. "Теперь никто не достоин, — сказал он, — есть из тех же тарелок, пить из тех же кубков, которыми пользовались такие гости". Он кивнул слугам, те собрали серебряные тарелки, блюда, кубки золоченого серебра, вынесли на балкон и на глазах у гостей побросали в Тибр. Какой размах! Только на другой день в Риме начали перешептываться. Шептались, что догадливый банкир к этой идее догадался добавить другую: перед началом обеда велел натянуть сеть под балконом и, когда гости разошлись, велел выловить серебряный клад до единого предмета.
ПРОИГРАННЫЙ ЭКСПРЕСС
Нет нужды закидывать сеть в утекшие воды минувших времен, чтобы выуживать свихнувшихся умом чемпионов бессмысленного швыряния деньгами. Древний Рим отлично возмещает современная Америка.
Древней рекордсменкой по части женской помпезности была Лоллия Паулина, жена Калигулы. О ней писали, что если она появлялась на каком-нибудь празднике, то буквально падала под тяжестью драгоценностей. Голова, волосы, руки, пальцы были унизаны и увешаны дорогими камнями, на ней сверкало на сорок миллионов сестерциев. В сегодняшней Америке такой драгоценный гарнитур не считался бы чудом. Супруга Корнелиуса Вандербильта (третьего обладателя этого имени) не пожалела трехсот тысяч фунтов стерлингов, чтобы сделать копию короны королевы Виктории, и, приладив ее по-павлиньи на свою голову королевы долларов, уселась в ложе Оперы. Даже Англия не отстала от Америки. Как-то зимой в лондонском отеле Кларидж общество английской знати устроило благотворительный праздник. Представляли живые картины под названием "шкатулка драгоценностей". Дамы-участницы украсили себя драгоценностями стоимостью в шестьдесят миллионов пенге. Одна леди разубралась пятью тысячами жемчужин, их цена, составившая по оценкам шесть миллионов форинтов, означала устричную болезнь.
Один из Асторов в 1902 году праздновал свадьбу в Филадельфии. Только на цветы для украшения стола пошло 20000 долларов. В мальчишнике приняло участие 33 его приятеля-миллионера, ресторатору было уплачено 6 500 долларов.
В мире картежников много говорили об одной карточной партии в Бостоне. Вокруг стола сидели сплошь владетельные особы: железнодорожный король, угольный король, нефтяной король. Железнодорожный король забыл прихватить с собой наличность, у него при себе было всего 15000 долларов, и он проиграл их до последнего цента. Прекратить игру было нельзя. За недостатком наличности он поставил на карту локомотив. Проиграл. Поставил пульмановский вагон. И тот уплыл. Так понемногу он проиграл целый экспресс. Дал выигравшему ордер, и тот на другой день явился на завод в сопровождении машиниста и кочегара. Эшелон был составлен, паровоз развел пары, и счастливец уехал на своем выигрыше. Развлечение обошлось железнодорожному королю в 150000 долларов.
ИМПЕРИЯ, ПРОДАННАЯ С МОЛОТКА
На самую низкую ступеньку надо поставить того мужа, который на аукционе купил Римскую империю и считал, что сделал хорошую покупку.
Этот не имеющий прецедента случай действительно имел место1.
Всего восемьдесят шесть дней правил Пертинакс — преемник бесславной памяти Коммода. Мудрым, чистым душою мужем был он. Старался осушить нравственное болото, возникшее при Коммоде, хотел изгнать гниение из общественной жизни, хотел облегчить налоговые тяготы вконец измученного народа. Обитатели болот такого не любят. Преторианская гвардия спохватилась, что власти ее грозит опасность. Несколько готовых на все крикунов бросили клич, что с императором пора кончать. Офицеры трусливо попрятались сзади, выжидая, как лягут игральные кости. Триста гвардейцев двинулось на императорский дворец. Седовласый император предстал перед ними без оружия, окруженный лишь сиянием императорской власти. Напомнил им о присяге. С минуту казалось, что они взялись за ум, но один озверевший чужестранный наемник навалился на императора, за ним остальные, и один из самых достойных мужей Рима был изрублен.
Не думаю, чтобы в мировой истории был еще один день, на который пришлось бы столько мерзости, как на этот — по нашему летоисчислению 28 марта 193 года.
При первом же известии о движении войск Сульпициан, губернатор Рима и тесть Пертинакса, поспешил в лагерь преторианцев. Начал переговоры с наиболее трезвыми, как погасить волнения. В это время с триумфальным шумом прибыли те три сотни, один из них нес на конце копья отрубленную голову императора. Наиболее трезвые почли за благо временно исчезнуть со сцены. А Сульпициан встал наверху положения, и тут же на месте, нисколько не ужасаясь зрелища окровавленной головы, начал торговаться с убийцами своего зятя, кому быть императором. В первую очередь он предложил себя. Банда убийц сдвинула головы. После краткого совещания вынесли решение: трон будет принадлежать тому, кто даст за него больше. Один солдат вскочил на верхушку шанца и громко провозгласил, что римская империя продается на публичном аукционе!
Боль постыдного унижения пронзила граждан Рима. Но был тогда очень богатый сенатор по имени Дидий Юлиан. На этого старого дурака налетели его лизоблюды, к ним присоединились жена и дочь, и открыли ему глаза, что вот, мол, какой бесподобный случай, и какая нелепость упустить его. Тщеславный старик уступил. Загоняя лошадь, он поспешил в лагерь, остановился у подножия шанца и заявил, что желает участвовать в аукционе. Гвардейцы ликованием приветствовали нового претендента, и аукцион начался. Солдатам было поручено забирать у них предложения и сообщать их другой стороне. Они перебивали друг у друга и взвинчивали цену на Римскую империю. Сульпициан уже дошел до того, что обещал каждому преторианцу по 5000 драхм, то есть, по расчетам Гиббона, он пообещал по
В один миллион фунтов определяют стоимость покупки, которую Юлиан должен был отработать. Но если принять за достоверное обещанные
Остальная часть истории напрашивается сюда только ради полноты повествования. Септимий Север, командующий легионами в Паннонии1, узнал о подробностях выборов и тоже поднялся на вершину положения. Он пообещал своим солдатам по
Он правил шестьдесят шесть дней.
Это не стоило таких денег.
БЕССМЕРТИЕ, КУПЛЕННОЕ ЗА ДЕНЬГИ
Путник останавливается посреди женевской Ке-дю-Монблан и засматривается на восток, где вздымаются скалы короля снежных вершин. Переполненный чудесным зрелищем, он оборачивается, и тут его повергают в изумление нагромождения памятника некоему князю земному. Кто же тот властитель, что покоится здесь, в одной из самых прекрасных точек мира, навечно противу вечных снегов Монблана?
Карл II, герцог брауншвейгский, — сообщает надпись на памятнике.
Путник восторженною душой предается мечтам перед памятником. Все-таки это прекрасно, когда благодарное потомство увековечивает память своих великих с такой требующей жертв помпой. Хотя, собственно говоря, этот брауншвейгский герцог даже не был швейцарцем, значит, у него, должно быть, были большие заслуги к тому, чтобы чужая земля хранила его прах с таким великолепием.
В действительности же на царственном троне еще никогда не рассиживался человек бесполезнее этого.
Он достиг трона в девятнадцатилетнем возрасте, и с тех пор его действиями руководил лишь один принцип: как выкачать поболее денег из страны и народа. Он повышал налоги, продавал с торгов казенные имения, а денежки отправлял в собственный кошелек. После семи лет шантажа, насилия и разбоя у него не осталось ни одного верного человека, и в 1830 году революция вымела из страны и его. Но ему хватило чутья, чтобы не быть застигнутым врасплох, переправить через границу огромное состояние и знаменитые бриллианты.
Он осел в Париже и там жил, предаваясь приятному времяпровождению и любуясь своими бриллиантами. Он хранил их в тайной комнатушке за надежными стенами и железными дверьми и составил их каталог.
В нем дал точное описание каждого из них, а также когда что было куплено, где куплено, сколько уплачено. После падения французской империи у него пропала охота к парижской жизни. Он переехал в Женеву, прожил еще несколько лет, и, наконец, для его родни наступил долгожданный день 19 августа 1873 года: герцог пытался открыть железные двери, но уже на том свете. Великосветская родня собралась в Женеве для оглашения завещания. Кому же из них он оставил это огромное состояние? Кто получит акции и золотые слитки на многомиллионную сумму? на груди какой герцогини засверкают всемирно известные бриллианты?
А пока только искры сверкали из глаз сородичей от оплеух, раздаваемых рукой душеприказчика покойного. Герцог объявлял своим наследником город Женеву с тем условием, что город обязан позаботиться о погребении и увековечении его памяти. Похороны должны происходить достойным его августейшего происхождения образом, гроб поместить в мавзолей, выстроенный в общественном месте. Надгробный памятник должен быть копией готического чуда в Вероне, arche degli scaligeri, дополненной мраморными портретами его предков и собственной его конной статуей в бронзе.
Благородный герцог своим завещанием заказал собственное бессмертие.
Размеры наследства убедили городской совет в величии души усопшего, и он разрешил бессмертие. Тело помесили в саркофаг из литого серебра, на который водрузили еще колпак из палисандрового дерева, затем под колокольный звон и грохот орудий, под сень приспущенных знамен поместили во временную могилу. Над памятником трудилось шесть скульпторов, не жалели ни мрамора, ни бронзы.
Они могли это позволить — размеры наследства составили двадцать два миллиона швейцарских франков.
ДЕНЕЖНЫЙ МЕШОК ГАРПАГОНА
В противовес художникам и дилетантам расточительства скупец развязывает мешок с деньгами только затем, чтобы набить его битком.
Crescit amor nummi, quantum ipsa pecunia crescit1.
(Растет любовь к деньгам по мере роста состояния.)
Из этой вечной истины, сформулированной Ювеналом, следует, что по-настоящему скрягой может быть только тот, у кого есть деньги — больше всего скупых бывает там, где больше всего денег. До расцвета Америки самым богатым государством новых времен была Англия, значит, там и надо искать, если мы хотим наколоть на булавку древнейшие типы скряг. Долго искать не придется, старые английские газеты в то время уделяли много места известным подвигам скупердяев, имевших худую славу.
Осенью 1852 года лондонские газеты сообщили, что на 72 году жизни скончался Джон Камден Нильд, эсквайр, известный сквалыга. Согласно данным его биографии учился в Кембридже, сдал экзамены на адвоката, словом начинал как нормальный человек. В возрасте тридцати четырех лет унаследовал от отца громадное состояние в
Как всякий чистокровный скупердяй, он и к себе-то относился, как к противной стороне в сделке. Не давал ему есть, держал на сухом хлебе, крутых яйцах и небольшом количестве молока. Клал спать на голые доски и отпускал как можно меньше мыла для умывания. Он не позволял чистить щеткой свое платье, потому что сукно так скорее износится. В 1828 году его постиг тяжелый удар: на бирже неожиданно упали ценные бумаги. С огорчения он опять же начал мстить, конечно же, самому себе: перерезал себе горло и наверное бы истек кровью, если бы не жена его квартиранта, та самая миссис Нил; она прибежала ему на помощь и спасла ему жизнь, чтобы он прожил ее в скаредности.
Всего этого еще однако недостаточно, чтобы газеты вдруг стали исписывать про него целые колонки: в Англии встречается много подобных жадюг. Огромный сюрприз ждал во время вскрытия завещания. Выяснилось, что Нильд приумножил отцовское наследство до
Таким же необыкновенным человеком был Даниэль Дансер, происходивший из знатной семьи. Он вел себя так же враждебно по отношению к самому себе, как и все неподдельные скряги. У него не было рубашек, а только одна, и он носил ее до тех пор, пока она не сопревала на нем. Это надо понимать почти в буквальном смысле, потому что он, как и остальные его товарищи-скопидомы, жалел денег на мыло. В солнечный денек он выходил на берег ручья в соседнем парке и там отмывался песком, потом ложился ничком и обсыхал на солнце. Жил он вместе с сестрой, которая по воскресеньям готовила на целую неделю: стряпала суп из костей и четырнадцать пудингов -из расчета по два на день. Этим они питались из недели в неделю, из года в год, пока старая леди не заболела. Брата охватил страх божий, проявившийся в том, что он не позвал врача. "Я совершил бы грех, — сказал он, -вмешиваясь в промысел божий. Если дни старой дамы сочтены, тут не поможет ни один врач со своим знахарством". Промысел божий, естественно, призвал вконец изголодавшееся существо, а господин Даниэль был вынужден вступить в переговоры с похоронной конторой. Они долго торговались и наконец заключили такую сделку, что подрядчик сделает гроб. а дерево господин Даниэль даст из своего леса. После похорон опечаленный брат долго сетовал, что подрядчик забил слишком много гвоздей в гроб, хватило бы и меньшего количества.
Сам он достиг семидесятивосьмилетнего возраста, и поскольку не мог поступить так, как пишет Йожеф Асала об одном скряге, который, изволите ли знать, в завещании наследником назначил самого себя, то свое имущество оставил племяннице, леди Темпест. Имущество было солидное, годовой доход с него составил
Это все достоверные данные. Тех, кого интересуют анекдотические случаи со скрягами, найдут много характерного в сборнике "Гарпагониана"1.
Как известно, Плавт и Мольер поставили памятник скупости в литературе. Менее известен книжный поток о несуществующем, выдуманном клубе скупцов, его уставе и жизни. Шутка вышла из Италии в середине XVI века. "Compagnia della lesina" ("Общество скупых") — так мог бы называться сей достойный почтения клуб2. Кроме всего прочего, его члены обязались по 45 дней не менять рубашки, ногти на ногах стричь под самый корень до живого мяса, чтобы не дырявили чулок, письма не посыпать песком, чтобы они были легче, и за них надо было платить поменьше, при письме не ставить точки над i, потому что так можно сэкономить кое-что на чернилах.
Можно говорить еще об одном особом виде скупцов, о богатых нищих. В старое время газеты то и дело сообщали, что после смерти того или иного нищего, что стоял на углу, в его спальном мешке, набитом соломой, нашли серебряные деньги, пачки банкнот. Пожалуй, самым известным среди них был берлинский учитель, который днем давал уроки словесности, а по ночам попрошайничал на улицах. Умер в 1812 году. В сенях под полом у него было спрятано 20000 талеров. Шотландец Уильям Стивенсон (умер в 1817 году) 87 лет своей жизни прилежно попрошайничал. В его нищенской лачуге обнаружили настоящую коллекцию золотых и серебряных монет, нашли даже заемные письма на суммы около
Под конец моего обзора я оставил князя скупцов всех времен, бессмертной памяти сэра Джонса Элвиса, английского баронета. Он умер 26 ноября 1789 года членом английского парламента. Его наследство оценивали в
Penny-wise and pound-foolish — писали про него. Мудрый, когда надо сэкономить медный грош, и дурак, когда бросался золотом. В своем клубе он играл в карты ночи напролет, теряя иногда тысячи, но утром плелся домой пешком, чтобы сэкономить на наемном экипаже. Жил в нетопленой комнате, но при этом вложил
Если кто-нибудь из съемщиков отказывался от квартиры, и она пустовала, он въезжал в нее сам и жил там, пока ее не удавалось сдать. Поэтому у него никогда не было нормальной лондонской квартиры, потому что он постоянно перебирался с одного места на другое. Ему это было легко, у него не было иной мебели, как две кровати, два стула, стол и старуха, прибиравшая у него.
Как и другие законченные скряги, он тоже считал врагом свою собственную персону. Жил на яйцах вкрутую, грызя сухие корки. Не позволял чистить сапоги, они де так больше изнашиваются, никогда не шил новой одежды, платья. Всегда ходил в одном и том же, так что его сотоварищи-депутаты всегда говорили о нем с признанием: вот-де политик, никогда не меняющий цвета. Никогда не садился в кэб, даже если бы шел ливень или дождь со снегом хлестал за ворот. Скорее промокал насквозь и дома сидел часами в мокрой одежде, пока она не просыхала. Однажды нашел в уличной канаве замусоленный парик, заброшенный каким-то нищим, даже тот побоялся показываться в нем. Сэр Джон подобрал неожиданную добычу и носил только его. Если ему приходилось верхом переезжать из одного имения в другое с легендарными яйцами в кармане, то это происходило таким образом: ехал по возможности по дерну, чтобы подковы не снашивались, на узких огороженных дорогах замедлял ход, чтобы лошадь могла поедать стебельки травы, торчащие сквозь изгородь. Шлагбаумы объезжал далеко стороной, потому что жалел денег на сторожа при шлагбауме, скорее рискуя сломать шею, гнал лошадь через глубокие канавы. Если зима выдавалась исключительно холодной, и в его провинциальных замках все ж приходилось топить, он заставлял собирать древесные отбросы, остатки соломы, кости животных и набивал ими свой камин. Сосед по имению застал его за тем, что он пытался сдернуть с дерева грязное воронье гнездо. "Какая подлость, — объяснил он изумленному соседу, — что эти вороны портят столько материала на сооружение своих гнезд. Могли бы быть и поэкономнее".
Изо всех напрасных расходов более всего он боялся, что в карман к себе что-то положит врач. Однажды он все же попался в руки к врачу. Возвращаясь по своему обычаю пешком с вечернего заседания парламента, в кромешной тьме он споткнулся обо что-то и раздробил обе ноги. Дома больной маялся в постели, пока его случайно не навестил племянник и не уговорил его вызвать врача. Сэр Джон с трудом уступил и допустил врача к себе. Но, чтобы сэкономить половину гонорара, приврал, что у него болит только одна нога. И показал врачу только одну эту ногу, а другую поручил матери-природе.
Эта нога выздоровела на две недели раньше, чем та, на которой эскулап практиковал свою науку.
Среди книжных завалов, громоздящихся передо мной на библиотечных столах, оказывается довольно-таки литературного лома, научного мусора. Я не оттолкнул его, порылся и выписал много чего как "curiositatis causa".
Результат моего копания в книгах был щедр, вот только сколок того, в чем могу отчитаться.
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- 9
- 10
- 11
- 12
- 13
- 14
- 15
- 16
- 17
- 18
- 19
- 20
- 21
- 22
- 23
- 24
- 25
- 26
- 27
- 28
- 29
- 30
- 31
- 32
- 33
- 34
- 35
- 36
- 37
- 38
- 39
- 40
- 41
- 42
- 43
- 44
- 45
- 46
- 47
- 48
- 49
- 50
