УПП

Цитата момента



Лучше иметь красное лицо и синий диплом, чем красный диплом и синее лицо…
Посмотрите на себя в зеркало!

Синтон - тренинг центрАссоциация профессионалов развития личности
Университет практической психологии

Книга момента



Женщины, которые не торопятся улыбаться, воспринимаются в корпоративной жизни как более надежные партнеры. Широкая теплая улыбка, несомненно, ценное качество. Но только в том случае, когда она появлялась на лице не сразу же при встрече, а немного позже. И хотя эта задержка длится менее секунды, улыбка выглядит более искренней и кажется адресованной собеседнику лично.

Лейл Лаундес. «Как говорить с кем угодно и о чем угодно. Навыки успешного общения и технологии эффективных коммуникаций»


Фото момента



http://old.nkozlov.ru/library/fotogalereya/d4469/
Весенний Всесинтоновский Слет-2010

ГЛАВА XII

Правдивость автора. С каким намерением опубликовал он этот труд. Он порицает путешественников, отклоняющихся от истины. Автор доказывает отсутствие у него дурных целей при писании этой книги. Ответ на одно возражение. Метод насаждения колоний. Похвала родине. Бесспорное право короны на страны, описанные автором. Трудность завоевать их. Автор окончательно расстается с читателем; он излагает планы своего образа жизни в будущем, дает добрые советы и заканчивает книгу

Итак, любезный читатель, я дал тебе правдивое описание моих путешествий, продолжавшихся шестнадцать лет и свыше семи месяцев, в котором я заботился не столько о прикрасах, сколько об истине. Может быть, подобно другим путешественникам, я мог бы удивить тебя странными и невероятными рассказами, но я предпочел излагать голые факты наипростейшими способом и слогом, ибо главным моим намерением было осведомлять тебя, а не забавлять.

Нам, путешественникам в далекие страны, редко посещаемые англичанами или другими европейцами, нетрудно сочинить описание диковинных животных, морских и сухопутных. Между тем главная цель путешественника - просвещать людей и делать их лучшими, совершенствовать их умы как дурными, так и хорошими примерами того, что они передают касательно чужих стран.

От всей души я желал бы издания закона, который обязывал бы каждого путешественника перед получением им разрешения на опубликование своих путешествий давать перед лордом верховным канцлером клятву, что все, что он собирается печатать, есть безусловная истина по его добросовестному мнению. Тогда публика не вводилась бы больше в обман, как это обыкновенно бывает оттого, что некоторые писатели, желая сделать свои сочинения более занимательными, угощают доверчивого читателя самой грубой ложью. В юности я с огромным наслаждением прочел немало путешествий; но, объехав с тех пор почти весь земной шар и убедившись в несостоятельности множества басен на основании собственных наблюдений, я проникся большим отвращением к такого рода чтению и с негодованием смотрю на столь бесстыдное злоупотребление человеческим легковерием. И так как моим знакомым угодно было признать скромные мои усилия небесполезными для моей родины, то я поставил своим правилом, которому неуклонно следую, строжайше придерживаться истины; да у меня и не может возникнуть ни малейшего искушения отступить от этого правила, пока я храню в своей памяти наставления и пример моего благородного хозяина и других достопочтенных гуигнгнмов, скромным слушателем которых я так долго имел честь состоять.

 Nec, si miserum Fortuna Sinonem

 Finixit, vanum etiam, mendacemque improba finget[159].

Я отлично знаю, что сочинения, не требующие ни таланта, ни знаний и никаких вообще дарований, кроме хорошей памяти или аккуратного дневника, не могут особенно прославить их автора. Мне известно также, что авторы путешествий, подобно составителям словарей, погружаются в забвение тяжестью и величиной тех, кто приходит им на смену и, следовательно, ложится поверх. И весьма вероятно, что путешественники, которые посетят впоследствии страны, описанные в этом моем сочинении, обнаружив мои ошибки (если только я их совершил) и прибавив много новых открытий, оттеснят меня на второй план и сами займут мое место, так что мир позабудет, что был когда-то такой писатель. Это доставило бы мне большое огорчение, если бы я писал ради славы; но так как моей единственной заботой является общественное благо, то у меня нет никаких оснований испытывать разочарование. В самом деле, кто способен читать описанные мной добродетели славных гуигнгнмов, не испытывая стыда за свои пороки, особенно если он рассматривает себя как разумное, господствующее животное своей страны? Я ничего не скажу о тех далеких народах, где первенствуют еху, среди которых наименее испорченными являются бробдингнежцы; соблюдать мудрые правила поведения и управления было бы для нас большим счастьем. Но я не буду больше распространяться на эту тему и предоставлю рассудительному читателю самому делать заключения и выводы.

Немалое удовольствие доставляет мне уверенность, что это произведение не может встретить никаких упреков. В самом деле, какие возражения можно сделать писателю, который излагает одни только голые факты, имевшие место в таких отдаленных странах, не представляющих для нас ни малейшего интереса ни в торговом, ни в политическом отношении? Я всячески старался избегать промахов, в которых так часто справедливо упрекают авторов путешествий. Кроме того, я не смотрю на вещи с точки зрения какой-нибудь партии, но пишу беспристрастно, без предубеждений, без зложелательства к какому-нибудь лицу или к какой-нибудь группе лиц. Я пишу с благороднейшей целью просветить и наставить человечество, над которым, не нарушая скромности, я вправе притязать на некоторое превосходство благодаря преимуществам, приобретенным мной от долгого пребывания среди таких нравственно совершенных существ, как гуигнгнмы. Я не рассчитываю ни на какие выгоды и ни на какие похвалы. Я не допускаю ни одного слова, которое могло бы быть сочтено за насмешку или причинить малейшее оскорбление даже самым обидчивым людям. Таким образом, я надеюсь, что с полным правом могу объявить себя писателем совершенно безупречным, у которого никогда не найдут материала для упражнения своих талантов племена возражателей, обозревателей, наблюдателей, порицателей, ищеек и соглядатаев.

Признаюсь, что мне нашептывали, будто мой долг английского подданного обязывает меня сейчас же по возвращении на родину представить одному из министров докладную записку, так как все земли, открытые подданным, принадлежат его королю. Но я сомневаюсь, чтобы завоевание стран, о которых я говорю, далось нам так легко, как завоевание Фердинандом Кортесом беззащитных американцев[160]. Лилипуты, по моему мнению, едва ли стоят того, чтобы для покорения их снаряжать армию и флот, и я не думаю, чтобы было благоразумно или безопасно произвести нападение на бробдингнежцев или чтобы английская армия хорошо себя чувствовала, когда над нею покажется Летучий Остров. Правда, гуигнгнмы как будто не так хорошо подготовлены к войне - искусство, которое совершенно для них чуждо, особенно что касается обращения с огнестрельным оружием. Однако, будь я министром, я никогда не посоветовал бы нападать на них. Их благоразумие, единодушие, бесстрашие и любовь к отечеству с избытком возместили бы все их невежество в военном искусстве. Представьте себе двадцать тысяч гуигнгнмов, врезавшихся в середину европейской армии, смешавших строй, опрокинувших обозы, превращающих в котлету лица солдат страшными ударами своих задних копыт. Ибо они вполне заслуживают характеристику, данную Августу: "recalcitrat undique tutus"[161]. Но вместо предложения планов завоевания этой великодушной нации я предпочел бы, чтобы они нашли возможность и согласились послать достаточное количество своих сограждан для цивилизации Европы путем научения нас первоосновам чести, справедливости, правдивости, воздержания, солидарности, мужества, целомудрия, дружбы, доброжелательства и верности. Имена этих добродетелей удержались еще в большинстве европейских языков, и их можно встретить как у современных, так и у древних писателей. Я могу это утверждать на основании скромных моих чтений.

Но существует еще и другая причина, удерживающая меня от содействия расширению владений его величества открытыми мной странами. Правду говоря, меня берет некоторое сомнение насчет справедливости, проявляемой государями в таких случаях. Например: буря несет шайку пиратов в неизвестном им направлении; наконец юнга открывает с верхушки мачты землю; пираты выходят на берег, чтобы заняться грабежом и разбойничеством; они находят безобидное население, оказывающее им хороший прием; дают стране новое название, именем короля завладевают ею, водружают гнилую доску или камень в качестве памятного знака, убивают две или три дюжины туземцев, насильно забирают на корабль несколько человек в качестве образца, возвращаются на родину и получают прощение. Так возникает новая колония, приобретенная по божественному праву. При первой возможности туда посылают корабли; туземцы либо изгоняются, либо истребляются, князей их подвергают пыткам, чтобы принудить их выдать свое золото; открыта полная свобода для совершения любых бесчеловечных поступков, для любого распутства, земля обагряется кровью своих сынов. И эта гнусная шайка мясников, занимающаяся столь благочестивыми делами, образует современную колонию, отправленную для обращения в христианство и насаждения цивилизации среди дикарей-идолопоклонников.

Но это описание, разумеется, не имеет никакого касательства к британской нации, которая может служить примером для всего мира благодаря своей мудрости, заботливости и справедливости в насаждении колоний; своим высоким духовным качествам, содействующим преуспеянию религии и просвещения; подбору набожных и способных священников для распространения христианства; осмотрительности в заселении своих провинций добропорядочными и воздержанными на язык жителями метрополии[162]; строжайшему уважению к справедливости при замещении административных должностей во всех своих колониях чиновниками величайших дарований, совершенно чуждыми всякой порочности и продажности; и - в увенчание всего - благодаря назначению бдительных и добродетельных губернаторов, горячо пекущихся о благоденствии вверенного их управлению населения и блюдущих честь короля, своего государя.

Но так как население описанных мной стран, по-видимому, не имеет никакого желания быть завоеванным, обращенным в рабство, истребленным или изгнанным колонистами и так как сами эти страны не изобилуют ни золотом, ни серебром, ни сахаром, ни табаком, то, по скромному моему мнению, они являются весьма мало подходящими объектами для нашего рвения, нашей доблести и наших интересов. Однако, если те, кого это ближе касается, считают нужным держаться другого мнения, то я готов засвидетельствовать под присягой, когда я буду призван к тому законом, что ни один европеец не посещал этих стран до меня, поскольку, по крайней мере, можно доверять показаниям туземцев; спор может возникнуть лишь по отношению к двум еху, которых, по преданию, видели много веков тому назад на одной горе в Гуигнгнмии и от которых, по тому же преданию, произошел весь род этих гнусных скотов; эти двое еху были, должно быть, англичане, как я очень склонен подозревать на основании черт лица их потомства, хотя и очень обезображенных. Но насколько факт этот может быть доказательным, - предоставляю судить знатокам колониальных законов[163].

Что же касается формального завладения открытыми странами именем моего государя, то такая мысль никогда не приходила мне в голову; да если бы и пришла, то, принимая во внимание мое тогдашнее положение, я, пожалуй, поступил бы благоразумно и предусмотрительно, отложив осуществление этой формальности до более благоприятного случая.

Ответив, таким образом, на единственный упрек, который можно было бы сделать мне как путешественнику, я окончательно прощаюсь со всеми моими любезными читателями и удаляюсь в свой садик в Редрифе наслаждаться размышлениями, осуществлять на практике превосходные уроки добродетели, преподанные мне гуигнгнмами, просвещать еху моей семьи, насколько эти животные вообще поддаются воспитанию, почаще смотреть на свое отражение в зеркале и, таким образом, если возможно, постепенно приучить себя выносить вид человека; сокрушаться о дикости гуигнгнмов на моей родине, но всегда относиться к их личности с уважением ради моего благородного хозяина, его семьи, друзей и всего рода гуигнгнмов, на которых наши лошади имеют честь походить по своему строению, значительно уступая им по своим умственным способностям.

С прошлой недели я начал позволять моей жене садиться обедать вместе со мной на дальнем конце длинного стола и отвечать (как можно короче) на немногие задаваемые мной вопросы. Все же запах еху по- прежнему очень противен мне, так что я всегда плотно затыкаю нос рутой, лавандой или листовым табаком. И хотя для человека пожилого трудно отучиться от старых привычек, однако я совсем не теряю надежды, что через некоторое время способен буду переносить общество еху-соседей и перестану страшиться их зубов и когтей.

Мне было бы гораздо легче примириться со всем родом еху, если бы они довольствовались теми пороками и безрассудствами, которыми наделила их природа. Меня ничуть не раздражает вид судейского, карманного вора, полковника, шута, вельможи, игрока, политика, сводника, врача, лжесвидетеля, соблазнителя, стряпчего, предателя и им подобных; существование всех их в порядке вещей. Но когда я вижу кучу уродств и болезней как физических, так и духовных, да в придачу к ним еще гордость, - терпение мое немедленно истощается; я никогда не способен буду понять, как такое животное и такой порок могут сочетаться. У мудрых и добродетельных гуигнгнмов, в изобилии одаренных всеми совершенствами, какие только могут украшать разумное существо, нет даже слова для обозначения этого порока; да и вообще язык их не содержит вовсе терминов, выражающих что-нибудь дурное, кроме тех, при помощи которых они описывают гнусные качества тамошних еху; среди них они, однако, не могли обнаружить гордости вследствие недостаточного знания человеческой природы, как она проявляется в других странах, где это животное занимает господствующее положение. Но я благодаря моему большому опыту ясно различал некоторые зачатки этого порока среди диких еху.

Однако гуигнгнмы, живущие под властью разума, так же мало гордятся своими хорошими качествами, как я горжусь тем, что у меня две руки; ни один человек, находясь в здравом уме, не станет кичиться этим, хотя и будет очень несчастен, если лишится одной из них. Я так долго останавливаюсь на этом предмете из желания сделать, по мере моих сил, общество английских еху более переносимым; поэтому я очень прошу лиц, в какой-нибудь степени запятнанных этим нелепым пороком, не отваживаться попадаться мне на глаза.

ПРИМЕЧАНИЯ

(А. Аникст)

[1] Демпиер (1652-1715)

- английский мореплаватель, в годы между 1685-1691 побывавший в Гвинее, американских колониях Испании на побережье Тихого океана, в Китае, Австралии, Индии и описавший свои странствия и приключения в книге "Новое путешествие вокруг света" (1697). Свифт в "Путешествиях Гулливера" иногда пародирует его стиль. [2] "…покойной королевы Анны…"

- В первом издании, желая смягчить сатирическое описание придворных нравов (см. ч. IV, гл. VI), издатель вставил в текст хвалебные слова о покойной королеве Анне (1665-1714), которую Свифт, как он пишет в предисловии, отнюдь не так уважал, почему он и снял эту вставку Мотта. [3] Лорд Годольфин (1645-1712)

- видный деятель партии тори, премьер-министр в первые восемь лет царствования королевы Анны. В 1710 г. неожиданно смещен; на его должность был назначен Роберт Харли, граф Оксфордский, тоже принадлежавший к партии тори. Свифт был лично знаком с обоими. [4] "…власть имущие весьма зорко следят за прессой…"

- Законы о цензуре существовали в Англии с XVI в. Во времена Свифта государственный секретарь имел право предъявить авторам обвинение в клевете или же конфисковать произведение, объявленное клеветническим. Это положение существовало до 1765 г. [5] "…еху, управляющих теперь, как говорят, нашим стадом…"

- Еху - люди, опустившиеся до скотского состояния, описанные в IV части "Путешествий Гулливера". Здесь, по-видимому, дерзкий намек на Ганноверскую династию, воцарившуюся в Англии с 1714 г. [6] Смитсфильд

- площадь в Лондоне, на которой сжигали на кострах еретиков и ведьм. [7] "…обременяли нашего разносчика писем пасквилями, ключами, размышлениями, замечаниями и вторыми частями…"

- Один из подобных комментариев действительно был издан три недели спустя после выхода в свет "Гулливера"; в 1727 г. от имени Гулливера был издан третий том его "Путешествий", представляющий собой пересказ "Истории севорамбов" Д. Вераса и "Путешествие в Кэклогаллинию". Это и есть те книги, к которым, по словам Гулливера, он не имел никакого касательства. [8] "…находят ошибки в моем морском языке…"

- Свифт заимствовал морскую терминологию из книги Стерми "Настоящий моряк" (1669). [9] Утопия

- вымышленное государство, описанное английским гуманистом Томасом Мором в одноименной книге (1516). [10] Лилипуты, бробдингнежцы

- обитатели фантастических стран, описанных в I и II частях "Путешествий Гулливера". Английский литературовед Генри Морли высказал убедительное предположение, что Свифт образовал вымышленное название "лилипут" (lilliput) от двух корней: 1) Lille (little) по-английски - маленький; 2) put - презрительная кличка, происходящая от латинского слова putidus (испорченный), итальянского - putta, старофранцузских - put и pute; на этих языках таким словом называли мальчиков и девочек, предающихся порокам взрослых. Точно так же маленькие лилипуты в общественной и частной жизни предаются тем же порокам, которые характерны для английского аристократического и буржуазного общества начала XVIII в. Слово "бробдингнег" (brobdingneg), по-видимому, представляет собой анаграмму; оно содержит буквы, входящие в слова grand, bid, noble (большой, крупный, благородный), у слова noble отброшен только последний слог - le. [11] "…четырнадцать лет… в колледж Эмануила в Кембридже…"

- В те времена это был обычный возраст поступления в университеты. Лейден - голландский город, в XVII-XVIII вв. славился своим университетом (особенно медицинским факультетом), привлекавшим к себе студентов-иностранцев, включая и англичан. [12] Левант

- острова и побережье восточного Средиземноморья в Малой Азии, центр торговли между Западом и Востоком. [13] Вандименова Земля

- часть Австралии, исследованная в 1642 г. голландским мореплавателем Абелем Тасманом и названная им так в честь губернатора Ост-Индии Энтони Ван-Димена. [14] "Я попробовал встать…"

- Этот эпизод, вероятно, навеян рассказом древнегреческого писателя Филострата ("Eikoves", то есть "Картины") о том, как Геркулеса связали напавшие на него пигмеи: "Пигмеи жаждали отомстить за смерть Антея. Найдя спящего Геркулеса, они собрали против него все свои силы. Одна фаланга напала на его левую руку; против правой, более сильной, они направили две фаланги. Лучники и пращники, изумленные огромными размерами его бедер, осадили ноги Геркулеса. Вокруг же его головы, словно вокруг арсенала, они водрузили батареи, и сам царь занял около них свое место. Они подожгли его волосы, стали бросать серпы в его глаза, а чтобы он не мог дышать, заткнули ему рот и ноздри. Но вся эта возня могла только разбудить его. И когда он проснулся, то, презрительно смеясь над их глупостью, сгреб их всех в львиную шкуру и понес к Эврисфею". [15] "…деревянный помост…"

- Здесь, возможно, саркастический намек на распространившийся после революции 1688 г. среди вигской аристократии обычай - выступать во время выборных кампаний на площадях с публичными речами. [16] "…тридцатью шестью висячими замками."

- Те же самые числа Свифт назвал в "Сказке бочки", вышедшей за два с лишним десятилетия до "Гулливера": "Я написал 91 памфлет при трех царствованиях к услугам 36 фракций". [17] "…на мой ноготь выше всех своих придворных…"

- Под Лилипутией Свифт подразумевал Англию, а лилипутский император, по его замыслу, должен был некоторыми чертами походить на Георга I. Но английский король был мал ростом, неуклюж, и манеры его были лишены достоинства. Возможно, что внешнее их различие было подчеркнуто Свифтом из соображений осторожности, но не исключено, что, создавая свою сатиру, он не стремился к портретному сходству. [18] "…губы австрийские…"

- У членов австрийской династии Габсбургов была выпяченная нижняя губа. [19] Лингва франка

- наречие портов Средиземноморья, состоящее из смеси итальянских, испанских, греческих, арабских и других слов. [20] "…весьма редко… обращается за субсидией…"

- Намек Свифта на субсидии, испрашиваемые английскими королями у парламента как на государственные нужды, так и на личные расходы. [21] "…обыскать меня…"

- Описание обыска и конфискации у Гулливера совершенно безобидного содержимого его карманов - это насмешка Свифта над рвением английских государственных агентов, занимавшихся поисками оружия у лиц, подозреваемых в симпатиях к якобитам, то есть сторонникам реставрации Стюартов, свергнутых в 1688 г. и изгнанных из Англии. Один из таких агентов в Ирландии передал в дублинскую тюрьму отобранные у самого Свифта "опасные" предметы: кочергу, щипцы и совок. [22] "…подробную опись всему…"

- Свифт высмеивает деятельность Тайного комитета, учрежденного премьер-министром вигского правительства Робертом Уолполом, сменившим на этом посту друга Свифта - Болинброка. Шпионы этого комитета вели слежку во Франции и Англии за деятельностью якобитов и связанного с ними Болинброка, в 1711 г. вступившего в тайные переговоры с французским правительством. В результате этих переговоров был заключен Утрехтский мир (1713), которым закончилась война за испанское наследство. [23] "…упражнения канатных плясунов…"

- Здесь: сатирическое изображение ловких и бесстыдных политических махинаций и интриг, с помощью которых карьеристы добивались королевских милостей и государственных должностей.

Флимнап. - Этот образ - сатира на Роберта Уолпола, к которому Свифт относился крайне враждебно и неоднократно его высмеивал. Беспринципность и карьеризм Уолпола, изображенные здесь Свифтом как "прыжки на канате", разоблачали и друг Свифта, поэт и драматург Джон Гэй (1685-1752) в своей "Опере нищих" (1728), и Генри Фильдинг (1707-1754) в своей политической комедии "Исторический календарь на 1756 год" (1757).

Рельдресель. - По-видимому, под этим именем изображен граф Стенхоп, ненадолго сменивший в 1717 г. Роберта Уолпола. Премьер-министр Стенхоп более терпимо относился к якобитам и к тори; среди последних было немало друзей Свифта. [24] "…Флимнап непременно сломал бы себе шею…"

- После смерти Стенхопа благодаря интригам герцогини Кендельской, одной из фавориток Георга I, Роберта Уолпола в 1721 г. вновь назначили премьер-министром. Герцогиня Кендельская здесь и названа иносказательно "королевской подушкой". [25] Синяя, красная и зеленая

- цвета английских орденов Подвязки, Бани и Св. Андрея. Старинный орден Бани, основанный в 1559 г. и прекративший существование в 1669 г., был восстановлен Уолполом в 1725 г. специально для того, чтобы награждать им своих приспешников. Сам Уолпол в том же году был награжден этим орденом и орденом Подвязки - в 1726 г., то есть в год выхода первого издания "Гулливера". В первом издании книги из осторожности вместо подлинных цветов орденов были названы другие: пурпурный, желтый и белый. Во втором издании Свифт заменил их настоящими цветами английских орденов. [26] "Император пришел в такой восторг…"

- Намек на пристрастие Георга I к военным парадам. [27] "…в позу Колосса Родосского…"

- Колосс - гигантская бронзовая статуя бога солнца Гелиоса, воздвигнутая в гавани острова Родос в 280 г. до н. э. Ноги статуи упирались в берега по обе стороны гавани. Статуя была разрушена землетрясением 56 лет спустя. [28] Скайреш Болголам



Страница сформирована за 0.8 сек
SQL запросов: 172