Коммерсант Блок. Отказ адвокату
Подошел день, когда К. наконец решил отказать адвокату в представительстве по его делу. Правда, он никак не мог преодолеть сомнение, правильно ли он поступает, но все пересилила мысль, что это необходимо. Решение пойти к адвокату, принятое в тот день, отняло у него много сил, работал он вяло, медленно, ему пришлось долго задержаться на службе, и уже пробило десять, когда он наконец подошел к двери адвоката. Прежде чем позвонить, К. подумал, не лучше ли было бы отказать адвокату по телефону или письмом, потому что личный разговор, наверно, будет очень неприятным. И однако К. хотел сделать это лично: на всякий другой отказ адвокат мог не ответить или отделаться пустыми словами, и К. никогда не узнал бы, если только не выпытал бы у Лени, как адвокат принял этот отказ и какие последствия этот отказ будет иметь для самого К., по мнению адвоката, а с его мнением нельзя не считаться. Если же адвокат будет сидеть перед К. и отказ явится для него неожиданностью, то, даже не добившись от него ни слова, можно будет легко угадать все, что интересует К., по выражению лица и по поведению адвоката. Не исключено даже, что К. при этом убедится, как все–таки хорошо было бы поручить ему защиту, а тогда отказ можно и отменить.
Первые попытки дозвониться у двери адвоката были, как всегда, безрезультатными. Лени могла бы и поторопиться, подумал К. Слава богу, что хоть никто из соседей не вмешивался, как это обычно бывало: то выскакивал мужчина в халате, то еще кто–нибудь, и начиналась перебранка. Нажимая кнопку звонка во второй раз, К. оглянулся на дверь соседей, но на этот раз она тоже не открывалась. Наконец в глазке адвокатской двери показались два глаза, но это не были глаза Лени. Кто–то отпер замок, но придержал дверь изнутри и крикнул в глубь квартиры: «Это он!» – и только тогда дверь отворилась.
К. протиснулся в дверь – он услыхал, как за его спиной уже торопливо поворачивали ключ в соседней квартире. И когда его пропустили в прихожую, он буквально ринулся туда, но только успел увидеть, как по коридору пробежала в одной рубашке Лени, услыхав предупреждающий возглас того, кто отпер дверь. К. посмотрел ей вслед, потом обернулся к стоящему у порога. Это был маленький, тщедушный человечек с бородкой, державший в руке свечу.
– Вы тут служите? – спросил К.
– Нет, – ответил тот, – я посторонний, я пришел к адвокату по делу, за советом.
– Без пиджака? – спросил К. и движением руки показал на скудный туалет посетителя.
– Ах, простите! – сказал тот и осветил сам себя свечкой, словно впервые заметил, в каком он виде.
– Лени – ваша любовница? – коротко спросил К. Он стоял, слегка расставив ноги и заложив за спину руки, державшие шляпу. Уже то, что на нем было добротное пальто, заставляло его чувствовать свое превосходство над этим заморышем.
– О господи! – сказал тот и в испуге, словно защищаясь, закрыл лицо рукой. – Нет, нет, как вы могли подумать!
– Вы мне внушаете доверие, – с улыбкой бросил К., – но все же… Впрочем, пойдемте! – Он махнул шляпой и пропустил того вперед. – Как ваше имя? – спросил он.
– Блок, коммерсант Блок, – сказал тот, оборачиваясь, чтобы представиться, но К. не дал ему остановиться.
– Это ваша настоящая фамилия? – спросил он.
– Конечно! – сказал Блок. – Почему вы сомневаетесь?
– Подумал, что у вас могут быть причины скрывать свое имя, – сказал К. Он чувствовал себя необыкновенно свободно – так бывает только на чужбине, когда, разговаривая с простым народом, сам умалчиваешь обо всем, что тебя касается, и равнодушно расспрашиваешь об их делах, причем как будто ставишь их на одну доску с собой, но обрываешь разговор когда заблагорассудится.
У рабочего кабинета К. остановился, открыл дверь и крикнул коммерсанту, послушно идущему впереди:
– Не торопитесь! Посветите–ка сюда!
К. подумал, что, может быть, Лени спряталась в кабинете, он заставил коммерсанта осветить все углы, но в комнате было пусто. Перед портретом судьи К. придержал коммерсанта за подтяжки.
– Вы его знаете? – спросил он и ткнул указательным пальцем вверх.
Коммерсант поднял свечу, поморгал, посмотрел наверх и сказал:
– Это судья.
– Верховный судья? – спросил К. и стал рядом с коммерсантом, чтобы проверить, какое впечатление производит на него портрет. Коммерсант с благоговением посмотрел наверх.
– Да, это верховный судья, – сказал он.
– Не очень–то вы проницательны, – сказал К. – Из всех ничтожных судейских чиновников он – самый мелкий.
– Теперь вспомнил, – сказал коммерсант и опустил свечу. – Ведь я это уже слыхал.
– Ну конечно же! – воскликнул К. – Я совсем забыл, конечно же, вы должны были это слышать.
– Почему же? Почему? – спросил коммерсант, идя к двери, куда его подталкивал К.
Уже в коридоре К. спросил:
– Но вы, наверно, знаете, где прячется Лени?
– Прячется? – переспросил коммерсант. – Да нет же, она, наверно, на кухне, варит суп для адвоката.
– Почему же вы мне сразу не сказали? – спросил К.
– Я хотел вас туда провести, а вы меня отозвали назад, – сказал коммерсант, растерявшись от противоречивых распоряжений.
– Вы, как видно, считаете себя хитрецом! – сказал К. – Ну, ведите же меня туда!
В кухне К. еще ни разу не был, она оказалась неожиданно большой и богато оснащенной. Даже плита была раза в три больше обычной. Остальную обстановку почти нельзя было рассмотреть, потому что на кухне горела только маленькая лампочка, висевшая над входом. У плиты стояла Лени в своем обычном белом фартуке и выпускала яйца в кастрюлю, стоявшую на спиртовке.
– Добрый вечер, Йозеф, – сказала она, взглянув на него исподлобья.
– Добрый вечер, – ответил К. и показал коммерсанту на стоявший поодаль стул; тот повиновался и сел. Тогда К. подошел к Лени вплотную, наклонился через ее плечо и спросил:
– Кто это такой?
Лени обняла К. одной рукой – другой она мешала суп – и, притянув его к себе, сказала:
– Это несчастный человек, обедневший коммерсант, некто Блок. Ты посмотри на него.
Оба оглянулись. Коммерсант сидел на стуле, как ему велел К., он потушил ненужную свечу и пальцами приминал фитиль, чтобы не начадило.
– Ты была в одной рубашке, – сказал К. и, взяв в руки голову Лени, заставил ее отвернуться от Блока.
Лени промолчала.
– Он твой любовник? – спросил К. Она хотела помешать в кастрюльке, но К. схватил ее за обе руки и сказал: – Отвечай!
Она сказала:
– Пойдем в кабинет, я тебе все объясню.
– Нет! – сказал К. – Я хочу, чтобы ты мне здесь же все объяснила. – Она повисла у него на шее, пытаясь его поцеловать, но К. отстранился и сказал: – Не хочу, чтобы ты меня сейчас целовала.
– Йозеф! – сказала Лени и посмотрела в глаза К. умоляюще и вместе с тем открыто. – Неужели ты ревнуешь меня к господину Блоку? Руди, – обратилась она к коммерсанту, – помоги же мне, слышишь, в чем меня подозревают? И брось ты эту свечку!
Можно было подумать, что Блок не обращает на них внимания, но, оказывается, он все отлично слышал.
– Не понимаю, с чего это вы вздумали ревновать! – сказал он несколько вызывающе.
– Я сам не понимаю! – сказал К. и с улыбкой взглянул на коммерсанта.
Лени громко рассмеялась и, пользуясь тем, что К. отвлекся, повисла у него на руке и зашептала:
– Оставь его, сам видишь, что это за человек. Я его немножко пожалела, потому что он очень важный клиент для адвоката, и только потому. А как ты? Хочешь сейчас же переговорить с адвокатом? Ему сегодня очень плохо, но, если угодно, я о тебе доложу. А на ночь ты останешься у меня, непременно останешься. Ты так давно у нас не был, даже адвокат про тебя спрашивал. Не запускай процесс. Мне тоже надо тебе многое сообщить, я кой о чем разузнала. Но прежде всего сними пальто.
Она помогла ему снять пальто, взяла его шляпу, побежала в прихожую повесить вещи, потом прибежала назад и посмотрела, не готов ли суп.
– Доложить о тебе или сначала накормить его супом? – спросила она у К.
– Доложи сначала обо мне, – сказал К.
Он был раздражен, потому что собирался поговорить с Лени о своих делах, особенно о нерешенном вопросе – отказать адвокату или нет, но присутствие этого коммерсанта отбило у него всякую охоту. Однако дело казалось ему настолько важным, что нельзя было из–за этого заморыша все решительно менять, поэтому он окликнул Лени, выбежавшую было в коридор.
– Все–таки накорми его сначала супом, – сказал он, – пусть подкрепится перед разговором со мной, ему силы понадобятся.
– Значит, вы тоже клиент адвоката? – тихо сказал из угла коммерсант. Но его слова вызвали общее неудовольствие.
– Какое вам дело? – спросил К., а Лени сказала:
– Ты бы помолчал. – И обратилась к К.: – Значит, сначала я ему дам супу, – и стала наливать суп в тарелку. – Боюсь, как бы он сразу не заснул, после еды он всегда засыпает.
– Ничего, от моих слов с него сон слетит, – сказал К.
Ему все хотелось намекнуть, что он собирается обсудить с адвокатом что–то очень важное, хотелось, чтобы Лени сначала заинтересовалась, о чем пойдет разговор, а уж тогда попросить у нее совета. Но она только в точности выполнила его пожелание. Проходя мимо него с тарелкой, она подчеркнуто ласково взглянула на него и сказала:
– Как только он поест, я сразу доложу о тебе, чтобы ты поскорее вернулся ко мне сюда.
– Ступай, ступай! – сказал К. – Ступай!
– Будь же поласковее! – сказала она и у самой двери, держа тарелку в руках, еще раз повернулась к нему всем телом.
К. посмотрел ей вслед. Теперь он твердо решил отказать адвокату; может быть, даже лучше, что он не успел перед этим поговорить с Лени, у нее никакого кругозора нет; наверно, она стала бы его отговаривать и, возможно, удержала бы на этот раз, и снова он мучился бы от неизвестности и сомнений и все–таки через некоторое время выполнил бы свое намерение, потому что слишком упорно его вынашивал. А ведь чем раньше он решится, тем меньше вреда будет причинено. Впрочем, этот коммерсант тоже что–нибудь, наверно, может сказать.
К. обернулся, и как только коммерсант это заметил, он тут же хотел вскочить с места, но К. его удержал.
– Сидите, сидите, – сказал он и пододвинул к нему свой стул. – А вы давнишний клиент адвоката? – спросил он его.
– Да, – сказал коммерсант, – очень давнишний.
– Сколько же лет он представляет ваши интересы? – спросил К.
– Не знаю, в каком смысле вы об этом спрашиваете, – сказал коммерсант. – В моих торговых операциях – я торгую зерном – он представляет мои интересы с тех самых пор, как я принял дело, значит, уже лет двадцать, а в моем личном процессе, на который вы, вероятно, намекаете, он тоже представляет мои интересы с самого начала, то есть уже больше пяти лет. Да, гораздо больше пяти лет, – добавил он и вытащил старый бумажник. – Тут у меня все записано; если хотите, я вам назову точные даты. А запомнить наизусть трудно. Пожалуй, мой процесс длится много дольше, он начался вскоре после смерти жены, а тому уже больше пяти с половиной лет.
К. пододвинулся к нему поближе.
– Значит, адвокат берется и за обычные гражданские дела? – спросил он. Такая связь суда с правовыми нормами удивительно успокоила К.
– Ну конечно, – сказал коммерсант и шепотом добавил: – Говорят даже, что в гражданских делах он больше смыслит, чем в тех, других.
Но, как видно, Блок тут же раскаялся в своих словах; положив руку на плечо К., он попросил:
– Прошу вас, не выдавайте меня!
К. успокаивающе похлопал его по коленке и сказал:
– Что вы, разве я предатель?
– Он очень мстительный, – сказал коммерсант.
– Ну, такому верному клиенту он никогда ничего не сделает, – сказал К.
– Еще как сделает! – сказал коммерсант. – Когда он рассердится, он никакой разницы не видит, а кроме того, не настолько уж я ему верен.
– То есть как это? – спросил К.
– Не знаю, можно ли вам все доверить, – с сомнением в голосе сказал коммерсант.
– По–моему, можно, – сказал К.
– Ну что же, – сказал коммерсант, – я вам кое–что доверю. Но тогда и вы должны мне открыть какую–нибудь тайну, чтобы мы вместе держались против адвоката.
– Очень уж вы осторожны, – сказал К. – Хорошо, я вам сообщу тайну, которая вас успокоит окончательно. В чем же вы неверны адвокату?
– У меня, – робко начал коммерсант таким тоном, словно сознавался в какой–то низости, – у меня кроме него есть и еще адвокаты.
– Ну, это не такой уж проступок, – немного разочарованно сказал К.
– Здесь это считается проступком, – сказал коммерсант. Он еще никак не мог отдышаться после своего признания, хотя слова К. немного подбодрили его. – Это не разрешается. И уж ни в коем случае не разрешено наряду с постоянным адвокатом приглашать еще подпольных адвокатов. А я именно так и сделал, у меня кроме него еще пять подпольных адвокатов.
– Пять! – крикнул К. Его поразило именно количество. – Целых пять адвокатов кроме этого!
Коммерсант кивнул:
– И еще веду переговоры с шестым.
– Но зачем вам столько адвокатов? – спросил К.
– Мне они все нужны, – сказал коммерсант.
– А вы можете объяснить зачем? – спросил К.
– Охотно, – сказал коммерсант. – Ну, прежде всего, я не хочу проиграть свой процесс, это само собой понятно. Поэтому я не должен упускать ничего, что может пойти мне на пользу, и если даже в некоторых случаях надежда получить от них пользу очень невелика, все равно я и такую надежду упускать не должен. Потому–то я и растратил на процесс все, что у меня было. Например, я вынул весь капитал из моего предприятия: раньше контора моей фирмы занимала почти целый этаж, а теперь осталась только каморка во флигеле, где я работаю с одним только рассыльным. Мои дела приняли такой оборот не только потому, что я истратил все деньги, но я и все силы истратил. Когда хочешь вести процесс, ни на что другое времени не остается.
– Значит, вы сами действуете и в суде? – спросил К. – Об этом я особенно хотел бы узнать подробнее.
– Тут я вам почти ничего сообщить не могу, – сказал коммерсант. – Сначала я было попробовал сам этим заняться, но потом бросил. Слишком утомительно, а результатов почти никаких. Действовать там самому, самому вести переговоры – нет, мне это оказалось совершенно не под силу. Даже просто сидеть и ждать – страшное напряжение. Сами знаете, какой в этих канцеляриях тяжелый воздух.
– Откуда вам известно, что я там был? – спросил К.
– Да я сидел в приемной, когда вы проходили.
– Какое совпадение! – воскликнул К. Его настолько это поразило, что он совсем забыл, каким нелепым ему показался коммерсант сначала.
– Значит, вы меня видели! Вы были в приемной, когда я проходил! Да, один раз я там проходил.
– Не такое уж это совпадение, – сказал коммерсант, – я туда хожу почти каждый день.
– Наверно, и мне придется бывать почаще, – сказал К. – Только вряд ли меня примут с таким почетом, как в тот раз. Все передо мной встали – наверно, решили, что я судья.
– Нет, – сказал коммерсант, – мы приветствовали служителя суда. Мы уже знали, что вы обвиняемый. Такие сведения распространяются моментально.
– Значит, вы все знали, – сказал К. – Но тогда вам, может быть, показалось, что я вел себя слишком высокомерно? Был об этом разговор?
– Нет, – сказал коммерсант, – напротив. Впрочем, все это глупости.
– Как это глупости? – переспросил К.
– Ну зачем вы меня выспрашиваете? – раздраженно сказал коммерсант. – Людей этих вы, по–видимому, не знаете и можете все неправильно истолковать. Примите только во внимание, что при данных обстоятельствах в разговорах всплывают такие вещи, которых разумом никак не понять. Человек устает, голова забита другими мыслями, вот и начинаются всякие суеверия. Я говорю о других, но и сам я ничуть не лучше. Например, есть такое суеверие, будто по лицу обвиняемого, особенно по рисунку его губ, видно, чем кончится его процесс. И эти люди утверждали, что, судя по вашим губам, вам вскоре вынесут приговор. Повторяю, это смешное суеверие, и по большей части факты говорят против него, но, когда вращаешься среди тех людей, трудно противостоять предрассудкам. И подумайте, до чего сильно это суеверие! Помните, как вы заговорили с одним из них? Он вам даже ответить не мог. Конечно, там все может сбить человека с толку, но его особенно поразили ваши губы. Потом он рассказывал, что по вашим губам он прочел не только ваш, но и свой приговор.
– По моим губам? – спросил К., вынул карманное зеркальце и посмотрелся в него. – Ничего особенного в своих губах я не вижу. А вы?
– И я тоже, – сказал коммерсант, – абсолютно ничего!
– До чего же эти люди суеверны! – воскликнул К.
– А что я вам говорю? – сказал коммерсант.
– Неужели они так часто встречаются и делятся всеми своими мыслями? – спросил К. – А я до сих пор держался совсем особняком.
– Не так уж они часто встречаются, – сказал коммерсант, – да это и невозможно, слишком их много. Да и общих интересов у них мало. Иногда какая–нибудь группа начинает верить, что у них общие интересы, но вскоре оказывается, что это ошибка. В этом суде коллективно ничего не добьешься. Каждый случай изучается отдельно, этот суд работает весьма тщательно. Скопом тут ничего не добиться. Лишь единицы втайне иногда чего–то могут достигнуть; только потом об этом узнают остальные, но как оно случилось, никому не известно. Словом, ничего общего у этих людей нет. Правда, иногда они встречаются в приемных, но там особенно не поговоришь. А все эти суеверия завелись исстари, и множатся они сами по себе.
– Видел я этих людей в приемной, – сказал К., – и мне их ожидание показалось совсем бесполезным.
– Нет, ожидание не бесполезно, – сказал коммерсант, – бесполезны только попытки самому вмешаться. Я вам уже говорил, что кроме этого адвоката у меня их еще пять. Кажется – и мне самому вначале так казалось, – что можно было бы всецело передать дело в их руки. Но это было бы совершенно неправильно. Сейчас мне еще труднее передать им все, чем если бы у меня был один адвокат. Вам это, конечно, непонятно?
– Непонятно, – сказал К., и, словно пытаясь успокоить коммерсанта, остановить его слишком быструю речь, он накрыл его руку своей рукой. – Я только хочу вас попросить: говорите немного медленнее, ведь это все для меня страшно важно, а так я не успеваю за вами следить.
– Хорошо, что вы мне напомнили, – сказал коммерсант. – Ведь вы новичок, младенец. Вашему процессу всего–то полгода. Слышал, слышал. Такой молодой процесс! А я уже передумал обо всем тысячи раз, для меня нет на свете ничего понятнее.
– И наверно, вы рады, что ваш процесс уже так далеко зашел? – спросил К. Ему не хотелось прямо задать вопрос, как обстоят дела у коммерсанта. Но и прямого ответа он не получил.
– Да, вот уже пять лет, как я тяну свой процесс, – сказал коммерсант и опустил голову. – Это немалое достижение.
И он замолчал. К. прислушался, не идет ли Лени. С одной стороны, ему не хотелось, чтобы она пришла, потому что ему еще надо было о многом расспросить коммерсанта, не хотелось ему, чтобы Лени застала их за дружеским разговором, а с другой стороны, он злился, что, несмотря на его присутствие, Лени так долго торчит у адвоката, куда дольше, чем нужно, чтобы накормить его супом.
– Я хорошо помню то время, – снова заговорил коммерсант, и К. весь обратился в слух, – когда мой процесс был примерно в таком же возрасте, как сейчас ваш. Тогда меня обслуживал только этот адвокат, но я им был не очень доволен.
«Вот сейчас я все узнаю», – подумал К. и оживленно закивал головой, словно вызывая этим коммерсанта на полную откровенность в самом важном вопросе.
– Мой процесс, – продолжал коммерсант, – не двигался с места. Правда, велось следствие, я бывал на всех допросах, собирал материал, представил в суд все свои конторские книги, что, как я потом узнал, было совершенно излишне, все время бегал к адвокату, он тоже подавал многочисленные ходатайства…
– Как? Многочисленные ходатайства? – переспросил К.
– Ну конечно, – сказал коммерсант.
– Для меня это чрезвычайно важно, – сказал К., – ведь по моему делу он все еще составляет первое ходатайство. Он ничего не сделал. Теперь я вижу, как безобразно он запустил мои дела.
– То, что бумага еще не готова, может быть вызвано всякими уважительными причинами, – сказал коммерсант. – Да и кроме того, впоследствии выяснилось, что для меня все эти ходатайства были совершенно бесполезны. Одно я даже прочел – мне его любезно предоставил один из служащих в суде. Правда, составлено оно было по–ученому, но, в сущности, без всякого смысла. Прежде всего – уйма латыни, в которой я не разбираюсь, потом – целые страницы общих фраз по адресу суда, потом – лестные слова об отдельных чиновниках – он их, правда, не называл по имени, но каждый посвященный легко догадывался, о ком шла речь, – затем самовосхваление, причем тут адвокат подлизывался к суду хуже собаки, и, наконец, исследования всяких судебных процессов прошлых лет, якобы схожих с моим делом. Слов нет, эти исследования, насколько я мог понять, были проведены очень тщательно. Но я ни в коем случае не хочу в чем бы то ни было осуждать адвоката за его работу. К тому же та бумага, которую я прочитал, только одна из многих, во всяком случае – и это я должен оговорить сейчас же, – никакого продвижения в моем процессе я тогда не видел.
