УПП

Цитата момента



Лучше делать и каяться, чем не делать — и каяться.
А если делать, то делать — по-большому!

Синтон - тренинг центрАссоциация профессионалов развития личности
Университет практической психологии

Книга момента



Советую провести небольшой эксперимент. Попробуйте прожить один день — прямо с самого утра — так, будто на вас нацелены десятки телекамер и сотни тысяч глаз. Будто каждый ваш шаг, каждое движение и слово, ваш поход за пивом наблюдаются и оцениваются, имеют смысл и интересны другим. Попробуйте влюбить в себя смотрящий на вас мир. Гарантирую необычные ощущения.

Александр Никонов. «Апгрейд обезьяны»

Читать далее >>


Фото момента



http://old.nkozlov.ru/library/fotogalereya/s374/d3354/
Мещера

Но, разумеется, математика на самом деле — не генератор «шумов». Она — генератор порядков, различных «упорядоченностей в себе». Она создает упорядоченности — и некоторые из них, более или менее фрагментарно, совмещаются с действительностью. Эта фрагментарная совместимость делает возможным развитие науки и технологии, то есть цивилизации.

Говорят иногда, что математика есть «избыточный» порядок по сравнению с действительностью, менее, чем она, упорядоченной. Но это не совсем так. При всем своем величии, инвариантности, неизбежности, однозначности математика в наш век впервые покачнулась, ибо в ее фундаменте появились трещины с тех пор, как в 30‑е годы Курт Гедель доказал, что ее основной постулат — непротиворечивости и одновременно внутренней полноты [«Доказать непротиворечивость некоторой системы — значит доказать, что в ней нет ни одного предложения А, такого, что в этой системе можно дедуктивно вывести как А, так и не А. Доказать полиому некоторой системы — значит доказать, что для всякого предложения этой системы можно дедуктивно вывести либо его самого, либо его отрицание». (М. Markowic, Formalizm w logice wspolczesnej, Warszawa, 1962, s. 52.)] — невозможно выполнить. Если система непротиворечива, то она не полна, а если она полна, то перестает быть непротиворечивой. Кажется, математика так же ущербна, как и всякая человеческая деятельность; по‑моему, в этом нет ничего плохого, ничего унизительного.

Но хватит говорить о математике, мы ведь хотели обойтись без нее. Разве нельзя избежать математизации процессов познания? Не той математизации, которая управляет процессами в хромосомах и звездах, обходясь без всяких символов и формализмов, а той, которая использует символический аппарат, правила алгоритмических преобразований и создает с помощью своих операций такую логическую глубину, которой в Природе ничто не соответствует? Неужели мы обречены пользоваться ее подмостями?

Скажем сначала — но просто так, для разгона, — что легче всего начать «выращивание математических систем»; только это наименее перспективно. Разумеется, речь идет о «выращивании» на основе «дедуктивного развития» из «аксиоматического ядра», в «генотипе» которого запечатлены все правила дозволенных преобразований. Таким способом мы получим всяческие «математические организмы» — какие только можно себе вообразить — в виде сложнейших кристаллических структур и т.п.; при этом мы сделаем нечто прямо противоположное тому, что до сих пор делала наука. Она наполняла материальным содержанием явлений пустоту математических систем, мы же не явления переводим на язык математики, а, наоборот, математику на язык материальных явлений.

Таким же образом, разумеется, можно было бы производить всевозможные вычисления и даже проектировать различные устройства, а именно вводить исходные данные (например, рабочие параметры какой‑нибудь машины, которую мы хотим построить) в «генотип», который, развиваясь, даст нам — в виде «организма» — окончательное решение задачи или проект машины. Разумеется, если уж мы сможем закодировать данные значения параметров на молекулярном языке «генотипа», то сможем сделать затем то же самое и с «математическим организмом», то есть сможем перевести кристалл или какую‑нибудь другую структуру, возникшую в ходе «дедуктивного развития», обратно на язык чисел, чертежей и т.п. Всякий раз решение «само вырастет» в процессе пущенных нами в ход реакций, и нам вовсе не нужно заботиться об отдельных этапах этого процесса. Важен лишь конечный результат. При этом развитие должно идти под контролем внутренних обратных связей, так чтобы в тот момент, когда определенные параметры достигнут соответствующих значений, весь этот «эмбриогенез» был приостановлен.

Пустить в ход «выращивание эмпирической информации» — это значило бы «поставить вверх ногами» все древо биологической эволюции. Эволюция началась с однородной системы (праклетки) и создала древо, разрастающееся миллионами ветвей, — типы, семейства, виды. «Выращивание» начинается с конкретных явлений, отображенных в их материальных эквивалентах, и стремится «привести» все к такому общему знаменателю», что в итоге мы получаем единую теорию, закодированную на молекулярном языке в стабильной структуре псевдоорганизма.

Но, может быть, хватит уже метафор. Начнем с моделирования отдельных явлений определенного класса. Исходную информацию мы собираем сами — «классическим» методом. Теперь нужно перенести ее на информациеносный субстрат. Такой субстрат должна поставить нам химия синтетических полимерных соединений.

Наша задача состоит в том, чтобы изобразить траекторию системы (ход явления) посредством динамической траектории и другой системы. Мы должны процессы представить процессами же, а не формальными символами. Оплодотворенное яйцо изоморфно со своим «атомным портретом», нарисованным на бумаге, или с пространственной моделью из шариков, имитирующих атомы. Но это — не изодинамические модели, ибо модель из шариков, вполне понятно, не будет развиваться. Модель содержит ту же информацию, что и яйцо. Однако носитель  информации тут другой. Поэтому яйцо может развиваться, а бумажный носитель — не может. Нам нужны модели, способные развиваться. Разумеется, если бы символы в написанных на бумаге уравнениях соизволили реагировать друг с другом, то не к чему было бы «выращивать информацию». Но это, увы, недостижимо. А создание «информационной фермы» есть дело, правда, невероятно трудное и очень еще от нас далекое, но, как можно надеяться, не абсурдное.

Сырьем для «носителей информации» будут, например, большие молекулы синтетических полимеров. Такие молекулы развиваются, растут, усложняют структуру) присоединяя частички «корма», растворенные в среде, где находятся «носители». Носители подбираются так, чтобы их развитие, их последовательные изменения изодинамически соответствовали изменениям определенной системы (явления) во внешнем мире. Каждая такая молекула — это «генотип», который развивается в соответствии с представляемой им ситуацией.

Вначале мы вводим в резервуар большое количество (несколько миллиардов) молекул, о которых нам уже известно, что первые этапы их изменений идут в нужном направлении. Начинается «эмбриогенез», означающий, что траектория развития носителя соответствует динамической траектории реального явления. Развитие контролируется связями с реальной ситуацией. Эти связи являются селективными (это значит, что «неправильно развивающиеся» молекулы отсеиваются). Все молекулы вместе образуют «информационную популяцию». Популяция поочередно переходит из одного резервуара в другой. Каждый резервуар является селекционной станцией. Сокращенно назовем ее «ситом».

«Сито» — это аппаратура, соответствующим образом подключенная (например, через автоматические манипуляторы, перцептроны и т.п.) к реальному явлению. «Сито» переводит структурную информацию о состоянии явления на молекулярный язык и создает особый вид микроскопических частичек, каждая из которых представляет собой «запись состояния, явления» или мгновенное сечение его динамической траектории. Таким образом, сталкиваются два потока частиц. Первые своим состоянием, достигнутым к этому моменту в ходе своего развития как самоорганизующихся систем, «предсказывают» состояние реального явления. Второй поток — это частицы, созданные в «сите», несущие информацию о том, каково действительное состояние явления.

В «сите» происходит реакция, подобная осаждению антигенов антителами в серологии. Но осаждение происходит на основе различия между «истиной» и «ложью». Осаждаются все частицы, которые правильно предсказывали явление, поскольку их молекулярная структура «согласуется» с молекулярной структурой ловушки на частицах, высылаемых «ситом». Осажденные носители как «правильно предсказавшие» состояние явления поступают на следующую селекцию, где процесс повторяется (они снова сталкиваются с частицами, несущими сведения об очередном состоянии явления; частицы‑носители, правильно «предугадавшие» это состояние, вновь осаждаются и так далее). В конце концов мы получаем определенное количество частиц, которые представляют собой изодинамическую, селекционированную модель развития всего явления. Зная их начальный химический состав, мы знаем тем самым, какие молекулы можно считат  динамическими моделями развития исследуемого явления.

Таков пролог информационной эволюции. Мы получаем определенное количество информационных «генотипов», хорошо предсказывающих развитие явления X. Одновременно проводится аналогичное «выращивание» частиц, моделирующих явления Y, Z,…, которые относятся ко всему исследуемому классу. Допустим, что мы получили, наконец, носители для всех семисот миллионов элементарных явлений этого класса. Теперь нам нужна «теория класса», которая состоит в определении его инвариантов, то есть параметров, общих для всего класса. Следовательно, надлежит отсеять все несущественные параметры.

Мы предпринимаем выращивание «следующего поколения» носителей, которые моделируют уже не развитие реального явления, а развитие первого поколения носителей. Поскольку явление содержит бесчисленное количество параметров, поддающихся выявлению, был проведен предварительный отбор существенных переменных. Их было очень много, но, конечно, это не могли быть все параметры. Предварительный отбор, как уже говорилось, проводится «классическим» методом, то есть его выполняют ученые.

На сей раз новое поколение носителей тоже не моделирует всех параметров развития первого поколения, но теперь селекция существенных переменных происходит сама собой (методом каталитического осаждения). Различные экземпляры носителей второго поколения игнорируют в ходе своего развития те или иные параметры первичных носителей. Некоторые из них игнорируют существенные параметры, в результате чего их динамические траектории отклоняются от «правильного предсказания». Такие экземпляры непрерывно исключаются благодаря «ситам». Наконец оказываются отобранными те носители второго поколения, которые, несмотря на игнорирование определенного количества параметров, «предсказали» всю траекторию развития первичных носителей. Если строение носителей, добравшихся «до цели» во втором круге, практически одинаково, это означает, что мы получили, то есть «выкристаллизовали», теорию исследуемого класса. Если все еще имеется (химическая, топологическая) разнородность носителей, нужно повторить отбор с целью дальнейшего исключения несущественных параметров.

«Кристаллизованные теории», или, если угодно, «теоретические организмы» второго захода, в свою очередь начинают «конкурировать» в способности к отображению с аналогичными частицами, которые образуют «теорию» иного класса. Таким образом, мы стремимся получить «теорию класса классов». Этот процесс можно продолжать сколь угодно долго с целью получить различные степени «теоретического обобщения». Хотя это и недостижимо, но можно представить себе некий «перл познания», некий «теоретический суперорганизм» на самой вершине этой эволюционной пирамиды: это «теория всего сущего». Она, конечно, невозможна; мы говорим о ней, чтобы сделать более наглядной аналогию с «перевернутым древом» эволюции.

Приведенная концепция, хотя и весьма утомительна в изложении, все же очень примитивна. Следует подумать о ее усовершенствовании. Стоило бы, например, применить на «ферме» нечто вроде «овеществленного ламаркизма». Известно, что теория Ламарка о наследовании приобретенных признаков не соответствует биологическим фактам. Но прием наследования «приобретенных признаков» можно было бы применить в информационной эволюции, чтобы ускорить «теоретические обобщения». Мы говорили, правда, о «кристаллизованной» информации, но с тем же успехом «теориеносные» молекулы могли бы быть иными (например, полимерными). Возможно также, что в некоторых аспектах их сходство с живыми организмами будет весьма значительным. Быть может, следовало бы начинать не с молекул, а с довольно больших конгломератов, либо даже с «псевдоорганизмов», или «фенотипов», представляющих собой информационную запись реального явления, и стремиться к тому, чтобы (опять‑таки в противоположность обычным биологическим явлениям) такой «фенотип» породил свое «обобщение», свой «теоретический план», то есть «генотип‑теорию».

Впрочем, оставим эти замыслы, потому что все равно ни один из них нельзя проверить. Заметим лишь, что каждая «молекула‑теория» является источником информации, обобщенной до закона, которому подчиняется система. Эту информацию можно перекодировать на доступный нам язык. Молекулы свободны от ограничений формальных математических систем — они могут смоделировать поведение трех, пяти или шести гравитирующих тел, что математически невыполнимо (по крайней мере строгим путем). Приведя в движение носителей «теории пяти тел», мы пользуемся данными о положении реальных тел. С этой целью нам придется «пустить их в ход» в соответствующей аппаратуре так, чтобы траектория их развития благодаря обратным связям подстроилась к траектории исследуемой системы. Разумеется, это предполагает существование механизмов авторегуляции и самоорганизации в самих носителях. Можно, пожалуй, сказать, что мы уподобляемся Ляо Си Мину, который обучал, как бороться с драконами, — единственная загвоздка состояла в том, что познавший его науку нигде не мог найти дракона. Мы тоже не знаем ни того, как создать «информационные носители», ни того, где найти материал для этой цели. Во всяком случае, мы показали, как можно представить себе отдаленное будущее «биотехнологии». Как видно из сказанного, у нее и в самом деле немалые возможности. Приободренные этим, представим в заключение еще одну биотехнологическую возможность.

Отдельным «классом в себе» были бы такие «информациеносные сперматозоиды», задание которых состояло бы не в изучении, а в продуцировании явлений или устройств. Из таких «сперматозоидов» или «яйцеклеток» могли бы возникать всевозможные нужные нам объекты (машины, организмы и т.п.). Разумеется, такой «рабочий сперматозоид» должен был бы располагать как закодированной информацией, так и исполнительными органами (наподобие биологического сперматозоида). Зародышевая клетка содержит информацию о том, какова конечная цель (организм) и каков путь к этой цели (эмбриогенез), но материалы для «построения плода» ей даны в готовом виде (в яйце). Однако мыслим еще и такой «рабочий сперматозоид», который обладает не только информацией о том, какой объект он должен соорудить и каким способом это надо сделать, но еще и о том, какие материалы окружающей среды (например, на другой планете) надлежит превратить в строительный материал. Такой «сперматозоид», если он обладает соответствующей программой, будучи высажен в песок, построит все, что можно создать из кремния. Возможно, ему придется «подбросить» некоторые иные материалы и, конечно, подключить к нему источник энергии (например, атомной). Но на этом кульминационном панбиотехнологическом аккорде самое время завершить разговор.

[Примечание автора:   Какой бы заманчивой и многообещающей ни казалась оптимисту перспектива создания «информационных ферм», достижение это в рамках той или иной цивилизации наверняка не явилось бы окончательной панацеей от всех зол. Прежде всего «выращивание информации» может заострить, а не ликвидировать кризис, связанный с образованием избытка информации. До сих пор человечеству были чужды трудности изобилия (кроме изобилия бедствий и невзгод), поэтому мы не очень‑то можем представить себе эффективный метод поведения в ситуации, когда открыт не один путь деятельности, а сотни, а то и тысячи сразу возможных путей. Когда, например, можно (как мы узнаем из «информационного набора», выращенного на «ферме») действовать в направлениях A,B,C,D,E и т.д. и т.п., причем каждое из этих направлений сулит очень многое, но автоматически исключает все остальные направления (можно, скажем, биологически так реконструировать человека, что он станет почти неуничтожимым существом, но тогда нужно будет очень резко сократить рождаемость, ибо если никто или почти никто не умирает, то мир все быстрее и быстрее становится тесным). Критерии, которые ныне часто служат решающими для практической деятельности, могут потерять актуальность (например, критерий экономической рентабельности или экономии энергии отпадет, если источником энергии станет практически неисчерпаемый материальный процесс). К тому же если элементарные потребности удовлетворены во всей полноте, на первый план выступает проблема «что дальше» — создавать ли новые потребности, а если да, то какие. Ясно, что никакое «выращивание информации» не может дать ответа на этот вопрос, ибо «ферма» дает нам лишь альтернативы поведения, выявляет, что  можно сделать, но никогда не говорит, нужно  ли делать. Решение этого вопроса не может быть механизировано; это стало бы возможным лишь при таком изменении всего уклада общественной психики, которое сделало бы этот уклад чуждым тому, что является человеческим в нашем понимании. Рост «информационной свободы», то есть количества путей возможного поведения, влечет за собой и рост ответственности за принимаемые решения, за акт выбора. Отказ от такого выбора, физически, конечно, осуществимый (электронный мозг — властелин, сам устанавливает, что предпринять с человечеством), представляется неприемлемым по соображениям внефизического характера.

Кроме того, «выращивание информации» все равно не может дать нам «знания обо всем», «всевозможных знаний», «всего знания, какое только возможно». Можно, разумеется, представить себе целую иерархию, сложную структуру звеньев, переносящих и собирающих информацию, в которой одни элементы играют роль «черпаков» («черпают» знания о фактах и их связях из окружающего мира), другие «исследуют» связи между связями, то есть ищут закономерности высшего порядка, третьи же занимаются сортировкой результатов, получаемых вторыми, с тем чтобы на выходе всей этой гигантской пирамиды обратных связей появлялась только информация, которая может оказаться полезной в сколь угодно широком смысле для цивилизации, соорудившей всю эту эволюционную махину. Однако в конечном счете деятельность этой фермы‑пирамиды не могла бы слишком уж оторваться от того, что составляет (в широком понимании) саму суть материальной и духовной жизни цивилизации на данном этапе ее развития . В противном случае, «покинув» свою матерь‑человечество, такая ферма производила бы информацию не только бесполезную, но и непонятную, непереводимую на язык, которым пользуется цивилизация. Впрочем, этот «отрыв», «прыжок в будущее», «информационный потоп» был бы скорее катастрофой, чем истинным скачком в развитии, еще и потому, что при слишком большом рывке «информационной фермы» сквозь актуальный фронт знаний данной цивилизации исказились бы и утратились критерии отсева несущественной информации. Тем самым «ферма» внезапно превратилась бы уже не в мегабитовую, а в гигабитовую «бомбу» и океанами своей информации затопила бы землю в самом диковинном из всех возможных потопов.

Чтобы лучше это понять, предположим, что в неолитическую эпоху или пусть даже в раннем средневековье начинает действовать «информационная ферма», которая производит сведения о технологии XX века, об атомной технике, о кибернетике, радиоастрономии и т.д. и т.п. Тогдашняя цивилизация, вне сомнения, была бы не в состоянии ни принять, ни понять, ни переварить, ни реализовать даже мельчайшей частицы всей этой информационной лавины. В еще меньшей мере она была бы способна принять правильные, то есть разумные, тактические и стратегические решения (производить или не производить ядерное оружие, внедрять ли новую технологию по широкому фронту или ограничиться несколькими отраслями или даже одной отраслью и т.д.).

«Информационная ферма» — если только ее вообще можно создать — является в самом оптимистическом плане устройством, «подключенным к миру», устройством, которое, исследуя мир специфическим образом, познает, что в нем материально возможно (осуществимо). Следовательно, такая «ферма» может установить, что возможно создание лазера или нейтринного преобразователя энергии, что можно, например, изменить темп времени или гравитационное поле, что процессы, кажущиеся необратимыми (как, например, некоторые биологические), можно так‑то или так‑то обратить и т.п. Такая ферма будет особенно полезной, если давать ей конкретные, хотя и сформулированные лишь в общем виде, задания. Напротив, предоставленная самой себе, она очень быстро создаст такой избыток информации, в котором увязнут и она и ее создатели. Вся ирония как раз в том, что эта ферма «не мыслит» и с одинаковым усердием создает информацию о необычайно важных для цивилизации связях между явлениями (о том, что путешествовать в глубины Галактики можно так‑то и так‑то), равно как и о связях абсолютно несущественных (скажем, что облака на Юпитере можно окрашивать в соломенный цвет). До тех пор пока селекторы этой информационной фермы находятся под активным контролем разумных существ, они могут производить эффективный выбор информации. Если же отбросить такой метод рационального отбора, вступить в область «всеинформации», сведений о всевозможных фактах, то информационный потоп становится неизбежным. Следует отдать себе отчет в лавинообразном нарастании всякой информации, в том числе и полезной. Предположим, что «ферма» напала на путь, ведущий к трансплантациям мозга из тела одного существа в тело другого; если она займется данной проблемой, это приведет к открытию целого ряда новых фактов и явлений «технологии пересадки мозга» и т.п.

Что из того, если вся эта проблема в целом вообще не интересует данную цивилизацию? В результате ферма легко может оказаться «заваленной» грудами совершенно ненужной информации. Представьте себе, сколь обширные области технологии, физики, электроники, а также самого разнообразного художественного творчества охватывает сегодня телевидение в мировом масштабе. Если бы «ферма» напала на след некоего прибора, которому предстояло бы сыграть в рамках цивилизации сходную роль, то вопрос о разработке этой новой техники, вопрос о ее осуществлении следовало бы решать уже в самом начале накопления фактов, потому что в противном случае «ферма» стала бы изготавливать миллиарды «возможных изобретений», которыми никто не будет пользоваться.

Стоит упомянуть об одной проблеме, которая сродни производству научной информации; эта проблема уже сейчас является весьма острой, хотя prima fade она кажется тривиальной. Речь идет о создании технологии для информации, которая уже «извлечена» из Природы и зафиксирована в печатных текстах. Эта проблема возникает также в связи с экспоненциальным ростом специальных библиотек, а всевозможные профилактические меры — публикация кратких рефератов, аннотаций, препринтов и т.п. — не могут обеспечить эффективную доставку информации компетентным лицам. Ведь если постановка эксперимента, где‑либо уже проведенного, оказывается делом более дешевым и быстрым, чем поиск нужной публикации, если, с другой стороны, ученый может предполагать, что интересующая его информация скрыта не в «недрах Природы», а на полках неведомых библиотек, то под сомнение ставится сам процесс исследования, ведь его результаты, погребенные под штабелями печатных изданий, не могут дойти до тех, кто в этих результатах нуждается более всего. Иногда и сами заинтересованные лица не отдают себе отчета в губительности этого явления, поскольку им все же удается в общем следить за публикациями в области собственной науки. Однако известно, что на открытия наиболее плодотворно влияет скрещивание  информации из различных областей науки, и поэтому очень может быть, что уже сейчас в научных книгохранилищах всех континентов находится множество сведений, которые при простом сопоставлении друг с другом компетентным специалистом дали бы начало новым ценным обобщениям. Но именно это и затормаживается ростом специализации, внутренней постоянно растущей дифференциацией наук. Профессия библиотекаря уже не может заменить подлинно первосортной специализированной компетенции, ибо ни один библиотекарь не в силах сказать, какие из результатов взаимно отдаленных наук должны быть в первую очередь направлены к соответствующим исследователям. Ученого библиографа и подавно нельзя заменить автоматизированным каталогом или каким‑либо иным из доступных ныне автоматов, поскольку алгоритмические методы все еще обнаруживают свою беспомощность при сортировке «информационной лавины». Ходячим афоризмом стало выражение, что открытие совершается ныне дважды: один раз — когда оно публикуется, и второй раз — когда это уже (и, может быть, давно) опубликованное сообщение открывает для себя популяция специалистов. Если нынешняя технология фиксации, хранения и адресования информации не будет революционизирована в ближайшие полвека, нам угрожает зрелище, похожее на безумный гротеск, — мир, заваленный горами книг, и человечество, поголовно превратившееся в загнанных библиотекарей. Методология как система способов поиска информации должна быть заменена на этом библиотечном «фронте» некой «ариаднологией», путеводной нитью в лабиринтах уже нагроможденной информации. Машина‑библиограф, рассылающая нужную информацию заинтересованным лицам, не сможет быть «недумающим» устройством, основанным, например, на частотном анализе (а такие попытки имели место — попытки выявить «ценность» той или иной работы, подсчитав, как часто ссылаются на нее специалисты в библиографиях к собственным публикациям, либо же попытки так называемого механического адресования, посредством отбора работ, в которых определенные термины повторяются с достаточной частотой). Как показали исследования (об этом сообщал, например, Дж.Кемени), даже  специалист по родственной дисциплине не в состоянии классифицировать работу по данному разделу науки в строгом соответствии с ее содержанием. Но «думающая» машина‑библиограф в силу своей всесторонней ориентировки должна была бы быть лучшим специалистом, чем все вместе взятые отдельные исследователи… Таковы парадоксы, которыми чревата (все ухудшающаяся) ситуация. Создается впечатление, что кризис в распределении информации приведет в будущем к более жестким критериям публикации, с тем чтобы посредством первоначального отсева предотвратить наводнение научного рынка работами,лишенными всякой ценности и публикуемыми для получения ученой степени или из соображений честолюбия. Можно даже думать, что публикация тривиальных работ будет сочтена вредным явлением, нарушением профессиональной этики ученого, поскольку такие работы создают попросту «шум», затрудняющий «прием» ценной информации, жизненно необходимой для дальнейшего развития науки. Выращивание информации, пущенное в ход без эффективного «адресного сита», привело бы, разумеется, к бумажному потопу и этот катастрофический избыток сделал бы невозможной всякую дальнейшую работу. Тем более актуальной задачей становится, следовательно, автоматизация познавательных методов хотя бы на библиографическо‑издательском уровне.]



Страница сформирована за 0.79 сек
SQL запросов: 171