Позади остались сияющие ряды персиковых деревьев, старая Аппиева дорога, где солнце золотило ласковые тела кинозвёзд, не ведающих о столь горестном событии. Скрылась из виду громада Кастельсантанджело, маячившая на горизонте Тибра. Густые вздохи собора Святого Петра вплелись в тенькающие четверти церквей Макондо.
Сквозь заросли тростника в затаившихся болотах, где проходит граница между Римской империей и священными угодьями Великой Мамы, пробивались визгливые крики обезьян, потревоженных близостью человека. Эти крики всю ночь донимали Верховного Первосвященника, изнывающего от духоты под густой москитной сеткой. В ночной темноте огромная папская ладья наполнилась до отказа мешками с юккой, связками зеленых бананов, корзинами с живой птицей, и, разумеется, мужчинами и женщинами, которые побросали свои дела в надежде попытать счастья и с выгодой продать свой товар на похоронах Великой Мамы. Впервые в истории христианской церкви Его Святейшество мучился от озноба, вызванного бессоницей, и от укусов тропических москитов. Но волшебные краски рассвета над землями Державной Старухи, первозданная красота царства игуаны и цветущего бальзамина мгновенно вытеснили из его памяти все невзгоды путешествия и воздали ему сторицей за такое самопожертвование.
Никанор проснулся от трех ударов в дверь, возвестивших прибытие Его Святейшества. Смерть завладела всем домом без остатка. Цветистые и набатные речи Президента, жаркие лихорадочные споры парламентариев, которые уже давно потеряли голос и объяснялись с помощью жестов, сорвали с места сотни людей, и они, кто в одиночку, а кто целыми конгрегациями, прибывали в дом Великой Мамы, заполняя замшелые лестничные площадки, душные чердаки и темные коридоры. Запоздавшие устраивались черте-где — в бойницах, на дозорных башнях, в амбразурах, у слуховых окон. А в главной парадной зале дожидалась высочайшего решения набальзамированная Великая Мама, над которой рос и рос устрашающий ворох телеграмм. Обессиленные от слез девять племянников и племянниц в экстазе взаимной подозрительности ни на шаг не отходили от тела, которое мало-помалу превращалось в мумию.
Словом, еще долгое время мир жил в напряженном ожидании. В одном из залов Муниципии, где по стенам стояли четыре табурета, обтянутые кожей, а на столе — графин с дистиллированной водой, маялся бессонницей Верховный Первосвященник, пытаясь скоротать удушливые ночи чтением мемориалов и циркуляров. Днем он раздавал итальянские карамельки ребятишкам, которые торчали под окном, и подолгу обедал в беседке, крытой вьющимися астромелиями, в обществе отца Антонио Исабеля, а случалось — и с Никанором. Так он и жил, провожая изнурительные от жары дни, которые складывались в нескончаемые недели и месяцы, до того знаменательного дня, когда на середину площади вышел Пастор Пастрана, чтобы под барабанную дробь — трам-тарарам-там-пам — огласить решение Высочайшего Совета. «В связи с нарушениями общественного порядка, угрожающими государственной безопасности, Президенту Республики — трам-тарарам-пам-пам — предоставляются чрезвычайные полномочия, — трам-там-пам — которые дают ему право участия в похоронах Великой Мамы! Трам-тара-рам-пам-пам!»
Исторический день настал. Дюжие арбалетчики лихо расчищали дорогу столпам Республики на улицах, где народ роился возле стоек с рулеткой, киосков с лотереей, ларьков со снедью, на маленькой площади, где люди натянули москитные сетки и расстелили циновки и где невозмутимо сидели со змеями на шеях ясновидцы, сбывавшие снадобья, которые исцеляют от рожи и даруют бессмертие. В предвкушении вершинного момента стояли не шелохнувшись прачки из Сан Хорхе, ловцы жемчуга из Кабо де Вела, вязальщики сетей из Сиенаги, коптильщики креветок из Тасахеры, знахари из Моханы, солевары из Мануаре, аккордеонисты из Вальедупары, объездчики лошадей из Айяпеля, продавцы папайи из Сан-Пелайо, непревзойденные зубоскалы из Ла Куэвы, оркестранты из Лас-Сабанас де Боливар, перевозчики из Реболо, бездельники из Магдалены, крючкотворы из Момпокса и многие другие вкупе с теми, о ком шла речь в самом начале рассказа. Даже ветераны полковника Аурелиано Буэндиа во главе с герцогом Марлборо в парадной форме — тигровая шкура с когтями и зубами — явились на похороны, пересилив столетнее зло на Великую Маму и ее приближенных, чтобы отнестись с прошением к Президенту Республики о военных пенсиях, которых они тщетно ждали семьдесят лет подряд.
Около одиннадцати утра обезумевшая, измученная солнцепеком толпа, чей напор сдерживала элита невозмутимых блюстителей порядка в расшитых доломанах и пенных киверах, взревела от восторга. В черных фраках и цилиндрах, торжественные, исполненные сознания собственного достоинства, появились на углу телеграфного здания министры и сам Президент, а за ними — парламентская комиссия, Верховный суд, Государственный совет, традиционные политические партии, высшее духовенство, высокие представители банков, торговли и промышленности. Президент республики — лысый, кургузенький, в годах, болезненного вида — семенил под ошалелыми взглядами людей, которые когда-то заглазно сделали его верховным властителем и лишь теперь удостоверились в его реальном существовании. Рядом с ним выступали огрузневшие от понимания собственной значимости архиепископы и военные чины с выпяченной грудью в непробиваемой броне орденов, но лишь он один был окружен сиянием высшей власти.
Вторым потоком в мерном колыхании траурных шелков плыли королевы всего сущего и всего грядущего. Впервые без ярких роскошных нарядов шли вслед за Королевой мира королева манго, королева зеленой ауйамы, королева гвинейских бананов, королева мучнистой юкки, королева гуайявы, королева кокосового масла, королева черной фасоли, королева четырехсотдвадцатишестиметровой связки яиц игуаны и все остальные королевы, которых не счесть и которых мы не упомянули, дабы не слишком растягивать этот список.
Великая Мама, возлежащая в гробу с пурпурными кистями, отрешенная от всего земного восьмью медными подставками и перенасыщенная формалиновой вечностью, не могла постичь всей грандиозности своего могущества. Все, о чем она мечтала, сидя на балконе в знойной духоте, свершилось теперь, когда прогремели сорок восемь хвалебных песнопений, в которых высочайшие особы, ставшие символами целой эпохи, воздали должное ее памяти. Даже сам Верховный Первосвященник, который являлся ей в предсмертном бреду — летящий в золотой карете над садами Ватикана, одолел с помощью пальмового опахала тропическое пекло и почтил своим высоким присутствием самые торжественные похороны на земле.
Простой люд, обалдев от лицезрения столь небывалой процессии, не мог услышать алчного хлопанья крыльев у порога господского дома, когда в итоге шумной перебранки именитых особ самые именитые вынесли на своих плечах катафалк с гробом Великой Мамы. Никто не различил грозной тени стервятников, которая ползла вслед за траурным кортежем по раскаленным улочкам Макондо. Никто не заметил, что после этой процессии на улочках остались зловонные отбросы. Никто не подозревал, что племянники и племянницы, приживальщики и любимчики Великой Мамы, да и ее слуги, едва дождавшись выноса тела, ринулись поднимать полы, срывать двери, ломать стены, словом — делить родовой дом. Зато почти все до одного услышали шумный вздох облегчения, пронесшийся над толпой, когда после двухнедельных молитв и дифирамбов огромная свинцовая плита легла на могилу.
Кое у кого, кто при том присутствовал, хватило ума и догадки понять, что они стали свидетелями рождения новой эпохи.
Верховный Первосвященник, выполнивший свою великую миссию на грешной земле, мог теперь воспарить душой и телом на небеса. Президент республики мог теперь распоряжаться государством по своему разумению, Королевы всего сущего и грядущего могли выходить замуж по любви, рожать детей, ну а простой люд мог натягивать москитные сетки, где ему сподручнее — в любом уголке владений Великой Мамы, потому как сама Великая Мама, единственная из всех смертных, кто мог тому воспротивиться и кто ранее имел на то неограниченную власть, начала уже гнить под тяжестью свинцовой плиты.
Главное было — поскорее отыскать того, кто сел бы на скамеечку у ворот дома и рассказал все, как есть, чтобы его рассказ стал ярким уроком и вызывал смех у всех грядущих поколений и чтобы маловеры, все до единого, знали эту историю, ибо в среду утром, неровен час, должны прийти усердные дворники, которые навсегда сметут весь мусор после похорон Великой Мамы.
- 1
- 2
