7
Все, что Пипуш делал, имело смысл. Было всегда глубоко продумано. И выполнялось самым тщательным образом.
Должен признаться, что. я, однако, не всегда понимал, что ворон думает и к чему стремится. Я чуть голову не сломал, пытаясь понять, почему Пипуш, например, упорно рвал все белые цветы в саду. Одни белые. Зачем он старательно складывал их в вырытую для этого ямку? И не где-нибудь в укромном месте, а посередине клумбы. Ну зачем ему надо было класть туда эти цветочки и засыпать землей?
Или еще. С какой целью Пипуш утащил у Катерины старую соломенную шляпу, разорвал ее на полоски и развесил их в кустах? А ведь он защищался, клевался, кричал, когда мы снимали эти его пугала.
Не мог я понять и того, почему Пипуш не позволял ставить собачьи миски возле кухни. Ежедневно он перетаскивал их через весь двор и ставил рядком около террасы. При этом поднимался такой звон и гром, что весь дом знал: Пипуш ставит миски на место.
Например, курам было строго запрещено выходить из курятника, а уткам — из загородки. Это понятно. «Ангел-хранитель» пришел к убеждению, что курятник для того и существует, чтобы куры в нем сидели, а не разгуливали по всему двору. А утки должны держаться у своего корыта. Но почему же Имке, кошке, не разрешалось даже дотронуться до костей, не доглоданных собаками?
Правда с Имкой у Пипуша были особые счеты – из-за права охоты. Пипуш охотился на мышей и крыс не хуже кошки. И очень не любил, когда кто-нибудь пытался браконьерствовать на его территории. Едва он замечал, что Имка несет мышь, как отбирал у нее добычу без разговоров.
Однажды Имка схватила костью. И спряталась с нею в старый чугунок. В этом проеденном ржавчиной чугунке Катерина держала уголь для утюга. Пипуш сидел на перилах и, как всегда, наблюдал за всем, что происходит на дворе. Он заметил, что Имка обрабатывает в чугунке кость. Слетел вниз, сел на чугун. Заглянул внутрь. Имка, чувствуя себя в безопасности, так как она знала, что чугунок защищает ее сверху от клюва Пипуша, сказала ворону что-то очень неприятное. Пипуш заглянул в чугунок еще раз. Понял, что с этой стороны к Имке не подберешься. Повернулся. И, заметив кончик Имкиного хвоста, высунувшийся в дырку на дне, ухватил его клювом и дернул.
Имка завопила как ошпаренная. Бросила кость. На кость кинулся Тупи. Имка – не со зла, но единственно ради спасения – изо всех сил вцепилась в уши Тупи. Тупи дал стрекача. Имка с чугунком покатилась за ним. Тогда Пипуш отпустил ее хвост, повернулся и клюнул Имку сверху. Кошка отпустила уши Тупи и вскочила на забор. После этого она перестала даже смотреть на кости.
Впрочем, если бы ей и пришла в голову мысль поживиться собачьим добром, Пипуш ее бы проучил. Ибо, раз уж он решил, что Имке нечего мешаться в собачьи дела, вопрос можно было считать исчерпанным.
Но, разумеется, умел наш Пипуш быть и милым и добрым. Правда, случалось это с ним довольно редко. Тем более ценили мы его доброту. Я бы сказал — великодушие. Ведь он даже делал нам подарки — сюрпризы.
Не раз он появлялся, вскакивал на стол и клал передо мной то какой-нибудь изодранный цветок, то листик. А порой и лягушку. Да, да, собственноклювно пойманную лягушку. И ласково смотрел мне в глаза:
«Пожалуйста! – говорил он мне. – Это тебе. Делай с ней что хочешь!»
И ждал. Как тут быть? Надо было поблагодарить его. И я гладил ворона по голове, что он очень любил, или чесал ему грудку, что он любил еще больше. Приласкавшись, он изо всех сил вытирал клюв о край стола вскакивал на мое плечо и начинал перебирать волосы. При этом поминутно заглядывал мне в глаза.
«Приятно тебе, правда? Ты ведь больше всего любишь, когда я тебя причесываю, верно?»—допытывался он.
Я старался изобразить величайшую радость. Ведь не мог же я быть неблагодарным! Хотя порой он своим вниманием доставлял нам немало хлопот.
Помню, как-то летом мы, по обыкновению, обедали на террасе. Катерина только что внесла суп. Сняла крышку с кастрюли, держит ее в руке, а сама о чем-то разговаривает с Крисей. Тут Пипуш, откуда ни возьмись, скок, скок, по столу. Плюх! Бросил в кастрюлю большую рыжую мышь.
Он явно решил приправить наш постный суп, чтобы придать ему вкус и аромат. И смех и грех!
8
Зимой Пипуш притихал. Становился удивительно ласковым, милым дружелюбным. Не устраивал никому неприятностей. Вся его энергия и ум уходили на то, чтобы тишком забраться в комнату и незаметно залезть на печку. Целыми часами дремал он там нахохлиашись. Старался не привлекать к себе ничьего внимания. Ворон прекрасно знал, что стоит кому-нибудь его заметить – сейчас поднимется крик, начнутся выговоры, и Пипушу придется отправлять в прачечную, а там холодно и совершенно неуютно. Самое большое – ему из милости позволят посидеть на кухне.
А кухню Пипуша не любил. Не только потому, что не доверял характеру Катерины. В кухне была печка. Теплая, даже весьма. Только не очень безопасно было греться у этой печки.
Пипуш отлично помнил печальный опыт времен своего безрассудочного детства. Тогда он познакомился с раскаленной печкой. И со сковородкой, наполненной кипящим маслом. Он однажды прыгнул на нее с полу, привлеченный запахом жареного мяса. Едва мы спасли его после этой катастрофы.
И после этого прыжка в адский огонь Пипуш долго избегал ходить на кухню, а плиту обходил как можно дальше. Если уж судьба обрекала его на пребывание в кухне, он усаживался на шкаф. Там было безопаснее всего. Туда даже тряпкой не дотянуться. Но выбивалка — • другое дело, выбивалка доставала всюду. И поэтому Пипуш, птица мудрая, увидев выбивалку в руке Катерины, вопил: «Крисяаааа!» — и одним прыжком оказывался на раковине.
Это должно было означать, что он, Пипуш-де, ничего, а в кухне он только потому, что хочет пить. И просит, чтобы открыли кран.
Он уморительно нацеливался на струйку воды клювом, хватал ее и пил. При этом он так потешно махал крыльями, качался, танцевал, что Катерина не могла удержаться от смеха. Пипуш пил, а сам искоса следил за ней. Когда он замечал, что выбивалка опять висит на гвоздике, жажда у него сразу же проходила, и он снова взлетал на шкаф, откуда мог сверху вниз глядеть на весь белый свет.
Но Катерину далеко не всегда было так просто умаслить. Ей вообще не нравилось, чтобы Пипуш вертелся на кухне.
Ведь Пипуш и на кухне старался навести свои порядки. Хорошо зная упрямство Катерины, зная, что пытаться ее переубедить — значит даром терять время, он действовал на свой страх и риск.
Он справедливо считал, например, что ложки, ножи и вилки не должны валяться где попало, и тайком укладывал их на место; в корзину с углем. Все тряпки, все лоскутки старательно запихивал за шкаф. Остальные мелкие предметы, лежавшие на столе, топил в кринке с молоком.
Радел Пипуш и о том, чтобы все съедобное было заперто в шкафу, а не лежало на виду. Чтобы добиться этого, буквально не щадил живота своего: котлеты глотал, как пилюли, а яйца разбивал одним ударом клюва.
Понятно, все это он делал исключительно для пользы Катерины. Но разве от людей дождешься благодарности? За все свои труды, советы и наставления Пипуш неизменно получал тряпкой по лбу и пулей" вылетал из кухни.
И понятно: стоило Катерине, заговорившись-с кем-нибудь, на минуту позабыть о Пипуше, ворон потихоньку подкрадывался к ней и клевал ее в ногу. Клевал даже не очень больно, просто в виде намека на то, что он, Пипуш, мог бы сделать, не будь он так добр, великодушен и снисходителен к слабости человеческой…
9
Пипуш, эта чудо-птица, этот умница, каких мало на свете, к сожалению, сам страдал одним пороком. Человеческим пороком, который и довел его до могилы.
Неприятно мне об этом говорить. Но что поделаешь, если так было. Пипуш был горьким пьяницей. Да, да, горчайшим пьяницей. И никто в этом не виноват, кроме нас. Ведь если бы он не жил с нами, он не знал бы и вкуса вина.
Началось это совершенно невинно. Пипуш однажды наелся пьяных вишен. И охмелел. Вел себя, как настоящий пьянчуга: шатался, кричал какую-то чепуху, лез к Имке целоваться, а Тупи чуть не выклевал глаз. Потом уснул прямо на траве, чего трезвый никогда не делал.
Вскоре после этого случая Пипуш опрокинул бокал, в котором оставалось порядочно медовой наливки. Он выпил все до капельки. И снова охмелел и набезобразничал. С тех пор он охотился за всеми недопитыми рюмками. Мы же всячески старались, чтобы больше у Пипуша не было случая напиться. Можно ли было позволить нашему Пипушу, этой мудрой птице, топить свой разум в бокале!
Некоторое время все шло хорошо. Пипуш не нюхал ни вина, ни водки. Но вот в один прекрасный день мы с Катериной разливали бочку смородиновой настойки по бутылкам. Кто-то нам помешал, и мы закончили работу поздним вечером. Катерина вынесла бочку, на дне которой оставалось немного гущи, в чулан. Заперла ее там, а утром собиралась вычистить бочку и окурить ее серой.
Но ворон проснулся раньше Катерины. И когда мы вошли в чулан, мы застали Пипуша мертвым.
Затычка была вынута. Бедняга сунул голову в отверстие и не смог ее вытащить. Так погиб Пипуш.
Похоронили мы нашего Пипуша среди роз…
Прошло несколько дней. Однажды днем — звонок. Я выхожу. В дверях стоит мой знакомый, впрочем довольно далекий. Беседуем мы с ним о том о сем. Наконец гость оглядывается кругом и спрашивает:
‑‑ А как поживает вороненок, которого я вам послал четыре года тому назад?
‑‑ Его уже нет, — говорю.
‑‑ Нет? — удивился он. — Ну, значит, я проиграл. Знаете, я ведь пари держал.
‑‑ Какое пари?
‑‑ Я рассказывал одному человеку о вас и о вашей любви к животным. Оказалось, он пробовал держать у себя ворона, и тот так ему надоел, что пришлось его пристрелить. Он ручался, что с вороном и вы не уживетесь. Решили сделать проверку. Я держал за вас, — засмеялся гость, — и, выходит, проиграл.
‑‑ Да неужели вы думаете, что я мог бы убить живое существо только потому, что не сумел с ним ужиться? Могу вас уверить, что ворон, наш Пипуш, был большим нашим другом и мы никогда не перестанем его оплакивать.
И — я готов поклясться! — едва я произнес эти слова, как откуда-то из-за куста сирени послышалось милое -«Крисяаааа! Крисяааа!» нашего Пипуша.
— Так он у вас пропал?—догадался гость.—Но вы все же согласитесь, что ворон — птица надоедливая и противная.
И вдруг мой гость скорчил гримасу и подскочил на стуле.
Хотите — верьте, хотите — нет, но я уверен, что это Пипуш выскочил из засады и по своему обычаю клюнул несимпатичного гостя в ногу!
СОЛДАТСКИЙ КОТ
1
Никто не знал, откуда взялся этот таинственный котофей.
Он неожиданно появился на нашем дворе. Вошел, по-видимому, через садовую калитку. И с первых же шагов доказал, что он — кот превосходно воспитанный, образец светских манер и природного такта.
Судите, пожалуйста, сами. Имка, наша кошка, в это время дремала на крыше сарая. Когда Мурлыка вошел во двор, она приоткрыла один глаз и посмотрела не слишком любезно на незваного гостя. Наша кошка, как вы уже знаете, отличалась тяжелым характером и не любила заводить знакомств с кем попало. Она ожидала, как себя проявит этот незнакомец, не двигаясь с места и даже не открыв второго глаза.
Мурлыка, заметив Имку, изогнулся в учтивую дугу, несколько раз изысканно повел хвостом и промяукал несколько вежливых слов хозяйке дома. Был это, очевидно, какой-то исключительно удачный кошачий комплимент, потому что Имка поднялась, потянулась, мяукнула нежным голосом: «Мрррау! Мрррау!», переложила пушистый хвост с левой стороны на правую и начала старательно мыть себе левую заднюю лапу.
Тем самым она как нельзя более ясно дала Мурлыке понять, что считает его вполне своим в доме и нисколько не тяготится его присутствием.
Подошел к Мурлыке Тупи — наш барбос. Другой кот, не так тонко воспитанный, немедленно выгнулся бы в подкову, взъерошил хвост, — показал бы собаке, что готов защищаться.
Мурлыка не шелохнулся.
«Я порядочный кот! — спокойно сообщил он Тупи.— Мне скрывать нечего. Пожалуйста!»
И позволил псу обнюхать себя от кончика носа до кончика хвоста.
Теперь все зависело от того, как поведет себя Чапа, фокс. Он спал на солнышке. Но при виде кота приоткрыл один глаз.
Если бы Чапа кинулся теперь на Мурлыку — прощай, кот! Ведь и Тупи, волей-неволей, должен был бы на него броситься. Просто из собачьей солидарности, правда?
Но Чапа был очень сытый, сонный, и двигаться ему не хотелось.
«Что это за кот?»—опросил он только сквозь сон у Тупи.
«Кот как кот, вроде ничего… Наверно, какой-нибудь Имкин гость!» — доложил ему Тупи.
Чапа на всякий случай приподнял губу и клыки.
Мурлыка решил, что вежливость требует сделать вид, что он испугался. Ион изобразил любую готовность вскочить на забор.
«Умеет себя вести!» - успокоился Чапа перевернулся на другой бок.
Тут Мурлыка уладил все дела во дворе. Оставался ему еще дом, ну и мы, люди.
Кот, учтиво подняв обрубок хвоста, спокойно, с достоинством вошел в кухню. Там никого не было. Он проследовал дальше. Вошел в комнату.
На пороге задержался и вежливо мяукнул:
«Добрый день! Мое почтение!» — и, не ожидая приглашения, решительно направился к креслу.
Но не воображайте, что Мурлыка нахально разлегся на сиденье и заснул. Ничего подобного! Кот уселся чинно, как полагается в гостях, подвернул остаток хвоста, поглядел на меня, на Крисю и начал:
«Разрешите мне, уважаемые хозяева, на минутку занять вас рассказом обо мне самом. Родился я…»
И пошел, пошел, пошел! Я совершенно уверен, что он рассказал нам о событиях всей своей, несомненно весьма пестрой жизни.
Всегда я жалел, что не знаю кошачьего языка. Как было бы чудесно, если бы я мог повторить вам слово в слово все то, что мы слышали от Мурлыки. Увы! Не могу этого сделать. Хотя очень хочется. И не мог я, увы, достаточно ясно выразить Мурлыке, как глубоко я ему сочувствую. Правда, я кивал головой на всякий случай, но не уверен, что всегда в нужных местах.
Мурлыка, очевидно, заметил, что с этим киванием что-то не так. Время от времени он прерывал свой рассказ и смотрел нам в глаза, словно спрашивая:
«Что вы на это скажете? Необыкновенно, правда?»
Тогда мы с Крисей изображали величайший интерес и удивление.
Это успокаивало кота. И он продолжал свое повествование, совершенно нами довольный.
Но даже понимая рассказ Мурлыки через пятое на десятое, мы видели, что жизнь этого кота не была ни слишком счастливой, ни спокойной. Там и сям у Мурлыки шерсть была выдрана до самой кожи, уши изодраны… А хвост! Лучше не будем говорить о хвосте. Был это жалкий обрубок, немногим длиннее спички. Грустное воспоминание о некогда прекрасном кошачьем хвосте, не более!
Мурлыка, очевидно, решил, что мы — аудитория довольно приятная. Сочувственная, отзывчивая, не то что другие люди. Ибо он стал навещать нас ежедневно. А то и по нескольку раз в день. И что самое удивительное — решительно ничего не желал у нас взять в рот! Пил, правда, молоко, но без всякого аппетита. Просто из вежливости. Чтобы нас не обидеть.
«Да не беспокойтесь вы из-за меня! — просил он. — Я прихожу к вам только ради вас самих. А не из-за каких-нибудь лакомств, понимаете? Мне хочется с вами потолковать. Так приятно иногда поболтать с милыми людьми».
И болтал, рассказывал. Коты вообще все любят поговорить. А наш Мурлыка был самым завзятым говоруном, какого я когда-либо видел!
Однако не подумайте, что Мурлыка был надоедлив. Нет, это было воплощение такта и наилучших манер. Он сразу понял: когда я пишу, я не склонен к разговорам. И молчал как убитый.
Укладывался где-нибудь поблизости от моего письменного стола и притворялся, что дремлет. Достаточно было, однако, взглянуть на него'-— и он немедленно поднимался, зевал, потягивался, годился, подвертывал хвостик и начинал:
«Я как раз хотел рассказать тебе…
И рассказывал до тех пор! пока занят чем-то другим, так как ни словом не отзываюсь на его повесть. Тогда он чаще всего шел к Крисе. Она выделывала с ним всякие чудеса. Одевала его в кукольные платья, возила в тележке по комнате, носила его на руках, пеленала, как ребенка. Мурлыка позволял делать с собой все, что только могло доставить ей удовольствие.
Как-то кот вскочил в корзину для бумаг. Корзина опрокинулась, накрыла его, и Мурлыка заметался по комнате. Нас это очень позабавило. Мурлыка это запомнил. Когда хотел нас развлечь, опрокидывал на себя корзину. И уморительно прыгал с ней по всем комнатам.
«Смейтесь! Смейтесь же! — призывал он нас. — Ведь я напялил на себя эту корзину только для того, чтобы вас развлечь!»
Напрыгавшись, выскакивал из корзины, садился на излюбленное свое кресло и начинал мыться, причесываться. Тогда кто-нибудь из нас спрашивал с деланным равнодушием:
— Так как же это было, Мурлышка?
Кот поспешно заканчивал свой туалет, чинно усаживался, подвернув хвост, и начинал:
«Если это вас действительно интересует, то я вам расскажу. Слушайте, пожалуйста!»
И рассказывал.
Вот какой удивительный котишка был этот наш таинственный Мурлыка!
Прошла осень, зима, весна… Летом приехала к нам погостить некая дама. Она не была ни молода, ни красива. Но у нее было золотое сердце. Она любила весь мир, а о любви к животным писала ученые книжки. Красноречиво убеждала она своих читателей, что всех животных, мало того, все живое надо любить, как родных братьев.
Хорошо! Очень хорошо! Правда?
Но этой родной сестре всего живого Тупи, наш Тупи, добродушнейший пес на свете, всегда показывал зубы! А Чапа, фокс, как-то укусил ее за ногу! Почему? Потому что великая любительница животных боялась собак, как чумы.
Очевидно, она действительно хотела любить животных. И потому писала красивые и умные слова о необходимости любви ко всему живому. Сама же, увы, не умела обращаться с животными просто, сердечно, действительно по-человечески. И потому собаки ее кусали, бедняжку.
И потому вышла у нее с Мурлыкой такая неприятность, что мы на долгое время лишились нашего приятеля.
Эта дама целыми днями играла на рояле. Нам это не мешало. Пусть себе играет! Зато Мурлыка был диаметрально противоположного мнения. Ведь этот постоянный шум мешал ему разговаривать!
Вначале он ходил за нами по пятам, стараясь убедить нас, что эта музыка никуда не годится. Конечно, он не дождался от нас помощи.
Тогда он попытался собственными силами растолковать нашей гостье, что никому не нравится, когда барабанят по клавишам.
Он садился на рояль и орал во всю мочь!
Любительница животных, в свою очередь, не одобряла кошачьего пения.
Что-то там между ними вышло. В общем, Мурлыка якобы больно поцарапал ей руку.
Большое дело! Казалось бы, у кота на то и когти, чтобы царапаться. Помазала йодом, и конец! Но разве ей можно это было втолковать? Неизвестный кот! Бродячий кот! Бешенный кот!
И все это о нашем Мурлыке!
Дама твердо решила, что Мурлыку необходимо отправить к ветеринару. На исследование!
Пришлось ей это обещать. А что мне было делать?
Но легче было обещать, чем исполнить. Потому что Мурлыка пропал. Исчез, сгинул! И никто из нас не знал, где его искать.
Прошел месяц. Рояль замолчал. Как-то днем сидим мы себе с Крисей на террасе. Вдруг слышим:
«Мрррау! Это я!»
Оглядываемся – Мурлыка! Шагает к нам не спеша, торжественно задрав обрубок хвоста. Сел около Криси, выпрямился и завел:
«Наконец прекратился этот несносный шум и можно спокойно побеседовать! А с того времени как мы виделись в последний раз, было столько событий, что прямо не знаю с чего начать. Так вот…»
И начал нам рассказывать историю своих одиноких странствий. Где он был мы узнали потом. Но, к сожалению, не со слов нашего Мурлыки.
Как я вам уже говорил, я недостаточно владею кошачьим языком. Никогда не перестану об этом жалеть! Это ужасно затрудняет мне общение с самыми симпатичными котами и кошками.
2
Не помню зачем, понадобилось мне побывать в казармах. Отправился туда. Вхожу во двор. И слышу:
«Мрррау! Мрррау! Как поживаешь?»
Готов голову дать на отсечение, что это голос нашего Мурлыки! Оглядываюсь кругом. Вижу – слоняются по двору несколько собак, больших и маленьких, лохматых и гладких, но котом и не пахнет.
И тут снова – умильное и задушевное: «Мрррау! Мрррау!»
На этот раз голос явно идет откуда-то с неба. Смотрю на деревья – никакого кота нет. Гляжу на крышу. Ну что я говорил? Вот он, наш Мурлыка! Сидит на карнизе! Смотрит на меня, мило улыбается и кричит:
«Тут я, тут! Как хорошо, что ты нас навестил!»
‑‑ Иди старина, поболтаем! – приглашаю его.
Но Мурлыка и не думает слезать с крыши. Идет по карнизу, оглядывается на меня и приговаривает:
«Слишком много у нас на дворе собак болтается. Понимаешь? Ведь среди них попадаются сущие барбосы! От ни всего можно ожидать. Нашему брату на крыше куда безопаснее. Но ты иди, пожалуйста, прямо! Я сейчас спущусь к тебе».
И действительно: через минуту Мурлыка соскочил на землю. Потерся об меня раз, другой. Поставил свой обрубок хвоста свечкой. Изящно изогнулся вправо, влево и зашагал впереди меня, поминутно поднимаясь вдобавок на задние лапы. Я понял, что мне оказан самый торжественный прием.
Он вошел в отворенную дверь кухни. Крикнул что-то по-кошачьи и вскочил на стол. За столом сидел Клепка.
У Клепки на кончике носа были очки, и он водил пальцем по странице большой книжки, лежавшей перед ним. Нетрудно было догадаться, что он занимается какой-то бухгалтерией и мешать ему не следует.
Он строго крикнул коту:
«Разговоры отставить!»
Но Мурлыка не послушался команды. Он еще раз мяукнул каким-то особенным голосом, какого мы от него никогда не слышали.
Тут Клепка оглянулся и заметил меня.
— Если бы Байбук не доложил о вашем приходе, я бы вас не заметил! Мне сейчас все едино — хоть из пушек над головой пали! — сказал он, протягивая руку.
Я очень давно не видел Клепки. И, понятно, у нас нашлось о чем поговорить.
Мы беседуем, а Мурлыка разгуливает по столу и удовлетворенно машет хвостом.
«Беседуйте, беседуйте! — уговаривает он. — Люблю приятное общество!»
Вдруг Клепка из-под очков посмотрел на кота довольно грозно. Видимо, ему что-то не понравилось.
— Байбук! Смирно! — скомандовал он.
И что вы скажете? Мурлыка неожиданно окаменел. Сел, вылупил глаза на своего хозяина и не шевельнется,
— Отдать честь! — крикнул Клепка.
Мурлыка мигом поднялся на задние лапы — столбиком, как собака, которая служит, а правой передней лапкой притронулся к голове.
— Вольно! — прозвучал приказ.
Кот опустился на все четыре ноги. Но глаз с Клепки не спускал.
— Кругом марш! — приказал старый повар.
Мой Мурлыка повернулся на месте, сделал несколько шагов, остановился на самом
краю стола и поглядел на меня. Ей-богу, по-моему, он мне плутовски подмигнул.
«Ну, что скажешь? Много ты видал таких котов?» — явно спрашивал он.
Я был в таком восторге, что ничего не мог ответить. С уважением глядел я на нашего милого, славного Мурлыку.
Значит, он не был обычным, простым котом-болтуном, каких на свете хоть пруд пруди. Это был кот-солдат! Да, такого ученого кота я в жизни не видал!
Сказал я об этом Клепке. Он, довольный, засмеялся. Снял очки. Положил их на стол. Продолжает разговаривать со мной о разных разностях. И вдруг как закричит:
‑‑ Байбук, а где мои очки?! А Мурлыка уже тут как тут. «Вот они! Вот!» — кричит.
‑‑ Подай! — говорит Клепка.
И представьте себе, кот взял зубами очки за дужку, которая соединяет стекла, осторожно слез на колени к Клепке и положил очки!
Старик взял очки и погладил кота по голове.
— Умный котишка, — говорит. — Только дома ему не сидится. Любит в гости ходить. Да, по правде говоря, я и не удивляюсь. Когда я занят, скучно ему!
Рассказал я Клепке о нашем знакомстве с Мурлыкой. И о том, как он у нас пропал на целый месяц. Клепка засмеялся.
‑‑ То-то я не мог понять, — говорит, — что это наш
Байбук вздумал с полком на маневры уйти! Никогда он этого не делал.
— Видно, ему духовой оркестр больше нравится, чем фортепиано! — заметил я.
А тут Мурлыка вдруг отозвался с другого края стола: «Мрррау! Мрррау!»
— Ого! Опять болтовня? — осадил кота Клепка.— Отставить разговоры в строю!
И Мурлыка немедленно умолк, словно воды в рот набрал. И уже ни звука не издал до конца моего визита.
Нетрудно было догадаться, почему Мурлыка ходил к нам в гости. «Разговоры отставить!» Для такого любителя поговорить — это же сущее мучение, правда?
Мне захотелось, конечно, показать Крисе фокусы Бай-бука. И в первый же день, когда Мурлыка удостоил нас посещением, я сделал строгое лицо и скомандовал:
— Байбук! Смирно!
Ну и осрамился я! Кот посмотрел на меня такими удивленными глазами, словно хотел сказать:
«Что? И ты? Ишь чего захотел! Оставь меня, ради бога, в покое!»
Он и не подумал меня слушаться. Преспокойно улегся на колени к Крисе.
«Я для вас Мурлыка! Помните об этом. Байбук в отпуске. Лучше поболтаем. Так приятно побеседовать с хорошими людьми…»
I И пошел рассказывать свои истории. В сущности, он был совершенно прав, наш милый болтунишка.
Он ведь имел право быть у нас только Мурлыкой, верно?
Но Крися обязательно желала посмотреть кошачьи штуки. И мы как-то пошли в казармы.
Там-то Байбук был действительно Байбуком! Отдавал честь, маршировал. По приказу мяукал и по приказу умолкал. Делал повороты направо и налево. И даже играл на барабане! Ударял лапками в жестяное ведерко, которое Клепка ставил перед ним.
Ручаюсь, у вас глаза вылезли бы на лоб от изумления, если бы вам показать такого ученого кота! Крися визжала от восторга.
— Но я всегда буду называть Мурлыку — Мурлыкой, — сообщила она нам, когда кошачье представление окончилось. — Ладно, Мурлышенька? — спросила она кота.
А Мурлыка мяукал ей в ответ свое «мрррау» так радостно, что с тех пор кот уже навсегда оставался для нас Мурлыкой и только. И никогда мы не просили его показывать нам фокусы, которым он выучился на военной службе.
Вы только не подумайте, что Байбук не любил быть Байбуком. Стоило только поглядеть на его гордую и довольную мордочку, когда его хвалили!
«Нравится вам? Еще бы! Чудеса, правда?»
И когда он был в хорошем настроении, сам просил Клепку, чтобы тот давал ему новые приказы. Или вдруг ни с того ни с сего вскакивал и отдавал честь. Расчудесный был котишка!
Я допытывался у Клепки, каким образом сумел он сделать из Байбука восьмое чудо света. Ведь правда, научить кота чему-нибудь, а тем более таким трудным штукам — это очень и очень непросто. Всем известно, что кошка всегда делает только то, что ей нравится. И не заботится о том, что нравится другим.
— Уж такой умный кот, и все тут! — отвечал мне Клепка. — Разговариваю я с ним каждый день, когда только время есть, вот он и научился меня понимать. А потам вот еще что: добротой и лаской можно зайца научить папиросы курить!.. — засмеялся старый повар и совершенно серьезно спросил Мурлыку: — Байбук! А ты будешь папиросы курить?
«Мрррау! Мрррау!» — согласился кот.
Больше об этом разговора не было. Но я был уверен, что, если Клепка захочет, может случиться и так, что наш милый Мурлыка когда-нибудь, прервав свою повесть, обратится ко мне:
«У тебя нет, случайно, папироски? А то мне что-то охота затянуться!»
Ведь Клепка это был не кто-нибудь, а Клепка! Он знал животных, как мало кто другой. Вдобавок глаза у него слегка косили, так что он сразу видел обе стороны вещи: и хорошую и плохую. Поэтому он никогда не нервничал.
Всегда веселый, улыбчивый, он для каждого находил ласковое слово. А улыбкой и сердечным словом многого, очень многого можно добиться.
Да, сердце у Клепки было из чистого золота. Это я вам говорю! Я, который знал Клепку как облупленного!
