ВЕСЁЛАЯ ЖИЗНЬ
- Куда теперь? - спросил Стёпка.
- Туда! - показал весёлыми глазами Васька вниз, на ресторан "Золотой кит", - Солнышкин хочет угостить старых моряков! Так ведь я говорю, Солнышкин? - Он тут же спохватился: - Я не представил тебе моего друга. Знакомься, Солнышкин, это лучший матрос парохода "Даёшь!".
- Артельный, - подсказал Стёпка. - Вся кладовая в наших руках! - И он подбросил в руке звякнувшую связку ключей.
Солнышкин живо вспомнил пароход "Даёшь!", но Васька снова заговорил.
- Представляешь, - сказал он, - Петькин и Федькин не хотели пустить его даже к трапу! Стёпка возмутился.
- А человек в море хочет, в матросы!
- Да мы их - за борт, а его возьмём! И ночевать он сегодня будет в моей каюте. - И Стёпка снова подбросил в руке связку ключей.
- В каюте? - спросил осторожно Солнышкин, и сердце у него громко застучало.
- В моей! - сказал Стёпка.
- И койки там подвесные? - поинтересовался Солнышкин.
- Настоящие. Всё как в кино! Солнышкин даже не верил такому счастью. Между тем друзья подходили к старому, обшарпанному зданию, на котором было написано:
"Золотой кит". Из подвальчика доносилась музыка. Пиликали скрипки, пищал кларнет, и крякал аккордеон.
- Так ты угощаешь нас, Солнышкин? - спросил Васька и поставил ногу на ступеньку.
- Конечно! - воскликнул Солнышкин и заглянул в дверь. Ему хотелось на славу угостить этих добрых моряков.
- Спасибо! Большое спасибо, Солнышкин! - раскланялся Васька. - Только тебе самому придётся нас подождать. Вечером гражданам до шестнадцати лет вход сюда воспрещён!
Растерянный Солнышкин хотел было сунуть голову в дверь, но мрачный швейцар в чёрной ливрее и белых перчатках так решительно направился к нему, что Солнышкин отпрянул. А день уже подходил к концу. Накатились прохладные сумерки, и по всей бухте открыли глаза ночные фонарики. На кораблях зажглись огни. И в подвальчике, у ног Солнышкина, вспыхнул свет.
У Солнышкина похолодели нос и уши. Он заглянул в окно и сквозь занавеску увидел своих друзей. Они сидели за столом у самого окна.
Перед ними громоздились тарелки с бутербродами, а посреди стола стояли кружки с пивом.
- За удачу! - сказал Васька и поднял кружку.
- За Солнышкина! - хихикнул Стёпка, проглотив бутерброд с красной икрой.
Солнышкин хотел уже стукнуть в окно и потребовать хоть кусок хлеба. Но тут за его спиной раздался укоризненный голос:
- Ай-яй-яй, молодой человек…
Солнышкин оглянулся. На него с доброй усмешкой смотрел невысокий старичок в морской форме. Солнышкин, краснея, отошёл от окна и сделал вид, что прохаживается.
А между тем, пока он прохаживался, в подвале происходили следующие события.
Стёпка допил последнюю бутылку пива и пробормотал:
- Хочу спать, пошли в каюту.
- Сейчас, только закушу, - сказал Васька и ткнул по ошибке вилкой в толстую лапу артельщика.
- Ого-го! - взвыл Стёпка. - Этак ты меня ночью укокошишь якорем! Нужен ты мне, друг нашёлся!
И когда Солнышкин в третий раз заглянул в окно, он увидел, как Васькина рука, на которой было написано "Дружба - закон моря", врезалась в Стёпкин глаз так, что по всему ресторану разлетелись искры. Один из бывалых моряков с криком "Полундра!" даже бросился заливать огонь пивом. А Васька и Стёпка тут же вылетели на улицу.
Наверное, оба друга так и легли бы под ноги прохожим. Но навстречу им бросился Солнышкин, и они вдвоём повисли на его плечах.
- Солнышкин! Солнышкин! - плакал Васька. - Спаси меня, Солнышкин! Тону! Закон моря! Матрос должен спасать своего капитана. Слышишь, вода?
Рядом и вправду булькало и плюхало, как в трюме. Это переливалось пиво в брюхе артельщика.
- Тону! - кричал Васька.
- Тонешь, давно тонешь! - раздался вдруг насмешливый голос.
Сбоку подкатила милицейская машина. Из неё выпрыгнул молодой лейтенант, открыл заднюю дверцу и затолкал в неё обоих друзей, освободив Солнышкина от тяжёлой ноши.
- Спасём! - сказал лейтенант. - Обязательно спасем!
И машина скрылась в темноте.
КАЮТА СТАРОГО РОБИНЗОНА
Солнышкин присел на порог и стал думать, где бы устроиться на ночлег. Как вдруг опять услышал голос:
- Ай-яй-яй, молодой человек! И не стыдно? Он обернулся и увидел прежнего старичка в морской форме. Это был известный всем морякам старый инспектор океанского пароходства Мирон Иваныч. Больше всего на свете он любил море. Отправляя в океан пароходы, он мечтал о кругосветном плавании. Но так и не смог за всю жизнь выбраться в путь. Его и теперь приглашали в плавание, но он показывал на свои галоши и говорил:
- У меня теперь одно плавание. Мои старые баржи делают две мили в сутки. Одну из дому сюда, вторую - обратно.
Звали его ещё Робинзоном потому, что жил он в старом доме один. Но вспоминали его на всех морях. Вывел в люди он многих моряков. А тех, кто мечтал о плаваниях и пароходах, старый инспектор узнавал за квартал.
- Ай-яй-яй, мечтали о море и чуть не попали в милицию? - сказал Солнышкину Мирон Иванович.
- А вам какое дело? - угрюмо буркнул Солнышкин.
- А я ищу матроса на судно, которое отправляется в кругосветное плавание. Только вежливого…
- Мне не до шуток, - невесело ответил Солнышкин.
- Тем лучше, - улыбнулся старик. - Будем знакомы. Робинзон. Старый Робинзон… - И он протянул руку.
- Солнышкин, - удивлённо ответил Солнышкин.
- Ну, вот и хорошо, Солнышкин. Разрешите мне пригласить вас в свою каюту. На моём корабле нет креветок и виски. Но голландский сыр, чашка чёрного кофе и мягкая постель всегда найдутся.
Всё-таки Солнышкину везло!
Робинзон заложил руки за спину, и они стали подниматься по сопке, на которой Солнышкин уже побывал сегодня с Васькой. Только вместо облака на ней сидела громадная луна, окружённая звёздами, и заливала всё жёлтым-жёлтым светом.
Робинзон расспрашивал Солнышкина о его похождениях, и поэтому усталый Солнышкин не обратил внимания на тот удивительный факт, что они поднимаются вверх, а не спускаются к морю.
Наконец они остановились у старинного островерхого домика, который возвышался на крутой скале и отбрасывал вниз большую тень. Робинзон показал на дверь:
- Сюда! - Щёлкнул ключом и сказал: - Каюта к вашим услугам!
Солнышкин нерешительно вошёл в комнату. Не веря глазам, повернул голову влево, потом вправо, потом снова влево и снова вправо и восхищённо выпалил:
- Вот это да!
Комнаты не было. Под ногами лежала корабельная палуба. Напротив двери у единственного большого окна, смотревшего на бухту, был укреплён корабельный штурвал с отполированным колесом. Вместо окон в стенах были иллюминаторы. Над одним висел барометр, а рядом с другим спасательный круг, на котором было написано: "Один за всех". На полке рядом с книгами лежала подзорная труба и розовели морские раковины.
С потолка свисали пальмовые листья. Одна стенка была сделана из пальмовых стволов, а топчан был накрыт шкурой медведя.
- Вот на этом судне и спасается старый Робинзон! - подмигнул Солнышкину старик и подтолкнул его к распахнутому окну.
Вся бухта внизу сверкала, и в темноте переливались разноцветные огоньки. В море над чёрной водой вспыхивал и гас свет маяка. Над ним светили громадные звёзды, и Солнышкину показалось, что он плывёт по далёким южным морям…
Вдруг Мирон Иванович зашмыгал носом, посмотрел в окно, потом на барометр и скомандовал:
- Задраить иллюминаторы, или через полчаса хижину старого Робинзона зальёт водой!
Солнышкин с сомнением посмотрел на звёздное небо и собирался возразить, но тут же громадная капля щёлкнула его по носу и по стёклам забарабанил дождь. Солнышкин стал изо всех сил закручивать винты на иллюминаторах. Он так торопился, что не заметил, как на маленьком круглом столике появились сыр, колбаса и Мирон Иванович налил из термоса в чашки ароматного кофе.
Через несколько минут Солнышкин с вымытыми руками сидел на медвежьей шкуре, потягивал вкусный кофе и собирался подумать о том, как хорошо всё устроилось. Но тут за стенами так забушевало, что весь дом задрожал и, казалось, покатился вниз. Наверху что-то треснуло, и по пальмовому листу побежала струйка. Мирон Иванович схватился рукой за голову, посмотрел вверх и крикнул:
- Солнышкин! Аврал! В судне старого Робинзона пробоина!
Солнышкин вскочил на стол, потом на подставленную табуретку, раздвинул листья и увидел в потолочной доске дырку, из которой выстрелил сучок. Солнышкин сунул в дырку указательный палец, но табуретка вылетела из-под его ног, и он повис в воздухе. Палец ныл, как зуб, в который доктор залез буром, но Солнышкин держался. Робинзон нашёл сучок, завернул в кусок старой тряпки и подставил Солнышкину табуретку. Солнышкин крепко вколотил сучок в дырку кулаком и спрыгнул.
- Молодец, Солнышкин, - сказал Робинзон, и они сели допивать кофе, которого стало от дождя вдвое больше.
Буря всё усиливалась. Внизу трещали деревья, прыгали по сопке потоки. Сбоку, сквозь щель в стене, которую старый Робинзон не заделывал нарочно, посвистывал настоящий морской ветер, и теперь Солнышкину было так хорошо, как будто он потерпел кораблекрушение и вдруг оказался на острове в гостях у настоящего Робинзона.
Глаза у него слипались, но он подошёл к окну с подзорной трубой и посмотрел вниз. Океан бушевал. На улицах города никого не было. Только у отделения милиции, под фонарём, приплясывали две какие-то странные фигуры. Издалека Солнышкин, конечно, не узнал Ваську и артельщика, которых лейтенант выгнал протрезвиться под бесплатный холодный душ.
Солнышкин положил на место трубу, улёгся на шкуре и, хотя у него болел палец, уснул, как под хорошую корабельную качку.
…Солнышкину снились жуткие вещи. Ему приснилось, что его прямо на ходу поезда вытряхивают из мешка. Он вылетает в окно, катится по скалам и с громадной высоты падает в зелёное-зелёное море. На лету он с треском цепляется брюками за нос какого-то корабля, выскальзывает из них, а сверху раздаётся голос: "Ай-яй-яй, молодой человек…" Он приготовился ласточкой нырнуть в воду и открыл глаза.
Над ним качал головой старый Робинзон: "Ай-яй-яй…" Солнышкин сидел в глубокой дыре, оттого что доски под ним с треском провалились.
- Крепкая была качка, - сказал с улыбкой Робинзон и похлопал рукой по спинке топчана. - Видно, отслужил старина. Тридцать лет обеспечивал ночлег всем потерпевшим кораблекрушение. Ну, подъём, подъём!
Солнышкин вскочил, высунул в открытое окно круглую, как яблоко, голову и зажмурил глаза. Сверкало солнце, приплясывало море, свистели птицы, а под окном потихоньку булькали ручейки. Он оделся, схватил ботинки, мешок и направился к двери. Но Робинзон надел на морщинистый нос очки и повернулся к нему:
- Куда?
- Искать пароход, - сказал Солнышкин.
- А этот тебе не нравится? - спросил Мирон Иванович. - И команда получилась бы неплохая: Робинзон и Солнышкин!
Солнышкину очень не хотелось обижать старика. Он ещё раз посмотрел на штурвал, на иллюминаторы, на окно, обращённое к заливу, и вздохнул:
- Корабль что надо, да ведь он стоит на одном месте…
- Эх-хе-хе… - усмехнулся Робинзон, - что верно, то верно. Всё на месте и на месте. Все уходят в море, а Робинзон живи один, волнуйся из-за них и шагай свои две мили в сутки!
Он подошёл к большому глобусу, к которому были прицеплены белые бумажные пароходики, повернул его, и пароходики тоже завертелись и побежали по голубым морям.
- Что ж, прикрепим сюда ещё один пароход, - сказал старик. - Пароход, на котором поплывёт Солнышкин.
Потом он остановился у полки, взял что-то с неё, положил в карман кителя и вместе с Солнышкиным вышел из этой удивительной хижины.
ПРИВЕТ МИРОНУ ИВАНОВИЧУ!
На каждом шагу Солнышкин поворачивал голову то влево, то вправо, потому что из каждого переулка то и дело раздавалось:
- Мирону Ивановичу привет!.. Привет, Мирон Иваныч!
А рота курсантов мореходной школы приветствовала его хором, будто старый Робинзон был сегодня именинником и одновременно командующим парадом.
Всё в городе после ливня было чисто, ярко и празднично. Пуговицы на кителе маленького сухонького Робинзона сверкали, как адмиральские ордена. Он переступал через лужи и весело помахивал всем рукой.
Вдруг из-за поворота кто-то закричал:
- Стойте! Стойте!
Робинзон и Солнышкин повернулись. По улице босиком шлёпал весь мокрый Васька-бич. Брюки у него были закатаны, в руках он держал раскисшие туфли, а с его чуба и длинного носа срывались громадные капли.
- Мирон Иваныч! - заныл Васька… - Мирон Иваныч, помоги. Надоела эта тунеядская жизнь…
- Неужто? - удивился Робинзон.
- Ей-ей, - заплакал Васька.
- Чем же тебе помочь?
- Дай мне хороший пароход!
- Так, так, - усмехнулся Робинзон, - ну, какой, например?
- Ну… - замялся Васька, - чтобы боцман подобрей, а компот побольше.
Васька забегал то с одной, то с другой стороны. Солнышкин смотрел на него с презрением.
- Ну что ж, с превеликим удовольствием, - улыбнулся Робинзон и пошёл с Солнышкиным дальше.
Васька зашлёпал босиком сзади.
Они прошли по набережной мимо чугунного забора, мимо громадного памятника, с пьедестала которого двадцатиметровый красноармеец в будёновке трубил победу Красной Армии на весь океан. Уже вдали поднялось важное океанское пароходство. И по улице, обгоняя друг друга, помчались на совещание капитаны, начальники и помощники начальников.
В это время из-за угла появился кто-то громадный и громогласно сказал:
- Батюшки! Вот это встреча! Мирон Иваныч! Солнышкин отшатнулся и увидел капитана, который был в два раза выше Робинзона. А фуражка на голове у него была такая, что налезла бы на голову двум капитанам вместе.
- Батюшки! - сказал капитан и стал трясти руку старому Робинзону.
- Евгений Дмитриевич, дорогой, так мы, кажется, вчера виделись, - улыбаясь, сказал Робинзон. - Даже точно виделись.
- Неужели? - удивился капитан. И тут состоялся разговор, от которого Солнышкин весь взмок, а чубчик у него застыл от волнения.
- Евгений Дмитрич, вы помните топчан в каюте старого Робинзона? - начал старый инспектор.
- Конечно. Как же, как же! Разве можно забыть? - воскликнул капитан и вскинул руки, сверкнув золотыми нашивками. Мужественное лицо его стало добрым и внимательным. - Да, да! Я ещё провалился тогда. И подзорную трубу помню. Я ведь в неё увидел мачты своего парохода! А помните, как я затыкал пальцем дырку от сучка в вашем потолке? Помните? - И он захохотал. - Я тогда чуть не проткнул крышу!
- Ах, Евгений Дмитрич, - сказал Робинзон, - конечно, помню. А сегодня на этом месте спал ещё один мореплаватель и смотрел в подзорную трубу на мачты вашего парохода…
И он показал глазами в сторону Солнышкина.
- Так где же он? - засуетился капитан и стал оглядываться вокруг себя, будто потерял иголку и никак не мог ее найти. - А, вот он! Да какой красавец, прирождённый моряк! При-рож-дён-ный! Немедленно выписывайте направление на пароход.
- Но он ещё молод, - сказал Робинзон.
- Ничего, это я всё улажу. Жду, жду, - сказал громовым голосом моряк и побежал на совещание.
Это был капитан парохода "Даёшь!" - Евгений Дмитриевич Моряков.
- Ну вот, Солнышкин, вот и всё, - сказал маленький Робинзон и грустно подмигнул.
Через полчаса он выписал ему направление на судно и, когда Солнышкин уже собрался бежать, остановил его. Он достал из кармана маленький бронзовый компас и протянул Солнышкину.
- Возьми, - сказал Робинзон. - Мне его подарил один старый моряк. Он говорил, что, если у человека в жизни всё правильно, стрелка компаса показывает точно на север - так держать! Если же нет, то она начинает выписывать кренделя. Может быть, это сказка. У меня он всегда показывал на север, а жил-то я, наверное, не очень правильно. Но всё-таки возьми…
Потом он вытащил из кармана пятирублёвую бумажку, дал Солнышкину и весело сказал:
- Когда-нибудь рассчитаемся!
А ещё через минуту он с самым серьёзным выражением лица выдавал направление Ваське-бичу к самому доброму боцману.
А ФУРАЖКУ НУЖНО СНИМАТЬ!
Солнышкин летел навстречу морю и кораблям.
Он бежал так, что лужи, как птицы, разлетались из-под его ног.
На щеках у него будто выросло по красному яблоку.
До слуха Солнышкина вдруг долетело чиканье ножниц, стрекот машинки, и он вспомнил, что не мешало бы зайти в парикмахерскую. Он остановился под вывеской, дождался звонка, подошёл к креслу и стал рассматривать себя в зеркале. Уж теперь-то он пошлёт бабушке фотокарточку!
Но тут в зеркале появилась вытянутая физиономия в капитанской фуражке.
- Пересадите его, - сказала физиономия и растянулась, как тесто. - Я бреюсь только у этого мастера.
Солнышкин повернул голову и хотел возмутиться. Он тоже хотел стричься у хорошего мастера. Но тут появился другой парикмахер и, как артист, пропел Солнышкину:
- А я вам не нравлюсь? Прошу, очень прошу!
И Солнышкин согласился. Не потому, что парикмахер ему понравился, а просто Солнышкин не любил обижать людей.
Капитан даже не поблагодарил его и плюхнулся в кресло прямо в фуражке. К нему тотчас подлетел мастер в белом халате. Он был такой чистенький, что на щеках у него отражались бухта, пароходы со спасательными кругами и мелькали быстрые чайки.
- У вас чудесный загар! - с подчёркнутым восхищением затеял разговор мастер. - Вы, наверное, только что из Индии?
- В Африке тоже жарко, - уклончиво ответил капитан.
- А-а-а, - с любопытством протянул парикмахера - так вы из Африки? Ну, как там в джунглях?
Капитан почему-то промолчал, а мастер замурлыкал и стал взбивать в чашечке пушистую мыльную пену.
- Что вам, молодой человек? - пропел, как артист, второй мастер.
- Под бокс, - сказал Солнышкин и посмотрел на себя в зеркало.
Теперь сзади него стояла маникюрша и жевала булку, а сбоку отдыхала детский мастер. Она только что стригла очень упрямого мальчишку и поэтому всё ещё хваталась за сердце.
- А в джунглях свирепствуют львы, - вдруг сказал капитан. - Нет антилоп - хватают слона и глотают с бивнями!
Второй мастер так удивился, что открыл рот и машинкой начал стричь Солнышкину нос. Солнышкин дёрнулся, и мастер стал извиняться.
- Нет слона - хватают автомобиль! "Глупые шутки", - подумал Солнышкин, но промолчал.
- Потрясающе! - сказал первый мастер. Капитан снова замолчал. Тогда мастер стал намыливать капитану подбородок. Махал кисточкой он так, чтобы не испачкать капитанскую фуражку. Поэтому мыльные хлопья отлетали в сторону. Ляп! - и кусок пены залепил Солнышкину глаз.
Солнышкин сердито утёрся. Ляп! - и пена повисла у него на носу.
- Ну, знаете… - не вытерпел Солнышкин. - Фуражку надо снимать!
- Что? - спросил капитан.
Все мастера испуганно примолкли.
- Фуражку в помещении надо снимать, - сказал Солнышкин. - Это знают даже первоклассники!
Все застыли в ожидании. Что же произойдёт? Маникюрша от растерянности вместо булки затолкнула в рот резиновую грушу от пульверизатора, а детский мастер по привычке, как ребёнку, протянула капитану для успокоения бутылочку из-под одеколона.
- Что?! - заорал капитан. - Ну, знаете ли… Извините! Плавали - знаем! - выкрикнул он, натянул фуражку ещё глубже и с намыленными щеками выскочил на улицу.
ДОБРЫЙ БОЦМАН ШАХРАЙ
Солнышкин быстро забыл о происшествии в парикмахерской и подходил к пароходу. Уже издалека он увидел нечто необыкновенное: вся палуба "Даёшь!" была облеплена моряками. На причале тоже стояла толпа, а на каком-то сторожевике матросы забрались даже на мачты. Все смотрели на трап парохода "Свежая камбала", по которому гордо поднимался Васька-бич.
- Васька, неужто на работу? - кричали отовсюду.
- Разумеется, - отвечал он и размахивал направлением, которое выписал ему старый Робинзон.
Все смотрели на Ваську. Поэтому никто на пароходе не заметил Солнышкина. Один только матрос Петькин оставался равнодушным, но он удил камбалу и ничего не видел вокруг.
Солнышкин взбежал по трапу и взобрался на гору пустых ящиков из-под макарон.
- Поразительно, честное слово, поразительно! - удивлялся капитан Моряков.
- Курица медведя снесёт, - сказал Петькин. Между тем Васька, помахивая рукой, поднимался по трапу, и нос его улавливал сладкий запах компота. Он уже видел вкусные блины, мягкую постель, тёплый уголок в подшкиперской, где можно будет отоспаться во время работы, и думать не думал, какую шутку сыграл с ним старый Робинзон.
Васька шёл с направлением к доброму боцману Шахраю. Но ведь на флоте было два Шахрая! Младший был добряк и филон и не прочь дать храпака. Зато у старшего при виде лодыря и бездельника кулаки увеличивались по крайней мере в пять раз.
- Где боцман? - спросил Васька у вахтенного.
- А вон, - кивнул вахтенный.
Васька двинулся вдоль стенки, и тут его длинный нос столкнулся с крючковатым носом Шахрая-старшего.
- Ко мне? - спросил Шахрай.
- Не… не… - заикаясь, затряс головой Васька и стал пятиться.
- Стой! - крикнул Шахрай и бросился вдогонку. Ему позарез нужны были матросы. Но Васька уже бежал по палубе к борту. А на пароходе "Даёшь!" всё увеличивалась толпа, и судно медленно покачивалось. Там уже надеялись увидеть Ваську в робе, но вдруг раздался пронзительный крик, и растрёпанный Васька-бич выскочил на нос "Камбалы". За ним грохотал сапогами старый Шахрай.
- Не уйдёшь! - пропыхтел боцман и схватил Ваську за обезьяний галстук.
- Уйду! - отчаянно крикнул Васька и, выдернув голову из галстука, прыгнул за борт. - Лучше гибель, чем Шахрай!
Боцман схватил его за туфлю, но Васька заорал и сиганул вниз, в мазутную воду, на которой качались отражения облаков.
- Утонул! Убился! - заволновались кругом. - Васька убился!
- Не, не утоп! - с досадой сказал Шахрай и запустил Ваське вдогонку туфлю, которая осталась у него в руках.
Все перегнулись через борт и смотрели в глубину. Скоро там появилось белое пятно, и через минуту вынырнул Васька. На голове у него, как берет, лежала медуза, а изо рта торчал пучок морской травы.
- Пф, пыф, - плевался Васька, - пф, помогите! Стёпа, друг, помоги!
- А ты вот так, вот так, - показывал рыжий Степан своему товарищу и размахивал в воздухе руками.
Но это Ваське не помогло. Он не умел плавать.
И вдруг над толпой что-то со свистом пронеслось. Это Солнышкин схватил ящик и швырнул вниз. Васька ухватился за него. И тут рыжий артельщик заорал:
- Оставь! Оставь, говорю! Ящик два с полтиной стоит!
- Не бойся, уплачу, - с достоинством сказал Солнышкин.
И все повернулись к нему, а Васька добрался на ящике до берега, вскарабкался на причал и скрылся в дырке забора.
НЕОЖИДАННЫЕ ПЕРЕМЕНЫ
- Солнышкин! Явился? Великолепно! - сказал капитан Моряков и похлопал его по плечу. - Герой, настоящий матрос!
Все заговорили:
- Молодец!
Тут капитан сердито нахмурил брови и повернулся к артельщику, у которого кривые ноги сразу сделались колесом.
- А ваше поведение, ваше поведение мы ещё разберём. Не помочь утопающему, позор! - И хотя сам он презирал Ваську, но выполнение морских законов считал святым долгом.
- Явился, - злобно прошипел Стёпка Солнышкину и стал расталкивать толпу.
- Ну что ж, Солнышкин, сейчас мы тебя к кому-нибудь определим, - сказал Моряков.
- Ко мне! - звонко предложил маленький, с острым носиком радист Перчиков.
- Конечно, ко мне!
Он вообще отличался гостеприимством, а новый матрос сразу же пришёлся ему по душе.
Солнышкин пошёл за Перчиковым в каюту.
Каюта была чудесная: слева стояла двухэтажная койка, перед столом, вделанный в палубу, вращался великолепный стул, а за иллюминатором слышался плеск волн. Солнышкин был готов обнять Перчикова, но тот стеснялся подобных вещей. Он заторопился:
- Ну, теперь за работу! Грузить продукты.
И они вышли из каюты. Навстречу им уже мчались Петькин и Федькин с ящиками на плечах. А с палубы доносились крики артельщика. Он бегал и суетился.
Вечером пароход должен был отправиться на Камчатку, а сделать достаточные запасы артельщик вовремя не успел.
Подъёмный кран опустил на палубу груду ящиков. Солнышкин бросился к одному из них, но Степан широко расставил ноги:
- Этот не трожь.
Солнышкин бросился к другому. Но артельный только ухмыльнулся:
- Ишь, сарделек захотел? Половину слопаешь!
Солнышкин поставил ящик и собирался сказать, что, во-первых, лопают свиньи, а во-вторых, он не такой обжора, как Степан. Но за его спиной раздался громовой вскрик:
- Ба-тюш-ки! Опять сардельки! Да куда вы их? Лопнете - придётся хирурга вызывать! - И мимо, качая головой, прошёл капитан Моряков.
Следом за ним шли три штурмана. Моряков торопился в пароходство, больше он ничего не сказал, но артельщик сразу прикусил язык.
Солнышкин взмок. Вместе со всеми он носил ящики и муку, и теперь из его рубахи можно было печь пирог: мука на спине превратилась в тесто. Но он этого не замечал. Он бегал по трапам, таскал с Перчиковым в холодильник бараньи туши, пока на палубе вдруг снова не зашумела толпа.
Солнышкин отёр лицо, просунул голову в толпу. Сзади, положив ему руки на плечи, стоял Перчиков, и они услышали потрясающую новость: полчаса назад "скорая помощь" увезла из пароходства капитана Морякова. Произошёл редчайший в медицине случай: у сорокалетнего капитана неожиданно обнаружилась младенческая болезнь - корь!
Перчиков хотел от удивления всплеснуть руками, но они прилипли к спине Солнышкина.
Команда заволновалась. Солнце уже стояло в зените, до вечера оставалось немного времени. Как быть без капитана?
Вдруг все повернулись к трапу. У Перчикова покраснел нос, а рыжий артельщик захихикал и потёр руки.
- Хе-хе! - сказал артельщик, и его толстые ноги стали выбивать твист. - Хе-хе, вот это капитан! Вот с ним мы заживём! И сарделечки он уплетает - будь здоров.
По трапу с чемоданчиком в одной и с клеткой в другой руке поднимался новый капитан. В клетке вертелся бесхвостый белый попугай, который показался Солнышкину очень знакомым. Что касается капитана, то тут не было никаких сомнений: сегодня утром Солнышкин так мило беседовал с ним в парикмахерской.
- Вот это повезло! - Артельщик бросился к капитану: - Счастливы приветствовать! Но капитан прошёл мимо.
- Плавали - знаем! - сказал он. Потом он выпучил глаза на Солнышкина, потёр небритую щёку и стал подниматься к себе в каюту.
