ЛЕВО РУЛЯ, ПРАВО РУЛЯ!
В это время с мостика в свою каюту решил спуститься Плавали-Знаем. Он насладился видом поднятого корабельного носа, и теперь ему захотелось вздремнуть. За штурвалом, широко расставив ноги, стоял Петькин. Он обладал замечательным слухом и любое приказание начальства услышал бы на расстоянии сотни миль.
Плавали-Знаем вошел в каюту и, сняв китель, басом пропел: "Лево руля, право руля!" Потом прямо в сапогах бухнулся на кровать, так как никогда не снимал их на всякий случай, и качнул рукой клетку с попугаем, которая висела на слуховой трубе. Попугай подпрыгнул, а Плавали-Знаем, подмигнув ему, повторил: "Лево руля, право руля, дурачок!" - и тут же захрапел.
Через несколько минут Петькин уловил донёсшуюся из слуховой трубы команду: "Лево руля!" и, оглянувшись, повернул руль влево. Но скоро оттуда же раздалась сердитая команда: "Право руля, дурак!" И он испуганно дёрнул руль вправо. "Лево руля!" И он снова повернулся влево. И опять, ещё громче и строже, прозвучало: "Право руля, дурак!" Петькин втянул голову в плечи. Он не понимал, за что его ругают, но тем исправнее выполнял команду и дёргал штурвал то влево, то вправо. Судно качалось так, что из кают стали вылетать чашки и стаканы. Стулья заходили ходуном.
Солнышкин хотел выглянуть в иллюминатор, но врезался головой в аптечку.
Артельщик, который нёс сардельки для капитана, летал из конца в конец коридора и каждый раз стукался головой то об одну, то о другую стенку. Наверху, в рулевой рубке, Петькин крутился на штурвале, а в капитанской каюте, над головой Плавали-Знаем, качался попугай и при каждом новом толчке остервенело орал в трубу:
"Лево руля, право руля!" Наконец при очередном броске артельщик так врезался в дверь, что она распахнулась, и он, поддев головой клетку, шлёпнулся на Плавали-Знаем.
Попугай кончил свою песню, но качка продолжалась. Море разошлось не на шутку, и говорят, что именно в это время разыгрался короткий, но самый жестокий шторм за много лет.
СЛЕВА НАПРАВО!
С каждой минутой волны поднимались всё выше и наваливались на левый борт. Пароход накренился и ехал боком по воде. Мачты повисали над морем, как удочки.
Держась за переборки, боцман кое-как добрался до рубки и, оттащив Петькина, пытался развернуть пароход носом к волне. Он повис на штурвале, когда в рубку ввалился Плавали-Знаем. Едва держась на ногах, он спросонья взглянул на море.
- Боцман, команду наверх! Помпы на палубу!
- Так пробоин нету! - крикнул боцман, стараясь перекрыть рёв воды.
- Вы что, не видите, - покачиваясь, сказал Плавали-Знаем, - что одна половина моря выше другой? Помпы на палубу! И мы его перекачаем! Слева направо! Слева направо!
И Плавали-Знаем с криком "Аврал!" бросился вниз по трапу. Следом мчалась палубная команда и машинисты. Солнышкин тоже выскочил из каюты и, падая, на четвереньках пустился за капитаном. Судну угрожала опасность! Начинался первый аврал в его жизни, и ему хотелось настоящей морской работы. Едва помпу вытащили на трюм, Солнышкин сразу же ухватился за рукоятку.
- Шланги в воду! - командовал Плавали-Знаем. Он подкатил рукава и стал напротив Солнышкина. - Начали, начали! - крикнул он, и вода загудела в шлангах. - Слева направо, слева направо!
Руки у Солнышкина ходили как заводные, а поясница сгибалась и разгибалась так быстро, что скоро в ней стало что-то похрустывать. Подумать ему было некогда. Со лба Плавали-Знаем катились громадные капли.
- Молодцы! - раздался голос Перчикова. - Молодцы, хорошо работаете! - В руках у него было ведро. - Может быть, ведром помочь?
Плавали-Знаем выпрямился, окинул море взглядом. В это время старый Бурун повернул судно, и волны громоздились с другой стороны.
- Кажется, переборщили! - сказал Плавали-Знаем. - Ну-ка, поменяемся местами. Справа налево!
Пальцы у Солнышкина уже не разжимались. Он опустился на колени, но продолжал работать так, что тельняшка трещала по швам. На руках лопнули мозоли.
Наконец Плавали-Знаем, посмотрев на море, сказал:
- Ну вот, теперь, мне кажется, порядок, ребята.
- Ну нет, что вы! - крикнул Перчиков. - Разве вы не видите, что с левой стороны на одно ведро больше? - Он подошёл к борту и, зачерпнув воды слева, выплеснул её направо. - Вот теперь порядок! - сказал он.
- Порядок! - устало процедил Плавали-Знаем. - А ведь найдутся ещё такие, что скажут, будто впустую работали. Найдутся! Плавали - знаем!
КАЮТА ДЛЯ ИНДИЙСКОГО ПОПУГАЯ
Всю ночь судно бросало с волны на волну. За иллюминаторами грохотало, и по стёклам били брызги.
- Держись крепче! - кричал Перчиков и хотел привязать Солнышкина к койке.
Солнышкин упирался то ногами, то головой в переборку, и ему казалось, что внутри у него взад и вперёд перекатываются гружёные вагонетки.
Но к утру шторм успокоился. И Солнышкин враскачку вышел на палубу. Море было зелёным и так пахло арбузами и свежими огурцами, что из него можно было делать салат. Волны были белыми, лохматыми и прыгали у борта, как пудели в цирке. Солнышкину хотелось по-свойски потрепать их по загривку. Он перегнулся через борт, но тут за спиной раздался голос Перчикова:
- Любуешься природой? А наверху баталия! Солнышкин побежал за Перчиковым. В коридоре стоял гам. Полкоманды толпилось около каюты уборщицы Таи. Каюта находилась возле капитанской. Тая стояла с чемоданчиком и узелком и утирала глаза. В дверях топтался капитан с клеткой в руках. Перчиков возмущённо взмахнул руками:
- Из-за какого-то попугая переселять человека!
- Не из-за какого-то, а из-за ценного. Он куплен у факира в Индии! - с усмешкой возразил Плавали-Знаем.
- Не имеете права!
- Послушайте, Огурчиков, - Плавали-Знаем многозначительно поднял палец, - вы мне надоели…
- Во-первых, не Огурчиков, а Перчиков! - оскорбился Перчиков. - А во-вторых, мы будем жаловаться начальству!
- Начальство вас готово выслушать, - сказал Плавали-Знаем.
Он повесил клетку на вешалку, запер каюту и опустил ключ в карман.
И попугай опять показался Солнышкину очень знакомым.
Тая взяла чемоданчик и, всхлипывая, пошла к молоденькой буфетчице Марине, которая поддерживала её под руку. Толпа зашумела. Все были возмущены. И только артельщик сверкнул зубами:
- Будь я капитаном, я бы отхватил себе не одну каюту, а все четыре! - И кривыми ногами он начал выписывать твист.
- Прекрати! - крикнул Перчиков.
- А-а, Огурчиков, вам не нравится? - засмеялся артельщик.
- Вертится, как камбала на крючке! - обозлился Перчиков и сплюнул.
Боцман только посмотрел под ноги, но промолчал.
- А может, попугай и вправду особо ценный? - сказал он, вздохнув.
- Будь он трижды индийский… - начал Перчиков.
Но тут из-за двери на чисто русском языке раздался крик: "Загоню дурака! Доведёт до милиции!" Загоню дурака, доведёт до милиции!" Все переглянулись, раскрыв от удивления рты. А Солнышкин вдруг щёлкнул себя по лбу:
- Вот оно что!
Он сразу же вспомнил шумную барахолку на сопке, старую спекулянтку и, конечно же, знаменитого попугая из Индии.
- Ну, всё! - сказал он и сжал кулаки.
- Что - всё? - озадаченно спросил Перчиков.
- Всё! - твердо ответил Солнышкин. Что "всё", он ещё не решил и сам, но кулаки его были готовы к бою.
ПАРТИЗАНСКИЕ ДЕЙСТВИЯ НА ПАЛУБЕ ПАРОХОДА "ДАЁШЬ!"
Солнышкин сидел на палубе и суричил царапины. Он опускал кисть в большую банку с красным суриком и мазал палубу. Палуба становилась красной, как пожар. Руки и щёки у него тоже были красными. Ветер раздувал его чубчик и приклеивал волосы к щекам. Солнышкин отдирал их и ещё больше размазывал краску. Он всё не мог успокоиться: выжить человека из-за какого-то попугая…
Сперва он решил обляпать Плавали-Знаем с ног до головы суриком. Потом этот способ показался Солнышкину неподходящим. Он размашисто поставил кистью на палубе крест. Потом еще один, а за ним и третий, так как забраковал ещё два придуманных способа.
- О чём ты задумался? - забеспокоился подошедший Перчиков. - У тебя вся палуба в крестах!
- Задумаешься!
- А в чём дело?
- Дело в том, что я кое-что знаю. Помнишь, я рассказывал тебе про барахолку, про свои приключения?
- А как же! - с достоинством ответил Перчиков. Память ему никогда не изменяла…
- Так вот. Этого капитанского попугая я уже видел.
- Где?
- На барахолке! - И Солнышкин рассказал ему про встречу со знаменитым попугаем.
- Эй, братцы, о чём вы там шепчетесь? - раздался вдруг рядом бас. Это огромный машинист Мишкин только что кончил смазывать лебёдку и, присев рядом с Солнышкиным, поставил сбоку банку с жёлтым, как вазелин, солидолом.
Солнышкин ещё раз пересказал историю с капитанским попугаем.
- Ну, ты сам не очень-то воюй! - сказал Перчиков. - Мы его на общем собрании…
- На собрании! - хохотнул Мишкин. - На-солидолить бы ему и артельщику пятки, чтобы катились по шарику до самого полюса, - вот и все собрание!
- Как ты сказал? - переспросил Солнышкин и насторожился.
- Насолидолить бы, говорю, пятки, - повторил Мишкин и пошёл искать папиросу, потому что никак не мог отвыкнуть от дурной привычки курить.
Следом за ним ушёл по своим делам Перчиков, а банка с золотистым солидолом осталась стоять рядом с Солнышкиным…
Когда Мишкин вернулся, выпуская колесики дыма, банки уже не было. Мишкин, недоумевая, потоптался около Солнышкина, пожал плечами и пошёл к лебёдке. Он оглядел лебёдку, посмотрел под скамью, но банки нигде не было.
- Вот ещё артистка! - усмехнулся Мишкин и побрёл в машинное отделение.
Солнышкин как ни в чём не бывало продолжал усердно суричить палубу. И никто, даже Перчиков, не смог бы догадаться, что он никак не дождётся наступления вечера.
Наконец солнце село, и наступила темнота.
Боцман с командой отправился в столовую, и оттуда тотчас раздался весёлый стук домино и крики: "Дупель два!", "Есть два - четыре!".
Перчиков пошёл на вахту в радиорубку.
Потом по трапу прогрохотали тяжёлые сапоги. Это Плавали-Знаем поднялся в рулевую.
И Солнышкин, оглядываясь, выбрался на палубу. Над головой висела луна и перемигивались звёзды, будто знали что-то весёлое. Солнышкин подошёл к грузовику, открыл дверцу и вытащил из кузова банку. Теперь начиналось самое опасное. Он снова заглянул в коридор. Там никого не было. Вверху тускло мерцали ночные лампы. Солнышкин быстро пошёл вперёд. Около каюты с попугаем он нагнулся и стал размазывать солидол по палубе. И тут невдалеке раздалось какое-то лопотанье и вкусно запахло. Это артельщик тащил Плавали-Знаем собственноручно сваренные сардельки.
"У, подхалим! - зло подумал Солнышкин. - -Помешал!" Едва он успел вбежать в свою каюту, как за углом раздался толстый шлепок, крик, будто квакнула жаба, и мимо Солнышкина пролетела пара горячих сарделек. Артельщик поскользнулся на солидоле и прокатился на спине. На шум из рубки выглянул Плавали-Знаем и удивлённо открыл рот, чтобы спросить у артельщика, что он делает. Но тут же одна капитанская нога скользнула вперед, вторая промчалась впереди первой, задралась чуть не в потолок, и Плавали-Знаем шлёпнулся на палубу.
- Так вот что ты здесь делаешь! - прохрипел он, уставясь на артельщика и сжимая кулаки.
- Да я сам чуть не отбил печёнку! - возразил тот. - Это кто-то из машинистов наследил. Я нёс сардельки. Вкусные, очень вкусные. Вот, попробуйте! - Он с улыбкой подобрал валявшуюся у ног сардельку и протянул Плавали-Знаем. - Чудесная сарделечка!
- Что?!
- Вкусная! - И артельщик торопливо сунул сардельку себе в рот.
- Шагай отсюда!
- В один миг, в один миг! - залебезил артельщик и, улыбаясь, начал пятиться за угол.
Плавали-Знаем поковылял к каюте, где жили Тая и буфетчица.
- Откройте! - ударил он в дверь кулаком. Дверь приоткрылась, и из неё, как из скворечника, выглянула Таина голова.
- Убрать! - показал Плавали-Знаем на перепачканный солидолом порог её бывшей каюты.
- Ночью? - удивилась Тая. - А почему?
- А потому, - пробурчал Плавали-Знаем, потирая место, на которое только что шлёпнулся. Один глаз у него спрятался в щёлку, будто прицелился, а второй готов был выстрелить, как пушечное ядро.
Тая, тяжело вздыхая, стала мыть палубу, а Плавали-Знаем протопал снова на мостик.
"Ну ладно, я тебе ещё не то покажу! - подумал Солнышкин. Всё это время он выглядывал из-за двери и еле сдерживал смех. - Я тебе покажу, как по ночам гонять людей!" Как только Тая скрылась за углом, он снова бросился к каюте Плавали-Знаем и начал заново мазать палубу. Но вдруг нога у него самого поехала назад, и он встал на четвереньки. И тут взгляд его упал на руку: на запястье был старый бронзовый компас. Стрелка его, обычно точная, теперь бегала и качалась из стороны в сторону.
Будто хотела сказать: "Ай-яй-яй, молодой человек как вам не стыдно!" Солнышкин удивился, привстал, и тут вправду раздался укоризненный голос:
- Ну и ну! Вот это партизан!
Он оглянулся. Сзади него стояла Тая.
- А я ничего, - сказал Солнышкин.
- А это что? - И Тая показала на руки, с которых медленно капал солидол. Она бросила тряпку и сказала: - А ну-ка, пойдём в каюту… И смущённый Солнышкин отправился за ней. В это самое время Мишкин вышел из машинного отделения. Он прошёлся по коридору и вдруг почувствовал, как о его ногу что-то трётся.
- Брысь! - сказал он, так как не мог терпеть бродячих котов и кошек, хотя на пароходе их не было и в помине.
При тусклом свете машинист разглядел пропавшую банку с солидолом. От вибрации она вздрагивала и медленно двигалась по палубе.
- Вот артистка! - воскликнул Мишкин и подхватил её.
НЕ НАДО МОЛЧАТЬ!
Солнышкин просунул в дверь голову. На койке сидела тоненькая буфетчица Марина и быстрыми спицами вязала цветную варежку. Солнышкин прибавил баску и спросил:
- Можно?
- Можно, - ответила Марина и кивнула круглой, как кокосовый орех, причёской.
Солнышкин прошёл за Таей в каюту. Руки он спрятал за спину.
- В чём дело, Солнышкин? - удивилась Марина и подняла большие зелёные глаза.
Солнышкин покраснел, не зная, что ответить.
- А это он мне помогал убирать, - усмехнулась Тая. Она протянула Солнышкину кусок мыла и открыла кран с горячей водой.
Солнышкин мыл руки, а Тая тихо вздыхала:
- Вояка ты, вояка! И зачем с ним связываться, шума не оберёшься! Лучше его не трогать!
- Лучше не трогать, - подтвердила Марина, словно всё поняла, и опять склонилась над клубком.
- Как это - не трогать?
- Так, - вздохнула Марина, - а то он ведь жизни не даст!
- Вот и не даст, если будете молчать! - воскликнул Солнышкин.
- Ну ладно, - вздохнула Тая. - Ладно… Надо пойти вымыть палубу. - И глаза её смотрели тихо и устало.
- Не надо, - сказал Солнышкин. - Спокойной ночи! - И он решительно шагнул за дверь.
Кругом была тишина. Спокойно светили лампы. Внизу по-паровозному ухала машина. Все спали. Только радист Перчиков не снимал наушников в радиорубке. Перчиков никому не говорил, что мечтает стать космонавтом и поплавать по марсианским морям, и каждый день после работы он сидел и вслушивался в доносившиеся сигналы спутников. И сейчас он слышал их быстрый писк. За иллюминатором в темноте горели звезды, вокруг простирался чёрный океан, и Перчиков чувствовал себя почти на борту космического корабля. А внизу, в коридоре, его друг Солнышкин крепко сжимал швабру и натирал палубу. Ему было немного грустно. И потому, что из-за него обидели Таю, и потому, что где-то грустит его бабушка. И он тёр палубу так, как будто помогал им обеим.
И странно: чем сильнее двигал он руками, тем точнее стрелка компаса показывала на север.
ЗВЁЗДНАЯ НОЧЬ
Боцман Бурун никак не мог уснуть. Когда он проигрывал несколько партий в домино, то с грустью думал, что через год ему уходить на пенсию. А что он будет делать на берегу, Бурун никак не мог представить. Тогда он потихоньку отправлялся в подшкиперскую и перебирал своё хозяйство. В борт гулко стучали волны, и он под этот приятный для него шум рассматривал каждую тряпушку и каждый гвоздик. Бурун любил свой пароход.
В этот раз боцман, войдя в подшкиперскую, взял в руки почти новенький пульверизатор для окраски стен, наполнил бачок красной краской и вздохнул:
- Хоть напоследок поработаю по-новому… Он вытащил пару старых вёдер и стал их обрызгивать краской. Дверь была открыта, краска садилась на вёдра, а мелкая пыль при каждом толчке разлеталась с ветром по палубе.
В это самое время Солнышкин закончил уборку и собирался ложиться спать, но в коридоре столкнулся с Перчиковым.
- Солнышкин, Солнышкин! Ты только посмотри, какие сегодня звёзды!
Перчиков открыл дверь и потянул Солнышкина на палубу. От усталости у Солнышкина уже склеивались глаза, но морской ветер сразу взбодрил его. Небо было полно громадных звёзд - таких Солнышкин ещё и вправду никогда не видел, даже у себя в тайге. Большая Медведица, сверкая, садилась на самый нос парохода, созвездие Скорпиона угрожало ярко сверкающим голубым хвостом. И всё это отражалось в шумящем бесконечном море.
Солнышкин замер в восторге. А Перчиков не унимался:
- Смотри (через всё небо пролетал маленький розоватый спутник). Когда-нибудь мы с тобой тоже полетим на какую-нибудь планету, туда, в глубину космоса! - И Перчиков положил руку Солнышкину на плечо. Он в первый раз делился своей мечтой и ни капельки не стеснялся.
- Полетим! - сказал Солнышкин и добавил: - Если там будет море. - И вдруг Солнышкин грудью навалился на борт. - Смотри, смотри! - крикнул он и потянул Перчикова за руку.
Из морской глубины к самому носу парохода поднимались таинственные зелёные ракеты. За ними тянулось голубое пламя и мчались искры. Казалось, они сейчас поднимутся вверх и умчат к звёздам. Но они не отрывались от воды и уверенно парили впереди парохода.
- Это дельфины, - сказал Перчиков и мечтательно вздохнул: - Эх, Солнышкин, сколько интересного будет ещё на земле! Представляешь, человек договорится с дельфинами, человек войдёт в океан! Представляешь, мы с тобой плывём в глубине океана!
У Солнышкина по спине поползли мурашки.
- Как человек-амфибия? - спросил он.
- Человек-амфибия был одиночка, а нас двое, - сказал Перчиков и похлопал Солнышкина по плечу. - И понимал он только одного дельфина, а мы будем понимать всех. Во всех океанах.
Пароход шёл вперёд, поднимая нос к звёздам, взрезая волны. И Солнышкину казалось, что весь мир летит ему навстречу. В правую щёку ему бил ветер. Он повернул к нему лицо, и теперь прохладные брызги освежали и лоб, и губы, и нос.
И конечно же, ни Солнышкин, ни Перчиков не слышали, как боцман Бурун всё нажимал и нажимал на кнопку пульверизатора.
СНОВА КОРЬ!
Доктор Челкашкин заканчивал ночной обход. Он прислушивался к дыханию спящей команды и наконец дошёл до каюты Перчикова и Солнышкина. В каюте никого не было. Но тут отворилась дверь коридора, и Перчиков с Солнышкиным появились на пороге.
- Принимали воздушные ванны? - спросил Челкашкин. - Молодцы! Полезно!
И вдруг лицо его побледнело, нахмурилось: указательным пальцем доктор повернул голову Солнышкина налево, потом направо, внимательно посмотрел ему в глаза и воскликнул:
- Снова корь! Самая настоящая корь. Немедленно в изолятор!
Перчиков посмотрел на друга и грустно присвистнул: всё его лицо было покрыто мелкой красной сыпью.
- Да, угораздило! - вздохнул Перчиков. - Моряков, Солнышкин…
- Вы ещё стойте? - изумился Челкашкин. - Вы хотите, чтобы на всю команду распространилась эпидемия? - И он потащил Солнышкина в изолятор.
Солнышкин не успел опомниться, как за его спиной захлопнулась белая дверь с красным крестом.
Вокруг запахло лекарствами. Челкашкин включил свет и сказал:
- Вот койка, вот табуретка и всё остальное. До завтра спать. Иллюминатор не закрывать: свежий воздух полезен во всех случаях!
В это время раздался стук в дверь, и жалобным голосом Перчиков спросил:
- Доктор, а передачи приносить можно?
- Никаких передач! - энергично ответил Челкашкин, выходя ему навстречу, и захлопнул за собой дверь.
Солнышкин остался один. Он присел на жёсткую койку и опустил голову. Только что он с Перчиковым мечтал о море, о далёких планетах, только что перед ним летели дельфины… Он посмотрел в иллюминатор и вздохнул. Там, в нескольких метрах отсюда, их каюта, где, наверное, сейчас грустит Перчиков. Солнышкин представил попискивание приёмничка, уютный свет лампочек, и ему стало совсем горько. Вдруг ему показалось, что за иллюминатором кто-то царапает о переборку. И тотчас внизу раздался шёпот:
- Солнышкин!
Солнышкин вздохнул. Наверное, послышалось.
- Солнышкин! - раздалось снова. - Иди сюда!
Солнышкин мгновенно подскочил к иллюминатору и увидел Перчикова. Он стоял на поручнях над самым морем, в руках у него была подушка.
- Что ты делаешь? - ужаснулся Солнышкин.
Ведь один миг - и Перчиков полетит в воду! А Перчиков прошептал:
- Тихо… - И протянул подушку: - Держи, а то в лазарете твёрдая! Всё будет в порядке.
Перчиков спрыгнул на палубу и скрылся в темноте.
- Спасибо, Перчиков, спасибо! - крикнул Солнышкин. Он обхватил подушку руками и мгновенно уснул.
В это же время, лёжа в опустевшей каюте, Перчиков составлял план, по которому вся команда должна будет работать с Солнышкиным. Голова Перчикова подпрыгивала на жёстком матраце, но это совершенно не мешало ему думать.
Завтра с утра он, Перчиков, передаст по радио концерт для Солнышкина. Федькин будет заниматься покраской трюма напротив изолятора, чтобы Солнышкин видел, как правильно владеть кистью. Бурун покажет ему вязку морских узлов.
А если можно ускорить лечение и понадобится переливание крови, то он, Перчиков, завтра же первым пойдёт на помощь другу.
Как только солнце тронуло Перчикова за кончик носа и за бортом закричали чайки, он выбежал на палубу. Там уже Челкашкин делал зарядку, похрустывая упругими мышцами, а боцман возился с пульверизатором. Челкашкин занёс руки над головой и собирался делать стойку, но внезапно замер и с ужасом посмотрел на Перчикова: правая щека радиста прямо на глазах у доктора покрывалась сыпью.
- В изолятор! - произнёс Челкашкин, вытянув вперёд руку, но тут же глаза его сделались ещё шире: его собственная рука покрылась сыпью.
Челкашкин повёл усиками, удивлённо огляделся, посмотрел на боцмана, на ярко выкрашенное ведро, на шипящий пульверизатор и вдруг, схватившись за голову, с отчаянным хохотом закричал:
- В изолятор! В изолятор!
И Перчиков, забыв про все свои планы, бросился за ним, перелетая сразу через пять ступенек. Они открыли дверь и остановились у порога изолятора. Солнышкин спал, все ещё нежно обнимая принесённую Перчиковым подушку.
- Момент, - сказал Челкашкин, - спокойно! Он взял клочок ваты, сунул её в спирт и смахнул со щеки Солнышкина всю краску.
- Медицина! - улыбнулся Челкашкин.
- Медицина, - засмеялся Перчиков. И только Солнышкин ничего ещё не знал о своём удивительном выздоровлении.
