УПП

Цитата момента



Мир не добр. Мир не зол. Мир просто есть.
Я тоже хочу есть

Синтон - тренинг центрАссоциация профессионалов развития личности
Университет практической психологии

Книга момента



Есть универсальная формула достижения любой цели, состоящая из трех шагов:
Первый шаг — трудное необходимо сделать привычным.
Второй шаг — привычное нужно сделать легким.
Третий шаг — легкое следует сделать прекрасным.

Александр Казакевич. «Вдохновляющая книга. Как жить»

Читайте далее >>


Фото момента



http://old.nkozlov.ru/library/fotogalereya/s374/d3354//
Мещера

ВРАЛЬ

Русская сказка

щелкните, и изображение увеличитсяДобежали мужики до гати — рыбки там и не бывало. Только парень стоит, руки в боки, хохочет во всё горло!

Хлынул тут дождь, ровно из ушата всех окатило. Вымокли мужики до нитки, и рожь намокла.

Идут обратно, меж собой толкуют:

— Вот уж враль так враль! Говорил, что врать некогда, ан опять соврал.

А старый дед им:

— Сами вы и виноваты! Недаром говорится: к делу безделицу не примешивай, на всякое слово уши не развешивай.

Жил в одной деревне парень. Хоть куда парень, только сызмальства врать любил. А мужики в той деревне просты были: что парень ни соврёт, всему верили. Десять раз поверили, на двенадцатый засомневались. А как он их раз сто провёл, поклялись, что сроду ему больше не поверят. Так и парню сказали.

Усмехнулся парень, ничего не ответил.

Вот хлеб убрали, обмолот идёт. Все мужики на току цепами машут. А с заката заходит грозовая туча, черным-черна. Мужики на небо поглядывают, ещё пуще цепами работают.

Вдруг бежит мимо парень, да так шибко, будто за ним кто гонится.

— Куда спешишь? —один мужик крикнул.

— Соври чего-нибудь! — другой смеётся.

А тот парень:

— Некогда мне врать, валит рыба на гать, а я бегу её собирать.

И ещё быстрее припустил, только пятки сверкают.

— Пожалуй, что не врёт!..—почесал в затылке один мужик,

— Да нет, врёт!—сказал другой. — Однако рыбки хорошо бы попробовать!

— Чего время терять!—закричал третий.—Аида все на гать, рыбу собирать!

Побросали цепы и кинулись вслед за вралем. Один только старый дед усмехнулся и остался на току.

Добежали мужики до гати – там рыбы и не бывало. Только парень стоит, руки в боки, хохочет во все горло!

Хлынул тут дождь, ровно из ушата всех окатило. Вымокли мужики до нитки, и рожь намокла.

Идут обратно, меж собой толкуют:

— Вот уж враль так враль! Говорил, что врать некогда, ан опять соврал.

А старый дед им:

— Сами вы виноваты! Недаром говорится: к делу безделицу не примешивай, на всякое слово уши не развешивай!

ПОТЕРЯННОЕ СЛОВО

Белорусская сказка

щелкните, и изображение увеличитсяЖенился парень. Да взял молодую не из своей деревни, а из дальнего заречного села. Пожили они мало ли, много ли, молодуха и говорит мужу:

— Съездил бы ты, Иванка, мою матушку навестить. Иванке что — запряг лошадь и поехал.

Хорошо его тёща встретила. Картохи на стол поставила, грибочков солёных, пирог с рыбой. А потом налила в миску такое, чего он отродясь не едал. Вроде кислит оно, вроде сластит, не густое, не жидкое, не холодное, не горячее… Вкусное!.. Ел бы да ел! Две миски Иванка выхлебал. И спрашивает тёщу:

— Мамо, а мамо! Это что же вы такое наварили?

— Как что, зятёк дорогой! Кисель это овсяный. Неужто не знаешь?

— Не знаю. У нас в деревне такого никто не варит. А Параска моя умеет его варить?

— Отчего ж не уметь? Умеет.

Ну, погостил ещё немного Иванка у тёщи и домой отправился.

Едет и твердит: «Кисель, кисель, кисель! . .»

А навстречу прохожий. Поздоровались они. Только Иванка вымолвил «добрый день», вылетело у него из головы слово. Хоть убей, не вспомнить!

Почесал в затылке и повернул к тёще назад, благо недалеко отъехал.

— Мамо, а мамо! Так как та штука называется, что вы меня угощали?

—Кисель, зятек, овсяный кисель!

Иванка снял шапку и наговорил туда три раза: «Кисель, кисель, кисель!»

Потом надел шапку и сказал:

—Теперь-то уж не забуду!

Полпути проехал, с паном повстречался. Свернул коня прямо в лужу, чтобы пану дорогу дать, шапку по обычаю снял. Да как закричит:

— Ох, батюшки, потерял!

— Что ты потерял? —пан спрашивает.

А Иванка чуть не плачет.

— Такую штуку загубил, что и за деньги не купишь!

Видит пан, человек убивается.

— Ну, так ищи, — говорит, — и я тебе помогу.

Засучили они рукава, стали в луже потерю искать. Пан по-пански ищет — деликатно, осторожно пальцами по воде водит. А Иванка запустил руки в лужу по локоть, по дну шарит. Поднял ил да грязь, с водой перемешал.

— Ты что же делаешь? — укоряет пан. — Разве так найдёшь? Взбаламутил всё, глянь только — не лужа, а кисель.

— А будь здоров, паночек! — закричал Иванка.—Спасибочки! Отыскал ты мою потерю!

Вскочил на телегу и хлестнул коня.

Пан так и остался на дороге с растопыренными руками. Потом покрутил головой и поехал, куда ехал.

А Иванка уже к дому подъезжает. Молодая жена выбежала ему ворота растворить. Он ей с телеги:

— Параска, а Параска, умеешь ты кисель варить?

— Почему ж нет?

Так беги скорей вари! А то я опять забуду, как он зовётся.

Наварила Параска киселя, созвали они гостей, угостили на славу.

С тех пор в той деревне научились кисель варить.

КAК ВАСИЛИСА НА ВОЙНУ ПОЕХАЛА

Русская сказка

щелкните, и изображение увеличитсяЗачинается, начинается добрая сказка, славная байка. В чистом поле, в широком раздолье, за тёмными лесами, за зелёными лугами, за быстрыми реками, за крутыми берегами утка крякнула, берега звякнули, море взболталось, сказка сказалась. Да это ещё не сказка, а присказка. А теперь сказку слушайте.

В одном селе жили муж с женой. И вырастили они трёх дочек. Старшую как звали — не знаем, среднюю — не помним, а младшая дочь была Василиса Прекрасная.

Жили не тужили, да тут война началась. А с чего война? Про то цари знают. Царства у них поделены с дедов да прадедов, и межа ровно по ниточке идёт. Так, вишь, заспорили, кто когда межевой камень положил и кто теперь им владеть должен. Поспорили, поспорили и пошли войной друг на друга. Да негоже царям самим кулаками махать, на то солдаты есть — всех молодых парней на войну и угнали.

А у нашего крестьянина три девки, ни одного парня. Собрались сельчане, судили-рядили и так приговорили:

— Кабы у тебя не три девки, а трое сыновей росло, все трое на войну бы пошли. А раз никто не идёт, должен ты крестьянскому миру на утешенье, селу на увеселенье три бочки мёду выкатить.

Услышала про это старшая дочь и сказала:

— Не ставь ты за меня мёду. Иди в город, купи мне коня неезженого, седло несиженое, плётку нехлёстаную, ружьё нестреляное. Сама на войну отправлюсь, воевать буду. Всё равно всех женихов угнали, замуж идти не за кого.

Отец с матерью её и так и сяк уговаривают. Она на своём стоит. Делать нечего. Купил отец, что она просила.

Снарядилась старшая дочь, на войну поехала.

А отец вперёд забежал, у Ремень-реки на мостике остановился. Тулуп вывернул, вверх шерстью надел, голову в выдолбленную тыкву сунул, горящую головешку в зубах держит.

Доехала старшая дочь до Ремень-реки, видит — на мостике стоит лохматое, голова круглая, из пасти искры летят, дым валит. Может, оно медведь, может, чудище какое неведомое. Что бы ни было, а страху не оберёшься. Повернула она коня, домой поскакала.

Назавтра средняя дочь говорит:

— Купи мне, батюшка, коня неезженого, седло несиженое…

Махнул отец рукой.

— И слушать дальше не хочу. Всё уже куплено, да храбрость, вишь, на ярмарке не продаётся.

— А мне храбрости не занимать!—похвалилась средняя дочь.

Села на коня и поехала на войну. Доехала до Ремень-реки, видит, на мостике медведь не медведь — чудище лохматое, лапами машет, путь загораживает.

— Так вот отчего сестра домой вернулась! Ну, я не из таковских.

Сорвала с головы шапку, зажмурилась, да и кинула наугад куда попадя. Только ворон всполошила да сама их карканья испугалась. Хлестнула коня плёткой и поворотила назад.

А младшая сестра Василиса Прекрасная ничего у отца не просила, ничего сестрам не молвила, мужское платье надела, русые косы под шапку спрятала, мать обняла и на коня вскочила.

Едет на коне езженом, сидит в седле сиженом, плёткой помахивает хлёстаной, ружьё нестреляное за плечами. Чем не парень, чем не молодей!

А отец, как и в те разы, на мостике через Ремень-реку дочку поджидает.

щелкните, и изображение увеличитсяУвидала Василиса Прекрасная чудище косматое, да не испугалась. Схватила белой ручкой плётку покрепче и ну лохматого хлестать, по бокам охаживать.

Взревело чудище дурным голосом, в кусты с мостика бросилось, затаилось. Василиса мост переехала, дальше путь держит.

А отец-бедняга домой ни с чем приплёлся. Залез на печь, лежит, кряхтит.

Жена спрашивает:

— Ты где был?

— По грибы ходил.

— А чего охаешь?

— Да на ёлках этот год шишки велики выросли. Тронул ненароком ёлку, так они и посыпались, все бока-плечи обколотили.

— Василиса-то где?

— Уехала наша Василиса. Уже за Ремень-рекой скачет.

Мать только заплакала.

А Василиса до распутья доскакала, тут коня остановила. Смотрит — три дороги перед ней, посредине столб стоит, а на столбе написано:

«Вправо поедешь — коня потеряешь!»

— Не поеду вправо, — Василиса себе говорит, — конь-то не мой, а батюшкин. —И дальше читает:

«Влево поедешь — сам пропадёшь!»

— Это уж и вовсе ни к чему! —рассудила Василиса.

Смотрит опять:

«Прямо поедешь — увидишь, что будет!»

— Вот это по мне! —обрадовалась Василиса.

И пустила коня прямо.

Сколько ехала, столько ехала — день до вечера. Ночь настала, туман пал, а кругом шумит тёмный лес-дубравушка. Совы да филины разухались, волки развылись, а человечьим духом и не пахнет. Отпустила Василиса поводья — пусть конь идёт куда знает.

И принёс её конь к избушке, где жила шишига лесная с сыном Ванюшкой да с собачкой Викушкой.

Василиса шишиге-хозяйке до земли поклонилась,, Ванюшке в пояс, собачку Викушку по шерсти погладила.

Шишига её в дом впустила, за дубовый стол усадила, принялась спрашивать:

— Как звать тебя, добрый молодец? Далеко ли едешь? Куда путь держишь?

— Кличут меня Василием-Васей, а еду я ни далеко, ни близко, на войну воевать.

— Зачем тебе на войну ехать, лучше с нами оставайся. Будешь мне сынком названым, моему Ванюшке братцем любимым. Ему одному в лесу скучно.

— Нет, поеду! . .

— Ну, так хоть погости, — шишига говорит.

А Ванюшка с Васи-Василисы глаз не сводит. Шишиге потихоньку шепчет:

— Эх, кабы девица была, взял бы замуж.

— Что болтать попусту — парень это, — шишига отвечает.

— А мне сердце сказывает-подсказывает — девица.

Тут шишига призадумалась, испугалась. А чего испугалась, о том речь не сейчас пойдёт, вперёд забегать не будем.

Стала шишига гостя спать укладывать. На лавке ему постелила. Взяла семьдесят семь трав, в изголовье сунула и шепчет Ванюшке:

— Коли девица, зацветёт к утру трава-мурава ярким цветом, что бисером разошьётся.

А у собачки Викушки ушки на макушке, всё она услыхала, Василисе перешептала. Как загасили лучину, спать легли, Василиса вынула тихонько траву-мураву, на окошечко положила.

Утром смотрит шишига и головой качает.

— Нет, —говорит Ванюшке, — молодец это. Сам гляди: ни одна травинка цвета не дала, ни красного, ни синего, ни белого.

А Ванюшка своё:

— Девица!

— Что ж, — отвечает шишига, — испытаем ещё раз.

Сама на печь легла, разохалась.

— Ох, детушки, разломило меня всю. Который-нибудь из вас воды наносите.

А Ванюшке шепчет:

— Не носи. Пускай Вася принесёт. Коли девица, по воду пойдёт с коромыслом. Коли парень, понесёт вёдра в руках.

Василиса — за коромысло, а собачка Викушка ей тихонько тявкает:

— Оставь коромысло, где стоит. Бери вёдра руками.

Так Василиса и сделала. Коромысло за дверью оставила, с ведрами к ручью пошла. И Ванюшка за ней.

Не уезжай, — говорит, — братец названый, живи с нами. Вместе нам веселей будет.

— Мне в лесу не жить, — Вася-Василиса отвечает.— Я не лесного роду-племени.

— Да ведь и я не лесного роду-племени. Рос, как ты, в деревне, у отца с матушкой. Как-то ехали мы на сенокос, я ещё мальцом был, забаловался, крынку с водой разбил. Рассердилась матушка да в сердцах и скажи: «Возьми тебя шишига лесная!». В тот же вечер и уволокла меня шишига.

— А ты бы убежал! — Вася-Василиса советует.

— И рад бы, да не могу. Только девица-красавица, что замуж за меня пойдёт, из беды меня вызволить может.

Смотрит на Ванюшку Вася-Василиса, а стан-то у него ладный, плечи широкие, волосы так и вьются. Однако не дала волю девичьему сердцу, не призналась.

Наносила воды Василиса, а шишига и говорит Ванюшке:

— Теперь сам видишь, что молодец.

— Видать-то вижу, а сердце не то подсказывает.

— Ладно, в последний раз испытаю, истоплю баньку. Коли, парень, пойдёт с тобой мыться. Коли девица, со мной попарится.

Только банька истопилась, Ванюшка стал собираться, а Вася-Василиса вперёд побежала. Коня привязала у баньки, сама — скорёхонько мыться да париться.

Подходит к баньке Ванюшка, а конь на него так и кидается. То копытом лягнуть, то укусить норовит. Ванюшка на него грозится:

— Ах ты, волчий корм, травяной мешок! Стой, не балуй!

Конь ещё пуще ярится.

Закричал Ванюшка:

— Эй, братец, уведи своего коня.

— Сейчас уведу, — Василиса отзывается.

И вышла из баньки. Взяла коня под уздцы, отвела в сторону и говорит:

— Ты, Ванюша, иди мойся, а я уже.

Ванюшка думает:

«Так и не вызнали — парень ли, девица ли?»

Вечером спать легли, шишига да Ванюшка заснули, а Василиса раздумалась: «Ох, горюшко! Промешкаю тут — правду дознаются. Надо ехать, куда ехала».

Встала, во двор вышла и коня оседлала. Только хотела в путь тронуться, собачка Викушка к ней подбежала и так посоветовала:

— Что ж ты в дальнюю дорогу поесть ничего не взяла? Возьми каши горшочек да пшена мешочек. Может, сама съешь, может, на другое пригодится.

Василиса собачку послушалась.

Всю ночь ехала, на зорьке отдохнуть остановилась. Легла на травку, шелкову муравку. Лежит и всё Ванюшку вспоминает. А Ванюшка в избушке проснулся, шишигу разбудил.

— Вставай скорей, нету моего братца Васи-Василия. Видно, на войну уехал. Поскачу и я вдогонку. Вместе будем воевать.

— Нет на то моего согласия! — шишига отвечает. — Лучше я твоего Васю на войну не пущу, а сюда представлю.

Вышла на крыльцо, в ладоши захлопала, громким голосом закричала:

— Эй вы, гуси-лебеди, серы да белы, слетайтеся-собирайтеся. На краю леса, на траве-мураве лежит Вася, то ли молодец, то ли девица. Так вы Васю ко мне доставьте.

Гуси-лебеди полетели. Васю-Василису увидели, над ней закружились.

Ур-ку, ур-ку, полетим, полетим!
Ур-ку, ур-ку, унесём, унесём!

Услыхала их Василиса, мигом горшочек каши на траву поставила, мешочек пшена по земле рассыпала.

Спустились гуси-лебеди, крыльями машут. Склевали всё дочиста и назад улетели.

Шишига их бранит, а они отвечают:

— Ты нас не всякий день и мякиной-то кормила, а тут мы белой каши да отборного зерна наклевались.

Схватила шишига прут берёзовый, бьёт, хлещет гусей-лебедей, приговаривает:

— Что сказано, то приказано, что велено, то и делайте!

Полетели гуси-лебеди назад.

А тем часом-временем заснула Василиса крепким сном. Шапка с головы её упала, русые косы по траве разметались.

Подхватили гуси-лебеди Василису, так её спящую в лесную шишигину избушку и принесли.

Ванюшка увидел, руками всплеснул.

— Чуяло моё сердце, что девица она, Василиса Прекрасная.

А шишига про себя думает: «То-то и оно, что девица. Уведёт моего Ванюшку, из-под моей власти высвободит. Надо её извести. А Ванюшку запру за дубовые двери, на железные засовы».

Заманила она Ванюшку в баньку, задвинула засов железный, навесила замок и ключ к поясу привязала — теперь никуда не денется.

Василиса к окошку баньки подошла, ласковым голосом заговорила:

— Тут ли ты, братец Ванюшка?

— Тут я, тут, Василиса Прекрасная, — отвечает. — Только незови меня братом названым, а зови женихом зарученным.

Василиса зарумянилась, будто облачко на зорьке.

— Рано мне женихом тебя называть. Сидишь ты, ровно сокол пленённый в клетке. А пока ты в неволе, и мне никуда не уйти, глупое сердце девичье не пускает.

— Спасибо тебе на ласковом слове, — отзывается Ванюшка.

А шишига на крыльцо выскочила, Василису кличет. Посылает её коров доить, что в лесу на лужайке пасутся. Василиса подойник взяла, пошла в лес. Ванюшка в баньке сидит, горюет.

— Знаю, знаю, куда моя мыка пошла, знаю, знаю, куда горе мыка отправилась. Замыслила шишига лютой смерти её предать.

Хоть бы Викушка ей помогла.

А Викушка — ушки на макушке — тут как тут. Догнала Василису, всему научила.

Пришла Василиса на лужайку, подойник посреди лужайки поставила, сама на берёзку залезла. За сучок ухватилась, громким голосом закричала:

Эй, лесные коровушки,
Лохматые бурёнушки,
Собирайтесь, подоитесь
Да опять разбегитесь!

На те слова повалили из лесу медведицы, одна другой страшней да лохматей. В подойник подоились и ушли.

Василиса с берёзы слезла, полный подойник подхватила и шишиге принесла. Шишига так от злости и затряслась.

— Коров подоила, — говорит, — это работа не работа. А вот тебе работа: иди моих овечек постриги.

Ванюшка в баньке горюет, да Викушка своё дело знает: всё Василисе рассказала, всему научила.

Вот пришла Василиса в тёмный лес, огляделась. Точно — стоит пенёк, как Викушка сказывала. Она под ним рядно расстелила, положила ножницы, потом стала на пенёк, проговорила:

Пень пня выше
Да пень пня выше!

Стал пень расти, над травой поднялся, над кустами поднялся, с верхушкой сосны сравнялся. Тут Василиса начала шишигиных овец скликать громким голосом:

Овечушки чёрные, овечушки белые,
Овечушки рыжие, овечушки серые,
Собирайтесь, постригитесь
Да опять разбегитесь!

Выскочили из чащи волки, глазами сверкают, зубами щёлкают. Друг дружку постригли, шерсть на рядно в кучу сгребли и убежали в пущу-чащу.

Василиса ножкой притопнула, пню велела:

Пень пня ниже
Да пень пня ниже!

Пень и опустился.

Принесла Василиса шишиге шерсть, а шишига, что те лесные овечки, зубами заскрипела.

«Ну, ладно, — думает, — медведи её не загрызли, волки не съели. .. Шибко умна, да и я не глупей. Погожу, придумаю. Всё дно изведу, не видать ей моего Ванюшки!»

А Василисе сказала:

— Принесла шерсть, так садись прясть.

Дала девушке каменное веретёнце и на лавку прилегла. Прядёт Василиса и сама себе говорит:

— Медведи меня не задрали, волки не съели… Да больно хитра шишига, ещё что-нибудь удумает, изведёт меня. Ну, да и я не так проста… Убегу и Ванюшку уведу. Только она нас и видела.

Сказала себе так и запела тихонько:

Весь-то лес спит,
И медведи спят,
И лисицы спят…

А шишига не спит, прислушивается.

Жужжит веретено, нитка тянется, Василиса дальше поёт:

И трава спит,
И листья спят,
И шишига спит…

Стала шишигу дрёма одолевать.

И шишига спит…
И шишига спит…

Тут шишига и заснула.

Увидала это Василиса, подала знак Викушке. Викушка — ушки на макушке — к шишиге подобралась, перекусила шнурок и принесла Василисе ключ от баньки.

Мигом Василиса собралась: веретено с собой взяла, клок волчьей шерсти прихватила да гребень с длинными зубьями. Потом плюнула на то место, где сидела, и сказала:

Слюнка, слюнка, до самой зари
За меня говори
Над волчьим волосом
Моим голосом!

Выскользнула тихонько из шишигиной избушки, Ванюшку отомкнула. Ванюшка к ней с ласковыми речами: «Ох ты моя люба, ох ты моя лада…» А она ему: «Не до ласковых речей, бежать надо!»

Пустились они с шишигиного двора, и Викушка с ними.

А шишига в избушке один глаз приоткрыла да спросонья спрашивает:

— Прядёшь ли, Василиса?

— Пряду, пряду!—слюнка отвечает.—Спи, не тревожься.

Полночи прошло, шишига другой глаз открыла.

— Прядёшь ли, Василиса?

— Пряду, пряду, — слюнка говорит.

Солнце встало, и шишига встала. Смотрит — нет Василисы. Шишига к баньке, а у баньки дверь настежь — и Ванюшки нет.

Взвыла шишига, заскакала, как горошина на раскалённой плите, и кинулась беглецов догонять.

Бегут Василиса с Ванюшкой, вдруг Викушка залаяла:

— Тяв-тяв, чую, чую, хозяйка близко!

Кинула Василиса гребень через плечо, и вырос перед шишигой высокий частокол. Она туда, она сюда, да нет нигде ни лаза, ни перелаза, ни прохода, ни обхода. Стала она поверх перелезать — юбка зацепилась, вся изодралась. Всё-таки перебралась.

Василиса с Ванюшкой бегут, бегут, опять Викушка залаяла:

— Тяв-тяв, берегитесь, погоня близко!

Тут Василиса, клок волчьей шерсти бросила. Мигом каждая шерстинка волком обернулась. Завыли волки, зубами защёлкали, бросились на шишигу. Еле она успела на пенёк забраться да Крикнуть:

Пень пня выше
Да пень пня выше!

Растёт пень, а волки так и скачут, растерзать хотят шишигу. Она их сверху уговаривает:

Овечушки, мои милые,
Чёрненькие да беленькие,
Рыженькие да серенькие, Расступитесь, разбегитесь,
Меня пропустите!

Волки послушались, разбрелись кто куда.

Стук-бряк по лесу разносится, опять шишига гонится, вот-вот Василису с Ванюшкой настигнет.

Разломала Василиса каменное веретено, половинки в стороны бросила. Выросли две скалы, Василису с Ванюшкой да Викушку пропустили, а как стала шишига пробегать, сошлись и её защемили. Уж она их и проклинала, и заклинала, они с места не сдвинулись, будто испокон веку так было. Только когда беглецов уже стало и слыхом не слыхать, и видом не видать, и следы их ветром замело, тогда расступились скалы, выпустили шишигу, опять веретеном обернулись.

Подняла шишига веретено, назад поплелась. В тёмном лесу подобрала шерсти клок да гребень с длинными частыми зубьями. С тем домой и вернулась… Повздыхала и принялась прясть.

А Василиса с Ванюшкой выбрались из леса, смотрят — Василисин конь пасётся, хозяйку ждёт.

Василиса обрадовалась:

— Вот теперь я на войну поеду!

— И я с тобой, — говорит Ванюшка.

Сели они вдвоём на коня и поскакали.

До первой деревни доехали, люди их спрашивают:

— Куда едете, куда скачете?

— На войну едем, воевать скачем.

— Эко дело! — смеются люди. — Война-то кончилась. А вы кто такие да откуда родом?

Василиса про себя рассказала. Подивились люди, головой покачали. А как Ванюшка стал рассказывать, один старик и говорит:

— Знаю, знаю, слышал, слышал про твою матушку, про твоего батюшку. Когда унесла тебя шишига, горевали они сильно, с того горя в одночасье и померли.

Заплакал Ванюшка.

— Куда ж я теперь?

А Василиса его утешает:

— Вот поедем, жених мой милый, к моим отцу с матушкой.

Отец с матерью дочери обрадовались, Ванюшку приветили.

— Оставайся, — говорят, — с нами. Будешь нашей младшей дочке мужем, а нам богоданным сынком.

Свадьбу сыграли, да и зажили все ладком.

Так Василиса Прекрасная на войну не попала, а мужа себе нашла.



Страница сформирована за 0.78 сек
SQL запросов: 173