УПП

Цитата момента



Нет таких случаев, когда обиды оправданы.
Кроме случаев, когда обиды целесообразны.

Синтон - тренинг центрАссоциация профессионалов развития личности
Университет практической психологии

Книга момента



После тяжелого сражения и перед сражением еще более тяжелым Наполеон обходил походный лагерь. Он увидел, что один из его гренадеров, стоя на часах, уснул и у него из рук выпало ружье. Тягчайшее воинское преступление! Кара за сон на посту – вплоть до смертной казни. Однако Наполеон поднял выпавшее ружье и сам стал на пост вместо спящего гренадера. Когда разводящий привел смену, Наполеон сказал ошеломленному капралу: «Я приказал часовому отдохнуть!» Император был единственным, кто, кроме караульного начальника, имел право сменить часового на посту.

Сергей Львов. «Быть или казаться?»

Читать далее >>


Фото момента



http://old.nkozlov.ru/library/fotogalereya/d4097/
Белое море

МОЛЧУН-ЗЕЛЬЕ

Украинская сказка

щелкните, и изображение увеличитсяСказать бы байку — не умею, сказать бы присказку — не смею, соврать бы небылицу — не могу притвориться. Так скажу лучше правду, а вы послушайте, может, вам пригодится.

Идёт селом странница-старушка, что подаянием от добрых людей живёт. Полсела прошла, глядит — на завалинке перед хатой молодица плачет-разливается, фартуком глаза утирает.

— Чего слёзы льёшь?—старушка спрашивает.—Что за доля тебе на роду выпала?

— Ох, бабуня, лучше не спрашивай! Лихая у меня доля, головушка моя несчастная… Как пошла я замуж за того окаянного, часинки ясной не видела. Каждый день меня, бедную, бранит-ругает… Чтоб его черти на том свете ругали! Да ещё поколотить грозится, лихорадка бы его колотила!..

— Ну, а ты ему отвечаешь?

— А как же! Он — слово, я — десять, он — десять, я — двадцать! Не дождётся он, ледащий, чтоб я ему смолчала! Вот ещё! И поверите, бабуня, не помогает ведь. Ещё пуще ругается. И заступиться некому за меня, сиротинушку…

— Может, я тебе помогу, — говорит странница.

— Ой, бабо-сердце, помогите-присоветуйте, пусть вам солнышко ясно светит, дождь не мочит, пусть люди вам богато подают, а я ничего не пожалела бы — и сальца дала бы, и хлебца, и холста на сорочечку.

Порылась старая в своей котомке, вытащила пузырёк ни большой, ни маленький.

— Вот тебе, дочка, молчун-зелье. Настоено оно на семи травах. А собраны те травы из-за семи гор, семи рек, в тёмном лугу у белого камня в первую субботу после последней пятницы. Запоминай, доченька, всё в точности сделай, как я тебе говорю, а не то пропадёт волшебная сила у зелья. Держи пузырёк всегда при себе, л как начнётся меж вами свара, ты тихонечко отвернись да набери в рот того зелья. Не глотай, не выплёвывай, а держи до той поры, пока от твоего мужа нечистая сила, чёрная злоба не отступится. Как после грозы тёмную тучу ветром от солнца отгоняет, так сгинет, пропадёт, развеется твоё лихо, словно и не бывало его. Моё слово верное, что сказала, то и сбудется!

Взяла молодица зелье волшебное, а странница своим путём побрела.

Ходила-бродила, немало на свете повидала, ещё больше от людей слыхала, да через какое-то время опять тем селом идёт. Полсела прошла, глядит — на завалинке перед хатой молодица песню поёт, зелёный горох себе в фартук лущит. Завидела старушку, руками радостно всплеснула.

— Ой, бабуня, пташечка моя, спасибочко вам за зелье!

— Помогло, значит? — спрашивает старушка.

Говорю ж вам, бабуня, как ножом всю беду отрезало. Придёт муж в хату, только начнём лаяться, я вашего зелья верного в рот наберу да держу, боюсь каплю упустить. Так поверите — муженька моего будто кто сразу подменит: сядет мирненько к столу, со мною ласково говорит, аж в хате светлее. Я зелье проглочу и сама ему ласково отвечаю. Тишь да гладь у нас. А я что вам обещала, не забыла.

Высыпала молодица зелёный горох из подола в миску, побежала в хату и вынесла старушке белого хлеба ковригу, сала добрый кус да тонкого полотна на сорочку. Взяла всё странница, попрощалась-поклонилась и собралась было уходить.

А молодица ей вслед:

— Ой, бабусю, постойте! Зелье-то у меня кончается. Как же мне без него дальше жить?

Засмеялась старая.

— Не горюй, доченька, это беда невеликая. Как кончится молчун-зелье, ты в пузырёк чистой водицы из колодца налей, она не хуже помогает. Перемолчишь сварливые слова, что тебе на язык просятся, и у мужа их не станет. Так-то оно, доченька!

КОГДА ЛУЧШЕ ГОРЕ ГОРЕВАТЬ, БЕДУ БЕДОВАТЬ

Белорусская сказка

щелкните, и изображение увеличитсяБыло это чуть попозже тех дней, когда наши прадеды жили, чуть пораньше, чем мы с вами живём.

Так вот, в те времена жили-были два соседа, два богатых купца. Дома их на одной улице стояли, один супротив другого — дверь в дверь, окошко в окошко глядели. Да не столько оконца гляделись, сколько купеческий сын с купеческой дочкой через улицу переглядывались.

Приметили это купцы-отцы и решили своих детей поженить. Построили им в хорошем месте, над рекой, усадьбу и всякого добра дали.

Живите, детки, не горюйте!

Ну, зажили купеческая дочка с купеческим сыном. Друг на друга не нарадуются.

Вот однажды слышат — грюк-грюк! — в ворота.

— Кто бы это в такую позднюю пору, в глухую ночь-полночь к нам пожаловал? — говорит молодая.

— Пойду посмотрю, — отвечает молодой.

Подошёл к воротам, спрашивает:

— Кто там?

— Это я, ваша Доля.

Открыл он ворота — любопытно же на свою Долю посмотреть. Видит, и правда, стоит Доля. Ни молодая, ни старая, а одета по-чудному: с правого бока грязные рваные лохмотья, с левого — пышные одежды золотом шиты.

Говорит ему Доля:

— Бедность и богатство рядом ходят, горе да радость друг друга сменяют. А тебе с, женой на роду написано полжизни мыкаться, полжизни как сыр в масле кататься. Так скажи: когда хочешь беду бедовать? Смолоду или под старость?

И думать нечего, — отвечает купеческий сын, — сейчас хочу жить хорошо, пока молод. А уж в старости всё равно, что будет. Далеко ещё до неё, что вперёд загадывать!

Помолчала Доля. Потом говорит:

— Ты за себя сказал, а ведь я у вас на двоих одна. Иди, с женой посоветуйся.

Пошёл купеческий сын, всё жене рассказал. Жена иначе рассудила:

— Горе да беду не надо откладывать. Лучше смолоду их избыть, пока сила есть. К старости кости покоя запросят.

Подумал муж и согласился. Так и сказал Доле. В ту же ночь загорелась их усадьба, неведомо отчего. Только и успели в чём были из дома выскочить.

— Что ж, — сказали родители, — неужто мы своим детям в беде не поможем?!

Сложились и отстроили новый дом. С первым не сравнять, а всё же жить неплохо.

Да недолго и этот дом простоял. Разлилась в ту весну река небывалым разливом, подмыла берег и снесла дом купеческих детей начисто.

Что делать?! Опять отцам забота. У них уже и денег маловато осталось. Купили они им старый домишко, что от ветхости еле держался.

Трёх дней не прошло, налетела буря, сорвала крышу, занесла невесть куда, а стены по брёвнышку развалила.

Жена говорит мужу:

— Сами мы время беде выбрали. Не будем нашей долей отцов обездоливать. Пойдём куда глаза глядят.

Сняла она с пальца серебряное колечко, пополам разломила. Сняла с шеи платочек, надвое разорвала. Половинку себе, половинку мужу.

— Вот, — говорит, — храни как зеницу ока, чтоб по этим половинкам мы всегда друг друга признать могли. Радость нас свела, а беда, того гляди, разлучит надолго.

И правда, разлучила их беда.

Шли они по дороге, притомились, проголодались. Муж говорит:

— Нет моей силушки дальше идти.

Жена отвечает:

— Ляг на травку, полежи. Я твой сон посторожу.

Заснул муж крепко, ровно на мягкой перине. А жена подумала: «Что ж я так сижу, чего ожидаю? Сбегаю в лес, хоть грибов да ягод пособираю. Всё с голоду не пропадём!»

От кустика к кустику, от дерева к дереву — берёт грибы и ягоды. Сама не заметила, как забрела в глушь лесную, в топь болотную. Хотела назад повернуть, да не знает, в какую сторону. Кричала, аукала — ни ответа, ни привета.. .

Три дня блуждала, три ночи в лесу ночевала. Потом увидела тропку неприметную, по ней пошла. Привела её тропка на просеку, просека — на широкую тропу, а уж там она на торную дорогу выбралась.

Так и потеряла мужа.

Хлебнула она горюшка полную чашу, ни капельки мимо уст не пролилось. В няньках за кусок хлеба ночи не спала, чужих детей колыхая. Чужие стены белила, не свои полы скребла, бельё по людям стирала. И не год, и не два так пролетели…

Да вот пришла как-то в богатую усадьбу и нанялась там в судомойки. Владел той усадьбой старый пан, что на свете один, как перст, остался. Деток не было, а жена померла.

Смотрит пан — хорошая женщина новая судомойка, нрава тихого, а уж работница!. . Не найти таких. Вся челядь давно спит, она свою работу кончит, ходит по дому, чистит да прибирает. Ну, он ей всё хозяйство и доверил, все ключи отдал.

Жить бы ей и радоваться, а она каждую ночь втихомолку плачет. Полколечка слезами обольёт, половинкой платочка слёзы утирает. Беда с нуждой вроде бы отвязались, да горе неотвязное всегда при ней. Где-то муженёк дорогой, каково ему живётся", доведётся ли свидеться?..

Жена про мужа ничего не знает, а мы всё знаем и вам поведаем.

В тот давний день проснулся купеческий сын — жены нет, будто и не было. Ни следа, ни знака… Только и осталось у него памяти, что полколечка серебряного да полплаточка узорного. Носил он их, как ладанку, в мешочке на шее.

Ждал он, ждал жену, не дождался. И побрёл один путём-дорогой. Идёт от села к селу, как проголодается, нанимается поработать. Да любой хозяин понимает, что на голодное брюхо много не наработаешь. Первым делом велит накормить батрака получше. Наестся купеческий сын, тут ему и спать захочется. Ляжет вздремнуть и проспит до вечера. А уж вечером нового работника подзатыльничком со двора провожают.

Вот он и говорит себе:

— Что я за человек такой! Просить стыжусь, красть боюсь, работать ленюсь! Надо по-другому жить. Теперь, как наймусь, ни есть, ни спать не стану, пока весь урок не выполню.

Взялся он вскоре сено возить. Хозяин с женой сена полный воз наложили, он наверх взгромоздился. Едет по дороге, а на обочине ворона сидит. Вдруг захлопала крыльями ворона и перед самой мордой лошади дорогу перелетела. Молодая была та лошадь, пугливая, как шарахнулась в сторону, так купеческий сын с воза скатился. А лошадь почуяла, что вожжи отпущены, да и понеслась по дороге вскачь. Бежит за ней купеческий сын, «стой! стой!» кричит. Рванул рубаху на груди, чтоб на бегу легче дышать было, и оборвал шнурок с заветным мешочком. Шагов двадцать пробежал, прежде чем спохватился. Не стал за лошадью гнаться, повернул назад—подобрать мешочек. А тут, откуда ни возьмись, та самая ворона. У него — ноги, у неё — крылья, где ему с ней в проворстве равняться! Хоть на полшага да опередила ворона купеческого сына, подхватила драгоценный мешочек и была такова.

Заплакал он, на всё рукой махнул — лошадь не догнал и к хозяину не вернулся.

«Раз так, — думает, — пропадай моя головушка совсем! Не место мне с людьми. Пойду в тёмный лес с волками да с медведями жить».

И свернул с дороги в бор. В такую пущу забрёл, что всю одежду ободрал. А уже в лесу смеркается, вот-вот ночь застигнет. Вдруг вдали огонёк мелькнул. Он на тот огонёк и пошёл. Выбрался на полянку, видит — под елями изба стоит и окошко светится.

Хоть и ушёл купеческий сын от людей, а людям обрадовался. Постучался в дверь, порог переступил.

Чудно ему показалось: одни мужики в избе, молодые, здоровые. За столом сидят, на серебряном блюде едят, золочёная чарка у них по кругу ходит. Двенадцать человек насчитал купеческий сын, а хозяйки не видно.

— Кто таков? Откуда явился? С чем в гости пожаловал? — опрашивают его.

Ну, купеческий сын и рассказал всё как есть.

— Вот и решил, — говорит, — с медведями да с волками жить…

Те смеются:

— Зачем тебе волки, живи с нами, мы не лучше волков.

— А кто же вы такие?

— Как кто? Разбойнички честные!

— Ну что ж, — отвечает купеческий сын.

И остался с разбойниками.

Ночь проспал, день прожил, а вечером говорят ему разбойники:

— Завтра на дело пойдём.

— А какое дело? — спрашивает купеческий сын.

— Да видишь, справа от леса, в селе, ярмарка была. Так самый богатый купец, что на той ярмарке много денег наторговал, мимо нашего леса к себе в город поедет. Вот мы его карманы и выпотрошим.

— А с купцом что будет?

— Известно, что будет. Зарежем купца.

Легли они спать, в двенадцать глоток захрапели. А купеческому сыну не спится. Как же так человека зарезать, живую душу сгубить?! Недоброе это дело!

Встал он потихоньку, прокрался в дверь. Ночь лунная, светлая. Пошёл он прямо, на дорогу выбрался, вправо свернул. К утру добежал до села да как раз вовремя. Богатый купец уже лошадей запрягает, домой ехать.

— Здравствуй, добрый человек, — говорит купеческий сын. — Прими от меня совет: не езди короткой дорогой, что мимо леса лежит, поезжай окольной. Хоть и дальше, да вернее.

— Почему так? — купец спрашивает.

— Тебя на той лесной дороге разбойники ждут-поджидают.

— А ты откуда знаешь?

— Так ведь я сам разбойник.

— Как же я разбойнику поверю? Может, ты меня заманиваешь!

— Нет, не заманиваю. Я не настоящий разбойник, со вчера к разбойникам пристал. Кабы они только грабили, так ещё полбеды. А они, душегубы, зарезать тебя задумали.

Тут купец и поверил. Вынул кошель, хотел ему денег дать. Купеческий сын спрашивает:

— И много ты мне дашь?

— Да полвыручки не пожалею, а выручка немалая. Покачал головой купеческий сын и говорит:

— Ты глянь на меня. Как скажешь — молод я или стар?

— До старости тебе ещё далеко! А в сыновья мне, пожалуй, уже не годишься. Разве что в младшие братья…

— А мне присуждено полжизни бедовать, горе горевать. И та половина ещё не прошла. Оно и выходит, что мне большие деньги ни к чему. Дай мне с выручки полтину. Я и пойду себе.

щелкните, и изображение увеличитсяПопрощался с купцом, пошёл. Идёт и думает: «С разбойниками я не ужился, так и с волками мне не житьё будет. Придётся, видно, научиться работать как следует».

И научился. Стал на все руки мастер: старое починить, новое сколотить — всё умел.

Вот раз нанялся он к богатому мужику, который собрался новый амбар поставить. Мужик послал его лес для постройки валить. Повалил он стволов сколько нужно. Одного бревна не хватает. Присмотрел дуб потолще да повыше и давай топором махать. Свалился наконец дуб на землю, сучья обломал, верхушкой о землю грянулся. Видит купеческий сын — на верхушке гнездо воронье, а в гнезде что-то белеется. Подошёл поближе и не знает, то ли верить своим глазам, то ли не верить. Тот самый мешочек в гнезде, что ворона когда-то унесла! Схватил он его и к груди прижал.

«Верно, — думает, — срок нашим бедам кончается! Верно, жена через столько лет знак мне подаёт!»

Отвёз брёвна, хозяин спрашивает:

— Может, останешься амбар ставить?

— Нет, — отвечает, — мне теперь недосуг!

Снова отправился купеческий сын и не знает, долог ли тот путь будет или короток. Долог ли, короток ли, а прибрёл он однажды вечером к незнакомой панской усадьбе и ночевать попросился. Слуги его не пускают, прочь гонят.

— Нам не до гостей, — говорят, — у нас пан болен, может, до утра не доживёт.

Вышла тут ключница, молча посмотрела на него, потом сказала слугам:

— Куда вы прохожего человека на ночь глядя гоните? Я его сама накормлю да на лавку кожушок брошу.

Подаёт она путнику еду, а сама расспрашивает, откуда он да куда. Голос у неё ласковый, лицо приветливое.

«Эх, — думает купеческий сын, — не искал бы я свою жену, к этой бы посватался!»

И стал он ей рассказывать всё как было, что сперва случилось, что потом. А под конец показал ей мешочек с половинкой серебряного колечка, с половинкой узорного платочка. Тут ключица встала и прочь пошла, ни слова не промолвив. Да скоро вернулась и подаёт ему полколечка серебряного и полплаточка узорного.

— Неужто, — говорит, — не узнал ты меня, муженёк милый? А я тебя сразу узнала, едва ты порог переступил.

Приложила половинки, они и срослись. Колечко ей на палец само наделось, платочек на шею сам повязался.

— Так и мы с тобой, — жена сказала. — Полкольца не кольцо, полпары — не пара. Кончилось наше горе-гореванье. Одолели мы невзгоды, беды перетерпели. Теперь не разлучимся с тобой во веки. А вдвоём ничего не страшно.

За беседой не заметили, как и ночь прошла. А на заре позвали ключницу к старому пану.

Собрались у его постели все слуги. Тут он ей своё последнее слово сказал:

— Была бы у меня дочка, и та бы так мою старость не покоила, мою немощь не лелеяла, как ты, голубка. И за то оставляю тебе всё, что нажил, да всё, что от отцов-прадедов досталось.

Сказал так и вздохнул в последний раз.

Поплакала она над ним, поминки хорошие устроила.

С тех пор жили они с мужем в счастье. Хозяйство вели с разумом — чтоб самим не беднеть и людей не обидеть.

Видно, их Доля тем боком к ним повернулась, что не лохмотьями прикрыт, а богатыми одеждами украшен.

КОРОЧКА ХЛЕБА

Белорусская сказка

Всё утро пахал мужик своё поле. А в полдень сел перекусить, что из дому принёс. Картоху варёную с солью да с луковкой съел. Потом за воду с хлебом принялся. Мякиш сжевал, корочку бросил. И опять за работу.

Увидел это паук, обхватил лапками корочку и поволок прочь. Стояла на краю поля берёза, паук с корочкой на вершинку забрался. Сел на ветку, длинную паутинку вниз свесил.

Тут поднялся ветер, закружил паутинку и паучка с ней. Летит паутинка всё выше да выше.. . И закинуло её на облачко.

Плывёт облачко по небу, мимо солнца проплывает. Паук поднял корочку лапками, солнцу показал.

— Солнце ясное, ты всему живому на земле хозяин. Землю согреваешь, под твоими лучами урожай зреет. Да, видно, ты людям много хлеба даёшь, они его и съесть не могут. Глянь, солнце красное, бросил мужик корку! Свой труд, твой дар ногами затоптал.

Нахмурилось солнце, тучами закрылось. Потом в просвет выглянуло и говорит пауку:

— Ну, раз так, будет в это лето урожай невелик! Чтоб запомнили люди, что хлеб беречь надо.

И опять за тучами скрылось. Как солнце сказало, так оно и вышло.

А ты над этой сказкой подумай. Коли сметлив, сам поймёшь. Коли недогадлив, другие растолкуют.

ЦАРИЦА ЕКАТЕРИНА И САПОЖНИНОВА ЖЕНА

Русская сказка

щелкните, и изображение увеличитсяНа море, на океане, на острове Буяне стоит бык печёный, во рту чеснок толчёный, с одного боку режь, а с другого макай да ешь. Это пока ещё присказка, а присказка перед сказкой, что верстовой столб полосатый при дороге. От столба путь начинается, от присказки сказка слушается.

Было то ни далеко, ни близко, случилось ни высоко, ни низко, в некотором царстве, в некотором государстве, а именно в том, где мы с вами живём.

Стоял молодой солдат на часах во дворце царицы Екатерины. Ремни набелённые грудь перекрещивают, медные бляхи начищены, ружьё на плече, тесак на боку. Стоит, не шелохнётся. Да вспомнил свою милую, младшую служаночку при дворцовой кухне, и улыбнулся.

Тут как раз царица Екатерина мимо проходила, за ней свита — генералы да министры. А в тот день гневлива царица была — то ли спалось плохо, то ли, как говорится, с левой ноги встала. Как приметила, что солдат улыбнулся, обернулась к генералу, даёт приказ:

— Этого солдата примерно наказать! Завтра утром, когда с караула сменится, дать ему пять палок.

Генерал приказ записал и солдату протянул:

— Сам своему начальству отдашь.

— Так точно, слушаюсь!—солдат ответил и улыбаться перестал.

Наутро получил он пять палок ни за что ни про что, да ведь душа не на постоялом дворе живёт, с пяти ударов её из тела не выгонишь. Перетерпел солдат, думал, на том всё и кончится. Однако не так вышло.

День перебыл, ночь опять в карауле отстоял. А как утро настало, его снова наказывают. Потому-де в царицыном приказе написано: утром, как с караула сменится, дать пять палок. И никто того приказа не отменял.

Царица, ясное дело, про солдата и думать забыла, у генерала спина не болит, а офицеры своё дело исполняют.

Совсем плохое житьё у солдата пошло — что ни день по плечам палки гуляют.

Собрал он последние гроши и побрёл в трактир. Думает: «Хоть чаркой горе развею». А как налили ему чарку, он и пить не стал. Сидит пригорюнившись, солдатскую долю клянёт.

Тут подходит к нему неизвестный старичок и спрашивает:

— Что, солдат, невесел, чего голову повесил?

Ну, солдат ему всё как есть и рассказал.

Помолчал старичок и говорит:

— Не всякому горю поможешь, а твою беду отвести можно. Есть у меня заветная шкатулка с музыкой, что когда-то с турецкой войны принёс. Я ведь тоже, как ты, солдатом был. Играет эта шкатулка два сигнала военных: зорьку-побудку да вечерний отбой…

— Ну и что толку в твоей шкатулке? — перебил старичка солдат. — Я эти сигналы каждый день слышу.

— Ты, парень, не торопись. Когда смелешь, тогда и съешь. Не дослушав, не отказывайся, с ползагадки не догадывайся. А моя кума Агриппина, слышь, на царицу Екатерину похожа. И лицом и станом, будто сестры родные. Только доли у них разные: одна царица, а другая сапожникова молодица. Вот и думаю я так подладить, чтоб моя кума царицын приказ отменила.. .

Ничего солдатик не понимает, лишь глазами хлопает.

— Это как же сапожникова жена царицын приказ отменит?!

— А шкатулка на что? — старик смеётся. — Ведь она у меня волшебная. Словом, выходи вечером из дворца, я тебя поджидать буду.

Встретились они, как порешили, у дворцовой ограды, едва месяц на небе показался. Тут старик откинул крышку у шкатулки. Заиграла она отбой, а старик с солдатом — ать-два! ать-два! — вокруг дворца вышагивают. Обнесли кругом шкатулку, и заснули все во дворце крепким сном. И стража, и слуги, и фрейлины, и придворные, и блохи на собаках, и тараканы на кухне, и сама царица.

А потом отправились к бедному домишку, где сапожник с женой жили, и вокруг него шкатулку обнесли. Теперь и здесь спят — буди, не добудишься.

Полдела сделано, за другие полдела принялись. Поменяли они старикову куму Агриппину с царицей Екатериной. Царицу на жёсткую лавку уложили, а сапожникову жену — на золочёную кровать, на пуховую перину и атласным одеялом укрыли.

Ранним утром старик таким же манером зорьку-побудку сыграл.

Просыпаются все, и сапожник проснулся. Смотрит — жена ещё лежит. Никогда такого не бывало.

— Эй, жёнка, вставай! Печь у тебя не топлена, каша не сварена. А на тощее брюхо я много не наработаю.

Открыла глаза Екатерина, так и вскипела гневом:

— Как ты, грязный мужик, посмел мою царскую особу обеспокоить!

— Ты что, жена, совсем очумела?! Не доводи до греха! А то возьму сапожную колодку да так тебя проучу, что навек запомнишь. Ишь вздумала — царская особа!..

Огляделась тут царица. Что такое?! Стены закопчённые, печь в углу, всюду припас сапожный валяется — шила, ножи да молотки разбросаны.

А сапожник и впрямь за колодку схватился. Плохо дело, того гляди прибьёт!

Встала царица скорёхонько, к печке сунулась. Растопить не умеет. Схватилась за рогачи-ухваты, себя по лбу стукнула, один горшок разбила, другой опрокинула.

Смотрел на это сапожник, смотрел и говорит:

— Да ты, видно, заболела. Ну, бог милостив, отлежишься. Давай хоть вчерашнего овсяного киселя похлебаем.

Налил в миску киселя и к ней придвинул. Царицу Екатерину так и перекосило — из такой посудины её любимая собачка и та есть не стала бы. А тут ещё сапожник со своей большой деревянной ложкой в ту же миску сунулся. Так не евши и встала Екатерина из-за стола.

— Ну, как знаешь, — сказал сапожник, — я за тобой ровно за царицей ухаживаю, а ты нос воротишь. Может, и вправду занемогла?

А во дворце тем временем сапожникова жена проснулась. Схватилась с пуховой постели.

«Ох, — думает, — батюшки мои, проспала! Печь у меня не топлена, каша не сварена!»

Тут набежали мамки-няньки, фрейлины да дамы придворные.

— Каково, матушка-царица, почивать изволили? Мягко ли было постелено? Может, где складочка не так заглажена?

Огляделась сапожникова жена, куда попала — никак понять не может. Стены широкие, потолки высокие, всё так и сияет.

— А муж мой где? — спрашивает.

Переглянулись мамки-няньки, отвечают:

Ваше царское величество, да ведь вы вдовые.

— Неужто мой сапожник помер? — Да так и заголосила.

Утешают её фрейлины.

— Ваше царское величество, никак вы опять замуж захотели? Только прикажите, будет муж, какого пожелаете. Всякий обрадуется, любой за честь сочтёт.

Уговаривают, а сами вокруг суетятся. Усадили под ручки перед зеркалом; кто волосы расчёсывает да взбивает, пудрой посыпает, кто брови сурьмит, кто румяна накладывает.

Потом целую дюжину платьев принесли.

— Какое вам сегодня приглянется? Какое надеть изволите? Парчовое ли, атласное ли, али, может, бархатное?

Загорелись глаза у сапожниковой жены, из-под румян свой румянец пробился. Какой женщине нарядиться неохота?! Зажмурилась и ткнула пальцем наугад.

Надели на неё платье атласное, золотом шитое. Оглядела она себя в зеркало и говорит:

— Старухи соседки меня осудят, зато молодки да девки позавидуют!

Пошептались дамы-фрейлины, побежали, привели лекарей — неладно-де с нашей царицей, в уме не повредилась ли?! Устроили лекари совет и порешили:

— Нашей государыне дурной сон приснился, поелику на вчерашнем пиру переели да перепили лишку. Вы их царское величество в покое оставьте, к завтрашнему утру всё как рукой снимет.

Разбежались мамки-няньки, фрейлины и придворные дамы и оставили сапожникову жену одну.

А сапожникова жена пораздумалась: «Уж коли со мной такое чудо приключилось, пойду осмотрю всё кругом».

Пошла по залам да горницам, по коридорам да переходам и забрела на чёрную половину, где прислуга живёт.

Вдруг выбежала ей навстречу младшая кухонная служаночка, солдатова зазнобушка. Рассказал ей солдат всю правду, знала она, что перед ней не царица, а сапожникова жена, да уж больно они с царицей схожи — волос в волос, голос в голос, не разберёшь, где Катерина, где Агриппина. Оробела служаночка, так и бухнулась ей в ноги. Сапожникова жена её поднимает.

— Что ты, милушка, что, голубушка?

— Ой, барыня-государыня, не изволь казнить, изволь миловать. Совсем мово Ванюшку замордуют, замучают.

Да и рассказала всё. Сапожникова жена руками развела.

— Помогла бы тебе, да не знаю как. Может, ты знаешь, так скажи.

— Напиши другой приказ. Чтоб солдат не били, палками не наказывали.

— Да я грамоте не научена.

— А царица никогда сама приказы не пишет. На то генералы-министры есть. Они тебя в золочёной зале ждут.

Пошла сапожникова жена на белую половину, в золочёную залу.

Её поклонами встречают, а она им еле головой кивнула, ручкой махнула. Потом говорит:

— Пишите указ-приказ. Солдата Ванюшку, что во дворе караул несёт, палками больше не бить. И ещё пишите, чтоб от нынешнего дня никого в нашем царстве-государстве палками не наказывали.

Всякий день к вечеру идёт. Кончился и этот день. Как смерк-лось, старичок и солдатик опять дворец да сапожникову лачугу обошли, музыку-отбой сыграли. И опять царицу с сапожниковой женой местами поменяли.

Уж как жена сапожника обрадовалась, и рассказать невозможно. Печку растопила, горшки выскоблила, самовар начистила, ложки-миски перемыла. И муж на неё не нарадуется. Снова зажили мирком да ладком. Только иной раз, когда сапожник рассердится да под горячую руку за колодку схватится, жена ему:

— Ты что?! Да знаешь ли, как я царицей была, мне графья-вельможи в пояс кланялись.

Тут сапожник от удивленья рот разинет, колодку выронит и головой покрутит: «Ну и ну, чего только бабы не придумают!»

А царица Екатерина никому не рассказывала, как она сапожниковой женой была. Не пристало ей даже во сне такое увидать. Одному дивилась: было то во сне, а указ наяву написан. Как такое могло случиться, ума не приложить! Сколько-то времени солдат и вправду палками не били. Да недолго — генералы указ тот спрятали. Опять загуляли палки по солдатским спинам.



Страница сформирована за 0.87 сек
SQL запросов: 174