ЗАКЛАД
Сербская сказка
Много песен и сказаний сложил сербский народ про королевича Марко, потому что был он храбрым воином и навек прославил своё имя.
Так послушайте одну сказку про королевича Марко и про его жену Анджелию, чернокосую красавицу, дочь болгарского короля Шишмана.
Начинается сказка со свадьбы королевича Марко. Третий день свадебный пир гремит, вино рекой льётся, и вдруг приносят королевичу три письма. Прочёл иx Mapкo, потемнел с лица, словно туча. Приметила это мать Марко, стала спрашивать, допытываться:
— Что с тобой, сынок? Или вести недобрые в письмах?
— Вести добрые, — отвечает королевич Марко, — да недобрым оборачиваются. Первое письмо пишет мне друг мой Янко из Баграда: два сына родились у него, и зовёт он меня приехать поскорее, хочет, чтоб они моими крестниками стали.
— Что ж, эта весть хорошая, — говорит старуха мать. — Ты со своим другом породнишься. Откуда же второе письмо?
— Из Будима. Просит меня царь венец над головой держать на его свадьбе с царицей.
— И эта весть тебе в радость и честь, — говорит старуха мать. — Ну, а третье письмо?
— Третье письмо из самого Стамбула от султана. Затевает он войну со своими врагами. Пять лет будет та война длиться. Хочет он поставить меня главным над всеми своими янычарами.
— Дело мужчины — воевать, — говорит мать-старуха. — На войне ты себе славу добудешь. И в этом письме плохого не вижу. Почему же ты печалишься?
— Ах, матушка, всё ты правильно сказала, а про то ты не подумала, что я только три дня как женился. Легко ли молодую жену покидать, надолго расставаться!
— А ты вот что, — мать ему советует, — съезди в Баград, окрести детей у Янко. Потом скачи в Будим на царскую свадьбу. Подержи венец над головой царя и возвращайся к своей любе. Поживёшь немного дома, обойдись с женой поласковей, чтоб она тебя подольше не забывала, и тогда поезжай к султану.
Поклонился королевич Марко матери за мудрый совет. Как она говорила, так и сделал. И в Баграде, и в Будиме побывал, а потом домой вернулся.
Неделю прожил. Коротка она ему показалась. А всё же сказал жене:
— Век бы жил с тобою, люба! Да пора в дорогу собираться. Ждут меня в Стамбуле янычары, сам султан в Стамбуле ожидает. Надолго с тобой мы расстаёмся. Я к тебе вернусь покрытый славой или голову сложу в сраженье. Видно, так назначено судьбою — воину с любимой разлучаться. Так скажи мне, люба Анджелия, будешь ли ты мне верна до гроба?
Отвечает Анджелия Марко:
— Мой любимый, свет мой королевич, поезжай и обо мне не думай. Я тебя вовеки не забуду, буду я тебе верна до гроба.
Оседлал королевич Марко своего огневого коня Шараца, жена Анджелия ему стремя подержала. Взлетел Марко в седло, словно птица, жену в последний раз поцеловал и поскакал с подворья.
Прибыл в лагерь султана, султан его с почётом встретил, сделал его старшим над янычарами.
И начали они воевать. В скольких боях, в скольких сечах Марко бился — и счёт потерял. Три года прошло, и четыре кончилось, вот уже пятый год на исходе. И за всё это время Марко ни разу дома не побывал. Но во всех военных невзгодах хранил он в сердце память о своей красавице жене, длинно-косой Анджелии.
Вот однажды кончилось победой сраженье. Пируют янычары, и военачальник их, королевич Марко, с ними. Хоть закон запрещает правоверным вино в рот брать, да какой закон на войне! Пьют янычары чарку за чаркой, и Марко не отстаёт.
Опьянел помощник Марко янычар Наедражия, стал смеяться над королевичем:
— Что ты всё вспоминаешь свою длиннокосую! Ведь она тебя давно позабыла.
И другие янычары в ту же дудку дуют:
— Наши-то жёны по гаремам сидят за крепкими запорами. А твоя жена вольной волей живёт, сама себе госпожа. Что хочет, то и делает.
Королевич Марко от гнева побледнел.
— Грош цена той верности, что на цепи сидит. Птицы в железной клетке — вот ваши жёны. Чем тут хвастать?! А моя Анджелия на воле живёт и верна мне по своей воле. Клятву она мне в том дала нерушимую!
— Да она тебя и в лицо не признает, как домой вернёшься, — насмехается Наедражия. — Хочешь, съезжу я на твоём коне, в твоей одежде к тебе на подворье? Привезу кольцо с её пальца да длинную косу, которой ты хвалишься, чтоб ты ею здесь в разлуке любовался. Коли я заклад выиграю, станет моим твой любимый скакун Шарац. А коли проиграю, выберешь себе любого коня из моего табуна.
— Не стану биться об заклад конями! — отвечает королевич Марко. — Давай наши головы на спор поставим. Коли ты проиграешь, срублю я тебе голову за злые насмешки. А коли я проиграю, под турецкий ятаган я шею подставлю. Если нарушила клятву Анджелия, мне и жизнь не нужна.
Подумал Наедражия и согласился. Про себя замыслил: «Если не добром, так силой или хитростью своего добьюсь!»
Дал Марко турку свою одежду, свою саблю из Дамаска и меч свой золочёный, подвёл Наедражии любимого коня Шараца. И отправился турок в путь.
А на Марковом подворье вот что было. Рано утром встала Анджелия, подошла к окошку, видит — на дороге пыль клубится, на Шараце скачет всадник к их дому. Зовёт Анджелия старого слугу Михаилу.
— Посмотри, Михайло, едет всадник. Не мой ли это муж, королевич Марко?
Всадник всё ближе да ближе.
— Верно, он, — говорит старый Михайло, — конь его, и мечего золочёный блестит.
— И сабля его, — говорит Анджелия, — и одежда. Только лицо не его. И сердце моё молчит. Не мог же Марко мой так перемениться!
Тут дал совет старый Михайло:
— А вот посмотрим, госпожа. Если привяжет всадник коня у крайней коновязи, сядет в дубовое кресло с резьбой да возьмёт свою любимую чарку, ту, что украшена литыми виноградными гроздьями, — тогда и думать нечего: мой это господин, твой муж, королевич Марко.
А всадник уже во двор въехал. Привязал Шараца не у крайней, а у средней коновязи, сел не в дубовое резное кресло, а в обитое бархатом, выпил вино не из серебряной Марковой чарки, а из золотого кубка.
Опечалилась и испугалась Анджелия. Побежала к своей служанке по имени Елица, говорит ей тихонько:
— Приехал всадник на коне нашего господина, с его оружием и в его одежде. Хочет выдать себя за Марко. Верно, замыслил коварное злодейство. А какое — не разгадать. Как от злого гостя уберечься?! Помоги мне, Елица, милая подруга! Дам я тебе своё колечко, что у меня в ларце хранится. Надень его на палец и ложись спать в моих покоях. А я спрячусь в твоей светлице.
Любила свою госпожу Елица, всё сделала, как она просила. Вот настала глухая ночь-полночь. Слышит Анджелия — вскрикнула Елица. Дальше слышит — сапоги грохочут, конь Шарац заржал у коновязи, а потом застучали его копыта по дороге.. . Всё дальше. .. Всё тише.. .
Выбежала Анджелия из светёлки Елицы, а навстречу ей бежит сама Елица. Плачет Елица, приговаривает:
— Тёмной ночью, словно вор, он прокрался в твои покои, госпожа, сорвал с моего пальца твоё колечко и отрезал косу мою — чёрную косу.
Как услышала это Анджелия, всплеснула белыми руками.
— Вот теперь его злодейскую хитрость я вызнала!
Зовёт она старого слугу Михаилу и велит ему немедля выводить из стойла её серую кобылу да рыжего коня Михаилы. Прячет свои косы под повязку, а сама слугу торопит:
— Поскорей седлай коней. Чует моё сердце — в беде королевич Марко. Надо ехать в лагерь к султану.
Вскочила она в седло и выехала из подворья, не дожидаясь рассвета. Намётом свою серую кобылу пустила, так что Михайло на рыжем коне еле за ней поспевает.
День скакали, ночь скакали, останавливались только коней попоить. И на следующее утро добрались до лагеря, где турецкое войско стояло.
Тут встретился им Янко, друг королевича Марко. Едет Янко на коне, голову на грудь опустил, брови нахмурил.
Спрашивает у Янко Анджелия:
— Скажи, воевода Янко, где Марков шатёр? Куда мне ехать — вправо или влево?
Отвечает Янко, а сам плачет:
— Справа стоит зелёный шатёр султана, а рядом с ним красный шатёр королевича Марко. Да пустой тот шатёр, нету там Марко. Поздно ты прискакала, Анджелия! Заложил свою голову Марко за тебя, за твою верность, а ты его обманула. Может, Маркова голова уже с плеч упала. Скачи прямо, никуда не сворачивай. Там увидишь, что ты натворила.
Ничего не ответила Анджелия, не стала терять времени. Хлестнула плёткой свою серую кобылу и понеслась вскачь прямо через лагерь.
В это время Марко выводили из лагеря на казнь. Глаза туго платком завязаны, руки за спиной скручены, на шее тяжёлая железная цепь. Слева палач идёт с кривым ятаганом. Справа на Шараце едет хитрый турок Наедражия, что обманом у Марко заклад выиграл.
Увидела это Анджелия, говорит своей лошади:
— Подай голос, серая кобылка, пусть тебя услышит мой господин королевич Марко. Если он твоего голоса не услышит, признает его Марков конь Шарац.
Подала голос серая кобыла, протяжно и жалобно заржала. Отозвался ей Шарац, забил копытами, ушами запрядал. Тут закричал Марко палачу с янычарами:
— Слышу я конское ржанье. Это лошадь с моего подворья, а ей отвечает мой конь Шарац. Остановитесь, хочу узнать, кто на ней прискакал.
А жена его Анджелия епешилась и подбежала к Марко.
— Милый муж мой, королевич Марко, это я скакала днём и ночью, чтоб тебя увидеть и обман распутать.
Отвечает королевич Марко:
— Развяжи глаза мне поскорее, я хочу лицо твоё увидеть и поверить, что меня ты любишь.
Развязала Анджелия глаза королевичу и со своей головы сорвала повязку. И тотчас же пали вдоль одежды её чёрные косы, свесились ниже подола.
Говорит опять ей королевич:
— А теперь сними с руки колечко, покажи и мне и янычарам. Расскажи отгадку, Анджелия! Сам я видел и признал колечко, что привёз сюда Наедражия.
Отвечает Анджелия мужу:
— Милый господин мой, королевич, это ты забывчив, мой любимый. .. Ведь у турка — девичье колечко, что пять лет уже в ларце хранится. А на пальце у меня — твой перстень. Сам ты мне надел его на палец. Я его ни разу не снимала, и прирос он и к руке и к сердцу.
Подняла тут Анджелия высоко над головою руку, и все увидели золотой узорчатый перстень.
— Смотри, султан, — сказал Марко, — ведь это тот перстень, что ты подарил мне, когда я взял Косторею.
— Клянусь пророком, — ответил султан, — тот самый это перстень!
Притихли янычары, затрясся от страха Наедражия.
А Марко разорвал путы на руках, словно гнилую нитку, разорвал цепь, что змеёю обвивала его шею, выхватил у палача ятаган и первым ударом срубил голову обманщику Наедражии. А потом начал в гневе крушить янычар направо и налево. Много их полегло под могучими ударами. А те, что чудом уцелели, разбежались кто куда.
Сам султан укрылся в своём зелёном шатре. Но ворвался в тот шатёр Марко, занёс ятаган и над султановой головой.
— Опомнись, королевич Марко! — закричал султан. — За что ты на меня руку поднимаешь? Ведь я тебе никогда зла не делал. Давай разойдёмся миром. Возвращайся с верной женой Анджелией на своё подворье, а я в Стамбул отправлюсь. Где уж тут воевать, когда ты лучшее моё войско, моих янычар искрошил.
Опомнился Марко, опустил ятаган.
Вернулся он домой на своём огневом Шараце, и верная жена его Днджелия скакала рядом с ним на серой кобыле. А за ними на рыжем коне ехал старый слуга Михайло.
Много ещё у Марко-королевича битв впереди и славных подвигов, но о том сложены другие сказки и спеты другие песни.
А эта сказка кончена.
ДОБРЫЙ ДРАКОН И ЗЛАЯ ЗМЕЯ
Македонская сказка
Жил-поживал бедный человек с женой и с сыном. Дружно жили, да бедно. Каждый кусок хлеба тяжким трудом добывался, а сколько за тот кусок пролито пота — и солить не надо.
Вот однажды пошёл тот человек в лес за хворостом. А лес-то высоко на горе растёт: пока добрая вязанка наберётся, ноги о камни обобьёшь, спину наломаешь. Ну, наконец насобирал человек хворосту, сколько унести мог, и в обратный путь пустился.
Идёт мимо скалы, а из пещеры под скалой навстречу ему дракон выползает. Зубы прямые да острые, как кинжалы, из пасти торчат, когти кривые, словно турецкие ятаганы.
— Человек, а человек, — говорит дракон, — подойди поближе. Я тебя съем.
— Что ж, — отвечает тот, — чем так жить, как я живу, лучше разом со всем покончить. Ешь, коли охота.
— А как же ты живёшь, что меня не испугался?—удивился дракон.
— Как живу?! С утра до ночи маюсь. И ночью от забот покоя не знаю. Изработался весь, одни жилы и кости.
— Да ты, пожалуй, невкусный. Я бы лучше молочка попил, только где его возьмешь ? — вздохнул дракон.
— Молока? Хочешь, я тебе завтра принесу? У меня корова есть.
У дракона глаза так и заблестели. Заулыбался по-своему, по-драконьи, зубищи оскалил:
— Принеси, добрый человек. Да смотри не обмани. А я тебе задаток дам.
Повернул голову на длинной шее, сунул её в пещеру и вынес в пасти самоцветный камень. Так и переливается самоцвет, то синим, то зелёным, а в глубине красный огонёк мерцает.
— Слышал я, что люди эти камешки любят, — сказал дракон. — А у меня их много. Только ты про это никому не говори.
— Не скажу, — обещал человек.
Вскинул вязанку хвороста на плечи и пошёл прямо к златокузнецу. Хорошую цену дал за камень златокузнец. Человек хлеба купил, мяса и обновки жене да сыну справил.
С тех пор хорошо они зажили. Носит человек молоко к пещере под скалой, а дракон ему за то самоцветы дарит. Человек уже и деньжонок прикопил. И задумал пуститься в дальнюю дорогу, поклониться святым местам.
— Что ж, — говорит жена, — поезжай. Только давай сперва сына женим. Мне без тебя с хозяйством управиться трудно, невестка помощницей будет.
Спрашивает парня отец, есть ли у него девушка на примете.
— Есть, — отвечает сын. — Полюбилась мне хозяйская дочь из села за перевалом.
— Так надо вызнать, какого она роду-племени, какова мать, да бабка, да тётки. Гляди, сынок, как бы не вползла в дом злая змея да всех не перекусала.
— Что ты, отец, я не на бабках, не на тётках женюсь, нет мне дела до них.
Покачал отец головой.
— Какое род-племя, — говорит, — такое и семя.
А сын своё:
— Красивая она — значит, добрая.
Только вздохнул отец.
— Ох, молод ты ещё, мало на веку повидал. Пойдём-ка со мной, я тебе кой-чего покажу.
Привёл отец сына к речной заводи.
— Зачерпни воды шапкой, — велит.
Зачерпнул сын, а в шапке невзрачная чёрная змейка, вьётся. Сын с перепугу чуть шапку не выронил, закричал:
— Тьфу, какая гадость!
А отец говорит:
— Не бойся, сынок, это водяная змейка. Хоть и некрасивая, да вреда никому не делает. Доброго она роду. — Взял её в руки и обратно в воду пустил.—Теперь пойдём в горы, другое увидишь.
Пробираются меж камней и скал, глядят — по песку змейка ползёт. На ту, водяную, совсем не похожа. Спинка вся серая, как пеплом присыпанная, а по пеплу узорами чёрными изукрашена, будто искусный мастер чернью по серебру те узоры вывел.
Сын руку протянул, чтобы взять её. Отец крикнул:
— Не тронь! Самая страшная то из змей — песчаная змея. Пепеляшкой её прозывают. Злого роду она. И мать её и бабка того же роду-племени. Так вот, сынок, смекай сам, к чему я тебе всё это показал-рассказал. Жениться-то недолго, а с женой жить весь век.
Сын в ответ:
— Слышать ничего не хочу, зря меня за собой таскаешь! Люблю девушку из села за перевалом, другой не надобно!
Ну, что делать, сосватали сыну ту, что хотел, и свадьбу сыграли.
Только отпировали, отец, как задумал, отправился в дальний путь. Перед отъездом всё рассказал жене про дракона.
— Теперь ты за меня остаёшься. Носи дракону молоко, да смотри, он парное любит.
Мать раным-ранёшенько вставала, пока сын и невестка спят. А как те проснутся, она уже дома, по хозяйству хлопочет.
Таилась, таилась, да не укрылась от глаз невестки. Всё та высмотрела, выследила. До самого драконьего логова свекровь свою, крадучись, проводила, всю тайну выведала и принялась точить мужа:
— Ты в доме не хозяин. И я не хозяйка. Зачем ты на мне женился? Знала бы, не пошла за тебя. Каждый грош из рук матери получаешь. Всякое её слово слушаешь. Вот спроси-ка у неё, куда она по утрам ходит, кому молоко носит.
Стал сын у матери выспрашивать. Мать отвечает:
— Не могу тайну открыть, я отцу поклялась. Открою — ни кому добра не будет.
А молодая жена своё нашёптывает:
— Будь мужчиной! Будь в доме хозяином!
Сын опять к матери. Она его уговаривает:
— Нельзя, сынок, если скажу, замучает меня совесть. Заболею я.
— Что за беда! Заболеешь, моя жена за тобой ухаживать будет.
— Ах, мой сын, раньше ты добрый был. Уж не подучивает ли тебя кто? Ну, коли ты меня не жалеешь, скажу тебе правду.
Показала она сыну дорогу к пещере, а сама с того дня слегла. Теперь дракону молоко сын носит, сын и самоцветы получает. А молодой жене всё мало.
— По капельке озеро в другое место не перенесёшь. Что этот дракон по одному камешку даёт! У самого-то, верно, полная пещера самоцветов. Убить его надо, тогда мы и вправду разбогатеем.
Каждую ночь жена мужа точит. Наконец решился он.
Сделал палицу с железным наконечником, прокрался к драконову логову, затаился и ждёт. Вылез дракон на солнышке погреться, тут-то молодой муж и ударил его что было силы по голове.
От того удара, кажется, камень бы разлетелся. Да у дракона голова крепкая, как железо. Ничего ему не сделалось, только шишка вскочила.
Рассердился дракон, обиделся.
— Я бы тебя мигом проглотил! Да жалко твоего отца с матерью. Добрые они люди.
Плюнул парню под ноги и уполз в пещеру.
А у парня ноги свело. Еле домой добрался и тоже слёг.
— Этого ещё не хватало! Двое калек на мою голову! — говорит жена.
Злая ходит по дому. С утра до ночи больных бранит, воды мужу не подаст.
Совсем захирели мать с сыном. Зайдёт кто-нибудь из соседей, глянет, головой покачает — недолго, видно, ещё проживут.
Той порой из дальних странствий отец вернулся. Оставил в доме счастье и довольство, застал горе да беду.
Начал расспрашивать, жена и сын всё ему без утайки рассказали.
Тяжело вздохнул отец, налил в ведро молока и пошёл к дракону.
Трижды его кликал — не выползает дракон из пещеры. Сел отец на камень и горько заплакал. Тут и показалась из-под скалы драконья голова.
— Ох, перестань!—сказал дракон. — Не могу видеть, как из человечьих глаз солёная вода капает. Ведь сами меня обидели. До сих пор шишка на голове болит, что твой сын набил.
— Прости, забудь зло, — взмолился отец. — Не сам он до злодейства додумался. Жена его подучила.
— Чем злую жену слушаться, лучше совсем не жениться, — сказал дракон. — Вот как я — живу себе один, молоко попиваю… Да, а молочко принёс?
— Принёс, принёс!
Выпил дракон молоко и говорит:
— Так и быть, помогу тебе. Пусть твоя невестка уколет палец и каплей крови напоит мужа. Яд злого её сердца переборет мой яд. Тотчас же вскочит молодец на ноги. И жена твоя на радостях выздоровеет.
Пришёл отец домой, просит невестку, чтоб она себе палец уколола, капли крови мужу не пожалела.
— Много недоброго ты своей волей натворила, — говорит ей. — Своей волей всё и исправить можешь.
— Вот ещё!—невестка отвечает. — Не хочу его больного, не хочу его и здорового. Пускай сгинет, пускай ваш род переведётся!
Тут больной сын отозвался:
— Будь по-твоему! Если капельки крови для меня жалеешь, дай хоть кусочек хлеба, в рот мне его положи.
И отец о том же просит невестку. И мать просит.
— Ладно, — отвечает невестка, — хлеб ваш, мне не жалко. Отломила корочку, сунула в рот мужу. А тот, не будь дураком, прикусил ей палец, и капелька крови попала ему на язык.
Разом вскочил он на ноги, будто и не хворал никогда. Смотрит, а жены-то и нет. Только по полу извивается змея с узорной спинкой, вся серая, словно пеплом присыпана. Переползла через порог и скрылась в кустах.
— Вот диво!—сказал отец сыну. — Я-то тебе притчу рассказывал, а она явью обернулась. Жёнка-то твоя и вправду песчаной змеёй, пепеляшкой, оказалась.
Так эта сказка и кончилась. А другая началась, когда парень опять себе невесту присмотрел. Всё повыспросил, всё разузнал — какого она роду-племени, что за мать, что за бабка у неё да каковы тётки. Взял жену добрую, кроткую.
Хорошо они жили, с драконом дружбу водили.
И вы можете не хуже жить. Только, как встретите в горах дракона, помните, что он молочко любит.
СОЛОМЕННАЯ ЦИНОВКА
Сербская сказка
Исполнилось царской дочери пятнадцать лет. И сделал ей царь царский подарок: не большой и не малый кораблик — как раз такой, чтобы любимая дочь могла с подружками да прислужницами вдоль берегов по морю кататься. Очень понравился царской дочери кораблик. Да и не диво! Паруса у него белые, мачта золочёная, а нос и корма расписаны весёлыми цветами. Колышется кораблик на ласковых волнах, словно белокрылая чайка.
Принялась царевна упрашивать отца:
— Обновим твой подарок, покатаемся вместе!
Царь своей дочке ни в чём не отказывал. Ведь одна она у него, как сердце в груди. Да и почему не покататься? Море голубое, солнце жаркое.
Взошли они на палубу. Матросы песню запели, паруса подняли.
Бежит вдоль зелёных берегов кораблик. А царевна просит:
— Давай, отец, отплывём подальше в море. Что мы всё у берега, как конь на привязи!
Царь и тут ей не отказал.
Вышли в море. Земля за кормой только узкой полоской видна.
Вдруг на небосклоне показалось маленькое облачко, по краям светлое, в середине тёмное. Стало облако на глазах расти. Вот уже полнеба заняло, застило солнце. Потемнело и море в той стороне.
Царь приказал скорее к берегу поворачивать. Да поздно! Налетел вихрь, всё кругом мглою покрылось, заходили тяжёлые волны. Понесло кораблик в открытое море.
Давно такой страшной бури не бывало! Волны на кораблик, как дикий зверь на свою добычу, набрасывались. Сколько дней, столько и ночей мотало их по морю. .. Паруса в клочья порвались, руль сломался.
Но вот наконец завиднелись впереди берега. Уж думали все, что пришло избавление от беды. А тут-то настоящая беда и приключилась. Рухнула мачта и перевернула кораблик. ..
Еле успел царь одной рукой за мачту уцепиться, другой рукой крепко царевну за платье схватить. Поносило их ещё по морю, то вверх подбрасывало, то вниз кидало, водой захлёстывало. Не раз они своей смерти совсем близко в глаза заглядывали. И всё-таки прибило мачту к берегу, положило на мягкий песок.
А матросы да царевнины подружки все, верно, утонули. Если кто и спасся — мы не знаем, и вы не узнаете.
Покинули царь с царевной свой берег богатыми и счастливыми, все их любили и почитали. А на этот берег ступили никому не ведомыми нищими. От царской их одежды одни жалкие лохмотья остались. Они никого не знали, и о них никто не слыхивал.
Какого только горя царь с любимой дочкой не натерпелись! И холодали, и голодали, и под окнами кусок хлеба просили.
Царь ещё не стар был, мог бы работать. Да стоит ему об этом речь завести, люди спрашивают:
— А ты что умеешь делать?
Не признаваться же, что лишь одно умеет — царствовать. Никто не поверит. Да и какая это работа?!
Скитались они так, скитались… И наконец в одном селении сказали люди царю:
— У нас старый пастух недавно умер. Возьмись нашу скотину пасти. Вон и хижина пастухова пустая стоит.
Так и стали они жить. Царь скотину пас, царевна по хозяйству хлопотала. И очаг разжигать научилась, и похлёбку варить, и горшки мыть.
Как-то раз полоскала царевна бельё на речке. А мимо проезжал той страны царевич. Увидел девушку, и словно острый клинок пронзил его сердце. Смотрит на неё и сам себе говорит:
— Нет, не могла родиться такая красота от отца с матерью! Верно, горные волшебницы-вилы слепили её из белого снега, что добыли в бездонном ущелье. Цвет её глаз похитили вилы у горного озера. Ветерок её оживил, роса вспоила, пчёлы мёдом вскормили, луг цветами украсил.
Хотел царевич заговорить с девушкой, но не осмелился. Тронул коня, да забыл, куда собирался ехать. Так и вернулся во дворец.
Схватит рыбка приманку, а дальше уж не её воля. Как ни бьётся — вытянет её рыбак на берег. Вот и царевича, словно рыбку на крючке, тянуло к тому селению, где жила прекрасная девушка.
Мимо пастуховой хижины, как бы невзначай, пройдёт, издали девушкой любуется. А заговорить с ней так ни разу и не решился.
А девушка что же? Как завидит царевича, опустит личико, будто и не смотрит в его сторону. Но по девичьему обычаю всё успела приметить: настоящий юнак он — богатырь, и собой красив, и знатного, видно, рода.
Сколько-то времени миновало, приходит царевич к отцу с матерью. Поклонился им и сказал:
— Уж давненько вы со мной о женитьбе заговариваете. Вот и нашёл я себе невесту.
— Это хорошо, — говорят отец с матерью. — Из каких она мест, какого короля, какого царя дочка?
— Из наших мест, — отвечает царевич. — Но не знатен её отец, пастух он.
Царь и царица руками всплеснули, стали его отговаривать. Только царевич на своём стоит: на пастуховой дочке женюсь или совсем не женюсь, убегу на край света, а сердце своё тут оставлю.
Царь соглядатаев своих подсылал на ту девушку посмотреть. Все в один голос доносили: на диво хороша избранница царевича, скромна и отцу послушна.
А царевич сам не свой ходит, день от дня худеет да бледнеет.
Что тут делать?! Послал царь подглавного советника к пастуху сватать девушку.
Пастух выслушал свата и спросил:
— А какое ремесло знает царевич? Удивился советник и говорит:
— Ты, видно, одурел от счастья! Зачем царевичу ремесло? Он же царевич, и всё тут. Время придёт — царствовать будет.
— Царствовать — не работать! — отвечает пастух. — Вот тебе моё слово: не отдам дочь за того, у кого в руках ремесла нет.
Вернулся подглавный советник, всё как есть рассказал царю. Царь сперва смеялся, потом обиделся, потом разгневался.
— Так не бывать же пастуховой дочери женой царевича, моей невесткой!
Сказал и кликнул главного советника:
— Ступай ты к этому старому дурню, может, уговоришь его.
Только и главный советник не уговорил. Упёрлись все на своём.
А царевич не обиделся, не рассердился. Пошёл тайком в кривые улочки, в узкие переулки, где ремесленники жили. Стал смотреть, что умельцы делают.
Вот сидит старик, перед ним горка глины. Старик взял комок, положил на круг, нажал ногой — круг завертелся. А из-под пальцев старика стройный, с длинным горлышком кувшин вырастает.
В другом конце улочки чеканщики медную посуду узорами изукрашивают. Звенят молоточки, а по краю блюда бегут-переплетаются веточки с листьями.
Ковровщики узелок за узелком вяжут. Тысячу узелков свяжут, а ковёр лишь на воробьиный шажок прибавится. Какие цветы на нём расцветут, и не догадаешься, только видно, что расцветут.
Царевич каждый день из красивой посуды пил и ел, по мягким коврам его ноги ступали. И ни разу он себя не спросил, откуда всё это берётся.
Всему был бы рад научиться царевич, да целой жизни на это не хватит.
Бродил, бродил и увидел, как плетут циновки из золотистой распаренной соломы. Вроде бы и просто, а красиво получается. Жгут за жгутом кладут солому на основу из светлой конопляной бечёвки, прядь за прядью перевивают. А потом возьмут несколько крашеных соломинок, зелёных да красных, посредине положат или с боков. Быстро плетётся узорчатая лёгкая циновка — и под ноги её постелить можно, и сидеть на ней, и окно завесить от солнца.
— Не дашь ли мне попробовать? —попросил царевич мастера.
— Почему не дать? Дело нехитрое, — отвечает мастер.
Сел царевич на землю, всё делает, как видел. Да ложатся стебли неровно, из-под рук всё выходит криво-косо.
— Не спеши! — учит мастер. — Видишь, концы соломы с боков торчат… Подоткни их, заправь под низ. Тогда край будет крепкий и ровный. А крашеные соломинки не спрохвала клади, подбирай по узору, где длинней, где короче.
Царевич не обижается, что его, царского сына, простой мастер учит. Старается изо всех сил. Откуда и терпение берётся!
До самого заката трудился. Узнал, как болят пальцы, изрезанные соломой, как согнутую спину ломит…
Темнеть стало. Сказал мастер:
— Пора отдыхать! Потешился ты денёк. Завтра выспишься. У тебя забава, а у меня и завтра работа.
Только ошибся мастер.
Царевич рано утром опять на то же место пришёл, опять за дело взялся. И к полудню успел сплести две красивые циновки.
— Эти уж и продавать не стыдно! — сказал мастер.
— Одну продай! — отвечает царевич. — Вторую с собой унесу.
Продал мастер циновку за четыре медных монетки и деньги отдал царевичу. Царевич те монетки бережно в шёлковый платок завязал, а мастеру за учение уплатил золотой.
Со второй циновкой царевич отправился прямёхонько к бедной хижине пастуха. Перешагнул порог и расстелил циновку во всю длину, во всю ширину под ноги пастуховой дочери.
Сразу в хижине светлее стало, будто солнышко в неё заглянуло.
— Ого! —сказал пастух. — Славно сделано! А какова цена ей на базаре?
Тут царевич развязал узелок на шёлковом платке и показал четыре медных монетки.
— Вот что за одну дают, — ответил царевич.
— Что ж! Четыре да четыре — восемь, восемь да восемь — шестнадцать. .. Если бы у меня такое ремесло в руках было, не пас бы я сегодня скотину. Отдам за тебя дочь, если она сама согласна.
— Согласна! — тихо ответила красавица.
На свадебном пиру царь спросил своего сватушку:
— Открой ты мне, почему так ремесло ценишь. Зачем оно царевичу?
— Теперь открою, — ответил пастух. — Вот послушай, что случилось. А когда — сам понимай, с кем — угадывай. Исполнилось царской дочери пятнадцать лет. И сделал ей царь царский подарок: не большой и не малый кораблик…
Так всё и рассказал по порядку, как мы с вами слышали.
Обрадовался отец царевича. Вот как всё хорошо обернулось: не стал он поперёк пути сыновьему счастью, позволил жениться на пастуховой дочери. А пастухова дочь царской дочерью оказалась.
Зажили молодые в любви и согласии.
А отцу царевны снарядили корабль и проводили с почестями в его царство, в его государство.
Хлебнул он лиха, многое понял, чего раньше не знал, и правил мудро и справедливо до самой смерти.
