ДОСКА С ЗАГАДКОЙ
Польская сказка
Жил в предгорьях Карпат бедный крестьянин. Стоял его дом на склоне холма, на краю долины. Да и не дом вовсе, а так — маленькая халупа, тёмная и тесная. Зато у пана помещика, что жил на другом холме, на другом краю долины, дом был на сто комнат, потолки высокие, с лепными узорами.
Поле у крестьянина с лоскутное одеяло, камней больше, чем земли. Зато у пана поля еле за день на коне обскачешь. Правда, крестьянин и не пробовал панские поля мерять. Не его же они, да и коня у него не было. Это пан целый табун держал, а у крестьянина одна коровёнка — и то хорошо.
Паслась однажды коровёнка обочь его поля на меже, повернула глупую рогатую морду в сторону панских полей, знай себе траву щиплет.
И надо же, как раз в ту пору пан решил на коне объехать свои владения. Увидел коровёнку разгневался. Не побрезговал чистыми панскими руками схватить с земли прутик и перегнать скотинку к своему стаду.
Что делать крестьянину?! Пошёл к помещику свою коровёнку вызволять.
— Так и так, пан помещик, — говорит с поклоном, — корова моя не виновата, и я не виноват. Паслась она на меже, а межа ничья.
— Если межа ничья, значит, наполовину моя, — отвечает пан. — А твоя корова как раз с моей половины траву щипала. Значит, и корова наполовину моя. Да ведь корову пополам не разделишь, — выходит, и вся корова моя!
— Как же это, —- попробовал спорить крестьянин, — межа-то ничья…
— Что ты заладил, — рассердился пан, — ничья, ничья.. .
— Да я хоть десять раз готов повторить то же самое! — заупрямился крестьянин.
— Ну, и я повторю десять раз свой ответ!—закричал пан. Хлопнул в ладони, кликнул слуг и велел дать крестьянину десять ударов палкой.
И вернулся крестьянин домой без коровы, с битой спиной. Жена причитает:
— Ох, горе нам, горе! . . Без коровы совсем с голоду пропадём!
— Ничего, жена, не горюй. Я ещё с ним потягаюсь.
— Где беднякам с богатым паном тягаться! — вздыхает жена.
— А я до самого короля дойду. Жалобу ему подам.
— Как ты жалобу напишешь? Ты же грамоте не обучен.
— Вот посмотришь! —сказал крестьянин.
Взял он большую доску, гладко её обстругал и стал острым ножом вырезать свою жалобу.
Три дня трудился. Вырезал панское поле и своё вырезал, а между ними межу. Панский дом на сто комнат и свою халупу. Ясное дело, вырезал корову с рогами и хвостом и свой спор с паном. А сбоку сделал десять зарубок — десять палочных ударов, что его спина вытерпела.
Жена мужа похвалила, потом пригорюнилась.
— Я-то понимаю,—-сказала.—А вот поймёт ли король?
Муж ответил:
— Уж не думаешь ли ты, баба, что король глупее тебя?! Чем болтать попусту языком, собери мужа в дорогу.
Напекла жена лепёшек, соли положила в тряпицу и три луковки дала.
— А пить захочешь, — сказала, — напьёшься после сытной еды воды из ручья.
Попрощался крестьянин с женой, взвалил доску на спину и пустился в дальний путь — понёс свою жалобу королю.
Шёл крестьянин тропами нехожеными, шагал дорогами проезжими. Шёл день, шёл два, а на третий вошёл в большой лес. Никого в том лесу нет, только птицы на разные голоса свищут.
Идёт, идёт… Вдруг вдалеке затрубили охотничьи рога, собаки залаяли. Потом конский топот послышался. Ближе, ближе.. . А лай собак всё дальше и дальше.
Вышел крестьянин на полянку, а навстречу ему всадник выехал: короткий плащ на плечах, шапочка с пером, жёлтые сапоги со шпорами, у луки седла — кремнёвое ружьё. Под всадником конь вороной ушами прядает.
— Слава Йезусу! — поздоровался крестьянин.
— Во веки веков аминь! — всадник ответил.—Куда идёшь, человече? Что за диво на спине несёшь?
— Иду к королю. Несу ему жалобу.
— На кого же ты королю жаловаться хочешь?
— На помещика. Вот, гляди, добрый человек. ..
Свалил крестьянин свою жалобу на землю. Всадник с коня наклонился, смотрит.
А крестьянин корявым пальцем по доске водит, рассказывает.
— Так, — говорит всадник, — это я всё понял. А вот почему тут первая корова как корова, вторая будто пополам разорвана, а третья опять целая?
— Эх!—рассердился крестьянин.—Я-то думал, ты умный. Неужто не разумеешь? Не три это коровы, а одна корова. Моя корова. Вот она. Ну, а помещик сказал, будто корова наполовину его. Так тут и вырезано. Посуди сам, добрый человек, мыслима ли такая несуразица? Видно, и сам помещик это сообразил. Потому что угнал не половину коровы, а всю целиком — с хвостом, с задними копытами и с выменем, что нас с женой молочком поило. Вот он её за рога ведёт.
— Ну что ж! Тащи свою жалобу королю,— сказал всадник.— А мне пора. Поскачу догонять своих. Как бы лисицу не упустить!
— Доброй тебе охоты! —пожелал крестьянин.
— И тебе удачи! — сказал всадник и повернул коня.
Долго ли ещё брёл крестьянин, коротко ли, а на закате пришёл к королевскому замку.
Перед замковыми воротами стража стоит, с блестящими топориками, с острыми пиками. Скрестились перед крестьянином две пики, топорики над его головой поднялись.
— Куда прёшь, деревенщина?
— Своему королю жалобу несу, — отвечает крестьянин.
Тут прибежал какой-то ещё, видно — старшой. Зычным голосом распорядился:
— Того, что с доской, пропустить
Повели крестьянина ходами-переходами и привели в большой зал.
Что за красота в том зале! Тысяча свечей да сотня факелов. Везде позолота, всё блестит. А одежды на придворных прямо сверкают. Крестьянин даже глаза зажмурил. Потом приоткрыл глаза и увидел короля.
Сидит король на покрытом парчой кресле. Золотая корона на голове, белая мантия, подбитая горностаевым мехом, до самого пола спускается. Настоящий король, ни с кем не спутаешь.
Бухнулся крестьянин на колени, деревянная его жалоба об узорные каменные плиты стукнулась.
Министры, что стояли по сторонам королевского кресла, даже вздрогнули. А король милостиво спросил:
— С чем, братец, к нашему величеству явился?
— Да вот, твоё королевское величество, жалобу принёс.
— Ну, показывай твою жалобу.
Крестьянин свалил доску с плеч, положил на пол.
— Вот, — говорит, — здесь про все мои обиды рассказано.
— Так, так, — сказал король и чуть-чуть привстал, чтобы получше жалобу рассмотреть.
Тут перед самым носом крестьянина зазвякало что-то. Глянул он и увидел: диво — не диво, чудо — не чудо, а жёлтые сапоги со шпорами.
«Эге! — подумал крестьянин, — эти сапоги я уже сегодня видел».
Король сказал:
— А ну, паны министры, покажите свою смекалку, разгадайте деревянную загадку. Вот хоть с тебя начнём, пан министр вкусных кушаний.
Выкатился вперёд кругленький человечек на коротких ножках. Будто пивной бочонок на низеньких козлах. На толстой шее — цепочка, на цепочке болтаются золотая ложка и серебряный ножик. Глянул на доску и всплеснул руками.
— Ах, ваше королевское величество! Какая же это жалоба? Это прошение к вашей милости. Пусть сам король соблаговолит посмотреть. В этом углу вырезан пирожок. С какой начинкой, Неведомо. А в том углу большой торт, нарезанный на сто кусков. И ещё проситель хвастает, что может из одной коровы изготовить десять блюд. Вон сбоку десять зарубок. И просит он взять его поваром на вашу кухню. Да где ему, тёмному, тягаться с нашим придворным поваром. Наш повар такие блюда готовит, что ешь и не знаешь, что ешь. То ли кислое, то ли солёное, то ли сладкое. А этот разве что в кухонные мужики сгодится…
Крестьянин от удивления только рот раскрыл — вон как всё перевернуть можно!
А король улыбается и мужику знак подаёт, чтоб молчал.
— Ясное дело, у министра вкусных кушаний одни кушанья на уме! — закричал другой министр.
— Хорошо, — сказал король, — послушаем тебя, министр удачной охоты.
Министр удачной охоты пошевелил усами, прямыми и длинными, что пики, и шагнул к доске. Одним глазом глянул и вскричал:
— Ваше королевское величество, велите немедля трубить сбор, брать на сворки собак! Рогатый дракон бесчинствует в нашем королевстве. Да не простой, а такой, что хоть пополам его разруби — обе половинки тут же срастутся. Десять человек он уже сожрал. Большой дом разломал на сто кусков. Поспешим, пока дракон ещё больших бед не натворил. Вот это будет настоящая королевская охота!
И усатый министр поднёс было к губам охотничий рог, с которым не расставался, даже когда ложился спать.
Крестьянин испугался: «Ну, ещё дракона какого-то придумали! Чего доброго, нагрянут в наши края, моё поле до последнего колоска вытопчут!»
А король засмеялся.
— Погоди, не спеши, — сказал он министру удачной охоты.— Может, ещё кто из моих умников своё веское слово своему королю скажет.
— Умные, ваше королевское величество, до поры до времени молчали, — заговорил высокий и тощий, как жердь, министр.
Глянул на него крестьянин и подивился — надо же так вырядиться: длинный, чуть не до полу, чёрный кафтан с широкими рукавами расшит какими-то белыми знаками, на голове синяя островерхая шапка, вся утыканная золотыми звёздами.
«Его бы на мой огород, — подумал крестьянин, — то-то вороны перепугались бы!»
А тощий министр вперил глаза в доску, смотрел, смотрел и вдруг воздел руки к потолку.
— О ваше королевское величество! Воля самих небес водила рукой этого тёмного человека. Нет, нет, тут нельзя ошибиться! Светлы звёзды, но тёмен смысл их прорицаний. Десять ночей — десять зарубок. И что толку? Что, я вас спрашиваю, ваша королевская милость, толку?
— Пока и я не вижу толку в твоих словах! —прервал министра король.
— Где дракон? Какие кушанья?!—нёс своё министр. — Три знака Зодиака, вот что мы видим тут — Овен, Козерог, Телец, предвещающие ужасные беды. Но, ваше королевское сияние, я недаром министр благоприятных предсказаний. Стоит обойти доску с другой стороны — и всё получается наоборот! Удача сопутствует королю! Урожай во сто раз богаче посева! Благоденствие! Десять лет без войны!
— Какой овен? Какой козерог? — визгливо закричал толстяк— министр вкусных кушаний. — Коровы это, ваше королевское величество!
— Не коровы, а дракон! —завопил усач.
— Не коровы, не дракон, а созвездия!
И министры чуть не передрались.
— Утихомирьтесь, господа! — прикрикнул на них король. — Приподнимите-ка доску, я сам посмотрю, что там сказано.
Все три министра — вкусных кушаний, удачной охоты и благоприятных предсказаний, — кряхтя, ухватились за края доски и поставили её стоймя перед королём.
Взглянул король на деревянную жалобу, сперва нахмурился, потом улыбнулся и наконец заговорил:
— Да тут целая история. Каждый из вас, господа министры, своё прочитал, да не то, что написано. Теперь меня послушайте. Живёт этот добрый человек в маленькой халупке на краю поля. Вот его поле, а вот и домишко. А напротив живёт помещик — в доме на сто комнат. Так ли я сказал? — спросил король крестьянина.
— Так, так, твоя королевская милость, — закивал крестьянин.
— А много ли твоя корова даёт молока?
— Да ведь как накормишь, — сказал крестьянин.
— Ясно. На меже трава хорошая. Ведь из-за межи-то у тебя спор с помещиком и вышел?
— Из-за неё, из-за неё.
— Говоришь, отобрал он у тебя корову?
— Истинно твоё слово. Отобрал. Да ещё десять палок дал в придачу.
— Вижу, вижу, — сказал король, — вот они, десять зарубок. Те зарубки не только на доске, на твоей спине ещё горят.
— Спервоначалу горели, твоя королевская милость, теперь только чешутся.
Король засмеялся:
— А мы своей королевской волей сделаем так, чтобы твой пан себе затылок почесал. Иди домой, а раньше, чем дойдёшь, пан помещик наш указ получит. Даст он тебе вместо одной коровы — десять. Да землицы прирежет от своих угодий десять десятин. Что ты на это скажешь?
— Скажу, что здесь два умных человека — я да ты. А остальные все дурни — простую жалобу толком прочесть не сумели. И зачем только ты их держишь?
— Сам не знаю зачем, — ответил король. — Так уж у нас, королей, положено.
Крестьянин поклонился королю, взвалил свою жалобу на спину и отправился восвояси.
Шёл и радовался. А как дошёл до лесной полянки, где с охотником повстречался, остановился и подумал:
«Одного не понимаю: почему король после охоты сапоги со шпорами не сменил? Верно, у него, бедняги, как и у меня, второй пары нет».
СКАЗАНИЯ О КРАБАТЕ
Лужицкая сказка
МЕЛЬНИЦА У ЧЕРНОГО ХОЛМА
Жил в одном селении в Верхних Лужицах мальчик по имени Крабат. Были у него мать да отчим. Хоть и не родной отец, а не хуже родного, добрый человек попался, ничего не скажешь. Только не везло им, бедно они жили. Вот Крабату и пришлось с малых лет по людям работу искать, а коль работы не находилось, так под чужими окнами кусок хлеба просить.
Как-то раз бродил он, бродил по дорогам, и донесли его ноги до Чёрного Холма, где стояла водяная мельница. Слышал Крабат про эту мельницу, про её хозяина недоброе. Говорили, будто тот мельник колдун и чернокнижник, нечистые дела там творятся. Да ведь голод не тётка! И Крабат — парнишка не из пугливых.
Мельник хорошо его принял, накормил, напоил, расспросил, кто он, откуда да сколько лет. А Крабату как раз четырнадцать сравнялось. Услышал это мельник и говорит:
— Не хочешь ли ко мне в ученики-подмастерья? Есть у меня одиннадцать учеников, двенадцатого не хватает. Сыт будешь, одет, и учить тебя стану тому, чему никто другой не научит.
Крабат за один хлеб готов был работать, а тут ещё и в науку берут. Не раздумывал парнишка, сразу согласился. Мельник говорит:
— Запомни: я тебя не принуждал, не заставлял. Ты сам по доброй воле ко мне пришёл. С этого дня, с этого часа ты мне душой и телом предаёшься. И должен ты мне в том расписку дать и своей кровью подписаться.
Вот тут Крабат призадумался. Значит, недаром дурная молва про мельника идёт. Жутко ему стало. Надо, думает, с мельницы убираться, пока цел. Да как раз в ту пору в дверь кошка прокралась, в зубах у неё воробушек. Принялась она его есть, и увидел Крабат, что капелька крови на пол упала. Живо смекнул наш паренёк, что к чему.
— Неси, — говорит мельнику, — свою бумагу. Дам тебе расписку, какую требуешь.
Пока мельник за бумагой ходил, Крабат обмакнул свой палец в воробьиную кровь. Этой кровью и расписался.
Так он в первый раз колдуна перехитрил.
Зажил Крабат на мельнице, сказать хорошо — не скажешь, сказать плохо — язык не повернётся. Товарищи-подмастерья весёлые, хорошие. Ест Крабат досыта, спит вволю, и ученье ему нравится, хоть и обучали тут не мукомольному да крупорушному делу, а тайному чернокнижному ремеслу. Мельник-чародей нахвалиться новым учеником не мог — так на лету и схватывает, все колдовские штуки мигом перенимает.
Крутятся жернова на мельнице, зерно мелют, и время перемалывается— неделя за неделей, месяц за месяцем. Скоро год Крабатову ученью минет.
Видит Крабат — что-то примолкли его друзья подмастерья, песни не поют, шутки не шутят. Стал Крабат у них выспрашивать-выпытывать, а они будто воды в рот набрали. Да от нашего парнишки так быстро не отвяжешься. Ну, один из них ночью тайком от всех вот что ему рассказал.
Раз в году собирает колдун-чернокнижник своих учеников вокруг большого мельничного колеса, а на том колесе нарисована стрела и тайные колдовские знаки. Раскрутит хозяин колесо, оно покрутится, покрутится и остановится. И на кого стрела укажет, тот наутро куда-то без следа исчезает. Куда девается, что с ним делается — никому неведомо, остаётся одиннадцать подмастерьев, хоть считай, хоть пересчитывай. И тогда мельник-чародей берёт себе нового ученика. Скоро тот страшный срок наступит, потому и невеселы друзья-товарищи.
Услышал это Крабат и подумал:
«Э, видно, пора уносить отсюда ноги!»
Правдой-неправдой отпросился он у хозяина на денёк домой, родных навестить. Отпустил его мельник.
Мать ему обрадовалась, не знает, куда усадить, чем попотчевать. Да недолго радовалась: узнала, где он год пропадал, кто его хозяин, — испугалась, расплакалась. Крабат ей говорит:
— Не плачь, матушка, лучше выслушай меня. Ты одна можешь вызволить меня, от беды спасти.
И научил её, что делать.
Вернулся Крабат на мельницу как ни в чём не бывало, хозяина слушается, во всём ему покорен.
Через три дня залаял на мельнице чёрный пёс, заухала сова на чердаке — почуяли, что Крабатова мать пришла. Просит она мельника сына отпустить.
Мельник отвечает:
— Будь по-твоему. Нет такой силы, чтоб была сильней материнской любви. Коль узнаешь сына среди других учеников, отпущу его с тобой.
Привёл он её в тёмную комнату, а там сидят на жёрдочке двенадцать воронов — все, как безлунная ночь, черны, у всех двенадцати крылья синим отливают, у всех в левую сторону клювы повёрнуты.
— Вот, — сказал мельник, — если вправду так велика материнская любовь, найди, угадай, который твой сын.
Смотрит мать во все глаза. Схожи меж собой вороны, словно из одного гнезда вылетели. Где тут угадать?! Вдруг один ворон клювом под правым крылом почесал.
Вспомнила мать, что ей сын наказывал, смело на того ворона показала.
— Вот моё дитя, что я под сердцем носила.
— Верно ли ты говоришь, я и сам не знаю, — отвечает мельник.
Дотронулся до ворона, заклинание выговорил, и стал перед ними не чёрный ворон, а юный Крабат, его любимый ученик.
Заскрипел чародей зубами, но делать нечего. Пришлось отпустить Крабата.
Так Крабат от мельника спасся. Да не только сам невредим ушёл, а ещё главную чародейскую книгу тайком с собой унёс. А какая сила у чародея без той главной чёрной книги? Разве полсилы осталось! И поклялся чародей извести молодого Крабата, сделался его врагом не на жизнь, а на смерть.
Дома застал Крабат старых неотвязных постояльцев — беду с нуждой. Денег ни гроща, хлеба ни крошки, даже соли маловато, а картошка без масла, без соли только горло дерёт. Не к такой еде привык Крабат на мельнице.
Вот и говорит он однажды отчиму:
— Хочешь не хочешь, а придётся Мельникову науку в ход пустить. Завтра в Кулеве весенняя ярмарка, скота на продажу нагонят много. Обращусь я в тучного вола, а вы меня на ту ярмарку ведите. Только не продавайте доброму человеку, продайте злому да хитрому каменецкому купцу. И просите подороже. Одно запомните — постромки себе оставьте, не то не смогу я принять человеческий облик, волом на убой к мяснику попаду.
Сказал так и вышел из хаты. Мать и отчим за ним выбежали. Видят — стоит во дворе вол, красивый, сытый, рога разлогие, копыта клешнятые. Мать плачет, отчим страшится, да делать нечего. Повели вола на торг в Кулево.
Купцы, как увидели того вола, чуть меж собой не передрались, цену друг перед другом набивают. Столько денег отвалили, сколько отчим и в жизни не видывал. Припрятал он деньги получше, постромки через плечо перекинул и домой отправился.
А купцы погнали вола в Каменец. По дороге остановились в корчме, по обычаю добрую покупку обмыть да перекусить малость. Вола поставили в хлев, сами сели за стол угощаться. Пьют, едят, потом и про скотину вспомнили. Велели служанке задать волу корму.
Вот входит служанка в хлев с охапкой сена. А вол нагнул рогатую голову, поклонился. И вдруг сказал человечьим голосом:
— Спасибо тебе, но сена я не люблю. Принеси-ка мне лучше жареного мяса пожирней.
Испугалась девушка, сено рассыпала, бросилась со всех ног вон из хлева.
Вбежала в корчму и заголосила:
— Ой, не пойду я больше в хлев! Не просите, не приказывайте! Там ваш вол по-человечьи говорит, сена не хочет, жареного мяса просит.
Смеются купцы — надо же! Такое девке причудилось! .. А тот, что вола купил, забеспокоился всё же, встал из-за стола, в хлев пошёл.
Едва дверь приоткрыл, взвилась над его головой ласточка. А вола будто и не бывало.
Быстро ласточка острыми крыльями машет — это юный Крабат домой спешит. Раньше отчима поспел. Ударился о землю — сам собой стал.
Хорошо зажили. Только всему конец приходит, кончились и деньги, что за вола получены. Тут как раз осенний торг наступает. Опять говорит Крабат отчиму:
— Теперь поведёшь на торг в Кулево не вола, а ретивого коня. Смотри, однако, уздечку не отдавай.
Как задумал Крабат, так и сделал. Обернулся ретивым конём, копытами бьёт, шея крутая, бока серебром отливают. Не конь, а загляденье!
Добрался отчим до Кулева. Купцы, завидев коня, толпой его окружили. Спорят друг с другом, цену набивают. Пока купцы меж собой бранились, какой-то почтенный старик с седой бородой всех растолкал и кинул хозяину кошель с золотом. Никто и опомниться не успел, как вырвал он из рук отчима уздечку, вскочил на коня и ускакал.
Отчим кричит:
— Отдай уздечку! Без уздечки конь продаётся!
Да куда там! Скрылся из глаз старик, только облако пыли клубится.
А был это не простой старик — смертный Крабатов враг, чернохолмский мельник.
Натерпелся тут Крабат и страху, и боли. Гнал его старик по полям и лесам, по кустарникам и терниям, плетью нещадно крутые бока хлестал.
Наконец прискакали они к закопчённой кузне на краю какого-то села. Спрыгнул чернокнижник с коня, привязал его к коновязи и говорит кузнецу:
— Конь у меня молодой, ни разу не кованный. Подкуй его раскалёнными подковами.
Удивился кузнец, пожалел коня, да смолчал: кто скрипача нанял, тот и музыку заказывает. Пожал плечами и сказал:
— Входи, пан, в кузницу, выбери сам подковы.
А пока чародей с кузнецом подковы выбирали, конь повернул голову и сказал Кузнецову парнишке, что рядом крутился:
— Сними с меня узду через левое ухо!
Послушался мальчик, снял узду. Только снял и рот от изумления открыл — исчез конь, будто в воздухе растаял. А над головой парнишки жаворонок звонкую песенку запел.
Вышел из кузницы чернокнижник, глянул на коновязь — нет коня! Услышал жаворонковы переливы — мигом понял, в чём дело. Стал ястребом; взвился выше жаворонка. Но жаворонок сложил крылья и пал камнем вниз, прямо в глубокий колодец. Нырнул в тёмную воду, оборотился серебристой рыбкой. Ястреб в небе кругами ходит, хочет в колодец броситься, да не может: как раз в ту пору молодая девушка над колодцем, наклонилась воды набрать. А рыбка подпрыгнула, сделалась золотым колечком, и наделось то колечко на палец девушке. Девушка обрадовалась, залюбовалась колечком, домой спешит матери похвастаться.
Вдруг, откуда ни возьмись, стал перед ней старик с белой бородой. Просит продать колечко, улещает девушку, серебро и золото ей сулит. Она и слышать не хочет, так ей колечко понравилось. А силой взять чародей не может: как над материнской любовью нет ему власти, так и над девичьим сердцем.
Вошла девушка в дом и скоро назад вышла с фартуком, полным зерна — кур кормить. Незаметно соскользнуло с её пальца колечко и упала на землю зёрнышком. А злодей чернокнижник тут как тут, петухом среди кур красуется, землю гребёт, наставил клюв, чтобы то зёрнышко склевать. Мигом зёрнышко лисом обернулось. Схватил лис петуха острыми зубами и разорвал в клочья. Вот и конец пришёл колдуну с Чёрного Холма.
Потом рассказывали люди, что в тот день, в тот час занялась мельница огнём, костром вспыхнула, дотла сгорела. А Мельниковы ученики, все одиннадцать, по белому свету разбежались-рассеялись.
Ну, а Крабат к матери и отчиму вернулся. С той поры в их доме во всём удача была. Землицы прикупили, скотинку завели.
Крабат во всём отцу с матерью помогал.
КРАБАТ И КОРОЛЬ
Пас однажды молодой Крабат на лугу стадо свиней. А мимо ехал король Саксонский Август Сильный в золочёной карете. И что тут Крабату на ум пришло, только выстроил он всех свиней в ряд и дал им команду. Стали свиньи, как одна, на задние ноги, словно свечки, и все королю честь отдали. Остановил король карету, за бока от смеха схватился. Хохотал, хохотал, а потом велел Крабату стать на запятки кареты и повёз его к себе во дворец. Не долго думая, пристроил он его поварёнком на королевскую кухню, да и забыл про парнишку — мало ли у короля дел?!
Повара, само собой разумеется, не спросили, нужен ли ему поварёнок, да ещё такой, который всюду суёт свой нос. Невзлюбил повар Крабата.
Король Август Саксонский весёлый был человек, любил гостей, любил пиры задавать.
Как-то назвал он к себе разных вельмож на обед. Королю веселье, а повару королевскому хлопоты. Суетится он, цыплят жарит, тесто на клёцки режет. Забот невпроворот. И тут подвернулся ему под горячую руку парнишка, юный Крабат. Ни в чём тот не провинился, а получил такую затрещину, что искры из глаз посыпались. Ясно, не мог Крабат такое даром спустить.
Вот настал час обеда. На серебряных блюдах под золочёными крышками несут слуги кушанья. Приподняли крышку с блюда с жареными цыплятами, а оттуда поскакали по столу проворные лягушата. Открыли блюдо с клёцками, а там вместо клёцок улитки ползают. А что ещё увидели вельможи в своих тарелках — тьфу! — они не вспоминают, и мы не станем.
Все за столом словно окаменели. Король в гневе хватил кулаком по столу, велел привести повара на расправу. Клялся, божился повар, что нет тут его вины. Да король и слушать ничего не хотел, кричит одно: дать негодяю пятьдесят ударов плетью! А повар своё: ни сном, ни духом не повинен, как такое случилось — не знает, не ведает.
Тут вдруг припомнил король деревенского парня-штукаря с его свиньями. Захохотал, отпустил повара с миром и кликнул Крабата. Глянул на лукавую его ухмылку и пуще засмеялся. Куда и гнев пропал! Бросил ему три золотых монеты и велел убираться прочь.
Крабат не печалился, эта беда ему волос не побелила.
Да не долго ему пришлось дома погостить. Однажды ночью, как водилось в нашем отечестве, явились саксонские гвардейцы, оцепили деревню, а когда рассвело, похватали молодых парней и забрали в солдаты. Ну, и Крабат среди тех парней оказался. Надели на него мундир, мушкет в руки сунули и зачислили в дрезденский пехотный полк.
А на ту пору саксонское королевство вело войну с турками. То одни верх берут, то другие, — переменчиво военное счастье! И случилось так, что сам король Август Сильный попал к туркам в плен. Приставили к нему турки стражу, глаз не спускают ни днём, ни ночью.
Саксонские генералы растерялись, от войска позор скрыли. Засели в шатре, держат совет, как короля вызволить, что придумать — не знают.
Вдруг откинулся полог шатра, явился молодой мушкетёр и говорит:
— Как ни судите, как ни рядите, а без меня вам не обойтись.
— Пошёл вон! — кричат генералы.
А Крабат, — вы уж, верно, догадались, что это был наш Крабат! — смело дальше речь ведёт:
— Мы с королём старые знакомцы. Если я его не вызволю, никто не вызволит.
Переглянулись генералы — делать нечего, приходится соглашаться.
— Ладно, дозволяем тебе, поступай как знаешь. А не освободишь короля, не сносить тебе головы на плечах.
— Моя голова крепче вашей к шее привинчена, — дерзко ответил Крабат, повернулся к генералам спиной и вышел из шатра.
— Эй, — закричал он зычным голосом, так что эхо отдалось по всему лагерю, — подать мне самого лучшего коня!
Подали коня. Крабат вскочил на него и поскакал.
Только лагерь из глаз скрылся, взвился конь в воздух, полетел, как копьё, пущенное сильной рукой.
По земле бы скакать да скакать до турецкого обоза, где король Август в плену томился. А тут и часу не прошло, как очутился Крабат на месте.
Туркам он не виден, а королю открылся. Король его сразу признал:
— Не ты ли тот свинарь-штукарь, что повара чуть под плетине подвёл?
— Так точно, ваше королевское величество, я самый.
— Выходит, ты прискакал со мной горький плен делить?
— Никак нет, ваше королевское величество. Хочу с вами сладкую свободу делить. Прыгайте скорее на коня, держитесь покрепче за полы моего мундира да ничему не дивитесь, ни о чём не спрашивайте.
Послушался король простого солдата, ухватился за полы его мундира, как дитя за юбку няньки. Крабат гикнул на коня, и конь взвился в воздух.
Только тут турки спохватились, что знатного пленника не устерегли. Вот сейчас был здесь, сидел пригорюнившись на походной скамеечке.. . Скамеечка стоит, а пленника нет. И стража ничего не видела, не слышала… Ох, не обошлось это дело без колдовства! Вспомнили турки, что у них при войске свой колдун есть. Призвали его, велели пленника хоть под землёй, хоть над облаками разыскать и обратно доставить.
А король Саксонский, и правда, повыше тучи, пониже облака со своим солдатом летел. Несутся, несутся, вдруг Крабат говорит:
— Оглянитесь, ваше величество, мне оглядываться не положено. Нет ли за нами погони?
Король Август сказал:
— Никого за нами нет. Только какая-то птица чёрной точкой виднеется.
— Ох, ваше королевское величество, это и есть погоня! Не уйти нам, тяжело коню двоих нести. Оглянитесь опять, не настигают ли нас?
Король Август отвечает:
— Уже разглядеть можно! Это большой ворон с железным клювом, с когтистыми лапами. Вот-вот мне в плечи вцепится.
— Оторвите скорей серебряную пуговицу с вашего кафтана.
Король ничего не спрашивает, ведь теперь он как солдат, а Крабат его командир. Оторвал пуговицу, отдал своему спасителю. Крабат зарядил мушкет пуговицей, опёр дуло о плечо своего короля да так, не оглядываясь, и выстрелил.
Жалобно закричал смертельно раненный ворон и стал падать сквозь тучи всё вниз и вниз.
Тут вдруг заплакал Крабат горючими слезами, стонет, всхлипывает.
— Что с тобой?—спрашивает король. — Радоваться надо, ведь мы от погони избавились.
— Ах, ваше королевское величество, я своего друга застрелил. Я его по голосу признал. Вместе мы науку проходили у черно-холмского мельника, и не было среди всех учеников-подмастерьев лучшего товарища. Горе мне, горе! Не ждал, не гадал, что от моей руки он погибнет. ..
Так сетовал и жаловался Крабат. Король утешал его, как мог, а конь несся всё дальше и дальше и опустился прямо перед генералами саксонского войска.
Что тут за ликование началось! Пушки в честь короля палят, солдаты «ура» кричат громче пушек. А Крабат послушал-послушал и пошёл исполнять свою мушкетёрскую службу.
На войне долго не попразднуешь. Пора опять за ратные дела приниматься! На генералов у короля надежды мало, какой с них толк, если они допустили, чтобы король в плен попал. ..
Вот и призвал Август того, кому верил, как самому себе:
— Слушай, Крабат, надо бы вызнать, что турки задумали, какие хитрости замыслили.
— За чем же дело стало? — отвечает Крабат. — Пошли меня, я всё разузнаю, выведаю.
— Оно бы хорошо, да не совсем. Ты, Крабат, не обижайся — и хитёр ты, и умён, а в науке военной всё же не разбираешься. Не можешь ли ты так сделать, чтобы я сам невидимкой там побывал?
— И ты, король, не обижайся, — говорит Крабат. ■— У нас с тобой как получается: ты думаешь, что я в военной науке мало смыслю, а уж ты моей чернокнижной науки и близко не нюхал. Выходит, что нам с тобой вместе приходится отправляться.
— Тем лучше! Вдвоём веселее будет.
Ну, понеслись на том же коне и опустились на землю не близко и не далеко от турецкого лагеря. Оставили коня пастись, а сами по велению Крабата обернулись мухами. Летят, жужжат — это Крабат королю втолковывает:
— Смотрите, ваше королевское величество, не коснитесь ненароком чего-нибудь серебряного. Серебро любой колдовской силе препона.
Вот влетают две мухи в султанский шатёр. Да как раз вовремя! Султан со своими советниками сидят на коврах, поджав ноги, военный совет держат.
Мухи на потолок вверх лапками, вниз головой уселись. Слушают. Все вражеские замыслы перед королём открылись. От радости зажужжал король и закружился по шатру кругами. И надо же такому случиться! Задел он крылышком пряжку на султанской чалме. Мигом не стало мухи — очутился перед султаном король Август своей персоной. Султан и моргнуть не успел, как вторая муха ударилась о султанову пряжку, и вырос рядом с королём молодой бравый мушкетёр.
Турки от изумления словно окаменели. А Крабат схватил за руку короля — и вон из шатра. Ну и улепётывали они! Не хуже оленей, за которыми свора борзых гонится.
Турки за ними, конечно, вдогон пустились, да поздно! Король с Крабатом успели вскочить на коня и взвиться в воздух.
Тут султан и сказал своим военачальникам:
— Не будет нам удачи в этой войне!
И запросили турки мира.
Так войне и конец пришёл. С торжеством и победой вернулись саксонские войска к себе домой.
Вот призывает король Крабата и говорит:
— Слушай, Крабат! В дни войны был ты мне верным другом, честь мою оберёг и жизнь спас. Так знай же, что в дни мира не будет у тебя лучшего друга, чем король Август Сильный. Сделаю я тебя первым министром, моим главным советником.
— Нет, ваше королевское величество, — отвечает Крабат. — Министры меня всё равно слушать не станут, а король совета спрашивает, когда сам захочет. Под руку ему говорить, так вместо милости, того и гляди, в немилость попадёшь. Уж такой у королей обычай.
Засмеялся король.
— Ну, хочешь генералом стать?
— В войну не был генералом, а теперь-то уж вовсе ни к чему.
— Так возьми из королевской казны золота, сколько унесёшь.
— За золотом пускай купцы гоняются, их это дело.
— Ох, и несговорчивый же ты, Крабат! Скажи тогда сам, какой награды желаешь?
Подарите мне, ваше величество, землицы немного, чтобы от вас не далеко и от ваших придворных не близко. Вот хоть имение казны королевской в Верхних Лужицах — Большие Здзяры, что над озером под Войерацами.
— Эх, Крабат, Крабат, — махнул рукой король, — неужели ничего лучшего, чем эта утиная лужа, попросить не мог?! Ну, коли так, будь по-твоему. Дарю тебе её навечно. А от себя награждаю вот чем: когда бы ты ко мне ни пожаловал, всегда садись за столом рядом со мной по правую руку.
Так стал Крабат здзярским паном.
Поначалу затряслись здзярские крестьяне. Королевская казна их обирала, а при пане жить ещё хуже, того гляди он и ту шкуру сдерёт, что под содранной наросла.
Но Крабат сам хлебнул крестьянской доли, все беды да горести хорошо помнил. Взялся хозяйничать — для людей больше, чем для себя, старался. Гнилые болота осушил, а воду с них пустил по канавам на засушливые поля. Умел Крабат своей чудесной чернокнижной наукой, когда надо, дождь призвать, град отвести, бурю унять. Тучные урожаи начали собирать крестьяне, паном не нахвалятся.
Крабат в своём имении хозяйничал и короля не забывал. Частенько велит кучеру запрячь коней в карету и мчит по Здзяре к Дрездену. Путь не близкий — от Здзяр до Каменца, от Каменца до королевской столицы… Но Крабат так ездил: в одиннадцать выедет, в двенадцать карета перед дрезденским замком останавливается — как раз к обеду поспевал.
Король встречал его как лучшего друга, по правую руку сажал. Когда совета спросит, когда просто так беседует. Министры да придворные на Крабата косятся, а сказать ничего не смеют.
Шли годы. Крабат уже не молод, и король к склону лет близится. Девятнадцать годов так протекло, а на двадцатый вот что случилось.
Сидел Крабат в своём имении, и начала его к вечеру тоска томить, такая тоска, что места себе не находит. С чего бы, думает? В имении всё ладно, в хозяйстве огрехов нет, с королём тоже… А вот ладно ли с королём? . .
Развернул Крабат свою заветную волшебную книгу, что похитил когда-то у чернохолмского чародея, поставил над ней внаклонку зеркало, смотрит и слушает. Такое увидел, такое услышал, что волосы на голове зашевелились, по спине мороз пробежал.
Двенадцать самых близких королю придворных замыслили чёрное дело — своего короля убить. Сегодня за ужином поднесёт ему виночерпий чашу с отравленным вином.
Глянул Крабат на часы — всего полчаса до королевского ужина остаётся. Не поспеть Крабату! А надо поспеть!
Крабат вскочил, закричал страшным голосом, чтоб скорей карету закладывали. Выбежал на крыльцо, а уж кучер на облучке сидит, натянутые вожжи перебирает.
— Сегодня мы иначе поедем, — приказал Крабат. — Ты на моё место в карете садись, я сам лошадьми править буду.
Кучер в карету пересел.
«Мне ещё лучше, — думает, — подремлю дорогой».
Да не тут-то было. Гикнул Крабат на коней, те как бешеные рванулись, вскачь понеслись.
Вот уже деревня позади осталась. Впереди крутой поворот — на Каменец пойдёт дорога. Глянул кучер в окно кареты — ёкнуло у него сердце: прямо перед ними скала высится. Позабыл он, кто слуга, кто господин.
— Держи вправо, негодник!—: закричал Крабату. — Сейчас разобьёмся! . . — И глаза зажмурил.
А когда открыл, неслись они уже по воздуху над тёмными скалами, над быстрыми ручьями.
Вот над Каменцем пролетают. Вдруг тряхнуло карету — это они зацепились за колокольню каменецкого собора. Говорят, с тех самых пор на этой колокольне крест и покосился.
Крабат не оглядывается, хлопает бичом, коней торопит.
Вот и дрезденский дворец. Спустил Крабат коней с каретой, грянули копыта о каменную мостовую, искры высекли. А Крабат по широкой лестнице бежит. Вбежал в пиршественную залу.
Как раз вовремя! Изменник-подчаший королю в тот миг серебряный кубок с отравленным вином подносит. А злодеи-заговорщики ждут, чтобы король то вино отведал.
— Остановись, король! — громовым голосом закричал Крабат. — Кто вино тебе поднёс, пусть тот и выпьет.
Удивился король, но послушался Крабата. Велел подчашему выпить вино. Побледнел тот, стал белым, словно полотно. Однако делать нечего. Только пригубил — и пал без дыхания.
Повскакивали тут из-за стола заговорщики, бросились бежать.
Король, конечно, снарядил погоню. Да куда там! Нечистая совесть так их гнала, что бежали они, будто у них под ногами земля горела.
Так в третий раз Крабат спас жизнь королю.
Долго ещё жил Крабат, старея понемногу. А как сравнялось ему восемьдесят лет, почуял, что смерть у порога.
Кликнул он слугу, дал ему свою чародейскую книгу и велел бросить её со скалы в глубокий омут.
Пойти-то слуга пошёл. Как хозяина ослушаться? Постоял на скале, размахнулся… И тут у него рука будто сама опустилась.
«Рыбам эта книга не нужна, а мне после смерти господина сгодится. Будет у меня и власть, и богатство. Я получше, чем Крабат, сумею жизнь прожить. А он без книги про то и не узнает!»
Припрятал слуга книгу и домой вернулся.
— Бросил? —Крабат его спрашивает.
— Всё в точности исполнил, как вы велели, — отвечает слуга.
— И что вода тебе сказала? Как скалы откликнулись?
Молчит слуга.
Покачал Крабат головой.
— Вот послушай меня. Стоял ты на скале и думал, что я плохо жизнь прожил, а ты лучше проживёшь, наколдуешь себе богатство и славу. И сразу первое зло сделал — мне солгал. Волшебство, как любую силу, на две стороны повернуть можно. Пускай лучше та книга никому не достаётся.
Ни слова не говоря, кинулся из дома слуга, побежал на скалу и бросил книгу в глубокий омут.
Загудели, застонали скалы кругом, дрогнул под ним утёс, словно громадным молотом о его подножие ударили. А вода закрутилась, зашипела, как тысяча разъярённых змей, и приняла книгу в свои тёмные глубины.
IТперь слуга с чистой совестью вернулся.
А старый Крабат лежит, умирает. Домочадцы у изголовья толпятся, крестьяне у ног стоят.
Вдруг приподнялся Крабат и сказал слабым голодом:
— Сослужите мне последнюю службу. Пусть выйдет кто-нибудь да на кровлю смотрит. Если сделал я за свою жизнь больше зла, чем добра, будет сидеть на коньке крыши чёрный ворон. А если добра больше — светлая птица.
Выбежали трое, смотрят вверх на высокую кровлю.
В этот миг умер старый Крабат. Запели стоявшие у его смертного одра похоронную песню. А с крыши взлетел белый лебедь. Выше, выше — и растаял в синем небе.
