НИКОЛКА В ЗАТРУДНЕНИИ
Сначала Николка совсем приуныл. Неужели сюда никто не приедет? Из ребят, конечно. Так и пробудешь с этой бестолкухой. Все она путает или забывает. И белобрысая тоже. Вчера прибежала, хлоп-хлоп глазами:
— Наша Топка ощенилась!
У Николки что-то прыгнуло в груди. На всякий случай он сказал:
— Врешь. Он и не думал. Он — пес.
— Ощенилась. Я сама видела. Я подошла
— Видела?
— Видела. Я же подошла
Николка слетел с крыльца и понесся через двор.
— Топка, Топка! — почему-то не своим голосом позвал он у будки.
Толка не спеша вылез, глянул на пустые Николкины руки и лениво свернулся.
В груди опять что-то прыгнуло, только вниз, но Николка все же заглянул в будку.
— Где же ощенилась? — спросил он уже своим голосом. Опять сначала хлоп-хлоп, потом сказала:
— Вот тут, на спине. Я подошла, а она ощенилась дубом.
— Фу, бестолкуха! О-ще-ти-ни-лась. Дыбом. Тьфу! Ну как с ней водиться?
А ведь мама говорила: «Скучать на даче не будешь, Николка.
Хорошая девочка есть». А звать ее Ия. Прямо смех. Сроду не слыхал. Когда она подошла потом, уже после Топки, Николка нарочно спросил:
— Как тебя звать?
— Иечка.
— Что за яичко? — искренне удивился Николка.
— Не яичко. Иечка. И-и-я.
— И я? — Николка ткнул себя в грудь.
— Да не ты. И-и-я.
— И ты? — громче закричал Николка. Он решил, не жалея горла, громче вопрошать дальше: — И мы? И вы? — Но вдруг услышал:
— Бестолкуха.
Нет, она, кажется, ничего. Разговаривать можно. И даже, пожалуй, водиться.
Что это не выходит никто? Не видят разве, что утро? Даже куры встали давно. Вон ходят со своими младенцами, грудными цыплятами.
— Да куры-то всегда раньше всех встают, — сказала Нина бабушка, — а уж особо, если с цыплятами. Ну и мы тоже все поднялись, скоро выйдем.
Действительно, Ия тут же появилась Облизала сметанные губы и доложила:
— Меня бабушка блинами почтовала. Николка усмехнулся. Опять такая же.
— Раз почтовала, то конвертами, открытками — со зла придумал он. — Ты сколько съела?
— Три конверта.
Николка дернул плечом. Ладно, будет водиться.
Надо накопать червей для цыплят. Николка видел, как два цыпленка тянули каждый к себе одного червяка. Он решил накопать им целую кучу. Пусть наедятся, если их родители, куры-петухи, об этом не заботятся.
Ямок было уже четыре, червя ни одного, когда подошла Ия. Что это с ней? Лицо не то испуганное, не то еще какое
— У меня секрет, — сказала она и сжала губы.
— Какой?
— Не скажу, — и опять сжала губы, чтобы этот секрет, наверно, не вылез у нее изо рта.
— Да не надо. Ерунда небось. Опять чего-нибудь напутала.
— И нет. Не ерунда. И мама знает, — проговорила Ия, прикрыв рот ладонью. Видно, секрет в самом деле так и рвался у нее наружу. Николка забыл про червей.
— А я сегодня буду в бинокль смотреть
— Дашь мне?
— Не дам. Ты мне не говоришь
— Я скажу, — живо сдалась Ия, но губ еще не разжимала.
— А мне и не надо. Буду смотреть
— Дай мне. Скажу секрет. Интересный, — странным шепотом пообещала Ия.
У Николки маленькие мурашечки заерзали по спине.
— Ладно, дам, — сказал он быстро. — Говори.
Ия с трудом проглотила слюну, отняла руку ото рта и тем же шепотом сообщила:
— У меня зуб выпал!
— Фу, бестолкуха! Да я же это сразу увидел. Только ты рот открыла.
Ия растерянно моргала белыми ресницами и опять придерживала губы рукой.
— Шекрет, — передразнил Николка.— Шепелявая стала. Кому нужен такой шекрет. Да не держи ты свою дырку от зуба. Не денется никуда.
Бестолкуха и есть бестолкуха. Больше ничего и не скажешь. Нечего с ней и водиться.
Иина бабушка уселась на низкой скамеечке:
— Цып-цып-цып! А у Иечки зубок выпал. Ма-ахонький. Цып- цып! Ты не видел? Покажи, Иечка.
Да что они все с этим зубом? Ну и семья! Событие какое! Да у Николки уж сколько выпадало, он их бросал, и все. Ия держала на ладони свой зуб. Курам на смех, как говорят, цыплятам даже. С гречневое зернышко, не больше.
— Да это что, — сказал Николка. — Ты видала настоящий зуб? Вот такой. — Он прочертил на вытянутой руке дальше ладони.
— Батюшки! У кого же такой зуб? — спросила бабушка.
— У меня. Да нет, у кашалота. Что вы так смотрите? Есть такие киты.
— На что же нам такой зуб. Цып- цып-цып! Нам махонький надо. Кши, не лезь. Мы не киты.
— Думаешь, вру, да? Думаешь, вру? — допрашивал Николка ни в чем не повинную Ию. — Идем покажу.
Из ящика под кроватью Николка достал еще ящик, а из него коробку. А уж из нее
— На, гляди. Вру, да?
— Какой ро-ог! — сказала Ия и приставила его ко лбу.
— Да не рог! Тьфу ты! Говорю же, зуб кашалота. Это вот настоящий, не стыдно показать.
Зуб, правда, был пустой внутри и больше походил на рог.
— А что ты с ним делаешь? — спросила Ия.
— Да ничего. Это тебе не игрушка. Редкая вещь. Поняла? Храню с другими ценностями.
Ия посмотрела на ящик, в котором лежали другие ценности. Затем подумала и очень просто сказала:
— Из него можно газированную воду пить.
Николка хотел закричать: «Ты что? Соображаешь?..» — но вдруг представил, что, если сказать знакомой газировщице не как всегда: «Тетя, еще стаканчик», а «Еще зубочек, с сиропом» — будет неплохо. Это Ийка хорошо придумала. Стоит с ней водиться.
Николка облазил все кусты за сараем. Ничего, кроме ржавого крючка и зеленого совочка, не попалось. Совочек Ийкин, надо отдать. Крючок будет Николкин, пойдет в ящик с ценностями. А вот еще и колесико. Николка дернул и вытащил залепленную глиной лошадку. Тоже Ийкина.
«Эх, чудачка, — подумал Николка про Ию. — От дождя бежала, все растеряла».
Он постучал совком по лошадиной спине, по выгнутой шее Сухая глина посыпалась в дырочки Николкиных сандалий. Вот сандалии полны, лошадка очищена и поставлена на крыльцо хозяйки. Николка скромно сидит на своем порожке.
— Я знаю, — сказала Ия, как только подошла, — это ты Борьку оскорбил.
— Чего-о? — закричал Николка. — Чего-чего?
— Оскорбил. Борьку.
— Я-а? — Николка закричал бы сильнее, но что-то булькнуло у него в горле. Наверно, опять это как оно? Возмущение.
Н-ну уж! Мало того, что бестолковая, еще врет! Никого Николка не оскорблял! Не будет он с ней водиться! Не будет! Не будет! Надо было выпалить все это ей в лицо, но возмущение сжало Николке рот. Но у Ии рот был свободен, она сказала:
— Оскорбил. Спасибо тебе. Я видела — совком.
Что такое? Оскорбил — спасибо? Как это она сказала? «Ошкор-бил. Шпашибо. Шавком».
«Лошадка! — догадался Николка. — Оскоблил совком». Фу-у ты! Ну кто же так говорит? И кто коня называет Борькой? Что теперь делать? Раз «шпашибо» — придется водиться.
Николка в затруднении. Непонятная она все-таки какая-то. Совсем даже непонятная. Просто не знаешь: хорошая или нехорошая? И еще не знаешь: водиться или не водиться?
МИШКА СЧАСТЛИВЫЙ
Это хорошо, что дождь. Это здорово. Вот когда пригодится старый зонт, который чуть было не выбросили.
Мишка вышел с этим зонтом во двор и стал открывать его. Зонт вздрагивал, хлопал, как крылья большой испуганной птицы, а Мишка стоял под дождем и думал, что это здорово — такой дождь. Наконец зонт дернулся, скрипнул спицами и раскрылся. Ну, чего еще надо? В ботинках хлюпает вода, а сверху а уж сверху-то это всякому понятно: косые струи бьют глухой дробью в этот самый зонт, который чуть было не выбросили. Теперь он тугим парусом бьется над головой. Жалко только, что никто не видит: все разбежались. Мишка постучал в окно Толику:
— Выходи!
— Меня бабушка не пустит.
— Так она же ушла, твоя бабушка. Стоит теперь где-нибудь в чужом парадном.
— Ну тогда я галоши не найду. Куда-то бабушка убрала
— Зачем галоши? У меня их сроду не было.
Хорошо Мишке: бабушки у него нет, галош нет, не то, что
Толику.
— Ну выходи, а то дождь перестанет.
С Мишкиного зонта льется вода за воротник, на коленки, а Мишка стоит и улыбается. Опять же ему хорошо. А Толик не любит, когда на него льет, а уж за шиворот брр не переносит.
— Ну выходи. Боишься?
Да почему боится? Просто человек не хочет, не может, не переносит. И ботинки будут мокрые, дома все догадаются, что он по лужам ходил. Мишке-то хорошо, у него никого нет, одна тетка, и та целый день на работе.
Когда дождь стал тише, Толик взял мамин зонт и все-таки вышел.
— Не вытерпел! — закричал Мишка. — Теперь плохо льет. Давай под трубу встанем.
— Да ну Зря только вышел. Лучше домой пойду рисовать.
— А чего ты рисуешь?
— Да то же опять. Учитель перерисовать велел, — вздохнул Толик.
— А ты брось.
— Нельзя. Я способный.
— А гоголь-моголь ты еще ешь?
— Не всегда.
— А ты не ешь, раз противно. Я чего не хочу, того не делаю.
— А уроки ты всегда хочешь?
— Ну, уроки надо.
— А в магазин тебя каждый день посылают, ты хочешь?
— И это надо. Сказал тоже. Не купишь — не поешь. И не каждый день. День — я, день — тетя Маня.
Мишка нагнулся и поднял кривую железку:
— Пригодится для -моторки. Тот болт ты не потерял? Потерял, да? Чего молчишь?
— Его мама выбросила.
— Ка-ак? — закричал Мишка и схватил товарища за свитер. Его зонт стукнулся о Толиков и закрылся. Мишка стоял под дождем и орал: — Такой болт выбросили! Обалдели! Где теперь найдешь такой болт?
Толик моргал и пятился к стене. Мишка отпустил его и сказал уже тише:
— Эх, ты-ы! Знал ведь, что он нужен. Как теперь делать будем?
— Я не буду Мне глиссер купили.
— А-а, — протянул Мишка недобрым голосом, — купи-или. — И плюнул. Нет, не на Толиковы ботинки, конечно, а рядом. — Готовые — барахло. Ломаются быстро. Я свой сделаю.
— Зачем свой? Вместе будем пускать. А у нас он все равно бы не вышел, как тот, помнишь?
— Чего тот? После того я еще делал, он знаешь, как ходил? Вот попрошу резину от шин у дяди Сергея и сделаю мотор на тыщу оборотов. Обгонит твой восьмирублевый глиссер. Тебе за восемь купили?
— Не знаю.
— За восемь двадцать. Я знаю.
А вот и дядя Сергей приехал. Он привез на грузовой машине клубнику в маленьких корзиночках. Мишка подбежал к нему и стал разговаривать. Рабочие уже открыли кузов и передавали корзиночки из рук в руки, как ведра на пожаре.
— Помогай, друзья! Получите по горсти.
Мишка бросил свой зонт в кабину и побежал помогать. Толик стоял в стороне.
— Чего же ты? — крикнул ему рабочий. — Здоровый какой Толик отошел от этих людей, которых он стеснялся и которые
ему как-то не нравились. А Мишке было хорошо. А когда выгрузили машину и ему насыпали в газетный кулек клубники — было здорово.
— Ну садись, — сказал дядя Сергей, — до бензоколонки довезу. Садись и ты, — махнул он Толику.
— Я не хочу.
Мишка сел в кабину и высунулся в окно. Рот у него был измазан клубничным соком:
— Не бойся, обратно вместе добежим!
— Да ну
— Что за товарищ у тебя странный! — удивился дядя Сергей. — На машине кататься не хочет, клубники не хочет
Грузовик развернулся и поехал к воротам.
«А чего тут особенного? — обиделся Толик. — Странный » Он остался один под раскрытым зонтом, хотя дождь давно уже кончился. И ничего он не странный На машине он ездит часто, а от колонки идти далеко. А клубнику он просто не любит, она надоела.
Хорошо Мишке: он много чего хочет, много чего любит. Мишка счастливый.
ПОЛЧАСА БЕЗ МАМЫ
— Витя, я скоро вернусь. Лешенька спит, не шуми. Если проснется, сразу покачай тихонько, а из коляски не вынимай.
Витя закивал головой, ладно, мол, понятно. Чего ему шуметь, когда он уроки делает?
Минут через десять тюлевая накидка на коляске зашевелилась. Витя подошел и стал качать. Тихонько, как мама велела. Лешка открыл глаза, глянул на Витю и заревел. Ну вот, и что за человек, только и знает реветь! При маме еще ничего, а как ее нет — беда. Витя стал трясти сильнее. Голова у Лешки качалась на подушке из стороны в сторону, но он не засыпал, а кричал все громче.
— Рева ты корова! Больше ты никто! А-а-а, ы-ы-ы, му-у! — передразнил Витя братца и приставил ко лбу из пальцев рога. Лешка на секунду перестал, послушал, а потом опять: «А-а-а!» Ух ты, жарко стало. И у Лешки волосы к вискам прилипли.
— Вылезай, рева несчастная, уроки делать не даешь! Витя вынул брата из коляски, поставил на пол.
— Эх, подожди, босиком нельзя, — и посадил обратно. Лешка снова заревел.
— Да замолчи ты, кому говорят. Выну сейчас. Я же обуть тебя хочу. Где твои эти как их гусарики? — Витя ворошил подушки на диване, разбрасывал игрушки. — Да перестань! Для тебя же стараюсь, — и сам чуть не плакал. — Где гусарики!! — крикнул он наконец что есть мочи.
Раздался звонок. Может, мама? Нет, это Юрка.
— Что это у вас? Я со второго этажа шум услышал. Это ботинки — гусарики? Так они на кухне висят, сохнут. Я проходил, видел.
— Ну вот, сохнут! Все сохнут и сохнут. Сидел бы в коляске, раз сохнут.
Лешка протягивал руки, просился на пол и даже сам попытался вылезти.
Юрка предложил обуть его в Витины сандалии.
— Что ты, они сразу свалятся. Ой! — вдруг обрадовался Витя. — Валенки мои! Они хоть и велики, но не свалятся! Ура!
Лешка стоял среди комнаты и удивленно смотрел себе на ноги.
— Кот в сапогах! Кот Котофеич! — кричали Витя с Юркой. — Шагай, шагай. Вот, во-от.
— Фу, наконец рев прекратился, а то хоть беги! Ой, я с этим Алехой и пистолет забыл показать. Подожди.
Витя сунул что-то в карман и побежал на кухню. Он скоро вернулся.
— Во! — и стрельнул в Юру водяной струей. — Во! — и пустил вверх фонтанчик.
Лешка неуклюже подошел к ним.
— У-у! — и показал пальцем на пистолет.
— Вот смотри, — Витя брызнул братцу в лицо. Тот сразу заплакал.
— Ну, опять! Никаких шуток не понимает.
— А ты не дразни, — серьезно заметил Юра. — Его надо заинтересовать. Какое у него любимое занятие?
— Да никакого занятия.
— Ну что он любит делать?
— Реветь. Да в ванну что-нибудь кидать. Когда я глиссер пускаю, он всегда лезет, мешает. Вот и все занятие.
— Ну и хорошее занятие! Отведем его в ванную. Пусть один забавляется.
Налили половину ванны. Лешка ухватился за край и заглянул. Потом взял погремушку и кинул в воду.
— Вот-вот. Сейчас начнет все туда бросать. Он всегда так: бросит и показывает: у-у!
— Вот и пусть. Пойдем теперь стрелять.
Одного пистолета на двоих мало. Отстреливаться нечем. Юрка сбегал домой и принес велосипедный насос. Вот когда пошла война! Лешка несколько раз приходил в комнату, брал свои игрушки и, конечно, бросал их в воду. А ведь он ничего, этот Алеха. С ним жить можно!
— Огонь! — кричал Юрка, выпуская из насоса мощную струю. Витька не дурак, сразу закрылся вышитой подушечкой. Дзынь! — звонок. Мама. Ой, оказывается, в комнате все перевернуто, залито. На полу целые лужи.
— Лешку веди. Закрой дверь в ванной, — быстро сказал Витя Юрке и побежал открывать.
— Спит еще? — спросила мама вполголоса.
— Да, спит! Проснулся сразу, и начался страшный рев! Мы еле уняли.
— Молодцы.
Мама вошла в комнату и сразу тихонько охнула. Она хотела присесть на стул, но не села, потому что в середине его было круглое озерцо.
— Это вот Лешку забавляли — пробормотал Витя.
Лешка уже ковылял к маме. Он стал дергать ее за платье и тянуть к двери: у-уу! Мама глянула на валенки, на большие мокрые следы и решительно направилась в ванную. На пороге она повернулась:
— Что это?
Действительно, что это? В мутно-белой воде плавало белье, два мяча, погремушка, ботик. Вот дурной Алешка, чего только не набросал. Но вода-то почему белая? И мама спрашивала об этом, а Витя сам удивляется.
Когда спустили воду, все объяснилось. На дне лежала открытая банка с мыльной стружкой и размокшая коробка зубного порошка. Еще достали оттуда совок для мусора, сапожную щетку, мамину лакированную туфлю и Витин дневник.
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
— Мам, я придумал хорошую вещь.
— Неужели?
— Давай праздновать мое рождение во дворе.
— Ну что ты, Вадик, мы же не на даче.
— Пускай не на даче. Дава-ай.
— И я на работу ухожу.
— Пускай уходишь. Дава-ай. Ну, ма-ам! Поставим стол под деревом. Вовка сказал: «Хорошая вещь!»
Вадик стал ходить за мамой и все тянул: «Ну, ма-ам, а, ма-ам» — до тех пор, пока мама махнула рукой. Согласна.
Столик поставили под деревом. Расселись на маленьких стульчиках и на скамейках. Вадик держал пакеты, а мама быстро брала из них сладости и раскладывала на пластмассовые тарелки. Потом она увела Вадика домой и надела на него чистый костюмчик.
— Вот сын уже и без мамы обходится. — Ну, беги, празднуй. Ключ не потеряй. — И ушла на работу.
Все ждали Вадика.
— Садись скорее!
А садиться и не на что. Вадик подумал и придумал:
— Сейчас принесу санки.
А ведь неплохо. Посидеть летом на санках на своем празднике. Вадик с санками на голове вышел из кладовой и — толк! — в дверь. Закрыто. Еще — опять закрыто. И ключа не видно. Тогда он крикнул в окно:
— Вовка! Открой меня! Я закрылся, понимаешь? Вовка стал стучать в дверь квартиры:
— Давай ключ. Чем я открою?
— Да он же снаружи. Как нету? Ты куда смотришь? Смотри в замочную дырочку. Вот куда я смотрю и увидишь.
— Да ну тебя. Какой тут ключ? Тут что-то шевелится в замочной дырочке. Твой глаз, наверно.
— Да зачем тебе глаз? Ты ищи ключ!
— Ну хватит! — Вовка дернул за ручку. — Выходи, а то ребята ждут!
Легко сказать — выходи. Гости уже толпились у дверей, царапали чем-то замок.
— Ну откройте, — ныл Вадик. — Я к вам хочу.
— Сейчас.
Опять что-то поскребло в замке.
— Никак, — наконец сказал Вовка. — Ну ладно, ты уж сиди, а мы пойдем день рождения справлять.
Вадик, конечно, заплакал. А потом стал смотреть из окна. С третьего этажа. Зачем-то двигают столик? А-а, к окну поближе. Уселись. Вовка помахал руками и показал наверх.
— Вы чего? — крикнул Вадик.
— Поздравляем тебя! Слышишь? Поздравляем! Вот. И руки жмем!
— Жмете! — крикнул Вадик. — Лучше бы ключ нашли!
— Ключ нашел? Ура-а! — вскочили ребята.
— Да ну вас! Только злите! Поздравляйте уж дальше.
Все уселись и стали о чем-то разговаривать. Про Вадика как будто забыли.
— Ну, что у вас? — крикнул он опять.
— Все поздравляем! Ты сиди!
Потом Вовка стукнул по рукам маленького Юрика, и тот, кажется, заплакал.
— Чего он? — спросил Вадик.
— Пусть не ест раньше всех. Все терпят!
Потом Оля встала на стульчик, подняла лицо к Вадику и стала открывать и закрывать рот.
— Вовка, чего она?
— Стихотворение говорила!
— А-а. Больно надо!
Ребята о чем-то посовещались, и Вовка крикнул:
— Вручаем подарки! Слышишь? Приготовься!
Вадик заерзал на подоконнике. Вот так день рождения. Хорошая вещь! А Вовка уже кричал внизу:
— Подарок номер один! От меня! Автоматический пистолет!
С целой лентой пистонов! — и выстрелил вверх раз пять подряд.
— Хорошо, — сказал Вадик неспокойно. — А как же я? Кидай в окно!
— Стекло разобью! Потерпи! — он выстрелил еще. Потом пистолет взял Юрик, потом Юриков брат.
— Ну как же я? — крикнул Вадик.
Никто не обращал на него внимания. Все стреляли из пистолета. Наконец Вовка прокричал:
— Подарок номер два! От Оли! Слоник из губки! Или губка из слоника?
— Больно надо, — сказал Вадик, но никто не услышал. Все мяли поролонового слоника.
— Ну, что еще? — крикнул Вадик.
— Все! — ответил Вовка. — Начинается пир!
Все уселись за столик и стали есть сладости. «Ну и пусть, — подумал Вадик. — А мне и лучше. Сейчас достану из буфета что-нибудь и тоже съем». Но в буфете ничего не оказалось. Мама все положила в пакеты. Все им. Вадик снова влез на подоконник.
— Вы чего там едите?
— А-а?!
— Едите чего?
— Все едим, чего дали-и!
— Я зефир люблю! — не выдержал Вадик.
— Мы тоже любим! — неслось со двора.
Вот так день рождения! Под деревом. Хорошая вещь!