Последний рассказ
Почти каждый день в жизни у людей случаются необыкновенные события — то у одного человека, то у другого. Такие, что даже и нарочно придумать трудно. Разве мог вообразить Кешка, что останется в квартире один, без соседей? А так случилось. Василий Михайлович — шофер — уехал на Ангару. Тетя Люся получила большую комнату от своего завода. Пришли управхоз и дворничиха, опечатали пустое жилье. Нет теперь у Кешки соседей, только сургучные унылые печати болтаются на дверях. Можно Кешке не только морской, но и какой угодно бой устраивать. В первые дни они с Мишкой так и делали. Чего только не вытворяли! Раньше за такие дела тетя Люся неделю прохода не давала… А сейчас кричит «сколько угодно, кувыркайся, на голове ходи, но ведь как человек устроен?.. Пустая квартира: играй, пой. Нет, не хотят, к Мишке идут. Кешка совсем от дома отбился. Появится к маминому приходу и опять за дверь — до самого вечера.
Однажды, когда Кешка обедал в кухне, ел холодный суп из кастрюли, пришли в квартиру управхоз, дворничиха, а с ними круглая старушка с белобрысой девчонкой.
— Вот вам ключи, — сказал управхоз, срывая печати с обеих комнат. — Живите. Соседи у вас хорошие, мирные. Комнаты тоже хорошие. — Он сам открыл двери, показал старушке и девчонке обои, потолки и только после этого отдал ключи. — Располагайтесь, вещички привозите. Если, скажем, машина нужна и грузчики, в нашем доме склад размещается, у них машинку прихватить не трудно. Я похлопочу.
— Спасибо, — поклонилась старушка.
А девчонка начала чертить ногой на полу, будто размечала что-то.
Всего этого из кухни, конечно, не выдать, но ведь на то Кешка и главный жилец в квартире, должен он с новенькими познакомиться. Кешка вышел в коридор, прижал кастрюлю покрепче к животу, отхлебывает ложку за ложкой, наблюдает. Управхоз и дворничиха ушли.
— Ой, бабушка, смотри! — вдруг крикнула девчонка. — Кто это?
— Человек, кто… — ответил Кешка. — Что, людей не видела?
— Ты в этой квартире живешь, мальчик? — поинтересовалась старушка.
— Живу.
Старушка хотела еще что-то спросить, но девчонка подтолкнула ее в бок и засмеялась.
— Смотри, как он ест. Прямо из кастрюли…
— Ну и ем, — ответил Кешка. — Так вкусней; небось не пробовала.
Он зачерпнул полную ложку гущи и, громко жуя, пошел в кухню. Для важности он еще пристукивал по дну кастрюли пальцами, как по бубну.
— Мама, у нас теперь новые жильцы, — объявил он за ужином матери. — Девчонка одна и еще старушка.
На следующий день новые жильцы переезжали. Грузчики носили тяжелые вещи — шкафы, столы, диван, пианино, много ящиков и разных узлов.
Кешка ходил по коридору, посвистывал, тыкал в узлы ботинком. Он с удовольствием помог бы, но девчонка вертелась, как заведенная, всюду поспевала, указывала:
— Шкаф здесь поставьте. Диван — здесь. Вот сюда для телевизора шкафчик. Здесь книжные шкафы.
Старушка сидела на подоконнике в комнате и лишь иногда поправляла ее:
— Не сюда, Анечка, здесь кресло. Кешку девчонка будто и не замечала. Только один раз она обратилась к нему, да и то обидно:
— Вместо того чтобы болтаться без дела, помоги. Бабушка больная, а я одна не могу… — Нужно было придвинуть к стене поплотнее туалет светлого дерева с высоким овальным зеркалом.
— Не можешь, дык и воображать нечего, — ответил Кешка с. вызовом. Он уцепился за зеркало. — Давай!.. Рраз!.. Раз, два, взяли!..
Девчонка надменно посмотрела на него. А когда зеркало было установлено на место, пробормотала так, чтобы слышал один только Кешка:
— Дикарь.
— Барракуда, — огрызнулся Кешка в ответ.
Вот так и начали завязываться Кешкины отношения с девчонкой Анечкой.
Вечером мама тоже познакомилась с новыми соседями. Они долго стояли на кухне со старушкой. Мама рассказывала о себе, о своей работе, о Кешке.
— Одичал он у меня. Я на работе целый день.
— Да, да, — кивала старушка. — Я так же своего растила. Отец продкомиссаром был. В Средней Азии погиб…
Теперь рассказывала старушка, а мама кивала. Девчонка вела себя с большим достоинством, как взрослая. Если есть на свете цапля с короткой шеей, то девчонка напоминала Кешке именно такую птицу. Она любила, зацепив одну ногу за другую и наклонив голову, искоса поглядывать за Кешкой. Посмотрит-посмотрит и что-нибудь скажет умное, вроде:
— Давай я на тебя буду культурно влиять.
— Попробуй только.
— Причешись, неприлично ходить лохматому.
— А тебе что за дело?
— Ненормальный…
— Барракуда!
Однажды девчонка сказала Кешке:
— Ты такой невоспитанный дикарь потому, что у тебя отца нет.
— А у тебя-то есть?
— У меня есть. Мой папа на Севере, он там важное месторождение разведывает.
Кешка ничего не ответил на это, оделся и ушел на улицу. Неприятно было на душе у него. Раньше ему никто такого не говорил. Как-то давно, еще совсем маленьким, Кешка спросил У матери про отца. Она смешалась, посмотрела куда-то поверх Кешкиной головы, потом сказала очень тихо и очень серьезно: «У тебя есть мать, Кешка… Разве тебе этого не достаточно?» по правде говоря, Кешке было достаточно и одной мамы. Он очень любил её, слушался, насколько мог, и ни за что на свете не огорчил бы ее умышленно ничем, даже самой малостью. А если он и причинял маме неприятности, то они вдвоем всегда очень хорошо могли разобраться и всегда уступали друг другу. В общем, они хорошо ладили. Несмотря на это, слова девчонки Анечки больно кольнули Кешкино сердце. Он почему-то затосковал, как не тосковал после потасовок и других крупных неудач. Играл он в этот день вяло, часто отходил от ребят, стоял, уставившись в небо. А под вечер, сидя у поленницы, спросил своих друзей. Мишку и Симу из четвертого номера:
— Скажите, а… почему у меня отца нет?
Мишка захлопал глазами, даже рот приоткрыл, но, как старший, взял себя в руки и ответил очень авторитетно:
— Это бывает… Понимаешь, бывает, что ребята без отцов растут.
— А может, у тебя отец в войну погиб, — высказал предположение Сима. — У многих ребят отцы в войну погибли. Смертью храбрых…
Кешке такой оборот дела очень понравился. Он представил себе, каким был его отец отважным, высоким, в каждой руке по гранате… но Мишка не дал ему и помечтать даже.
— Когда же он погиб, если ты давно после войны родился?..
— А может, при самолетной катастрофе… А может, он моряк был и шторм его корабль перевернул, — продолжал фантазировать Сима.
Мишка был настроен более прозаически.
— Должно быть, они просто разошлись. Бывает такое, не поладили — и в разные стороны.
За ужином Кешка опять спросил маму об отце. Она поставила на стол недопитую чашку чая, повертела в руках сухарик и, не отрывая глаз от него, будто в сухаре и был заключен ответ, сказала:
— Кешка, твой отец нас бросил, не спрашивай больше о нем. Ладно?..
Кешка почувствовал, что своим вопросом он причинил маме боль. Кешка ткнулся в стакан и, дыша паром и всхлипывая, пробормотал:
— Ладно. Если он такой, и нам на него наплевать. А сам сидел и не понимал, как это можно бросить двух живых людей.
На девчонку Кешка не сердился. Чего сердиться? Она не со зла сказала, просто сумничала по своей дурацкой привычке. И все-таки Кешка не утерпел, ввернул к случаю каверзный вопросик:
— Слышь, ты… А твоя мать тоже на Севере?..
Девчонка захлопала большущими ресницами и, пришлепывая нижней губой, заревела:
— Умерла ма-а-ама…
Кешка набрался смелости, дотронулся до Анечкиной руки.
— Ладно, не реви. От слез слабость в поджилках бывает.
Девчонка руки не отняла, только чаще замигала, отчего с ее ресниц на Кешкину щеку полетели теплые брызги.
После этого случая у них временно установился мир. Кешка иногда подсовывал девчонке грязную посуду, когда она мыла свою, но девчонка была хитра и свою посуду отлично знала.
— Чего тебе, жалко вымыть, да?..
— Чтобы ты совсем в лодыря превратился?.. Ишь какой!..
Девчонкина бабушка часто рассказывала о своем сыне. Приносила Кешкиной маме его фотокарточки, читала его веселые, немножко озорные письма и говорила:
— Лохматый он у меня немножко… Хороший…
Девчонка давала Кешке интересные книжки: у нее их было по крайней мере штук сто. Кешка точил девчонке ножи, помогал натирать пол. Между ними установилось нечто вроде молчаливого договора.
Никто из двух высоких сторон не лез в запретные области, этими запретными областями были родители. Девчонка первая нарушила договор.
Как-то к маме пришел сослуживец, они посидели, попили чаю и отправились в кино.
— Это кто?.. Жених к твоей маме приходил?
Кешка даже не понял сразу. Потом побагровел и двинулся на девчонку.
— А ну, повтори.
— Жених… — испуганно повторила девчонка.
Кешка потянул ее сразу за обе косы. Пригнул ее голову к столу и постукал о клеенку.
— Я тебе дам жених!.. Это просто мамин знакомый. А ну повтори за мной: зна-ко-мый…
— Жених! — ревела девчонка.
Их разняла девчонкина бабушка. Сначала она напустилась на Кешку: «Как тебе не стыдно девочку обижать?!» Но, узнав, и чем дело, поддала своей внучке: «Слишком умная стала… Марш домой!» Она увела девчонку в комнату и еще долго бушевала там. А Кешка пошел во двор.
— Мишка, как ты думаешь, к маме разные знакомые ходят… это женихи, значит?
Мишка обстоятельно обдумывал ответ. Он заметил, что с недавних пор Кешку стали мучить какие-то глупые вопросы, но ведь и на них отвечать нужно, потому что именно такие вопросы чаще всего портят настроение и мешают жить людям.
Уж Мишка-то это знал…
— Не все женихи, — заговорил он осторожно, — но, конечно, и женихи тоже бывают. Без них нельзя. Пустяковый народ, ты на них не обращай внимания.
Но как раз после этого разговора Кешка и стал обращать внимание на то, что раньше его совсем не волновало.
Знакомых у мамы было много: с завода, из вечернего института, и мужчины, и женщины. Женщины, конечно, не в счет. А из мужчин Кешка выделил троих. Когда кто-нибудь из них приходил, Кешке хотелось кричать: «Мама, гони его — это жених!» Первый входил в комнату широко, как в свою. Трепал Кешку по голове и говорил с ним, как со взрослым:
«Здорово, брат!.. Ну, как твои дела?.. Что сейчас изобретаешь, куда двигаешь?.. Может, у тебя в деньгах затруднение, не стесняйся, — чего-нибудь придумаем, сообразим… То-то, брат Кешка, мы ведь мужчины».
Кешка денег не брал, мужчиной тоже не считал себя. И не любил, когда с ним разговаривали вот так, словно с приятелем. «Чего выламываются, будто я уж такой маленький, не понимаю?» Второй отличался тем, что обязательно приносил Кешке подарки — конфетки, книжки — и называл его «детка», «хороший мальчик», «Кешка дорогой»…
Третий совсем не обращал внимания на Кешку. Он смотрел на него, как на пустое место. Морщился слегка, когда Кешка все же попадался ему на глаза.
Первого и второго Кешка презирал. Третьего ненавидел. Ни одного из троих он не мог представить своим отцом.
— А тебя и не спросят, — говорил Мишка.
— Я тогда из дома убегу.
— Брось чепуху молоть. Поймают, дадут, сколько надо, — и успокоишься.
Рассматривая журналы или книжки, Кешка подолгу останавливался на военных картинах и фотографиях. «Вот такого бы отца», — шептал он, вглядываясь в бесстрашные лица партизан и солдат. Кешка даже вырезал из «Огонька» портрет Героя Советского Союза Ивановского и прикрепил его кнопками над оттоманкой.
Однажды, когда Кешка сидел дома, рисовал в тетрадке танки и самолеты, в комнату постучала девчонка.
— Кешка, к вам гости… Фу, невежа, иди встречай, но встречать Кешке не пришлось. В комнату уже входил высокий военный, в длинной шинели с авиационными погонами. «Раз, два, три… — Три больших звезды насчитал Кешка. — Полковник».
— Можно? — спросил военный.
— Можно…
Полковник поздоровался с Кешкой, поинтересовался, где мама, и попросил разрешения подождать ее. Говорил он просто. Самую малость заикался и тянул слова. Кешку он разглядывал с нескрываемым интересом.
— Большой ты уже.
— Ага, — подтвердил Кешка.
Полковник сел на оттоманку. Повернул голову, отчего шея под тугим воротничком покраснела, и стал разглядывать портрет Героя Советского Союза Ивановского. А Кешка, не переставая рисовать свои танки, искоса поглядывал на гостя. Через всю щеку у полковника тянулся розоватый прямой шрам. Плечи у него были широкие и грузные, как у борца.
— Это что же, твой родственник? — спросил наконец полковник..
— Нет. Я его просто так повесил. Он очень храбрый, наверно. — Кешка покраснел, отвернулся к окну.
— Он очень храбрый, — подтвердил полковник. — Он был моим командиром полка в войну.
Несколько минут оба молчали. Полковник наклонился, оперся локтями о колени и так сидел, чуть склонив голову. Наверно, вспоминал своего командира.
Кешка кусал карандаш; он никак не мог собраться с мыслями и выпалил невпопад:
— Вы заикаетесь, да?..
Полковник смутился, засмеялся тихо.
— Да, да… в-видишь, немножко.
А Кешка ерзал от неловкости. «Нужно что-нибудь хорошее сказать, вот бахнул, не подумав».
— А рисовать вы умеете?
Полковник смутился еще больше.
— Когда был мальчишкой… вот вроде тебя, рисовал… но все больше самолеты да кавалерию. Чапаева…
— И я самолеты рисовать люблю, — встрепенулся Кешка. — Реактивные больше… Во, смотрите…
Полковник подошел к столу и нагнулся над Кешкой. Когда пришла мама, в комнате было накурено. Ее сын и высокий, широкоплечий военный, склонившись над альбомом, старательно выводили бомбардировщик новейшей конструкции, каких еще и в воздухе не летает, а если и будут летать, то по меньшей мере лет через десять.
— Мама, смотри, какого бомбардировщика мы изобрели! — бросился к ней Кешка.
Мама стояла, теребила косынку и удивленно смотрела на гостя. Сердце у Кешки сжалось. Он осторожно положил свой альбом на оттоманку, сунул три пальца в рот, прикусил их и так стоял.
— Здравствуйте, — глухо сказал полковник. — Извините, что я так, без разрешения…
— Здравствуйте, — ответила мама, — но как вы нашли?..
— В Ленинграде это не трудно. — Полковник наклонил голову и теперь смотрел на маму чуточку исподлобья. В глазах сто и вокруг глаз, в тонких белых морщинках, притаились тревога и ожидание.
— Кешка, ты уже познакомился? — с непривычной поспешностью справилась мама. — Это Иван Николаевич, мой старинный приятель. Еще когда тебя не было… — Мама запнулась, махнула рукой, сказала: «Впрочем, неважно», — принялась расспрашивать гостя. С обеих сторон так и сыпалось: «Что? Как? Где? Когда?..» А Кешка стоял у оттоманки, глядел на бомбардировщик новейшей конструкции, и на бумагу, в то место, куда предполагалось накидать бомб, падали частые соленые капли.
Через час гость стал прощаться. Он попросил разрешения прийти еще раз. Кешка с волнением ожидал, что ответит мама. Она сказала:
— Конечно, приходите. Я очень рада, что вы не забыли меня.
— Приходите, — напомнил в дверях Кешка. — Обязательно приходите.
Так появился и Кешкиной жизни Иван Николаевич, человек, которому Кешка отвел особое место в числе маминых знакомых.
Иван Николаевич пришел и на следующий день. Он принес билеты в театр.
— Вот, Елизавета Петровна, у меня тут два билета, если хотите, возьмите их… Сходите в театр с подругой.
— А вы разве не можете? — спросила мама. В ее глазах Кешка заметил лукавые смешинки. Иван Николаевич засмеялся:
— Могу, Елизавета Петровна.
Полковник стал приходить к ним часто. Кешка очень радовался его приходу, встречал его шумно, изо всей силы жал большую, с узловатыми венами, руку. Он ждал этого человека. Кешке было приятно выйти на кухню и, свысока поглядывая на девчонку Анечку, рассказать, какой Иван Николаевич храбрый летчик, что он летает на реактивном бомбардировщике со скоростью звука и даже больше, что он командует целым авиационным полком. Рассказывал Кешка и старушке, Анечкиной бабушке. Та делала удивленные глаза, восклицала: «Да что ты говоришь?!» — притягивала Кешку к себе, трепала ему вихры, и Кешка не сопротивлялся.
Однажды Кешка пришел с улицы и застал дома такую картину: мама стояла у окна, а Иван Николаевич, нахмурив лоб, ходил по комнате и курил, часто затягиваясь.
Кешка обомлел: «Поругались, наверно». Он тихонько разделся и молча забился в угол между печкой и оттоманкой. Иван Николаевич, словно вспомнив что-то, засобирался.
— До свидания, Кешка. До свидания, Елизавета Петровна. Я вас не тороплю, подумайте. Эх, да что там!.. — Махнув рукой, он вышел порывисто, но дверью не хлопнул, аккуратно прикрыл ее, словно боялся, что оторвет маму от каких-то раздумий.
— Поругались? — тихо спросил Кешка. И, заранее боясь, что мама ответит положительно, переспросил:
— Не поругались, нет?
— Нет, — задумчиво проговорила мама. — Иван Николаевич предложил мне выйти за него замуж. Он скоро уезжает. На днях уезжает и Германию… в свою часть.
— И ты не согласилась? — Кешка соскочил с оттоманки, бросился к матери, — Неужели не согласилась?
Мать удивленно посмотрела на него.
— Тебе он нравится?
Кешка кивнул. А ночью он вздыхал, ворочался. Он видел, как идет по улице за руку с Иваном Николаевичем. Все прохожие с уважением поглядывают на них. Гордость волной заливала Кешкино сердце, и он улыбался. Потом тревога стискивала Кешкину грудь. Он поджимал колени к подбородку. Замирал. Слушал… В комнате тихо, но он знал — мать не спит. Мать тоже думает. Н Кешка старался угадать таинственные и непонятные пути, по которым текут мысли взрослых.
Следующий день был переполнен мучениями. Мама ушла чуть свет, так и не сказав Кешке, что она думает. Девчонка Анечка умненько посматривала на Кешку из-под своих длинных ресниц.
Мишка и Сима во дворе отозвали Кешку в сторонку.
