43. МОРЛЕНДЕР В ДЕЙСТВИИ
Моросил легкий серый дождь, оседая на лицах и одежде микроскопическими дождевыми пылинками. Артур Морлендер, ходивший взад и вперед по причалу, продрог и чувствовал легкий озноб. Сказать по правде, причиной тому был не петроградский дождичек. Все последние дни Морлендер испытывал отвратительное ощущение зверя, за которым идет охота. Он чувствовал на спине своей неотступную пару глаз; видел легкую тень вдоль улицы, возникавшую и опадавшую вслед за его собственной тенью; встречал каждый раз, когда ему нужно было войти к себе или выйти на улицу, то высокого человека с белыми бельмами на глазах, то старую нищенку, виденных им еще в первый день приезда. А утром, едва он спустился с лестницы, у порога оказался странный восточный человек, смуглый, как эфиоп. Собственно, это был чистильщик сапог. Он постоянно сидел тут, возле подъезда Мойка-стрит, N81, развесив на деревянной стоечке многочисленное добро: шнурки для ботинок, щетки, резинки, подметки, стельки, а внизу, под табуреткой, расставив целую серию банок с сапожной ваксой. Едва завидя прохожего, чистильщик затягивал какую-то национальную песню, звучавшую примерно так:
Азер-Азер-Азер-бай-джан!
Ромашвили - Эрэван!
И Артур Морлендер раза два даже чистил у него ботинки.
Но сегодня произошло нечто удивительное. Сегодня чистильщик, появившийся, вопреки обычаю, на ранней заре, сам напросился чистить ему ботинки и даже схватил его за ногу, хотя Морлендер, боясь опоздать к приходу "Торпеды", не собирался останавливаться. Но не успел он жестом отказаться, как ботинок его уже смазывался густой мазью с обеих сторон, а чистильщик, не поднимая головы от работы, вдруг тихо произнес на чистейшем английском языке с американским акцентом:
- Мистер Морлендер, не знаете ли вы, куда делась ваша красотка-жена?
- Кто вы? - только и нашел что сказать ошеломленный Морлендер.
- Не показывайте виду, что разговариваете со мной… Я приставлен Джеком Кресслингом следить за вами. Но я не состою в ихней банде. Мое имя Виллингс, слесарь Виллингс. Следить я за вами слежу, чтоб меня не заподозрили, и доношу на вас сущую правду: что вы были в Чека, что вы сдали им всю отраву и бомбы, что вы, видать, переметнулись с ихнего берега на другой берег. Доношу, а сам, по решению обратной стороны, стерегу и берегу вас, чтоб в случае каких махинаций спасти вашу жизнь. Понятно?
- Понятно, - ответил Морлендер, хотя ровнешенько "ничего не понимал. - А Кэт, Катя Ивановна, она что же? Чья же?
- Приставлена к вам с обратной, то-есть с нашей, с рабочей, стороны. Не беспокойтесь, ей тоже, должно быть, ясно стало, куда вы переметнулись.
Артур густо покраснел:
- Где же она?
Виллингс уронил щетку и тотчас же подобрал ее. Лицо его выражало горесть:
- Сперва глянец, потом полировка. Придвиньте носок поближе, так… А мы-то надеялись, у вас узнать… Пропала, значит, девушка! Большое горе для нас…
Но тут подкатил мотоциклет, и Виллингс сурово замолк, убирая свои щетки и кусочек плюша.
Артур Морлендер приехал на пристань в снедающем душу беспокойстве. Кэт пропала! Друзья девушки не знают, где она. И это он выгнал ее в чужой стране из-под крова, который она делила с ним! А сейчас подходит "Торпеда". Десять минут беседы с капитаном, и он узнает о тайне гибели своего отца…
Раздираемый самыми разными чувствами, взволнованный, бледный, он стал подниматься на палубу, как только сошел последний пассажир. Наверху, на мостике, глядя, как он поднимается, стоял небольшой человек в капитанской кепке, из-под которой красным отливали густые рыжие волосы. Ничего как будто особенного не было в этом человеке, и все же странный холодок прошел по спине Морлендера. Рыжий капитан сделал несколько шагов ему навстречу.
- Вы совершенно правы, что сами пришли принять ящик, который вы поднесете здешним людям от группы американских трудящихся! - любезно начал капитан Грегуар, как только Морлендер ступил на палубу. - Нельзя допускать демонстрации на пристани. А тут, кажется, собираются ее устроить… - Он указал пальцем вниз, и Морлендер, обернувшись, увидел, что возле трапа собирается толпа, кто-то подкидывает шляпу, кто-то кричит: "Да здравствует торговое соглашение!.."
- Пройдемте ко мне, - продолжал капитан, идя вперед и показывая дорогу. - Вот моя личная каюта… Бой!
Мальчик, не дав ему договорить, уже бежал с подносом.
Стаканы налиты, сигары зажжены, Морлендер сидит в спокойном кресле. Но капитан, словно пораженный удивлением, не сводит пристального взгляда с его лица. Борясь с одолевающей его непобедимой пассивностью, похожей на дрему с открытыми глазами, Артур Морлендер находит наконец слова, много дней вертевшиеся у него на языке:
- Капитан, у меня есть вопрос к вам. Где именно и как гроб с моим отцом, Иеремией Морлендером, попал на ваш пароход? Мачеха моя, как я помню, говорила с вами, но мне не пришлось…
Артур хотел продолжать и осекся. Странный, расширившийся взгляд капитана пригвоздил ему язык к гортани, связал все члены, зашевелил волосы на голове. Во рту у него сделалось невыносимо сухо. Он раскрыл наконец рот, глотнул воздуха и опустил голову на грудь. Он спал.
Капитан Грегуар позвонил дважды. Вошел мичман Ковальковский вместе с высоким седым человеком с белыми бельмами на глазах, известным читателю под маской нищего графа.
- Вы были правы, - сухо произнес капитан. - Необходимо убрать его, но пока не лишать жизни. Туда, где будет стоять ящик и где уже содержится его спутница. Я ехал с точной директивой Джека Кресслинга послать Василова еще до поднесения подарка, как экскурсанта, на Центральную Аэро-электростанцию - лишь посмотреть, познакомиться, поговорить, и ничего больше, - а при уходе оставить там незаметно вот этот шарик замедленного действия. Но человек этот предал нас. Он не годен. Но, загримировав одного, легко загримировать другого. Вы, граф, примерно такого же роста. Гример, создавший из Морлендера Василова, тут. Он придаст вам сходство, и задачу на Аэро-электростанции вы примете на себя. А этого… - капитан Грегуар дотронулся носком до ноги Артура, - этого будем держать под гипнозом и пошлем поднести подарок.
- Превосходно! - кисло отозвался мнимый нищий. - Они ему доверяют. Извлеките только у него документы для меня…
Но напрасно шарил капитан по карманам спящего - документы Морлендер оставил у себя на столе. Чистильщику сапог, исполнявшему свою службу, ничего не стоило заглянуть в оставленную Артуром комнату, чтоб лишний раз убедиться, не прячется ли мисс Ортон где-нибудь поблизости. А забравшись в комнату и увидев на столе документы Василова, степенный Виллингс на всякий случай прибрал их к себе в грудной карман, подальше от всяких неожиданностей. Таким-то образом капитан Грегуар ничего не нашел на Морлендере.
- Вы съездите на завод, граф, и попросите, чтоб вам дали бумажку к главному монтеру станции, вот и все. А теперь - быстро, быстро, возвращайте себе вашу молодость, снимайте парик, бельма, брови, морщины и отдавайтесь в руки нашего кудесника! Да, вот еще: фонограф несколько раз повторит вам речь Василова, и вы попрактикуйтесь у себя в комнате, чтоб усвоить ее интонации и тембр.
44. В ЛОГОВЕ ЗВЕРЯ
Прошел час, два часа. Чудесные превращения происходили все это время под рукой неведомого гримера в той самой каюте, где еще недавно, в роли рождающегося Василова, сидел перед ним молодой Артур Морлендер. Сухой и жилистый русский граф очень мало походил на Морлендера, кроме, может быть, роста и выправки. Но, сняв и обчистив с него грубые наклейки, превращавшие графа в старого нищего, гример взялся за свои пинцеты и кисточки. Медленно-медленно в этом сухопаром графе неопределенного возраста проступили черты все того же коммуниста Василова: разгладилась кожа, ушли морщины, поднялись углы губ, исчезли отечные подушечки щек, по-новому выросли из-под пальцев, гримера брови. Работа была тонкая и прочная - на том же месте, в той же каюте возникал тот же человек, возникал почти там же, где он был недавно убит. И все это время Артур Морлендер лежал в глубоком сне в каюте капитана Грегуара.
Когда наконец работа неведомого кудесника пришла к концу, капитан и мичман Ковальковский наклонились над Морлендером. Они сняли с него ботинки и одежду, подняли с кресла и не без усилия засунули неподвижное тело в большой ящик, стоявший в углу каюты. Крышка - с незаметными отверстиями для воздуха - опущена, гвозди заколочены, вызванные матросы обшивают ящик холстиной, как вдруг капитана тревожно вызывает гример.
Ботинки, снятые с ног Морлендера, никак не влезали на сухопарую, но необыкновенно длинную ступню графа! Прошло еще с полчаса, пока раздобыли подходящую пару ботинок в гардеробе мичмана Ковальковского. А сам мичман был в это время на палубе и зверски ругался. Дело в том, что разношерстная толпа, собравшаяся перед "Торпедой", все прибывала и прибывала. Когда на подъемном кране закачался первый ящик, спускаемый с "Торпеды" на землю, раздались громкие возгласы; "Это подарок дружбы!", "Американская посылочка рабочих!", "Да здравствует дружба с американскими трудящимися!" Ящик был быстро подхвачен внизу матросами "Торпеды", но на смену ему закачался в воздухе другой. Этого публика не ждала и принялась судить и рядить, кто, что и кому посылает во втором ящике. В то время как матросы подхватили и этот второй и, поставив оба на тачку, повезли их по бетонной дорожке с причала, наверху, на палубе, появился инженер Василов. Он сходил по трапу молча - фонограф еще не обучил его особенностям морлендеровской речи. Сойдя, он еще раз обернулся к "Торпеде" и помахал рукой капитану Грегуару.
В эту минуту его и заметил слесарь Виллингс, подоспевший на причал в том самом черномазом виде чистильщика сапог, в каком он восседал на Мойка-стрит.
"Молодчик мой, кажется, жив и здоров и даже прощается с капитаном дружески! - подумал он с облегчением. - Но что это такое?"
Протерев глаза, он подобрался поближе к трапу. Сходивший по шатким ступенькам Василов встретился с ним глазами - глаза были чужие, и взгляд их ничего не выразил. Однако Виллингс смотрел сейчас не на его лицо - он смотрел на ботинки. Утром он сам чистил черные американские ботинки Морлендера и натирал их до блеска, а это были коричневые шведские штиблеты номера на три, на четыре больше размером.
"Эге!" - подумал Виллингс, повернулся к толпе, взглядом поискал Нэда, нашел его и кивком подозвал к себе.
- Нэд, - шепнул он ему едва слышно, - мое дело - следить за этим молодчиком. Сдается мне, это не Морлендер. А ты проследи, куда повезут вон те ящики, да не один, а оба. Как хочешь, хоть разорвись пополам, а не упусти ни того, ни другого.
Нэд кивнул и тотчас же стушевался. Степенный Виллингс в своем чумазом обличье попробовал было покричать с толпой что-то вроде "урра Василову" и даже заступить этому последнему дорогу, неуклюже отдавив ему носок своим сапогом, но в глазах проходившего человека не было и тени чего-то знакомого. Приподняв шляпу, раскланиваясь направо и налево, отнюдь не быстрой и легкой походкой Морлендера, а даже с некоторой привычкой к искусственной хромоте, мнимый Василов прошел к дожидавшейся его машине.
Между тем настоящего Морлендера, крепко стиснутого в ящике, очень быстро доставили куда-то, где его довольно грубо сбросили на пол. Но толчков он не чувствовал, так же как не слышал стука и визга инструментов, отбивавших крышку над ним, и не воспринял затхлой струи воздуха, когда крышка была снята.
Морлендер все еще спал, хотя и не так крепко. Его подняли и опустили на ковер, привязали к ножкам массивного дубового стола. Потом связали ему туго ноги и руки и набросили на него холстину, в которую был зашит ящик. Сделав все это, люди удалились, не обратив никакого внимания на другого связанного человека, лежавшего в противоположном углу.
Когда шаги затихли и минуты две царствовала полная тишина, связанная фигурка в углу проявила некоторые признаки жизни. Она сделала несколько судорожных движений, подобных трепетанью рыбы, пробующей плавать по земле, и, перекатившись с боку на бок, стала постепенно подползать, точнее - подкатываться к спящему Морлендеру. Концами пальцев ей удалось подхватить и вершок за вершком стянуть с его лица холстину.
А с Морлендером происходила тем временем медленная перемена. Сон начал покидать его. Живые звуки жизни, струи воздуха, стиснутые руки, нарушенное кровообращение, солнечный зайчик, упавший на его лицо из окна, и, наконец, дыхание какого-то человека рядом - стали тянуть его все сильней и сильней к пробуждению. Морлендер чихнул, а вместе с чиханьем открыл глаза и почувствовал себя убийственно плохо. Тошнота подступала к горлу, руки и ноги ломило. Он повел глазами туда и сюда - и увидел рядом с собой на полу Катю Ивановну.
Это была совсем новая Кэт. Лицо ее исхудало, желтые и синие тени голода и страдания легли на нем. Кудри были растрепаны и сбились в войлок. Ногти связанных рук были грязны и поломаны от тщетных попыток сорвать веревки. Изо рта ее торчал кляп. Но такой она показалась ему ближе, понятней и человечней.
- Подползите поближе к моим пальцам, чтоб я мог вытащить кляп, - прошептал он едва слышно.
Это было нелегкое дело. Стиснутые веревками, ладони Морлендера отекли. Но пальцы его были гибки и длинны. С трудом соединив их кончики, он подхватил ими рваный край кляпа. Девушка помогала ему, осторожно оттягивая голову. Вершок за вершком, отвратительная тряпка была наконец вытянута, но Кэт не сразу смогла двинуть посиневшими губами.
- Где мы находимся? - спросил он тихо.
- У врагов советского народа, белогвардейцев, - ответила она с трудом. - Вы немного помолчите, а то вас будет рвать, а воды здесь нет. Пять дней, десять дней - не знаю сколько с того дня, как ушла от вас, не вижу ни воды, ни хлеба. Живу тем, что они впрыскивают под кожу. Как вы попали им в руки?
- А как вы?
- Заблудилась и сама влезла в логово зверя… Меня зовут не Катя Ивановна - я Вивиан Ортон, дочь машинистки из конторы Кресслинга. Мою мать любил ваш отец. Ее отравили… ее отравили так, будто бы это сделал ваш отец… Я хотела отомстить за нее его сыну…
Морлендер повернулся к Вивиан, пренебрегая и тошнотой и болью в руках от врезавшихся в кисти веревок. Он серьезно, честным взглядом молодости, попавшей в беду, посмотрел на девушку, и она ответила ему таким же серьезным, честным взглядом.
- Кэт… Вивиан! Отец никогда бы не сделал этого, не мог сделать… Никогда, понимаете?
- Начинаю так думать.
- И меня обманули. Мы квиты, товарищи по несчастью. Забудьте, простите прошлое! Будем вместе выпутываться. Придвиньтесь, я зубами перегрызу ваши веревки.
Она подкатилась вплотную к нему, и он стал своими крепкими зубами расщеплять и нить за нитью перекусывать ее веревку. Потом, освобожденной рукой, она ослабила его путы. И, развязывая веревки, ничего не говоря, а только вкладывая в каждое движение свое тайное, внутреннее спокойствие, рожденное от присутствия друг друга, от утоления жажды друг в друге, о которой сами они еще не подозревали, Вивиан и Морлендер освободились от пут, но незаметно закрепили другие путы, связавшие их накрепко, на всю жизнь.
45. МОНТЕР АЭРО-ЭЛЕКТРОСТАНЦИИ
Все эти дни техник Сорроу пролежал в бездействии: приступ старой болотной лихорадки, подхваченной им в молодости, на сырых шахтах Кресслинга, вдруг свалил его с ног. Проклиная свою болезнь, он срывал досаду на трех верных друзьях, безропотно по очереди ходивших за ним и выполнявших важную работу по городу.
Сорроу знал все неутешительные новости: Мик протелеграфировал ему о том, что в последнюю минуту Кресслинг, по-видимому, подменил механизм в часах, так остроумно обезвреженный техником Сорроу, и Лори Лен по его приказу уже снесся с советскими властями и подробно рассказал им об этом. Знал Сорроу и о готовящихся в Петрограде событиях - торжественном заседании Петросовета и съезде психиатров. Сегодня, почувствовав себя намного лучше, он встал, оделся и сменил лежачее положение на ходячее. Когда три верных друга - белокурый Лори, молчаливый Нэд и степенный Виллингс в обличье чистильщика сапог - заглянули к нему в комнату, они увидели старичину Сорроу, с заложенными за спину руками измеряющего по привычке - взад и вперед, взад и вперед, от стены к стене - малое пространство своей комнаты.
- Садитесь, докладывайте, ребята! - кивнул он им, нетерпеливо продолжая свою прогулку, от которой так долго удерживала его лихорадка. - Что нового? Где Мик? Пришла "Торпеда"? Нашлась мисс Ортон? Начинай хоть ты, Лори.
Бедняга Лори покраснел и потупился. Все это время, днем и ночью, он безуспешно разыскивал пропавшую красавицу. Ни следа, ни намека не удалось ему найти. Лицо его было растерянно и сумрачно.
- Ничего, Сорроу, не нашел. Мисс Ортон как сквозь землю провалилась. Даже сам Морлендер нам не помог - Виллингс говорит, что Артур не видел ее с того момента, как она вышла за двери его комнаты. И чемодана никто не востребовал.
Сорроу покачал головой. Несчастный вид Лори удержал его от словечка, вертевшегося на кончике языка.
- Ты, Нэд? - спросил он после некоторого, тяжелого для всех, молчанья.
- Мои новости получше. Два ящика - заметь: не один, а два - спустили с "Торпеды". Я проследил, куда их свезли. Оба доставлены в одно и то же место. На первом - знаю с точностью, сам разобрал в лупу - наше клеймо. Это, стало быть, те самые часы, Сорроу. Что в другом - неизвестно.
Степенный Виллингс старательно прочистил глотку:
- Мои новости важные. Доложу перво-наперво, что переглядел всех пассажиров. Мика среди них не видать. Во-вторых, Морлендер поехал к капитану Грегуару, сидел часа два в его каюте, потом вышел оттуда… Ну, Сорроу, готовься к удивленью, старик! Вышел опять подмененный. Отделан под Василова, ничего не скажешь, да только это не Морлендер. А где сам Морлендер, жив или мертв, - не знаю. Это еще не все. Новый Василов поехал с "Торпеды" прямехонько на завод. Что он там делал, как ты думаешь? Выхлопотал себе пропуск и разрешение на Центральную Аэро-электростанцию!
- Аэро-электростанцию! - в сильном беспокойстве воскликнул Сорроу, прекратив ходьбу. - Этого мы не предвидели! Надо принять меры. Но почему бумажка с завода? Ведь у него полны карманы документов и ему верят, Виллингс!
Чумазый чистильщик усмехнулся, достал из широких брюк бумажник, а из бумажника - несколько листочков, чуть тронутых ваксой, и гордо разложил их перед техником Сорроу:
- Вот эти самые документы. Я их прибрал заблаговременно из комнаты Морлендера.
- Молодец! - похвалил Сорроу. - Вот что, ребята… Времени уже мало. Где твой новый молодчик, Виллингс?
- На заводе. До завтрашнего утра не может предпринять ничего - доступ на станцию уже прекращен.
- Хорошо. Лори, баночки с гримировкой!
Лори Лен не без удивления принес ему ящик с красками.
- Ну-ка, усаживайтесь все трое рядком, чтоб мне не разделывать вас поштучно!
Лори, Виллингс и Нэд уселись на скамейку, в недоумении глядя на Сорроу.
Тот обмакнул тряпку в воду - раз, два, - сорвал с Лори белобрысые усы и брови, с Виллингса - весь восточный гарнитур, а потом прошелся по их лицам мокрой тряпкой. Покончив с этим, он взял кисть, три белокурых парика, щипцы для носа и прочие тайны гримировки и стал быстро орудовать над всеми тремя молодцами, равномерно промазывая их с полным беспристрастием. Спустя полчаса перед ним было три молодых человека, отделанных не без таланта под несчастного Василова, или Артура Морлендера.
- Выделка, можно сказать, без тонкости, хромовая, - произнес Сорроу, любуясь делом своих рук, - ну, да хватит с нас и этого. Лори, есть у нас приличная одежа?
- На одного джентльмена, Сорроу, - вон там, в шкафу.
Сорроу вынул новую черную пару, штиблеты, цилиндр, галстук, перчатки и тросточку и поглядел на все это критическим оком.
- Не беда, братцы! - произнес он решительно. - Поделите-ка одного джентльмена на троих, сойдет и так.
Не прошло и минуты, как Виллингс щеголял в отличном смокинге, Нэд - в щегольских брюках, а Лори - в цилиндре, лакированных штиблетах, перчатках и с тросточкой, или, как правильнее было бы выразиться, - при цилиндре, лакированных штиблетах, перчатках и тросточке.
- Честное слово, - сказал Сорроу, - вы сойдете, куда ни шло! А теперь нате-ка эти документы.
Он дал Лори рекомендательное письмо на имя Василова, Нэду - удостоверение на имя Василова, а Виллингсу - партийный билет на имя Василова и серьезным голосом произнес:
- Слушайте меня с толком, ребята. Взрыва я не боюсь. Переменили или нет машину, - советская власть предупреждена. Единственно, чего нам надо бояться, это несчастья с монтером Аэро-электростанции. Поняли? Вряд ли новый Морлендер полезет к нему с раннего часу. А поэтому, братцы, возьмите-ка на себя небольшую работишку: отправляйтесь с самой зарей на Аэро-электро и потолкуйте с монтером от имени Василова…
- О чем это? - с изумлением спросил Лори.
- Как о чем? - подмигнул Сорроу. - Натурально, насчет подкупа. Так и так, говорите ему, не продаст ли он за приличную валюту советскую власть и не отвинтит ли там перед вами какие-нибудь винтики.
- Сорроу, ты спятил! - вырвалось у Виллингса.
- И не думал, - спокойно ответил Сорроу. - Оно конечно, первому из вас не миновать тюрьмы, а вы пустите второго. При умелой дипломатии можно рассчитывать, что и второго упекут. Тогда в самый раз выйти третьему.
- Да на кой черт? - простонал Нэд.
- А на тот черт, дурья твоя башка, что уже четвертому-то Василову они и говорить не дадут, - понял?
Ребята переглянулись и, расхохотавшись, полезли было целовать Сорроу, но тот увернулся как раз во-время, чтоб сберечь драгоценную гримировку на лицах товарищей.
Станция Аэро-электро была самым укрепленным пунктом города. Монтер, заведующий электрификацией пространства, день и ночь оставался на ней, лишенный, как римский папа, права выхода на другую территорию. Белые аэропланы непрерывно бороздили небо, сторожа гигантские электроприемники. При первой же вести об опасности колоссальный рычаг с передаточной силой на двадцативерстную цепь из железных перекладин должен был выбросить на высоту тысячи метров над Петроградом невидимую броню электричества. Одновременно с этим весь город выключался из сети и погружался в абсолютную темноту.
Внизу, у ворот станции, стоял взвод часовых, сменявшихся каждые полчаса.
Ранним утром, не успел только что отдежуривший отряд часовых промаршировать на отдых, салютуя своей смене, как на площади появился вертлявый молодой человек в цилиндре и с тросточкой. Он подвигался вперед всеми своими конечностями, забирая туловище, елико возможно, внутрь, отчего скверный пиджачишко и заплатанные брюки совершенно стушевывались перед наблюдателем.
- Я коммунист Василов, - проговорил он отрывисто и сунул документ в лицо дежурному, - мне нужно немедленно видеть монтера!
Документ был прочитан и принят, а Василов препровожден в первый дворик, куда он пробежал, помахивая перчатками.
Пройдены - не без затруднений - все заставы.
Приемная станция Аэро-электро. Монтер, седой человек с неподвижным и строгим лицом, вышел к посетителю.
- Товарищ… э? Вы говорите по-английски?
- Да, - ответил монтер.
- Я пришел… э… по поручению одной державы… Монтер, знаете вы курс доллара? Какого вы мнения о курсе великолепного доллара?
Монтер в изумлении уставился на странного человека.
- Полно дурака валять! - примирительно произнес человек в цилиндре и схватил монтера за плечо. - Испорть всю эту музыку! Держава не поскупится… Тысячи миллиардов… Раз, два!
Монтер свистнул и крикнул подбежавшему отряду хранителей станции:
- Душевнобольной или преступник! В тюремное отделение станции!
Молодого человека подхватили подмышки и, хотя он и делал неоднократные попытки кусаться и плеваться, немедленно водворили в общую камеру станционной тюрьмы.
Спустя полчаса взвод часовых, чинно стоявших у входа на станцию, был заменен новым. Он отсалютовал пришедшим, взял ружья на плечо и стройно отмаршировал в казармы.
- Кха, кха! - раздался заискивающий кашель, и к новому взводу подошел человек, горделиво выпятивший живот.
Он был в великолепном смокинге, и каждый зритель невольно останавливал взор свой на импозантной фигуре джентльмена, что давало ему возможность держать обе ноги в рваных сапогах далеко позади всего прочего корпуса.
- Товарищи, я коммунист Василов! Вот мой документ. Ведите меня к монтеру! - важно и с расстановкой произнес смокинг.
Ворота были открыты, и джентльмен устремил туда свой передний корпус с таким проворством, что обе ноги едва не были оставлены за быстро захлопнувшимися воротами.
Седовласый монтер не без досады вышел ко второму посетителю. Он вздрогнул, когда увидел его разительное сходство с первым. Но удивление его перешло в оторопь, когда посетитель поманил его пальцем и сказал таинственным тоном:
- Монтер, иди сюда! Иди, брат! Я к тебе по знатному делу. Не можешь ли ты… того, за хороший миллион долларов отвинтить мне пару-другую приемников? Мы собираемся с одной дружественной державой метнуть сюда бомбочку… А?
Спустя десять минут он уже барахтался в общей камере станционной тюрьмы, пугая своих сторожей громоносным кудахтаньем, похожим не то на рев, не то на хохот.
Между тем перед новым взводом часовых, расставляя ноги в виде циркуля и отогнув голову набок, как если б она была несущественным пакетом с покупкой, стоял молодой человек в блестящих бальных брюках. Он растопыривал их перед рослым часовым с большим достоинством, произнося в нос свою фамилию:
- Я коммунист Василов, вот мой документ. Я должен видеть монтера по государственному делу!
Получив пропуск, он повернулся вокруг своей оси и медленно прошел за ворота, ставя ступни носками внутрь, насколько это позволяла анатомия человеческого тела.
- Странно! - пробормотал монтер, увидев третьего посетителя.
- Друг, - сказал ему молодой человек в брюках, - предположи, что у тебя жена и дети. С одной стороны, жена, дети и триллион долларов - не каких-нибудь, а вашингтонских, заметь себе! С другой стороны, какая-то плевая электрификация… Поразмысли хорошенько, дружище!
Заперев его в общую камеру, монтер вызвал по телефону дежурного.
- Алло! - сказал он отрывисто. - В городе появилась психическая эпидемия, если только это не заговор. Не сменяйтесь до вечера. Если появятся новые Василовы, хватайте их без всяких разговоров, обыскивайте и под конвоем препровождайте в станционную тюрьму.
Не успел дежурный повесить трубку, как перед взводом часовых остановился служебный автомобиль Путиловского завода, и оттуда выпрыгнул статный человек в полной паре и прочих принадлежностях туалета.
- Я коммунист Василов, - вежливо произнес он, подходя к дежурному и поднимая два пальца к кепи. - Вот просьба от заведующего заводом…
Он не успел закончить, как несколько дюжих красноармейцев кинулись на него, связали по рукам и по ногам и обшарили его сверху донизу.
- Спрячь-ка это в будку! - сказал один, подавая дежурному странное стеклышко, отмычки, флакон с голубыми шариками и уродливый крючковатый стальной инструмент.
Пойманный был поднят и под конвоем унесен в общую камеру станционной тюрьмы, где он вздрогнул и свирепо уставился на трех веселых молодчиков, ужасно похожих друг на друга и залившихся при виде него неистовым гоготаньем.
